Текст книги "Близкие"

Автор книги: Тони Ронберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Тони Ронберг
БЛИЗКИЕ

Приношу извинения прототипам

за точное копирование характеров,

жизненных ситуаций и неоднозначных чувств.

Имена героев изменены, уважение автора неизменно.

1. КАК Я ЭТО ВСЕ?

– Ой, вы, наверное, сами привыкли вопросы задавать, а тут отвечать приходится…

– Да я уже и отвечать привык…

            Она теряется. Не с того начала. Как-то неосторожно намекнула на то, что он обычный, рядовой журналист, что между ними нет никакой разницы, а он ее одернул.

            Оксана беспомощно щурит близорукие глаза и не знает, как продолжить. А Денис спокойно ее разглядывает, отказываясь помогать ей в неловкой ситуации. Потом тянется к ее диктофону.

– Расшифровывать – морока, да?

– Программы есть, которые голос сразу в текст переводят. Но у меня нет.

– Ясно. Где твои вопросы?

– В блокноте записаны.

– Ну, давай начнем. У меня встреча потом, важная. А ваша редактор меня выдернула. Так что времени немного.

– Как вы…

– Как я это все? Постепенно. Просто работал. В одной газете, в другой. На одном канале, на другом. Просто работал. Все в суете, в спешке. С единственным желанием – успеть, опередить, обогнать на повороте. Репортером пробегал пять лет в новостях, до того как занялся своим проектом. Не делал ставок на скандальность, как сейчас модно. Скорее, на глубину. Хотелось глубокого проникновения и острого. Хотелось заставить зрителя задумываться, оценивать критически, рассуждать, делать выводы, не принимать ничего на веру, не пользоваться готовыми штампами. Наверное, это и стало стилем, почерком передачи. А создать продаваемый телепродукт на диалоге – это…

– Это сложно.., – кивает Оксана.

– Но главное – иметь свой почерк.

– Денис Викторович, а как вы…

– Как я оказался на центральном канале? Тоже не сразу. Сначала были городские. И это отчасти иллюзия, что я на первой кнопке – прочно и постоянно. Я не работаю в прямом эфире. Просто центральный покупает «Час откровенности», а сам я бываю в тусовке только на съемках новогоднего голубого огонька. Голубой огонек обычно осенью снимают, – Денис улыбается.

– А кто…

– Кто повлиял в жизни? Многие. Мы – это все прочитанные нами книги, это все наши учителя. Вот ты помнишь своего преподавателя истории, например?

– В институте? Помню. Приходила, снимала ботинки и на батарею вешала, а пару в носках вела. И читала по учебнику – от начала до конца параграфа. Только.., – Оксана немного теряется.

– Не хотела этого сказать?

– Не хотела.

– А почему?

            Она молчит.

– Потому что это уровень твоего вуза – ботинки на батарее. Значит, это и твой уровень, –  объясняет Денис. – Комплекс сработал. А на самом деле – мы лучше и умнее, чем все наши учителя, мы глубже и интереснее, чем все прочитанные нами авторы.

– Я не уверена…

– А сомневаться нельзя, иначе не быть тебе ведущим журналистом центрального канала!

            Денис смеется.

– Не волнуйся так. Высылай черновик, я сам допишу все остальное и ничего не скажу вашим редакторам.

– Серьезно?

– Да, потому что я идти должен. Тамара…

– Оксана…

– Вышли рыбу, Оксана, я сам все оформлю.

– У вас есть время на это?

– Конечно. Я же старый холостяк.

            Денису тридцать семь лет. Из них только семь успешных, а тридцать – оторви и выбрось: детство без отца, учеба без денег, скитание по съемным углам. А потом – на каком-то году заплыва – понесло течением в нужную сторону, и ветер надул паруса. Нашлась надежная команда, сложился круг знакомых, купил квартиру. Долбанные пазлы выстроились-таки в приличную картинку.

            В ресторане еще тихо, но менеджер зала уже косится на Дениса – скоро повалят посетители и помешают его интервью, или он своим видом помешает им сосредоточиться на еде. Но Оксана продолжает растерянно смотреть в блокнот.

– Еще что-то?

            Она вскидывает умоляющие глаза. Такие в мультфильмах рисуют – огромные, круглые, наполненные слезами.

– Может быть, поужинаем здесь? Я заплачу.

            И краснеет. Кому она заплатит? Денису Федулову? Чем? За что?

            Но он кивает спокойно.

– Понял тебя. Не нужно. Сейчас я, правда, не могу. Но потом можем увидеться. Если важно для тебя это. Вижу, что важно. Ты мне на мыло все скинь – спишемся и согласуем.

            Помогает ей подняться, спешно подает куртку и выводит из ресторана. Смотрит, как неуверенно она ступает на скользкую мостовую. Прогоняет мысль о сигарете, кивает кому-то из знакомых и, наконец, садится за руль. Едет к Костику.

            Звонит, потом стучит, потом колотит в дверь ногами. Колотит долго.

            Костик любит крепкие напитки, крепкие выражения, крепкие сигареты. Любит все жесткое, бескомпромиссно мужское плюс кокаин. И этот плюс лишний, такой лишний. И раньше его не было…

– У меня интервью, а я оборвал – думал, как ты…

– У тебя все время интервью!

– Нет, я давал.

– Проститутка!

            Костик в каком-то халате – словно отца халат или деда покойного. В полосочку. И одна полосочка на полу. Сознание снова предательски распадается на фрагменты. Нет, пояс.

            Костику едва тридцать. Он отличный оператор и хорошо зарабатывает. Когда-то они начинали вдвоем с нуля, а теперь его постоянно сманивают из «Часа откровенности» в фестивальные арт-хаусы. Теперь он в моде. И не хочется его видеть расклеенным, неловким, жалким.

            Денис поднимает пояс.

– Ты где был сегодня?

– Да я только утром… и спать сразу… а тут ты.

– Я следить за тобой буду.

– Да ладно! – Костик взъерошивает и без того торчащие волосы. – Я в норме. Так ты… ко мне спецом ехал?

            Денис молчит. Сворачивает пояс в кольцо.

– Пойду умоюсь, – решает Костик.

            Льется вода. В душевой кабинке идет дождь. И Костик напевает что-то.

– Придурок! – Денис отшвыривает пояс. – Или перестать ему деньги платить?

2. ЕЩЕ НЕМНОГО ТАБЛЕТОК.

– Я тебе деньги платить перестану!

            Костик вытирает мокрую голову.

– Да я в норме, говорю же тебе. А что за интервью было? Почему я ничего не знаю?

            Денису это нравится. Нравится, когда его оператор, фактически штатный сотрудник его частного предприятия, ведет себя как его начальник. Когда-то просто столкнулись на местном канале, а теперь без Костика сложно представить мир телевидения и мир вообще. В нем именно та степень пофигизма, которая не дает Денису утонуть в самокопании.

– Интервью для «Гавана Лайм».

– Что это такое? Что за лайм? Лимон? Дикие кубинские лимоны?

– Виктории Ветвицкой журнал.

– Ветвицкого жены? А, понял. Знаешь ее?

– Знаю, конечно. Она просила. Этот номер – февральский, ко Дню Влюбленных, а я – лицо всех влюбленных.

– Мрачная такая рожа. У влюбленных.

            Денис мотает головой.

– У меня есть отличная фотосессия. Я им вышлю.

– Та, что Иван делал? Я ее видел?

– После той уже две других было.

            Костик бросает мокрое полотенце на пол.

– Ну, ты не телка симпотная, чтобы я твои фотосессии отслеживал, не модель…

– Конечно. Просто мы раньше… ты как бы. И мы вместе…

– Отлично, Босс.

            Снова мир, собранный из кривых пазлов, рассыпается на части и хрустит под ногами. Не складывается головоломка.

            Костик пытается прийти в адекват и реагировать, но заметно, что раздражен.

– Может, доктора? – спрашивает Денис.

– Потому что я не хочу говорить о фотосессии? Или, думаешь, доктор захочет?

            Сейчас перерыв в съемках. С Нового года тянется этот перерыв и продлится до марта. А на март уже есть ряд договоренностей, и нужно входить в ритм, работать, стараться. Приглашали в прямой эфир – аналитиком, но он не политолог, да и привычки к работе в прямом эфире нет. А упор там именно на политику. Нет, лучше делать то, что получается, что устоялось, пока передачу покупают.

            И не в том дело, что нельзя найти хорошего оператора, если Костик уйдет из программы. Просто они вместе… радовались первому успеху, вместе поднимали «Час откровенности». Вместе стали независимыми от чужого мнения, а теперь – и от мнения друг друга.

            Костик не видится ни с бывшей женой, ни с сыном. Знать о них ничего не желает. И сын для него тоже стал бывшим. У него новая жизнь – отличная квартира в центре, новая «мицу», клубы, тусовка. Из его окон видна центральная площадь – самая центральная.

            Денис идет к двери, толкает. Но полосатый пояс тянется за ним, обвивает ноги. Тяжело выйти.

            В авто набирает его номер.

– Ну, прости.

– Ты дурак какой-то! – бросает Костик. – Напридумывал чего-то. Вернись – мате выпьем.

            Костик уже брюки и рубаху натянул.

– Мы с марта снова в обычном режиме. Сначала Мила Лебедева придет, потом сектант этот чертов, Рубакин, – говорит Денис о работе.

– Певички и сектанты – неплохо для разогрева, – соглашается Костик, наливая мате в обычные чайные чашки. – Тут мне какой-то экстра-освежающий вкус обещали.

            Денис смотрит недоверчиво.

– Мне кажется, многое прошло. Свежесть прошла точно. Сегодня та девчонка так смотрела на меня – как на звезду и как на монстра, на паука с десятью огромными мохнатыми лапами… на чудовище. Мне жаль, что я тогда еще не женился на какой-нибудь пионервожатой, сейчас сказал бы: «У меня все было, моему сыну восемнадцать». А у меня ничего не было, а я уже чудовище…

– Ты мачо, не путай. Медийная персона. Просто живешь невесело.

– Может.

– А мы вчера со Стефаном взяли по две дозы. Потом он еще коньяку выпил и говорит: «СПИД у меня. Не просто вирус – уже четвертая стадия. Я ничего такого не подозревал. Просто как-то неважно себя чувствовал». И у меня сердце – в горле колотится, думаю, хоть бы не выплюнуть. Говорю: «Нормально, это нормально. Еще немного таблеток. Кроме тех, которые ты и так глотаешь. Еще немного презервативов». И он мне: «Думаешь, мне это нужно?» А сам даже не знает, от кого и откуда.

            Денис молчит.

– И я потом еще добавил, а пришел домой и плакал, веришь? Не из-за него, черт с ним, а просто развезло… это все…

– А ты… не будешь проверяться… на всякий случай?

– Ты обалдел? Я причем к Стефану?

            Тягучая тишина. Мате пахнет пылью чужих дорог.

– Мы выживем. Мы же монстры, – уверяет Костик. – Хотя, наверное, ты прав – надо анализы сдать. Чашки там, стаканы… херня эта вся. А ты говоришь «свежесть». Где та свежесть?

– Ничего, вот снова за работу…

– Ты на его последнем спектакле был?

– Нет. Я авангард как-то не очень. И с ним мы не контачили особо. Я знаешь, подумал. Он не согласится на «Час откровенности»?

– У тебя в голове прямо заголовки штампуются? «Ведущий актер авангардного театра умирает от СПИДа»? Так? – спрашивает Костик с усмешкой.

– Может, ему будет интересно рассказать. Не сейчас, а когда он все обдумает…

– Когда щеки совсем ввалятся? Так лучше для эффектной картинки? Я спрошу у него. Возможно, он и согласится. Только, честно говоря, не хочется его видеть. Начнутся эти сожаления, сопли. Или того хуже – истерики. Не боишься такого в передаче?

– Не прямой же эфир, – Денис пожимает плечами. – Только ты не подумай, что я его не уважаю, или…

– Мне-то что? Ты спрашивал, почему меня развезло. Я тебе ответил.

– А, понял.

            Всю дорогу Денис думает о Стефане. Но думать о нем нечего. Недостаточно информации. Стильный малый, популярный в тусовке, яркий, хоть и худой, и невысокого роста. Клубная толкотня всех сближает. Костик тоже там по-своему популярен – он же модный оператор. Он детали фиксирует, он умеет подать материал, он выражение лица ловит, высвечивая то, что Денис по полчаса зрителям словами разжевывает и разжевать не может. Старые все слова, тысячи лет назад сказаны, а ситуации оживают снова и снова в новых декорациях.

            Не понять, больно Костику или нет. Но не упрекнул черствостью. Не тому, у кого окна на центральную площадь с регулярными салютами и фейерверками, упрекать Дениса  черствостью. Не хватает чувств на чужих людей – это естественно. Защитная реакция организма.

            Денис еще в детстве понял, что лучше не привязываться и не тратить эмоции на посторонних. Тогда еще отец жил с ними. И во дворе была какая-то собачья болезнь, может даже чумка. Родители не знали об этом. Каждую неделю покупали пятилетнему Денису нового щенка, а через три дня хоронили собачку, которая «не прижилась». Картонная коробка из-под маминых туфель, маленькая ямка за садом – традиционно.

По вечерам казалось, что щенок разроется и выскочит. Было страшно. Потом отец одернул:

– Сколько можно оплакивать этих собак? Пойми, нет в жизни ничего вечного!

И Денис перестал оплакивать. Было еще несколько недолговечных щенков, замерших на паркете с поджатыми лапами, а потом он сказал родителям, что не любит животных и больше не хочет заводить собаку. Он, действительно, не любит животных. И когда уходил отец, тоже не плакал.

            Наши огромные потери невелики для бесконечной Вселенной. Засыхают цветы на подоконнике. Дохнут рыбки в аквариуме. Предают друзья. Увольняют с работы. Вирус убивает жесткий диск. Прогорают банки. Изменяют любовницы. Мир рушится и воссоздается заново. Нужно научиться принимать это без сожалений.

            Только мать звонит иногда и плачет в трубку:

– Ты совсем редко приезжаешь. Мне так одиноко. Заведу, наверное, кошку…

            Тогда он едва сдерживается, чтобы не кричать:

– Не вздумай! Привыкнешь к ней, привяжешься, а она сдо… то есть умрет раньше, чем ты.

            Может, и Костик рассуждает по тому же принципу, здраво.

3. ЧТО-ТО ПРО ОНАНИЗМ?

            На самом деле, в перерыв нельзя расслабляться. Конечно, в студии работает менеджер по связям Юля, но личный контакт решает многое. Юля возится на своем уровне. Вот зазвала Милу Лебедеву – победительницу очередной «Фабрики звезд». О чем может рассказать семнадцатилетняя девчушка? Разумеется, о нелегком творческом пути. Но молодежная аудитория будет довольна: не все же отставных актеров царского театра выслушивать с их бесконечными воспоминаниями, да политиков-дилетантов со слоганами, купленными у американских политтехнологов.

            В электронной почте болтается ответ от пиар-менеджера примадонны оперного театра Арефеевой – мадам тоже согласна. Какой-то мальчик при ней решает такие вопросы – «модная мода».

            Есть один нюанс в его передаче. Непростой внутренний нюанс: деньги. Помимо того, что каналы платят за конечный продукт, есть ряд оплат в ходе самого процесса производства продукта, которые целиком на совести Дениса. Некоторые платят Денису, чтобы попасть в кадр, некоторым он сам платит за интервью, чтобы мотивировать их участие в «Часе откровенности», а некоторые просто приходят на бесплатных, но взаимовыгодных условиях. Эта третья категория – умные и толковые собеседники, те самые театральные актеры старой школы, художники, писатели и коллеги – журналисты, режиссеры и телевизионщики. Первые две категории – пустышки, из которых одни пустышки – малоизвестные эстрадные исполнители или экзальтированные сетераторы – полезны в денежном отношении, а другие – эстрадные звезды, скандальные политики или спортсмены-олимпийцы – полезны для конъюнктуры и рейтинга. Такую сложно сбалансированную систему разработал сам Денис. Менеджер Юля возится только с первыми двумя группами, не вникая в смысл того, на чем и держится «Час откровенности».

            Теперь Денис смотрит в сияющий экран компьютера и пытается вспомнить, откуда взялась оперная певица. Он ей писал, или Юля звонила? Они не знакомы лично, и мальчика ее он не знает. На каких условиях тогда он с ней договаривался?

            И вдруг еще письмо сваливается – под названием «Рыба». Снова Денис пытается сосредоточиться на названии письма и имени отправителя: Соляник.

            Плывут сонные мысли, как большие медлительные рыбы с толстыми, блестящими спинами. Нет таких рыб в природе.

            Он сжимает виски руками. И между ладонями кто-то четко проговаривает:

– Ты сходишь с ума. У тебя же перерыв. В перерыв нужно отдыхать. Выключай комп и ложись спать.

            Но он открывает письмо и начинает читать интервью с самим собой. Потом начинает писать его заново. Сам себе задает вопрос, сам на него отвечает. Знал бы формат – сам и сверстал бы. К четырем утра высылает статью Оксане Соляник с приложением фотографий и припиской: «Рыба твоя никуда не годилась. Я все исправил – поговорил сам с собой. Занялся таким себе онанизмом. Ты уже чувствуешь, как ты мне обязана? Тебе стыдно? Позвони мне завтра же, гадкая девчонка. Твой Денис».

            Он идет по спинам рыб, идет.

            И вдруг телефонный звонок вырывает из сна.

– Денис Викторович, это вы? Здравствуйте.

– Здравствуйте.

– Это Оксана.

– Какая Оксана?

– Соляник. Я нашла вашу статью в почте. Простите меня, пожалуйста…

– Эээээ…

            Неужели он в самом деле это ей написал? Или только хотел? Или телепатировал? И почему она звонит среди ночи? Или уже утро?

– Что-то про онанизм?

– Да.

– А статья в порядке?

– Статья превосходная. Я уже ее сдала. Верстку вышлю на согласование.

– Я не хотел этого написать, заработался…

– Так мне приехать?

– Зачем?

            Она бросает трубку, а Денис снова падает в постель. Больше не снятся рыбы. Снится дым, который наполняет комнату. В дыму хочется курить, он тянется к полу за сигаретами, тянется, тянется и просыпается.

            Отлично. Уже полдень. И нужно все-таки съездить в офис. Или хотя бы позвонить Юле.

– Меня сегодня не будет. Что там?

– Рубакин вас искал.

– Ему назначено на какое? Скажи этому больному, что тут ему не очередь к дантисту – никто раньше не проскочит, особенно, когда доктор в отпуске!

            Юля смеется.

– Вы в порядке?

– Я да.

            Проспал почти целый день. Медийное лицо помялось. И выходить уже неохота. Как у Костика хватает сил и азарта на ночную светскую жизнь? На клубы? На танцульки? Запереться бы в своей комнате, как японский анимированный подросток…

– Оксана Соляник?

– Да.

– Окс, ты знаешь, где пицца продается?

– Денис Виторович, это вы?

– Ага. Ты купи пиццу и явись, – Денис называет адрес.

– А… так… рабочий день еще…

– Отпросись. Скажи, что голова болит. Что ты как в первый раз замужем? Совсем новичок?

– Ну, да.

– Приезжай, салага, давай быстренько!

            Можно было просто из пиццерии заказать, но Денису хочется отвлечься – поговорить о чем-то, кроме работы, и желательно – с новичком, чтобы обошлось без споров.

            В душ он не идет, постель не застилает, ничего не планирует – просто поесть пиццы и поболтать.

            В квартире не очень чисто, хотя горничная бывает регулярно, и вещей Денис не разбрасывает, где попало. И ремонт был недавно – в самых последних тенденциях дизайна интерьера, но кажется все каким-то заброшенным. Всегда хочется проверить, не лежит ли пыль по углам, хотя точно знает, что не лежит.

4. Я ВОСХИЩАЮСЬ ВАМИ!

– Привезла? Нашла меня? Ты – настоящий журналист!

            Оксана проходит за Денисом на кухню. Садится на табурет.

– А как-то у вас… обычно.

– Обычно? Минималистично, я бы сказал. А вообще удобно. Когда убрано. Ты кофе будешь или чай?

– Чай.

– Мы все из ритма выпали – и я, и Костик, и даже Юля. Но с марта – новый цикл интервью будем снимать, надо собраться, настроиться, – снова Денис говорит о работе.

– Да, я понимаю.

– Отлично. Сплошное понимание. Может, тебя в команду взять?

– А кем я там буду?

– Ну, подыщем тебе что-то. Не любовницей, ясно. Любовницы у меня теряются быстро, заваливаются куда-то… за диван. Не только у меня, у всех так. Или тебе у Вики нравится?

– У какой Вики?

– У Ветвицкой.

– У Виктории Юрьевны? Нравится. Это моя первая работа. После журфака – и сразу по специальности. Повезло.

            Денис, наконец, вглядывается в нее пристальнее. Есть понимание или нет? Или имитация понимания с ее стороны? Но зачем? А зачем он звал ее? Ничего не приходит на ум. Просто не выспался. То есть наоборот – устал от сна.

– Ты, может, секса хочешь? – спрашивает он прямо.

– Нет-нет.

– Совсем не хочешь?

– Мне один знакомый посоветовал на днях: «Голову пролечи».

– Это ты хочешь мне переадресовать?

– Нет. Просто вспомнилось. Это по поводу секса. Я ему отказала – значит, ненормальная.

– О, вот молодежный подход, – Денис усмехается. – Они лучшие. Всплыли на родительской нефти. Это мы планы строили, стратегии разрабатывали, а в их руках – маленький земной шарик, и все должны их хотеть.

            Круглая глазастая пицца. Косит одним глазом на Дениса. Стар ты, брат, если так рассуждаешь о молодежи, даже из солидарности с обиженной Оксаной.

– Выпить бы. Ты водки не захватила?

– Вы же не сказали.

– Ты прости меня, Окс, – извиняется он все-таки. – Я не этим молодежным делам. Я устал от скоростей, от напряга. Для меня теперь главное – лица не потерять и на той же волне лет пять продержаться, а потом – какую-то обычную работу найти, в журнал пристроиться, в редактуру. А там и пенсия.

– Да? – Оксана смотрит пораженно.

– Да. Какой-то серьезный у нас с тобой разговор получается. Я долго работал над тем, чтобы создать имидж, теперь – просто сохранить бы. Ты ешь или диеты?

– Диеты, – она вздыхает.

            Денису кажется, что схлынул с души весь черный осадок. Хочется вывалить на девочку и все остальное – про тупик, про разлад с Костиком, про Стефана. Но он останавливает себя, жует, смеется, подливает ей чаю.

            Оксана хрупкая, невысокая девчушка. Длинные светлые волосы затянуты сзади в тугой хвост и закреплены заколкой, от этого глаза уже не кругло-наивные, а немного раскосые, блестящие грустью, и желанием, и робостью, и…

– Я восхищаюсь вами! Несмотря на все, что вы о себе рассказываете… об усталости, о лени, о скуке – я восхищаюсь. Вы мой кумир! Мне кажется, вы нарочно себя очерняете. А на самом деле – вы прекрасный, честный, добрый человек, очень добрый…

– Зачем бы я очернял? – Денис даже удивляется.

– Вы чувствуете себя несовершенным в несовершенном мире, и это вас ранит. Других не ранит, а вас…

            Надо же такое придумать!

Он вызывает ей такси. Без обид вроде.

– Звоните в любое время, пожалуйста. Я буду рада помочь…

            Денис улыбается. Правда, хорошо, что не обиделась.

            Новогодние праздники всегда расслабляют. Но ведь март уже. Уже и журнал вышел, Оксана обещала завезти.

            Восстанавливается рабочий ритм. Денис уже бывает в студии – даже смету с Юлей расписали и утвердили. И Костик уже настроился на работу и не болтает лишнего о клубных знакомствах, шалостях и печалях. Но вдруг сам напоминает:

– Говорил я со Стефаном. У него сейчас интенсивная терапия, потом он в себя придет немного и даст интервью для передачи, если не застрелится.

– В смысле?

– Ну, это он так сказал: «Обязательно дам интервью, если не застрелюсь».

            Денис немного зависает.

– Что значит? Все так плохо? Терапия зачем тогда?

– А что может быть хорошо? – удивляется Костик.

– А ты сам… как? Сдал анализы?

– Сдал. Честно говоря, страшно там. В лаборатории паника – почти все позитивный ответ получают. Девчонки в обморок падают, беременные. Проклинают кого-то. Некоторые не знают, кого проклинать. Понятно, что не приговор. Но все равно приговор … и для ребенка тоже.

– А ты…

– Ладно, проехали. Что мы, как бабы, жуем это? Болен, не болен – все равно в землю. И Стефан – не избранный. Смертный. Обычный. Как мы все. Просто забыл об этом, пока ангелов играл в своем театре.

            Неподвижный взгляд у Костика – виснет в пространстве, никуда не упираясь.

– Проехали, – повторяет еще раз. – Интервью твое вышло?

– Какое? А, да. Ничего интересного.

            Костик достает из кармана визитку.

– Забыл тебе передать за всей этой маетой. Из мэрии тебя искали. Свяжись, когда будет время…

            Денис машинально берет карточку.

– Ого! Шихарев! Ему-то чего?

5. ГЛАВНОЕ – ХАРИЗМА И ФОРМАТНАЯ ВНЕШНОСТЬ.

            Костик так и не сказал, где с Шихаревым пересекся. Не исключено даже, что в клубе. Шихарев тоже такие заведения любит. Бизнесмен, один из столичных вице-мэров. Не из тех, кто летает на Каннские кинофестивали просто поужинать, а из тех, кто еще стыдится награбленного. Или размер награбленного пока не позволяет транжирить бесстыдно.

            Милочка Лебедева о таких деньжищах и не слышала. Крутится перед Денисом в кресле и косится на операторов.

– Так нормально? Не блещу?

            Проблема какая-то с кожей лица. Уже два раза перепудривалась, но недовольна. Пришла без продюсера, значит, Макс ей уже доверяет насколько, что разрешает самостоятельно отвечать на строго оговоренные вопросы. Почти все из списка уже заданы, односложные ответы получены.

            Милочка открывает новый съемочный сезон «Часа откровенности», но открывает очень вяло.

– У тебя, действительно, роман был с Шестаковым на «Фабрике»? – шевелит ее Денис.

– Ой, да. Мы жили в соседних комнатах, все время репетировали вместе, ужасно сблизились, и между нами зародилось…

– …и расцвело…

– …и расцвело очень нежное чувство.

            Вопрос об отношениях с Шестаковым – последний в списке, который передал Макс Измайлов. После окончания «Фабрики» «нежное чувство» нужно для поддержания интриги: угаснет-не угаснет.

– А дома вы тоже хором поете? Соседи не жалуются?

– Мы не живем пока вместе, – Милочка опускает глаза и машинально проводит ладонью по напудренной щеке. – Ой! Я опять размазала?

– Нет, все нормально. В тур ездили вместе?

– Да, тур прошел успешно в девятнадцати городах. А в некоторых даже были организованы дополнительные концерты.

– В каких?

– Ой, я не помню.

– То есть не было дополнительных концертов?

            Она смотрит на Дениса недоуменно.

– Билеты хоть распродали? – уточняет он.

– Наполовину.

            Костик начинает похихикивать.

– Об этом ты мечтала? Стать звездой?

– Я думаю, что я еще не звезда. Для этого нужно много работать, петь, отдаваться зрителю.

– Считаешь, без музыкального образования можно обойтись?

– У нас на «Фабрике» было десять занятий по вокалу. Главное – харизма и форматная внешность.

– Ясно.

– Можно перерывчик?

– Попудриться?

– Ага.

            Костик отводит камеру, Милочка идет к гримерам. Он садится на ее место.

– «Ой, я даже не знаю, что у меня с Шестаковым». Как мы это нарежем? Она же ничего не говорит, не рассказывает. Горох какой-то. «Да» и «нет».

– Она не умеет рассказывать. Нарежем.

– Впервые вижу такой тупизм. Макс заплатил, я правильно понимаю?

– Правильно понимаешь.

            Милочка возвращается и снова садится перед Денисом.

– Официоз закончен, – он улыбается. – Приятельские вопросы остались. Просто беседа. Ты тоже можешь что-то спросить.

– У вас?

– У меня. Или вон у Костика…

– Костик, ты женат? – спрашивает Милочка.

            Денис смеется.

– Женат. Трое детей: два мальчика и девочка. Все в первом классе.

– Шестаков – гей? – спрашивает ее Денис.

– Это слухи. Я ни разу не видела его с мужчинами.

– А райдер у тебя серьезный?

– Оборудование там всякое музыкальное…

– А для тебя лично?

– Белое вино.

– О смысле жизни задумываешься?

– Смысл – прославиться.

– В каком масштабе – как Билан или как Гомер?

– Так он же слепой был!

– Не дай Бог! – кивает Костик.

– А правда, что к райдеру есть приписка – цена за ночь со звездой?

– Ну, у кого-то, может, и есть…

– А у тебя нет?

– Нет.

– То есть с тобой задаром?

– Нет. Я таким не занимаюсь.

– А если продюсер скажет, тогда как? Есть цена? Тысяча долларов?

– Нет, не тысяча.

– Меньше? Двести?

– Нет, больше, чем двести.

– В общем, за триста с Максом можно сторговаться. А у Шестакова что в райдере? Пятьсот?

– Ну, это же для геев. Пусть платят.

            Костик хохочет. Милочка немного пугается.

– Это не войдет в интервью? Я не должна была этого говорить. Или что? Войдет? Уже ничего нельзя исправить?

– Не волнуйся, Мил. Ты ничего такого не сказала. Мы потом с Максом все согласуем.

– Можно идти?

– Конечно. Спасибо за интервью.

– Пожалуйста!

            Милочка улыбается на прощанье отрепетированной улыбкой, но выглядит неубедительно.

– Да, ты оживил! – замечает Костик. – Жалко, что придется вырезать.

– Даже и не думай. История на поверхности – набрал недалеких подростков и продает после корпоративов.

– Да, дело обычное. Просто Макс… крутой мен как бы, – сомневается Костик.

– И поэтому из их уст звучит как высшее предназначение – работать на Макса Измайлова.

– Я их понимаю, в общем-то, – Костик словно задумывается. – Для них – это шанс. Хоть какой-то…

– Тогда, тем более, скрывать тут нечего, – решает Денис.

            И интервью с Милочкой забывается тотчас же. Что-то вертится в голове о Шихареве. Нужно бы позвонить. Мысль теряется в студийной суете, потом снова всплывает дома.

            Денис звонит и на удивление не натыкается ни на секретарш, ни на помощников вице-мэра.

– А, Денис, – быстро реагирует тот. – Давай на «ты» и где-то на нейтральной территории.

6. ПРОЕКТ НЕ ТУФТОВЫЙ.

            Нейтральной территорией назначен ресторан «Визави» – так, чтобы не студия, не мэрия, и народу немного. Вадиму Ивановичу Шихареву сорок лет, может, он успел побывать комсомольским лидером, но капитал сколотил только в девяностые. Есть в нем хватка и напор, но еще нет ни лоска, ни надменности крупного чиновника. Поэтому он смотрит на Дениса с нескрываемым интересом как на персонаж, который привык видеть на экране телевизора и считать полуреальным. Крепко пожимает руку.

– Рад, что встретились. Время – деньги. Все учтем.

            И у Дениса нет никакого предубеждения против него. Шихарев, скорее, располагает к себе, чем отталкивает. Но какие-то сомнения все еще зудят в голове: «Впал в немилость у городских властей? Хотят вежливо предупредить? Для этого делегировали Шихарева?»

            Вадим тоже умолкает, пьет аперитив, поглядывая на Дениса.

– У меня к тебе целое дело, проект, – начинает все-таки. – Проект «Эдем»…

– Что-то слышал…

– Ну, все «что-то» слышали, в газетах высказываются, но никто ничего толком не знает и знать не может, потому что проект – мой.

– Твой или мэрии?

– Вот я же тебе рассказываю. Новый проект мэрии – «Эдем». За городом уже выстроен целый коттеджный поселок. Дома пятиэтажные, комфортные, оснащены техникой, коммуникациями, лифты, холлы, библиотеки, кинозал, сауна, бассейн, поля для гольфа. Обслуживающий персонал уже набран, штат укомплектован: сиделки, медсестры, санитарки. Все с медицинским образованием. Повара, горничные, дворники, садовники. Все это – для стариков. Для наших близких, которым мы не можем уделить столько внимания, сколько они заслуживают.

– Комфортные дома престарелых? – наконец, понимает Денис. – Хоспис?

– Нет, не хоспис. В «Эдем» пожилые люди приходят не умирать, а жить полноценной жизнью – долго и счастливо. Уход, внимание, общение, спокойное и беззаботное времяпровождение – это защищенная старость. У всех нас – на подсознательном уровне – прочно сформировалось мнение, что дом престарелых – это плохо, это дом смерти, значит, дети отказались от старика и бросили его, особенно если он слаб или болен. Но за границей давно нет такого отношения – дети устраивают своих родителей в дома престарелых, чтобы быть спокойными за них. А, тем более, что терять одиноким, бездетным людям?