Текст книги "Другой"

Автор книги: Томас Трайон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

4

Юная мелюзга Пиквот Лэндинг часто позволяла себе развлечения, забавные розыгрыши, в которых главная роль отводилась старой леди Роу. Их затеи могли показаться грубоватыми, но зачастую они не только возбуждали воображение мелюзги, но и славно развлекали саму старую леди Роу. Хоть и было общеизвестно, что разум ее временами туманится, никто не назвал бы ее глупой, так что, когда наиболее предприимчивые детишки названивали ей старательно измененными (как им казалось) голосами, она спокойно выслушивала, как маленькие мошенники вешают ей лапшу на уши.

– Это миссис Роу? – Пронзительный голос телефонистки, приглушенные смешки на заднем плане.

– Да? С кем имею честь?

– Говорит Белый Дом. Одну минуточку, пожалуйста...

– Хм-хм. – Низкий, подражающий Президенту голос; больше смешков. – Это миссис Роу?

– Что? Да, говорит миссис Роу. – С дрожью в голосе.

– Это... хм-хм... Президент. – Рот мгновенно зажат ладонью, невозможно удержать смех.

Или другой вариант: телефонистка сообщает миссис Роу, что Голливуд на проводе.

Низкий голос, сильный акцент:

– Миссис Роу? Это есть Гарбо.

– Грета Гарбо?

– Да-а... Так точно. Грета Гарр-рбо!

И начиналась легкая болтовня, сопровождаемая весельем с одной стороны и страстной жаждой не сорваться – с другой; в конце концов Президент или мисс Гарбо, иногда оба, приглашались на чай. И тогда устраивалось праздничное шествие вдоль всей Соборной улицы, до самого Центра, где вместо чая миссис Роу награждала всех участников сосисками в тесте, и никого особенно не удивляло, что планы Президента изменились, а мисс Гарбо, очевидно, занята на съемках.

Она была гостеприимной хозяйкой, приятной в обхождении с гостями. Сосиски в тесте не были единственным аттракционом: корзина для зонтиков из пустой слоновьей ноги, греческая амфора, сиамский монах, кивающий головой, рог нарвала, шкуры диких зверей, перламутровый гребень и даже настоящая страшная засушенная голова, которую маленькие посетители осторожно трогали руками.

В тот самый день, когда доктор пришел осмотреть тетю Фаню, после того, как он ушел, миссис Роу пошла в свой гараж за бутылкой с удобрениями – подкормить бегонии, сломанные во время ее метаний по двору. Да, бутылка была на месте, там, где и должна была быть, – память у нее не такая уж плохая, – на полке рядом с крысиным ядом. Она поправила сломанные стебли цветов и пошла к дому, когда краем глаза уловила движение, чью-то фигуру за клумбой рододендронов. Прикрыв глаза ладонью, она с недоумением вглядывалась в заросли, гадая, кто бы это мог быть. Фигура чуть переместилась, и теперь она могла видеть накрашенное лицо и подведенные глаза, глядящие на нее из-под цилиндра.

– О! – воскликнула она пораженно, догадавшись, кто это. – Ради всего святого – что ты там делаешь в моих цветах?

– Ничего.

– Тогда выходите, сэр, чтобы я могла видеть вас. И не раздавите мой портулак.

Он осторожно переступил через цветы и встал на газоне, опустив голову, глядя на нее из-под темных нахмуренных бровей.

– Ну и что? Ты пришел, чтобы обзывать меня новыми словами?

– Нет, мадам. – Тросточка выскользнула из его рук на траву.

– Тогда зачем? Что ты делаешь в моем саду? Чего ты хочешь? Ты затеял очередное мошенничество? – Она указала на открытую дверь гаража, на полку за мотками шпагата. – Разве ты не знаешь, что эти пилюли – яд? Поэтому я и спрятала их подальше.

– Да, мадам.

– Тогда отправляйся домой. Мальчишек, которые ругаются такими словами, я не приглашаю в гости.

Он повернулся и пошел прочь.

– И забери свою тросточку, ради всего святого. Не оставляй ее здесь, мне и своего хлама хватает.

Он поднял тросточку и пошел – трагическая фигура, напудренное лицо под высоким черным цилиндром, край плаща волочится по земле.

– Минуточку. – Она, казалось, раздумывала. – Ну-ка, посмотри на меня, Холланд... – Она сделала несколько шагов в его сторону. – Может быть... если бы ты сказал, что сожалеешь... Может быть, если бы ты пожелал извиниться, тебе не надо было бы уходить.

– Да, мадам.

– Что – да?

– Я сожалею.

– В самом деле, милый? – Тон у нее был умоляющий. – Ты правду говоришь?

– Да. Я сожалею, что обзывал вас нехорошими словами. Это было дурно с моей стороны. – Он покачал головой сокрушенно. – Очень дурно.

Она наклонилась к нему, когда он подошел и потянулся, чтобы поцеловать ее.

– Боже ты мой! – воскликнула она, отвечая ему. – Я... я и не знаю, что сказать. Никто не целовал меня уже... Что это такое, что у меня на щеке? – Он протянул руку, чтобы стряхнуть с ее щеки грязь. – Ладно, будем считать, что ничего плохого никогда не было. И не будем больше об этом говорить. – Казалось, она очень довольна, что все так хорошо устроилось. – Ты ведь внук Уотсона Перри, – сказала она утвердительно. – Мы вместе ходили в школу, твой дедушка и я, ты знаешь это? – Она подошла к нему, худенькая, седая. – Вы, мальчишки, так быстро растете. Помню, я видела как-то твоего брата. Он приходил с другими детьми пить чай.

Думаю, что это был он. – Зажав сломанный стебель бегонии между пальцев, она сказала менее уверенно. – Хотя, возможно, это был малыш Талькоттов...

– Он умер, миссис Роу.

– О, Господи, не говори мне об этом! Но ведь ему не могло быть больше девяти или десяти лет, ведь так?

– Да, мадам. – Он рассказал ей, как Билли Талькотт провалился под лед в день рождения Вашингтона. Она всхлипнула и взяла его за руку.

– Не надо говорить о таких вещах. У тебя ведь есть еще сестра? Она, должно быть, теперь совсем взрослая.

– Ей девятнадцать, миссис Роу.

– Девятнадцать?

– Да, Торри уже замужем.

– Замужем? Это дитя? И за кем же?

– Райдер Гэннон. Вы знаете Гэннонов – они живут в большом кирпичном доме на бульваре.

– Гэннон, Гэннон... – Она пыталась вспомнить. – Сын Шарлотты и Эверета Гэннонов? Разве его не убили?

– Это был Харви, старший брат Райдера. Его убили во Франции.

– О? Да – это так, вспоминаю. Стало быть, это был Харви. Да, вспомнила. Мне кажется, что Гэннон служит в пожарной части, не так ли? Я вижу его каждый день, когда он проезжает мимо на своем грузовике. Я подняла свой флаг в День Памяти. Говорят, был пожар в старом доме Вулдриджа на Паккард-Лэйн.

Улыбаясь, он покачал головой и откинул челку с глаз.

– Нет, это Эл Бэммонд управляет пожарной машиной. – Вулдридж-Хаус сгорел до тла год назад, в день 4 Июля.

– О, – сказала она, мимолетно нахмурившись, лицо ее заволокло дымкой, как если бы некий призрак воспоминаний бродил по лугам ее памяти. Потом лицо снова прояснилось. – Ну, ты зайдешь ко мне, Холланд?

– Если вы приглашаете. – Рука его играла чем-то под складками плаща.

– Благослови Боже твое сердечко. И посмотрите на нас, как мы выглядим! Боже, я никогда не видела ничего подобного. – Она, казалось, в самом деле находила его вид восхитительным и не могла оторвать от него глаз. – Ты все это надел для игры?

– Мы собираемся устроить представление в амбаре. Я – Профессор Водяной Крыс.

– Фокусник! – Она восторженно захлопала в ладоши. – Это грандиозно!

Он хитро посмотрел на нее.

– Да. Хотите, я покажу вам фокус?

– А как же, это просто здорово! – сказала она. – Пойдем же. Если не возражаешь, мы пройдем через кухню. Компании обычно заходят через парадное, но мы обойдемся без церемоний. – Она по-детски рассмеялась и, открыв дверь, ввела его внутрь с заднего крыльца.

– Боюсь, что пирожных сегодня нет, но есть лимонад, и мороженое, и, надеюсь, кусочек торта... – Сделав несколько шагов по направлению к кухне, она удивленно вскрикнула: – Ах, там еще одна! – Она показывала на темный угол, где челюсти капкана зажали большую серую крысу, переломив ей позвоночник. – Холланд... – попросила она. – Ты не мог бы... – Она указала на мертвую тварь. – Я не могу заставить себя дотронуться до нее. Миссис Куни обычно сама занималась этим.

Он разжал пружину, вытащил крысу и поднял за хвост. Жесткие серые волосы торчали, глаза закрыты, розовый рот широко раскрыт, выказывая ряды мелких острых зубов.

– И что с ней делать?

– Возьми вот тут бумажный пакет, милый, и затем брось ее в мусор, ладно? – Губы у нее побелели, когда, прикрываясь ладонью, она смотрела, как он засунул крысу в пакет, когда же он прошел мимо к баку с мусором, она в ужасе отшатнулась. Убедившись, что крыса вне пределов видимости и крышка бака надежно закрыта, она взяла его за руку, и они вместе прошли через кухню.

* * *

– Ну, – сказала миссис Роу, – разве это не прелестно! – Она поставила свою любимую чашку с блюдечком и откинулась в кресле. – Неожиданный сюрприз, самый что ни на есть наилучший. И прямо средь бела дня. Должна признаться, я скучаю без компании – я ведь теперь лишилась даже Мэри Куни. Я всегда радуюсь гостям, хотя они приходят все реже. Больше всего я рада детям, таким, как ты, Холланд. Всегда думала, что когда рядом молодые, ты и сама молодеешь.

– Да, мне нравится у вас, – поддакнул он. Он видел, что она говорит правду: выражение лица у нее было как у маленькой девочки. Взгляд его перешел на стеклянную горку с коллекцией всяких безделушек. Машинально он полез в карман, достал гармонику и начал наигрывать:

Нянг-ганг-га-данг-данг

диенг-динг

га-дан г-данг-данг...

– Смотри какой молодец, – сказала миссис Роу. – Когда-то я играла на виолончели... Что это за песня?

– Так... ерунда... просто песенка. – Он напел несколько строк:

Скажи, где Вавилон стоит?

За тридевять земель...

Дойду, пока свеча горит?

Дойдешь – шагай смелей.

Она жизнерадостно захлопала.

– Я вижу, ты интересуешься коллекцией курьезов. Это принадлежало моему мужу, – указала она на серебряную шпагу. – Он купил ее в Толедо, в Испании. Ты знаешь, все лучшие клинки делаются в Толедо. Можешь подержать ее, только будь осторожен. Я знаю, что мальчишки обожают оружие.

Он встал, положил гармошку на стеклянную полку, вытащил шпагу, полюбовался ею, затем взял гребень из черного дерева и поднес его к свету.

– Это из Пекина, Китай, – пояснила она. – Смотри, какой он хрупкий. А это стеклянный шар из Праги, Чехословакия. Тебе не жарко в плаще? Почему бы тебе не снять его – так будет лучше. Да, шорты – это очень удобно, я всегда говорила... И рубашка красивая. Мне нравится розовое, это так... Тебе плохо, Холланд? – Он, казалось, с трудом оставался спокойным, будто что-то под рубашкой щекотало его. – Тебе помочь?

Краска выступила на его лице.

– Нет, мадам, со мной все нормально. Так как, – продолжал он, будто заканчивая прерванную мысль, – вы хотите, чтобы я показал вам фокус?

– Фокус? А, ты хочешь спеть мне в ответ на угощенье, да?

– Нет, не спеть. Показать фокус. – Он смотрел в ожидании.

– Ну, это было бы замечательно. – Она выпрямилась в кресле, он же снова набросил плащ и сделал круг по комнате, дергая за шнуры портьер, чтобы совсем затенить окна.

– О, Боже, – сказала она с легким трепетом, когда комната погрузилась в полумрак, – это необходимо?

– Самое подходящее освещение для фокуса, – сказал он и встал в позу прямо перед ней.

– Ах, как загадочно, не правда ли? Все фокусники – misterioso, не так ли? Это карточный фокус?

– Нет. Карточные фокусы для детей. Это фокус для взрослых. – Повернувшись спиной, он сделал некоторые приготовления, которые не могли не показаться ей смешными.

Минуту спустя он повернулся к ней лицом. В глазах ее светилось внимание, руки спокойно лежали на коленях, она наблюдала за тем, как он снял цилиндр и, держа его прямо перед собой, в лучших традициях фокусников продемонстрировал, что тот пуст.

– Профессор Водяной Крыс, – объявил он драматически, – сейчас достанет что-то из цилиндра!

– Неужто, – сказала она, подавшись вперед в кресле. – Что-то из цилиндра? Это будет кролик?

– Не совсем, – ответил он загадочно, с гнусной ухмылкой на красных устах, и, хотя она все еще смеялась, в смехе ее слышались нотки просыпающегося беспокойства, и он больше ничего не сказал, а прямо приступил к делу, произнеся «абракадабра» и «фокус-покус», стараясь взглядом отвлечь ее от того, что делали его руки, которые хаотично двигались под плащом, и потом, еще более дикой усмешкой отвечая на ее выжидательную улыбку, он сделал шаг вперед и, без дальнейших церемоний, показал свой фокус.

5

Жарко. Все жарче и жарче.

День за днем, ночь за ночью лето расцветает, разгорается. Каштан стал темно-зеленым, широкие листья блестят кожаным, восковым блеском, на ветвях полно маленьких колючих шариков. Газон зарос одуванчиками, крабовой травой, сорняками. Мистер Анжелини толкает газонокосилку – клик-клик-клик-клик – на квадратном газоне за домом Перри, в то время как – снип... снип... снип... – в розовом саду возле каретника Нильс обрезает дедушкины розы «Император».

Снип...

Стальные лезвия ножниц блестящие и острые, они разделяются с ощутимым усилием и издают приятный щелчок, прежде чем цветок падает на землю. Но Нильс не замечает этого, его мысли далеко. В области магии, если быть точным. Все тот же фокус – снип, – тот, что он готовил к представлению в амбаре. Очень трудный фокус, а тут еще тетя Жози уехала, и пришлось заново соображать, как наилучшим способом оформить свой подвиг. Снип.

Набрав внушительный букет, он пошел повесить ножницы в кладовую на крючок рядом с отцовскими рыбацкими сапогами. У мистера Анжелини все инструменты по контуру обведены на стене голубой краской, так что сразу видно, где что висит.

Услышав какой-то звук, он посмотрел через дверь в вентиляционный ход и увидел работника, молча следившего за ним.

– Привет, мистер Анжелини!

Какой странный был взгляд в этих темных, с красными прожилками глазах под широкополой соломенной шляпой. Потом, как бы машинально, старик поднял руку в приветствии и тут же безвольно уронил ее.

– Все в порядке, мистер Анжелини, – сказал Нильс, коснувшись его рукава. – Это не ваша вина. Все будет нормально.

Мистер Анжелини пробормотал в ответ: «Scusame», погрузил мешок с удобрениями на тачку и пошел прочь.

Замечательные запахи доносились с кухни: Винни пекла один из своих вкуснейших тортов.

– Я вытер ноги, – поспешил успокоить ее Нильс, когда сетчатая дверь захлопнулась за ним, и он прошагал мимо корзин с бутылками имбирного пива, оставляя дорожку стриженой травы до самой раковины. С привычной иронией Винни покачала головой. Сколько лет пытается она приучить детей Перри не пачкать ее полы! Осенью листья, зимой – снег, весной – грязь, летом – половина газона, не меньше.

Привыкшая вечно поучать, она внимательно следила за тем, как он раскладывает розы на доске, достает кабинетную вазу и собирается наливать в нее воду.

– Поосторожнее с ней – это любимая ваза твоей бабушки! Если ты собираешься ставить розы на пианино, подставь под вазу блюдце. Обязательно!

– Вовсе не на пианино, это для мамы. – Пододвинув кресло к раковине, он открыл кран.

– Нильс, что ты там делаешь?

– Смываю жучков.

– Жучков?!

– В этом году очень много июньских жучков и...

Она подняла глаза к небу.

– О, Господи, в моей раковине!

– Когда ленч?

– А когда положено?

– В полдень.

– Вот именно, сэр. Еще нет и одиннадцати.

– Что будем есть?

– Крокеты.

– Кро-кет-ты? Фу! А что на ужин?

– Как ты можешь думать об ужине, если еще ленча не было?

– Просто спрашиваю.

– А какой нынче день?

– Пятница.

– Стало быть, что будет на ужин?

– А-а... Рыба. Селедка?

– Селедки нет в продаже.

– Рыба-сабля?

– Слишком рано для сабли, если ты не хочешь есть соленую, конечно. Сегодня будет пикша – если Сэм Клиппер привезет ее.

– Пикша. Ик-ша!

– Если только будет кому есть ее.

– Почему?

– Потому что пятница, вот почему: твой дядюшка в Американском Легионе, меня пригласила в гости Дженни, у тебя репетиция хора, а у твоей матушки нет аппетита, так что, кроме бабушки, некому есть пикшу.

– Прекрасно – полный желудок заставляет меня пердеть. А когда я пукаю, я не могу хорошо петь, и профессор Лапинус делает мне замечания.

– Говорят, рыба полезна для мозгов, – отметила Винни, поглощенная сложными маневрами носа утюга вокруг пуговиц на штанах. – Ничего тебе больше не надо, если умеешь пользоваться тем, чем наградил тебя Господь. Нии-ииИИИЛЬС! Убери это чудовище с моей кухни!

С самым что ни на есть ангельским ликом Нильс взял хамелеона, которого нарочно посадил на разноцветную коробку с печеньем, чтобы посмотреть, пожелтеет он или посинеет. Он сунул его за пазуху и снова встал на кресло, ставя розы одну за другой в вазу.

– Нильс, ангел, зачем ты берешь это кресло? – Кресло было настоящий Хичкок, с плетеной спинкой, антиквариат.

– Стоять на нем, – сказал он, будто она сама не видела.

– Кто бы мог подумать! Но ты ведь уже давно вырос и можешь достать до крана без... – Она воззвала к Господу: – Боже, как в этом доме дети обращаются с вещами. Клянусь, салемские качалки развалились бы от такого обращения.

– Правда, что Буффало Билл сидел в этой качалке?

– Оставь меня. Я не настолько старая.

Старая или нет, но она командовала в этой кухне задолго до того, как он и Холланд появились на свет; Винни – ее уютное лицо всегда пылает кухонным жаром, на шее всегда висит связка прищепок, все время она гладит, взбивает, выбивает пыль, кормит, вытирает, режет, штопает, моет, готовит...

– Что ты делаешь? – воскликнула она, видя, как он, оттопырив зад, подпрыгивает на деревянном сиденье кресла в такт музыке.

– Это такое танцевальное па. Торри меня научила. Видишь...

– Брысь! – Приказ командира. Она смахнула его с кресла могучей рукой и выключила радио. – Твоя сестра не учила тебя плясать на старинном кресле. – Начав разговаривать, Винни мгновенно переходила на крик, как если бы общалась с глухим или иностранцем. Согнав его с кресла, она потуже стянула волосы косынкой и стерла испарину со лба, поскольку в кухню вошла Ада с узлом постельного белья.

– Я сняла белье со всех постелей, кроме Александры, займись, когда будет время, – сказала Ада, передавая узел Винни, а та забросила его в заднюю дверь. В это время прозвенел таймер духового шкафа, и Нильс голосом ведущего радиопрограммы сказал:

– "Звякните мне, мисс Блу!"

– О, Боже, я забыла про торт – надеюсь, он не сгорел. – Винни взяла прихватку и кинулась к духовке, линолеум квакал под ее ногами. Она распахнула дверцу, выхватила лист и выложила на стол два коржа для торта. Потом вытащила из духовки второй лист с двумя дополнительными небольшими формочками и выключила газ. – Горячие, о Боже. Хочу сперва приготовить маленький тортик для миссис Роу.

– Не думаю, что она хорошо питается с тех пор, как от нее ушла миссис Куни, – сказала Ада, вытаскивая резиновые кольца для консервирования из комода.

Винни выключила утюг, вытащила гладильную доску в кладовку, вытащила корыто, поволокла его, лавируя между корзинами с бутылками имбирного пива.

– Нильс, детка, – сказала Ада, – надо выставить имбирное пиво на солнце, а то оно никогда не дозреет. – Взгляд ее стал строже. – И будь добр, убери свой велосипед с дороги, а то твой дядя приедет и раздавит его.

Нильс вздохнул. И почему он должен отдуваться за других?

– Это не мой велик, а Холланда. У моего камера спущена. И все равно дядя Джордж уехал в Американский Легион, поэтому он не может приехать. Но я уберу его, – сказал он, заметив ее предостерегающий взгляд. – Ада, правда, что Буффало Билл сидел в нашей салемской качалке?

– Ну да, сидел. Это историческое кресло.

– А зачем он приходил сюда?

– Он выступал здесь со своим представлением «Дикий Запад». В театре, что в «Дубовой Роще». Когда вас, мальчиков, еще не было на свете.

– Да, но что он делал здесь?

– В доме? Ну, он ведь был другом дедушки Перри, насколько мне известно. Они познакомились случайно – у дантиста. И у них стало вроде как традицией вместе ходить к врачу. Твой дедушка свято верил во всякие традиции. У него было много знаменитых друзей. Марк Твен, и Буффало Билл, и миссис Стоу...

Да, конечно, женщина-писатель. Ах, восклицала она, вы не знаете папашу Перри, Лукового Короля? Фермер? Чепуха: он ходит в гетрах, а летом у него всегда в петлице бутоньерка. Так гордится своими розами. Гордость и традиции, вот что такое папаша Перри. Поэтому он отдал свои деньги городу? Нильс хотел знать. Да, он отдал свои деньги, потому что обладал величием духа. И после смерти бабушки... да, он считал это своим долгом. И памятный обед в его честь дается каждый год, потому что он думал о других людях не меньше, чем о собственной семье. Это не публичная демонстрация или что-то в этом роде, но скромный ритуал, отдание чести великодушию единственного в своем роде человека.

– И потому мы пьем за него тоже, – сказал Нильс.

– "потому что мы его внуки, Холланд и я, и мы тоже верим в традиции"! – и выскочил через вращающуюся дверь, нагруженный серебряной вазой с розами для мамы, а Ада крикнула ему вслед, чтобы он не забыл вытащить корзины с имбирным пивом на солнце.

* * *

– Милый, они такие красивые, – сказала Александра, когда он принес розы в ее комнату. Она сидела в обитом ситцем кресле, подперев ладонью подбородок, с «Антонием Беспощадным» на коленях. – 1200 страниц – это слишком длинно. Настоящий «Гаргантюа». Но я иногда забегаю вперед, когда читаю.

Ему было приятно то, что она сказала, – она так редко интересовалась тем, что будет впереди.

– В ней 1200 и еще 24 страницы. Но ты ведь быстро читаешь. Мисс Шедд говорит, что если ты уж начнешь читать, то не остановишься. – Он взял у нее книгу и, присев на пуфик у туалетного столика, прочитал несколько страниц вслух. – Ты что? – остановился он при виде бледной улыбки, возникшей на ее губах.

– Просто подумала, как все переменилось. Когда вы были маленькие, я читала вам вслух. Каждый месяц, когда приходила «Добрая Домохозяйка», мы читали продолжение романа Мартина Джонсона об Африке. Мартин и... как звали его жену?

– Оса. – Он закрыл книгу, заложив пальцем.

– Да, Оса. Вы оба думали, что это ужасно смешное имя для женщины-охотницы. И еще там был Том – Водяной Ребенок...

Нильс засмеялся.

– И Упрямый Томми.

– Упрямый Томми? Не помню такого.

– Нам Ада читала про него. Это был кот.

– Кот? – Она нахмурилась, припоминая, прижала кончики пальцев к вискам. – Я помню, был поросенок Нуф-Нуф. Его зажарили с яблоком во рту, бедная жирная свинка. Один из любимцев Холланда, правда?

– Не-ет – он любил историю с подменным ребенком, помнишь? В книге волшебных сказок.

– Подменный ребенок? О, какая страшная история. Как может она кому-нибудь нравиться? – Она встала с кресла, подошла к окну, отодвинула занавеску и долго смотрела вниз, на беседку, прижав руку к груди, будто у нее началось сердцебиение. – Бедная тетя Фанюшка, как печально, что ей пришлось проделать весь этот путь сюда только для того, чтобы ее укусила пчела.

– Оса – это была оса, – сказал Нильс. Он взял фотографию благотворительного бала и улыбался отцу в платье и резиновых сапогах.

– Да, милый, оса. И почему-то из всех она укусила именно ее.

Это было ужасно. Как только они увели тетю Фаню в дом, вызвали доктора Брайнарда, но все его уколы и пилюли не помогали, все тело ее свело судорогой, дыхание было затрудненным; в конце концов ей пришлось вернуться в Харкнесс Павильон в Нью-Йорке, где тетя Жози могла быть рядом с нею. Вздохнув, Александра уселась снова, потянулась, взяла щетку для волос, причесалась, положила на место.

– На, поиграй с этим. – Он достал три скользких комочка цвета загара – бобы – и положил ей на ладонь, где они начали пританцовывать. – Они станут прыгать выше, если согреть их, – объяснил он. – У каждого внутри маленький червячок – личинка мотылька. Поэтому они и двигаются.

Он сжал ее пальцы вокруг прыгающих бобов и крепко сдавил их.

– Боже, неужели это так устроено? Где ты узнал все это? Наверняка вы не проходили прыгающих бобов в школе.

– Это не бобы, это семена. Об этом рассказывается в одном из свитков Чаутаука.

Она резко повернула голову.

– Мама, ты что?

Она смотрела на него очень странно.

– Чаутаука, – прошептала она, веки у нее задрожали, выражение лица изменилось мгновенно, как при вспышке молнии. Он откашлялся в неприятном молчании. Что с ней? Что-то недосказанное повисло в воздухе. Он чего-то ждал...

– Тебе плохо?

– Нет. Я поняла, милый. Чаутаука, подарок Ады, – это целый кладезь информации, правда? Я забыла. – Она скребла ногтями вышитую дорожку на туалетном столике. Открыла рот, закрыла, сжала губы. Ее улыбка казалась ему вымученной. – Милый, – сказала она живо, – не лучше ли тебе поиграть на дворе? Не думаю, что тебе можно читать эту книгу.

– А что написала миссис Стоу?

– Гарриет Бичер Стоу? Ну, «Хижину дяди Тома». Ты помнишь ее, Лиза, бегущая по льду, и Саймон Легрю?

– Да.

– Я помню, однажды мы сидели вот здесь же – ты, я и Холланд – и читали эту книгу, а ты посмотрел на меня так невинно и спросил: «Мама, а что ты делала во время Гражданской войны»?

Она сжимала прыгающие бобы в ладони, мысли ее унеслись куда-то вдаль.

– Я глупая – у тебя глупая мать, вот что я скажу. Когда пойдешь вниз, милый, скажи Виктории, чтобы не забыла принять лекарство. Она сидит в беседке. Милая Виктория, как это ужасно с твоей стороны – делать меня бабушкой. Может быть, родятся близнецы – это иногда повторяется из поколения в поколение.

Нильс покачал головой.

– Нет, родится один ребенок, и это будет девочка.

– Колдун, – сказала она игривым тоном. Вдали зазвенел колокольчик.

– Мистер Претти приехал, – сказал Нильс. – Он на самом деле развозил лед?

– До того как ты родился, у нас был ледник.

– А теперь холодильник.

– Как почти у всех в городе – именно поэтому мистер Претти стал зеленщиком.

«О, мама, мама – пойдем со мною. Пойдем в гостиную и поиграем на пианино. Ты и я, пока Холланда нет». Дуэты. «Я слышал это во сне» из «Искателей жемчуга» или «Деревенские сады». Мама, сидящая за клавиатурой, элегантная, снимающая с пальцев сверкающие кольца, ногти постукивают, как алые жучки, по клавишам. Нет, об этом даже говорить бесполезно, она рассердится. Он отпустил ее руки. Они упали на колени так, будто в ней совсем не было жизненной силы.

Он поцеловал ее, пожелал всего доброго и закрыл за собой дверь. Она тут же встала и открыла ящик с шарфами – бутылка, которую она достала, была пуста. Спрятав ее, она быстро вернулась в кресло. Вошла Винни с кипой свежего белья.

– Тут чистые простыни и наволочки для вас, миссис Алекс, – сказала она, отдуваясь после подъема по лестнице. – Я зайду потом перестелить вам постель.

– Спасибо, Винни, – сказала Александра, помогая ей раскладывать простыни. – Честное слово, эта рубашка Холланда превратилась в настоящее тряпье. Посмотри, как обмахрились рукава. Нельзя ли сделать из нее пыльную тряпку? Люди подумают, что мы беднее, чем на самом деле.

– Я не могу сделать этого, миссис Алекс, – возразила Винни. – Я не смею что-нибудь сделать с нею.

– Ладно, Винни. Я понимаю. Спасибо.

– Я хочу спуститься и выбрать что-нибудь из овощей. Я слышала колокольчик мистера Претти. Что-нибудь специально для вас?

– Можно приготовить бобы с кукурузой, если у него есть «Золотая Бентамка»... Винни, ты пойдешь сегодня в Центр?

– Ах нет, мадам. Вы же знаете, что сказал доктор. – Она отвернулась и притворилась занятой, складывая в стопку рубашки.

– Винни! – весело воскликнула Александра. – Посмотри на свой фартук! Господи, какая древность! Завязки совсем, истерлись. Вот увидишь, люди скажут, что нас совсем заела нищета. – Она достала пятидолларовый банкнот. – Возьми вот это, пойди к мисс Джослин-Марии сегодня же и поищи подходящую хлопчатобумажную ткань на фартук. Я раскрою, а Ада сошьет на машинке. И, Винни, раз уж ты все равно там будешь, зайди в соседнюю лавку – для меня, – пожалуйста! Вот и славно, а теперь – иди. И оставь белье на кровати. Я сама отнесу его. Нет, мне не трудно. Я давно уже не была в комнате мальчиков – наверное, целые годы. Думаю, надо зайти посмотреть.

И наконец она осталась одна, глядя на солнечного цвета семена, прыгающие на ее ладони бессмысленно и беспрестанно; и чем теплее становились руки, тем сильнее становились их прыжки – настойчивые, упорные, бесчувственные, как ответы на вопросы, которые прыгали у нее в мозгу.