Текст книги "Дверь в подвал (ЛП)"

Автор книги: Триша Вольф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

Глава 16
Злая боль.

Люк

Макенна уже два дня не двигается с места. Я думаю, что сломал ее.

Мне пришлось заставить ее поесть. Запихивать по ложке с супом и размоченные крекеры в рот, как больному пациенту. А она была по-настоящему больна. Отрицание – это форма болезни, и ее недуг ввел ее в кататоническое состояние. Она сделала свой выбор – чахнуть в этом подвале, вместо того чтобы принять правду.

Ройс Хадсон никогда не сможет ее спасти.

Воскрешение его костей не изменит ее исход. Та жизнь, которую она знала – ее жизнь детектива – закончилась. Как только она выйдет из этого подвала и вернется в свой мир, как только она вернется в свою квартиру, они узнают.

И на этот раз они постараются закончить работу быстро и качественно.

Таков был план, конечно же. Использовать Макенну как приманку. Вытащить их из глубокой норы.

Только в ее нынешнем состоянии это было равносильно тому, чтобы бросить беспомощного ягненка своре волков.

Я прислоняюсь к стене подвала, наблюдая за ней. Я перенес сюда свою койку из верхней комнаты. Я спал на полу, прислушиваясь, не появится ли она по ту сторону двери подвала. В какой-то момент ночью она все же передвигалась по своей комнате. Потому что бумаги, которые были разбросаны по полу, теперь прикреплены к доске, и там, где она пыталась выбежать из комнаты, она прикрепила их к стене полосками от своей повязки.

Поэтому я продолжаю наблюдать за ней, чтобы не пропустить, что она сделает дальше. До этого момента в том переулке я бы без раздумий принес в жертву этого ягненка. Одна жертва ради общего блага. Должна пролиться кровь, а люди заплатить за свои грехи.

Невинные женщины оказываются сопутствующим ущербом.

Это именно та логика, которой придерживаются люди, за которыми я охочусь уже три года.

Это горькая правда, которую трудно принять. Сколько пользы приносит моя месть? Я вершу справедливость, устраняя одну цель, как тут же появляется следующая. Единственный способ спасти и защитить невинные жизни от страданий – это отрубить голову.

Так что же мне делать с Макенной? Оставить ее гнить здесь в муках? Пока сам схвачу голову главного змея? Я уже думал об этом. Долго и упорно. Желая сделать именно это. Но что будет, если я потерплю неудачу? И не вернусь?

Она станет просто еще одним призраком в этом подвале.

– Тебе не нужно в туалет? – спрашиваю я, не ожидая ответа, но продолжаю пытаться добиться ее реакции.

Два раза в день я вожу ее наверх в ванную комнату. Один раз сегодня уже был. По крайней мере, она проявляет достаточную реакцию, чтобы позаботиться о своих нуждах и привести себя в порядок. Я не уверен, что смогу заботиться о ней, и не хочу проверять это на практике.

Эта мысль заставляет меня сомневаться, смогу ли я на самом деле пройти через все это.

Вместо того чтобы ожесточить меня, она сделала меня слабее.

Я должен отпустить ее. Сейчас самое время. Я могу поместить ее в безопасное место на несколько дней, спрятать подальше. Это даст мне достаточно времени, чтобы сделать то, что нужно, и исчезнуть.

Если я не умру в попытках завершить намеченное.

После этого она будет уже сама по себе. Если она никогда не признает правду, то это ее вина. Я пытался ей показать правильный путь. Как проклятый суп, который я вливаю ей в рот, я кормил ее ответами всю прошлую неделю, просто ожидая, когда правда вспыхнет и осветит эти темные глаза. Ее невосприимчивое состояние не будет иметь значения для людей, которые ее ищут. Как только я уйду, они спустятся вниз, обрубая последние концы.

– Мне нужно понять, – ее голос становится низким и хриплым. Он кажется бесплотным, потому что она не пользовалась им слишком долго. Если я сделаю резкое движение, она снова замкнется в себе.

Я замираю, не двигаясь с места.

– Что тебе нужно понять, Макенна? – я перестал называть ее Мак. Было бы жестоко называть ее так же, как делал это Хадсон, и я решил не пользоваться этим в своих интересах.

Она не поднимает глаза. Макенна просто лежит, свернувшись калачиком на койке, глядя на свои колени. Ее волосы все еще влажные после душа, и темные пряди закрывают ее лицо, падая на голые ноги. Она натянула на себя мою футболку, прежде чем снова упасть на матрац.

– Спроси меня... обо всем, – говорит она. – Допроси меня.

Запертая в своем собственном сознании, она обдумывала детали в течение последних двух дней. Все правильно. Психически здоровые люди могли бы назвать это обработкой. Я называю это отрешенностью. Если она столкнется с каким-то конкретным фактом, который не может принять, она просто может соскользнуть обратно.

– Почему детектив Хадсон отвел тебя к оврагу? – я уже задавал этот вопрос раньше, и тогда ее ответ был честным. Но и выдавал защитную реакцию.

– Меня подставили, – отвечает она. – Ройс Хадсон привел меня в место, где, как он знал, я ослаблю бдительность и не буду ожидать... – она замолкает, и по ее телу пробегает дрожь. – Туда, где я буду уязвимой. Я была слишком близка к раскрытию участников местной организации секс-торговли, о которой я вела расследование. Это было угрозой для него. Я представляла угрозу. Он был одним из главных игроков – известный, как Сторожевой Пес. Его работа заключалась в том, чтобы защищать...

Я колеблюсь, ожидая, что она продолжит, чтобы установить связь.

– Макенна?

Она надолго закрывает глаза.

– Его работа состояла в том, чтобы защищать этих людей. Не меня.

Я сглатываю комок боли, застрявший в горле. Я не сентиментальный парень. Но видеть, как она обретает смысл в жизни, полной лжи, – это извращенный тип боли. Группа «Файзера» не просто уничтожала девушек – они устраняли всех, с кем вступали в контакт.

До сих пор я не думал о Макенне, как о жертве

Вся эта ярость и бравада, которые наполняли ее... слой за слоем исчезают, когда она открывает правду о себе.

С другой стороны, это может оказаться фарсом. Я не настолько опытен, когда речь заходит о женщинах-заложницах. В отличие от мужчин, на которых я охочусь, это не моя специализация. Аспект, который может навредить мне.

Ее рассуждения вслух могут быть просто проверкой теории. Если она так сильно хочет вернуть свою жизнь, и у нее достаточно доказательств – ее досье, мои исследования, возможно, это будет ей по силам. С останками своего напарника или без них она может запятнать репутацию полицейского. Подобные дела невозможно урегулировать в полицейском кругу. Понимает ли она, какой это риск?

– Почему Джек Келлер убил Милтона Майера? – спрашиваю я.

Если она уже придумала ответ на этот вопрос, то ее согласие с подвалом будет иметь больше смысла. Здесь она в большей безопасности, чем за пределами этой комнаты.

– Джек Келлер – наемный убийца, – ее глаза встречаются с моими. Впервые за последние сорок восемь часов она по-настоящему видит меня. – Человек, который контролирует организацию секс-торговли, пытается все подчистить за собой.

Я делаю глубокий вдох в ожидании, пока она выстроит полную логическую цепочку.

Она теребит край своей повязки. Я проверял ее руки только вчера. Они заживают, но я решил оставить повязку, чтобы она не повредила руки еще сильнее, если снова потеряет контроль. Мне не нравится не знать, что будет дальше. Она непредсказуема, и это беспокоит меня больше, чем пять наемных убийц.

– Я не должна была входить в офисное здание, – говорит она, разворачивая свои руки. – Меня наняли для расследования, для обычной слежки. Для того, что делают детективы. Но тот выстрел. Джек Келлер не пользовался глушителем. Это было сделано специально, чтобы вытащить меня из машины. Я пошла за стрелком.

– Что это значит, Макенна?

Она сбрасывает использованные бинты с края койки и прижимается спиной к стене. Она знает, из чего сделан этот подвал, и все же не возражает, прикасаясь к этим стенам. Может быть, здесь она чувствует себя ближе к Хадсону. Эта мысль тревожит, но мы ищем утешения даже у тех, кто причиняет нам боль. Иногда мы жаждем этого от них больше всего на свете.

– Что это значит? – повторяет она со вздохом. – Это значит, что меня послали на смерть, – она неуверенно поднимается на ноги, и я почти дергаюсь в ее сторону, но позволяю ей самой обрести равновесие. – Майер и, возможно, еще несколько человек, замешанных в этом деле, отклонились от курса. Они похитили местных девушек. Несколько из них даже оказались мертвы. С этим нельзя было мириться. Такое самоуправство представляло угрозу для более высокого звена в иерархии – для самого главного из них, – она расхаживает по комнате, размышляя вслух. – Вот почему Келлер убил Майера. ИПо этой же причине меня отправили туда. Не стать свидетелем, как я сначала подумала, а погибнуть под перекрестным огнем. Тот же самый человек узнал о моем расследовании и захотел, чтобы я исчезла вместе со всеми, кто задает вопросы или... – она смотрит на меня, – мстит.

Я медленно киваю.

– Кто отправил тебя к тому месту?

– Дженнифер Майер. Жена Милтона Майера и теперь единственный владелец фирмы "Файзер", когда ее муж мертв.

Это заслуживает обстоятельных аплодисментов. Вместо этого в награду я даю ей еще один кусочек головоломки.

– Когда Келлер исчезнет, его место займет кто-то другой. Возможно, они уже это сделали. Это не прекратится, Макенна. Нет, пока не остановят Дженнифер Майер. Мне потребовалось три года, чтобы добраться до этой точки.

Она сжимает подол футболки, дрожь проходит по ее миниатюрному телу.

– Все это делает женщина. Женщина... мучает этих девушек. Почему? Как же так?

Ответ на этот вопрос очень прост.

– Деньги.

– Так вот почему Хадсон был вовлечен в это дело? Ради денег?

Я засовываю руки в карманы. Мои пальцы касаются кулона Джулс.

– А ты как думаешь?

– После того как Хадсон ушел, им понадобилось шесть месяцев, чтобы найти меня. Раньше я для этих людей не существовала. Я думала... может быть, Хадсон защитил меня, укрыл от них. Но ведь это не правда?

Она начинает нервничать, ускоряя шаги. Ее стопы в носках тихо двигаются по бетонному полу. Я сам натянул эти носки на нее, чтобы она не замерзла. Эта мысль бьет меня насмешливым ударом наотмашь.

– Он был на десять лет старше меня, – раздается ее безумный смех. – Десять лет. Боже, я была просто игрушкой, развлечением. Побочным вариантом, когда ему нужна была доза, или чтобы обуздать его... девиантные желания, – она закрывает глаза. – Они не знали обо мне, потому что я была его тайной. А когда я начала вынюхивать что-то о Майере, то выдала себя с головой. Дженнифер посмотрела на меня, узнала, кто я, и установила связь. Она наняла меня, и я добровольно пошла навстречу собственной смерти, – она дергает футболку. – Я сама виновата в этом.

Когда она подходит ближе, внутри меня начинает сигналить тревога.

Ее влажные, спутанные в роскошные волны волосы сочетаются с диким блеском в глазах. Она бесстрашно приближается ко мне. Я позволил ей подойти, прежде чем поднял руки, чтобы остановить ее. Я обхватываю ее за плечи, удерживая на безопасном расстоянии.

Она прикасается ладонью к моей груди, а затем медленно опускает ее вниз, заставляя мои мышцы напрячься. Я резко втягиваю воздух от ощущения ее прикосновения.

– Маккенна…

Предупреждение в моем голосе ее не останавливает. Она дотягивается до пояса моих джинсов, и ее пальцы скользят ниже, прежде чем она опускает руку в мой карман. Я все еще сжимаю ее плечи, когда она достает кулон.

– Это мое доказательство, не так ли? – ее голос срывается. – Доказательство того, что Хадсон занимался этим не только ради денег. Он творил ужасные вещи, а потом заставил меня носить на себе его трофей.

Я делаю тихий вдох.

– Да.

Она сжимает ожерелье дрожащей рукой, заставляя покачиваться кулон.

– А на сколько лет я выгляжу? – Когда я не отвечаю, она добавляет: – Без макияжа на семнадцать? Может быть, шестнадцать лет? Я маленького роста. Пять и один фут. Я всегда выглядела моложе своего возраста. Сколько лет было твоей сестре?

Я проглатываю жгучую боль.

– Шестнадцать.

Ее пристальный взгляд изучает мое лицо.

– Я была девственницей, когда встретила его, – признается она.

Христос.

– Макенна, остановись.

Она отрицательно качает головой.

– Так и было. Я была нетронутой и чистой. Видимо, все, как он любил. Наверное, именно это и привлекло его поначалу. Но позже... я поняла, что он теряет интерес. Это то, через что проходит каждая пара, или то, о чем я читала в интернете. Но ведь это нельзя назвать обычной проблемой, да? Проблемой здоровой пары. Моя грудь, – она хватает себя за грудь и крепко сжимает. – Она стала больше. Моя мать, перед тем как покончить с собой, говорила, что я буду таким же поздним цветком, как и она, – и ее смех звучит глухо и надломлено. – Именно это во мне изменилось со временем. Я больше не была похожа на маленькую девочку.

Она прижимается ко мне всем телом, распаляя огонь, и каждая клеточка моего тела борется, чтобы не прикоснуться к ней в таком состоянии. Я не двигаюсь, позволяя ей делать то, что ей нужно.

– Но тебе же нравятся моя грудь, – продолжает она. – Я тебя возбуждаю. Женщина может сказать, когда мужчина ее хочет. Маленькая девочка не сделает этого для тебя, но пленница? – она улыбается. – Да, именно это – позволить контролировать и обладать властью.

Когда ее ладонь скользит вверх по моей руке, я перехватываю ее запястье.

– Тебе нужно поспать.

Ее рука сжимается в кулак, цепочка спутывается между пальцами.

– Ты думаешь, что ты не такой, как они, что ты совсем другой монстр. Но это не так. Ты такой же, как и они, Люк Истон. Как ты хочешь, чтобы тебя называли? Они используют девушек... а ты планировал использовать меня.

Я забираю ожерелье у нее из рук, прежде чем проталкиваю ее запястья между нашими телами.

– Я делаю то, что должен, – признаюсь я.

Она медленно кивает.

– Вот почему ты принял решение держать меня у себя. Вместо того, чтобы избавиться от проблемы, после того как понял, что я была целью, что была уже мертва, – она горько смеется, – ты знал, что можешь использовать меня.

Я этого не отрицаю. Я и есть чудовище. Но в этом было нечто большее – нечто более значимое, чем просто приманка для Дженнифер Майер.

– Мне нужно было знать, каково это запереть женщину в подвале, – говорю я. –И услышать ее крики и мольбу о пощаде. Чтобы ее отпустили на свободу... Мне нужно было знать, что я не сломаюсь.

Ее брови сходятся вместе.

– «Это место было предназначено не для тебя», – шепчет она. – Именно это ты и сказал, когда привез меня сюда. Я все слышала.

Я никак не могу оставить ее. Мне больше нечего сказать, и я должен уйти. Но я не могу оставить ее.

– Я все еще здесь, – говорит она, откидывая голову назад. – Ты еще не воспользовался мной, а я все еще здесь, – она приподнимается на цыпочки и шепчет мне прямо в губы. – Я не думаю, что ты хочешь отпустить меня, Люк.

– Ты ничего обо мне не знаешь.

– Я знаю, что им потребовалось шесть месяцев, чтобы найти меня, – говорит она с вызовом в глазах. – Отчасти это была грязная тайна Хадсона, но другая причина, по которой они не нашли меня сразу, заключалась в том, что ты убил единственных людей, которые знали обо мне. Ты столкнул меня в овраг, чтобы я была в безопасности, пока ты избавляешься от плохих парней. В ту ночь ты меня не убил. И до сих пор не сделал этого.

Я тяжело выдыхаю...

– Я не герой. Я далек от этого... Если бы ты видела мое лицо в ту ночь, я бы убил тебя. Все очень просто.

– Нет. Я так не думаю. Ты не убил меня тогда, и ты не убил меня в переулке.

– А должен был. – Мне следовало поступить иначе. Эта ситуация кажется опасной.

Она пытается высвободить руки, но я прижимаю их к ее бокам, нне позволяя ей прикоснуться ко мне. Она встает между моих ног, тесно прижимаясь ко мне, и каждая клеточка моего тела воспламеняется.

Я балансирую на краю пропасти. Контроль ускользает. Это нужно прекратить.

– Я отведу тебя в постель, – я разворачиваю ее и хватаю за талию. А затем тащу ее к койке. – Игры закончились. – Она просто морочит мне голову.

Пока я укладываю ее на матрас, она наблюдает за мной. Я собираюсь уйти, но она хватает меня за руку. Она недостаточно сильна, чтобы заставить меня остаться, но меня останавливает не это. А ощущение ее пальцев, переплетающихся с моими.

– Я слышу, как ты, – выдыхает она, – разговариваешь сам с собой. Разговариваешь со стенами. С подвалом, – она встает на колени, почти поравнявшись со мной. Ее пальцы тянутся к моему лицу, и я отстраняюсь.

– Позволь мне, – шепчет она. Это не просьба и даже не требование. Отсутствие страха и отвращения в ее голосе успокаивает мою кровь, и дыхание замедляется, когда мягкие подушечки ее пальцев находят неровные шрамы на моем лице.

– Хадсон сделал это с тобой, – произносит она.

Моя рука обхватывает ее запястье, и я останавливаю ее.

– Ты довольно хорошо его раскусила, – говорю я и отодвигаю ее на пару дюймов от себя, мне нужен воздух, чтобы подумать. Ее запах буквально окружает меня, крадет гребаный здравый смысл.

– Ему нравилось наносить мне эти шрамы. Он был ненормальным, Макенна. Хищник-садист, которому нравилось причинять боль. В ту ночь, в овраге, я сделал свой выбор. Да, я пощадил тебя. Но не спас. Не путай два этих понятия. Я был сосредоточен на том, чтобы покончить с Хадсоном, а ты просто мешала.

– А почему он тебя порезал?

– Если ты не можешь убить своего врага, то покалечь его, – отвечаю я. – Он пометил меня, потому что был грязным копом, но все же копом. Шрамы на моем лице делали меня более узнаваемым. Это ведь полицейские штучки, верно?

Она не отвечает, но я вижу боль в ее глазах, пока она изучает меня

– Господи, Макенна. Поспи немного. Твое поврежденное сознание издевается надо мной, – я пытаюсь уложить ее на спину, но она не отпускает мою руку.

– Эти голоса отвечают тебе, да? Я тоже их слышу. Называют меня ребенком. Наивным ребенком, что поверил ему. Я же офицер полиции. Я была детективом. Меня учили распознавать отклонения в поведении преступников, и все же я упустила все признаки, которые он проявлял.

Я крепко сжимаю ее руку. Какое дерьмо осталось от "хорошего" парня. Я не знаю, что еще можно сделать. Возможно, заставить ее увидеть правду было неправильным решением. Невежество гораздо добрее к ее чувствам.

Я ставлю одно колено на кровать и снова пытаюсь уложить ее, чтобы она отпустила меня.

Ее руки обвиваются вокруг моей шеи.

– Давай устроим представление стенам. Вотрем его в лицо Хадсону. Пусть он посмотрит, как ты меня трахнешь.

Член мгновенно реагирует, хотя мозги знают, что лучше для меня. Я пытаюсь высвободиться из ее объятий, но она цепляется за меня, упираясь бедрами прямо в затвердевшую длину, спрятанную в штанах.

– По-моему, ты свихнулась, – говорю я. – Это извращение.

Она смеется.

– Мой похититель называет меня извращенкой, какая ирония судьбы, – она теснее прижимается ко мне, двигая бедрами, уничтожая остатки моего контроля. – Трахни меня, Люк. Давай дадим голосам то, о чем они действительно говорят.

Я на мгновение закрываю глаза, просто чувствуя, как ее мягкое тело обволакивает меня... легкое прикосновение ее дыхания к моему рту. Я удерживаю каждую унцию контроля и хватаю ее за бедра. И затем бросаю ее на матрас.

– Нет, – мой голос звучит строже, чем я чувствую себя на самом деле в этот момент.

Ее ноги обвиваются вокруг моих икр, и, лежа подо мной, она шепчет:

– Иди ко мне. У меня есть секрет.

Я думаю, что сломал ее.

И все же я хочу глубоко погрузиться в нее, чтобы заставить ее забыться.

Я и сам хочу забыться.

Она елозит бедрами, привлекая мое внимание к промежности, раздвигая ноги в стороны для меня, и это самая сексуальная гребаная вещь, которую я когда-либо видел.

Боже, помоги мне, я склоняюсь над ней, накрывая ее тело своим. Прямо сейчас я – мазохист. Мучая себя прикосновением ее тела, желая ее так сильно, что могу затеряться во всем этом вместе с ней.

Затем моя шея встречается с холодным давлением стали.

Глаза Макенны теряют сексуальную и несфокусированную дымку, когда она поднимает глаза прямо на меня. Она сжимает рукоятку моего охотничьего ножа в левой руке, /целясь лезвием прямо в артерию на моей шее

Черт возьми! Я должен был это предвидеть.

Она облизывает губы, все еще такие соблазнительные.

– Так кто теперь держит ситуацию под контролем?

Глава 17
Болезнь.

Макенна.

Нож в моей руке кажется тяжелым, рукоятка слишком велика для моей ладони. Несмотря на то, что это незнакомое мне оружие, я держу его крепко. Я знала, что в следующую секунду Люк потеряет бдительность, и воспользовалась этим. Я действовала.

Теперь я уже не могу колебаться.

– Контроль всегда был у тебя, – говорит Люк. Его взгляд скользит по моему лицу. – С той самой секунды, как ты посмотрела мне в глаза в том переулке, ты завладела всем.

Я с трудом сглатываю. Моя рука дрожит.

– Я не запирала саму себя в этом подвале, – бросаю я вызов.

– Нет. Но ты хотела получить ответы. И это был единственный способ заполучить их, – каждый раз, когда он произносит слова, лезвие дергается, прочерчивая красную линию там, где сталь касается его кожи.

Его бедра покоятся между моими. Ощущение тяжести его тела на мне и давление затвердевшего проявления его желания, все еще прижатого ко мне, делают эту ситуацию еще более опасной.

В моих ли руках контроль?

У меня есть оружие. Все, что мне нужно сделать, это провести лезвием по его шее. Но угрожающее и болезненнее ощущение, которое перетягивает мое внимание на себя, заставляя задаться вопросом, почему я тяну время.

Я же не убийца.

Когда пришло время, я могла нажать на курок на складе. Я была разбита. Слаба, напугана и жаждала мести.

Но после всего, что я обнаружила...чего же я жажду сейчас? Справедливости? Возмездия? Кто же должен заплатить за всю эту боль?

– Я просто хочу уйти, – говорю я. – Вот и все. Просто позволь мне уйти.

Взгляд Люка блуждает по моему лицу, медленно и осторожно.

– Дверь прямо там. Ты можешь уйти в любое время, когда захочешь.

– Я не могу.

– Почему?

Я хочу закрыть глаза, чтобы не видеть его лица... этого прекрасного лица, испещренного шрамами. Но я не могу отвести от него глаз, я не могу колебаться.

– Потому что ты придавливаешь меня сверху.

– Так убей меня.

Ключ. Я протягиваю руку к его карману, и он перехватывает мое запястье, прижимая его к матрасу. – Твой выбор говорит за тебя, Макенна. Точно также ты могла бы с легкостью украсть ключ и сбежать в любое время. И все же твоя жажда правды победила. Разве мы чем-то отличаемся? Как ты можешь быть менее чудовищной, чем я? Сделай это. Ты хотела отомстить. Отомсти сейчас.

Я крепче сжимаю рукоять ножа.

– Я не такая, как ты.

Его улыбка – знающая и прекрасная – пронзает меня насквозь.

– А ты не хочешь подбросить монетку? Орел – ты перерезаешь мне горло. Решка – я тебя трахаю.

Я смещаю лезвие на миллиметр, наблюдая за тем, как оно окрашивается красным.

– Я могу сделать и то, и другое.

– Я могу обещать, что и то, и другое доставит тебе удовольствие. Даже вызовет привыкание. Есть тонкая грань между похотью и ненавистью, – его бедра упираются в меня, и пульсация глубоко внутри моего тела лишает меня рассудка. Я делаю глубокий вдох, и он останавливается. – Мне любопытно ... если бы я трахнул тебя достаточно сильно, если бы я мог разорвать тебя пополам, разрешило ли бы это мою дилемму.

– Дай мне ключ, – с трудом выговариваю я.

– Для этого тебе придется убить меня.

Я пытаюсь высвободить зажатую им руку, ведь мне нужны обе руки, чтобы держать нож, но он лишь крепче сжимает мое запястье.

– Ты сможешь. Просто двигайся дальше. Пройди сквозь кожу. Надави достаточно сильно, чтобы повредить хрящ и перерезать сонную артерию. Я обещал тебе, что ты заберешь мою жизнь. Она твоя. Но ты должна пообещать мне, что не остановишься на этом. Отомсти, вступи в схватку с Дженнифер Майер. Если ты прикончишь меня здесь и сейчас, то будешь мне должна. Заставь ее заплатить за то, что сделали с моей сестрой. Если ты мне это пообещаешь, я не буду сопротивляться. Тебе с легкостью удастся меня убить.

– Как вообще убийство может быть легким, ты, ублюдок? – я чувствую, как наворачиваются слезы, и сдерживаю их. Мои эмоции не соответствуют тому, что я чувствую... но я уже не знаю, что чувствую.

– Ты вся дрожишь, – говорит Люк. – Это просто страх.

Я издаю презрительный смешок.

– Чего ты хочешь, Макенна?

Я качаю головой, прислонившись к койке.

– Освободиться.

– Освободиться от чего?

Я устала бояться, сомневаться в своем прошлом, сомневаться во всем. Если отказ от контроля означает освобождение от боли и страха, тогда я должна встретиться лицом к лицу со своими демонами. И теперь я смотрю прямо в одни из этих демонических глаз.

– Если я открою эту дверь, куда ты пойдешь? Что будешь делать?

Я закрываю глаза. Слеза скользит по моему лицу, стекая по виску.

– Кто-то должен заплатить.

Его большой палец скользит по нежной коже моего запястья.

– Я устал расплачиваться, – произносит он. – И я думаю, что и ты заплатила достаточно.

Я делаю неглубокий вдох, ощущая тяжесть. Его свободная рука касается моей талии, а пальцы скользят по чувствительной коже моего бедра, посылая электрический ток через мое тело, пронзая каждое нервное окончание. Чудовище все еще здесь. Я вижу его в вызывающем голубом пламени его глаз. Люк заставит их заплатить.

Моя месть... она принадлежит не мне. Она не моя собственность.

Как только я осознаю это, тяжесть отпускает мою грудь. Я не жертва, и я не позволю Хадсону превратить меня в жертву.

Я убираю нож с шеи Люка и снова поднимаю руку над головой. Давая безмолвное разрешение. Он скользит пальцами вверх по моим ребрам, осторожно касаясь кожи, пока не достигает руки, все еще сжимающей нож. Его большая ладонь накрывает мою.

– Скажи это, – его рот оказывается ниже, прямо у моих губ. Его слова, вырывающиеся с теплым дыханием, звучат как вызов. – Я не сдвинусь ни на дюйм, пока ты не скажешь это вслух.

Я знаю, что ему нужно услышать, но мое горло словно перехватило и сжало, не позволяя выдавить ни звука. Он совсем не такой, как те люди, которые загнали нас в это место и уничтожили. Превративших нас в дьяволов, и все же я не могу сказать ему это, потому что я все еще вижу его синие свирепые глаза сквозь шторм, пока он забирает чужую жизнь.

Он выхватывает нож из моей руки и подносит его к моему лицу. Лезвие не касается меня, но оно не менее опасно.

– Ты мне доверяешь?

– Нет. Никогда.

Он останавливается.

Я делаю глубокий вдох.

– Единственный человек, которому я доверяла настолько, чтобы позволить прикоснуться ко мне, был недостоин этого. Он осквернил меня. Я была молода и нетронута. Хадсон не может быть последним мужчиной, который когда-либо прикасался ко мне, – я облизываю губы. – Я хочу, чтобы память о той последней ночи была стерта навсегда.

Люк пристально смотрит на меня.

– Сначала я чудовище, а теперь святой? Ты же не думаешь, что я не хочу осквернить тебя? Я хочу сделать нечто плохое, я хочу сделать с тобой много плохих вещей, Макенна. Я же не гребаный святоша.

И я чувствую, насколько яростно его желание. Я двигаю бедрами под ним, грубый шов его джинсов цепляется за мои прозрачные трусики, и я чувствую... полный контроль. Этот чудовищный человек возвышается надо мной, доминируя во всех отношениях, все же я та, кто обладает властью над ним.

Я чувствую, что он на грани, и желание бороться с плотскими желаниями ослабевает. Я выгибаю спину, наблюдая за тем, как его зубы впиваются в нижнюю губу, пока он пытается сохранить контроль.

Я медленно подношу руку к его лицу. Он пытается отстраниться, но я все равно дотрагиваюсь до него. Я благоговейно обвожу пальцем его шрамы. Чувствуя неровность кожи и глубину порезов.

– Я ношу свои шрамы внутри, – произношу я, когда мои пальцы касаются его губ.

Его рот ловит мои пальцы, захватывая зубами, а затем мягкие губы покусывают их. Он отпускает меня и говорит:

– Как думаешь, каково это будет – отдаться мне?

Я все еще чувствую на себе руки Хадсона. Он всегда был нежным, ласковым. Я думала... потому что он любил меня. Но теперь я знаю, что, возможно, причина была в другом. Просто думая о том, чего он действительно хотел, и что проделывал в тайне, садистки и безжалостно пытая своих жертв… мои мысли уносятся в самые темные закутки сознания. В гораздо более мрачное место, чем этот подвал. И я должна сделать так, чтобы это прекратилось.

– Мне нужно знать, каково это, когда тебя хотят, – выдыхаю я. – Больной... развратный... мне все равно, лишь бы ты хотел меня.

То, что сдерживало Люка, разбилось вдребезги. Плотину прорвало, и Люк, наконец, сдается, вся сила его веса обрушивается на меня, когда он толкается между моих бедер, крадя мое дыхание.

– Я хочу тебя, – его рука смыкается вокруг моего горла. – Я так сильно тебя хочу, что вытрахаю этого больного ублюдка прямо из твоей головы, – он прижимает меня к кровати, и нож появляется у моего ворота. Я слышу, как рвется ткань, когда он разрезает мою футболку, прежде чем холодный воздух касается обнаженной кожи. Оставшуюся часть он рвет руками.

От паники у меня перехватывает дыхание, на краткий миг я боюсь того, кого сама выпустила на свободу. Мои пальцы скользят по его плечам в поисках опоры, и я впиваюсь в них, сжимая его рубашку, чтобы обрести хоть какой-то контроль.

Его пристальный взгляд блуждает по мне, задерживаясь на обнаженной груди, и я вижу в нем голод – то, чего никогда не видела в глазах Хадсона, грубое, распутное желание. Люк смотрит на меня так, словно хочет овладеть мной и поглотить меня. Словно он на грани боли, пока не внутри меня.

И это самое опьяняющее чувство. Я опьянена этой силой, тем, что могу полностью владеть им.

Его голова опускается вниз, когда он приближается, чтобы попробовать меня на вкус. Я задерживаю дыхание в предвкушении, чувствуя, как его волосы касаются моей челюсти, простреливая низ живота острым желанием. Он начинает с моей шеи, поцелуй слишком нежный... и это пытка. Я дрожу, то ли от нервов, то ли от страха, а, может, от паники, я не знаю. Но я хочу этого – хочу его. Когда он прижимает меня к матрасу, его рот скользит по линии моего подбородка, прежде чем его большой палец поднимает его вверх и он захватывает мой рот.

Все мысли исчезают из моей головы, когда его язык глубоко погружается, переплетаясь с моим в чувственном поцелуе, который контрастирует с грубым ощущением его ладони, путешествующей по моему телу.

Из меня вырываются стон прямо сквозь поцелуй, и это все, что нужно – один отчаянный звук, чтобы отправить его за грань. Он хватается за край моих трусиков, сжимая их в кулак. Его бедра тяжело давят на мои, прижимая меня к кровати, и он срывает тонкую ткань с моего бедра. Затем он прочерчивает линию через тазовую косточку и бедро, прежде чем крепко обхватить мою задницу своей большой ладонью, устремляясь пальцами ниже…