Текст книги "Практически нормальная жизнь (ЛП)"
Автор книги: Триш Доллер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)
6
Утро уже в полном разгаре, когда Харпер привозит меня домой. Гораздо позже того времени, в которое я обычно возвращаюсь с ночных вылазок, позже завтрака, и восемьдесят семь черепашек спустя. Мы завязали с именами, остановившись на Зулу.
– Надеюсь, та, которую мы назвали Джульеттой, действительно девочка, – говорю я. – Иначе ему придется в течение следующих ста пятидесяти лет терпеть насмешки других черепах.
Она улыбается.
– Заткнись.
Я целую Харпер в первый раз после первого раза. Мне не кажется странным, что мы не потратили всю ночь на это дело. И сейчас в нашем поцелуе нет пошлости, от которой бы хотелось затащить ее на заднее сиденье машины. Он просто… приятный. Очень, очень приятный.
– Еще увидимся, Чарли Харпер.
Я не обещаю позвонить ей – чересчур банально. Но точно знаю, что позвоню.
– Трэвис? Это ты? – мамин голос доносится со второго этажа, когда вхожу через парадную дверь. Я нахожу ее у себя в комнате; она достает темно-синюю термофутболку из бумажного пакета с эмблемой брендового магазина. Кровать заставлена такими же пакетами, даже плед не разглядеть между ними.
– Откуда столько вещей?
– Ну, наш шопинг так и не состоялся, поэтому я решила сама подобрать тебе одежду. Размер брала такой же, как на твоей униформе. – Мама нервно лепечет, опасаясь, что мне не понравятся купленные вещи. Ее страх вполне обоснован. Прецеденты имели место в прошлом. – Если что-то не подойдет, я могу вернуть. Об обуви я тоже позаботилась.
– Спасибо. – Заглядываю в пакет, полный клетчатых рубашек из какого-то пафосного бутика. Такие рубашки носит Райан. Я тоже могу надеть, и они будут смотреться нормально, но подобная псевдовинтажная одежда не для меня. В последний раз, когда мама приобретала мне вещи в этом магазине, я принципиально отказался их носить, пожаловавшись, что продукцию данной фирмы производят на фабриках каторжного труда. Таким уж я был в ту пору – цитировал статистику, вычитанную в интернете, и думал, будто меняю мир к лучшему. – Ты скупила весь торговый центр?
Облегченное выражение появляется у нее на лице; она смеется.
– Я немного перестаралась, но… не знаю. Мне казалось, ты не станешь возражать.
– Я не возражаю. Но если мы вернем кое-что, ты сможешь передать оставшиеся деньги тому фонду, про который рассказывала.
Я не превратился в ярого бойскаута-добродетеля, однако после семи месяцев, проведенных среди людей, живущих в саманных хижинах без водопровода, мои взгляды слегка поменялись. Мне не нужно столько барахла. Особенно с учетом того, что через несколько недель я вернусь в Лежен, а потом в Афганистан следующей весной.
– Отличная идея. – Мама приподнимает синюю футболку, словно спрашивая "как-насчет-этой?". Я киваю. Она срывает этикетки. – Ты опять целую ночь гулял?
– Да, я был на пляже с… эээ… с Харпер Грэй.
– Она такая милая девочка, – говорит мама. – Я отказываюсь верить в сплетни, которые слышала о ней в школе.
– Какие сплетни?
– Скверные, вульгарные заявления, которые даже повторять не хочу. – Она складывает футболку, убирает ее в комод. – Знаю, она водится с Лэйси Эллисон и Эмбер Рейнолдс, но… Харпер Грэй не Ш-Л-Ю-Х-А. – Мама произносит слово по буквам, будто ей даже вслух его произнести оскорбительно. – Что за человек способен распространять подобные сплетни?
Если бы она только знала.
– Идиот.
– Вы всю ночь провели на пляже?
– Она работает волонтером в организации по защите морских черепах, поэтому мы наблюдали за тем, как новое потомство покидало гнездо.
Мама удивленно моргает. Уверен, в ее мыслях моя школьная карьера казалась более скандальной, чем в действительности.
– Серьезно?
– Ага. – Я достаю из пакета белую футболку и вполне нормальные на вид шорты "карго". – Ты не возражаешь, если я опять позаимствую твою машину? У меня дело есть.
Она роется у себя в сумке.
– Ты вернешься к ужину? Будем только ты, я и Рай.
Я улыбаюсь.
– Конечно, если мне готовить не придется.
Мама смеется, бросая мне ключи.
Быстро приняв душ и переодевшись, отправляюсь в противоположную часть города.
Прошлой ночью я хорошо провел время с Харпер, но от галлюцинаций и воспоминаний у меня начинает ехать крыша. Кошмары – тоже хреновое дело, однако они, по крайней мере, случаются, когда я сплю и не представляю опасности для окружающих. Пока. А что, если у меня начнется галлюцинация, когда я буду за рулем? Что, если в результате нанесу вред себе, или того хуже – кому-то другому?
Мой телефон звонит. Это Эдди.
– Чувак, я купил АК-47, – говорит он. – Я, Михальски и Рай собираемся пострелять завтра. Хочешь присоединиться?
Раньше, раз в несколько недель мы всей компанией забивались в чью-нибудь машину и ехали на стрельбище Tucker’s Grade, чтобы выпустить пар, побаловаться с 9-миллиметровыми, поиграть в Грязного Гарри с Глоками, дробовиками и револьвером 38 калибра, принадлежавшим отцу Эдди. Для моего друга АК – серьезная штука, но в Афганистане он есть практически у каждого. У солдатов Афганской национальной армии. Даже у фермеров, большинство из которых, так или иначе, имеет отношение к Талибану. Новизна выветривается после того, как в тебя выстрелят пару раз, поэтому я не особо впечатлен. Но какого черта. Мне нравится стрелять.
– Да, я с вами.
– Ты сейчас где? – спрашивает Эдди.
– На пути к доктору.
– Все в порядке?
– Да, – вру я. – Плановый осмотр.
– Приезжай позже.
– Постараюсь, – отвечаю я, сворачивая на стоянку перед клиникой для ветеранов. Чувствую себя виновато, но сегодня мне не хочется встречаться с Эдди.
***
Пишу свое имя на регистрационной форме. Заметив, что я – случайный пациент, администратор машет у меня перед лицом пальцем с длинным ногтем, покрытым блестящим фиолетовым лаком.
– Лучше заранее записываться на прием. – Судя по акценту, она с Ямайки, а может, с Гаити. – Но присаживайтесь… – женщина смотрит в мою анкету. – Трэвис Стефенсон, я вызову вас, как только кто-либо из докторов освободится.
Я сажусь на красный пластиковый стул в комнате ожидания, забитой людьми, совершенно непохожими на меня. Тут присутствует пара обычных с виду мужчин, но им лет под тридцать-сорок. У одного вместо ноги протез. В другом конце прохода пожилой морщинистый ветеран с металлической тростью, в штормовке и бейсболке с эмблемой авианосца "Саратога", листает старый номер Ньюсуик. От него несет нафталином каждый раз, когда он кашляет. Через два сиденья – худой, подозрительной наружности парень, возможно, лет на пять старше меня. Он не может спокойно усидеть на месте, дергает коленом, раскачивая весь ряд стульев; у него не хватает нескольких зубов.
– Ты в армии? – спрашивает парень, только ответа не дожидается. – Я служил в спецназе. Они завербовали меня сразу из лагеря для новобранцев, потому что у меня уже был черный пояс по бразильскому джиу-джитсу, так что я не нуждался в особой подготовке.
– Да, рад за тебя, братан, – отвечаю я, затем беру журнал, на обложке которого анонсирована статья о войне в Афганистане, надеясь, что незнакомец уловит намек на мое нежелание поддерживать беседу.
– Да, – продолжает он. – Я провел своих ребят через сотни секретных миссий в Африке, и, знаешь, когда взяли Саддама Хусейна? Ту операцию мы провернули.
– Конечно, чувак, как скажешь.
– Я бы до сих пор был в строю, но сломал спину после прыжка с вертолета. Они сомневались, что я вновь поднимусь на ноги, но я выкарабкался, знаешь? Хотя доктора не могут правильно подобрать мне лекарства, потому что я по шесть таблеток глотаю, чтобы избавиться от боли.
– Ага. – Я не утверждаю, что он лжет, но никого не вербуют в спецназ из лагеря для новобранцев, к тому же этот парнишка выглядит слишком молодо для участника всех упомянутых им событий.
Я переворачиваю страницу журнала, и обнаруживаю серию фотографий своей собственной кампании, сделанную фотографом, сопровождавшим нас в течение нескольких недель. Это лишь начало миссии, мы только прибыли в Афганистан и выглядели еще довольно чисто. Тогда бывалые парни называли нас с Чарли и Кевларом духами. Такое ощущение, что с тех пор прошли годы, а не месяцы.
На одном из фото изображены Кевлар и Чарли по пояс в маковом поле. Подпись гласит: "Морские пехотинцы США под обстрелом в провинции Хельманд"; тут могли быть запечатлены любые другие морпехи, но я узнал бы этих двоих где угодно.
Листаю дальше. Следующая фотография занимает полный разворот: морпех, присев на корточки на пыльной дороге, разговаривает с маленькой афганской девочкой, у которой по щекам текут слезы.
Это я.
В тот день во время патруля нас окружила кучка маленьких попрошаек. В основном мальчишки, но среди них была эта девочка; ее столкнули на землю в суматохе.
Уворачиваясь от грязных жадных ручонок, я пробрался к ней. Она плакала, а я ненавижу, когда маленькие девочки плачут.
Женщины тоже, но маленькие девочки в слезах меня просто убивают. Стоило мне присесть рядом, и ее глаза округлились от страха, будто я собирался ее обидеть. Полагаю, вполне понятно, почему девчушка так подумала, учитывая то, что я держал автомат М16, однако от меня ей достался плюшевый жираф. Она прижала игрушку к себе, словно я дал ей живого ребенка, а потом улыбнулась; у нее не было одного из фронтальных зубов.
На этом снимке я был представлен образцовым парнем, завоевывающим сердца и мысли местного населения, только в статье ничего не говорилось о том, как талибы распространяли листовки по ночам, угрожая убить людей, оказывающих нам помощь. Или про то, что большинство местных – и есть талибы. Данный снимок производит впечатление, будто мы что-то изменили к лучшему, хотя я в этом не уверен.
Я смотрю на свое фото, когда медсестра из регистратуры произносит мое имя.
– Стефенсон? Трэвис Стефенсон.
Морпеху с этой фотографии не место здесь – в клинике для ветеранов, среди стариков и обманщиков с пристрастием к обезболивающим. Этот морпех сильный. Он стойкий. Он не сумасшедший.
Я не хочу сидеть в кабинете у психолога, и делиться своими чувствами. А если бы штаб-сержант Леонард, заместитель командира моего взвода, оказался сейчас тут, он бы приказал мне собрать мои долбанные мозги в кучу и забыть обо всем. Ребята, вернувшиеся домой из Германии и Франции после Второй Мировой, ребята, вернувшиеся из Вьетнама… они не говорили о своих войнах. Не посещали психоаналитиков. Они сортировали эти воспоминания в крошечные, потаенные уголки памяти, и жили дальше.
Мне это не нужно.
Сворачиваю журнал в трубочку, засовываю в задний карман, после чего выхожу из здания. Слышу, как позади снова объявляют мое имя.
***
– Итак, Трэв. – Эдди достает АК-47 из кейса. Леденящее чувство страха поднимается по позвоночнику; я замираю на месте. Рационально, до мозга костей знаю, что мой друг в меня не выстрелит, но ладони все равно потеют, пульс учащается. Пальцы сжимаются в кулаки, на случай, если придется его ударить. Как же мне сейчас хочется ощутить в руках свой М16. – Я слышал, ты мутишь с Харпер Грэй.
Страх рассеивается, сменяясь раздражением – из-за себя, потому что поддался панике, из-за Эдди, потому что он болтает о подобных глупостях.
– От кого ты это слышал?
– Пэйдж сказала, ты пытался закадрить Харпер в Шемроке, – поясняет Райан. – А я видел, как она за тобой заезжала прошлой ночью.
Я пожимаю плечами.
– Мы друзья.
Михальски тупо ржет, заглядывая мне через плечо.
– Ну, она очень дружелюбная девушка. – Он подносит кулак к своему рту, имитируя минет. Я ударяю его локтем в живот. Согнувшись пополам, Дерек кашляет. – Черт, чувак, за что?
– За твой рот, – отвечаю я, в то время как Эдди заряжает полную обойму в автомат, снимает предохранитель. – Заткнись.
– В чем проблема? – возмущается Райан. – Всем известно, что Харпер…
– Что? – мой тон, словно острый нож, не предусматривает возражений.
– Дамы, вы не возражаете, если я начну? – перебивает Эдди. Нам с братом остается лишь злобно пялиться друг на друга. Райан сжимает кулаки, будто хочет меня ударить. Можно подумать, я ему позволю. – Мне пока не выдалось шанса из него пострелять.
– Валяй, – говорю я.
Михальски выступает буфером между мной и Райаном; мы отходим от стола, чтобы не мешать Эдди. Я наблюдаю через бинокль, как он выпускает половину обоймы в бумажную мишень в форме человеческого силуэта, стоящую на подставке на расстоянии около ста метров. Бах. Бах. Бах. Подобный звук – резкий, ни с чем не сравнимый – я слышал день ото дня в Афганистане. Мне вновь приходится напомнить себе, что никто не стреляет в меня.
Никто не стреляет в меня.
Из пятнадцати пуль в бумагу попадает не больше шести, в основном по краям. Такая стрельба не нанесла бы непоправимого вреда.
– Проклятье. – Эдди передает автомат Михальски. – Я слышал, что эти штуки не очень точные, но чтобы до такой степени. Дурдом.
Я не заостряю внимание на том, что это, скорее всего, ошибка стрелка. У повстанца, пустившего пулю в моего лучшего друга, не было проблем с точностью АК-47.
Дерек встает на позицию и опустошает оставшиеся в обойме пятнадцать патронов, тоже попадая в цель всего несколько раз. Легкие ранения в лучшем случае. Точно не смертельные.
– С практикой становится проще, – уверяю я, забирая у него АК. Меняю пустую обойму на новую. Райан испепеляет меня взглядом, будто я рисуюсь, или вроде того. Словно стрельба по людям – это не моя работа.
– Каково там? – спрашивает Эдди. – В Афганистане.
– Жарко и грязно летом, холодно и грязно зимой. – Я не могу рассказать про то, что их на самом деле интересует. Каково это – убить человека. Для каждого по-своему. Я ощутил прилив адреналина. Мимолетный триумф. Зато позже, в тишине ночи накатило чувство вины, застав врасплох. Потому что, пусть он и хотел меня убить, я лишил жизни реального человека. Подобные вещи я пытался оставить там, в Афганистане. Иначе как смогу жить с самим собой? – Бесконечный турпоход в ад.
– Правда, что тамошние цыпочки ходят укутанные с ног до головы? – любопытствует Михальски.
Нам редко попадались женщины на улицах, но те, которых мы видели, были в темно-синих чадрах, отчего напоминали призраков.
– По большей части да.
Эдди хихикает.
– Как думаешь, они остаются в них во время секса?
Все смеются, благодаря чему обстановка разряжается. Улыбаясь, я принимаю стойку, упираюсь локтями в стол. Прижимая АК к плечу, ловлю цель. Закрываю глаза, чтобы сконцентрироваться, затем снова открываю.
Возле мишени стоит талиб в черной накидке. На голове у него тюрбан; черный шарф скрывает нижнюю часть лица, так, что видны только глаза. Мусульманская версия бандита с Дикого Запада.
Кажется, мир вокруг меня замедляется. Я слышу смех и разговоры друзей, но слов не разбираю, фокусируясь лишь на мужчине передо мной. Его тюрбан разодран сбоку; оголившаяся кожа покрыта коркой засохшей крови. Я знаю этого человека.
Я его убил.
Пытаюсь моргнуть, чтобы избавиться от видения, только он не исчезает. Рот заполняется солоноватой слюной, как бывает перед рвотой. Мне приходится сглотнуть через силу, сдерживая тошнотворный позыв.
Нажимаю на курок, и все возвращается к привычному ритму.
Пятнадцать выстрелов спустя мертвого мужчины уже нет, а Михальски шумно выдыхает.
– Боже, Трэв.
Руки дрожат, когда передаю автомат брату, однако я сомневаюсь, что кто-либо из них замечает.
– Это было… Ого.
Опустив бинокль, Эдди улыбается мне.
– Ты опасен, чувак.
Я смеюсь в ответ, но чувствую себя далеко не опасным. Сердце трепещется в груди. Переживает ли Кевлар аналогичную хрень? Или Мосс? Если позвоню им и спрошу, признаются ли они?
– Так вот где происходит гомоэротическое сближение между представителями мужского пола на фоне общих интересов? – произносит женский голос.
Это Пэйдж. В лучших традициях образа Расхитительницы Гробниц: оливково-зеленая майка, очки-авиаторы, волосы собраны в хвост на затылке. Она выглядит потрясающе.
– Что ты тут делаешь? – спрашиваю я, засунув руки в карманы в попытке скрыть тот факт, что меня до сих пор потряхивает. Я дрожу.
Пэйдж пожимает плечами.
– Это местечко не назовешь секретным.
Михальски переводит взгляд на Райана.
– Чувак, так не пойдет. – Я редко с ним соглашаюсь, но на сей раз он прав. По негласному правилу на стрельбище всегда собираются одни парни. Я бы никогда не пригласил Пэйдж сюда. – Мы не водим девчонок на стрельбище.
– Какая разница. – Райан отмахивается от него. – Смирись.
– Нет, старик. Нет, – настаивает Дерек. – Это ритуал. Наш ритуал, и ты его нарушил. Так же, как увел у своего брата девушку, пока он был в Афганистане.
Повисает тишина, явно означающая "ох-черт-неужели-он-действительно-это-сказал?".
– Она порвала с ним, прежде чем между нами что-либо произошло, – возражает Райан. – Я не уводил у тебя девушку.
Он хочет в это верить, однако я знаю Пэйдж. И я знаю своего брата. Ему кажется, будто он жил в моей тени, но понимаете, в чем дело? Райан понятия не имеет, насколько легко ему приходится. Он получил все, чего хотел – включая Пэйдж – и ни разу отец не дышал ему в спину, понукая быть сильнее. Быстрее. Лучше.
– Он прав, Рай, – говорю я. – Ты частенько нарушаешь уговоры.
Я имею в виду то, что он пригласил Пэйдж на стрельбище, но ее блестящие губы растягиваются в самодовольной улыбке. Мне не нужно видеть ее глаза, скрытые за зеркальными линзами, чтобы понять – она смотрит на меня. Или понять, о чем она думает.
– Мальчики. – Пэйдж ступает на поле боевых действий, протискиваясь между Михальски и Райаном, словно рефери. – Вы можете поочередно пометить территорию вокруг меня позже.
Эдди, еле сдерживающий смех, давится содовой. Кока-Кола прыскает из его носа.
– Но я уже здесь, так что смиритесь.
Коричневая жидкость, стекающая по подбородку Эдди, вызывает у всех нас приступ хохота. Кроме Райана, который все еще злится. Я сужу по его напряженным плечам, и по манере его стрельбы. Он ни разу не попадает в мишень.
***
Кошмар вырывает меня из забытья. Та же дорога. Та же бомба. То же беспомощное отчаяние, с которым я наблюдаю, как Чарли взлетает в воздух, затем меняюсь с ним местами, вижу афганского мальчика, склонившегося надо мной, пока я умираю. Каждый раз в начале этого сна я надеюсь, что он закончится иначе, но финал всегда одинаков.
Я знаю, что больше не усну, поэтому сажусь за стол, включаю ноутбук, начинаю искать в интернете (и с легкостью нахожу) фотографии и видео своего отряда. Некоторые сделаны репортерами, повсюду нас сопровождавшими, некоторые – сослуживцами. Тут сотни фотографий, но я ни одной не видел прежде.
Запечатлены все. Чарли. Клифтон "Лыжник" Кралевски. Джаред "Голодающий Марвин" Перумал. Пералта. Я. Заметив фото, где Кевлар гоняется за козой по периметру лагеря, смеюсь вслух. Помню тот день, потому что Чарли тогда крикнул: "Ой, глядите, парни, Кеннет наконец-то нашел себе подружку!", а мы были настолько физически и морально измотаны, что ржали до тех пор, пока слезы из глаз не покатились. В подписи к снимку упоминается лишь про скуку, одолевавшую нас между патрулями, но не про длительную дискуссию на тему "Съесть или не съесть козу".
На другом снимке – мой взвод в Кэмп Бастион перед высадкой в Марджа. Мы просто ждали. Кевлар то и дело перепроверял свой автомат, чтобы убедиться, что он хорошо смазан. Чарли слушал Боба Марли на айподе. Я натянул свою вязаную шапку на глаза, чтобы блокировать свет, и пытался уснуть, несмотря на невыносимое ожидание неведомо чего и храп сидевшего рядом парня.
На следующей фотографии Лыжник бреется, поставив зеркало на земляной вал и используя воду из бутылок, чтобы смыть остатки пены. Он любил петь во время бритья, но всегда менял слова. Сильнее всего мы смеялись, когда он заменил строчку "я не силен в социальных навыках" на "я не силен в подливах для сосисок" в песне Гарта Брукса "Friends in Low Places".
Я смотрю видеозапись того, как наш отряд обстреливает снайперскую позицию талибов (помню, тогда пуля пролетела буквально в нескольких сантиметрах над моей каской), когда дверь моей спальни открывается.
– Что ты здесь забыла? – спрашиваю, в то время как на экране Мосс, шустро обогнув разрушенную стену, открывает огонь. Так странно смотреть на то, что мы делали в прошлом. Странно, что эти моменты зафиксированы на видео, но люди, смотрящие записи, даже не представляют, что Чарли мертв.
– Как ты догадался, что это я? – руки Пэйдж скользят по моей груди, ее хвост а-ля Лара Крофт спадает мне на плечо. Мне ненавистно то, что она по-прежнему оказывает столь мощный эффект на меня.
– Ты не постучала. – Мой взгляд прикован к видео до последней секунды, но Пэйдж разворачивает мое лицо к себе, а потом остаются только губы, язык, и… Знаю, мне пора с этим завязывать. Однако все равно не останавливаюсь.
Чарли был со мной в тот день, когда от нее пришло письмо с посылкой. Я разрешил ему прочитать после того, как остальные ребята расхватали порно и сигареты, словно рождественские подарки.
– Это жестоко, Соло. – Чарли передал мне сигарету, и я сделал долгую затяжку.
– Ага. Такая уж Пэйдж.
– Ты в порядке? – спросил он. – Тебя обнять, или типа того?
Я тихо хохотнул.
– Не, я в норме.
Я был в норме в Афганистане. На другом конце мира вся эта драма меня не касалась. А сейчас, после возвращения домой, Пэйдж оказалась рядом, и я стал сомневаться, что именно к ней чувствую. Хотя причина, скорее всего, в том, что мой мозг превратился в масло после секса.
– Пэйдж?
– Хммм? – Она не отрывает глаза.
– Ты же не хочешь опять сойтись, да?
– О, Боже, нет. – Пэйдж тихо смеется, из-за чего кровать слегка вибрирует. – Ты думал, я этого добиваюсь?
– Нет.
– Это просто секс, Трэвис.
– Думаешь, Райан тоже так решит? – Я встаю с кровати, натягиваю шорты. Желание сбежать овладевает мной. Мне не нравится, кем я становлюсь с Пэйдж. Нужно прекращать эту хрень.
– Ему не обязательно знать.
– Не в том суть. – Роюсь в ящиках, пока не нахожу чистый CD-диск, затем вставляю его в дисковод. – Почему ты у меня в комнате, а не у него?
– Не знаю, – отвечает она. – Вероятно потому, что ты никогда не отказываешь.
– Тебе пора уходить. – Компьютер шумит, пока скачанные фотографии записываются на диск. Я надеваю футболку. Пэйдж не двигается с места. – Живо.
– Что с тобой сделала морская пехота, Трэв? Раньше ты был гораздо веселее.
Нажимаю клавишу, диск выскальзывает из дисковода. Щупаю свой задний карман, убеждаясь, что бумажник на месте, на босую ногу обуваю новые кроссовки, которые купила мама, и направляюсь к двери.
– Выйдешь отсюда самостоятельно, – говорю я. – И не забудь положить ключ туда, откуда взяла.
Я еду в круглосуточный супермаркет Walgreens на Сан-Карлос. У них есть фотоавтомат, с помощью которого можно самостоятельно распечатать фотографии. В магазине пусто, за исключением кассирши, сидящей прямо на прилавке; ее загорелые ноги в знакомых ковбойских сапогах свисают с края стойки. Лэйси Эллисон.
В средних классах мы ездили в школу на одном автобусе. Помню, ее остановка располагалась неподалеку от захудалого трейлерного парка у моста, ведущего к пляжу Форт-Майерс. Никто не хотел сидеть рядом с Лэйси, потому что от нее воняло мочой, а Михальски называл ее ДБЗ – девочка с бесплатными завтраками. Она была настолько бедна, что получала бесплатное питание. Лэйси уже начинает выглядеть потасканно, хотя ей едва исполнилось восемнадцать.
– Привет, Лэйс.
– Трэвис Стефенсон. – Она спрыгивает со стойки и кладет руку мне на грудь. Все ее полтора метра в кепке преграждают мне путь к автомату. – На два слова.
– Разумеется.
– Харпер сказала, ты ходил с ней на пляж прошлой ночью.
– Ходил, – отвечаю я. – Какие-то проблемы с этим?
– Пока нет.
– На что ты намекаешь?
– Она моя подруга, Трэвис, – говорит Лэйси. – Я и Эмбер… Харпер не такая, как мы, но она не судит. Я не знаю человека лучше нее, и если ты разобьешь ей сердце, я тебя убью.
Я улыбаюсь ей.
– Принято к сведению, мэм.
– Я серьезно! – Она пытается толкнуть меня, но недостаточно сильна для этого. Хотя мне нравится ее неистовая искренность; я уважаю Лэйси за это. – Не разбей.
Я киваю.
– Не разобью.
– Ты сейчас так говоришь. – Она снова усаживается на прилавок. – Только не забывай, что случилось, когда Харпер позволила тебе поцеловать себя в прошлый раз.
Очень дельное замечание.
Лэйси не беспокоит меня, пока я распечатываю фото, однако предлагает бесплатную бутылку Колы спустя примерно час.
– Бракованная. – Она указывает на едва заметный скол на дне бутылки. Никаких признаков протечки. – Если не выпьешь, мне придется ее выкинуть.
Немногим позже байкер из Шемрока заходит в супермаркет, явно по пути из бара домой. Лэйси соскакивает со стойки, радостно взвизгнув, и бросается на него. Они целуются без остановки минуть десять; отрываются друг от друга только когда появляется покупатель с пакетом карамелек и пачкой Дорито.
Когда я заканчиваю и расплачиваюсь, она позволяет мне использовать ее скидку сотрудника.
– Спасибо за покупку в Walgreens, – заявляет Лэйси с каменным лицом, затем указывает на меня пальцем. – Помни о том, что я тебе сказала.
Она бросает взгляд на своего бойфренда-байкера, как бы намекая – мне следует опасаться. Я бы одолел его в драке, но, полагаю, не в том суть.
– Помню.
Я пока не готов вернуться домой, поэтому еду в Вафельный Дом, чтобы посмотреть, работает ли Харпер. Официантка за стойкой говорит, что у нее сегодня выходной. С чувством легкого разочарования заказываю кофе "с собой".
– Ты опять меня преследуешь? – Харпер врезается в меня плечом, подойдя сзади. На ней черная футболка с Social Distortion и выцветшие красные шорты. У меня была похожая футболка, только ее смотрится гораздо лучше.
– Я сюда первым приехал. Так что, кто кого преследует?
– Не льсти себе, Стефенсон, – отвечает она. – Я пришла за зарплатой.
Я жду, пока Харпер скрывается за дверью, ведущей в офис. Она возвращается меньше чем через минуту с чеком в руке. Расплатившись за свой кофе, провожаю ее до машины.
– Чем занимаешься сегодня? – интересуется Харпер, прислоняясь спиной к двери, словно не торопится уезжать. Я получаю тонну чертовски положительных сигналов от нее.
– Пью кофе, сплю, после этого мой день абсолютно свободен, – говорю я. – А что? Ты приглашаешь меня на свидание?
– Только в твоих снах.
– Если бы мои сны были о тебе, Харпер, то перспектива засыпать по ночам казалась бы более заманчивой.
Ее щеки розовеют.
– Что это значит?
– Ничего. – Я сокращаю дистанцию между нами, обнимаю ее лицо ладонями. И целую ее. Проходит вечность. А может, всего пара минут. Трудно сказать. Я ощущаю, как напротив моей ноги у нее в кармане вибрирует телефон. Харпер смеется, не отрываясь от моего рта, и говорит, что ей пора.
– Хочешь куда-нибудь сходить вечером? – спрашиваю я.
Она садится в Лэнд Ровер, захлопывает дверцу. На мгновение думаю, что Харпер дает мне от ворот поворот, однако стекло с водительской стороны опускается.
– Да.
***
Пэйдж и след простыл, когда я добираюсь до дома, а мама и Райан еще не проснулись. У себя в комнате просматриваю стопку фотографий, находя наиболее понравившиеся. Одна из них – где мы с Чарли играем в "Камень-Ножницы-Бумага", чтобы решить, кто первым прочтет новейший (для нас) номер Плейбоя. На снимке Чарли выбирает камень, а я – ножницы, теряя в итоге шансы на Мисс Март. Мы все решали с помощью этой игры, и лишь сейчас до меня доходит, что Чарли практически постоянно останавливался на камне. С помощью чертежной кнопки, найденной в закромах прикроватной тумбочки, прикрепляю фото к стене над кроватью.
Выглядит странно, чужеродно. Этой фотографии не место среди флаеров и постеров. Как можно быстрее отодвигаю кровать от стены, срываю все, пока кроме фото ничего не остается. Потом спускаюсь в кухню.
Папа стоит возле раковины в спортивных штанах, пьет воду из бутылки, глядя из окна на реку Калусахачи.
– Что ты делаешь? – Неодобрение слышится в его тоне. Словно поиск кнопок в кухонных ящиках входит в список недопустимого для него поведения.
– Это ты что делаешь? – бросаю в ответ с теми же интонациями. – Я думал, мама тебя вышвырнула.
– Не твоего ума дело, Трэвис, – отвечает отец. – И, если на чистоту, твой притворный образ блудного сына начинает терять актуальность.
– Я не притворяюсь.
– Между прочим. – Папа закрывает бутылку крышкой и ставит ее обратно в холодильник. – Сомневаюсь, что Райан будет рад услышать о поздних визитах Пэйдж. Поэтому, как насчет того, чтобы ты не совал нос в мои дела, а я не буду лезть в твои.
Черт.
Поднимаясь по лестнице обратно к себе в комнату, изо всех сил сдерживаю желание развернуться и несколькими ударами стереть эту самодовольную ухмылку с его лица. Вместо этого прикрепляю все 243 фотографии на стену, словно покрывая ее маленькими окошками, возвращающими меня в то место и время, когда я не чувствовал себя таким неприкаянным.
Конечный результат выглядит не очень аккуратно. Ряды неровные, к тому же отец взбесится, если увидит 243 дыры от кнопок в своих бесценных стенах. Я думал, мне от этого станет лучше, но нет.
Падаю на кровать.
Прежде чем закрываю глаза, вижу Чарли, сидящего на моем стуле.
– Проваливай, Чарли. Я сейчас не в настроении для подобного дерьма.
Он ничего не отвечает и не исчезает. Просто сидит, смотрит на меня.
– Проваливай к чертям! – ору я, со всей мочи швыряя в него подушку. Она сбивает лампу со стола. Абажур сминается, лампочка разбивается при столкновении с полом.
Моя дверь распахивается. Мама врывается в комнату, лихорадочно жестикулируя.
– Все в порядке? Я слышала удар. Ты поранился?
– Уйди. – Не уверен, кому говорю – ей или Чарли, но моего друга уже не видно, а мама начинает собирать осколки лампочки, осторожно складывая их на ладонь.
– Трэвис, твой папа…
Она пытается предложить какое-то объяснение, однако мне ничего не хочется слышать.
– Я не хочу об этом говорить. Вообще. – Поворачиваюсь к стене, слушая, как мама молча подбирает стекло. Если она и замечает стену, то не упоминает о ней. Я притворяюсь спящим, пока она не выходит из комнаты.
