Текст книги "Бедная богатая девочка"

ISBN 978-5-7024-2691-4

Аннотация

На первый взгляд Эмили Бертли можно лишь позавидовать: вроде бы безоблачное детство и юность, любящие ее и друг друга родители, положение в обществе и верный поклонник... Но ничего этого на самом деле нет, и Эмили чувствует себя глубоко несчастной.

Отправившись на поиски свободы и настоящей любви, она обнаруживает, что жизнь гораздо сложнее, чем кажется, а истина – гораздо ближе...

Тори Андерсен

Бедная богатая девочка

Пролог

– Итак, леди и джентльмены, я повторяю номер билета, который выиграл джекпот в сегодняшней лотерее...

Эмили еще раз взглянула на клочок бумаги, лежавший на журнальном столике, потом медленно подняла глаза на экран телевизора, где крупным планом показали восьмизначное число, а ведущий еще раз прочитал его вслух.

Совпадение было стопроцентным, сомнений быть не могло: только что она, Эмили Бертли, выиграла миллион двести тысяч долларов. Это был джекпот за последние два месяца.

Миллион двести тысяч! Все-таки это большая сумма. Даже очень большая. Она уже забыла, когда в последний раз в их семье водились такие деньги. Миллион двести тысяч!

Эмили нахмурилась: она не собиралась выигрывать так много, когда покупала билет! Просто хотела раздать долги, помочь маме... Взяла случайно, наобум, в первую попавшуюся лотерею, потому что пожалела продавца. Словно в тумане увидела она позавчерашний вечер, молоденького парнишку, стоявшего возле ворот парка с небольшим лотком, увешанным коробками и рекламными флажками.

– Лотерея! Лотерея! Возьмите хотя бы один билет, не пожалеете!

Она почему-то остановилась, словно и правда раздумывала, стоит ли брать билет.

– О, девушка, ну пожалуйста! Меня уволят, если я не продам сегодня ни одного! – И, увидев замешательство в глазах Эмили, быстро схватил листок из коробки и сунул ей в руку. – Вот беспроигрышная лотерея! Всего пятнадцать долларов! Смотрите, я уже оторвал вам лист!

– Пятнадцать долларов?! А подешевле...

Но тот уже вошел во вкус.

– Смотрите, вот порядковый номер вашего бланка, а эту таблицу надо заполнить... Всего пятнадцать, ну?! Девушка! Билет уже ваш.

Кого-то он сильно напоминал, но она никак не могла сообразить, где и когда видела это лицо. Будто загипнотизированная, Эмили достала и отдала деньги, потом всю дорогу домой жалела об этом. А теперь – извольте: миллион двести тысяч.

– ...А также проверить на нашем сайте! – радостно продолжал ведущий. – Или позвонить по телефону...

Она выключила телевизор и задумалась. Да, все это очень странно и неожиданно. Настолько неожиданно, что настораживает. Кстати, этого мальчика-продавца, равно как и лоток, с тех пор никто не видел в парке. Может, они, как посланники Провидения, появились лишь затем, чтобы Эмили купила счастливый билет.

А счастливый ли?

Впрочем, ничего страшного. Все только к лучшему. Она наконец выплатит годовой долг за студию, вернет ее владельцам и уедет из Вашингтона. Эмили вдруг словно очнулась.

Бог ты мой, о чем тут думать! Я же теперь свободна!

Это было озарение. Прижав обе руки к груди, она смотрела в пространство счастливым взором. Наконец-то у нее есть право... нет, у нее есть повод, всего лишь ничтожный повод расстаться с мамой и начать свою жизнь.

Если, конечно, не поздно.

1

«Дорогая тетя Ло!

Мне бесконечно стыдно оттого, что мы так давно не переписывались и не виделись с тобой. Конечно, ты вправе на нас с мамой обижаться. Однако ты сама когда-то пошутила, что о существовании родственников вспоминаешь лишь тогда, когда наступают крайние обстоятельства.

Кажется, последний раз мы встречались на похоронах отца? Да, это было семь лет назад. Чуть позже ты предлагала мне перебраться к тебе в Нью-Йорк, но я отказалась, потому что не хотела оставлять маму одну... Время лечит любые сердечные раны. Теперь мы смогли справиться со своей бедой и стабилизировать капиталы, которые, как ты знаешь, слегка пошатнулись с уходом отца.

Единственное, что нам не удалось вполне пережить, это чувство одиночества и оторванности от большой дружной семьи, к которой принадлежал отец и к которой принадлежишь и ты.

Я обращаюсь к тебе с огромной просьбой и надеюсь на твою помощь и участие. Дело в том, что в ближайшее время я собираюсь перебраться в Нью-Йорк, так как мне необходимо устроить свою жизнь и карьеру. Словом, мы посоветовались с мамой и решили, что теперь она вполне способна жить одна, без меня, и я со спокойным сердцем могу оставить ее.

Если тебе будет не трудно, не могла бы ты принять меня в своем доме, пока я не устроюсь и не найду подходящую квартиру?

Мне на самом деле искренне жаль, что мы замкнулись в своем горе и перестали общаться с папиной семьей. Может быть, ваше общество помогло бы нам легче пережить последние семь лет. Тем более за эти годы многое изменилось, и я уверена, что и у тебя и у нас найдется множество новостей, которые удивят и обрадуют нас обоих. Я давно не видела моих дорогих Сандру и Джонни, да и мистер Флетчер давно нам не звонил и не писал. Впрочем, надеюсь обсудить все при встрече.

Дорогая Ло, я буду ждать твоего ответа или звонка, как тебе удобней. Рада пообщаться и увидеться. Эмили Бертли».

– А так нормально? – Эмили повернула ноутбук к матери, чтобы та могла прочитать текст.

– Да, вполне изящно и без лишней высокопарности.

– Отправляю. Может, она сразу позвонит?

– Если сейчас она сидит и читает почту, то перезвонит. А может, начнет вредничать. Папина сестрица та еще стерва.

– А мне она всегда нравилась и вовсе не казалась стервой.

– Ты еще убедишься в моей правоте.

– Да? Ты хочешь сказать, что мне лучше не останавливаться у нее?

– Милая моя, если бы у нас были друзья или другие родственники, я бы не задумываясь отправила тебя к кому угодно, лишь бы ты не попала в руки Ло.

– Но у нее ведь лучше. И потом, ты сама всегда говорила, что я не способна жить одна.

– Да, пожалуй. Но ты можешь найти другую компанию. Со временем, конечно.

Эмили внимательно посмотрела на мать.

– Почему ты ее так не любишь?

– Не люблю?

– Да. Она что, когда-то перешла тебе дорогу?

– Да нет. – Иден передернула плечами. – Просто мы с ней слишком разные.

– Мама, а ты сама никогда не хотела уехать из этого города, из этого дома?

– Почему ты спрашиваешь?

– Иногда мне кажется, что эти стены тяготят тебя гораздо больше, чем то... чем память... чем... словом, что папы больше нет и все так вышло.

Иден выпрямилась, скрестив руки на груди, и надменно подняла брови. Эта поза всегда означала, что она оскорблена и намерена дать отпор. Эмили с безнадежным восхищением смотрела на нее. Нет, мне никогда не стать такой! Никогда у меня не получится так потрясающе держать спину и одним взглядом подчинять любого – от швейцара до президента отцовского холдинга.

– Видишь ли, девочка, наш дом со всеми его проблемами и историей принадлежит мне. И будет принадлежать мне. Ибо я это заслужила.

– Извини, мам. Я вовсе не хотела...

– Когда отец нас оставил и предал, именно мне выпало сохранить честь нашей семьи и честь этого дома. Я, конечно, благодарна вам с Мишель. Но все же основной груз лег на мои плечи.

– Я помню.

– Так вот, Эмили, я отсюда никуда не уйду. Потом, когда меня не станет, вы с Мишель поделите его пополам, завещание уже подписано... Не перебивай меня! А сейчас, если тебе со мной тесно, можешь уезжать. Я повторяю – я останусь здесь. И давай закроем эту тему. Кстати, твои деньги перевели целиком или как всегда содрали налог?

– Конечно, содрали. Но, знаешь... – Эмили восторженно втянула воздух, – для меня и восемьсот тысяч огромные деньги.

– Ты просто никогда не владела большими суммами, – холодно сказала Иден. – И запомни: если хочешь произвести благоприятное впечатление на людей из приличного общества, никогда не говори о деньгах с восхищением. Даже о больших деньгах. Приличные люди игнорируют деньги.

– Хорошо игнорировать, когда они есть.

– Ты вся в отца, Эмили!

– А разве это плохо?

– Просто вы с Мишель никогда не понимали вкуса настоящей жизни.

Эмили вздохнула.

– Нет, мама. Мы просто не придавали значения таким мелочам, которые почему-то ценятся в высшем обществе.

В холле заиграл телефон. Это был повод не продолжать дискуссию, и Эмили обрадовалась, выбегая из комнаты.

– Алло! Слушаю!

В трубке повисло недолгое молчание, потом раздался голос, заставивший ее вздрогнуть:

– Здравствуй, Эмили.

– Ричард?! – у нее пересохло во рту. – Это ты?!

Он нежно рассмеялся.

– Ну как ты?

– Я... никак. Я уезжаю, Рич. – Куда?

– В Нью-Йорк.

– В Нью-Йорк?! Прекрасно! Ты не представляешь, как это здорово! Я тоже еду в Нью-Йорк, буквально на днях.

Эмили побледнела и опустилась в кресло. Только не это! Их болезнь-страсть вымотала ее за последние два года до полного опустошения.

– Зачем ты едешь в Нью-Йорк?

– Я там буду жить. И работать. – Его голос как всегда был беззаботным. – Ну? Составишь мне компанию?

– Вряд ли. Тем более я не понимаю, в чем именно тебе нужна моя компания. В жизни или в работе.

– А я думаю, ты все понимаешь. Мы с тобой близкие друзья. И остаемся друзьями, несмотря на наши... мм... иногда далеко не дружеские отношения.

– Я буду жить у своих родственников.

– А я – у своего приятеля. И что? Но это не помешает нам...

Эмили разозлилась:

– Что вдруг ты туда собрался? В нью-йоркских барах платят больше?

– Представь себе, больше. И чаще. И девушки там красивее. Ха-ха-ха! Ну ладно, не обижайся, просто мы можем... поддержать друг друга в чужом городе, если что.

Она вздохнула.

– Я не думаю, что нам стоит это делать.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты понимаешь.

– Хорошо. Только, надеюсь, на нашу дружбу это не повлияет?

– Трудно повлиять на то, чего никогда не было.

– То есть как это «не было»? А что же, по-твоему, было?

Эмили поглубже забралась в кресло и тихо, чтобы не услышала мать или горничная, прошептала:

– То, что между нами было, Рич, вообще не поддается никакому определению. И давай оставим наши отношения под грифом «было».

– Не согласен, – дурашливым голосом заявил он, потом помолчал и тихо, с придыханием, добавил: – Я опять скучаю по тебе, девочка моя. Это и правда похоже на наваждение. Это неизлечимо.

Она не знала что сказать, горло сдавило спазмом. Так всегда было рядом с ним, даже если это «рядом» ограничивалось телефонными проводами. Надо было давно признать, что противиться этому искушению невозможно.

– Эмили, – снова позвал он. – Ну что ты молчишь? Эмили, я хочу тебя видеть... Как раньше.

– Рич, не звони мне больше никогда.

– Почему?

– Я надеюсь, мы в Нью-Йорке не встретимся. Прощай. – Она положила трубку и закрыла лицо руками.

Эмили хорошо усвоила еще в детстве: главой в их семье всегда была мать. Отец, хоть и был членом конгресса и среди коллег считался весьма суровым и даже своенравным, дома был паинькой, полностью отдавший бразды правления в изящные руки жены.

Иден и Роберт Бертли перебрались в Вашингтон из пригорода Чикаго, когда их старшей дочке Мишель исполнилось восемь лет, а младшей Эми – три. Вместе с высокой должностью мистеру Бертли предложили дом с прислугой, великолепный двухэтажный особняк в пригороде, где жили семьи таких же чиновников, как и он.

Поначалу им такая покупка показалась нереальной, но все же они взялись выплатить сумму, правда не сразу, а в течение нескольких лет. И в конце концов об этом приобретении никто не пожалел.

Время шло, дети росли, семья часто путешествовала, каждый позволял себе быть тем, кем хотел. Словом, жизнь семьи складывалась удачно. Может быть, Иден когда-нибудь и пожалела о безликой роли домохозяйки, но по крайней мере никогда не заявляла об этом вслух.

Обладая мощным интеллектом, эта женщина почему-то довольствовалась домашним пленом и, казалось, терпеливо ждала, когда настанет ее черед править делами.

И черед настал. Роберт вдруг резко изменился, ушел с государственной службы, занялся бизнесом, стал часто пропадать из дома без объяснения причин. Он стал злоупотреблять алкоголем, изменять жене, его постоянно видели в казино и игорных клубах, фамильные счета опустошались с неимоверной быстротой. Иден сначала спокойно и довольно долго терпела эти безобразия – память о былой любви и прежних счастливых годах не позволяла поверить, что любимый муж может настолько измениться.

Но поверить все-таки пришлось. Как гром среди ясного неба на них свалилось известие: партнеры по холдингу отстранили Роберта от дел и потребовали продать контрольный пакет акций, иначе им грозило разорение. Днем позже Иден за ужином объявила, что управление холдингом отныне находится в ее руках, банковские счета – тоже, а отцу, если будет угодно возобновить свою деятельность, прежде придется пройти курс лечения в клинике.

Именно в этот момент семнадцатилетняя Эмили поняла: в их дом пришла беда. Еще ничего не случилось, но она отчетливо почувствовала, что их уютному семейному миру пришел конец.

В оглушительной тишине, установившейся после слов матери, отец заявил, что слишком поздно что-либо спасать, но все равно он желает Иден удачи.

На следующее утро его нашли в собственном кабинете с дыркой от пули в правом виске. А еще через несколько дней, когда улеглась похоронная суета, в дом явились судебные приставы с целью описать имущество покойного и изъять документы. Оказалось, что у мистера Бертли накопились огромные долги, отдавать которые он уже не собирался, поэтому и пустил себе пулю в голову.

Такого поворота событий не ожидал никто. Семья оказалась не просто разорена, но еще и в огромном минусе, покрыть который можно было бы лишь годами упорного труда и хороших дивидендов.

Собрав дочерей на семейный совет, Иден поклялась сама и заставила поклясться их, что они не опозорят честь отца, так легко предавшего их самих, и не разгласят этой позорной тайны. Она также заставила дочерей пообещать, что те не попросят ни цента у родственников, живущих в Нью-Йорке.

Тетя Ло, прослышавшая кое-что о шалостях братишки, в порыве родственных чувств хотела было предложить свою помощь. Но гордая Иден отказалась, заверив ее, что слухи полная чушь.

– Мой муж никогда не поступил бы так с нами, – надменно говорила она в трубку. – Да, у него были небольшие долги, но мы справимся сами.

Попросив отсрочки у кредиторов, она кинулась в бой. Прошло пять лет терпения, лишений, бесконечных займов и мучительных бухгалтерских комбинаций, прежде чем Иден смогла вздохнуть с облегчением. Она отстояла особняк, раздала долги мужа и даже вышла в прибыль. Иден победила не только долги, она победила саму судьбу: выиграла, ни разу не попросив ни у кого помощи. Теперь она гордилась собой и восхищала окружающих. Только дочки почему-то стали ее побаиваться.

Старшая Мишель, которую семейные проблемы почти не коснулись, потому что на ту пору у нее случился бурный роман с замечательным, правда не очень богатым, канадцем, вышла замуж и уехала к мужу на родину где через некоторое время прославилась как звезда местного кинематографа. Она часто звонила, присылала деньги и беспрестанно звала Эмили к себе, но тщетно: мать оказалось не так просто уговорить.

Примерно те же действия предпринимала и тетушка Ло, особенно в первые, самые трудные, годы после смерти отца. Видя, как ожесточается Иден, она просила прислать девочку в Нью-Йорк, где, конечно, Эмили было бы лучше вместе с ее собственными детьми, Сандрой и Джонни, веселыми, общительными ребятами, любившими кузину с раннего детства.

Но Эмили, глубоко привязанная к матери и чрезвычайно ей сочувствующая, отметала и тот и другой вариант. Нет-нет, она останется с мамой, потому что та не сможет без нее. Она останется с мамой, потому что сама не сможет без нее, потому что она восхищается ею, преклоняется перед ней и готова всю жизнь прожить тут, если маме так будет угодно!

Мишель такая позиция очень огорчала.

– Ты можешь сгубить свою жизнь и даже этого не заметить, потому что уже превратилась в бесхарактерную овцу! Но вот куда смотрит дорогая мамочка?! Неужели ей ничего не видно и совсем тебя не жалко?!

Эмили отвечала, что все это чушь. И у нее все в порядке с личной и прочей жизнью. И вообще она, может быть, скоро выйдет замуж.

На самом деле она обманывала сестру. За время учебы в университете у нее, конечно, были мальчики и с одним даже складывались настолько серьезные отношения, что Эмили собиралась съехать от матери. Но Иден, почуяв неладное, быстро переубедила дочку, заявив, что подло и бесчестно бросать мать.

Эмили быстро сдалась и перестала искать длительных отношений, ограничив свою жизнь непродолжительными романами или просто случайными связями. У нее почти не было друзей, она практически всегда была одинока, и единственное, что ее утешало, это мольберт и краски, к которым она последние годы пристрастилась.

Эмили с детства неплохо рисовала, но сначала это было просто увлечение, позже превратившееся в единственную отдушину и даже единственный смысл жизни. В своих работах она наконец-то раскрывала свое сердце и откровенно говорила о неутоленной страсти и нерастраченной любви.

Так продолжалось до конца учебы, а потом, получив диплом юриста, но совершенно сроднившись за это время с красками и кистью, Эмили отказалась от престижного места адвоката, вызвав острый протест матери. Это было первое противостояние между деспотичной Иден и послушной Эмили, закончившееся победой последней.

Она занялась организацией выставок, а когда появились деньги, сняла студию, где целыми днями пропадала. Иден начала было попрекать ее иждивенчеством, но Эмили снова удивила ее, продав несколько картин за хорошие деньги и обеспечив себе полную независимость на ближайшие пару лет.

Тогда Иден решила оставить ее в покое. Да и с деньгами стало полегче. Отцовские долги они отдали и теперь лишь зарабатывали себе на жизнь. Иден снова наняла постоянную прислугу в дом, вернула все на свои места и, кажется, чувствовала себя прекрасно, правда до тех пор пока Эмили была рядом. Как только та собиралась куда-то переезжать, Иден поднимала страшный скандал, пуская в ход любые уловки, от откровенных угроз до инсценировки сердечных приступов. В двадцать четыре года Эмили поняла, что обречена терпеть мать всю жизнь, если не произойдет какого-нибудь чуда.

Чудо появилось в лице Ричарда. Он пришел в их семью и разнес в пух и прах все уклады, которые Иден годами охраняла от чужаков. Он заставил Эмили страдать, а ее мать глубоко его ненавидеть. Он не желал им зла, но невольно вскрыл нарывы, образовавшиеся в душе обеих женщин. В результате еще через год Эмили окончательно решила, что не будет больше жить с матерью и уйдет от нее во что бы то ни стало.

Одна проблема: идти было некуда. Ричард внезапно появлялся, сокрушая спокойствие и здравый смысл ее жизни, и так же внезапно исчезал. Тетя Ло больше не звала к себе, а Мишель родила ребенка, временно забросив и карьеру и сестру. Она бы уехала в Нью-Йорк жить одна, но картины как назло перестали продаваться. Вот тут-то однажды, сидя с приятелями в клубе, Эмили в сердцах брякнула роковую фразу:

– Если я когда-нибудь выиграю миллион, можете меня в Вашингтоне больше не искать!

Вечером позвонила тетя Ло.

– Эми, милая моя! – начала она, не давая шанса вставить хоть слово. – О чем тут еще можно спрашивать! Ну конечно, я тебя жду! Мы все по вас безумно скучаем! Приезжай!

– Просто я...

– Ну что тут говорить! Позвонила бы и сказала: завтра вечером буду, встречайте! И все.

– Но...

– К чему эти условности? Считай, что вопрос решили. Как вы там? Как Иден?

– Прекрасно.

– Наверное, она собрала все деньги Вашингтона себе на счет. Молодец!

– Почему?

– Но, моя милая, это же давняя тема для шуток: с тех пор как не стало нашего дорогого Роберта, его жена свихнулась на добывании денег.

– Но...

Тетя заговорщицки понизила голос:

– Эми, душка, может, хотя бы ты откроешь мне тайну: зачем ей столько?

– Боюсь, ты многого не знаешь.

– Да? – оживилась тетушка. – Ну-ка расскажи! Впрочем, нет. Расскажешь, когда приедешь. А лучше пусть Иден едет с тобой, у мистера Флетчера скоро день рождения.

Эмили тактично поменяла тему:

– А как дела у Джонни и Сандры?

– Говорят, что хорошо.

– Вы часто видитесь?

– Каждый день. Они оба живут у меня.

– Как?! До сих пор?! – вырвалось у Эмили.

– А-а, ни тот ни другая никак не заведут себе семьи. Да ну их! Твержу им, твержу, что хочу внуков, а они ни в какую!

– Но тут, боюсь, я тебя тоже ничем не утешу.

– Ничего-ничего. Ты приезжай, поговорим. Завтра во сколько тебя встречать?

– Завтра? Но я...

– А когда же?

– Дело в том, тетя, что я собираюсь переехать в Нью-Йорк насовсем. И мне нужно собрать вещи. А у меня их немало.

– А их обязательно везти сразу?

– Прежде всего мольберты, стенды... – Эмили осеклась. В самом деле, зачем ей сразу все вещи? Она как-то совершенно не подумала, что люди сначала устраиваются на новом месте и только потом тащат за собой все содержимое шкафов и рыбку в аквариуме, если таковая, конечно, найдется.

– Да, прости, я как-то не подумала. Завтра? Ну, можно и завтра.

– Приезжай, сама все посмотришь и решишь. Никогда не поздно вернуться, если что-то не понравится. Если самолетом, то взлетел и сразу сел. Да и поездом – совсем недолго.

– Самолетом? – Эмили не любила самолеты, но не помнила, знает ли об этом тетя. Так или иначе, сейчас лучше об этом не упоминать, иначе та пустится в рассуждения об удобствах первого класса и преимуществах воздушного передвижения.

– Да, хорошо. Я позвоню, как только определюсь с рейсом и куплю билет. Скорее всего, это будет через день.

– Я буду ждать! Рада, что ты помнишь о старухе.

– Ну что ты, тетя!

– Большой привет Иден!

Эмили положила трубку и раздраженно посмотрела на аппарат, словно во всем услышанном обвинить надо было именно его. Она чувствовала себя автомобилем, по которому только что прошлись несколько щеток на автомойке.

– Ну что? Едешь? – Иден стояла возле столика с чашкой кофе в руке.

– Да. Ло сказала...

– Я все слышала по параллельному аппарату. Прошу тебя только об одном: постарайся быть корректной по отношению к нашей семье.

– Но я и так всегда была корректна.

– Я имею в виду те случаи, когда Ло примется расспрашивать тебя об отце и о последних семи годах. Кстати, кто тебе звонил пару часов назад? Опять твой бармен?

Эмили вздрогнула.

– Я не помню. При чем тут это?

– Что ты не помнишь? Ты же уверяла меня, что выкинула этого паршивого лицемера из головы и больше не будешь рвать себе душу из-за него. Так-то ты держишь слово.

– Он не паршивый лицемер. Он мой друг.

– Да этот друг тебя чуть в могилу не свел! Ты вспомни себя год назад. Сколько тебе пришлось пережить из-за него! А он... появляется на неделю, потом пропадает на полгода. А ты лезешь на стенку!

– Мама... все совсем не так.

– Ты прекрасно знаешь, что так! И я не разрешаю тебе встречаться с ним!

– Я и сама не собираюсь встречаться с ним.

– И потом, Эмили, я тебя не понимаю. Он же официант. К тому же модель, позирующая в сомнительных журналах.

– Почему в сомнительных? Может быть, они не самые известные и дорогие, но уж точно не сомнительные. Он демонстрирует одежду, а не то, что скрывается под ней.

– Ну хорошо. Он красив, этого нельзя не признать. Но в его голове пустота!

– Мама!

– О чем с ним можно говорить?

– Мама, мне уже двадцать пять, я сама разберусь, с кем мне общаться и о чем говорить.

– Ты не видишь себя со стороны! Это просто страсть – и больше ничего!

– Но все равно это мое дело, мама!

– Ну хорошо, я перегибаю палку, пусть так. Но мне действительно интересно, о чем вы можете говорить?

Эмили едва сдерживала гнев.

– А знаешь, мама! У нас практически не бывает времени говорить, у нас рот занят! Я пошла собирать вещи.

2

Весеннее утреннее солнце слепило глаза. Вокзальная площадь была полупустой. Эмили, светлая и торжественная, словно перед алтарем, стояла на перроне и улыбаясь смотрела на город, который покидает.

Сегодня она почему-то нарядилась, словно на первый экзамен, и была сама на себя не похожа. Длинные темные волосы были забраны в пучок, и правильные, классические черты лица казались слишком строгими, а глаза – немного печальными. Белая в горошек блузка (Мишель говорила, что в ней Эмили похожа на старую деву) ярким пятном выглядывала из-под пальто, а завершали наряд туфли из белой кожи.

Иден одобрительно оглядела ее и кивнула, будто соглашаясь с невысказанной мыслью.

– Ну что ж, вот так все вышло. Будь счастлива, Эми.

– Мам, ну что ты, ведь это ненадолго.

– Да-да.

Словно пытаясь оправдаться, Эмили кивнула на небольшую дорожную сумку, стоявшую возле ног.

– Я скоро вернусь. Смотри, как мало вещей. Мы еще не раз увидимся, прежде чем я перееду туда навсегда.

– Когда бы ты ни забрала последний мольберт со студии, «навсегда» происходит именно сейчас.

– С чего ты взяла? – наивно подняла брови Эмили, хотя в глубине души понимала: врать не получается.

– Ты прощаешься с городом. Не пытайся обмануть ни себя, ни меня. Твое сердце уже в Нью-Йорке.

– Мама, ну какое это имеет значение?

– Я остаюсь одна. Да... наверное, я это заслужила.

– Скорее захотела.

– Может быть. В любом случае я желаю тебе удачи, Эми.

– Спасибо, мама.

Обе немного помолчали. Иден выпрямилась.

– Знаешь, я лучше пойду. Иначе расплачусь. А нам обеим это ни к чему.

– Хорошо, иди. – Эмили неловко улыбнулась, шагнула было обнять мать, но смутилась и передумала. – Я тоже желаю тебе удачи, мам.

Несколько секунд они смотрели друг на друга.

– Ну, пока.

– Пока.

Иден пошла прочь по длинному перрону, а Эмили шагнула к дверям вагона. Ей хотелось плакать. Да что там плакать – рыдать в голос. Это невозможно, это нелепо и не умещается в голове: впервые в жизни она остается совсем одна. Без матери. И Иден – тоже одна. Они обе не выносят одиночества и сознательно обрекают себя на него. Зачем?

Зачем она уезжает? Какая призрачная свобода манит ее, какие призрачные надежды и иллюзии не дают покоя? Чушь. Все это чушь! Нет ничего важнее внутреннего голоса, а он сейчас кричит, он душераздирающе вопит: оставайся!

Эмили обернулась – маленькая хрупкая фигурка матери быстро удалялась. Она шла не оборачиваясь, как всегда расправив плечи и высоко подняв голову.

Нужно остаться! Нельзя бросать ее! И она уже сделала было решительный шаг, как вдруг почувствовала, что кто-то сзади сжал ее плечи, и чуть не упала от неожиданности.

– Что за черт!

Она резко обернулась, готовая растерзать глупого шутника, но гнев мгновенно испарился: перед ней стоял Ричард. Собственной персоной.

Они давно не виделись, и теперь, несколько месяцев спустя, он показался ей еще красивей, чем раньше. Ослепительная белозубая улыбка его как всегда обезоруживала, под тонкой тканью толстовки играли сильные мускулы, и Эмили хорошо знала, что на ощупь они гладкие и упругие. И глаза. Его глаза всегда сводили ее с ума. В них была страсть, лукавство, какая-то надежда, иногда робость и наивность и много, много глубины. Они казались Эмили бездонными. Для мужчины, демонстрирующего одежду в глянцевых журналах, это не совсем подходящие глаза.

С ответным восхищением оглядев ее с головы до ног, он присвистнул.

– Ты потрясающа в новом амплуа бизнес-леди! Я тебя обожаю! – И, не дав ей опомниться, он обнял и поцеловал ее в волосы.

– Зачем ты пришел? – Эмили раздраженно бросила сумку ему под ноги, пытаясь таким образом создать хоть какую-то преграду. – Зачем ты меня ищешь? Я сказала тебе позавчера...

– Ну что ты, девочка! Успокойся.

– Я не желаю тебя видеть, Рич. Мы больше не друзья.

Он приподнял ее за плечи, заглядывая в глаза.

– Это стало слишком серьезно для тебя?

– Нет! Отпусти.

– Эми, я не думал, что ты придаешь такое значение нашим встречам. Честно. Я думал, у нас так... по-приятельски.

Она отвернулась.

– Рич, мне надо идти. Поезд сейчас отправится. И давай договоримся: это большой город и там достаточно дорог, по которым можно ходить не пересекаясь.

– Я бы рад, но...

– Рич, я серьезно!

– Видишь ли, Эми... – на щеках его заиграли ямочки, – я тоже еду в Йорк.

– Ты говорил.

– Значит, на несколько часов пути наши уже пересеклись.

– Послушай, мы взрослые люди и можем... Подожди... Ты едешь в Нью-Йорк?

– Да-да. – Он откровенно улыбался, ожидая, когда до нее дойдет смысл его слов.

– Ты сейчас едешь в Нью-Йорк?

– Да, милая. На этом самом поезде.

Эмили пошатнулась.

– Так что, как видишь, я не преследую тебя. Просто пришел занять свое место в вагоне второго класса.

Она сосредоточенно сдвинула брови.

– Второго?

– Да. Ты, конечно, едешь первым?

– Разумеется.

– Ну вот, Эми, еще одно доказательство, что наши пути пересеклись случайно. Если бы я знал, что ты поедешь, то не стал бы экономить и купил билет рядом с тобой. Но я могу прийти к тебе в купе, мы закроем дверь...

– Ричард!

Он захохотал.

– Ну не злись, не злись. Я пошутил. Хорошо, я принимаю твое требование. Давай попробуем не встречаться в Нью-Йорке. Только я сомневаюсь, что это получится.

– Почему?

– Хотя бы потому, что наш путь туда уже оказался совместным. Ха-ха-ха. Не грусти, Эми. Еще увидимся! – С этими словами он убежал в другой вагон, подхватив на лету свою небольшую сумку.

Эмили с досадой топнула ногой, глядя ему вслед. Он просто невыносим! Еще и издевается! Скорее всего, ему прекрасно известны ее чувства (Иден всегда говорила, что по ее лицу можно читать, как по книге) и теперь он решил поупражняться на ней, как нужно грамотно сводить девушек с ума. Как будто у него и без того недостаточно поклонниц!

– Мисс, вы едете? – услышала она голос словно из другой реальности. – Поезд отправляется.

– Что? Да, конечно. – Она зашла в вагон. Вот так всегда. Стоит ей только задуматься о Ричарде, и она забывает, где находится, зачем пришла и что нужно делать. Словно впадает в гипноз, выйти из которого потом чрезвычайно трудно.

Скрипнув зубами, она направилась в свое персональное купе – архаичное удобство, придуманное в незапамятные времена. Если скоростной поезд идет три с половиной часа, зачем закрываться в отдельном купе?

Но за время пути можно переделать множество полезных дел. Например, почитать. Или помечтать. Рич предложил уединиться в купе. Хорошая шутка. Только им не хватит времени до Нью-Йорка. Вот если до Лос-Анджелеса и обратно... И не в силах больше сдерживать переживания, Эмили всхлипнула.

Когда же это кончится? Неужели все сначала? Рич...

Это нельзя было назвать любовью, да Эмили и понимала, что не любит его. Это нельзя было назвать увлечением, потому что просто увлечение не отнимает у людей столько душевных сил и не приносит столько муки.