Текст книги "Охота на Сезанна"

Автор книги: Томас Свон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

Глава 31

Эдвин Ллуэллин регулярно останавливался в «Стаффорде», одном из самых респектабельных отелей Лондона, расположенном на площади Сент-Джеймс. Неприлично высокие цены отеля были доступны только избранным клиентам. Ллуэллин, как всегда, занял угловой номер на четвертом этаже, а Астрид разместилась в номере по соседству. Она собиралась вплотную заняться поисками английской антикварной мебели для двенадцатикомнатных апартаментов анонимной пары, молодой и богатой, по ее словам.

В Лондон они прибыли утром в среду, отдыхали весь день и рано поужинали.

– Спокойной ночи, милая, – сказал Ллуэллин, отпирая дверь в ее комнату. – Увидимся за завтраком. – Он поцеловал ее в губы. – В восемь.

Астрид подавила зевок.

– God natt[19]19
  God natt – Доброй ночи (норв.)


[Закрыть] – нежно сказала она.

Ллуэллин встал рано, заказал газеты и кофе и посмотрел новости по телевизору. Когда он без десяти восемь спустился в ресторан, Астрид уже ждала, ей только что принесли кофе.

– Ты прекрасна – как всегда, – сказал он и ласково пожал ей руку. – Ты уверена, что тебе не нужна помощь?

– У меня есть список магазинов. Я справлюсь.

К столику подошел помощник портье и доверительно сказал:

– Инспектор Оксби только что прибыл, сэр.

Ллуэллин улыбнулся:

– Попросите инспектора присоединиться к нам.

Астрид нахмурилась:

– Ты не говорил, что он придет сюда.

– Это самое подходящее место для подобных встреч, я предпочитаю непринужденную обстановку.

Она нерешительно улыбнулась:

– Просто я не смогу остаться.

– Хотя бы ненадолго, только чтобы познакомиться.

Оба обернулись и увидели Оксби. Когда инспектор подошел к их столику, Ллуэллин поднялся и протянул руку, удивленный глубоким голосом инспектора.

– Мистер Ллуэллин, я очень рад, что вы прибыли, – поприветствовал его Оксби.

– Я счастлив находиться здесь, инспектор Оксби. Это мисс Харальдсен, моя подруга, она приехала со мной, чтобы купить лучшие предметы антиквариата.

Оксби пожал Ллуэллину руку и повернулся к Астрид.

– Антиквариат? – Он сел между ними. – Что именно? Мебель, серебро, картины?

– В основном мебель. Я оформляю апартаменты в Нью-Йорке, и мои клиенты любят все английское.

– И что, ничего нет в Нью-Йорке? – спросил Оксби и заказал у официанта чашку кофе. – Вы, американцы, производите пятьдесят процентов нашей старины прямо у себя, на Третьей авеню.

– Вы знаете о Третьей авеню? – спросил Ллуэллин.

Оксби кивнул:

– Подделки повсюду, включая вашу Третью авеню. Я там был и все это видел. Год назад.

Ему принесли кофе, и он сказал Астрид:

– Расскажите, что вы ищете. Мебель какого периода вас интересует?

Астрид озадаченно посмотрела на Ллуэллина.

– Периода? – повторила она в явном замешательстве. – Не думаю, что это очень важно… Посмотрю, что можно достать.

– Берите поздневикторианский. Хороший антиквар не надует вас, это будет настоящее. Но если вы хотите выписать большой чек, купите пару шератоновских кресел; они хорошо вписываются в любой интерьер. Я только недавно видел рекламу. – Оксби бросил в кофе несколько кусочков сахара и помешал. Он внимательно смотрел на Астрид. – Что вы думаете об этом стиле?

Она слабо улыбнулась:

– Шератоновские кресла. Это мило, спасибо. – Она повернулась, собираясь встать.– Мне нужно идти, я собираюсь к Ван Хефтону.

– А зачем вам к Джонни Ван Хефтону? – спросил Оксби.

Она ответила не сразу:

– Стол. Там я присмотрела стол. В светлых тонах.

Оксби попробовал кофе.

– Вы посещали дизайнерскую школу?

– Да, в Осло, – ответила она осторожно. – Высшую школу искусства и ремесел.

– Вы отсюда прямо в Нью-Йорк?

Астрид перевела взгляд на Ллуэллина.

– Я еще не решила. Это зависит от того, насколько быстро я найду мебель. – Она встала. – Мне правда надо идти. Извините, пожалуйста.

Оксби тоже поднялся:

– Удачи вам в ваших приобретениях, мисс Харальдсен. Если вам потребуется помощь, обращайтесь ко мне. Антиквариат – это наше дело, и мы знаем всех преступников.

Ллуэллин проводил Астрид в холл.

– Ты, кажется, нервничала. Все в порядке?

– Я не думала, что инспектор так заинтересуется моими покупками, и не смогла ответить на все его вопросы.

– Он просто человек сведущий и хотел помочь. – Ллуэллин взял ее за руку. – Давай встретимся в отеле «Браун» в четыре, попьем чаю.

– Он будет с тобой?

– Инспектор Оксби? Надеюсь, да. Я хочу пригласить его.

Она вздохнула, повернулась и вышла на площадь. Какое-то время Ллуэллин смотрел ей вслед, потом вернулся в ресторан.

– Красивая подруга, – заметил Оксби. – Надеюсь, ей не подсунут подделку при первой же покупке. Ходить по некоторым магазинам – это все равно что вступать на территорию врага.

– Да, это верно, – согласился Ллуэллин.

– В целом лондонские антиквары честны, но и среди них есть исключения, некоторые обманывают как только могут.

Они непринужденно беседовали, задавая друг другу вопросы; каждый пытался понять, что представляет собой собеседник.

– Какие у вас планы на сегодня? – поинтересовался Оксби.

– Я ничего не планировал, – ответил Ллуэллин. – Алекс Тобиас сказал, что вам нужно поговорить со мной, и для меня нет ничего более важного, чем помочь найти того сукина сына, который сжигает Сезанна и убил хранителя Алана Пинкстера.

– Отлично. Любите ходить пешком?

– Не особенно, – ответил Ллуэллин. – Зачем?

– Это было бы неплохо, – сказал Оксби. – Мы сможем говорить о чем угодно, не беспокоясь о том, что нас могут подслушать. Кроме того, англичане хорошие ходоки.

– Хорошо, давайте пройдемся.

Когда они вошли в холл, Ллуэллин спросил:

– Мы договорились с Астрид встретиться в «Брауне» за чаем. Вы не присоединитесь к нам?

Оксби улыбнулся:

– У меня неанглийское отвращение к чаю, но большая любовь к «Брауну». С удовольствием.

Они прошли по площади Сент-Джеймс к аллее, которая петляла по саду с розами и самшитом и вела к сети дорожек Грин-парка.

– Когда все это началось, я не особенно любил Сезанна, – признался Оксби. – Если честно, я не изучал его творчество, а из картин знал только купальщиц да несколько пейзажей. Но после того как четыре автопортрета Сезанна были уничтожены за двадцать четыре дня, я спешно заинтересовался им.

– Как вы думаете, кто за этим стоит?

– Не имею ни малейшего представления, но, как ни странно, важно именно то, что портреты уничтожают без угроз, предупреждений или каких-либо посланий.

Ллуэллин остановился и повернулся к Оксби:

– Объясните.

– Если бы одна картина была уничтожена без всяких заявлений, я бы решил, что это сделал маньяк или сумасшедший, и с этим было бы покончено. Если бы погибли две картины и также ничего не сообщалось, я бы сказал, что какой-нибудь псих обрызгал первую картину, а другой человек, никак не связанный с первым, обрызгал вторую. У нас были подобные случаи. Это произошло год назад. Одну картину в церкви в Паддингтоне сильно изрезали ножом. Через неделю то же самое произошло в Суиндоне без всяких объяснений. С моей точки зрения, это были разные, хотя и связанные между собой случаи, и сделали это разные люди.

Они пошли дальше. Оксби продолжал:

– Но четыре картины в трех странах, одно убийство, и никаких посланий? – Он мрачно поглядел на Ллуэллина. – Это настоящая загадка.

Они дошли до Молл, перешли широкую улицу и вошли в парк Сент-Джеймс. Оксби ускорил шаг. Рассказывая о каждом случае, он перечислял значимые детали, которые были известны, и озвучивал вопросы, на которые не мог ответить: они касались картины Пинкстера и способа, каким был убит Кларенс Боггс.

– Потом Бостон,– сказал Оксби, дотронувшись до руки Ллуэллина. – Это говорит о другом.

– О чем? – спросил Ллуэллин.

– Я все пытался представить, что это за человек и какие у него могут быть мотивы. Почему Бостон? – Оксби криво улыбнулся и повернул на тропинку, огибавшую озеро в центре парка. – Он, должно быть, знал, что в Америке четыре автопортрета, три из которых находятся в музеях. Он выбрал бостонский потому, может быть, что это менее рискованно, чем уничтожить портрет в Музее современного искусства в Нью-Йорке или в галерее Филипс в Вашингтоне. Но прежде всего интересно не то, почему именно Бостон, а почему выбрана Америка. Пресса ухватилась за это. Особенно «Нью-Йорк таймс».

– СМИ просто наслаждаются, – сказал Ллуэллин.

– Но вернемся к другому вопросу: почему Сезанн и почему его автопортреты? Потому что у Сезанна была борода, или лысина, или потому, что он был зажиточным? – Оксби помолчал. – Или это что-то вроде сексуального отклонения: каждый раз, когда преступник обливал картину, он испытывал ощущения убийцы.

– Убийство хранителя Алана Пинкстера не было сексуальным отклонением, – возразил Ллуэллин. – Я уверен, что Алан тяжело перенес это.

– Вы знаете Пинкстера?

– Не особенно хорошо, но Алан появлялся в Нью-Йорке, и я видел его на нескольких приемах.

– Боггса убили примерно через двенадцать часов после уничтожения картины. Не думаю, что это совпадение. Он был отравлен редким ядом, его убил кто-то, кто хорошо разбирается в химии. К тому же вещество, использованное для уничтожения картин, имеет уникальный состав, и его компоненты найти не так просто. Далее, в день уничтожения портрета в галерее Пинкстера работал профессиональный фотограф, он снимал группу служащих из посольства Дании. Там были два снимка мужчины и женщины, личность которых мы не смогли установить. Мужчина стоит спиной, он высокий – выше шести футов. Это все, что мы о нем знаем.

– А женщина?

– Она попала в кадр, но лицо размыто. Думаем, там были и другие фотографии, и мы пытаемся их найти.

Они вышли из парка Сент-Джеймс.

– Я не психиатр, но у нас есть два первоклассных психиатра. Они уверены, что мы имеем дело с психопатом, и это неудивительно. – Оксби остановился и поглядел на Ллуэллина горящими глазами. – Мне не нравится слово «преступник», потому что оно ассоциируется у меня с карманным воришкой, я дал нашему подозреваемому имя. Это позволяет нам как-то идентифицировать его и создает ощущение, будто мы знаем, кого именно ищем.

– Как вы его назвали?

– Вулкан. Весь мир знает, что каждую картину обрызгали каким-то химикатом, и все они выглядели так, будто их вытащили из огня; я знаю это, потому что видел две из них. Кажется, Вулкан – подходящее имя.

– Вулкан, – повторил Ллуэллин. – Бог огня.

Они пошли по Дартмут-стрит к Бродвею и почти достигли пересечения с Виктория-стрит. Ллуэллин увидел обычное здание, холодное и безликое, оно могло бы быть еще одним обычным правительственным зданием, если бы не большая надпись в треугольнике травы: «Новый Скотланд-Ярд».

– Вы ведете меня на допрос? – полушутя спросил Ллуэллин.

Оксби дружелюбно покачал головой:

– Вам просто зададут несколько вопросов, и, поскольку я собираюсь сделать вам серьезное предложение, нам нужно найти укромное местечко. И хороший кофе.

Ллуэллин миновал охрану, прикрепил к лацкану пиджака значок посетителя и последовал к лифту за Оксби. Они вышли на пятнадцатом этаже и пересекли помещение, в котором было множество столов, щелкающих факсов, за пультами управления перед мониторами компьютеров сидели операторы; все было охвачено современной какофонией: писк электронных сигналов телефона, коротковолновых передатчиков перекликался со звоном мобильников. Оксби прошел в кабинет без окон и закрыл дверь, оставив снаружи нервирующий шум, в который они только что окунулись. Кабинет был квадратным. У одной стены располагался ряд телемониторов, посредине стоял большой стол, на другом столе подальше было несколько телефонов, провода, напоминавшие черно-красные ленты, валялись на полу. У другой стены была установлена большая доска на кронштейнах.

– В основном этот кабинет служит конференц-залом, а когда мы обсуждаем сложные дела, он становится нашим Залом Особых Случаев.

На столе стояли термос и чашки.

– Я обещал кофе, – сказал Оксби, жестом приглашая Ллуэллина к столу.

У стола стояли четыре кресла, по два с каждой стороны. Оксби сел в одно из кресел, попросив Ллуэллина сесть напротив, затем произнес:

– Сумасшествие, царящее за дверью, – лишь маленькая часть экспертного отдела, к которому мы относимся. Раньше нас называли отделом искусства и древностей, но теперь мы носим другие цвета. Мы имеем дело с международными и организованными преступлениями. Эллиот Хестон, которому мы подчиняемся, присоединится к нам в одиннадцать тридцать, если его, конечно, не похитит наш комиссар. Еще я попросил прийти сержанта Браули, а также Найджела Джоунза. Джоунз один из наших криминалистов и хочет показать нам кое-что интересное.

Ллуэллин налил себе кофе. Он с любопытством смотрел на Оксби и смущенно улыбался.

– Никогда не думал, что окажусь в Скотланд-Ярде.

– Да это просто отдел полиции большого города, который то и дело вмешивается в дела всей страны. Полагаю, вы, американцы, думаете о Скотланд-Ярде так же, как англичане думают о ФБР: сплошные киношные стереотипы.

– Как давно вы знаете Алекса Тобиаса? – спросил Ллуэллин.

– Мы знакомы десять лет или чуть больше. Особенно много мы общаемся последние два года, с тех пор как он занимается тем же, чем и я. Он сказал, что мы с вами сработаемся.

– Думаете, мы сработались?

Оксби кивнул:

– Да.

– Расскажите мне побольше о Вулкане.

– Если мы правы и Вулкан действительно психопат, тогда мы сможем заставить его выдать себя.

– Но каким образом?

– В сфере искусства пристрастия Вулкана очень узки. Даже творчество Сезанна, кажется, особо его не интересует, за исключением автопортретов. Другими словами, я хочу узнать, есть ли кто-то, кто заказывает эти преступления. Есть ли у Вулкана хозяин? Чтобы выяснить это, я попросил наших умников составить психологический портрет Вулкана на основании той информации, которая у нас имеется. А известно нам следующее: химический состав растворителя, который он использовал, города и музеи, которые он выбирал, мы знаем о сгоревшем в лондонской Национальной галерее «дипломате», о фотографиях датской группы в галерее Пинкстера. У нас есть описание человека с кислородным баллоном, который посещал Эрмитаж, и описание мужчины с европейским акцентом, который помог женщине, упавшей в обморок в бостонском Музее изящных искусств.

Мы знаем, каким ядом отравили Кларенса Боггса, способ, которым это убийство было совершено, и, наконец, нам известны даты и время уничтожения картин.

– Звучит так, как будто у вас масса информации, – заметил Ллуэллин.

– Совершенно точно. Это так «звучит», но на самом деле этого очень мало, и мы не можем понять, действует ли Вулкан самостоятельно или выполняет чьи-то приказания. – Оксби отодвинул кресло от стола и встал. – Когда нам известно мало, мы составляем список того, чего не знаем.

– Не объясните зачем?

– Можно составить большой список вопросов, на которые мы не знаем ответов, но нужно уметь выбирать. В конце концов у нас останется всего несколько неразрешенных вопросов:

– Какие, например?

– Его национальность, соучастники; если они есть, то сколько их, каковы мотивы.

– Вы составили портрет Вулкана, а теперь нужно поймать его.

– Это не так легко. С одной стороны, мы имеем несколько не связанных между собой фактов, с другой – у нас есть неразрешенные, но очень важные вопросы. И мы сопоставляем то, что знаем, с тем, что хотим узнать. Психологи сделали свое заключение, и, когда мы найдем ответы на все вопросы и выяснятся новые факты, портрет станет более точным. В конце концов мы точно узнаем, кто есть Вулкан. Но мы должны сделать это быстро, пока снова не уничтожили картины и пока не погибли еще люди.

– А что вы можете сделать?

– Попытаться сделать так, чтобы все шло по нашему сценарию. Вот в этом вы и можете помочь нам.

Ллуэллин добродушно рассмеялся:

– Что, ради бога, я могу сделать?

– Вы можете стать громоотводом.

Ллуэллин нахмурился:

– Объясните, что вы имеете в виду.

Оксби улыбнулся:

– Может, Вулкан и психопат и убийца, но картины уничтожались, чтобы привлечь внимание к Полю Сезанну и повысить стоимость его картин. Особенно автопортретов.

– У Вулкана нет портрета, они все пересчитаны. Если он украдет картину, то кто же ее купит?

– Вы же знаете, что один из автопортретов Сезанна никогда не выставлялся на публике, никогда не был в музее, никогда не фотографировался и оставался в одной семье около сотни лет. Это вам знакомо?

– У моего деда были свои понятия о собственности, – сказал Ллуэллин, защищаясь.

– Точно. Есть люди, которые втайне могут потратить состояние, чтобы купить картину, а потом никогда никому ее не показывать.

– Вы считаете, что, если я привлеку внимание Вулкана, он попытается украсть мою картину?

– Я считаю, что, если у него будет такая возможность, Вулкан попытается забрать вашу картину потому, что она необычайно ценна, – вот и все. Возможно, Вулкан и тот, кто с ним в сговоре, планируют украсть портрет, чтобы продать покупателю, который уже согласился купить его за очень высокую цену.

Ллуэллин нервно поерзал в кресле.

– Я не уверен, что мне это нравится. – Он встал и прошел к доске, взял кусок мела и написал «Громоотвод». Он повернулся и посмотрел на Оксби. – Расскажите подробнее.

Оксби улыбнулся.

– Вы слушали очень внимательно, – сказал он успокаивающе, – и я благодарен вам за это. Может, вы не захотите глубже вникать в расследование, и если это так, я вас пойму. Но я подозреваю, что вы осознаете, как важно поймать Вулкана до того, как снова пострадают люди и картины. Я правильно понимаю?

Ллуэллин кивнул.

– Хорошо. – Оксби набрал номер на телефоне и сказал в трубку: – Мы готовы. – Он откатил доску от стены и встал рядом с ней, он был похож на учителя.– Я хочу, чтобы вы объявили через средства массовой информации, что вы возьмете на себя ответственность за доставку вашей картины в музей Гране в Экс-ан-Провансе.

– Почему я должен это сделать? – спросил Ллуэллин.

– Потому что при обычных обстоятельствах вашу картину упаковали бы и отвезли, она исчезла бы на несколько недель и к нужному моменту появилась в музее Гране. В это время ни вы, ни Вулкан не знали бы, где находится картина. Но чтобы стать громоотводом, вы должны путешествовать вместе с картиной.

Оксби развернул на доске карту Франции.

– Я предлагаю вам отправиться в Париж, там вы заночуете в отеле «Морис» и на следующее утро появитесь как специальный гость на симпозиуме в музее д'Орсэ. Вы будете говорить, разумеется, о Поле Сезанне и о его влиянии на постимпрессионизм. Самое важное: вы покажете портрет, это будет первый публичный показ на мероприятии, которое привлечет международное внимание. Утром третьего дня вы отправитесь на скором поезде в Лион и в тот же вечер представите портрет на выставке в Музее изящных искусств.

Оксби указал линейкой на Лион и на шоссе А7 на юге. Шоссе пересекало Рону в ста тридцати шести милях от Авиньона. Оксби постучал по оранжевому кружку, окружавшему Авиньон.

– На четвертый день вы поедете в Авиньон и остановитесь в отеле «Европа» на три дня. Я заранее договорился, что вы примете участие в местном фестивале искусств пятнадцатого, в понедельник. – Оксби присел на край кресла и скрестил руки на груди. – За очень короткое время вы станете знаменитостью, а лицом, наиболее заинтересовавшимся вашей поездкой на юг из Парижа, будет Вулкан. Он будет пристально наблюдать за вами, и думаю, появится на ваших презентациях, но не для того, чтобы послушать рассказы о Сезанне, а чтобы посмотреть, насколько хорошо вас охраняют и кто это делает.

– Я сам бы хотел это знать.

– В Париже вы будете находиться под строгой охраной полиции, в музее д'Орсэ вас будут охранять два моих сотрудника и я.

Ллуэллин кивнул и нагнулся, положив локти на стол.

– А после Парижа?

– В Лионе я устрою так, что местная полиция будет сопровождать вас в публичных местах, а в отелях и в другое время у вас будет персональная охрана.

– В Авиньоне?

– То же самое. Это маленький город, там не будет толп туристов в это время года. Вряд ли Вулкан попытается сделать что-то в Париже или в Лионе. Он поймет, что вас хорошо охраняют, но через несколько дней мы ослабим охрану – скажем так. Если он собирается украсть картину, то сделает это в Авиньоне, как я считаю, во вторник, шестнадцатого января, на следующий день после вашей последней презентации.

– Это будет для него удобным моментом? – сухо спросил Ллуэллин.

Оксби кивнул:

– Я возьму на себя ответственность за вашу безопасность, и охранять вас будут очень хорошо, но поймите, что это надо разработать, и трудность в том, чтобы не позволить охране проявить себя.

Оксби встал напротив Ллуэллина.

– Все равно есть риск.

– Какой?

– Это будет зависеть от Вулкана. Не могу ответить.

В дверь постучали. В комнату вошел Найджел Джоунз с большим листом картона в руках и поставил его на пол у стены.

– Чудесно, Джоунз, как раз вовремя, – сказал Оксби, представляя мужчин друг другу. – Обещаю, что Джоунз все прояснит.

Ллуэллин крепко пожал руку Джоунзу и добродушно сказал:

– Я боюсь, что меня ударит молнией, и не хочу показывать свою картину, как будто это набросок углем, сделанный уличным художником на Монмартре.

– Покажите мистеру Ллуэллину, что вы принесли, – сказал Оксби.

То, что принес Джоунз, оказалось картиной, которую он поставил на мольберт перед Ллуэллином.

– Вы узнаете это?

Ллуэллин в изумлении уставился на картину, на которой была изображена сгорбившаяся женщина с сильными крестьянским руками, перебиравшая четки.

– Это «Старуха с четками» Сезанна из вашей Национальной галереи. Почему она у вас?

– Я объясню, – ответил Джоунз, – но сначала я бы хотел спросить, не заметили ли вы что-нибудь необычное в картине.

Ллуэллин внимательно смотрел на картину целую минуту.

– Очень сильно. Ее взгляд направлен на руки, и все же мне кажется, что она смотрит на меня… Что она сейчас заговорит и произнесет: «Аминь».

– Посмотрите на картину повнимательнее.

Ллуэллин подвинулся вперед в кресле.

– Затененные места написаны очень густо, с большей глубиной, чем мне казалось.

– Ближе, – настаивал Джоунз. – Дотроньтесь до полотна.

– Мне не нравится, когда полотна трогают.

– Совершенно верно, но это можете потрогать.

Ллуэллин робко дотронулся до рук старухи.

– Что это?

– Фотография, – ответил Джоунз. – Снятая «Полароидом» на обычную пленку. Картина такого размера может быть воспроизведена с помощью фотоаппарата с хорошим объективом. Цвета делаются на компьютере и соответствуют оригиналу с точностью до девяноста девяти процентов. Наконец, наносятся краски. Это очень секретный процесс, – объяснил Джоунз.

– Я поеду на юг, как голливудский антрепренер с фотографией?

Оксби кивнул:

– Вы произведете сенсацию, привлечете внимание. Особенно внимание Вулкана.

– Предположим, у нас получится, но Вулкан может прорваться через кольцо охраны, и я с ним столкнусь.

– Это вряд ли произойдет, но вы в любом случае сможете подать нам сигнал, и, если захотите, мы дадим вам пистолет. Вы когда-нибудь им пользовались?

– Я когда-то охотился, но не держал в руках револьвер лет десять.

– Не боитесь брать его в руки? – спросил Оксби.

Ллуэллин помотал головой:

– Мне бы попрактиковаться.

– Мы сделаем еще лучше. Возьмите свой пистолет, а потом с вами поработает наш инструктор, когда вам будет удобно.

– Вы говорите так, будто я уже согласился.

Оксби улыбнулся:

– Просто вы задаете правильные вопросы.

– У меня есть еще вопросы. Что будет с моей картиной, с настоящей?

– С вашего согласия Алекс Тобиас доставит ее в Экс-ан-Прованс. С ним поедет его жена, но даже она не будет знать, что Алекс везет эту картину.

– Кто сделает копию. Или это тоже секрет?

– Я отвечаю за это, – ответил Джоунз. – Я сделаю снимки, остальное закончат специалисты Кембриджа из Массачусетса.

– Джоунз доставит копию к вам домой и поможет вставить ее в раму, в которой сейчас оригинал, – сказал Оксби.

– Когда вы собираетесь сделать снимки? – спросил Ллуэллин.

– Как только вы вернетесь в Нью-Йорк, – ответил Джоунз.

– Если хотите, оставайтесь со мной, – сказала Ллуэллин. – Я буду в Париже в этот уик-энд, а в воскресенье поеду в Фонтенбло на встречу по вопросам безопасности. Я вернусь в Нью-Йорк в следующую среду.

– Я надеялся на это, – произнес Оксби. – Я и сам туда собираюсь.

– А леса Фонтенбло нам для тренировки не подойдут?

– Не наш участок.

– Тогда постреляем в пятницу, – сказал Джоунз.

Ллуэллин дал Джоунзу визитную карточку:

– Позвоните мне из аэропорта. Вас встретят.

Оксби поглядел на Джоунза:

– Ты мне еще должен последний отчет.

– Я его получу послезавтра. Нового там будет мало, мы все еще работаем над составом растворителя.

– Держись за это, Джоунз, – мрачно произнес Оксби. – Нам должно повезти.