Текст книги "Практически нормальная жизнь (ЛП)"

Автор книги: Триш Доллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

13

На часах почти пять, когда я стучу в дверь номера Харпер. Я еще ни разу не надевал свою парадную униформу, поэтому она до сих пор крахмально-жесткая и пахнет новой тканью. Сомневаюсь, что мои медали и знаки классности расположены согласно регламенту. А еще в тяжелом кителе очень жарко, даже в помещении с кондиционером. И у меня пальцы потеют в этих перчатках. Может, форма и производит впечатление на девушек, но в ней неудобно. Особенно если сравнивать с моим камуфляжем, который под действием песка и пота износился до приятной мягкости.

Я поправляю полы кителя, когда Харпер выходит в коридор в черном платье, которое каким-то образом смотрится респектабельно и уместно для мемориальной службы, но в то же время сексуально. Она снова выпрямила волосы. А босоножки на каблуках делают ее практически одного роста со мной.

– Ого, Харпер, ты выглядишь восхитительно. – Я предлагаю ей руку, надеясь, что она меня не пошлет. Мимо нас проходит пожилая пара. Они улыбаются друг другу, когда Харпер берет меня под локоть. Ее пальцы дрожат.

– Спасибо, – отвечает она тихим голосом, словно не желает со мной говорить, но и грубой показаться не хочет. Ничего. Я даже на это согласен. – Ты тоже. В смысле, не восхитительно… Ты выглядишь очень… хорошо…

Уверен, что выгляжу по-идиотски, и, возможно, это единственные относительно приятные слова, которые я от нее сегодня услышу, но все равно не могу сдержать улыбку.

– Спасибо.

Банкетный зал расположен в двух кварталах от отеля, поэтому мы оставляем джип на парковке и идем пешком по Кинг Авеню. Многие смотрят нам вслед. Кевлар прав насчет того, какой эффект парадный мундир оказывает на девушек.

Мама Чарли встречает нас, едва мы переступаем через порог. Эллен Суини – копия своего сына. Ну, знаете, если бы Чарли был женщиной средних лет с черными дредами, и в слишком обтягивающем красном китайском платье с узорами в виде золотых драконов.

– Ох, Трэвис, в жизни ты еще привлекательнее, чем на фотографиях. – Когда она кладет ладонь мне на щеку, слышится легкий перезвон – у нее на руке уйма браслетов (удивительно, как они все там поместились). Затем Эллен обнимает меня. – Я так рада тебя видеть. Хорошо, что ты здесь.

Я обнимаю ее в ответ, чувствуя себя неловко. Она даже пахнет как хиппи. Благовониями, или чем-то подобным. В носу щекочет. Не самый приятный аромат, который мне доводилось нюхать, но я держу Эллен в объятиях столько, сколько ей нужно. Я уже привыкаю обниматься. Когда она отстраняется, ее глаза блестят от слез. – Спасибо, что приехал.

– Я бы ни за что не пропустил эту службу.

Потом мама Чарли поворачивается к Харпер и сжимает обе ее руки.

– Ну разве ты не милашка? – говорит она. – Меня зовут Эллен.

– А меня – Харпер.

– Спасибо, Харпер, что составила Трэвису компанию в этом путешествии.

Чарли рассказывал однажды, что персональная философия его матери напоминает салат-бар: она выбирает полюбившиеся ей компоненты, немного догм отсюда, чуть-чуть кармы оттуда, пока не наберется полная тарелка чего-то странного. Наверно, мне следовало предупредить Харпер, только из головы вылетело, учитывая ее злость на меня. Однако она, не поведя бровью, улыбается Эллен.

– Я бы хотела познакомиться с вами при более радостных обстоятельствах. Соболезную о Чарли.

Эллен похлопывает ее по руке, затем касается ее щеки.

– Прошу меня извинить. – Она отходит, чтобы поприветствовать других гостей, но вдруг оборачивается и смотрит на Харпер. – Кто-то знаменитый... не помню, кто именно… сказал: "У сердца бывают причины, которые разуму неведомы". Пища для размышлений.

Харпер резко поворачивает голову в мою сторону, прищуривается. Будто я каким-то образом к этому причастен.

– Не смотри на меня. – Поднимаю руки вверх в знак поражения. – Я ее в первый раз вижу. – Не уверен, что она мне верит.

В противоположном конце зала вижу Кевлара, Мосса, Лыжника и Голодающего Маривна. Мы зовем его Голодающий Марвин (или обычно просто Марв), потому что он высокий и худой, а с бритой головой становится похож на африканского мальчика, которого приютили герои Южного Парка. Я не так тесно общался с Лыжником и Марвом, как Чарли, Кевлар и Мосс, но в Афганистане мы часто болтали по ночам, сидя вокруг костра; курили, отвешивали пошлые шуточки, спорили о том, кто из известных женщин сексуальнее. Пералта тоже с ними.

– Чарли как-то упоминал, что его мать, по ее собственному мнению, обладает шестым чувством, – говорю Харпер.

– Эллен… эксцентрична. Но она мне нравится.

– Мне тоже.

Проследив за моим взглядом, Харпер замечает лес синих мундиров – чуть ли не половину роты Кило 3-го батальона морской пехоты.

– Я… эмм… мне нужно в дамскую комнату. – Она уходит, и я вынужден присоединиться к друзьям в одиночку.

В дальнем углу на импровизированной сцене ансамбль играет регги-версию одной из песен Битлз, люди, рассредоточившиеся по залу, одеты по-разному: от темных деловых костюмов до разноцветных длинных юбок и позвякивающих браслетов на лодыжках. Одна женщина вообще босиком. У нее на руке висит полдюжины пластиковых пакетов, и она давно не мылась, похоже. Может, эта дама – бездомная, которую Эллен пригласила, чтобы накормить.

– А вот и наш мужик. – Кевлар ударяет меня по спине, когда я подхожу к ним. От него несет виски. – Как оно, Соло? Ошейник принес? – Он хихикает. – Потому что ты кое у кого на поводке. Понял?

– Слабовато, Кеннет, – говорю, пожимая руки парням. – Поговорим, когда придумаешь что-нибудь оригинальное.

– Да ну тебя. – Кевлар заводит язык под нижнюю губу, отчего та выпячивается – ему явно не хватает порции жевательного табака. – Где твоя девочка?

– В дамской комнате. Она, вроде как, сейчас на меня сердится.

– Что ты натворил? – спрашивает Мосс.

– Замутил с бывшей.

– С, – Кенни жестом изображает большие буфера, – этой бывшей?

Хоть я и не носил с собой фото Пэйдж, это не значит, что я ее не описывал.

– С той самой.

– Как Харпер узнала? – интересуется он.

Мое лицо вспыхивает, когда признаюсь, что сам ей рассказал.

– Соло… – Кевлар качает головой. – Ты, вроде, умный парень, но иногда капитально тупишь.

Я не уточняю, что особого выбора у меня не было.

– Не слушай его, – говорит Мосс. – Мутить с бывшей, одновременно налаживая отношения с хорошей девушкой – глупый поступок, но рассказав ей правду, ты поступил благородно.

– В задницу благородство. – Марв наклоняется вперед, тыча пальцем мне в грудь на каждом слове. – Это идиотизм, просто-напросто. Чем меньше она знает, тем спокойней спит. И все тут.

– Значит, если бы твоя девушка тебе изменила, ты бы не хотел об этом узнать? – Лыжник всегда выступает адвокатом дьявола в спорах, особенно с Марвом, которого легко вывести из себя.

Марв морщит лоб, сдвинув брови вместе.

– Ты знаешь что-то, чего я не знаю?

Лыжник смеется.

– Я гипотетическую ситуацию описываю.

– Гипо… чего?

– Выдуманную, дебил.

– А. Ну, это другое дело, – отвечает Марв. – Я бы хотел узнать, если она делала из меня дурака, пока я был на службе. И я бы избил того парня, с которым она трахалась.

– Тогда почему девушка Соло не заслуживает знать?

– Так вот откуда у тебя свежий фингал? – интересуется Кевлар. – Харпер опять врезала?

– Нет, брат ударил, когда застал меня со своей девушкой, – признаюсь, отчего они все начинают ржать. Было бы смешно, если бы Харпер меня не возненавидела. Стоит только подумать о ней, как мои внутренности завязываются в узлы, из-за чего хочется оказаться в другом месте.

– Стефенсон, можно тебя на секунду? – спрашивает Пералта, словно мысли мои прочитав. Его голос звучит тихо. Он редко орет, даже если мы его бесим. Я подхожу к нему. – Все в порядке?

– Просто страдаю от серьезного приступа глупости.

У него и смех тихий. На несколько мгновений между нами повисает тишина, пока мы идем вперед.

– Ты… уладил свои проблемы?

– Ага.

Пералта знает, что я лгу, но не комментирует.

– Послушай. Я просто хотел сказать, что Леонард предложил твою кандидатуру для тренировки со служебными собаками-миноискателями.

– Меня? – Я немного поникаю. Мой план с переходом в разведку не был окончательным, однако работу с собаками-миноискателями я вообще не рассматривал.

– Он попросил меня посоветовать кого-нибудь, – поясняет Пералта. – Я выбрал тебя, потому что знаю – ты отлично справишься… и, думаю, тебе это поможет.

– У меня нет выбора, не так ли?

Он улыбается, похлопывая меня по плечу.

– Считай, что назначен в добровольно-принудительном порядке, только поверь мне, такой вариант – наилучший, ладно?

Харпер возвращается в банкетный зал в тот момент, когда мама Чарли и миниатюрная блондинка (Дженни, скорее всего), поднимаются на подиум с микрофоном.

– Добро пожаловать, друзья. Пожалуйста, занимайте свои места, мы начнем через несколько минут.

Приглушенные разговоры стихают, пока все рассаживаются. Морпехи массово занимают стулья в первых рядах. Я оставляю одно крайнее место для Харпер. Ее бедро касается моего, когда она садится. Я ощущаю тепло даже после того, как Харпер отстраняется, словно наш контакт до сих пор сохраняется.

– Спасибо, – говорит Эллен, взяв блондинку за руку. – Мы с Дженни благодарны вам за то, что вы присоединились к нам сегодня, чтобы почтить жизнь нашего сына.

Кевлар оборачивается, у него буквально на лице написано "ты-об-этом-знал?". Я лишь пожимаю плечом, молча указывая ему смириться с этим.

Эллен рассказывает о детстве Чарли, как однажды в ресторане он с ужасом обнаружил фламинго в меню – на самом деле это оказалось филе-миньон. Я не знал того мальчика, но завидую ему, ведь, несмотря на то, что его мама немного странная, между ними существовала связь, какой у меня с родителями никогда не было. Они проводили время вместе. Посещали места, не связанные с футболом.

Пока мама Чарли говорит, я краем глаза замечаю Харпер. Она утирает нос тыльной стороной ладони. Снимаю свои перчатки и отдаю одну ей. Вполне вероятно, что я нарушаю какой-нибудь дурацкий устав об униформе морпехов, но у нее нет платка, а перчатка вполне сможет его заменить. Харпер сбивчиво шепчет: "Спасибо".

Эллен не пытается изобразить Чарли патриотом, чья любовь к стране стояла превыше всего. Он был таким же, как мы – пытался понять, чего хотел от жизни, и каким способом лучше всего это получить. Его мать сильна духом. Выступает перед людьми со слезами на глазах, однако в истерику не впадает, рассказывая о сыне, которого у нее больше нет.

Завершив рассказ, Эллен смотрит на меня.

– Перед смертью Чарли писал мне на электронную почту так часто, как только мог, и в его письмах постоянно мелькало "Соло – то, Трэвис – это". Поэтому я бы хотела пригласить к микрофону Трэвиса Стефенсона, чтобы он сказал несколько слов о Чарли.

Я поднимаюсь и гляжу в сторону центрального прохода, пытаясь успокоить нервы, которые не были в таком раздрае с момента последней перестрелки в Афганистане. Сколько бы раз мы не сталкивались с талибами, всегда было чертовски страшно. Выдыхаю шумно. Хоть и не смотрю на Харпер, мне кажется, я чувствую, как она прикасается к моей ладони. Сжимаю пальцы, стараясь сохранить ощущение, после чего иду к подиуму. Эллен улыбается мне. Я жду, пока они с Дженни сядут, прежде чем начинаю свою речь.

– В Афганистане мы часто играли в покер по ночам. Так как у нас было мало наличных при себе, мы использовали воображаемые деньги. По последним подсчетам, я должен Чарли восемь миллионов долларов… – Его мама, сидящая в первом ряду, хихикает, что посылает по залу волну тихих смешков. Мой страх, будто шутка окажется неуместной, рассеивается. Я улыбаюсь, глядя на Эллен. – Очень надеюсь, что вы не планируете взыскать этот долг.

В ее глазах собрались слезы, она прикладывает пальцы к губам, улыбаясь. Я замолкаю на несколько секунд, окидывая взглядом многочисленных гостей. Такое впечатление, словно сюда пришли все жители Сент-Огастина. Родственники. Школьные друзья. Бывшие девушки, возможно. Кто-то из присутствующих наверняка имеет больше прав выступить с подобной речью, чем я.

– Я… эмм… Я долго пытался придумать, что же сказать, и сейчас, стоя здесь, по-прежнему не имею ни малейшего понятия. На ум приходят только не совсем приемлемые вещи, вроде его пристрастия к мисс Ноябрь, или того случая, когда он положил… Да уж, не берите в голову.

Прочищаю горло, смотрю в одну точку в противоположном конце зала, лишь бы не видеть платки и слезы. Вместо этого вижу Чарли. Он стоит, прислонившись спиной к стене, будто хочет услышать, что я о нем скажу. Как будто ждет, чтобы я рассказал его правду.

– Дело в том, что Чарли был просто… Когда мы впервые встретились, я принял его за настоящего мотарда – если вы не в курсе, это чересчур усердный морпех-новобранец. Потому что он всегда вызывался добровольцем. Кто вообще так делает? Однако позже я понял – такой уж Чарли человек. Он атаковал жизнь, чтобы ничего не упустить. И если я могу сказать хоть что-то, чего вы еще не знаете о Чарли – он ушел из этого мира столь же храбро, как прокладывал по нему путь.

Ищу его глазами, только Чарли нигде нет. Смотрю на его маму.

– Он был таким человеком, каким должен быть каждый из нас, но многие таковыми не являются. Если бы у меня была возможность поменяться с ним местами, чтобы купить ему еще хоть немного времени в этой жизни, я бы это сделал. Мне жаль, что я не смог.

Эллен качает головой. Знаю, она говорит, что мне не нужно сожалеть. Только как я могу не сожалеть? Я тут, а Чарли нет – как такое можно считать нормальным? Спускаюсь с подиума. Мое пустое место прямо передо мной. Но когда Эллен выходит, чтобы представить Пералту, я тихо извиняюсь перед ней.

И ухожу.

14

Харпер произносит мое имя, когда я выхожу из зала. Хоть я и поступаю неуважительно, уходя отсюда посреди мемориальной службы, все равно не останавливаюсь. Не могу остановиться. Потому что мои глаза наполняются слезами; я боюсь, что сейчас сорвусь. Иду быстро, мои туфли резко отстукивают подошвами по тротуару. Направляюсь в сторону отеля. Сжимаю и разжимаю кулаки. Делаю глубокие вдохи, протяжно выдыхаю. Мне нужно выбраться из центра Сент-Огастина, где туристы до сих пор бродят по улицам, освещенным фонарями. Никто из них даже не подозревает, что Чарли Суини мертв.

Срезаю путь, свернув в боковую аллею, ведущую к черному ходу отеля. Иду к бассейну, на ходу расстегивая воротник моей униформы. Опускаются сумерки. Возле бассейна пусто, шезлонги расставлены по прямой линии, на каждом лежит чистое полотенце. Бросаю тяжелый китель на один шезлонг, брюки на другой, раздеваюсь до боксеров. Носки оставляю у края бассейна. Затем ныряю.

Рассекаю воду; мое дыхание и мозг работают в тандеме, мне даже задумываться не нужно. Считаю только гребки – раз-два, раз-два, раз-два – до тех пор, пока плечи не начинают гореть, а печаль и гнев, которые чувствовал ранее, вновь беру под контроль. Понятия не имею, как много времени я провел в воде, какую дистанцию проплыл, когда останавливаюсь. Небо потемнело, благодаря этому понимаю, что уже поздно. У бортика стоит Харпер с полотенцем в руках.

Мои руки дрожат после такой нагрузки; я вылезаю из бассейна, останавливаюсь на площадке. С меня стекает вода. Обернув полотенце вокруг моих плеч, Харпер заглядывает мне в глаза.

– Ты в порядке?

Если бы я был голый, то чувствовал себя менее обнаженным, чем сейчас. Но говорю ей правду.

– Нет.

Харпер ничего не отвечает, пока я вытираюсь и оборачиваю полотенце вокруг талии. Она просто ждет, когда я закончу, затем берет меня за руку, словно маленького ребенка. Надеюсь, Харпер отведет меня в хорошее место, потому что моя выдержка на исходе. Я чувствую себя опустошенным и измотанным. Я устал. От всего.

Мы уже приближаемся к входу в отель, когда вспоминаю про свою униформу.

– Я забыл… – Останавливаюсь, оборачиваюсь назад, но вижу, что шезлонги пусты. Черт.

– Я о ней позаботилась.

– Ох. – Она мила со мной только потому, что я в чертовски жалком состоянии. – Спасибо.

Мы молчим, поднимаясь на лифте на наш этаж. Я просто смотрю в пол, пока не раздается звонок и двери открываются. Харпер не отпускает мою руку ни на секунду, однако сейчас ощущения иные, чем в прошлые разы, когда мы держались за руки. Сейчас это спасательный круг.

– Эмм… мама Чарли расстроилась из-за того, что я ушел? – спрашиваю у Харпер, которая вставляет карточку в замок моей двери.

– Она понимает, Трэвис. Я понимаю.

Хоть я и провел столько времени в бассейне, на глаза опять наворачиваются слезы. Тру их ладонями, но на сей раз сдержаться не получается, и я ненавижу себя за этот срыв.

Харпер закрывает за нами дверь, обнимает меня. Я утыкаюсь лицом ей в шею. Все чувства, скопившиеся внутри, вырываются наружу в виде отвратительных, удушающих рыданий, каких я не слышал прежде. Как бы ни был суров со мной отец, как бы тяжело ни было в тренировочном лагере, как бы я ни боялся в Афганистане, я никогда не плакал. Никогда. Знаю, мне должно быть стыдно, но это же Харпер. И она не пытается сказать, что все будет хорошо. Она стоит рядом, не давая мне утонуть.

До тех пор, пока я не затихаю.

Если существует состояние хуже абсолютной пустоты, то именно в таком состоянии я пребываю. Я – полая оболочка, оставшаяся от Трэвиса Стефенсона, которую нужно заполнить.

– Ты голоден? – Странно, что именно в данный момент Харпер задает этот вопрос, но, думаю, в нем есть смысл. После мемориальной службы состоялся обед, а я его пропустил. К тому же я не могу держаться за нее вечно. Хотя мне нравится такая идея.

– Не очень.

Она отстраняется слегка, смотрит на меня.

– Почему бы тебе не переодеться во что-нибудь сухое? Я тоже переоденусь, и… не знаю. Можем посмотреть фильм, или поговорить, все что угодно.

В любой другой день фраза "все что угодно" натолкнула бы меня на определенные предположения, и я бы моментально возбудился. Сейчас, однако, ее определения этой фразы вполне достаточно.

– Да, конечно.

Харпер уходит к себе в комнату. Я надеваю чистые шорты, падаю на кровать, начинаю переключать каналы на ТВ. Мои веки тяжелеют. Они смыкаются, словно ставни на окнах, затем еще раз распахиваются, и опять закрываются.

Я иду по дороге в Афганистане со своей группой огневой поддержки. Чарли впереди, Мосс и Пералта где-то позади меня. Улицы опустели. Даже собаки разбежались. Что-то назревает. Волосы на затылке встают дыбом, по спине пробегает дрожь ужаса. 

Пуля пробивает стену рядом с моей головой. Меня спасли 13 сантиметров воздуха. Ныряю в дверной проем, когда раздается новый выстрел. Вижу, как Чарли падает на землю.

– Чарли ранен! – Не знаю, сам ли ору, или кто-то у меня за спиной, но я слышу это у себя в голове, поэтому слова могут принадлежать мне.

Согнувшись, бегу к своему другу; пули пролетают мимо меня. Пауза. Огонь. Бегу дальше. Несмотря на то, что до Чарли метров десять-пятнадцать, на преодоление этой дистанции уходит вечность. 

– Чарли. Приятель. Держись.

Зову санитара, пытаюсь остановить кровотечение, но оно не останавливается. Кровь обволакивает мои пальцы, покрытые слоем засохшей грязи, пока стараюсь найти поврежденный сосуд. Земля вокруг Чарли окрашивается в темный цвет.

– Соло. – Он без толку сжимает пальцами мой рукав.

Пулеметная очередь АК поднимает столбы пыли по бокам от нас. Пуля задевает верхнюю часть моего плеча. Ощущение такое, будто меня ударили бейсбольной битой. Мосс выходит на позицию перед нами, открывает подавляющий огонь из своего автомата.

 – Держись, Чарли, – повторяю я. – Ты выкарабкаешься. Ты сможешь.

Только он не сможет.   

Его пустые глаза обращены к афганскому небу, грудь перестала двигаться. Пуля со свистом пролетает мимо; у меня нет времени, чтобы осознать случившееся. Я падаю на живот в пропитанную кровью грязь; плечо адски горит. Посмотрев через прицел, замечаю стрелка – талиба в черном тюрбане, направившего свой АК на меня.

Я прицеливаюсь, и убиваю его.  

Проснувшись, подскакиваю в сидячее положение. Сердце мечется в груди словно петарда. Харпер стоит у изножья моей кровати. Поднимаю руки, проверяя, не в крови ли они, хотя знаю, что это был сон. Проблема вот в чем – он правдив.

– Это была наша вина, – говорю я. – Моя и Чарли.

Она садится на кровать, скрестив ноги по-индийски, лицом ко мне. Ее платье сменили выцветшие шорты и футболка с Clash. Харпер босиком, и я впервые за вечер замечаю, что ее ногти накрашены красным лаком.

– Мы патрулировали старое школьное здание. Практически каждый раз, стоило нам выйти за пределы базы, нас обстреливали из засады. Даже если ты ожидаешь обстрел, никогда не предугадаешь, откуда или когда он начнется. Поэтому чаще всего бывало так: мы идем по какой-нибудь грунтовой дороге, они начинают стрелять, мы оказываемся по пояс в грязном канале на следующие пять-десять минут, отстреливаясь. Потом они убегают, мы гонимся за ними, они смешиваются с мирным населением, а мы остаемся злые и мокрые, без перспектив принять горячий душ по возвращении обратно на базу.

Харпер наблюдает за мной. Уверен, она гадает, не сорвусь ли я снова. Не сорвусь.

– Хотя в день, когда убили Чарли, получилось иначе, – продолжаю. – Чарли и я… мы увидели мальчика с сотовым телефоном. Многие местные использовали свои телефоны, чтобы сообщать талибам наши позиции. Так вот, мы увидели этого мальчишку, но не сказали ничего, потому что… он ведь всего лишь ребенок, понимаешь?

Она кивает, однако я сомневаюсь, может ли Харпер действительно понять. Этот мальчик был среди толпы ребят, когда мы раздавали футбольные мячи и тряпичных кукол накануне днем. Он радостно прыгал на месте всякий раз, когда получал от нас игрушки, словно ему впервые что-то подарили. Однажды он пытался выхватить у меня упаковку шариковых ручек. Как мог этот ребенок оказаться подозрительным? Только мы должны были насторожиться, увидев его с сотовым. Мы должны были рапортовать об этом Пералте.

– Несколько минут спустя на нас напали. Чарли ранили, и пока я пытался остановить кровотечение, меня тоже подстрелили.

Ее глаза округляются. Харпер переводит взгляд на мое плечо. Мосс сделал повязку перед тем, как мы отнесли тело Чарли на базу. Рана была не достаточно тяжелая, чтобы отослать меня домой или в госпиталь. На следующий день я опять вернулся в патруль.

В горле пересыхает.

– Я не смог его спасти. Я подвел его дважды. И еще никому об этом не рассказывал.

В официальном докладе говорится, что я рисковал собственной жизнью, пытаясь спасти сослуживца, был ранен и убил противника в процессе. На бумаге все смотрится более героически, чем было в жизни. Особенно потому, что в тот момент, как помню, я чувствовал ярость, а не отвагу.

– Суть в том… – Я замолкаю, провожу рукой по голове, пытаясь подобрать правильные слова. – Чарли мертв, а я до сих пор жив, и не думаю, что заслуживаю этого.

– Думаешь, он бы согласился с тобой?

– Не знаю. Чарли, наверно, сказал бы мне перестать вести себя по-идиотски.

Харпер улыбается так нежно и мило.

– По-моему, хороший совет, – говорит она.

Я смеюсь тихо.

– Понимать этот совет и следовать ему – разные вещи. Я не… Не знаю, смогу ли.

Она подползает ближе, садится рядом со мной, забирает пульт и нажимает кнопку, переключаясь на один из киношных премиум-каналов.

– Может, тебе следует поговорить с кем-нибудь, – предлагает Харпер. – С тем, кто способен тебе помочь, я имею в виду. С профессионалом.

– Да, возможно.

По новому каналу транслируют какой-то фильм из 80-х, в духе Банды сорванцов – бедная девушка влюблена в богатого парня, не подозревающего о ее существовании. Не мой тип кино, однако Харпер пристраивается поближе, забирается мне под руку, кладет голову на плечо, и внезапно меня мало волнует происходящее на экране.

– Эй, Харпер, – говорю я. – По поводу того, что случилось с Пэйдж…

– Давай не будем, – отвечает она, не сводя глаз с телевизора. – Считай это второй попыткой.

– Довольно великодушно с твоей стороны.

– Ага, ну, не хочу бить лежачего, но по большей части, по какой-то безумной причине… – посмотрев на меня, Харпер застенчиво улыбается, – мне кажется, что ты того стоишь.

– Точно стою.

Она смеется и заезжает локтем мне по ребрам.

– Итак. – Ее внимание вновь обращено на фильм. – Есть какие-либо особенные планы на завтра?

Хочу предложить ей что-нибудь банально-туристическое – например, прогулку по парку "Источник вечной молодости" или поход в музей восковых фигур. Слова вот-вот готовы сорваться с языка. Но усталость одолевает меня, прежде чем я успеваю их произнести.

Я просыпаюсь перед рассветом, обнаруживая себя на кровати в обнимку с Харпер. Ее спина прижата к моей груди, а волосы щекочут мне нос. Нечто, чему пока не могу дать определение, облегчает груз, оставшийся после смерти Чарли, и сдерживает кошмары, когда я опять засыпаю.