Текст книги "Лучший из лучших"

Автор книги: Уилбур Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

– Фу, какие грубые слова, майор! Они оскорбляют мой деликатный слух. Для вас не имеет никакого значения, откуда взялись алмазы и как я их получил. Поверьте мне, камней будет много, очень много, – каждую неделю я буду приносить вам первосортные алмазы.

– Каждую неделю? – В собственном голосе Зуга услышал алчность.

– Каждую неделю, – подтвердил Наайман, наблюдая за выражением лица Баллантайна: муха явно задела клейкие нити паутины. Бастаард опустил дробовик и расплылся в жизнерадостной улыбке. – Каждую неделю вы получите такой же кисет, высыпите его содержимое в свой лоток – и камни окажутся на вашем сортировочном столе.

Один из камешков на ладони Зуга сначала принял за непрозрачный алмаз, годный лишь для технических целей, как вдруг в полумраке комнаты яркий изумрудный лучик вырвался из глубины темного камешка. Зуга взял алмаз дрожащими пальцами.

– Да, майор, – одобрительно кивнул Хендрик Наайман. – У вас наметанный глаз. Это зеленый дракон.

Редкая находка – цветной алмаз, или, как его называют скупщики, каприз. Капризы бывают похожи не только на изумруд, но и на рубин, сапфир, топаз – и платят за них любую цену. Вполне возможно, что такой зеленый дракон потянет тысяч на десять и в конце концов окажется в короне какого-нибудь императора.

– Партнеры, говоришь? – тихо спросил Зуга.

– Партнеры, – решительно кивнул Хендрик. – Мое дело – найти камни. Взять хоть этого дракона. Я заплатил за него триста фунтов. Вы проведете его через ваш сортировочный стол и зарегистрируете как добытый на Чертовых шахтах…

Зуга не сводил алчного взгляда с Хендрика, руки у него дрожали; осмелевший бастаард сделал шаг вперед.

– За такой камень вы запросто получите четыре тысячи – то есть прибыль составит три тысячи семьсот. Эту сумму мы делим пополам, я не жадный. Равные доли, майор: тысяча восемьсот пятьдесят вам, тысяча восемьсот пятьдесят мне.

Не спуская глаз с лица Хендрика, Зуга пересыпал сверкающие камешки в левую ладонь.

– Что скажете, майор? Равные доли.

Хендрик взял дробовик в левую руку и протянул правую.

– Равные доли, – повторил он. – Согласны?

Зуга медленно протянул правую руку – раскрытой ладонью вверх. Как только их пальцы соприкоснулись, Баллантайн швырнул в лицо Хендрика горсть алмазов. Он вложил в этот удар всю свою силу, всю злость и гнев: Наайман осмелился соблазнять его с дьявольской хитростью, осмелился покуситься на его чувство собственного достоинства!

Алмазы порезали смуглое лицо бастаарда: острый край одного камня распорол кожу над правым глазом, другой рассек губу.

Отпрянув, Хендрик инстинктивно взмахнул руками, прикрываясь от неожиданного нападения. Дуло дробовика задралось вверх, однако бастаард мгновенно положил палец на оба спусковых крючка. Заряженное крупной дробью ружье было по-прежнему взведено. Хендрик начал опускать мушку, целясь в живот Зуги.

Зуга схватил стволы, поворачивая их вверх, и вцепился левой рукой в правое запястье бастаарда. Мошенник обеими руками рванул ружье назад. Не пытаясь сопротивляться, Зуга, наоборот, изо всех сил навалился на ствол, силясь ударить противника в лицо, – скула хрустнула под напором стали, Хендрик охнул и отшатнулся. Зуга бросился в атаку, прижимая бастаарда к закопченной стене, – тот замычал от боли. Дуло дробовика смотрело в потолок. Воспользовавшись моментом, Зуга просунул в скобу большой палец и резко дернул оба спусковых крючка. Стволы выстрелили одновременно. В крохотной комнате словно гром грянул. Вылетела яркая оранжевая молния – дробь пробила прогнившую крышу, и сквозь зияющие дыры внутрь заглянуло солнце.

Отдача двойного выстрела воткнула приклад в живот Нааймана – бастаард взвыл от жестокой боли и согнулся пополам.

Отпустив ставшее безвредным ружье, Зуга нырнул в прыжке через всю комнату. Вытянутые пальцы нащупали холодную ребристую рукоять черного «кольта». Баллантайн судорожно вцепился в оружие. За спиной послышались легкие шаги. Не поднимая головы, он перекатился на спину. Над ним, словно палач с топором, стоял Хендрик с занесенным для удара дробовиком.

Ружье со свистом опустилось вниз – сталь мрачно сверкнула в полумраке. Зуга откатился в сторону, но приклад все же достал его, задев плечо. Удар оказался скользящим, тем не менее зубы клацнули, а правая рука мгновенно онемела до самых кончиков пальцев. «Кольт» вылетел из ладони и, прокатившись по земляному полу, врезался в дальнюю стену.

Хендрик повернулся, бросаясь за револьвером, – Зуга пнул бастаарда под колено. От хорошего удара каблуком нога Нааймана подкосилась, и он упал бы на пол, если бы не привалился к стене. Зуга воспользовался моментом, вскочил на ноги и здоровой левой рукой нанес удар – под кулаком хрустнула челюсть. Новый удар левой – и хрящ орлиной переносицы хрупнул, как надкушенное яблоко. Брызнувшая из носа кровь привела Зугу в дикий восторг.

Да он из этого мерзавца котлету сделает!

– Погодите! – завопил Хендрик. – Не бейте меня! Прошу вас!

Окровавленный бастаард выглядел так жалко и просил так жалобно, что, несмотря на убийственную злость, Зуга остановился и отступил назад, опустив занесенную для удара руку.

Бастаард бросил дробовик в лицо Зуге. Захваченный врасплох, Баллантайн не успел пригнуться – вот ведь дурак, попался на такую уловку!

По голове словно кувалдой ударили, поле зрения сузилось, глаза залило кровью. Зуга прыгнул вперед, пытаясь дотянуться до револьвера, но едва он ухватил рукоять, как на его спину всем весом обрушился Хендрик, прижимая к дверному косяку. Зуга сжал «кольт» в руке и ударил им, как дубинкой.

Раз за разом он вслепую бил стальной рукояткой – некоторые удары попадали в воздух, другие приходились в пол, но иногда все же хрустела кость. Судорожно всхлипывая, ослепленный собственной кровью, он не сразу понял, что Хендрик больше не сопротивляется. Прижавшись к стене, Зуга вытер кровь с лица и, как старик, прищурился сквозь кровавую пелену в глазах. Хендрик лежал на полу, разбросав руки в стороны, кровь пузырилась у него в ноздрях. Он не шевелился, дыхание было единственным признаком жизни.

Зуга опустил револьвер и, держась за стену, с трудом поднялся на ноги. Внезапно ослабевшая рука с «кольтом» безжизненно повисла, и револьвер едва не выпал.

– Господин Зуга! – Запыхавшийся Ян Черут влетел во двор, прижимая к груди «энфилд». Из-под военной фуражки без козырька ручьями стекал пот. Вид окровавленного хозяина привел готтентота в смятение.

– Тебя только за смертью посылать, – хрипло упрекнул Зуга, все еще цепляясь за косяк. По уговору Ян Черут с винтовкой прятался в полумиле от фермы, в овражке посреди пыльной равнины.

– Я бросился бежать, как только услышал выстрелы.

Зуга понял, что схватка длилась всего несколько минут – ровно столько, сколько требуется, чтобы пробежать полмили. Ян Черут снял с плеча бутыль с водой и попытался смыть кровь с лица хозяина.

– Брось. – Зуга отпрянул. – Лучше посмотри, не найдется ли веревки в седельных сумках бастаарда – недоуздок или еще что-нибудь. Подонка нужно связать.

На луке седла Ян Черут нашел моток сыромятной веревки и поспешил с ним обратно. Возле двери развалюхи готтентот помедлил.

– По-моему, я встречал этого парня, – сказал он, глядя на разбитое лицо Хендрика Нааймана. – Но ты отделал его до неузнаваемости.

– Свяжи его, – велел Зуга и глотнул воды из бутыли. Он снял с шеи шелковый платок, смочил его и аккуратно смыл кровь с порезов и ссадин. Сильнее всего пострадал лоб: казенник дробовика ударил чуть ниже линии волос – похоже, придется зашивать.

Связывая Хендрика, Ян Черут вполголоса осыпал его бранью.

– Ах ты, желтая змея!

Он перевернул бастаарда на спину.

– Натянул ботинки, прикрыл задницу штанами и решил, что стал джентльменом!

Готтентот быстро и привычно стянул руки Нааймана за спиной, от запястий до локтей.

– Да ты любому стервятнику дашь сто очков вперед!

Сыромятная веревка обвилась вокруг лодыжек пленника.

– Возле тебя даже шакалы навоз есть не станут!

Зуга заткнул пробкой бутыль с водой и подобрал пустой кисет. Теперь придется искать алмазы – в пылу схватки их разбросали по всей кухне. Последним нашелся зеленый дракон – темный камешек был еле заметен в сумрачном углу.

Зуга бросил полный кисет Яну Черуту. Заглянув вовнутрь, готтентот присвистнул.

– Краденые, – пробормотал он. На сморщенном коричневом личике загорелась алчность. – Этот желтокожий змей нелегально скупал алмазы!

– И хотел, чтобы мы провели их через наш сортировочный стол!

– Какую долю он предложил? – требовательно поинтересовался готтентот, перебирая алмазы.

– Половину.

– Неплохо. За полгода можно разбогатеть и уехать из этой проклятой всеми богами пустыни.

Зуга выхватил кисет из рук слуги. Хватит! Один раз он едва не поддался соблазну.

– Приведи его лошадь! – сердито приказал он.

Вдвоем они закинули безжизненное тело в седло. Пока Ян Черут привязывал бастаарда к лошади, Хендрик слабо дернулся, пытаясь поднять голову, и посмотрел на Зугу туманным взглядом.

– Майор… – прохрипел наполовину оглушенный пленник. – Майор, я вам все объясню… Вы не поняли…

– Закрой свой поганый рот! – прорычал Зуга.

– Майор, я не воровал… алмазы… дайте мне объяснить…

– Я же сказал, заткнись! – Зуга силой отжал нижнюю челюсть пленника, грубо надавив пальцами на бледные окровавленные щеки, и засунул кисет с алмазами в безвольно открытый рот. – Вор и предатель! Подавись своими алмазами!

Зуга обмотал лицо Хендрика его шейным платком, чтобы не вывалился кисет. Бастаард квохтал, закатывал глаза и дергал головой – промоченный слюной шелк заглушал крики.

– Объясняться будешь перед комитетом старателей!

Зуга поехал впереди на гнедом. Ян Черут уселся на серую кобылку позади связанного пленника.

Слуга с трагическим вздохом покачал головой.

– Такое добро пропадает! – достаточно громко пробормотал он. – Содержимое этого кисета оплатило бы нам дорогу на север.

Готтентот искоса глянул на хозяина, но ответа не получил.

– Комитет вздернет этого желтопузого негодяя, пустит его на корм стервятникам.

Хендрик беспомощно задергался, сопя сломанным носом.

– Почему бы нам самим не наказать мошенника? Пулю в лоб – и все шито-крыто, пусть его братцы шакалы им пообедают. Никто ничего и знать не будет! – Ян Черут с надеждой поглядел на Зугу. – Этих алмазов хватит, чтобы пойти на север – так далеко, как нам вздумается.

Зуга пустил гнедого галопом. Впереди, в лучах заходящего солнца, красновато отсвечивали железные крыши и пыльные палатки лагеря старателей. Ян Черут со вздохом хлестнул серую кобылку по крупу и последовал за хозяином.

Пикеринг, Родс и несколько холостых старателей всегда обедали вместе. Все они жили за рыночной площадью, возле отвалов пустой породы. Две раскидистые акации затеняли площадку, на которой стояли хижины из гофрированного железа и глиняные лачуги; вокруг них была высажена изгородь из кустов молочая.

Здесь обитали счастливчики с хорошими участками, приносившими алмазы: у неудачника не хватило бы денег, чтобы оплачивать свою долю счета за обеды, состоявшие из шампанского и выдержанного коньяка, – кажется, ничего другого в меню и не значилось. За свои замашки они заслужили прозвище «денди». Здесь жил младший сын какого-то графа, а также один баронет – правда, ирландский. Большинство членов группы состояли в комитете старателей.

Зуга въехал в лагерь, когда солнце еще стояло высоко над горизонтом, но несколько денди, развалившись в тени акаций, уже потягивали «Вдову Клико». Они дружелюбно перебранивались, делая огромные ставки на число мух, которое усядется на лежащий перед каждым кусочек сахара.

Увидев Зугу, Пикеринг изумленно вытаращил глаза – в кои-то веки его покинула английская чопорность.

– Джентльмены, – мрачно заявил Зуга, – я вам кое-что привез.

Склонившись, он перерезал путы, удерживавшие Хендрика Нааймана в седле, и столкнул его с лошади головой вперед. Пленник повалился в пыль перед развалившимися в тенечке членами комитета старателей.

– Незаконная скупка алмазов, – сказал Зуга в ответ на их недоуменные взгляды.

Первым очнулся Пикеринг.

– Майор, где алмазы? – спросил он, вскакивая с места.

– У него в зубах.

Опустившись на колено рядом с бастаардом, Пикеринг развязал платок, вытащил мокрый от слюны кисет из разбитого рта и высыпал содержимое на стол – между мухами, кусками сахара и бутылками шампанского.

– Восемь, – с огромным облегчением выдохнул Родс, торопливо пересчитав камни. – Все на месте.

– Я же вам говорил. Не забудьте, что я поставил пятьдесят гиней на то, что все алмазы будут в целости.

Улыбнувшись Родсу, Пикеринг подошел обратно к пленнику, который барахтался в пыли, как связанная курица.

– Дорогой мой, – сказал Пикеринг, заботливо помогая ему подняться. – Вы живы?

– Он чуть не убил меня! – сердито промычал Хендрик. – Псих ненормальный!

– Я же предупреждал об осторожности, – отозвался Пикеринг. – С таким человеком шутки плохи. – Он похлопал бастаарда по спине. – Молодец, вы прекрасно справились с заданием!

Пикеринг повернулся к Зуге.

– Майор, мы должны перед вами извиниться, – развел он руками с торжествующей улыбкой.

Онемевший Зуга не сводил с него глаз. На бледном лице майора четко выделялись все ссадины и порезы. Шрам на щеке вдруг налился кровью.

– Ловушка! – прошептал Зуга, вновь обретая дар речи. – Вы подстроили мне ловушку!

– Мы обязаны были вас проверить, – рассудительно объяснил Родс. – Прежде чем принять вас в члены комитета старателей, мы должны знать, что вы за человек.

– Ах ты, свинья! – прохрипел Зуга. – Самоуверенная свинья!

– Сэр, вы с честью выдержали испытание, – чопорно заявил Родс, не привыкший к подобному обращению.

– А если бы я попался в вашу западню, что бы вы тогда со мной сделали?

Родс пожал плечами:

– Вопрос не имеет смысла. Вы поступили, как подобает истинному джентльмену.

– Вы представить себе не можете, насколько близко я подошел к черте… – сказал Зуга.

– Еще как могу! Большинство здесь присутствующих прошли такую проверку.

Зуга повернулся к Пикерингу:

– Что бы вы со мной сделали? Линчевали?

– Друг мой, ну зачем же такие ужасы? Вы бы поскользнулись и упали в шахту. Или, на свою беду, оказались бы под наполненной породой бадьей, когда оборвалась веревка, – весело засмеялся Пикеринг, и сидевшие за столом подхватили его смех.

– Майор, хлебните-ка шампанского. Или вам плеснуть чего покрепче?

– Присоединяйтесь, сэр! – поддержали остальные, раздвигаясь в стороны, чтобы освободить местечко за столом. – Почтем за честь выпить с истинным джентльменом!

– Садитесь, майор, – улыбнулся Пикеринг. – Я пошлю за этим шарлатаном, который называет себя доктором. Ссадину на лбу лучше зашить…

Пикеринг вдруг замолчал и изменился в лице.

Зуга спешился, легко спрыгнув с лошади. Мужчины уставились друг на друга – они были одного роста. Зрители завороженно наблюдали – это вам не мухи на сахаре!

– Ей-богу, он проломит Пиклингу голову!

– Или Пиклинг ему.

– Ставлю десять гиней на охотника.

– Я не одобряю драки, – пробормотал Родс, – однако поставлю десятку на Пиклинга.

– По-моему, одна лошадка уже пробежала хорошую дистанцию. Вы могли бы и повысить ставку.

Улыбка Пикеринга стала неприветливой. Привстав на цыпочки, он сжал кулаки и приготовился защищаться.

Зуга опустил руки и с отвращением повернулся к зрителям.

– Хватит с вас развлечений на сегодня, – холодно сказал Зуга. – Возьмите ваши дурацкие алмазы и ваш проклятый комитет и засуньте их…

Взрыв аплодисментов и одобрительных возгласов заглушил слова Зуги. Он вскочил в седло и пустил гнедого галопом. Вслед ему донеслись насмешливые аплодисменты.

– Надеюсь, мы его не потеряли, – сказал Пикеринг, опуская руки. – Честный человек нам бы очень пригодился.

– Не волнуйтесь, – успокоил его Родс. – Пусть остынет, тогда поговорим еще разок.

– Хеншо, – сказал Базо, мрачно заглядывая в плетеную корзинку. – Хеншо, она еще не готова драться.

Возле очага посреди глиняной хижины Ральф чувствовал себя уютнее, чем в палатке под деревцем верблюжьей колючки. Здесь были друзья – самые близкие в его бродячей жизни. Сюда он сбегал от непрерывного, утомительного надзора отца.

Ральф рукой зачерпнул немного крутой кукурузной каши из общего котелка. Скатывая кашу в шарик на ладони, он спорил с членом королевской династии матабеле:

– Дай тебе волю, ты бы вообще ее больше не выставлял.

Он опустил кукурузный шарик в подливку из баранины, приправленную дикорастущими травками.

– У нее еще нога не окрепла, – покачал головой Базо.

– Нога у нее тверже стали, – с полным ртом возразил Ральф.

Базо надулся и помрачнел. За его спиной Сципиона, привязанная к жердочке, встряхнулась и тихонько вскрикнула, словно разделяя настроение юноши.

Мнение Ральфа имело большой вес, да и остальные его поддерживали, – однако последнее слово оставалось за Базо: кто животное поймал, тот ему и хозяин.

– Каждый вечер, когда она не участвует в схватках, мы, твои братья, становимся беднее, – поддержал Ральфа Камуза. – Хеншо прав. Она свирепа, как лев, и готова заработать для нас много золотых монет.

– Ты говоришь, как белый, – высокомерно отозвался Базо. – Днем и ночью ты думаешь только о желтых монетках.

– А иначе зачем нужна эта… эта тварь? – Камуза, слегка вздрогнув, показал на корзинку. – От ее укуса копье взрослого мужчины сморщивается, как гнилой банан, и становится размером с пальчик младенца.

– Это ж насколько ему придется сморщиться! – хихикнул Ральф. – Все равно что бегемоту стать мышкой!

Базо ухмыльнулся.

– Дай ей пососать немного, чтобы набраться сил для схватки, – предложил он, притворяясь, что ставит корзинку на колени Камузы.

Тот завопил и проворно отпрыгнул в сторону. Сидевшие вокруг костра матабеле разразились восторженным хохотом, скрывая страх за шумными насмешками. Едва Базо осторожно снял крышку, воцарилось молчание. С опаской, но не в силах сдержать любопытство, все вытянули шеи, заглядывая в корзинку: на дне шевельнулось что-то черное, пушистое, размером с крысу.

– Хау! Инкосикази! – позвал Базо.

Странное создание приподнялось на многих ногах сразу, выставив переднюю пару для защиты. Ряды глаз поблескивали в неверном свете костра.

– Инкосикази, я вижу тебя! – Базо поднял правую руку, отвечая на приветствие пары длинных волосатых ножек.

Базо назвал ее Инкосикази, «королева». «В гневе она кровожадна, как королева матабеле», – объяснил он Ральфу.

Юноши разгружали деревянные балки для подъемников на восточном конце дороги. Ральф стоял на нагруженной повозке, связка балок раскачивалась у него над головой, как вдруг из гнезда между деревяшками выпал огромный паук – подняв раздутое бархатистое брюшко, он промчался по руке юноши и спрыгнул вниз с высоты десяти футов.

С вытянутыми лапками паук был размером с тарелку – волосатый и прыгучий паук-птицеед.

– Лови его, Базо! – крикнул Ральф сверху.

С тех пор как Западный Грикваленд и прииск стали частью Кейптаунской колонии и вошли в состав Британской империи, многое изменилось. Прииск назвали «Кимберли» – в честь лорда Кимберли, министра колоний. Городок Кимберли приобщился к британской цивилизации и викторианской морали – в частности, новая администрация безоговорочно запретила петушиные бои. Падкие на развлечения старатели быстро нашли замену петухам. Теперь в моду вошли бои пауков.

– Держи его! – Ральф спрыгнул с повозки, раздирая рубаху.

Базо успел первым: сорвав набедренную повязку, он замахнулся ею на паука, словно матадор. Паук привстал на задние лапки, угрожающе выставив передние – и тут ликующий матабеле накрыл его, поспешно замотав свою добычу в ткань.

Инкосикази участвовала в пяти схватках – и пять раз победила. Правда, в последнем бою с огромной и злобной самкой она потеряла ногу, перекушенную в суставе. С тех пор прошло почти три месяца, и на месте оторванной ноги выросла новая – чуть светлее других, точно новый росток на кустике роз.

Базо нарочито медленно протянул руку – паучиха поднялась выше, угрожающе шевеля жвалами, между которыми виднелось изогнутое красное жало с капелькой яда на остром, как иголка, кончике.

В темной хижине наступила полная тишина; тихое потрескивание угольков в костре казалось оглушительным. Все даже дышать перестали, наблюдая, как рука Базо постепенно приближается к корзинке.

Кончиками пальцев юноша погладил мягкое пушистое тельце. Паучиха медленно расслабилась, и зрители облегченно вздохнули.

Базо осторожно повернул руку ладонью вверх. Инкосикази вскарабкалась в нее, целиком заполнив ладонь, хотя лапки оставались согнутыми.

– Королева, – сказал Базо. – Настоящая королева. – Нахмурившись, он добавил: – Хеншо хочет, чтобы ты снова сражалась. – Полные губы изогнулись в озорной улыбке. Базо посмотрел на Ральфа. – Пойди к нему и скажи, будешь ты сражаться или нет.

С этими словами он протянул Инкосикази Ральфу.

Ральф смотрел на скрюченного паука, огромного, как волосатая жаба. По коже побежали мурашки ужаса.

– Ну же, Хеншо, – улыбнулся Базо. – Поговори с ней.

Это был вызов. Зрители зашевелились в предвкушении. Если уклониться от вызова, насмешек не оберешься. Ральф попытался двинуть рукой, но в груди тошнотворной ледышкой застыло отвращение; капельки пота на лбу внезапно стали обжигающе холодными.

Базо улыбался, не сводя глаз с Ральфа, но вызов в его взгляде потихоньку сменяло насмешливое презрение. Неимоверным усилием воли Ральф заставил себя протянуть руку. Заметив движение, паучиха приподнялась – мягкое раздутое брюшко непристойно запульсировало.

Никто, кроме Базо, никогда не прикасался к пауку – невозможно предсказать, как животное отреагирует на прикосновение незнакомого человека. Тем не менее Ральф подносил руку все ближе и ближе: шесть дюймов до волосатого тельца, два дюйма… Паучиха вдруг прыгнула и, взлетев по высокой параболе, приземлилась на плечо Ральфа.

Кружок зрителей в панике рассыпался: с воплями ужаса, спотыкаясь друг о друга, все рванулись прочь, к низкой двери. Базо и Ральф не двинулись с места. Ральф сидел, все так же вытянув руку, а на его плече устроился громадный паук. Медленно, очень медленно, Ральф повернул голову и глянул на Инкосикази. Переставляя длинные волосатые лапки с внушающей ужас грацией, она поползла боком – к впадинке между ключицами. Ральф больше не видел паучиху, но чувствовал, как острые коготки царапают кожу.

В горле застрял панический вопль. Юноша изо всех сил старался не вскрикнуть. Инкосикази вскарабкалась на его подбородок и повисла там вниз головой, будто гигантская летучая мышь. Тем не менее Ральф сидел совершенно неподвижно. Подняв взгляд, он уставился прямо в глаза сидевшего напротив Базо – тот больше не насмехался. За его спиной зрители, завороженные и испуганные одновременно, придвинулись поближе. Через минуту Ральф поднял руку. Движение было таким спокойным и сдержанным, что паучиха лишь для виду встревожилась, а потом охотно сползла на подставленную ладонь. Ральф осторожно положил Инкосикази обратно в корзинку.

Ему хотелось бежать со всех ног, остаться одному в темноте и изрыгнуть из себя пережитый страх, однако юноша сдержался: молча смотрел на Базо, пока матабеле не опустил взгляд.

– Она будет сражаться, – негромко сказал Базо. – Как ты и пожелал, Хеншо, завтра она снова вступит в бой.

Он закрыл корзинку.

Инкосикази не появлялась на арене почти три месяца – зрители, всегда легко менявшие фаворитов, про нее уже забыли. За это время появились новые чемпионы, снискавшие себе фанатичных поклонников. В ожидании первого раунда зеваки собирались плотными толпами вокруг владельцев пауков, пытаясь заглянуть в корзинки, чтобы оценить шансы на победу сидящих внутри созданий.

Состязания проводились каждый вечер, при свете фонарей, на площадке позади питейного заведения Бриллиантовой Лил. Тем не менее воскресный послеобеденный матч оставался главным событием недели. Любой старатель в городке Кимберли мог присоединиться к толпе на западном углу рыночной площади и выбрать себе фаворита.

Арена представляла собой квадратный деревянный ящик – шесть на шесть футов и глубиной три, – закрытый сверху стеклом. Это был самый большой кусок стекла во всем Грикваленде и первоначально предназначался для витрины женского магазинчика одежды на Мейн-стрит. Чудесным образом пережив долгое путешествие из Кейптауна, стекло превратилось в самую ценную вещь в Кимберли: без него нельзя проводить бои пауков, и воскресные дни станут невыносимо скучными.

Стекло и арена принадлежали бывшему скупщику алмазов, который обнаружил, что на пауках можно заработать гораздо больше, чем на блестящих камешках. Как владелец единственного стекла, он был монополистом, что позволяло драть безбожную цену со зрителей и оставлять себе львиную долю выигрыша.

Вокруг арены выстроился квадрат повозок, откуда зеваки наблюдали за схватками. Окрестные забегаловки обслуживали посетителей на свежем воздухе: официанты сбились с ног, разнося переполненные пенящимися кружками пива подносы – за неделю работы на шахтах старатели изнемогли от жажды.

С тех пор как Кимберли стал частью империи, его женское население многократно увеличилось. Воскресные состязания давали дамам возможность похвастаться шляпкой или продемонстрировать изящную лодыжку. При виде выпускаемых на арену пауков дамочки восторженно визжали от ужаса, накаляя общую атмосферу возбуждения.

В одном из переулков, ведущих на площадь, Ральф и матабеле сбились в кучку для серьезного разговора.

– Я не знаю, что означает это имя, – запротестовал Базо, обращаясь к Ральфу.

– Так звали одну очень опасную женщину. Она так здорово танцевала, что по ее просьбе король отрубил одному человеку голову и подарил ее танцовщице.

Рассказ произвел впечатление: именно такие истории нравились матабеле.

– Как, ты говоришь, ее звали? – задумчиво спросил Базо.

– Саломея…

– Но почему Инкосикази не может драться под своим собственным именем? – Базо глянул на зажатую под мышкой корзинку. – Зачем менять имя? Это плохой знак!

Ральф закатил глаза: сколько можно объяснять!

– Потому что тогда зрители будут знать, что это та самая Инкосикази, которая убила пятерых противников. А если мы назовем Инкосикази Саломеей, то ее не узнают: поди-ка отличи одного паука от другого. Все подумают, что она ни разу еще не выиграла, и мы получим больше денег.

– Весьма разумно, – вставил Камуза, но Базо пропустил его слова мимо ушей.

– Кто придумал это имя? – не унимался Базо.

– Джорди. Он нашел его в большой книге.

Этот аргумент стал решающим: Базо с огромным уважением относился к прелестному мальчику и его книжным познаниям.

– Саломея, – кивнул матабеле. – Договорились – но только на сегодня.

– Хорошо. – Ральф оживленно потер ладони. – Где деньги?

Все посмотрели на Камузу, казначея группы. За годы непрестанного труда отряд молодых матабеле накопил немало золота и серебра: помимо жалованья были золотые монеты за находки, а также выигрыши от предыдущих боев Инкосикази.

Камуза хранил сокровище под полом хижины. Накануне вечером он неохотно извлек оттуда мягкий белый мешочек, сделанный из выдубленной мошонки самца газели, и теперь скрепя сердце отсчитал монеты и положил их на протянутую ладонь Ральфа. Ни один белый букмекер не принял бы ставки от чернокожего, поэтому Ральф выступал в качестве подставного лица.

– Запиши в книгу, – велел Камуза.

Вырвав страничку из записной книжки, Ральф нацарапал расписку на шестнадцать соверенов и вручил ее матабеле. Камуза внимательно рассмотрел бумажку. Читать он, конечно, не умел, да и Ральфу доверял безоговорочно, однако ритуалы европейской коммерции его завораживали: белые всегда обменивались бумажками, когда передавали друг другу монеты.

– Хорошо. – Камуза спрятал расписку в кожаный мешочек.

– У меня есть четыре соверена. – Ральф показал свои сбережения. – Я заплачу за вход, а остальное поставлю на Саломею.

– Да пребудут с нами боги, Хеншо, – сказал Базо, передавая драгоценную корзинку.

Ральф натянул кепку как можно ниже, чтобы скрыть лицо. Маловероятно, что в толпе окажется отец, но своего первенца он наверняка узнает даже под натянутой до самого носа кепкой – Ральф действовал, повинуясь инстинктивному страху отцовского гнева.

– Деньги принесешь сюда, – сказал Камуза.

– Если она выиграет, – согласился Ральф.

– Обязательно выиграет, – хмуро заявил Базо. – Я сам ее выкармливал.

Ни один закон не запрещал чернокожему выставлять паука на арену, но никто никогда этого не делал. Неписаные правила поведения в обществе были всем хорошо известны.

Ральф вышел на площадь и смешался с толпой, постепенно продвигаясь к группе владельцев пауков, ожидавших очереди внести участника в списки.

– А, юный Баллантайн! – Пыльный и вспотевший Хаим Коэн поднял глаза от регистрационного журнала. Очки в проволочной оправе съехали на кончик носа. – Давненько тебя не видел.

– Фаворита не было, мистер Коэн. Вот, нашелся новый, – не моргнув глазом соврал Ральф.

– Что стряслось с той, как ее, дикарское такое имя…

– Она умерла. В последней схватке потеряла ногу и умерла.

– Как зовут твою новую красавицу?

– Саломея.

– Так и запишем: Саломея. С вас два фунта, мистер Баллантайн.

Монеты молниеносно исчезли в большом кармане, пришитом с внутренней стороны сюртука. Облегченно вздохнув, Ральф смешался с толпой: нужно на что-то убить время до начала состязаний.

Он нашел укромное местечко позади повозки: удобный наблюдательный пост за проходящими мимо дамами. Некоторые из них были молоды и красивы – и прекрасно об этом знали. Ральф слышал шелест нижних юбок и специфический запах женщины – жара усиливала мускусный аромат, который не столько скрывали, сколько подчеркивали французские духи. От этого благоухания в горле першило, дышать становилось трудно, внизу живота чувствовалось болезненное напряжение, а в голову приходили странные мысли.

Запах коньяка внезапно перебил французские ароматы, и от хриплого шепота прямо в ухо фантазии словно ветром из головы выдуло.

– Я смотрю, молодой мистер Баллантайн выставил новую фаворитку.

– Да, сэр. Все так и есть, мистер Леннокс.

Мистер Барри Леннокс был мужчиной крупным и по всей округе – до самых приисков на реке – славился как задира, всегда готовый помахать кулаками. Азартный игрок, он как-то поставил тысячу гиней на один петушиный бой – и выиграл. Это случилось давно, до того, как цивилизация добралась до прииска, однако сейчас он ставил столько же на бои пауков. По меркам Кимберли, мистер Леннокс был человеком обеспеченным, владельцем восемнадцати участков вдоль дороги номер четыре. Ральфа больше всего занимал тот факт, что у мистера Леннокса работали целых три служанки: хорошенькая желтокожая девушка-гриква с толстым приплюснутым носом, португальская мулатка из Мозамбика и фиолетово-черная басуто с выступающим, как у породистой кобылы, задом. Когда Ральф представлял себе это темнокожее трио, воображение рисовало ему запретные райские наслаждения.