Текст книги "В преддверии философии. Духовные искания древнего человека"

Автор книги: Торкильд Петер Рудольф Якобсен

Соавторы: Джон Уилсон,Генри А. Франкфорт
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

Древние египетские цари, жившие в тот период, когда складывалась национальная культура, поощрялись к проявлению своих индивидуальностей, как составных частей божественного и человеческого порядка, к которому они принадлежали. Здесь на первый план выдвигалось личное правосудие, а не безличный закон. Мы займемся концепцией правосудия в следующей главе, посвященной рассмотрению «жизненных ценностей»; пока читатель должен поверить, нам на слово, что египетское слово маатозначает «правосудие», один из существенных атрибутов египетского государства, и что это правосудие, видимо, не было кодифицировано в виде статутов и прецедентов, а выражалось в праведности суда в отношении к личностям и казусам. Правитель, отправлявший правосудие, должен был отправлять его с учетом нужд, лежавших, по существу, вне прямых задач правосудия. На государстве, таким образом, лежала ответственность за проявление инициативы, направленной на удовлетворение национальных нужд.

Мы не будем приводить доводов в защиту того утверждения, что власть была личной и гибкой – если угодно, отеческой, – а ограничимся лишь несколькими примерами протеста против суда бездушного и неправого. Упоминавшийся выше крестьянин, боровшийся против несправедливости, не подчинился униженно решению судьи; вместо этого он горестно воскликнул: «Итак, сын Меру (продолжает) идти по ложному пути!» и разразился горькими упреками, сетуя на то, что у высокопоставленного чиновника нет руководящих принципов, что он подобен городу без градоначальника или судну без кормчего ⁴² . Подобным же образом Рамзес II, покинутый в битве, восстал в гневе против верховного бога Амуна и вскричал: «Что с тобой, отец мой Амун? Разве отец забывает своего сына? Разве я делал что-либо помимо твоего ведома?» и продолжал перечислять благодеяния, которые он оказывал богу и которые заслуживали лучшей оплаты ⁴³ . Здесь нет покорства ни судьбе, ни неисповедимым замыслам богов; здесь – негодующее сознание того, что личные достоинства должны быть вознаграждены. Нетрудно множить примеры из раннего периода египетской истории, показывающие, что правители действовали не в рамках бездушного следования букве закона и обычая, а как свободные личности.

Разумеется, существовал предписанный канон для идеального царя и имелись свято чтимые прецеденты. Рассмотрим некоторые из предписаний, обязательных для хорошего правителя. Оказывается, он должен быть сочетанием любви и страха, которые египтяне считали дополнительными цветами одного и того же спектра. Хорошее правление было отеческим, и принцип карающего руководства поддерживался всеми. Это не так уж фантастично, как может показаться поколению, выросшему в условиях прогрессивного обучения. Египетское слово «учить» означает также «наказывать», и, видимо, положение «кого бог любит, того и карает» было близко сердцу каждого. Доброе правление состояло из власти, данной от бога, и богоподобного великодушия.

В предыдущей главе мы рассмотрели текст «Мемфисского богословского трактата», в котором неизменными принципами созидания были сердце, зачинавшее мысль, и язык, порождавший приказание. В этой связи мы упомянули о двух родственных атрибутах бога солнца, которые сами по себе олицетворялись как божества: Ху, «повелительное изречение», или повелительная речь, которая наделяет бытием какую-либо ситуацию, и Сиа, «постижение», последовательное осознание идеи, объекта или ситуации. Это – богоподобные качества: осознание чего-либо в целостных и конструктивных понятиях и последующее властное речение, творящее нечто новое.

Эти два качества не были присущи одному только богу солнца; они были также атрибутами царя. Фараону говорили: «Ху (божество мудрого решения) – то, что в твоих устах, и [Сиа (божество постижения) – то, что в твоем сердце]» ⁴⁴ . Можно процитировать два других текста, в которых эти два качества – постижения и приказания – выступают как важнейшие царские характеристики ⁴⁵ , однако нам интереснее тот факт, что в некоторых текстах к этой комбинации, требовавшейся правителю, прибавлялся третий компонент. В двух отрывках, «Власть, познание и истина – у тебя, царь» ⁴⁶ и «Ху – в твоих устах, Сиа – в твоем сердце, а язык твой – святилище справедливости» ⁴⁷ , слово маат,«справедливость», или «праведность», или «истина», добавляется в качестве нравственного контроля, который должен сопровождать разум и власть.

Справедливость была качеством, ведшим хорошего правителя к престолу. В годину народной смуты пророчествовали, что придет царь, дабы объединить Обе Земли, «и правда займет свое место, и кривда подвергнется изгнанию» ⁴⁸ . Некий поэт, ликующий по поводу восшествия на престол нового царя, воскликнул: «Правда прогнала неправду!» ⁴⁹ , другими словами, настали должные времена, что следует из дальнейших слов: «и порядок стал (букв.: спустился) на свое место» ⁵⁰ . Ежедневно царь приносил правду в качестве жертвы богу; это символизировалось воздаянием маленького иероглифа богини Маат, «Истины» или «Справедливости». В силу этого ежедневного ритуального жертвоприношения правосудие постепенно превращалось в чистую формальность и могло отправляться посредством буквалистского следования закону или ритуалу.

Однако существовала и постоянная уверенность в том, что справедливость есть нечто большее, нежели простое и беспристрастное соблюдение правил, что она заключается в том, что-бы делать больше предписываемого. Наиболее пространное рассуждение о справедливости ссылается на божественный закон, отождествляя справедливость с добродетелью: «Ведь правда пребывает до века, она нисходит вместе с тем, кто поступает в соответствии с ней, в преисподнюю, когда совершается его погребение. (И) когда он предан земле, его имя не изглаживается на земле; его вспоминают за добрые дела. Таково предписание Слова Божия» ⁵¹ . Автор связывал справедливость с золотым правилом, предписывающим делать другим то, что можно ожидать от них. «Делай (добро) тому, кто делает (добро), для того, чтобы он (снова) делал (его). Это означает: благодарить человека за то, что он делает; это означает: отвести удар прежде, чем он будет нанесен» ⁵² . Развивая мысль еще далее, автор осуждал несправедливость как нечто, заключающееся лишь в минимальном исполнении долга, как если бы паромщик настаивал на плате, еще не перевезя пассажиров через поток. Обращаясь к равнодушному судье, он говорил: «Ведь ты [подобен] перевозчику, который переправляет (только) того, кто имеет плату за перевоз, человеку честному, у которого честность хромает» ⁵³ . Такая бездушная власть, которой не хватало отеческого благоволения, была в действительности отсутствием власти: «Ведь ты подобен городу без правителя, кораблю без капитана, шайке без вожака» ⁵⁴ . В текстах настойчиво подчеркивалось, что правитель должен творить суд, считаясь с человеческими нуждами, а не на основе корыстных соображений. Вдумчивое осознание ситуации, способность властно приказывать и неуклонная справедливость составляли три главных атрибута власти, а подлинное правосудие включало в себя элемент милосердия.

Пожалуй, нам достаточно указать всего лишь один текст, который подытоживает сочетание благосклонности и силы, характерное для хорошего правления, осуществляемого царем. Это – инструкция, которую высокий чиновник оставил своим детям ⁵⁵ . «Преклоняйтесь перед царем Немаатре, живущим вечно, и сообщайтесь с его величием сердцами вашими. Он – познание в сердцах ваших, ибо глаза его отыскивают всякого. Он – Рэ, чьи лучи дают зрение, он – тот, кто освещает Обе Земли ярче, чем (это делает) солнечный диск. Он – тот, кто делает землю зеленее, чем (это делает) разлив Нила. Он наполнил Обе Земли силой и жизнью. Ноздри застывают, если он склоняется к гневу, поэтому он спокоен, чтобы можно было дышать. Он дает пропитание тем, кто следует за ним. Царь есть каи его уста – изобилие, это означает, что он созидает то, что необходимо создать».

Отождествление царя с ка,как с созидательным и производящим началом, заслуживает краткого пояснения. Кабыло той отдельной частью личности, которая планировала и действовала для остальной части личности. В изобразительном плане капоказывалось в виде рук, протянутых для поддержки и защиты. Оно рождалось вместе с человеком в качестве тождественного близнеца, сопровождало его на протяжении всей жизни в виде поддерживающей, созидательной силы и предваряло его в смерти для того, чтобы подготовить ему успешное существование в загробном мире. Трудно предложить краткий перевод этого понятия; впрочем, нам нравится термин «жизненная сила», который используют некоторые авторы. В другом месте о царе опять говорится: «Ка добрый, делающий праздничными Обе Земли, творящий пропитание всей страны» ⁵⁶ . Таким образом, правитель рассматривался как конструктивная жизненная сила Египта, созидающая и поддерживающая его.

Вернемся к нашему тексту: «Он – Хнум для всякого, создатель, созидающий людей. Он (величественная богиня) Бастет, что охраняет Обе земли, (но) тот, кто поклоняется ему, избегнет руки его. Он (карающая богиня) Сехмет для того, кто нарушит его повеление, (но) он мягок с тем, кто находится в затруднении». В этих двух последних формулировках мы находим характерный баланс покровительства и силы, наказания и великодушия. Текст заканчивается внушительным напоминанием, что верность царю означает жизнь и успех, а неверность означает гибель. «Сражайтесь во имя его, будьте чисты для жизни его, и вы будете свободны от всякого греха. Тот, кого царь возлюбил, станет блаженным (духом), но не найдется гробницы для того, кто восстанет против его величия: тело его будет выброшено в воду. Если вы будете поступать так, тела ваши будут здоровы. (Поэтому) поступайте так всегда».

Правитель не только был постоянно побуждаем к тому, чтобы сдвинуться в направлении положительного полюса правосудия, но и в той же мере к тому, чтобы отдалиться от негативного его полюса, заключающегося в использовании власти по произволу. Наказания за нарушения правил были, конечно, необходимы, однако в той же мере было необходимо удерживать от излишнего применения силы. «Остерегайся карать неповинного. Не убивай – бесполезно это тебе. Наказывай битьем и заточением, и порядок воцарится в стране». Единственное преступление, заслуживающее смертной казни, – государственная измена. «Казни только мятежника, чьи замыслы обнаружены, ибо ведом богу злоумышляющий, и покарает его <бог кровью его» ⁵⁷ .

Царские чиновники

Наше изложение было посвящено идеалам хорошего правления, олицетворенным в личности царя. Только из протестов мы узнаем, что на практике существовала ситуация, при которой царь был вынужден передать власть и руководство другим лицам и при которой развитие государства вело к образованию корыстной и продажной бюрократии. Вообще говоря, мы могли бы оставить этот вопрос без внимания, так как эта глава посвящена функциям государства, как они понимались людьми, а функции эти суммированы в идеалах, установленных для хорошего правителя. Но было бы несправедливым оставить у читателя впечатление, что египтяне были настолько преданы законам, что успешно применяли их на практике. Власть подвергалась постоянному дроблению, разбивалась на второстепенные должностные функции и должностных лиц, до тех пор пока низшие чины не оказывались далеко отодвинутыми от бога-царя> воплощавшего добрые начала правления.

В стране, где должности множатся, далеко выходя за пределы личной подотчетности, целью становится синекура, обеспечивающая потенциально высокие доходы. До нас дошло много древнеегипетских документов, убеждающих молодого человека стать писцом или государственным служащим, так как это работа почетная, чистая и легкая. «Помести писания (или: письмо) в сердце свое, и будет защищено тело твое от работ всяких и ты будешь чиновником превосходным» ⁵⁸ . Другие виды деятельности были обременительны: «…кроме писца! (Ведь) это он взимает оброки (букв: правит работой, подразумевается, подлежащей сдаче в казну) со всех и каждого, тогда как ему засчитывается работа письмом и нет у него никаких налогов» ⁵⁹ .

Этому внутреннему пренебрежению к ответственности сопутствовало ощущение, что служба должна обеспечивать побочные доходы. До нас дошел трогательный рассказ о бедном человеке, попавшем в суд без поручителя; судья занимается вымогательством у него, и он слышит крик: «Серебро и золото для писцов!.. Одежды для служителей!» ⁶⁰ . В такой ситуации он вполне мог вскричать: «Вор, разбойник, грабитель – вот кто (эти) сановники, поставленные для того, чтобы бороться с несправедливостью. Прибежище для насильника – вот кто (эти) сановники, поставленные для того, чтобы бороться с ложью!» ⁶¹ . Под давлением циничных и продажных чиновников простой человек стонал: «Будет страна мала, а ее руководители многочисленны; она будет опустошена, хотя ее доходы велики. Зерна будет мало, а мера велика, и будут его отмерять с излишком» ⁶² .

Конечно, здесь есть преувеличения и в ту и в другую сторону, картина идеального справедливого правления всегда оставалась недостижимой, а продажность правящего класса была различной в разные эпохи и у разных его представителей. Египет никогда не был всецело благородным или всецело продажным. Определение того, что такое справедливость, и конфликт между нравственной справедливостью и судебной практикой властей были в стране вечными предметами спора.

Нам часто трудно судить, основаны ли протесты против коррупции на высоких нравственных принципах, или представляют собой политические приемы, нападки оппозиции на правящую партию. Например, египетский чиновник доносил об ограблении гробниц Двадцатой династии, к которому, безусловно, были с выгодой для себя причастны высшие власти. Был ли протестующий чиновник полон искреннего негодования против осквернения священного имущества и циничного участия в этом его коллег? Или он не получил свой «ломоть» и пытался «прижать вою шайку»? ⁶³ . Была ли величественная революция Эхнатона против всеобъемлющего контроля старых имперских богов – революция, чьим лозунгом была маат,«справедливость», – нравственным протестом против злоупотребления властью, или попросту политическим ходом? На эти вопросы мы не можем дать окончательного ответа; ситуация не поддается простому произвольному анализу, а наши ответы могут основываться на наших личных предрассудках. Я, например, человек безнадежно романтичный и доброжелательный; играли ли свою роль политические мотивы или нет, я верю в то, что людьми двигал праведный гнев против злоупотреблений. Божественный порядок, приравнивавший человека к богам, требовал, чтобы в людях было нечто божественное. А справедливость была пищей, поддерживавшей жизнь богов.

Поскольку, согласно официальному учению, царь был государством и поскольку ему приходилось передавать другим свою власть и ответственность, то будет поучительным посмотреть, в каких словах он передавал власть своему верховному чиновнику, визирю. В этих словах были сформулированы принципы власти, с одной небольшой оговоркой. Передаваемая власть делает больший упор на том, как отправляется власть, нежели на том, почему. Она будет осуществляться скорее в атмосфере закона и прецедента, нежели в атмосфере неограниченной актуальной справедливости. Для чиновника закон и справедливость могут совпадать.

Тем не менее визирь занимал достаточно высокое положение, чтобы поступать иногда по собственному усмотрению, и имеется свидетельство, что лучшие визири чаще играли по слуху, чем по нотам. По крайней мере так мы понимаем управление страной «своими пальцами». Текст, о котором идет речь, – гимн к богу Амуну-Рэ, как к чиновнику, к которому может обратиться всякий, кто беден и беспомощен. «Амун-Рэ… визирь обездоленных! Он не принимает даров неправого, не говорит с тем, кто приводит свидетеля, и не смотрит на того, кто обещает. Амун судит эту страну пальцами своими (= пишет приговоры) и говорит с сердцем (букв.: к сердцу). Он судит неправого и помещает его ошую, а правого одесную (букв: на восток – на запад, синонимы левой и правой сторон; ориентир по небу-корове, стоящей головой к югу; на западе мир блаженных умерших)» ⁶⁴ . Божественный образец для чиновника выдержан скорее в терминах справедливости и нужд, нежели закона и собственности.

Вводя визиря в должность, царь должен был сделать несколько общих напутствий касательно духа власти в отличие от практики управления.

«Будь внимательным относительно Палаты верховного сановника (= визиря) и бдительно следи за всем происходящим в ней: смотри, это устой земли всей. Смотри, что касается должности верховного сановника, смотри, это отнюдь не сладость, смотри, это горечь, подобно желчи. Смотри, это не благосклонность к чиновникам судов (= судьям) и не сотворение себе сторонников в людях всяких… Да смотришь ты за тем, чтобы делалось всё – (букв.: за свершением вещей всяких) в соответствии с тем, что в законе, и за тем, чтобы делалось все по правилам своим…»

Действовать сообразно закону и прецеденту следовало по той причине, что государственный служащий не может скрыть свои действия от общественности. «Смотри, что касается судьи (букв.: чиновника, служащего, подразумевается судебное дело), тогда сообщаешь [ты] воде и ветру (т. е. всему свету) о всем том, что он делает, смотри, невозможно, чтобы осталось неизвестным совершенное им… Смотри, убежище чиновника – делание всего согласно предписаниям в выполнении сказанного (= приговора царя)» ⁶⁵ .

До сих пор в наставлениях почти не было нравственной мотивации. Визирь действует на виду общественности, и «горечь» его службы заключается в жестком применении закона. Дальнейшее изложение выказывает ту же суровость, хотя акцент переносится на неуклонную беспристрастность в отправлении закона. «Это мерзость (для) бога, пристрастность и это правило (букв.: учение), и ты должен поступать соответственно. Да смотришь ты на того, кто близок к тебе, так же как на того, кто далек… Не гневайся на кого-либо несправедливо. Гневайся (только) на то, из-за чего следует гневаться. Внушай страх к себе, чтобы тебя боялись, (ибо) чиновник – это (только) чиновник, которого боятся». Это звучит сурово и, должно быть, поэтому смягчено словами предостережения: «Смотри, уважение к чиновнику (вызывается тем), что он творит правосудие. Смотри, если человек внушает к себе страх миллионы раз, но в нем есть нечто неправое, известное людям, то никогда не скажут (букв.: не могут сказать) о нем: Это человек!.. Смотри, да соединишь ты отправление этой должности с творением правды (букв.: то, что ты отправляешь эту должность, с тем, что ты творишь правду)» ⁶⁶ .

Таковы условия хорошего правления в изложении царя, наставляющего своего первого чиновника. Они несколько формальны; справедливость заключается в бесстрастном отправлении закона, а не в исправлении человеческой несправедливости. Слова самого визиря, повествующего о своей деятельности, лишь частично смягчают это впечатление: «Я судил просителя беспристрастно, не обращал я ухо свое (букв.: висок свой) дающему взятку… но я спасал робкого от наглеца» ⁶⁷ . Здесь появляются следы милосердия, но подчеркивается лишь неподкупность и беспристрастность. Возможно, причина в том, что справедливость вне закона не могла быть передана одним человеком другому, но каждый мог решать для себя, когда он может отступить от закона, чтобы достичь справедливости. Возможно, причина в том, что познание, повелительное высказывание и справедливость были характеристиками божественными, которые были присущи лишь божественному фараону. Как; бы то ни было, для представителя рода людского было безопаснее найти «укрытие» в «соответствии установлениям». С другой стороны, полная свобода действовать в соответствии с легальными установлениями или помимо них могла быть предоставлена божественному фараону, который сам был «владыка-судьбы, сотворивший удачу (букв.: rnnwtt, богиня удачи, счастья, изобилия)» ⁶⁸ . Такой фараон, беспрепятственно осуществляя познание, приказание и справедливость, мог внушать эти парные качества хорошего правления: любовь и страх.

Мы увидели в этой главе, что вселенная была едина по существу и что царь был точкой соприкосновения людей и богов в качестве божественного правителя, облеченного заботой о государстве. Мы видели, что ответственность его, как пастыря, за свой народ подразумевала равновесие силы и нежной заботы. Мы видели, что царь должен был осуществлять творческое понимание способности отдавать правильные распоряжения и отправлять справедливость, которая представляла собой нечто большее, чем закон. Его чиновники были больше связаны законом и прецедентом, но божественные свойства царя предоставляли ему действовать свободно с целью осуществления справедливой власти.

К этой дискуссии относится ряд вопросов, на которые мы еще не ответили. Они имеют отношение к нравственным задачам государства, лежащим вне аспекта государства как собственности. Эти проблемы включают цели личной и общественной жизни и нравственные различия между добром и злом. Займемся некоторыми из этих вопросов.