Текст книги "Я был драгдилером Rolling Stones"

Автор книги: Тони Санчес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)

28

Когда Мик Тэйлор присоединился к «Роллинг Стоунз», он был молод и непорочен – большеглазый мальчишка, живший своей гитарой, считавший, что мясо есть аморально, и полагавший, что слово «доза» означает траву. Однако пять лет разъездов с группой преподали ему ускоренный курс пресыщения жизнью, и его накрыло чувство отчаяния; ему нужно было остановиться, пока он еще был достаточно молод, чтобы начать все сначала, или идти опасным путем Брайана, Кита и Мика. Его отношения с Миком, в частности, были странными и натянутыми.

Временами оба Мика казались ближайшими друзьями. Они запирались в доме Джаггера на Чейн-Уолк и беседовали часами. Потом вдруг случались размолвки, и они по нескольку дней не разговаривали друг с другом. Это была странная дружба.

Однажды я слышал, как девушка Тэйлора, Рози Миллер, ссорилась с ним до криков по поводу его слишком тесного общения с Джаггером.

Тэйлор долго крепился, но затем начал все в возрастающих количествах нюхать кокаин. Иногда он нюхал так много, что ему приходилось выковыривать из носа ногтем толстый белый налет. Поэтому я не сильно удивился, когда он сказал мне, что чрезмерным употреблением наркотика сжег себе носовую перегородку. Это часто случается с теми, кто много нюхает.

– Мне надо ехать в Лондон, чтобы поставить новую пластиковую перегородку, – сказал Мик мне. И хотя я не видел его перегородку своими глазами, я ему поверил.

6 января 1971 года Рози родила дочку, Хлою, и восторг Мика от маленького создания смешивался с опасениями за будущее – его собственная жизнь все больше становилась похожа на жизнь Кита.

– Я устал от всего, – признавался он мне. – И чувствую, что теряю связь с реальностью.

Мик Тэйлор не был столь импульсивен, как Брайан Джойс, но я видел, что к нему в группе начинают относиться похожим образом. Он обиделся, когда Джаггер и Ричардс хотя и одобрили его идеи по изменению звучания «Роллинг Стоунз» в «Goat's Head Soup» и «It's Only Rock'n'Roll», но отказали ему, когда он попытался включить в альбом свою песню. Он никогда не спорил с ними, никогда не имел сил с ними бороться, но, как и Брайан, ощущал, что с ним поступают не очень хорошо. Мик и Кит стремились выделяться и в меньшей степени хотели денег за то, что были единственными композиторами в группе. Но стоит только посмотреть на сложнейшее музыкальное полотно, которое Тэйлор соткал на таких вещах, как «Time Waits for No One», чтобы понять, что он очень талантливо изменял сырой материал, написанный Миком и Китом. Какое-то время Тэйлор просто удовлетворялся сознанием того, что пишет красивую музыку. Потом он взялся время от времени играть с друзьями вроде Майка Олдфилда и Билли Престона. В конце концов он понял, что есть только один выход. Уйти.

Он обсуждал это с друзьями, и слухи о его уходе как-то дошли до Джека Брюса, бывшего басиста «Крим». Он предложил Мику присоединиться к своей новой команде. Так и произошло. Стремясь покинуть группу тихо и безболезненно, Тэйлор позвонил в офис «Роллинг Стоунз» и попросил передать Джаггеру, чтобы тот искал нового гитариста.

Джаггер был в то время с Бьянкой в Никарагуа и пришел в бешенство, когда услышал новость.

– Конечно, мы найдем себе нового гитариста, такого же светловолосого и такого же высокого, но который будет способен создавать что-то стоящее, – презрительно заявил он журналистам по возвращении.

Вернувшись, Джаггер выяснил, что еще три недели назад, когда музыканты встречались, Мик ничего не говорил о своем уходе.

– У него вроде все было нормально тогда, – говорил Джаггер.

– Возможно, у него были свои личные проблемы, но нас они не касались. Я даже не знаю, что это за проблемы. Мне кажется, что с его стороны было немного необдуманно сообщать нам о своем уходе за день до того, когда мы вот-вот уже собирались записываться, но, может, он все решил в последний момент.

Джаггер быстро отмел предположения, что Тэйлор ушел из-за того, что не выплачивали его справедливую долю из дохода группы:

– Конечно, мы все хотели бы получать больше. Но Мик получал столько же, сколько и я.

Тэйлор хотел уйти с минимумом шума. Он сказал журналистам, что в его уходе нет ничего личного и никаких трений с остальными Роллингами у него не было:

– Меня очень тревожат разговоры насчет гонораров, процентов и тому подобного. Я ушел совсем не поэтому. Последние пять с половиной лет в «Роллинг Стоунз» были захватывающим и на все сто процентов прекрасным периодом. А что касается моего отношения к другим четырем членам группы, то я уважаю их – и как музыкантов и как людей. Я восхищен тем, что делает группа, но думаю, что сейчас для меня настало время уйти и заняться чем-то новым.

Он поселился с Рози в Суссексе, в коттедже с жимолостью под окном, и стал репетировать с Джеком Брюсом. Грустно, но, как заметил однажды Киплинг, тому, кто однажды оседлал тигра, уже трудно с него слезть. Когда я видел Мика последний раз, он ушел от Брюса, брак его был на грани распада, а сам он жил с девушкой-наркодилером. Ему пришлось опуститься до того, что он вынужден был продавать свои золотые диски. И в то же время он остался одним из самых благородных и прекрасных людей которых я знаю.

Празднование тридцатого дня рождения Мика устраивал его друг Дэвид Милинарик, живший в Челси на Тайт-стрит. Особняк Милинарика окружал сказочный сад, с орхидеями и тропическими деревьями.

Я тогда жил на Мэйда-Вэйл с Мадлен, и нам в день вечеринки позвонила Анита, желавшая посоветоваться, что ей надеть. Это должен был быть первый ее выход в свет после того бленхаймского фиаско, и она не хотела снова выставить себя на посмешище. Мадлен согласилась прийти вечером на Чейн-Уолк, взяв с собой эффектную вечернюю одежду, которая подошла бы Аните. Два часа Анита примеряла наряды Мадлен. Потом мы вернулись в Мэйда-Вэйл, нарядились и возвратились на Чейн-Уолк за Китом и Анитой. Кит отнесся к мероприятию максимально серьезно: он не только купил Мику дорогой подарок в ювелирном магазине, но даже надел коричневый костюм в светлую полоску, который приобрел в бутике «Грэнни Тэйкс э Трип» специально, чтобы ходить в суд. Костюм был старый, но он достаточно хорошо скроен, и Кит в нем выглядел почти элегантно.

Анита до сих пор выбирала одежду и отказывалась даже пообщаться с нами.

– Она в одном из этих своих настроений – не может понять, что хочет надеть, – пояснил Кит. – Поговорим потом, уже на вечеринке.

Праздник удался. В доме было много комнат, и в каждой царила своя особенная атмосфера. В одном месте танцевали зажигательный рок-н-ролл, в другом ели, и еще было много уютных уголков, где можно было посидеть в тишине и выкурить косяк или просто поговорить. В саду играла мягкая музыка, а среди ветвей мерцали свечи. Гости были один прекраснее другого: Бьянка в простом белом платье, Род Стюарт, беспрерывно болтавший с Бритт Экланд (к вящему неудовольствию своей девушки), Ди Харрингтон, Пит Тауншенд, Мама Касс и Пол Гетти.

Наконец пришел Кит, за ним ковыляла Анита. Вечеринка началась несколько часов назад, и я уже потерял надежду их обоих увидеть, но вот они все-таки появились.

Когда я увидел Аниту, то едва поверил своим глазам. На лице ее было больше косметики, чем у Пьеро, а одета она была в колышущееся алое бальное платье и похожие на ходули туфли на высоких каблуках. Больше всего она походила на цыганку-гадалку. Она вошла, и все разговоры стихли.

– Позор какой, – прошептала Мадлен мне на ухо. – Анита же такая красивая, зачем она вырядилась как старая проститутка?

Анита тем временем поспешила к нам и сразу спросила Мадлен:

– Ну, по-честному, как тебе мое платье?

– Я бы не сказала, что оно мне безумно нравится, – проговорила Мадлен со всей вежливостью, на какую была способна в тот момент.

– Да? – фыркнула Анита. – Хорошо, но не надейся, что я поделюсь с тобой когда-нибудь своими заначками.

Они с Кит оставались там до тех пор, пока не прошло действие кокаина – примерно полтора часа, а потом поспешно умчались домой за новой порцией, не желая, чтобы их накрыла трезвая реальность. Все это служило лишь еще одним подтверждением того, насколько Анита оторвалась от реального мира. Она сейчас постоянно жила под таким кайфом, что перестала понимать, как нормальные люди одеваются, общаются и относятся друг к другу. Она витала в своих фантазиях.

На следующий день все газеты, писавшие о вечеринке, пестрели фотографиями красивой малоизвестной модели, которую я назову Наташа. Она действительно затмила там всех своей восточной туникой, тюрбаном и украшениями. Наташа была бывшей женой Тони Секунды, одного из наиболее авторитетных заправил шоу-бизнеса. Ездила она на «бентли», жила в особняке в Кенсингтоне, и у нее всегда было больше наркотиков, чем она могла употребить. Такой избыток героина и кокаина был причиной их близкой дружбы с Анитой, которая несколько раз собирала чемоданы и надолго переезжала с детьми к Наташе. Киту их дружба не нравилась; однажды он вломился к Наташе домой и заявил Аните:

– Ты определись. Либо ты живешь здесь, либо живешь дома.

– Хорошо, я остаюсь здесь, – ответила Анита. Кончилось дело тем, что Кит провел там две ночи.

Через какое-то время у них начались скандалы по поводу денег. Наташа потребовала у Аниты 2000 фунтов, и их дружба кончилась. Для Наташи это было началом череды стрессов. Она надолго легла в больницу, чтобы слезть с героина; ей пришлось продать «бентли»; а потом у нее в ванной умер знакомый парень. Он был наркоманом и владел магазином в Челси. Как и многим Наташиным друзьям, ему правилось принимать наркотики в ее просторной, устланной коврами ванной. Но в этот раз что-то пошло не так, и когда его обнаружили, он мертвый сидел на полу, а из руки все еще торчал шприц.

Кит пожал плечами, когда услышал об этом. Он наслаждался сейчас образом буйного наркомана, который создали его фаны, и тщательно поддерживал его. «Когда я слезаю с наркотиков, я всегда заболеваю, – сказал он одному репортеру». Другому он говорил: «Я слез, только когда доктор сказал, что мне осталось жить полгода. Я имею в виду, что если уж жить на износ, то надо делать это красиво». Еще одна его цитата: «Я обнаружил, что мне тяжеловато, когда люди проецируют на меня свои суеверия по поводу смерти. У меня вообще по поводу смерти нет предубеждений».

Однажды один репортер, назовем его Питер, пришел взять у Кита интервью. Их встреча длилась почти четыре часа. Сначала девушка-фотограф отсняла пленку, а потом Питер решил выяснить всю правду о Ките.

– Правда, что вы полностью заменили кровь, лечась в Швейцарии? – спросил он.

– Нет, – ответил Кит совершенно невозмутимо. – Когда я в Швейцарии, я обычно катаюсь на лыжах. Не знаю, откуда берутся все эти слухи.

Я собрал всю свою волю в кулак, чтобы не рассмеяться, представив нелепую картину того, как Кит пытается съехать с горы на лыжах.

Он добавил немного правды, чтобы его рассказ не был совершенной выдумкой:

– Да, я курил гашиш, ел кислоту и амфетамины, но никогда не притрагивался к героину.

Репортер кивнул, явно в восторге от того, что ему удалось взять такое откровенное интервью.

Дальше разговор пошел о новом альбоме «Роллинг Стоунз» – «It's Only Rock'n'Roll». Кит пригласил Питера на Чейн-Уолк послушать предварительную запись. Питер обрадовался как ребенок, которого Сайта-Клаус пригласил в свою волшебную пещеру. Кит привел его в гостиную на втором этаже, включил запись и гостеприимно пустил по кругу косяк. Он оставил репортера наедине с косяком и записью и на четверть часа исчез. Вдруг стало слышно, что пластинку заело. Я пошел поправить ее и на лестнице столкнулся с Китом, который нес в руке маленький пакетик кокаина.

– Не делай этого, чувак, – предупредил я его, – ты же весь вечер трепался, что не принимаешь тяжелых наркотиков.

– Не волнуйся, Тони, я просто дам ему чуть-чуть, пусть врубится.

– Угощайся, – сказал Кит молодому человеку, прямо как Оскар Уайльд, предлагающий мальчику бокал коньяку.

– Спасибо, – вежливо согласился Питер. По тому, как он заколебался, я понял, что он никогда раньше не нюхал кокаин. Кит показал ему, как это делается, и через пару секунд репортер уже ловил кайф, сияя от возбуждения. Киту показалось, что этого мало, и он дал Питеру еще несколько доз. Было видно, что репортер взволнован таким близким общением с живой легендой. Я уже наблюдал такую игру раньше и знал, чем она закончится. Вскоре сказался кумулятивный эффект кокаина, и Питер начал метаться по комнате, словно лев по клетке. Я знал, что лицо его онемело, а мозг работал так же быстро, как у человека под ЛСД.

Через пару часов Кит предложил ему понюхать героин. Пока Питер лежал в отрубе на полу на марокканских подушках, Кит включил вращающийся зеркальный шар, который вместо люстры висел в центре комнаты. Вся комната наполнилась беспорядочно мерцающими стремительными огоньками.

Я видел, как Питер то зеленеет, то желтеет, то снова зеленеет, отчаянно пытаясь не проблеваться на ковер великого человека. В конце концов он подошел ко мне и с трудом объяснил, что хочет, чтобы я вызвал ему такси. Кит зловеще ухмылялся, слушая, как Питер пытается выговорить свои извинения и благодарности. Я запихнул парня в такси, и как только он расслабленно откинулся на спинку сиденья, его судорожно вырвало.

Когда интервью вышло, о вечерних событиях в нем не было ни слова. Питер довольствовался воспроизведением всей той лапши, что навешал ему на уши Кит.

Через шесть месяцев я снова встретил Питера, и он попросил меня достать героина. Он сказал, что покупал героин на Пембридж-Крисент в Ноттинг-Хилле, но там ему продавали какую-то отраву. Он ушел с работы и был одержим странной идеей, что прежде, чем стать звездой, надо стать наркоманом.

Совращение невинных стало любимой забавой Аниты и Кита. Анита предлагала кокаин наивным горничным и нянькам, которые приходили и уходили непрерывным потоком. Кокаиновые наркоманы любят компанию, это очень социальный наркотик, как алкоголь и трава. Половина удовольствия от него состоит в интеллектуальных разговорах, которые начинаются после пары доз. Почти всегда девушки подсаживались на кокаин, и Анита тогда предъявляла им счет за употребленное.

– Не волнуйтесь, – говорила она, – я просто вычту это из вашей зарплаты в конце месяца.

Когда со временем девушки понимали, что работают всего-навсего за еду, проживание и наркотики, очарование работы на «Роллинг Стоунз» развеивалось, и они уходили. Слухи о происходящем как-то дошли до агентства в Челси, которое находило Аните работниц, и они наотрез отказались поставлять персонал ей в дальнейшем.

Иногда Анита пыталась проделать нечто подобное и со мной. Хотя я постоянно нюхал героин, но не кололся и поклялся этого никогда не делать. Если Анита видела, что мне позарез нужна доза, она могла, издеваясь, на моих глазах набрать полный шприц этой дряни и предложить мне:

– Извини, Тони, но это все, что у меня есть. Я могу тебе все это отдать, если хочешь. Серьезно.

У меня хватало сил сказать «нет». В таком случае я всегда выбирал ломку, а не инъекцию.

Киту нравилось записывать на пленку телефонные разговоры. Он подначивал людей, например, покритиковать Мика, а потом прокручивал разговор самому Мику, отчего всем становилось весело. Это стало такой популярной забавой, что даже я принялся записывать свои разговоры с Китом. Куча кассет, которые у меня остались с того времени, очень помогли мне при работе над этой книгой.

Моя растущая неприязнь к Киту и Аните стала особенно очевидной после одного пугающего инцидента. Кит и один звукорежиссер, назовем его Себастьян, были довольно близкими друзьями, и поскольку оба были торчками, то часто покупали наркотики вместе. Однажды они взяли напополам героина на 500 фунтов и приехали на Чейн-Уолк, однако решили пока приберечь его, а вместо этого просто понюхали кокаина. Где-то около полуночи Себастьян уехал к себе в отель в Кенсингтон, а Кит отправился спать. Вдруг зазвонил телефон, потом перестал, и я подумал, что Кит ответил на звонок. Через несколько минут телефон опять зазвонил, и снова мне показалось, что Кит взял трубку. Когда звонок раздался в третий раз, я поднял трубку и услышал искаженный голос Себастьяна. Он еле мог говорить:

– Я умираю. Кит бросает трубку, когда я звоню. Помоги.

Я понял, что он, скорее всего, случайно передознулся. Я схватил пакет кокаина и бутылку бренди, прыгнул в машину и помчался к нему в отель. По своему опыту я знал, что дорога каждая секунда.

Дверь в его номер была не заперта, я толкнул ее и увидел, что он лежит в кресле, со шприцем, торчащим из руки. Он был едва в сознании. Перед ним на столе валялась неразборчивая записка, сообщавшая, что он ширнулся плохим героином и у него парализовало левую сторону тела. Я вынул шприц из его вены, встряхнул его, заставил вдохнуть немного кокаина, массируя ему руку.

– Не звони врачам, – прошептал Себастьян наконец, – а то меня депортируют.

Я влил в него огромную порцию бренди, дал ему еще кокаина, потом еще – все это было необходимо, чтобы снова запустить работу сердца и преодолеть отравляющее, замедляющее сердцебиение действие героина. Я водил его по комнате туда-сюда, пока он в конце концов не пришел в норму. Теперь я вспомнил о Ките и встревожился. Он купил того же героина, что и Себастьян. Я подозревал, что он был разбодяжен стрихнином или какой-то подобной отравой. Действие стрихнина, который получают из крысиного яда, довольно похоже на действие героина, и недобросовестные дилеры пользуются этим.

– Кит! – прокричал я в трубку. – Ради бога, не прикасайся к героину. Себастьян только что чуть не умер из-за него.

– Фигня, – заявил Кит. – И вот что, если Себастьяну он не нужен, скажи ему, что я дам сто фунтов за то, что осталось. Пусть ни за что не выкидывает остаток.

Я был ошеломлен. Потом я понял, что когда плотно сидишь, угроза смерти не кажется такой серьезной по сравнению с угрозой не получить новую дозу. После нескольких тысяч инъекций начинаешь думать, что можно очистить любую отраву, просто прокипятив или профильтровав ее через ватный тампон нужное количество раз.

После этого случая дружбе Себастьяна с Китом пришел конец.

– Я и вправду умирал, а он бросил меня и не помог, – сказал Себастьян. – Так друзья не делают.

29

Все Роллинги мечтали заменить Мика Тейлора Роном Вудом, но у того уже была договоренность с «Фэйсес», и он чувствовал определенные обязательства перед Родом Стюартом. В обстановке полной секретности Мик и Кит организовали в студии в Роттердаме прослушивание лучших в мире гитаристов. Приехал и Джефф Бек, и Рори Гэллахер, и Роберт Джонсон. Хотя все они были блестящими музыкантами, но ни один из них не играл в том трудно определимом «фанковом» стиле, который был нужен «Роллинг Стоунз». Наконец было решено, что они берут Вейна Перкинса, но Мик все тянул время и не делал официального сообщения для прессы. «Давайте устроим еще одно прослушивание», – сказал он и пригласил на него Харви Менделя. Джаггеру показалось, что тот им подходит, но Кит отчаянно воспротивился. А потом, в Мюнхене, им довелось играть вместе с Вуди на джем-сейшене, и после этого все другие варианты мигом были отброшены. Вуди был тощим, нескладным, как и все Роллинги, и играл на гитаре именно тот грубый, нарочито небрежный рок, который им и был нужен, безо всяких там виртуозных изысков. Он полностью затмил других претендентов.

Но Вуди был прочно связан с «Фэйсес» как договором, так и моральными обязательствами. Он ни за что бы не оставил Рода. Так что был найден компромисс: Вуди оставался с «Фэйсес», но согласился помочь «Роллинг Стоунз» во время их гастролей по Штатам летом 1975 года. Заявление об этом было сделано 14 апреля, и в одной из газет тут же появилась заметка о том, что Вуди является таким близким другом Кита, что Кит иногда живет в домике в саду Вуди. Неделей позже полиция, которая всегда интересовалась тем, что поделывает мистер Ричардс, внезапно нагрянула в «Уик» с обыском. Добро пожаловать в «Роллинг Стоунз», Вуди!

Во время этого обыска Кит и Рон записывались в Мюнхене. Полицейские обнаружили в домике незначительные следы кокаина и Кристи Вуд в постели с подругой Одри Бургон. Раздраженные тем, что не нашли тут Кита, полицейские решили арестовать вместо нею Кристи и Одри. Поскольку улик у них практически не было, то они постарались негативно настроить присяжных, напирая на моральный облик двух девушек, которые спят в одной кровати.

Это судебное разбирательство напоминало то, что было у Мика и Кита девять лет назад, в Чичестере. Тогда полиция тоже пыталась настроить суд против обвиняемых, бесконечно напоминая о голой девушке, завернутой в персидский ковер. Из-за особенностей британской судебной системы Кристи и Одри предстали перед Кенсингтонским королевским судом лишь двенадцать месяцев спустя. За это время они истратили на адвокатов около 20 000 фунтов. Если бы дело слушалось в обычном суде, то вряд ли с них содрали бы больше, чем по 50 фунтов с носа.

Киту было предъявлено обвинение в незаконном хранении наркотиков, и это могло означать отказ в визе для выезда в Соединенные Штаты на летние гастроли, которые должны были начаться 3 июня. Однако Мик не собирался сдаваться. Он обратился к своему старому другу Уолтеру Энненбергу, послу США в Англии, и попросил того помочь.

Энненберг, очевидно, учитывая то, какое сильное влияние имеют «Роллинг Стоунз» на голоса молодых избирателей, пообещал, что Киту дадут визу – но с условием, чтобы тот перед отъездом был проверен дипломированным врачом-специалистом и чтобы у него в крови не было ни намека на наркотики. Поскольку Кит плотно сидел на героине, из Флориды в Швейцарию прибыл врач с аппаратурой для переливания крови. Как только сделали переливание, Кит тут же отправился в Лондон на обследование в посольство США. Тамошний доктор признал, что кровь Кита чиста как утренняя роса, в паспорт ему шлепнули печать, и он вновь отправился в путь.

Группа прибыла в Нью-Йорк в последних числах мая. Когда в дверь номера Кита в день прилета постучали двое мужчин, он был несколько ошарашен. Эти двое помахали у него перед носом удостоверениями ФБР, и Кит ожидал, что сейчас они начнут вспарывать его пожитки. Он едва успел подумать: «Только бы не начали снимать крышки с тюбиков для бритья или развинчивать ручки», как джентльмены спокойно уселись на легких гостиничных стульях.

Как рассказывал позже Кит, агенты ФБР заявили, что «Дженерал Моторс» вложила огромные деньги в это турне и не желает, чтобы что-нибудь сорвалось. Они знают о его любви к героину и полагают, что есть кое кто, кто желал бы его подставить и арестовать. А потому их послали, чтобы они снабжали его необходимой дозой и чтобы он не вздумал брать наркотики у кого-либо со стороны.

Кит сказал, что это были хорошие парни, которые сдержали слово и на протяжении трехмесячных гастролей регулярно поставляли ему высококачественный героин. Он с ними подружился и потом нанял кого-то из их ушедших на пенсию коллег заниматься вопросами охраны, когда он приезжал в Канаду или в Штаты.

Единственная неприятность приключилась в Фордайсе, штат Арканзас, где полицейские решили обыскать Кита. Они нашли у него нож и радостно обвинили его в незаконном ношении оружия. Но потом Кита отпустили под залог в 100 фунтов, и он предоставил разбираться с этим делом своим адвокатам.

Эти гастроли полностью отличались от предыдущих. Никаких ревущих толп, никаких волнений, никакой борьбы. «Роллинг Стоунз» еще раз продемонстрировали себя на сцене как отличная рок-группа. Ронни Вуд двигался, держался и смотрелся словно младший брат Кита. Джаггер же вел себя настолько аффектированно, что это частично выглядело пародией на его более раннее вызывающе-двусмысленное хулиганство. Со всеми своими фальшивыми бриллиантами, женскими кофтами и макияжем он уже немного отстал от времени и выглядел старомодно – такова была плата за изысканный образ жизни. И хотя он старался изо всех сил, потрясая своим тяжелым несгибаемым членом, но это была уже комедия, а не бескомпромиссный юношеский вызов. Однако отнюдь не до всех это дошло.

Стив Данливи писал в «Стар»:

Настало время нам изгнать бесовское наваждение, влияющее на наших детей!

Мик Джаггер должен еще раз приехать в Америку. Я говорю так потому, что это пойдет нам на пользу. Нам будет действительно полезно посмотреть в глаза нашим обывателям и понять, где же мы сделали ошибку.

Где мы допустили промах, в результате которого этот прыщавый фанатик грязных выходок стал героем, вызывающим восторженные крики одобрения со стороны наших подростков?

Этот бледнолицый иностранец, этот англичанин вытягивает по десять долларов за место с наших детей, стремящихся попасть на его выступление. И что они там увидят?

Только лавину ругательств и безвкусных непристойностей.

Ну ладно, старики вроде меня это как-нибудь переживут, не впадая в безудержную ярость. Но вот чего я никак не могу вынести и, черт возьми, не хочу выносить, так это смотреть, как он, приехав к нам, поливает наших детей грязью. Нет, это не ошибка наших детей. Это наша ошибка. Внушая себе, что мы должны быть «современными» и «идти в ногу со временем», мы забыли научить детей некоторым простым истинам – тем извечным ценностям, которые позволили нам стать великой нацией. Таким простым вещам, которые имеют отношение к пониманию Бога, осознанию ценности национального флага и родной страны.

Джаггер улыбался, читая эту заметку. Слава богу, кто-то еще продолжает считать «Роллинг Стоунз» угрозой обществу.

Бьянка не поехала с ним в это турне. Она жила теперь своей собственной жизнью, она не желала стать – подобно Крисси Шримптон или Марианне – просто дополнением к Мику Джаггеру.

Джаггер отыгрался в интервью: «На самом деле, нет резона брать с собой женщин на гастроли, если только они не заняты работой. Разве что потрахаться. Они часто начинают скучать… сидят и жалуются…»

Эти гастроли стали переломными в отношениях Мика и Бьянки. До этого они старались сохранить на людях образ счастливой пары, но теперь этот фальшивый фасад дал трещину. В самом начале их отношений Мик был страстно влюблен в Бьянку. В глубине души он был, конечно, парнем из лондонских предместий, сколько бы ни пытался скрыть этот факт. Брак, по его представлениям, должен был заключаться навечно и быть традиционным, как у его родителей. Мужчина должен работать, а женщина – за ним ухаживать. И ты никогда не должен ни сплетничать о партнере, ни критиковать его на людях.

Бьянка отвергла правила этой игры. «Я никогда не была миссис Джаггер. Никогда! Я всегда только Бьянка Джаггер, – заявила она репортеру. – Мы с Миком оба люди с сильным характером. Может быть, кто-то из нас должен был выбрать себе другого партнера, более спокойного и тихого. Но возможно, это нам быстро прискучило бы. Я должна сказать, что Мик относится ко мне очень критически. Он всегда наблюдает за мной и сообщает, если считает, что я плохо выгляжу или еще что-то.

Джейд страшно по нему скучает. Она спрашивает: «Где папа?», а он разговаривает с ней по телефону и объясняет, что он в Америке или где-то еще и скоро с ней увидится. Это ее немного утешает. Она очень любит отца.

Когда я была маленькой, то тоже очень любила папу. Но потом у меня появился младший брат, и все внимание отца перенеслось на него, а я страшно ревновала. Да-да, я ревную и сейчас, но пытаюсь сдержать эти чувства. Получается, что к некоторым вещам я слишком чувствительна, а в некоторых других занимаю жесткую позицию. Очень жесткую».

То, что они оба очень любили Джейд, поначалу сближало Мика и Бьянку, но теперь ребенок стал причиной наибольших трений. Мик был привязан к Джейд, однако хотел, чтобы она жила в нормальной атмосфере, в какой живут обычные люди, – подальше от наркотиков и эксцессов, которые были обычным делом в окружении «Роллинг Стоунз». Он отослал ее в Нью-Йорк, в свой дом на Восточной 73-й улице. Он не позволял фотографам и журналистам подходить к ней, и в итоге она смогла посещать детский сад, не привлекая ничьего внимания. Когда он не был занят работой, то проводил почти все свободное время со своей маленькой красавицей дочерью, рассказывая ей сказки и напевая песенки под аккомпанемент акустической гитары.

Бьянка производила впечатление заботливой матери. Но иногда она могла вдруг оставить Джейд на несколько дней на руках няни. Потом, вскочив посредине вечеринки, вдруг заявить, что она должна прочесть Джейд вечернюю сказку. Это, мол, превыше всего. Она могла также потащить Джейд с собой на ужин в ресторан, когда Мика не было с ними.

– Я думаю, для нее было плохо проводить так много времени только со мной, – сказала Бьянка одному репортеру. – Она слишком быстро повзрослела. Когда она видела других маленьких детей, то просто сходила с ума. Ей страшно хотелось с ними играть. Но она не умела.

Мне казалось, что Джейд все чаще оставалась с нянями, в то время как мама и папа вдалеке от нее чудесно проводили время.

– Это так трудно – быть красивой, – совершенно серьезно говорила Бьянка. – Мне не нравятся те, кто лицемерно скромничает. Я знаю, что я красива. Я знаю, что когда я иду по улице или нахожусь на вечеринке, люди обращают на меня внимание, но я не собираюсь быть в центре внимания все время. Мне нравится ходить без всякого макияжа и носить обычное трико.

Она окружила себя льстивыми могущественными друзьями, которые не уставали на все лады повторять, как она красива, как она чудесно выглядит. «Мик, – говорили ей эти льстецы, – должен быть счастлив, что обладает такой красавицей».

Ее доверчивость привела к тому, что она решила сыграть главную роль в фильме Рэя Коннолли «Проказы или развлечения», хотя никогда до того не пробовала себя как актриса. Актерский профсоюз «Эквити» пытался возмутиться по поводу того, что наиболее выигрышная роль отдается любителю, но магического имени «Джаггер» оказалось достаточно, чтобы подавить возникший протест. На съемках Бьянка так часто срывалась и раздражалась, что ее обожатели окрестили ее новой Джуди Гарланд. Рассказывают, что однажды она в ярости ворвалась на съемочную площадку, потому только, что в ее костюмерной не работал туалет. Позже съемки этого фильма (он должен был стать продолжением имевших большой успех фильмов Коннолли «И будет день» и «Звездная пыль») были вынужденно прекращены, хотя на него уже было потрачено около 450 000 фунтов. Казалось, что Бьянку больше не пригласят сниматься в кино, но она все же умудрилась добиться, чтобы ее сняли в главной роли в фильме «Цвет тела», где все прошло более гладко.

Одного ее имени было достаточно, чтобы заставить дрожать владельцев глянцевых журналов, которые платили ей до 1000 фунтов в день за позирование фотографу.