Текст книги "Безумный бог"

Автор книги: Трой Деннинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 27 страниц)

38

Калиф частенько любит повторять: «Если наказание не жестоко, значит, это не наказание». Служа этому девизу, тюремщики в его тюрьмах придумали множество отменных изощренных орудий. Они создали машины, которые сгибают жертву пополам так, что ее затылок касается пяток, и выковали маленькие инструментики, от которых пленник смеется до тех пор, пока не лишается голоса, а еще они построили один жуткий прибор, который все сильнее стягивает грудь пленника, чем больше тот выдыхает. Тем не менее, калиф обменял бы все эти сокровища на простую тюрьму, в которую Хельм заключил Мистру, тюрьму более зверскую, чем все крюки и распорки в Калимшане.

Богиня восседала на ложе мягкой пустоты, кляня Тира за судьбу, в которой она одна была виновата. Ее тюрьма была такой тесной, что Мистра не могла поднять головы без того, чтобы не дотронуться до холодного несуществующего потолка, как не могла лечь и вытянуться, не коснувшись твердых стен из ничего. Но муки, которые она испытывала, не были физическими, ибо тела божеств способны вынести любую пытку, испытывая при этом не больше боли, чем чувствует смертный на ярком солнце.

Мистру тревожил Адон. Патриарх бродил по равнине Фуги и кричал в безумии и смятении; в его голосе, полном страдания, тонули мольбы всех остальных Преданных.

– О, Келемвар, Повелитель Мертвых и Судья Проклятых, услышь призыв своего мертвого друга Адона! Смилуйся над моей душой и над всеми бедными душами, которые когда-либо поклонялись Мистре, богине Лжи! Ее снедает ненависть и зависть, она обманывает всех, кто ее боготворит! Она бросила нас гнить, и я молю тебя, справедливый повелитель, добрый и милосердный бог, сжалься над нашими несчастными душами и дай нам кров в Городе Мертвых!

Мистра взвыла, ибо ни одна пытка не могла принести столько боли, как эта. Она выслушала мольбы Адона тысячу раз и каждый раз пыталась ответить, но у нее ничего не вышло. Тюрьмы Хельма существовали вне времени и пространства; любое божество, угодившее в такой каземат, было отрезано от всех божественных сил.

То, что богиня Магии могла слышать голоса своих почитателей, было лишь любезностью со стороны тюремщика, оказанной в признание того факта, что обвинения против нее пока оставались недоказанными. Мистра могла бы попросить тишины, но не стала этого делать, так как она верила, что Келемвар попытается освободить ее, и хотела быть готовой, когда наступит время бежать.

Мольба Адона, обращенная к Келемвару, зазвучала в тысяча десятый раз. Мистра громко всхлипнула и поклялась, что, как только убежит, перво-наперво утешит своего патриарха. Потом богиня взяла себя в руки, приготовившись выслушать заново всю мольбу до конца.

Но голос Адона умолк.

Сначала Мистра подумала, что патриарх потерял последнюю надежду, и ей до боли захотелось послать к нему вестника, чтобы утешить его, но потом она поняла, что Келемвар слышал мольбы Адона так же ясно, как она. Наверняка Повелитель Смерти выслал одного из своих слуг в ответ на призыв патриарха.

Не успела Мистра успокоиться, как тишину, воцарившуюся после того. как умолк Адон, нарушил шквал молитвенных призывов.

– …Властительница Тайн, почему ты меня покинула?

– Богиня Магии, я один, меня некому направить…

– …не отвечаешь мне? Ответь на мои мольбы! Ответь…

Эти призывы раздавались не только от ее самых преданных слуг, но и от обычных чародеев. Отчаяние в их голосах ошеломило богиню. Ну и что, что она заперта в тюрьме Хельма, ведь оставалась магическая материя и любой преданный искусству магии мог по-прежнему ею пользоваться.

– …боюсь прибегать к магии…

– …мой заговор на свет ослепил полгорода! Как же я могла…

– …шар растопил любимого королевского…

Талос!

Имя вспыхнуло в голове Мистры как молния. Три года назад она начала избавляться от магии разрушения. Талое Яростный отомстил, затеяв потихоньку кампанию по переманиванию ее почитателей, втайне позволив самым агрессивным из них использовать его самого в качестве проводника к источнику магических сил. Понимая, что гораздо легче контролировать заговор, о котором знаешь, чем тот, о котором остаешься в неведении, богиня Магии притворилась несведущей в делах Талоса и позволила ему продолжать.

Мистру не удивило, что Разрушитель воспользовался ее пленением, чтобы продолжить свою деятельность, но она не сознавала масштабов его успеха, пока не услышала мольбу Арфистки Рухи.

– …прости за ошибку, богиня. Но если ты не можешь простить меня, то почему позволяешь Талосу красть у себя почитателей? Я отказалась от его предложения, не желая спалить на земле все живое, пусть даже исполняя твою волю, как я тогда думала. Но многие ведь согласились. Пока я летела из Вунлара в Юлаш, мне пришлось обогнуть пять яростных тайфунов, и один раз дым от горящего леса сделался таким густым, что…

Мистра перекатилась на четвереньки:

– Хельм!

Бог Стражей не отозвался. Как любой тюремщик, он привык к воплям и стенаниям своих подопечных и поступал мудро, не обращая на них внимания.

– Хельм, ты должен знать, что творит Талос! Ты не можешь позволить, чтобы так продолжалось и впредь!

По-прежнему ответа не последовало.

– Он крадет магическую материю по кусочкам! Твой долг выпустить меня!

Хельм просунул голову сквозь стену из ничего. Забрало, как всегда, было опущено, поэтому он напоминал шлем, висящий на темной стене.

– Как ты смеешь говорить мне о моем долге! Мой долг – держать тебя здесь. Если бы ты исполняла свой, то Талос не украл бы у тебя столько почитателей. Даже Огм это говорит!

– Что значит «столько»? Много?

Бог Стражей покачал шлемом:

– Даже не буду гадать. Но пройдет много веков, уверен, а это время все еще будут называть Месяцем Катастроф.

– Хельм, послушай. – Мистра сжала руки перед собой. – Ты должен меня выпустить.

– Не могу. Мой долг сторожить тебя здесь.

– Ты бог Стражей. Разве не твой долг охранять Фаэрун? – Как любая блудница, Мистра умела подобрать слова, способные заставить мужчину сомневаться в себе. – Во Времена Бедствий именно ты изгнал богов с небес. Многое из того, что они разрушили, до сих пор не восстановлено. Так неужели ты позволишь Талосу уничтожить остальное?

Хельм молчал, забрало скрывало его задумчивый вид.

– Я единственная, кто может остановить Талоса, – сказала Мистра. – Ты знаешь это.

– Нет! Ты сама пренебрегла своим долгом, ты нарушила свое обещание Тиру. Если Фаэруну придется страдать, то это твоя вина, а не моя.

С этими словами бог Стражей удалился, оставив Мистру на ее ложе пустоты выслушивать дальше мольбы Преданных.

39

В Пылающей Галерее Хрустального Шпиля на четырех одинаковых тронах сидели четыре аватары Келемвара, глядя поверх четырех бесконечных очередей перепуганных душ, собранных со всех уголков Города Мертвых. Души кашляли и задыхались от черных едких паров, поднимавшихся от стен из тлеющего угля, многие души тихо бормотали, не понимая, с чего вдруг их призвали в это задымленное темное место. Но когда подходила их очередь и они узнавали ответ, то некоторые вскрикивали от восторга, а другие принимались выть от отчаяния, и все они кидались в ноги Повелителю Смерти и целовали край одежды, но он не обращал на них никакого внимания. Души исчезали и вновь появлялись, но уже в новых жилищах, а Жергал вызывал следующего, зачитывал его жизнеописание, после чего Келемвар изрекал новое решение, и душа начинала выть или радоваться, кидаясь в ноги богу, – так час за часом, днем за днем продолжалась процедура Нового Судилища.

В Зале Суда, где хрустальный потолок стал коричневым и дымным, как топаз, еще два Келемвара судили все души, недавно попавшие в его царство. Выслушав приговор, эти души не смеялись и не выли, а только изумленно охали и впадали в долгое скорбное молчание.

А в самом городе еще три аватары перестраивали районы и предместья в гетто, отвечающие требованиям Царства Мертвых. Келемвар дыхнул над Монастырем Мира, и тенистые долины и покрытые лесами горы превратились в пустыни, где были песчаные бури и голые каменные скалы. В то же мгновение Повелитель Смерти издал оглушительный крик над Поющим Городом, и в квартале наступила тишина, как в могиле. Он вступил в Кислотное Болото и разбросал вокруг себя несколько пригоршней гальки, которая разбухла, превратившись в каменные островки, где могли бы немного обсохнуть шарлатаны и мошенники, обитавшие в этой топи. Решения Повелителя Смерти больше не напоминали приговоры, сулившие вечное блаженство или бесконечные муки. Теперь мертвым предстояло самим строить свою судьбу, как было при жизни, с той лишь разницей, что они будут жить рядом с себе подобными, – одного этого было, безусловно, достаточно, чтобы сделать любого смертного Преданным своему богу.

Последняя аватара стояла у городских ворот и терла алебастровую поверхность створок голыми руками. Под дланью бога камень начинал переливаться, как ртуть, и тут же застывал, превращаясь в зеркало, в точности такое же, как в Зале Суда, идеальное зеркало, отражавшее все недостатки в него смотрящегося. Теперь стоило какому-нибудь Лживому или Неверному приблизиться к городу Келемвара, как он тут же разглядел бы свое истинное лицо еще за много шагов, и ему хватило бы времени поразмышлять над причинами, которые привели его в Город Мертвых.

Именно к этой аватаре Жергал привел душу Адона, патриарха Мистры.

«Вот тот, о ком вы спрашивали. Повелитель Смерти»

Но стоило богу оторваться от дела, как две тонкие руки обхватили его колени и раздался пронзительный крик:

– Келемвар! Ты ответил на мою молитву!

Повелитель Смерти повернулся и поднял несчастного Адона с земли. Патриарх был в четыре раза ниже Келемвара и выглядел настоящим безумцем: впалые щеки, всклокоченные волосы, темные круги под глазами. Келемвар вздохнул при виде этого зрелища:

– Адон, что мне с тобой делать?

– Что будет со мной – не важно! – Патриарх указал на белые просторы равнины Фуги. – Ты должен спасти остальных почитателей Мистры. Они воздают ей молитвы, а она не желает появиться!

– Она не может ответить своим Преданным. – Келемвар даже не попытался что-то объяснить, так как знал, что разум Адона поврежден Кайриком и что простые слова бессильны противодействовать хитрости Единственного. – Не мое дело помогать почитателям другого божества. Я послал за тобой лишь потому, что твои мольбы сделали тебя одним из Неверных, а может быть, даже одним из Лживых, раз ты старался уничтожить в других веру в Мистру. Прежде чем определить тебе наказание, мне придется решить, кем именно тебя считать.

Аден не поверил своим ушам;

– Наказание?

– Ты в Городе Мертвых, где Неверные и Лживые расплачиваются за свои бесполезные жизни. А раз ты здесь, тебя следует наказать.

– Но ведь Мистра – сущий дьявол! – Адон попятился и остановился, лишь когда бестелесные перчатки Жергала схватили его за руки. Патриарх не обратил на своего тюремщика никакого внимания. – Я видел ее истинное лицо! Ей наплевать на своих Преданных!

– Даже если бы это было правдой, мне все равно. – Голос Келемвара выдал, что он чего-то недоговаривает, к тому же бог Смерти избегал смотреть Адону в глаза. – До тех пор, пока они остаются ее Преданными, я не в силах ничего с ними сделать. Ты – совсем другое дело, ты сам отдал мне в руки свою судьбу и теперь должен за это помучиться.

Недоумение на лице Адона сменилось гневом.

– Но ведь ты обещал быть честным и справедливым! Ты обещал, что не станешь мучить проклятых!

Келемвар горящим взглядом сердито посмотрел сверху вниз:

– Ни твое безумие, ни наша прошлая дружба не дают тебе права разговаривать со мной подобным образом, предупреждаю тебя в последний раз. Что касается моих обещаний, я принимаю решения по справедливости, и мне совершенно незачем подвергать пыткам проклятых. Они это сделают сами.

У Адона отвисла челюсть.

– Что с тобой случилось? – Плечи его поникли, на лице снова появилась маска безумия. – Как я раньше не догадался! Ты всегда был Мистриным…

– Довольно! – рявкнул Келемвар с такой мощью, что Адон рухнул на колени. – Я тебя предупреждал…

Речь Келемвара прервал громогласный хохот:

– Твои предупреждения для Адона ничего не значат, тронокрад! – В воздухе появился огромный алый череп. – Я требую сказать, куда ты его уводишь. Адон один из моих Преданных!

Глаза патриарха расширились от ужаса, а под головой Единственного появился скелет, покрытый то здесь, то там кусками доспехов и обрывками шкур. Эта аватара была в два раза выше Келемвара, хотя, конечно, размеры ничего не значат для всех богов.

– Адон, Кайрик прав в своих притязаниях? – спросил Келемвар. – Ты когда-нибудь ему молился?

– Никогда!

Кайрик терпеливо заулыбался и потряс черепом:

– Ай-ай-ай, Адон. Ты не должен лгать. Теперь только я могу тебя спасти.

Адон поспешил укрыться за Келемваром, волоча за собой плащ Жергала, наполненный тенью.

Кайрик протянул было руку к ним обоим, но Повелитель Смерти перехватил его запястье. Келемвар набрался наглости и взглянул Единственному и Вездесущему прямо в глаза, после чего сравнялся с ним ростом, а Жергал тем временем протолкнул Адона в городские ворота, даже не потрудившись их открыть.

– Верни его, Келемвар! – прошипел Кайрик. – Вызови его немедленно, или я сделаю так, что ты присоединишься к своей шлюхе в тюрьме Хельма!

– Ты не имеешь никаких прав на Адона, – спокойно ответил Келемвар, – Он ведь взывал ко мне, а не к тебе.

– Адон безумен! – взорвался Кайрик. – Это делает его моим!

– Это делает его твоей жертвой, а не почитателем. Тир объяснит тебе разницу, если ты удосужишься его позвать.

Кайрик вырвался и отступил назад. Запястье вместе с ладонью и пальцами осталось у Келемвара, но такие мелочи на заботят богов. Единственный помахал культей перед лицом Келемвара.

– Тебе не лишить меня моего приза, Келемвар! Адон мое доказательство!

– Какое еще доказательство? – Келемвар отбросил кусок руки Кайрика, словно какой-то мусор.

– Доказательство моей правоты! – Рука Единственного потащилась к своему хозяину, перебирая пальцами, как паук лапками. – Обвинение против меня гласит: безвредность по причине безумия. Разве смог бы безвредный бог украсть патриарха у Мистры?

Келемвар покачал головой.

– Ты ничего не украл, кроме его жизни. Мольбы Адона делают его Лживым и Неверным по отношению к Мистре – и вовсе не делают его твоим Преданным. – Он вырос настолько, что уже глядел на Единственного сверху вниз. – Адон теперь мой. Как и все это царство.

Кайрик вытянул культю, и в следующее мгновение его отторгнутая рука взлетела к горлу Повелителя Смерти и прилепилась там намертво.

– Ты еще не знаешь главного! Тир на моей стороне!

– Тогда обращайся к нему. – Келемвар оторвал руку Единственного от своего горла, лишившись части собственной глотки, и швырнул в Кайрика все это кровавое месиво. – А до тех пор оставь меня в покое. Мне предстоит много дел до суда.

Пока Келемвар говорил, рана на его шее затянулась. Он повернулся к Единственному спиной и продолжил работать над идеальным зеркалом, в котором отражение Кайрика исчезло за появившимися клубами черного дыма.

В ту же секунду вернулся Жергал, ведя за собой изумленную душу Адона.

«Жду ваших приказаний, Повелитель Смерти».

Келемвар уставился на пустую равнину:

– Интересно, вернется ли Кайрик?

Жергал пожал пустыми плечами под плащом:

«Вряд ли это имеет значение. Вы действовали, как предписывает закон».

– Все равно. Повелитель Смерти, – сказал Адон, – я благодарен за то, что ты не отдал меня ему. Келемвар перевел взгляд на патриарха:

– Не благодари, пока не выслушаешь свой приговор, – Он перевел взгляд на желтые глаза, парившие под капюшоном Жергалова плаща. – Отведи его в Хрустальный Шпиль и поставь в конец очереди. Проследи, чтобы он никуда не делся.

Глаза Жергала вспыхнули золотым огнем, и он отвесил поклон.

«Как прикажете».

С этими словами сенешаль разделился на две аватары. Одна поволокла Адона в Город Мертвых, на этот раз все-таки открыв ворота, а вторая встала за спиной Келемвара.

«Если мне будет дозволено заметить, – произнес сенешаль, – я полагаю, что есть решение, как выйти из вашего затруднительного положения, не нарушая при этом ни одного из тех правил, что вы сами для себя определили».

Келемвар удивленно поднял бровь:

– Слушаю.

«Пусть Адон увидит Мистру вашими глазами. Ваши чувства достаточно сильны, чтобы противостоять Кайрику».

Келемвар вздохнул:

– Если бы все было так легко, Жергал, но любовь и почитание бога не одно и то же. Адон должен видеть в Мистре богиню, а для меня она все та же смертная, как и я сам.

40

Хала, опустившись на колени сзади нас, дожевывала бедренную кость с ужасным хрустом. К счастью, почти все прохожие в этом темном переулке лишь вздрагивали и спешили удалиться, особенно не вглядываясь, в чем там дело. Только один раз три дородных охранника шагнули в тень, чтобы посмотреть, откуда доносится это жуткое чавканье, но Сванхилда со своими помощниками быстро с ними разобралась, так что они уже не могли причинить нам неприятности.

Почему Хала не пожелала остаться в храме и закончить трапезу там, было для меня загадкой. После смерти Настоятеля я потребовал, чтобы мы немедленно отправились на поиски Физула Чембрюла, и тогда служители Кайрика привели меня в этот тайный туннель. Хала тоже захотела пойти, она ползла сквозь узкий проход на коленях, не выпуская из зубов целую ногу Форнолта. Ее общество вынудило нас идти по городу, выбирая закоулки и окольные пути; даже в Зентильской Твердыне лошади, питающиеся мясом, были редкостью, и мы не желали заранее оповещать шпионов Физула о нашем приближении. В эту минуту я стоял перед Южными Воротами, прикидывая, как нам потихоньку провести вымазанную кровью кобылу мимо часовых.

– Чего ты ждешь?

Хотя вопрос прозвучал за моей спиной, я сразу понял, кто его задал: внезапно повеяло холодом и запахом смерти, а в ушах у меня зазвучала тысяча голосов. Я развернулся на каблуках и оказался лицом к лицу с окровавленным призраком в черных кожаных доспехах. Кайрик скрежетал зубами, работая голыми челюстями, наполняя всю улицу жутким звуком, а в проваленных глазницах под надбровьями горели ярче обычного его черные глаза. Если он и заметил шестнадцать обомлевших служителей, павших позади него на колени, то даже виду не подал. Видимо, он не произвел впечатления только на Халу: кобыла продолжала жевать свою кость и не обращала на него внимания.

Кайрик поднял три костлявых пальца;

– До суда осталось три дня. Я промолчал, опасаясь, что заклинание Блудницы принудит меня выпалить что-то неразумное, сказать правду: «Тысяча извинений, великочтимый Бог, но я не могу выполнить твою просьбу, ибо занят другим делом – ищу способ вылечить твое безумие».

Скелет Кайрика опустил руку на мое плечо:

– Есть хорошая новость: я обманом заставил Мистру напасть на Маска, так что теперь она заперта в тюрьме у Хельма. – Воистину, в своей хитрости Единственный не знал себе равных, ведь все остальные боги верили, что Блудница угодила в тюрьму из-за собственной глупости. – Больше она не будет нам досаждать, но мне нужен «Кайринишад».

При упоминании о священной книге Сванхилда и несколько ее помощников подняли головы.

Единственный так крепко сжал мне плечо, что заныла ключица, а он тем временем продолжал:

– Этот пожиратель гноя Келемвар украл мою улику.

– Какую улику?

– Душу Адона. Я забрал его у Мистры.

– Значит, теперь патриарх Блудницы молится тебе? – Я пришел в неописуемый восторг, так как в то время еще ничего не знал об усилиях Единственного совратить Адона. – Вот чудесно!

– Никому он не молится. – Единственный отпустил мое плечо и оглядел улицу. Через ворота шла толпа грязных каменщиков и разнорабочих, вернувшихся со стройки, чтобы переночевать в безопасности Зентильской Твердыни. – Я этого и добивался. Довел его до сумасшествия, он отрекся от Мистры и теперь вообще не молится. Если одно это не делает его моим рабом, тогда что?

– Не знаю. – Не успел я это произнести, как тут же понял, что на самом деле знаю ответ, и, конечно, магия Блудницы тут же заставила меня неразумно добавить: – Не знаю, почему ты считаешь, что, доведя его до сумасшествия, сделал его своим. Если он не молится никакому богу, значит, он Неверный, а потому принадлежит Келемвару.

В следующую секунду я полетел к стене за моей спиной и выбил из нее с десяток камней, которые обрушились мне на голову; если бы не защита Тира, мне пришел бы конец. Я не видел, чтобы Кайрик шевельнулся, но внезапно почувствовал, как его костлявая рука пригвоздила меня к разломанной стене, и вот уже мои глаза смотрят в две сферы черного льда под надбровьями.

– Я устал от твоей честности, Малик.

– Я тоже, Всемогущий. Постараюсь впредь вести себя умнее.

– Просто добудь «Кайринишад», – прошипел Единственный. – Иначе ты присоединишься к Адену в Городе Мертвых, причем гораздо скорее, чем тебе хотелось бы.

Кайрик отпустил меня. Ноги у меня подогнулись, и я упал на колени, а когда поднял глаза на Единственного, того уже и след простыл.

Служители прилепились ко мне, как выводок щенков, и принялись целовать землю, где секунду назад стоял Единственный, и мое красное одеяние, до которого он дотрагивался, и стену, о которую он меня чуть не разбил. Пришествие нашего Темного Повелителя меньше всех взволновало Сванхилду и Тиру, но они, тем не менее, крепко прижимались ко мне с обоих боков.

– Надо же, разговаривал с нашим Темным Повелителем таким тоном и остался жив! – заявила Сванхилда. – Должно быть, Малик в самом деле очень ему близок! – Говоря это, она заглянула в глаза каждому служителю, ведь борьба за место Форнолта уже началась. – Разве нам не повезло, что я сразу признала его у ворот?

– Если только Единственный не станет винить нас за его неудачу, – возразила Ода, тоже желавшая стать новым Настоятелем. Она протолкалась вперед и ткнула в меня пальцем. – Если ты хочешь раздобыть «Кайринишад», то что ты делаешь здесь? Мы давным-давно разослали по всем храмам Фаэруна письма, где сообщалось, что Ринда забрала книгу и покинула город!

Ничего другого мне не оставалось, как влепить Оде пощечину. Не мог же я, в самом деле, сказать, что пытаюсь вылечить Единственного от сумасшествия, – она тут же упала бы на колени и выдала меня Кайрику. Поэтому я поступил так, как велел мне мой долг, и отшвырнул ее на руки Сванхилде, а уж быстрый кинжал Сванхилды завершил дело.

Не успел труп Оды упасть на землю, как Сванхилда, развернувшись, обратилась к своим соплеменникам:

– Мне жаль Оду, но она не имела права сомневаться в любимце Единственного.

Разумеется, это был всего лишь предлог, чтобы устранить соперницу, но служители Кайрика сразу проглотили такое объяснение, тем более что Сванхилда пока не спрятала кинжал в ножны. Видимо, смерть Оды огорчила только Тиру, и она обратила свой гнев на меня:

– Ты что, боишься сам убивать, Малик? Сначала я должна была зарезать Форнолта за тебя, а теперь Сванхилде пришлось расправиться с Одой! Я начинаю думать, что ты самозванец!

Я ударил ее точно так же, как Оду, и отшвырнул на руки Сванхилды, ожидая такого же быстрого решения моей проблемы. На этот раз моя союзница почему-то замешкалась, и Тира вновь бросилась на меня с зажатым в руке тонким стилетом. Лезвие сломалось, стоило ему коснуться моей груди, благодаря защите Тира.

Сванхилда оттащила в сторону нападавшую и наставила на нее свой окровавленный кинжал.

– Прости ее, Малик, Тира не хотела ничего плохого. Ода была ее лучшей подругой.

Я нахмурился, но потом взглянул в злобные глаза Тиры:

– У меня и без того достаточно забот. Если я оставлю тебе жизнь, то ты должна поклясться Единственным, что будешь вести себя тихо.

– Клянусь. – В улыбке Тиры было столько же сладости, сколько злобы в ее глазах. – Клянусь своей душой Истинно Верующей.

Я испытал огромное облегчение. Мне не хватило бы смелости осуществить свои угрозы, и я прекрасно понимал, что остальные служители больше не станут терпеть, чтобы кто-то другой убивал за меня. Я кивнул Сванхилде, и та улыбнулась, швырнув Тиру на руки остальным служителям. Затем Сванхилда взглянула на небо, где сгущались багровые сумерки, и знаком велела своим друзьям покинуть переулок.

– Мы должны поторопиться, а то охранники закроют ворота.

Служители просочились на улицу. Я продолжал смотреть на труп Оды, невольно думая, что при ином раскладе Сванхилда обошлась бы со мной так же споро.

– Малик, ты идешь?

– Да, конечно!

Наконец я оторвал взгляд от тела Оды и увидел, что все служители растворились на многолюдной улице. Я подошел к началу переулка, где меня ждала Сванхилда. Хала тоже поднялась, чтобы присоединиться к нам, все еще жуя ногу Форнолта. Сванхилда с отвращением покачала головой, хотя я так и не понял, что его вызвало – то ли я, то ли моя верная коняга.

– Ты не мог бы что-то сделать со своей лошадью? – Это прозвучало скорее как команда, чем как вопрос. – Если из ее рта будет торчать кость, часовые у ворот наверняка обратят на нас внимание.

Я повернулся к кобыле:

– Хала, не могла бы ты оставить это здесь?

– Ты что, просишь ее?

– Хала очень своевольное животное. – По правде говоря, я не знал, что произойдет, если я попытаюсь отобрать у нее кость, ибо я хорошо помнил предостережение Единственного давать ей есть все, что она пожелает. – Ты сама видела, на что она способна.

Сванхилда нахмурилась:

– А ты видел, как зентильцы обращаются с Истинными Верующими. – Она махнула рукой, указывая на рабочих, спешащих в город через мост. – Ты в самом деле хочешь, чтобы нас закидали камнями, когда мы отправимся на поиски Великого Уничтожителя? Или ты считаешь, что Физул ничего не заметит?

Я взглянул на толпу крепких мужчин, идущих нам навстречу. По плану Сванхилды мы должны были покинуть город под прикрытием толпы, когда внимание охранников рассеянно; зрелище Халы, жующей человеческое бедро, наверняка сделало бы нас заметными. Решив, что защита Тира и здесь не подведет, я набрал в легкие побольше воздуха и вырвал из лошадиной пасти кость, которую зашвырнул на крышу.

Хала удивленно заржала, проследив за полетом кости. Казалось, она готова штурмовать стену, глаза ее налились, как грозовое облако, она пригнула голову и фыркнула, выпустив мне в лицо клубы черного пара.

– Зачем ты только, кхе-кхе, потащилась за нами из храма! – Я закашлялся. – Веди себя хорошо, иначе я попрошу Единственного превратить тебя обратно в ту клячу, какой ты была!

Я схватил поводья Халы. Из ее глотки послышалось тихое рычание, но она не заартачилась, когда я потянул ее в толпу человеческой плоти. Других служителей храма я не заметил: скорее всего, они уже миновали ворота и перешли через мост.

На улице воняло потом, известью и речным илом, со всех сторон меня теснили грязные тела рабочих. Вскоре Сванхилду, Халу и меня покрывала такая же грязь. Было ли это частью плана Сванхилды, не могу сказать, но к тому времени, когда мы протиснулись к воротам, нас невозможно было отличить от грязной публики, шедшей нам навстречу. Я провел Халу прямо под носом у часового, но он лишь заметил, что я сошел с ума, раз веду свою лошадь на Руины после наступления темноты.

Мы подождали со Сванхилдой несколько минут, пока не схлынет основной поток рабочих, после чего протиснулись на мост. Длинный и крутой мост был достаточно широк, чтобы по нему проехали три подводы рядом. Но не проделали мы и четверти пути, как добрались до разрушенной части, где шли ремонтные работы; здесь пролет моста был забран деревянными лесами и сужался так, что могла проехать одна-единственная тележка. Тогда мы с моей спутницей забрались к Хале на спину и протолкались сквозь поток рабочих. Вскоре мы оказались на другой стороне моста.

Сгущались сумерки, но все равно зрелище, открывшееся моему взору, заставило меня задохнуться. Передо мной высилась груда мусора, которую я заметил еще раньше, при въезде в город: настоящая гора из разбитого камня и сломанных бревен. То здесь, то там мой взгляд выхватывал кусок башни или мраморной стены, или часть мостовой, но больше всего здесь было навалено обтесанных квадратных валунов – тысячи и тысячи.

– Именем Единственного заклинаю, скажи, что это?

Сванхилда уткнулась подбородком мне в плечо:

– Это и есть Руины… все, что осталось от Зентильской Твердыни.

– Но тогда что это такое? – Я махнул в сторону только что покинутого города.

– Когда-то это был Иностранный Квартал. Генерал Вакк со своими орками спас его от великанов, когда те громили мосты. Разумеется, они действовали по приказу Единственного.

– Разумеется. – Несмотря на заклинание Мистры, я ничего не добавил, так как в то время еще не знал, что это ложь.

Когда Хала спустилась с крутого моста, я увидел, что на берегу восстанавливают несколько кварталов старого города. Каждое здание казалось крепостью само по себе, так как не имело на первых двух этажах ни окон, ни дверей. Войти в такой дом можно было, только поднявшись по нескольким деревянным лестницам на уровень третьего этажа, где находился укрепленный разводной мост. Меня невольно охватила дрожь, ибо я не представлял, кому могли понадобиться такие меры предосторожности.

Когда мы отошли от моста, из тени выскочила тощенькая фигурка, не выше меня, и перепугала Халу. Кобыла встала на дыбы, сбросив Сванхилду на грязную дорогу, и повернулась к незнакомцу, чтобы растоптать его копытами.

Тощенький человечек упал на колени и прикрыл голову руками:

– Именем Единственного заклинаю, не убивай меня! – Это был Дьюрин, один из служителей храма. – А если все-таки убьешь, не позволяй своей лошади меня съесть!

Хала опустила копыта на землю, не дотронувшись до бедолаги.

– Где остальные? – сердито спросила Сванхилда, поднимаясь с земли. – Мы ведь договорились собраться здесь.

– Выслеживают Великого Уничтожителя, – прошептал Дьюрин, указывая куда-то в тень позади себя. – Тира сразу его увидела, как только спустилась с моста. Он был один!

Сванхилда рывком подняла Дьюрина с земли:

– Тогда чего ты здесь разлегся? Показывай дорогу! – Она подтолкнула его в спину, затем протянула руку ко мне. – Не верю нашему везению!

Я схватил ее за руку и втащил обратно на лошадь:

– Я тоже.