Текст книги "Капитал в XXI веке"
Автор книги: Томас Пикетти
сообщить о нарушении
Текущая страница: 47 (всего у книги 48 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]
Экономическая прозрачность и демократический контроль над капиталом. В целом в заключение мне представляется важным подчеркнуть тот факт, что одна из главных задач будущего, без сомнения, заключается в развитии новых форм собственности и демократического контроля над капиталом. Граница между государственным и частным капиталом далеко не так ясна, какой ее порой представляли после падения Берлинской стены. Как мы отмечали, уже существует множество видов экономической деятельности в области образования, здравоохранения, культуры, СМИ, в которых преобладающие формы организации и собственности имеют мало общего с двумя полярными парадигмами: чистого частного капитала (с моделью акционерного общества, полностью принадлежащего акционерам) и чистого государственного капитала (с вертикальной логикой, в рамках которой решения об осуществлении инвестиций принимает администрация). Существует также множество промежуточных способов организации, позволяющих с пользой использовать информацию и навыки каждого. Рынок и право голоса – это лишь две полярные формы организации коллективных решений; необходимо изобретать новые формы участия и управления[698]698
Мысль о том, что рынок и частная собственность позволяют координировать и эффективно использовать (при определенных условиях) информацию и навыки миллионов идей, является классической: ее можно найти как у Смита, так и у Хайека, Эрроу или Дебре. Мысль о том, что механизмы голосования представляют собой другой эффективной способ агрегирования информации (и в целом идей, размышлений и т. д.), которой располагает каждый индивид, также очень стара: она восходит к Кондорсе. О недавних исследованиях, касающихся этого конструктивистского подхода к политическим институтам и электоральным системам, см. техническое приложение.
[Закрыть].
Ключевой аспект состоит в том, что различные формы демократического контроля над капиталом в значительной степени зависят от объема имеющейся информации. Экономическая и финансовая прозрачность – это не только налоговая задача. Она также, а возможно, и в первую очередь является задачей демократического управления и участия в принятии решений. С этой точки зрения задача заключается не только в финансовой прозрачности имущества и доходов на индивидуальном уровне, который на самом деле сам по себе не представляет интереса, за исключением разве что очень специфических обстоятельств, например если речь идет о политиках[699]699
Например, важно иметь возможность исследовать, каково положение политиков различных стран в иерархии доходов и имущества своего времени (см. предыдущие главы). Тем не менее следует подчеркнуть, что здесь может быть достаточно подробных статистических таблиц: строго индивидуальная информация обычно не нужна.
[Закрыть] или о ситуации, в которой отсутствие доверия иначе исправить невозможно[700]700
Интересно отметить, что одним из первых действий революционных законодательных собраний в 1789–1790 годах стало создание «Большой книги пенсий», которая позволила составить полный именной список рент, выплачивавшихся королевской властью (рент, которые состояли из выплат долгов, пенсий бывшим королевским чиновникам и простых пожалований). Именной список, содержавший 1600 страниц и включавший в себя 23 тысячи имен с подробным указанием сумм (различные ренты объединялись в одну личную графу), министерства, возраста, года выплаты, причин присвоения и т. д., был опубликован в апреле 1790 года. Об этом интересном документе см. в техническом приложении.
[Закрыть]. В целом самая важная задача для коллективного действия заключается в обнародовании подробных счетов частных компаний (как, впрочем, и государственных органов), форма публикации которых в настоящее время явно недостаточна для того, чтобы сотрудники и простые граждане могли составить себе представление о принимаемых решениях и уж тем более влиять на них. Например, если обратиться к конкретному случаю, который мы привели в самом начале данного исследования, счета, которые публикует компания Lonmin, владеющая гигантской платиновой шахтой в Марикане, где в августе 2012 года были застрелены 34 бастующих шахтера, даже не дают возможности точно рассчитать распределение производимого богатства между прибылью и зарплатами. Впрочем, эта черта присуща счетам, которые публикуются компаниями по всему миру: данные объединяются в очень широкие статистические категории, которые позволяют сообщать минимум сведений о реальных целях или передавать ценную информацию только инвесторам. После этого легко говорить, что сотрудники и их представители недостаточно осведомлены об экономических реалиях компании[701]701
Это обусловлено тем, что зарплаты обычно указываются в одной графе с промежуточным потреблением (т. е. с закупками у других компаний, которые, в свою очередь, также оплачивают и труд, и капитал). Вследствие этого публикуемые счета не позволяют ни рассчитать распределение между прибылью и зарплатами, ни исследовать возможные злоупотребления, которые касаются промежуточного потребления (и могут быть важным фактором, способствующим повышению уровня жизни руководителей или акционеров). Пример счетов Lonmin и шахты в Марикане см. в техническом приложении.
[Закрыть]. Без подлинной бухгалтерской и финансовой прозрачности, без обмена информацией экономическая демократия не может существовать. С другой стороны, без подлинного права принимать участие в принятии решений (такого как право голоса сотрудников в административных советах) прозрачность не имеет особого значения. Информация должна укреплять налоговые и демократические институты – сама по себе она не является целью. Для того чтобы однажды демократия смогла взять капитализм под свой контроль, необходимо исходить из принципа, согласно которому конкретные формы демократии и капитала нужно постоянно изобретать заново[702]702
Такой требовательный подход к демократии, который высказывает философ Жак Рансьер, здесь совершенно необходим. См. прежде всего: Ranciere J. La Haine de la ctemocratie. La Fabrique, 2005.
[Закрыть].
Заключение
В этом исследовании я попытался отразить современное состояние наших исторических знаний о динамике распределения доходов и имущества начиная с XVIII века и изучить уроки, которые можно извлечь из них для начинающегося столетия.
Еще раз повторим: источники, собранные в этой книге, более обширны, чем источники, использовавшиеся другими авторами, однако и они несовершенны и неполны. Все выводы, к которым я пришел, по природе своей хрупки и должны стать предметом обсуждения и споров. Исследования в области общественных наук не преследуют цель установить математически точные истины и заменить собой демократические и состязательные общественные дебаты.
Ключевое противоречие капитализма: r > g. Общий урок, вытекающий из моего исследования, заключается в том, что динамическая эволюция рыночной экономики и частной собственности, предоставленных самим себе, содержит в себе существенные силы сближения, связанные прежде всего с распространением знаний и навыков, и мощные силы расхождения, которые могут стать угрозой для наших демократических обществ и для лежащих в их основе ценностей социальной справедливости.
Главная дестабилизирующая сила обусловлена тем, что частная доходность капитала r может заметно и в течение длительного времени превышать темпы роста дохода и производства g.
Неравенство, выраженное формулой r > g, означает, что рекапитализация имущества, накопленного в прошлом, протекает быстрее, чем растут производство и зарплаты. Это неравенство отражает фундаментальное логическое противоречие. Предприниматель неизбежно склонен превращаться в рантье и усиливать свое господство над теми, кто владеет лишь собственным трудом. Накопленный капитал воспроизводит себя сам быстрее, чем увеличивается производство. Прошлое пожирает будущее.
Это может привести к опасным последствиям для долгосрочной динамики распределения богатства, особенно если к этому прибавить неравенство в доходности, предопределяемое размерами начального капитала, и если процесс расхождения имущественного неравенства приобретет мировой масштаб.
У этой проблемы нет простого решения. Конечно, рост можно стимулировать посредством инвестиций в образование, знания и незагрязняющие технологии. Однако это не приведет к увеличению темпов роста до 4 или 5 % в год. Исторический опыт показывает, что лишь страны, оказавшиеся в положении догоняющих по отношению к другим (страны Европы в течение Славного тридцатилетия или Китай и развивающиеся страны сегодня), могут расти такими темпами. Все указывает на то, что для стран, которые находятся в современном мире на технологической передовой, а значит, однажды и для всей планеты темпы роста в долгосрочной перспективе не могут превосходить 1–1,5 % в год вне зависимости от предпринимаемых мер[703]703
Стоит добавить, что с чисто логической точки зрения повышение темпов роста g также может привести к повышению доходности капитала r, а значит, необязательно обеспечивает уменьшение расхождения между r и g. См. десятую главу.
[Закрыть].
При средней доходности капитала, равной 4–5 %, неравенство, выраженное формулой r > g, может снова стать нормой в XXI веке, как это было на всем протяжении истории, в том числе и в XIX веке и накануне Первой мировой войны, В XX веке войны уничтожили прошлое и сильно сократили доходность капитала, создав тем самым иллюзию структурного изменения капитализма и преодоления его фундаментального противоречия.
Конечно, можно обложить высокими налогами доходность с капитала, чтобы частная доходность опустилась ниже темпов роста. Однако если делать это слишком массово и слишком единообразно, то возникнет опасность уничтожения мотора накопления и еще большего снижения темпов роста. У предпринимателей даже не будет времени для того, чтобы превратиться в рантье, поскольку они просто исчезнут.
Правильное решение заключается во введение ежегодного прогрессивного налога на капитал. Это позволит избежать бесконечной спирали неравенства и вместе с тем сохранить силы конкуренции и стимулы, обеспечивающие постоянное накопление новых капиталов. Например, мы говорили о возможности внедрения шкалы налогообложения, в рамках которой ставка налога составляет 0,1 или 0,5 % для имущества, не достигающего одного миллиона евро, 1 % для имущества от одного до пяти миллионов евро, 2 % для имущества от пяти до 10 миллионов евро и может подниматься до пяти или 10 % в год для состояний, составляющих несколько сотен миллионов или несколько миллиардов евро. Это позволит сдержать бесконечный рост мирового имущественного неравенства, которое в настоящее время увеличивается неприемлемыми в долгосрочной перспективе темпами, что должно было бы вызывать беспокойство даже у самых рьяных защитников саморегулирующегося рынка. Кроме того, исторический опыт показывает, что столь чрезмерное неравенство в состояниях имеет мало общего с предпринимательским духом и никак не способствует росту. Оно не имеет никакой общественной пользы, если пользоваться замечательным выражением из первой статьи Декларации 1789 года, цитатой из которой мы начали эту книгу.
Трудность этого решения – прогрессивного налога на капитал – заключается в том, что оно требует очень высокой степени международного сотрудничества и региональной политической интеграции. Его претворение в жизнь не под силу национальным государствам, в рамках которых достигались предшествующие социальные компромиссы. Многих беспокоит то, что выбор этого пути, например, в рамках Европейского союза лишь ослабит имеющиеся завоевания (начиная с социального государства, постепенно создававшегося в европейских странах после потрясений XX века) и не создаст ничего, кроме большого рынка, отличительной чертой которого станет все более чистая и совершенная конкуренция. Однако чистая и совершенная конкуренция никак не повлияет на выраженное формулой r > g неравенство, которое не определяется «несовершенством» рынка или конкуренции, – совсем наоборот. Такая опасность существует, однако, на мой взгляд, для установления контроля над капитализмом просто нет другого выбора, кроме того, как дойти до конца но пути демократии, особенно в масштабах Европы. Перед другими, более крупными политическими сообществами, такими как США или Китай, открываются более широкие перспективы. Однако в случае небольших европейских стран, которые скоро станут совсем крохотными в масштабах мир-экономики, путь национализма может привести лишь к еще большим разочарованиям и подавленности, чем общеевропейский путь. Национальное государство остается важным звеном в процессе глубокой модернизации многих аспектов социальной и налоговой политики и, до определенной степени, в разработке новых форм управления и совместной собственности, представляющей собой промежуточную форму между государственной и частной собственностью, что является одной из главных задач будущего. Однако лишь региональная политическая интеграция позволяет разработать эффективные меры регулирования глобализированного имущественного капитализма в настоящем столетии.
К исторической и политической экономии. Позволю себе закончить книгу несколькими словами об экономике и общественных науках. Как я уточнил во введении, я считаю экономику лишь одной из общественных наук наряду с историей, социологией, антропологией, политологией и многими другими. Надеюсь, что эта книга отчасти показала, что я имею в виду. Мне не очень нравится словосочетание «экономическая наука», которое кажется мне невероятно надменным и которое может внушить мысль о том, что экономика обладает особой научностью, отличающей ее от прочих социальных наук. Я предпочитаю словосочетание «политическая экономия», которое, возможно, звучит несколько старомодно, но обладает тем достоинством, что отражает единственную приемлемую особенность экономики в рамках общественных наук, которая заключается в ее политическом, нормативном и нравственном измерении.
С самого своего появления политическая экономия стремится научно или, по крайней мере, рационально, систематически и методически исследовать, какой должна быть идеальная роль государства в социальной и экономической организации страны, какие государственные институты и политические меры в наибольшей степени приближают нас к идеальному обществу. Эти невероятные притязания изучать добро и зло, в чем всякий гражданин является специалистом, могут вызвать улыбку; чаще всего именно они присваиваются или, по крайней мере, преувеличиваются. Вместе с тем они важны и даже необходимы, поскольку исследователям, занимающимся общественными науками, очень легко не вступать в общественные дебаты и в политические противостояния и ограничивать себя выступлением в роли комментаторов, критикующих любые речи и любую статистику. Специалисты по общественным наукам, как, впрочем, и все прочие интеллектуалы и все граждане в целом, должны участвовать в общественных дебатах. Это участие не должно ограничиваться защитой абстрактных принципов (справедливости, демократии, мира во всем мире).
Оно должно воплощаться в выборе конкретных институтов и мер, идет ли речь о социальном государстве, налогах или долге. Политикой занимаются все, каждый на своем месте. Не бывает так, что по одну сторону находятся политики, а по другую – армия комментаторов и зрителей, которые только и делают, что раз в пять лет опускают бюллетень в урну. Представление о том, что этика исследователя и этика гражданина несочетаемы и что нужно разделять дебаты о средствах от дебатов о целях, мне кажется иллюзией, разумеется, понятной, но в конечном счете опасной.
Слишком долго экономисты пытались определить свою идентичность исходя из своих якобы научных методов. На самом деле эти методы основаны прежде всего на неумеренном использовании математических моделей, которые зачастую представляют собой лишь оправдание их существования и способ завуалировать пустоту их суждений. Слишком много энергии тратилось и продолжает тратиться на чисто теоретические рассуждения, в то время как точного определения экономических фактов, объяснение которым они пытаются найти, или социальных и политических проблем, которые они пытаются решить, так и не было дано. Сегодня у экономистов немало энтузиазма вызывают эмпирические методы, разрабатываемые на основе контролируемых экспериментов. При умеренном и разумном их использовании эти методы могут быть очень полезными; они обладают хотя бы тем достоинством, что обращают внимание части экономистов на конкретные вопросы и заставляют их заниматься полевыми исследованиями (давно пора). Однако и этим новым подходам иногда присущи некоторые наукообразные иллюзии. Например, можно провести много времени в поисках доказательств неоспоримого существования чистой и подлинной причинной связи, забыв при этом, что рассматриваемый вопрос представляет лишь ограниченный интерес. Эти методы часто приводят к пренебрежению уроками истории и к забвению того, что исторический опыт остается для нас главным источником знаний. Не нужно пытаться переиграть историю XX века, предполагая, будто Первой мировой войны не было или будто подоходный налог и распределительные пенсии никогда не вводились. Исторические причинные связи всегда трудно установить точно. Можем ли мы быть уверены в том, что такая-то политика привела к таким-то последствиям, или же они были обусловлены другими причинами?
Тем не менее несовершенные уроки, которые можно извлечь из изучения истории, и особенно из истории минувшего столетия, бесценны и незаменимы – никакие контролируемые эксперименты никогда не смогут с ними сравниться. Для того чтобы приносить пользу, экономисты, на мой взгляд, должны прежде всего научиться быть более прагматичными в выборе методологии, не гнушаясь никакими средствами, и приблизиться в этом отношении к представителям других общественных наук.
Напротив, исследователи, занимающиеся другими общественными науками, не должны оставлять изучение экономических фактов на откуп экономистам и должны перестать бегать от цифр как от огня или же пытаться уличить их в мошенничестве и ограничиваться заявлениями о том, что каждая цифра – это социальный конструкт: это верно, но недостаточно. По сути, эти две формы сдачи позиций равносильны друг другу, поскольку лишь открывают простор для действий перед другими.
Игра самых бедных. «До тех пор, пока доходы классов современного общества будут оставаться за рамками научного изучения, попытки написать полноценную социальную и экономическую историю будут оставаться напрасными». Этой красивой фразой начинается книга «Движение прибыли во Франции XIX века», опубликованная в 1965 году Жаном Бувье, Франсуа Фюре и Марселем Жилле. Эту книгу стоит перечитать, во-первых, потому, что это одно из характерных исследований в жанре «серийной истории», которая процветала во Франции в XX веке (прежде всего с 1930-х по 1970-е годы), со всеми ее преимуществами и недостатками, а во-вторых, потому, что она позволяет понять интеллектуальный путь Франсуа Фюре, который прекрасно отражает причины, объясняющие смерть этой исследовательской программы.
В начале своей карьеры молодой, подающий надежды историк Фюре обратился к исследовательской теме, которая ему казалась фундаментальной: доходы классов в современном обществе. Книга, написанная добросовестно и без предрассудков, преследовала цель собрать материал и определить факты. Тем не менее речь идет о первой и последней работе Фюре в этой области. В «Читать и писать», великолепном произведении, которое он опубликовал в 1977 году вместе с Жаком Озуфом и которое было посвящено ликвидации неграмотности среди французов от Кальвина до Жюля Ферри, обнаруживается то же стремление установить факты, касающиеся на этот раз не промышленных прибылей, а уровня грамотности, количества учителей и расходов на образование. Однако в основном Фюре прославился своими трудами по политической и культурной истории Французской революции, в которых трудно найти следы доходов классов современного общества и в которых великий историк, вовлеченный в 1970-е годы в борьбу с марксистскими историками Французской революции (они в те времена особенно держались за догмы и явно преобладали, особенно в Сорбонне), как будто отрицает любые формы социально-экономической истории. Мне это кажется досадным, поскольку, на мой взгляд, разные подходы можно обобщить. Политическая жизнь и жизнь идей, разумеется, обладают автономией относительно социально-экономической эволюции. Парламентские институты, правовое государство не являются теми буржуазными институтами, какими их описывали марксистские интеллектуалы до падения Берлинской стены. В то же время очевидно, что скачки цен и зарплат, доходов и состояний способствуют формированию политических воззрений и действий и что эти воззрения в свою очередь порождают институты, правила и политические меры, предопределяющие затем социально-экономические процессы. Подход, который одновременно является экономическим и политическим, зарплатным и социальным, имущественным и культурным, возможен и даже необходим. Биполярная борьба, которая велась в 1917–1989 годах, сегодня осталась в прошлом. Противостояние между капитализмом и коммунизмом не стало стимулом для исследований относительно капитала и неравенства, а, скорее, выхолостило их – как среди историков и экономистов, так и среди философов[704]704
При чтении текстов Сартра, Альтюссера или Бадью, посвященных их приверженности марксизму или коммунизму, иногда возникает впечатление, что вопрос капитала и неравенства между социальными классами интересует их не очень сильно и скорее служит предлогом для борьбы совершенно иного рода.
[Закрыть].
Давно пора преодолеть это противостояние, в том числе и в тех формах, которые принимает изучение истории, по-прежнему, на мой взгляд, несущее на себе глубокий его след.
Как я отмечал во введении, существуют и чисто технические причины, объясняющие преждевременную смерть серийной истории. Материальные трудности, связанные со сбором и обработкой данных, объясняют, почему в этих работах (в том числе и в «Движении прибыли во Франции XIX века») уделяется очень мало внимания историческому истолкованию, из-за чего их чтение иногда оказывается бесполезным. Так, анализ связей между экономической эволюцией и политической и социальной историей рассматриваемого периода зачастую минимален и уступает место тщательному описанию источников и голых данных, которые в наши дни находят свое место в таблицах Excel и базах данных, доступных онлайн.
Мне также кажется, что конец серийной истории обусловлен тем фактом, что эта программа исследований умерла, так и не добравшись до изучения XX века. При исследовании XVIII–XIX веков можно более или менее представить, что эволюция цен и зарплат, доходов и состояний следует собственной экономической логике и не взаимодействует – или взаимодействует крайне мало – с собственно политической или культурной логикой. При изучении XX века эта иллюзия немедленно разлетается в пух и прах. Достаточно беглого просмотра кривых, отражающих неравенство в доходах и в имуществе или соотношение между капиталом и доходом, чтобы увидеть, что политика присутствует повсеместно и что экономические и политические процессы неотделимы друг от друга и должны изучаться вместе. Это также означает, что нужно исследовать государство, налог и долг в их конкретных измерениях, отказавшись от упрощающих и абстрактных схем, разделяющих экономическую инфраструктуру и политическую надстройку.
Безусловно, здоровый принцип специализации может прекрасно оправдать мысль о том, что серии статистических данных не должны устанавливаться всеми подряд. Существует тысяча и один способ проводить исследования в области общественных наук, которые далеко не всегда необходимы и не отличаются ярким воображением (я с этим согласен).
Однако мне кажется, что исследователи, занимающиеся самыми разными общественными науками, журналисты и разного рода посредники, профсоюзные и политические активисты всех мастей и прежде всего все граждане должны серьезно интересоваться деньгами, их измерением, связанными с ними фактами и процессами. Те, у кого денег много, никогда не забывают о защите своих интересов. Отказ считать деньги редко когда играет на руку самым бедным.
