Текст книги "Молот Тора"

Автор книги: Уильям Дитрих

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц)

Глава 2

– Значит, вы не расположены возвращаться на родину? – спросил меня Дейви.

– Честно говоря, я подумывал об этом, но Наполеон неожиданно втянул меня в последнюю итальянскую кампанию и наши мирные переговоры. Обстоятельства пока препятствуют моему возвращению, да и здесь, во Франции, я, возможно, больше сделаю для нашей родины.

Так же как Франклина и Джефферсона, меня пленила красота этой европейской страны.

– Возможно, возможно. И все-таки вы ведь, по-моему, воспитывались под крылом Франклина. И уже слывете, как я слышал, новым знатоком электрической науки.

– Я провел кое-какие эксперименты.

К ним относились, на мой взгляд, укрощение силы молнии в затерянном городе и превращение самого себя в заряженное тело для воспламенения моего заклятого врага, но я не стал сейчас вдаваться в подробности. Разлетевшиеся слухи и так обеспечили мне вполне удовлетворительную репутацию.

– Я упомянул об этом по той причине, что наша делегация познакомилась с одним господином из Норвегии, который очень заинтересовался вашими экспериментами. Он полагает также, что ваше с ним научное общение могло бы стать взаимовыгодным. Вас интересует такое знакомство?

– Из Норвегии?

Перед моим мысленным взором появилась туманная картина дремучих заснеженных лесов и средневекового уклада жизни. Я знал, что в тех местах тоже живут люди, но с трудом понимал их привязанность к суровому северу.

– У них пока заправляют датчане, но по нашему американскому примеру они все больше увлекаются идеей независимости. У него удивительное имя – Магнус Бладхаммер, [2]2
  Blood (англ.)– кровь, род; hammer– молот, вместе – «кровавый или родовой молот».


[Закрыть]очевидно, он из рода викингов, причем такая фамилия вполне подходит его внешности. Кстати, он, как и вы, большой оригинал.

– Я предпочитаю считать, что моя оригинальная индивидуальность неподражаема.

– Я хотел сказать, что вы оба люди широких взглядов. Если мы столкнемся с ним, то я вас представлю.

Отказывать было неудобно, и я лишь пожал плечами, сознавая, что толика славы требует общения с новыми людьми. Но я совершенно не горел желанием беседовать об электричестве с каким-то норвежцем (по правде говоря, меня беспокоили изрядные пробелы в собственном образовании, которые мне не хотелось обнародовать), поэтому при первой же возможности предложил моему спутнику зайти в игровой зал, где народ с увлечением осваивал новое изобретение, так называемую рулетку, то бишь «колесико». Там же я увидел и милую Полину.

Сие игровое устройство французы позаимствовали у англичан, слегка усовершенствовав его добавлением двух цветов и большего количества цифр, а также присовокупив к колесу разметочное поле, позволяющее делать игровые ставки. Выбор отличался разнообразием, ставки принимались как на один сектор, так и на половину рулеточного колеса, если, к примеру, вам вздумалось поставить только на нечетные числа. Народ, со времен террора вовлеченный в полную опасностей роковую судьбу, страстно увлекся этой новой игрой. Полагая карточные игры более интеллектуальными, я чаще участвовал в них, чем делал ставки в рулетке, но мне нравилось толочься возле этих столов в возбужденной толпе, вдыхая запахи табачного дыма и мужского одеколона, поглядывать на соблазнительно откровенные декольте склоняющихся дам и следить за крупье, сгребающим фишки с ловкостью искусного фехтовальщика. Наполеон осуждал рулетку, так же как и новые экстравагантные веяния в женских нарядах, но у него хватало ума не запрещать их.

Я посоветовал Дейви сделать пару небольших ставок, которые он сразу проиграл. Разохотившись, он отважился еще на несколько ставок, но добился того же результата. Игроком надо родиться. Я оплатил его проигрыш из своей скромной прибыли, полученной за счет умеренных ставок на колонку и линию. Полина, азартно склонившаяся над столом напротив меня, играла еще более безрассудно. Не сомневаюсь, что она уже проиграла деньги, выделенные ей знаменитым братом, но затем вдруг случайно выиграла тридцать пять к одному, поставив на удачное число, и радостно захлопала в ладоши, отчего ее сплотившиеся грудки стали выглядеть еще более соблазнительно. Она числилась первой красавицей среди родственников Наполеона и пользовалась повышенным спросом в кругу портретистов и скульпторов. Поговаривали даже, что она соглашалась позировать обнаженной.

– Мадам, видимо, ваше непревзойденное игровое искусство соперничает только с вашей красотой, – поздравил я ее.

– Мне сопутствует удача брата! – со смехом воскликнула она.

Она не блистала умом, но обладала преданной натурой и не бросила Бонапарта в грядущие тяжелые времена, когда вероломные друзья и даже родственники отвернулись от него.

– Нам, американцам, следовало бы поучиться у такой удачливой Венеры, как вы.

– Но, месье Гейдж, – парировала она, взмахнув ресницами и сверкнув пламенным взглядом, – мне говорили, что вы сами на редкость искусны.

Я скромно склонил голову.

– Вы служили с моим братом в Египте, присоединившись к отряду ученых, – продолжила она. – Однако вдруг решили противостоять ему в Акре, но ваши пути вновь пересеклись восемнадцатого брюмера, когда он захватил власть, и теперь вы с ним опять стали союзниками, выиграв битву при Маренго. Похоже, вы мастерски умеете находить выход из любого положения. – Улыбнувшись, она решила пояснить последнее замечание: – Так и в танце, все зависит от выбора партнера.

Дейви, безусловно воспринявший подшучивание замужней сестры первого консула как возможный дипломатический провал, слегка откашлялся.

– А мне, господин Гейдж, – заявил он, – не повезло приобщиться к той удаче, что, очевидно, сопутствует вам и этой даме.

– О, у вас впереди еще масса возможностей, – великодушно и даже искренне возразил я. – Дейви, позвольте, я открою вам секрет азартной игры. Любой игрок проигрывает с той же неизбежностью, с какой смерть поджидает нас в конце жизненного пути. Игра дарует надежду, а математика обеспечивает расчет разбившихся надежд и фатальных поражений. Фокус заключается в том, чтобы вовремя сбежать, забрав выигрыш, умудрившись на мгновение перехитрить арифметику. Немногие способны на это, поскольку уверенность в успехе подавляет здравый смысл. Из чего следует, что лучше обзавестись такой рулеткой, но самому не играть на ней.

– У вас, сэр, репутация азартного и удачливого победителя.

– В драке, но не в войне. Игра же не доведет до добра.

– Но, судя по всему, вы честный малый. Зачем же вы играете?

– Я могу повысить свои шансы, выигрывая у менее опытных игроков. Но более важна сама игра, как говорил мне сам Бонапарт. Привлекателен именно процесс игры.

– Да вы философ!

– Все мы задаемся вопросами о тайнах жизни. А те, кто не озадачивается поиском ответов, раздают карты.

– Тогда, вероятно, нам следует присесть за карточный стол, – с улыбкой заметил Дейви, – и сыграть в фараона, позволив вам пополнить содержимое карманов. Я подозреваю, что вы легко обыграете ваших неотесанных соотечественников. А кстати, вон и наш Бладхаммер, полагаю, его еще больше заинтересует разнообразие ваших экспериментов. Тем более, насколько я понял, вы имели еще и опыт в пушной торговле?

– На заре туманной юности. Да уж, смею сказать, я повидал мир. И пришел, кстати, к выводу, что мы живем на жестокой, восхитительной и весьма ненадежной планете. Поэтому, конечно, давайте подкрепимся кларетом, и тогда вы сможете спрашивать меня о чем угодно. Может быть, и дама пожелает присоединиться к нашей компании?

– После того как удача улыбнулась мне в рулетке, месье Гейдж? – Она прищурилась. – Я не обладаю вашей силой воли, чтобы отказаться от игры, когда мне начало везти.

Я устроился за соседним столом в мужском обществе, ведя беседу с легким раздражением, пока соблазнительный образ Полины – про себя я теперь называл ее милашка Полли – не выветрился из моей головы. Эллсуорту захотелось послушать о египетских памятниках, которые уже породили наполеоновские планы в Париже. Ванс Мюррея интересовала Святая земля. Дейви жестом пригласил в нашу компанию одного маячившего в тени медвежьего вида здоровяка, коим и оказался упомянутый им ранее норвежец. Будучи одного со мной роста, Магнус обладал богатырским телосложением и обветренной, как у рыбака, красноватой кожей. Один глаз у него скрывался под пиратской повязкой, а другой поблескивал ледяной синевой; помимо этого, природа наградила его крупным и толстым носом, высоким лбом и густой окладистой бородой, дико и нелепо смотревшейся в начале девятнадцатого века. На редкость тревожно выглядел и его присущий мечтателям сверкающий взор.

– Гейдж, познакомьтесь с господином, о котором я вам говорил. Магнус, Итан Гейдж.

Бладхаммер действительно сильно смахивал на викинга, вырядившегося в строгий серый костюм, смотревшийся на нем как дамская шляпка на буйволе. Он с такой решимостью ухватился за край стола, будто собирался опрокинуть его.

– Редко встретишь в наших краях северянина, – произнес я с легкой нервозностью. – Что привело вас во Францию?

– Научные изыскания, – прогремел норвежец раскатистым басом. – Я изучаю тайны прошлого в надежде на лучшее будущее моей страны. Я наслышан о вас, господин Гейдж, и о вашей своеобразной и замечательной учености.

– Замечательной любознательности в лучшем случае. Науками я занимаюсь в основном чисто любительски, – заявил я, доказывая самому себе, что могу быть скромным, когда поблизости нет женских ушек. – Я предполагаю, что наши древние предки знали куда больше об удивительных электрических силах, но человечество основательно подзабыло то, что когда-то знало. Бонапарт едва не пристрелил меня в саду Тюильри, да передумал, решив дать мне шанс доказать, что я могу быть ему полезным.

– А я слышала, что тогда же мой брат сохранил жизнь одной красивой египтянке, – проворковала Полина.

Она незаметно подошла и встала за нашими спинами, источая аромат фиалок.

– Верно, вы упомянули о моей бывшей спутнице Астизе, но она, увы, решила вернуться в Египет и продолжить исследования, хотя Наполеон хотел послать ее со мной в Америку с особой миссией. Расставания, как говорится, исполнены очаровательной грусти.

Честно говоря, грустя о ней, я также испытывал облегчение, освободившись от ее неукротимой силы и страсти. Я был одинок, опустошен, но свободен.

– Однако вы не отправились в Америку, – заметил Эллсуорт, – вы по-прежнему здесь с нами.

– В общем, я узнал, что президент Адамс отправил сюда вас троих. И мне показалось, что, задержавшись в Париже, я смогу быть вам полезным. Конечно, у меня есть слабость к азартным играм, но не кажется ли вам, что это новое колесо, кроме всего прочего, действует весьма месмерически?

– А ваши научные изыскания, господин Гейдж, также способствовали удаче в игре? – В громовом голосе Бладхаммера появились обвинительные нотки, похоже, он решил испытать меня.

Интуиция подсказывала мне, что из-за него могут возникнуть проблемы.

– Отчасти благодаря общению с французскими учеными в Египетской экспедиции мне помогла математика. Но, как я уже пояснил Дейви, верное понимание шансов убеждает в том, что в итоге любая игра неизбежно приводит к потерям.

– Действительно. Неужели, сэр, вы знаете, к каким потерям могут привести тридцать шесть чисел рулеточного колеса?

– На самом деле я пока не задумывался об этом.

Норвежец так напряженно буравил меня взглядом, словно пытался проникнуть в самые темные тайны моей души.

– Или три шестерки, число Зверя, из Откровения Иоанна, – многозначительно произнес он и умолк, ожидая нашего отклика, но мы лишь озадаченно прищурили глаза.

– О боже! – наконец воскликнул я. – Но вы не первый пришли к выводу, что азартные игры – сатанинское изобретение. Хотя я не вполне согласен.

– Как франкмасону вам знакомы значения чисел и символов.

– К сожалению, я не слишком увлекался масонскими премудростями.

– И возможно, также целые государства наделены особым значением. – Он глянул на моих собеседников с волнующей напряженностью. – Неужели, мои американские друзья, вы думаете, что по чистой случайности около половины ваших революционных генералов и создателей Конституции принадлежали к масонскому ордену? Случайно ли то, что баварское тайное общество иллюминатов было основано в тысяча семьсот семьдесят шестом году и в том же году родилась ваша Декларация независимости? И случайно ли пограничные камни вашей американской столицы заложили с соблюдением масонских ритуалов, так же как и краеугольные камни вашего Капитолия и президентского дома? Именно поэтому меня так интересует история ваших двух государств. Ваши революции, безусловно, связывает какая-то тайна.

Я пригляделся к нашей компании. Похоже, общего мнения по данному вопросу не было.

– Честно говоря, у меня есть большие сомнения на сей счет, – заметил я. – Более того, Наполеон не принадлежит к масонскому ордену. А вы сами, господин Бладхаммер?

– Я исследователь, как и вы, заинтересованный в независимости моей родной страны. Скандинавские королевства объединились в тысяча триста шестьдесят третьем году, любопытный период в истории наших стран. С тех пор Норвегия прозябает в тени Дании. Будучи патриотом, я надеюсь на обретение независимости. Нам с вами, я полагаю, есть чему поучиться друг у друга.

– Да неужели? – с усмешкой спросил я, подумав, что патриотичный викинг чересчур навязчив. – Чему же вы можете научить меня?

– Возможно, вам неизвестна истинная история происхождения вашего народа. А также и кое-что еще более интересное и важное. Нечто абсолютно бесценное.

Я молча ждал продолжения.

– Но мои откровения предназначены для избранных ушей.

– Традиционная отговорка.

Люди имеют обыкновение изъясняться с туманной высокопарностью, но на деле оказывается, что им просто хочется выведать у меня какие-то нужные им сведения. Ситуация становилась похожей на игру.

– Поэтому мне хотелось бы переговорить с вами наедине, Гейдж, желательно нынче вечером.

– Даже не знаю… Конечно, мы можем приватно побеседовать, но только после того, как я освобожусь от всех намеченных встреч.

Я мельком посмотрел на Полину. Уж если я и хотел остаться наедине, то именно с ней.

– А прежде всего наш американец должен поведать нам о своих приключениях! – напомнила она.

– Да, да, кстати, очень любопытно, как вы оказались в Италии? – добавил Эллсуорт.

Итак, я начал живописать историю моих подвигов в последней кампании, более заинтересованный исследованием прелестей сестры Наполеона, чем происхождения моего народа.

– Как вы помните, прошедшей весной Францию со всех сторон осаждали враги, – начал я, призывая на помощь все свое красноречие. – Наполеону пришлось обеспечить мир в Европе, дабы обрести силы для ведения мирных переговоров с Америкой. Несмотря на его сомнения в моей преданности и мотивах, он вызвал меня в Тюильри, намереваясь выяснить некоторые вопросы касательно Америки. Удовлетворив его интерес, я добавил несколько замечаний о Швейцарии. – Я улыбнулся Полине. – Без преувеличения могу сказать, что сыграл весьма важную роль в грядущих победах французов.

От горящих свечей и теснящихся вокруг гостей всем нам было жарковато, и Полина усиленно обмахивалась веером. Влага поблескивала в ложбинке между очаровательными полусферами, возвышавшимися над ее декольте.

– На мой взгляд, вы сумели помочь Наполеону так же великолепно, как Лафайет помог Вашингтону, – проворковала она.

– О, мне далеко до Лафайета! – со смехом воскликнул я. – Но я действительно отправил на тот свет одного двойного агента…

Глава 3

Когда прошедшей весной Наполеон вызвал меня к себе во дворец Тюильри, долго прозябавший в забвении после строительства Версаля, а позднее, во время Революции, оскверненный толпами возмущенных парижан, в его залах еще витали запахи краски и обойного клея.

С тех пор как Бонапарт в ноябре прошлого, 1799 года, отсрочив исполнение моего смертного приговора, неожиданно предложил мне работать на него, я обсуждал с его министрами вялотекущие переговоры с Америкой. Но поскольку я давно не следил за событиями, происходившими на моей родине, то, дабы не выставить себя полным профаном и отработать получаемое жалованье, проштудировал все последние американские газеты, хотя в доступности оказалась лишь пресса месячной давности. Очевидно, республиканцы Джефферсона снискали большую популярность, чем федералисты Адамса, хотя меня лично это мало волновало. Я много играл в карты и флиртовал, залечивая душевные и физические раны после недавних злоключений. Поэтому едва ли я имел право сетовать на то, что меня в марте 1800 года вызвали для доклада к первому консулу. Настала пора зарабатывать на пропитание реальными делами.

Секретарь Наполеона, Бурьен, приветствовал меня утром и провел по коридорам, памятным мне с прошлой осени, когда состоялся наш с Силано поединок. Дворцовые интерьеры радовали глаз новизной, полы сияли, а в отремонтированных окнах поблескивали чистые стекла. Когда мы приблизились к покоям Бонапарта, я обратил внимание на ряд бюстов: тщательный отбор запечатленных персон свидетельствовал об исторических предпочтениях консула. Среди них выделялись мраморные изваяния Александра (героя его детских мечтаний) и доблестных деятелей типа Цицерона и Сципиона. Когда захваченного в плен кавалериста Лассаля спросили, велик ли был возраст его юного командира во время первой кампании Наполеона в Италии, он мудро ответил: «Так же велик, как у Сципиона, когда он победил Ганнибала!» Застывшие в мраморе Джордж Вашингтон, Цезарь и Брут отражали соответственно признание Наполеоном демократических идей первого, диктаторского правления второго и убийственного заговора третьего. Бонапарт учитывал все возможности.

– Обычно он начинает день с принятия ванны, в это время и состоится аудиенция, – сообщил Бурьен. – Он проводит в ванне пару часов, читая почту.

Оригинальная идея ежедневного купания недавно вошла в моду в кругу французских революционеров.

– Не припоминаю, чтобы он отличался особой чистоплотностью.

– В его режиме дня предусмотрено особое время для физических тренировок и водных процедур. Он упорно твердит, что боится растолстеть, хотя я лично совершенно не понимаю, откуда взялись его страхи. Затрачиваемые им силы не оставляют ему шанса для накопления корпуленции, а нас и вовсе истощают. Он по-прежнему строен, как юноша. Разве не странно, что мужчина в расцвете лет представляет себя в будущем отяжелевшим и бездеятельным?

Странно, если только вы не лежали в саркофаге Большой пирамиды, а Наполеон лежал, и, возможно, ему открылись тайны его грядущей жизни. Но я не стал говорить об этом, а обратил внимание на один неизвестный мне бюст.

– А кто, интересно, вот этот бородач?

– Ганнибал. Бонапарт считает его величайшим тактиком, но слабейшим стратегом всех времен и народов. Он выигрывал практически все сражения, но проиграл войну.

– Верно, – сказал я, понимающе кивнув, словно мы с ним сходились в такой оценке. – Ганнибал и его слоны! Уникальный переход.

– Я видел одного из этих гигантов в зверинце, устроенном учеными в Жардин де Планте, – заметил Бурьен. – Божественные фантазии поистине безграничны.

– Франклин говорил мне, что в Америке обнаружены кости древних слонов.

– Ваш знаменитый наставник! Нам следовало бы поместить сюда и его бюст! Надо будет заняться этим делом.

После чего он предложил мне пройти в ванную комнату и быстро закрыл за мной дверь, чтобы не выпускать тепло. Там было так много пара, что я с трудом разглядел даже голову Наполеона.

– Это вы, Гейдж? Проходите, черт возьми, не смущайтесь. Мы же с вами не оранжерейные барышни, всякое повидали в походах.

Я на ощупь продвинулся вперед.

– Не знал, что вы любите парные ванны, генерал.

– В юности я едва мог позволить себе заказать приличный мундир. А теперь даже воды у меня хоть залейся! – Он рассмеялся и плеснул в слугу, маячившего в туманной пелене с полотенцем, забрызгав беднягу мыльной пеной. – Она подмочила и кое-какие письма, но большинство из них по слогу и содержанию все равно представляли собой сырую и вялую прозу.

Подойдя к ванне, я отметил, что он пребывает в общительном и веселом настроении, на лице, обрамленном черными, прилипшими к голове волосами, пламенели серые глаза, а тонкие руки самодовольно перетасовывали послания со всех концов Европы. Его медную купальню украшали барельефы русалок и дельфинов.

– Вы выглядите более спокойным и уравновешенным, чем раньше, хотя последняя наша встреча состоялась в памятную ночь вашего захвата власти, – заметил я, припомнив, что тогда в нервном запале он едва не пристрелил меня.

– Видимость, Гейдж, всего лишь видимость, но положение обязывает. В наследство от Директории мне достались войны с половиной Европы! Всего четыре года прошло с моего завоевания Италии, так теперь ее опять захватили австрийцы. В Германии наши войска отброшены к Рейну. В Египте генерал Дезе мог бы сдаться в январе Сиднею Смиту, если бы сумасбродный английский генерал не отказался от переговоров, дав нашему генералу Клеберу шанс вновь разбить турок в Гелиополе. Долго ли еще смогут продержаться там мои бедные, лишенные флота соратники? И сумею ли я одолеть австрияков? Они оттеснили Массена [3]3
  Массена Андре (1758–1817)– военачальник французских республиканских войск, затем маршал наполеоновской империи.


[Закрыть]к Генуе. Мне придется победить их во что бы то ни стало, Гейдж. Военные победы привели меня к власти, и только они способны упрочить мое положение.

– Уверен, что вы не нуждаетесь в моих советах для ведения войны.

Он поднялся из ванны, расплескав воду, и слуга тут же подскочил к нему с банным полотенцем.

– Мне необходимо выяснить, можно ли договориться с американцами. Я теряю корабли в морских сражениях с вашей страной, хотя нашим народам давно следует заключить крепкий дружественный союз. Не думайте, что британцы хотят вашего возвращения. Попомните мои слова, однажды вам еще придется противостоять им. Глупо тратить фрегаты на борьбу с вашей республикой.

Слуги препроводили его в гардеробную.

– Подскажите мне, Гейдж, как договориться с вашим англофильским президентом. Не доверяя нам, французам, этот хитрец заигрывает с вероломными англичанами. Такое впечатление, что президент Адамс с удовольствием перебрался бы в Лондон, будь на то его воля!

Лет двадцать тому назад, будучи посланником во Франции, Адамс проявил свой несговорчивый нрав, сочтя Париж упадническим и беспорядочным. Тоскуя по дому, он во всем видел лишь недостатки и с трудом дождался окончания срока дипломатической миссии.

Неловко переминаясь с ноги на ногу, я ждал, пока слуги закончат церемонию утреннего туалета Наполеона: старательное расчесывание волос, полировку ногтей и массаж спины с целебными мазями. Очевидно, бравый генерал почувствовал вкус к придворной жизни.

– Джон Адамс? – высказался я. – Он весьма вспыльчив, честно говоря. Насколько я понимаю, в данном случае перед нами пример испытания национальной гордости. Федералисты Адамса ратуют за более сильное централизованное правительство, используя конфликт с Францией как повод для расширения кораблестроения и увеличения налоговых сборов. Республиканцы Джефферсона заявляют, что мы поставили не на ту лошадку и что реальную угрозу для нас представляют британцы. Джефферсон и Бэрр собираются конкурировать с ним на следующих выборах. Если вы сейчас предложите Адамсу поддержку, то, я думаю, он не откажется.

– Я согласился принять ваших новых эмиссаров. Вы с Талейраном, Гейдж, должны вразумить их, доказав взаимные выгоды мирного соглашения. Мне надобно наладить с Америкой торговые и финансовые отношения, прекратив бесполезные траты пороха и снарядов. Господи, – воскликнул он, опуская глаза, – да когда же вы справитесь с этими пуговицами!

Слуги наконец завершили ритуал одевания, и Наполеон стремительно прошел в соседнюю комнату, где на покрытом ковром полу лежала исколотая булавками карта Европы.

– Взгляните, в какое вражеское окружение я попал! – предложил он мне.

Я, конечно, старательно пялился на карту, хотя мало что понимал в ее обозначениях.

– Если я брошу силы в Геную на освобождение войск Массена, – грустным тоном заметил Наполеон, – то Ривьера станет Фермопильскими воротами, где меня встретят австрийцы Меласа. Однако Италия является сейчас ключом к завоеванию Вены! – заявил он, раскинувшись на обширном полотне карты как на привычно удобном ложе. – Австрийцы превосходят нас численностью, мои ветераны прозябают в египетской западне, а нынешняя армия пополнилась необученными новобранцами. Благодаря провальной деятельности Директории революционный пыл давно угас. Однако мне необходима победа, Гейдж! Победа оживит дух, и только победа укрепит мое положение!

Он и так выглядел достаточно крепким, но я попытался приободрить его.

– Я понимаю, что осада Акры прошла не так, как хотелось, но уверен, что вы способны свернуть горы.

– Не напоминайте мне об Акре! Вы с вашим проклятым Смитом выиграли только потому, что захватили конвой с моей осадной артиллерией. Если бы я только узнал, кто сообщил англичанам о моей флотилии, то повесил бы предателя на Нотр-Дам!

Я предпочел сменить тему, поскольку именно по моей милости британцы захватили его пушки – хотя Наполеон изрядно обидел меня тогда в Яффе, отдав сначала на расправу бандитам, из-за которых я долго провисел вниз головой над змеиной ямой, а потом приказав расстрелять вместе со множеством пленных, сдавшихся на милость победителя.

– Очень жаль, что у вас нет слонов, – задумчиво произнес я.

– Слонов? – раздраженно повторил он. – Вы снова собираетесь понапрасну тратить мое время?

Очевидно, его по-прежнему нервировали воспоминания об Акре и моем неудачном исследовании пирамид.

– С ними Ганнибал нашел выход из трудного положения. Если бы вам удалось пересечь Альпы на слонах, то они наверняка отвлекли бы внимание австрийцев.

– Слоны! – Он наконец рассмеялся. – Что за абсурдные идеи приходят вам в голову! Ничуть не лучше, чем байки о том дурацком медальоне, с которым вы таскались по всему Египту.

– Но разве Ганнибал не использовал этих животных для вторжения в Италию?

– Верно, использовал.

Он задумался, отрицательно покачав головой. Но потом, переместившись, взглянул на карту с другой стороны.

– Слоны?! Идиотское предложение. Однако я могу подойти к ним с тыла. И хотя мне недостает толстокожих гигантов, их нам заменят пушки.

Он глянул на меня так, словно я все-таки сказал нечто интересное.

– Переход через Альпы. Это может спасти мою репутацию, не так ли? Повторим подвиги Ганнибала?

– За исключением того, что вы наверняка выиграете, а не проиграете.

Я и не мечтал, что он серьезно воспримет мои слова.

Но Бонапарт кивнул.

– Где же лучше пройти? – озадачился он. – Доступные перевалы слишком близко к силам Меласа. Там он заблокирует меня с такой же легкостью, как на генуэзской Ривьере.

Я смотрел с умным видом, будто знал что-то о Швейцарии. Увидев на карте знакомое название, я вздрогнул, сразу вспомнив, что слышал о нем в Египте и Святой земле. Неужели некоторые имена преследуют нас всю жизнь?

– А что вы думаете о перевале Сен-Бернар?

Он находился севернее, вдали от скопища булавочек. Французские математики рассказывали мне о святом Бернаре Клервоском, который постиг ширину, высоту и глубину Бога.

– Сен-Бернар! Ни одна армия не решится перейти там. Его высота около двух с половиной тысяч метров, это же более восьми тысяч футов! И тропы там не шире пешеходной дорожки. Очевидно, что вы ничего не смыслите в армейских передвижениях. Армия не может скакать по тропам, как горные козлы.

Пристально изучив карту, он озадаченно покрутил головой и вдруг сказал:

– Хотя если бы мы спустились оттуда, то смогли бы подойти с тыла к Милану и захватить вражеские боеприпасы и провиант. – Продолжая излагать свои мысли вслух, он заметил: – Тогда можно было бы пойти налегке и захватить все необходимое у австрийцев. Генералу Меласу и в голову не придет, что мы осмелимся на такой переход. Это безумие! Дерзкий замысел! – Он глянул на меня и прибавил: – Полагаю, однако, что подобное мог предложить именно такой безумный искатель приключений, как вы.

Хотя мне исключительно поневоле пришлось искать приключений на свою голову, я ничего не возразил и лишь воодушевленно улыбнулся. Для нормального общения с начальством следует иногда высказать некую сумасбродную идею, удовлетворяющую вашим собственным целям, и позволить патрону присвоить ее. Если мне удастся выпроводить Наполеона в Италию, то я спокойно отдохну в Париже.

– Сен-Бернар! – продолжал он. – Какой генерал отважится на такое? Только один… – Он поднялся на колени и уверенно прибавил: – Гейдж, вероятно, именно смелость спасет нас. Я намерен поразить этот мир, перейдя через Альпы как современный Ганнибал. Вам пришла в голову смехотворная идея, противоречащая всякому здравому смыслу. Вы, конечно, не ученый, но порой проявляете незаурядные способности!

– Благодарю вас. Я лишь высказал предположение.

– Да, и я собираюсь воспользоваться им, а вы, американец, разделите со мной славу, заранее разведав для нас тропы тамошних перевалов.

– Я? – Мною овладело смятение. – Но я ничего не знаю о тонкостях горных походов. И ничего не ведаю ни об итальянцах, ни о слонах. Вы же только что говорили, что я должен помочь в переговорах с американцами.

– Гейдж, вы, как обычно, скромничаете! Вы с такой отменной храбростью сражались на обеих сторонах, что теперь никто из нас не уверен, с кем вы решите сойтись в ближайшем будущем! Новое американское посольство прибудет сюда еще не скоро. Бросьте, разве вам не хочется посмотреть Италию?

– Вообще-то не испытываю особого желания.

Италия представлялась мне бедной, взрывоопасной и погрязшей в суевериях страной.

– Ваша помощь в американских переговорах понадобится только после прибытия делегации. Зато благодаря вашим слонам, Гейдж, вы вновь разделите со мной славу!