Текст книги "Пески Калахари"

Автор книги: Уильям Малвихил

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

Глава 2

Теперь они все подчинялись Гриммельману. Стюрдевант провел их через песчаную пустыню до горного хребта. Все шли за ним, восхищаясь его умом и энергией. Потом авторитет его несколько поколебался, и верх взяла мудрость старика Гриммельмана.

Путники спустились по обрыву и, изнемогая от зноя и усталости, укрылись в тени. Немец отошел на несколько сот футов в сторону. Вскоре он вернулся и принес пять каких-то плодов, похожих на дыни. Все сидели молча. О'Брайен держал ружья на коленях; Джеферсон Смит медленно пил воду из жестяной чашечки. Старик достал перочинный нож, проткнул одну из дынь и принялся высасывать из нее сок.

– Дыня цамка, – улыбнулся Гриммельман, разрезая начатую дыню на четыре части и протягивая их Грэйс. – Передайте дальше, – сказал он. – Эти дыни сладкие. Бывают и горькие, те тоже съедобны. Если их здесь много, мы сумеем продержаться долго. И люди и животные могут употреблять их в пищу в течение многих недель. Они источник существования всего живого в этих местах. Бушмены и те не могут обойтись без дынь.

Старик насадил на нож другую дыню и бросил ее Стюрдеванту. Бэйн подошел сам и взял еще одну. Вскоре уже все потягивали сок и ели сладкую мякоть.

– Дыни цамка превосходно приспособились к окружающей среде, – продолжал старый немец. – Когда они созревают, корка, как видите, отвердевает, становясь все крепче и крепче, и сохраняет при этом воду и семечки. Кстати, они тоже съедобны. А когда начинаются дожди и наступает пора прорастания, корка лопается, и семечки высыпаются.

– Вкусно, – заметил О'Брайен. – Но сколько же их здесь?

– Чуть-чуть подальше – большая поляна, – ответил Гриммельман, показывая в сторону долины. – Надо пойти взглянуть. Если мы, конечно, решим остановиться здесь на некоторое время. Хорошо бы набрать побольше дынь и сложить их в тени.

Английский язык старика был почти безукоризнен. Хотя говорил он с сильным немецким акцентом, все слушали его с удовольствием.

– Откуда ты все это знаешь? – спросил Стюрдевант. – Ты говоришь совсем как мой дед, старый бур, который тоже знал много всякой всячины.

– Я был много лет назад в Южной Африке, – ответил старик. – Участвовал в войне против племени гереро [5]5
  Гереро – народ, проживающий в Юго-Западной Африке и Анголе. Гереро занимаются скотоводством и земледелием.
  В 1884 г. области, заселенные гереро, были захвачены немецкими колонизаторами. 12 января 1904 г. после издания колониальными властями указов о создании туземных резерватов и взысканий с гереро якобы налоговой задолженности, возникшей в результате установленных колонизаторами порядков, гереро подняли вооруженное восстание. В начавшейся войне против племени гереро хорошо вооруженные германские войска долго не могли подавить восстание. 11 августа 1904 г. в битве при Ватерберге двадцатитысячный экспедиционный корпус под командованием генерала Трота сломил силы восставших, после чего началось преследование гереро, закончившееся в 1907 г. их зверским истреблением. В результате кровавой расправы погибло более тридцати тысяч гереро.
  В настоящее время гереро загнаны в резервации и влачат жалкое существование. Они лишены всяких политических прав, подвергаются жесточайшей расовой дискриминации со стороны властей ЮАР.


[Закрыть]. Воевать пришлось в пустыне, и я многому тогда научился. По-моему, сейчас мы находимся в Юго-Западной Африке. Ты полагаешь, это Калахари? Не все ли равно. Всего лишь пятно на карте.

– То была ужасная война, – заметил Смит. – Кое-что о ней я читал.

– Да, – продолжал Гриммельман, – ужасная война, впрочем, как и все войны. Мне стыдно признаться, что я участвовал в ней. Гереро – хорошие люди. Но поселенцам, видите ли, понадобилась их земля, их скот и их труд. Однако гереро не могли, да и не захотели покориться. Большая часть племени была уничтожена. Шестьдесят тысяч. В общем совсем так, как вы расправлялись с индейцами у себя в Америке.

Дыни были съедены, на твердом песке валялись теперь лишь одни корки. Старик, опершись на свою тяжелую трость, медленно поднялся и зашагал вверх по долине. Первым встал и двинулся за ним О'Брайен, а потом потянулись и все остальные.

– Ты что-то говорил о дожде, – обратился О'Брайен к немцу, поравнявшись с ним.

Гриммельман утвердительно кивнул, на мгновение остановился и перевернул тростью плоский камень размером со столовую тарелку. Две пестрые ящерицы бросились наутек.

– Да, о дожде. В этой части Африки дожди льют чаще, чем ты думаешь. А в некоторых районах осадков даже больше, чем об этом говорят официальные данные. Однако много ли в них проку, мой друг. Дожди-то выпадают, но вода так быстро уходит в песок, что через несколько минут от нее не остается и следа. В этой почве нет слоев, которые задерживали бы влагу. Если копать достаточно глубоко, можно и до воды добраться. Такие колодцы здесь называют шахтами. А на поверхности вода не задерживается. Иначе на территории почти всей Калахари можно было бы разводить громадные стада скота. Но воды нет. Кое-где после хорошего дождя образуются мелкие водоемы, но и они высыхают, а на их месте вырастает трава. Известно ли тебе, что с каждым годом земля в этом районе Африки становится все суше? Озера, которое открыл знаменитый доктор Ливингстон и которое ты еще можешь найти на старых картах, более не существует. Оно исчезло. Высохло. И теперь по нему можно ездить на автомобиле. Засуха, а не джунгли – проклятие Африки, мой друг.

– А сейчас уже наступил сухой сезон? – спросил О'Брайен.

– Да, – ответил старик. – Сухой сезон. Не жди дождей, ибо ждать придется долго. Однако здесь должен же быть какой-нибудь родник. На склоне я заметил следы бабуинов.

– Надо надеяться. – сказал О'Брайен. – Последний самый сильный дождь прошел здесь в 1934 году, – продолжал Гриммельман. – Я прочел об этом в газетах, когда жил в Германии. Река Свакоп достигла тогда океана и вынесла столько гальки, что береговая линия отодвинулась в сторону моря. За последние десятилетия это был самый страшный ливень. Он срывал даже железнодорожные мосты. С тех пор ничего подобного уже не бывало.

Вскоре путники достигли пещеры, миновали ее и у подножья высокого утеса нашли естественный прудик шести футов диаметром и пяти – глубиной. Прудик был непроточным, однако вода в нем не застоялась и не просолилась. Вокруг росло несколько невысоких деревцов и виднелись следы животных и птиц.

– Теперь, пожалуй, мы останемся живы, – проговорил Гриммельман. – Пока есть вода, у нас есть на это шансы. Во всяком случае, на какое-то время.

Все опустились на колени и, черпая воду пригоршнями, начали жадно пить. Потом О'Брайен погрузил в прудик свою большую ковбойскую шляпу, надел ее на себя и громко расхохотался, когда вода побежала по его волосам и лицу. Грэйс плескала воду на лицо и шею. Опустив голову в прудик, лежал неподвижно Бэйн. Гриммельман попросил у Стюрдеванта чашечку и стал поливать живительную влагу на затылок. Смит обливал себя всего с головы до ног, а Стюрдевант окунул голову в воду, сбросил рубашку, наполнил одну из канистр и, приподняв ее над собой, принял душ. Довольный, он начал напевать веселую песенку «Вальсирующая Матильда».

* * *

Они возвратились на четверть мили назад к пещере, которую миновали ранее, двигаясь вверх по долине. Высокая и просторная, с дном, покрытым белым песком, и входом, который, как показалось Стюрдеванту, был достаточно широк для того, чтобы в него мог въехать грузовик, пещера представляла для них превосходное убежище.

О'Брайен достал из своего тюка карманный фонарик, и все последовали за ним в полумрак.

– Сюда, – позвал Гриммельман. Тростью он показывал на странные рисунки на ровной стене. – Живопись бушменов.

– Какая прелесть! – воскликнула Грэйс Монктон.

Глядя на странные фигурки, ожившие под лучом фонарика, все согласились с ней. Это была динамичная живопись: миниатюрные силуэты воинов с луками и стрелами, преследующих стройных газелей; отпечаток маленькой руки; сцена танцев. Сюжет другого рисунка, казалось, говорил о войне: рослые люди с копьями сражались против маленьких человечков с луками.

О'Брайен прошел дальше. Все двинулись за ним, не переставая восхищаться древними рисунками. Много лет назад здесь уже кто-то жил; быть может, и им тоже удастся выжить.

Пещера сузилась, песчаный пол стал подниматься круто вверх и внезапно закончился скалой. О'Брайен посветил фонариком, все подняли головы. Пещера уходила ввысь неровным конусом, словно высверленная в горе.

– Провал, – произнес Стюрдевант. – Труба. В древности по этой трубе стекала вода, она размыла более мягкие породы и образовала пещеру.

– Для бушменов, – добавила Грэйс.

– И для тех, кто здесь был до бушменов, – сказал Смит. – Возможно, люди жили здесь десятки тысяч лет назад и даже ранее. Готов держать пари, что, если копать песок, на большой глубине можно натолкнуться на древние стоянки, обнаружить кости, инструменты эпохи неолита и кремни для высекания огня.

– А может, бушмены до сих пор наведываются сюда? – предположила Грэйс.

Все невольно вздрогнули, словно эти слова произнес кто-то другой, им неизвестный, и они ощутили свою полную беспомощность.

– Возможно ли это? – усомнился О'Брайен. – А где Бэйн?

Луч фонарика пробежал по лицам. Бэйна не было. Путники не на шутку встревожились.

– Бэйн…эйн… эйн… – ответило эхо, многократно отразившись от куполообразного свода пещеры.

– Пойдемте назад, – предложил Гриммельман. – Может, он остался у входа.

Они пошли обратно, быстро шагая по тонкому белому песку мимо наскальной живописи.

А Бэйн прилег на песке, чтобы хоть немного поспать и отдохнуть. Товарищи по несчастью окружили его.

– Я думал, мне лучше остаться здесь, – сказал он. – Что-нибудь случилось?

– Мы тебя потеряли, – проговорил О'Брайен.

– Я повернул назад, когда вы смотрели росписи на стене, – ответил Бэйн. – Кажется, у меня началась лихорадка из-за пореза на руке. Чувствую себя отвратительно.

– Надо достать одеяло, – сказал Смит. – Если мы собираемся оставаться здесь, можно развязывать тюки, – он вопросительно посмотрел на спутников. – Остаемся?

– Да, – ответил Гриммельман. – Здесь отлично. Нам определенно повезло. Находись эта пещера чуть выше, она могла бы стать удобным пристанищем для бабуинов или леопардов, если они, конечно, тут водятся. Решено, мы остаемся.

Не дожидаясь возражений, старик вышел из пещеры. Каждый занялся своим делом. Смит внес вещи и достал одеяло для Бэйна. Грэйс и О'Брайен отправились на поиски дынь. Гриммельман стал собирать сучья и складывать их у входа в пещеру. Стюрдевант вернулся к прудику, захватив с собой ружье, взятое у О'Брайена, так как у воды он заметил следы птиц.

С наступлением темноты похолодало, и пришлось одеть на себя все, что только было у них из одежды. Стена пещеры с наскальной живописью изгибалась, образуя нишу. Здесь, где лучше всего могло сохраниться тепло, Гриммельман развел костер. Один за другим все пододвинулись к огню и стали смотреть на пляшущее пламя, тени на стене, прислушиваясь к треску горящих сучьев.

Ужин состоял из дынь, принесенных О'Брайеном и Грэйс. Больше ничего не было. Стюрдевант стрелял по какой-то птице, но промахнулся. Судя по рассказу пилота, Гриммельман решил, что Стюрдевант упустил дрофу. «Мясо зажаренной дрофы по вкусу напоминает индейку», – подумал старик, но предпочел не говорить об этом спутникам.

Никто не испытывал теперь ни голода, ни жажды. Дынь цамка и воды оказалось достаточно. А главное – они живы, у них есть пещера и огонь. Грэйс подняла глаза от костра к рисункам бушменов. Проследив за ее взглядом, Смит понял, что Гриммельман постарался развести костер так, чтобы не повредить живопись, и в то же время пламя костра позволяло ее хорошо рассмотреть. В бликах пляшущего огня маленькие фигурки, казалось, ожили: они бегали, прыгали, танцевали и сражались.

– И все-таки не вернутся ли они сюда? – снова спросила Грэйс.

Смит повернулся к ней и понял, что Грэйс обращалась именно к нему. Несмотря на все пережитое, светловолосая женщина держалась замкнуто и почти высокомерно. И это удивляло Смита.

– Вернутся? – переспросил он. – Кто знает? Этим рисункам, вероятно, не менее сотни лет. Однако здесь по-прежнему еще обитают дикие бушмены, если верить тому, что я читал. – Он повернулся к старику, ожидая от него подтверждения своим словам.

– Да, – поддержал его Гриммельман. – Что касается бушменов, то их, пожалуй, осталось немного, всего лишь несколько сот человек. Но есть еще и другие племена, смешанные, полудикие и полуцивилизованные. Их трудно отнести к какой-либо определенной группе, в том числе и к бушменам.

– Бушмены жили и в Родезии, – заметила Грэйс. – Так говорил мой дедушка.

– Знавал я этих бушменов, – продолжал старый немец. – Когда бродил по Юго-Западной Африке лет пятьдесят назад. Она еще была тогда немецкой колонией. «Попрыгунчики» – так их называли. Одни бушмены жили на побережье. Занимались сбором моллюсков. Другие – во внутренних районах страны. Низкорослые, не более пяти футов ростом. Не странно ли это, если хорошенько вдуматься? На земле в эпоху, когда человечество проникло в космос, все еще существуют люди каменного века.

– Как же, черт побери, удалось им выжить! – воскликнул Бэйн.

– Как и всем людям, – ответил Смит. – Они сумели приспособиться к окружающей среде.

– А ты считаешь, что это так просто? – возразил Бэйн. Завернувшись в одеяло, он тоже подсел к костру, пытаясь согреться.

– Ну, – засмеялся Смит, – может быть, я выразил свою мысль слишком сложно, но все это действительно так, и Гриммельман, надо думать, согласится со мной.

– Смит, конечно, прав, – подтвердил старик. – В настоящее время бушмены обитают в Калахари и Юго-Западной Африке. Они продолжают жить так, как жили еще в эпоху неолита. Охотятся совсем как австралийские аборигены, эскимосы или пигмеи Конго. Охота до сих пор для них – единственный источник существования. А ведь за это время выросли огромные города, образовались империи, прогремели мировые войны, возникла и развилась агротехника.

– Но почему бушмены оказались именно здесь? – снова спросил Бэйн. – В пустыне, где они вынуждены вести постоянную борьбу с природой, преодолевая огромные трудности?

– Их согнали сюда, – ответил Смит. – В книгах пишут, что бушменов вытеснили более сильные племена. Это обычная история. Могущественные племена захватывают земли, а коренных жителей или истребляют, или порабощают, или загоняют в болота, горы, пустыни. Выбора у бушменов не было. Завоеватели получали лучшие земли и обеспечивали себе более легкую жизнь.

Стюрдевант подбросил в костер небольшую ветку, все молча наблюдали, как огонь пожирал ее.

– Может быть, бушменов уничтожали банту [6]6
  Банту – народы, расселенные в южной половине Африканского материка, говорящие на языках семьи банту. Численность около 69 млн. человек. Происхождение банту до сего времени точно не установлено. Предполагают, что они выходцы из Южного Судана. Большая часть банту занимается земледелием, а в Южной и Восточной Африке – животноводством. В настоящее время значительная часть банту, как и гереро, согнана в резерваты.


[Закрыть],– заявил пилот. – Полагают, что банту пришли на юг из Центральной Африки, вероятно, из Нигерии или из соседних с ней районов. Это совпадает по времени с проникновением ван-Рибека и других голландцев в Южную Африку. Они тоже убивали и порабощали местные племена, которые оказались между двух огней: бурами и банту. Все большее число аборигенов вытеснялось в Карру, Калахари и другие безлюдные районы. Я – бур по происхождению и не стыжусь этого, но должен признать, мы жестоко обращались с бушменами и готтентотами [7]7
  Готтентоты – народ, живущий в Юго-Западной Африке, весьма сходный с бушменами по антропологическим признакам и языку. В период войны против племени гереро готтентоты, предводительствуемые Г. Витбоем, вели борьбу с немецкими колонизаторами, но в 1907 г. потерпели поражение.
  Готтентоты занимаются охотой и скотоводством. Работают на полях белых фермеров либо согнаны в резерваты.


[Закрыть]. Спускали на них собак, травили ядами, чего только ни делали… Охотились за ними, как за преступниками. Мне кажется, аборигенов преследовали только за то, что они никак не хотели считать коров и овец домашним скотом и могли, не понимая принципа частной собственности, уничтожать бессловесных животных, которые от них не убегали.

Все с удивлением посмотрели на пилота. Они знали Стюрдеванта как грубоватого и резкого человека, который ограничивался лишь сухими приказаниями. Неожиданно он сделался мягче и как-то спокойнее.

– Их преследовали даже в пустыне, – добавил Гриммельман.

– Здесь можно провести любопытную параллель, – продолжал Стюрдевант. – События стали повторяться, только на этот раз меж двух огней оказались буры [8]8
  Буры (африканеры) – народность в Южной Африке. Потомки голландских колонистов, основавших на юге Африки Капскую провинцию. После 1806 г., когда Англия, преследуя свои экспансионистские цели, захватила Капскую провинцию, буры переселились севернее, за реку Вааль, и образовали Республику Трансвааль и Оранжевое Свободное государство. В результате англо-бурской войны 1899–1902 гг. эти республики были ликвидированы и в 1910 г. включены в состав бывшего британского доминиона – Южно-Африканский Союз.


[Закрыть]. С одной стороны, их теснили зулусы [9]9
  Зулусы (амазулу) – одна из народностей языковой группы банту, населяющая провинцию Наталь в ЮАР. В XIX в. произошло объединение зулусских племен во главе с Дингисвайо, а впоследствии во главе с выдающимся африканским вождем Чакой. Для борьбы против англо-бурского вторжения была создана армия, в которую входило все мужское население. Зулусская армия оказывала ожесточенное сопротивление захватчикам, однако войскам буров в 1838 г. удалось разбить зулусов.
  В 1879 г. английские войска начали новое вторжение на территорию, населенную зулусами. Армия зулусов была разгромлена. В 1887 г. территория зулусов включена в состав колонии Наталь под названием Зулуленд.
  Значительная часть зулусов работает на фермах и плантациях европейцев, предприятиях обрабатывающей промышленности, рудниках и в портах.


[Закрыть], пришедшие с севера, а с другой – англичане. Бурам пришлось уйти в труднодоступные районы, чтобы совершить роковую ошибку – найти золото и алмазы, которые, разумеется, захотели иметь и англичане.

– Бушмены вполне могут быть в этих местах, – заметил Бэйн. – Неплохо было бы установить с ними контакт и потребовать, чтобы они вывели нас отсюда.

– Я не заметил здесь никаких следов их пребывания, – сказал Гриммельман.

– А разве они оставили бы что-нибудь после себя?

– Ну, например, кости, – ответил старик. – Следы костров. Или еще что-либо. Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, что вот уже сотни лет здесь не было ни одного человека.

– Вполне можно предположить, что бушмены сейчас наблюдают за нами, – проговорил О'Брайен, пристально глядя на огонь. Все повернулись, но не в его сторону, а туда) ко входу в пещеру, окутанному сплошным мраком. Грэйс вздрогнула.

– Нас привел в пещеру древний инстинкт, – продолжал О'Брайен. – Но бушмены вряд ли руководствуются этим инстинктом. Каждую ночь они могут проводить на новом месте под открытым небом.

– Похоже, что так, – вставил Гриммельман. – Мысль правильная.

– Бушмены могли пройти мимо этой пещеры на прошлой неделе, напиться из прудика, убить себе на обед какую-либо дичь и двинуться дальше. Зачем им оставаться в этом проклятом богом месте, если они могут свободно передвигаться по пустыне, не боясь умереть от жажды? Мы оцениваем их поступки лишь с нашей точки зрения и судим о них по себе.

– Тогда художник, вероятно, наш современник, – заметил Смит.

Все посмотрели на рисунки и пляшущие на них тонн. Выглядело все это очень красиво.

– Каким же образом, черт возьми, они умудряются жить в пустыне, – недоумевал Бэйн. – Как они не погибнут здесь?

– Бушмены – лучшие в мире охотники, – ответил Гриммельман. – Их оружие – луки с тонкими стрелами, наконечники которых пропитаны только им известными ядами. На охоте они перенимают повадки животных: вплотную подползают к газели, пускают стрелу, потом часами, а порой даже целыми днями, преследуют ее. Напав на след, они уже не потеряют его. Так же охотятся и австралийские аборигены. Именно такими и должны быть охотники каменного века, вынужденные приспосабливаться к окружающей обстановке. Лук и стрелы – оружие весьма примитивное. Если бы не яд, применять его вообще было бы бессмысленно. Когда дичи нет, бушмены собирают дыни, такие же, как только что ели мы, кроме того коренья, различные клубни, ягоды, мед, смолы и луковицы. В пищу идут ящерицы и змеи, насекомые, муравьиные, птичьи и особенно страусовые яйца, ямс, семена и личинки – все, что только может переварить желудок. Я вижу брезгливое выражение на ваших лицах, друзья мои. Вероятнее всего, скоро и мы перейдем на подобную пищу. Кое-что, во всяком случае надеюсь, нам удастся найти. Завтра мы должны выяснить, что еще есть в этой долине.

– Завтра мы проведем здесь последний день, – отрезал Стюрдевант. – С утра я поднимусь на тот пик, откуда хорошо видно все кругом. Мы наполним водой канистры и пойдем дальше. Нельзя больше оставаться в этой долине.

– Навряд ли ты что-нибудь и увидишь с той скалы, – сказал Гриммельман.

– И все-таки следует попытаться, – поддержал Стюрдеванта О'Брайен.

– Безусловно, – согласился старик. – Но не обманывайте себя напрасными надеждами. Калахари – это мир в себе. Ее называют «Громадной Страной Жажды».

– И надо же нам было разбиться именно здесь, – спокойно, словно про себя, проговорил Бэйн.

Этот наивный вопрос возник у него случайно, но все как-то невольно вздрогнули. Ведь каждый из них все время думал об этом, но никто не решался высказаться вслух.

– Наверное, на нас прогневались боги, – фыркнул О'Брайен. Неожиданно он повернулся к Грэйс и заговорщически подмигнул ей. Молодая женщина вспыхнула и отвернулась.

– Интересно, – протянул Стюрдевант. – Интересно…

Все повернулись к нему. Он подержал в руках ветку и затем швырнул ее в костер. Искры взметнулись вверх, в темноту.

– У меня порой возникает чувство, что я чужой здесь, – сказал он. – Я хочу сказать, здесь, в Африке. Когда лечу один и смотрю вниз из кабины самолета, то иногда чувствую себя стервятником, прилетевшим поживиться. Все мы здесь чужие и прекрасно понимаем это. Африка – не наша земля. Она принадлежит африканцам.

– Но ведь вы родились здесь, – возразила Грэйс, хотя сама думала почти так же.

– У нас нет в Африке никаких прав, – продолжал пилот. – Это страшно несправедливо, когда порабощают человека на его собственной земле, когда одним позволено все, а другим – ничего. Мы за все еще поплатимся.

– Да, – подтвердил Гриммельман. – Велика наша вина перед Африкой. Сколько ужасного здесь совершено! Если нам суждено страдать, то лучше уж страдать здесь. Это послужит нам отпущением грехов.

– Не городите вздор, – прервал его О'Брайен. – Мы в пустыне, вот и все. Выберемся и отсюда. Самолет потерпел аварию над Калахари. Только поэтому мы и оказались здесь.

– И уже достаточно настрадались, – добавил Бэйн. – Выжить в таких условиях трудно не только здесь, но и вообще где бы то ни было.

– Я человек религиозный, – спокойно проговорил Гриммельман, – и уже стар; меня принудили делать зло, и я совершил много такого, что противоречило совести.

– И я тоже, – согласился с ним Бэйн. – Но то, что мы осознали это, и есть достаточное наказание. Разве не тяжело жить, зная, сколько тобой совершено зла!

– Все мы чувствуем себя в чем-то виноватыми, – произнес Смит, придвинувшись поближе к костру. Он немного помолчал, глядя на огонь. – Я думаю, что сознание вины может до известной степени примирить нас со страданиями, выпавшими на нашу долю. Мы стараемся найти в них какой-то смысл. Стюрдевант чувствует себя виноватым, потому что он бур из Южной Африки. У Гриммельмана иные причины. И, знаете, у меня тоже есть чувство вины. Но совсем другое. Я знаю, что здесь царит рабство, унижение и гнет, которые должны выносить люди моей расы. И мне становится стыдно, что я никогда этого не испытывал, что родился свободным, не равным с белыми, но все же свободным. Мне не приходилось страдать…

– До тех пор, пока ты не очутился здесь, – прервал его О'Брайен.

– Мне кажется, я сумел сохранить в душе старую как мир мудрость, – вступил в разговор Стюрдевант, – «око за око, зуб за зуб».

– Не надо каяться, – сказала ему Грэйс. – Я думаю, у нас у всех такое же чувство. Мы виноваты. Но что мы можем сделать?

Гриммельман кивнул. Грэйс с тревогой смотрела на сгорбившегося Майка Бэйна, который наклонился вперед и, закрыв глаза, закутался в одеяло. Он выглядел очень плохо. Чем можно было ему помочь?

Вокруг царило спокойствие, и только за стенами пещеры шумел ветер в темноте ночи. О'Брайен встал и начал готовить себе постель в кругу, обогреваемом костром. Один за другим принялись укладываться спать и остальные. Смит принес Бэйну воды и помог удобнее устроиться на ночь. Костер погас. В пещере становилось все холоднее. Но товарищи по несчастью уже крепко спали.

* * *

Наконец взошло солнце. Оно принесло с собой тепло. Путники ждали его, лежа без сна в предутренней тьме, видели, как оно поднималось и придавало серо-голубому небу у горизонта красноватые оттенки. Им казалось теперь, что они могут постичь смысл обожествления солнца в доисторические времена, ритуалов и жертвоприношений в честь великого светила. Без солнца мир казался бы бесплодным, застывшим и бесцельно мчащимся в черном космическом пространстве.

А солнце поднималось все выше. Жара загнала ночных тварей в узкие расщелины скал. Послышалось жужжание насекомых, этих спутников дня; появились пернатые; из своего логовища вылезли ленивые полусонные и сердитые бабуины. С востока подул ветерок: ночной прохладный воздух устремился к теплому морю.

Наступил долгий день, день, в котором царило только солнце, безжалостно обрушившееся в своем торжестве на песок, скалы, засохшие деревья пустыни. Время от времени раздавался сильный треск. Это раскалывались скалы и большие камни, когда одна их сторона становилась горячее другой и возникал резкий перепад температур. Солнце господствовало над пустыней. Все живое или приспосабливалось к нему, или погибало.

В этом мире все повторялось: солнце, ветер, редкие дожди. Песок, летящий с ветром, подтачивал мягкие скалы; они крошились, оседали, сами превращались в песок и, в свою очередь, разрушали утесы из известняка, пробивали ущелья, дробили более твердые скалы из кристаллических пород, одиноко возвышающиеся посреди песчаных полос, которые захватывали все большее пространство. В течение ряда геологических эпох суша поднималась, образуя возвышенные плато и остроконечные горные цепи. Шли продолжительные дожди, и сбегающая с гор к морю вода промывала узкие расщелины в земле среди скал. Непрекращающееся соперничество сил природы привело в конце концов к тому, что земля эта стала суровой, неприступной и безжалостной.

Когда совсем рассвело, всем стало ясно, что уйти из пещеры не так-то легко. Они были слишком измучены, да и ночной холод еще давал себя знать. Возбуждение первого дня измотало их окончательно. Страшная усталость не позволяла тронуться с места. Они понимали, что необходимо подняться на пик, прежде чем хоть куда-нибудь идти, но даже для этого надо было немного отдохнуть, вдоволь напиться и поесть великолепных дынь.

Первыми поднялись О'Брайен и Стюрдевант. Пройдя через каньон, они нашли место, где валялось множество засохших, покрытых колючками деревьев. Пилот собрал сучья и разжег костер с помощью сухой травы и древесной коры. В огонь бросали все, что могло гореть, тлеть или просто дымиться. Корни деревьев подгнили, и двое мужчин без труда заготавливали дрова.

Костер разгорался. Громадный столб дыма поднимался из каньона и, казалось, достигал облаков. В почти неподвижном воздухе дым становился все гуще, приобретая грибовидную форму. Стюрдевант и О'Брайен продолжали подбрасывать в костер сломанные сучья и гнилые стволы. Оба почернели от копоти и грязи, одежда их порвалась, глаза слезились от сильного жара. Спустя некоторое время они в изнеможении присели в тени деревьев и молча смотрели на дым, пытаясь угадать, как далеко он мог быть виден. Отдохнув около часа, Стюрдевант и О'Брайен вернулись обратно к прохладной пещере.

В каньоне водились ящерицы. В тот же день Гриммельман убил одну из них тростью, отрезал ей голову, хвост и лапки, выпотрошил, поджарил и съел. Все смотрели на него с чувством глубокого отвращения. Они не могли даже представить себе, что смогут сами съесть ящерицу на завтрак или обед. Но надо было предусмотреть и такую возможность. Пожалуй, ящерицу еще можно как-нибудь проглотить с закрытыми глазами. Дыни цамка приятны на вкус, но ведь шесть человек не смогут долго прожить, питаясь одними дынями. Если они не уйдут отсюда или не раздобудут какую-либо другую пищу, то им придется есть и ящериц.

– Для меня это не впервые, – произнес Гриммельман. – Действительно, ешь с отвращением. Но к ящерицам можно привыкнуть. По вкусу они чем-то напоминают цыпленка. – Он облизал пальцы и вытер их песком.

– Пора подниматься на скалу, – напомнил О'Брайен пилоту.

– Не сегодня, – ответил Стюрдевант. – Я слишком слаб. Да и ты тоже. Отдохнем немного. Будем есть дыни, пить воду и спать. Может быть, завтра…

– Я не стал бы есть ящериц, раз это внушает вам отвращение, – продолжал старый немец. – Но приходитсяприспосабливаться к здешним условиям. Выжить – это значит приспособиться.

– Мы уйдем отсюда, – возразил ему Стюрдевант. – С вершины пика местность просматривается на сотни миль.

– Но мы не сможем идти пешком сто миль, – заметила Грэйс. – И мне кажется, что у меня уже не хватит сил вернуться к самолету.

– Ну, я-то смог бы, – сказал пилот. – Если идти по ночам, имея запас воды, сотню миль пройти можно. И даже больше.

– Сотней миль, возможно, не ограничишься, – заключил Гриммельман.

* * *

Наступила вторая ночь. Все собрались вокруг костра.

– Когда начнутся дожди? – спросил Смит Стюрдеванта.

– Через пять или шесть недель, – ответил, немного подумав, пилот. – Для нас это слишком большой срок. Дожди выпадают в феврале и марте, в остальное время года здесь сухо, как в аду. Лишь только на два месяца покажется зелень, да и то в наиболее плодородных районах страны, а не здесь. Как только дожди прекращаются, все снова пересыхает. Но этот период – самое лучшее время года до начала нового сезона дождей. Если для коров и овец не заготовить кормов на сухой сезон, они подохнут с голода.

– Иногда трава воспламеняется и возникают страшные пожары, – добавил Гриммельман. – После такого пожара и до начала дождей расти уже ничто не будет. Для животных это гибель.

– Я никак не могу привыкнуть к холодным ночам, – произнес вдруг Смит. – Все забываю, что мы находимся на высоте около трех тысяч футов над уровнем моря.

– Напрасно мы сожгли столько деревьев, – сказал О'Брайен. – Гораздо разумнее было бы сразу же идти дальше, а не сидеть в этой пещере.

Стюрдевант кивнул. Американец был прав.

– Ну, так как же? Остаемся мы здесь? – спросила Грэйс.

– Право, не знаю, – ответил пилот. – Надо выяснить, как далеко тянутся эти горы. Я должен подняться на пик и осмотреться. Нам и так повезло, что мы набрели на это место и нашли воду. Это был один шанс из миллиона.

Все понимали, что им страшно повезло: уцелеть при катастрофе и каким-то чудом оказаться вблизи гор в пустыне! Однако это вовсе не означало, что они спасены. Надо уходить. Пещера – временное убежище. И, как только Стюрдевант установит, куда следует идти, они наполнят канистры водой и пойдут.

Становилось холодно. Пока не оставалось ничего другого, как завернуться в одеяла и погрузиться в глубокий сон.

* * *

Утром их разбудили голоса птиц.

Путники раздули головни в костре, подбросили хворост, но еще с полчаса никак не могли согреться. На завтрак были все те же дыни цамка, которые они запивали подогретой на костре водой.

– Ну, сегодня мы, наконец, поднимемся на пик, – опять начал настаивать О'Брайен.

– Я думаю об этом, – Стюрдевант бросил корку от дыни. – Захватим с собой одну канистру с водой. Могу вас заверить, там, наверху, будет жарко.

– В бинокль мы, пожалуй, увидим Виндхук, – сказал О'Брайен.

– Не говори глупости, – возразил пилот. – У меня такое чувство, будто мы находимся на Луне.

Они вышли из пещеры и посмотрели на пик. Лучи утреннего солнца еще не опалили жаром землю.

– Ну, что ж, отлично, – произнес Стюрдевант, потягиваясь и позевывая.

Все почувствовали облегчение. Уже два дня путники строили различные предположения, пытаясь угадать, что откроется перед их взором, когда они поднимутся на вершину.

Майк Бэйн сидел молча, пригреваемый теплыми лучами восходящего солнца. Немая просьба взять его с собой застыла на лице американца. Никогда в жизни ничего ему так сильно не хотелось. Однако и так было ясно, что они все равно его не возьмут. Бэйн слишком уж слаб и болен. Пройдет несколько минут, он встанет, поплетется в пещеру; кто-нибудь принесет ему воды; потом кое-как доползет до своей подстилки, уснет, и кошмарные сны будут преследовать его. Майк чувствовал приближение смерти; все тело пронизывала жгучая боль, горели горло, рот, желудок. Ему нужны сигареты, сигареты и настоящая еда. Хлеб. Мясо. А не эти пресмыкающиеся гады, ползающие по пескам. Если боль не утихнет, останется одно: взять ружье и застрелиться.

Бэйн встал и вошел в пещеру. Светловолосая женщина подошла к нему и опустилась рядом на колени.

– Вам не лучше? – спросила она.

– Нет. У меня нервное потрясение. Сказывается отсутствие спиртного и сигарет. А тут еще голод, напряжение, порезанный палец, палящее солнце. Это чертовски много для меня. После войны я никак не могу войти в форму.