Текст книги "Капитал в XXI веке"

Автор книги: Томас Пикетти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 48 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

Такое объяснение, основанное на представлении о том, что с 1945 года прошло слишком мало времени, отчасти справедливо. Но его недостаточно. Когда мы исследуем эволюцию доли верхней децили в иерархии доходов и в еще большей степени долю верхней центили (на которую приходилось около 60–70 % от всего имущества во всех европейских странах в 1910 году и всего 20–30 % в 2010 году), возникает впечатление, что потрясения 1914–1945 годов повлекли за собой структурные изменения, которые препятствуют полноценному возвращению имущественной концентрации к прежнему уровню. Проблема здесь заключается вовсе не в количестве. Как мы увидим в следующей главе, когда вернемся к вопросу, прозвучавшему в монологе Вотрена и касавшемуся уровня жизни, который позволяют обеспечить наследство и труд, разница между долей верхней децили в размере в 60–70 % национального имущества и долей в размере в 20–30 % довольно проста: в первом случае в доходах верхней децили явно преобладают высокие доходы, получаемые с наследственного капитала (речь идет об обществе рантье, описанном романистами XIX века); во втором случае высокие трудовые доходы более или менее уравновешивают высокие доходы с капитала (произошел переход к обществу менеджеров или по крайней мере к более сбалансированному обществу). Становление «имущественного среднего класса», на который в общей сложности приходится от четверти до трети национального имущества, а не от двадцатой до десятой его части (т. е. ненамного больше, чем беднейшая половина населения), представляет собой масштабное социальное изменение.

Так какие же структурные изменения, произошедшие между 1914 и 1945 годами и в целом в течение XX века по сравнению с предшествующими столетиями, привели к тому, что имущественная концентрация не может вернуться на прежний уровень, хотя частное имущество в своей совокупности к началу XXI века вновь обрело былое процветание? Самое естественное и важное объяснение заключается в том, что в течение минувшего столетия были введены значительные налоги на капитал и на получаемые с него доходы. Важно подчеркнуть то г факт, что очень высокая концентрация имущества, наблюдавшаяся в 1900-1910-е годы, стала результатом длительного исторического периода, не знавшего войн и крупных катастроф (по крайней мере в сравнении с ожесточенными конфликтами двадцатого столетия), а также – и это, возможно, основная причина – практически полного отсутствия налогов. До Первой мировой войны в большинстве стран не существовало никаких налогов на доходы с капитала или на прибыль компаний. В тех редких случаях, когда они все-таки имелись, их ставки были очень низкими. Таким образом, существовали идеальные условия для накопления и передачи значительных состояний и для того, чтобы жить на доходы со своего имущества. В течение XX века появилось множество налогов на дивиденды, проценты, прибыль и арендные платежи, которые радикально изменили ситуацию.

Простоты ради можно принять, что средний уровень налогообложения на доходность капитала был очень близок к 0 % вплоть до 1900-1910-х годов (в любом случае ниже 5 %), затем в 1950-1980-е годы достиг в богатых странах примерно 30 % и сохранился до 2000-2010-х годов, даже если в последнее время четко прослеживается тенденция к его снижению в условиях налоговой конкуренции между государствами, которую подстегивают прежде всего небольшие страны. Ставка налогообложения в размере 30 %, которая приводит к сокращению доходности капитала, составлявшей 5 % до уплаты налогов, до 3,5 %, сама по себе оказывает серьезное влияние в долгосрочном плане, учитывая мультипликативную и кумулятивную логику, отличающую динамический процесс накопления и концентрации имущества. Используя описанные выше теоретические модели, можно показать, что если налоговая ставка в размере 30 % применяется по отношению ко всем формам капитала, то ее может быть достаточно для того, чтобы объяснить сильное снижение концентрации имущества (а равно и историческое уменьшение доли верхней центили[358]358
  См. техническое приложение.


[Закрыть]).

Стоит подчеркнуть, что подобный налог приводит не к сокращению общего накопления имущества, а к структурному изменению долгосрочного распределения имущества между различными децилями в иерархии состояний. С точки зрения теоретической модели, как, впрочем, и с исторической точки зрения, повышение ставки налога на капитал с 0 до 30 % (и снижение очищенной от налогов доходности капитала с 5 до 3,5 %) в долгосрочном плане может не оказать никакого влияния на общий объем капитала по той простой причине, что снижение доли верхней центили в имуществе компенсируется ростом доли среднего класса. Именно это и произошло в XX веке; сегодня этот урок иногда забывают.

В этом отношении также необходимо учитывать развитие прогрессивного налогообложения в течение двадцатого столетия, т. е. налогов, ставка по которым выше как для самых высоких доходов и прежде всего для высоких доходов с капитала (по крайней мере так было до 1970-1980-х годов), так и для наследования самых крупных состояний. В XIX веке налоги на наследство был очень низкими: при переходе имущества от родителей к детям взималось всего 1–2 %. Такой налог, разумеется, не оказывал сколько-нибудь заметного воздействия на процесс накопления имущества. Речь шла скорее о регистрационной пошлине, призванной защитить права собственности. Французский налог на наследство стал прогрессивным в 1901 году, однако самая высокая ставка, применявшаяся при переходе наследства по прямой линии, не превышала 5 % (и каждый год затрагивала всего лишь несколько десятков наследств). Такая ставка, которая взималась один раз за поколение, не могла существенно повлиять на имущественную концентрацию, что бы ни думали по этому поводу тогдашние владельцы собственности. Совсем иная ситуация складывается при ставке налога в 20–30 % и даже больше, которая стала применяться при наследовании самых крупных состояний в большинстве богатых стран после военных, экономических и политических потрясений 1914–1945 годов. Вследствие этого каждое поколение должно было вести более скромный образ жизни и больше сберегать (или делать особенно прибыльные вложения) для того, чтобы семейное состояние росло так же быстро, как и средний доход в обществе. Иными словами, поддерживать свой статус в обществе стало сложнее. В то же время тем, кто начинал с более скромных позиций, стало проще добиваться успеха, например путем скупки предприятий или активов, продаваемых в момент перехода наследства. Простое моделирование показывает, что в долгосрочной перспективе прогрессивный налог на наследство может сильно снизить долю верхней центили в распределении имущества[359]359
  См. прежде всего: Piketty Т. Les Hauts Revenus en France au XX^e siecle. P. 396–403. См. также: Он же. Income inequality in France, 1901–1998.


[Закрыть]. Разница в режимах наследования, применяемых в различных странах, также может помочь в объяснении различий между странами, например большей концентрации очень высоких доходов с капитала (которая, по-видимому, связана с большей концентрацией имущества), наблюдавшейся в Германии после Второй мировой войны. Налог на наследство, взимаемый при наследовании самых крупных состояний, как правило, не превышал там 15–20 %, тогда как во Франции он зачастую достигал 30–40 %[360]360
  См. моделирование, описанное в: Dell F. L'Allemagne inegale… См. также: Он же. Top incomes in Germany over the 20th century // Journal of the European Economic Association. 2005.


[Закрыть].

Теоретические инструменты, такие как компьютерное моделирование, показывают, что эволюции роли этого налога может быть вполне достаточно для объяснения наблюдаемой эволюции и без привлечения других структурных изменений. Следует повторить, что сегодня имущественная концентрация намного ниже, чем в 1900-1910-е годы, но по-прежнему остается очень сильной: это означает, что нет никакой необходимости в совершенной и идеальной налоговой системе для того, чтобы прийти к такому результату и понять перемены, масштаб которых не стоит переоценивать.

Будет ли неравенство в XXI веке еще сильнее, чем в девятнадцатом? Учитывая множество различных эффектов и значительную неопределенность, связанную с подобным моделированием, вывод о том, что другие факторы не сыграли своей роли в этом процессе, был бы преувеличением. В рамках нашего анализа мы уже выяснили, что есть два фактора, которые никак не зависят от изменений в системе налогообложения и которые сыграли важную роль и могут иметь существенное значение и в будущем. Один из них состоит в вероятном небольшом снижении доли капитала и доходности капитала в долгосрочном плане. А второй заключается в том, что, несмотря на прогнозируемое замедление роста в XXI веке, темпы роста – по крайней мере его экономической составляющей, т. е. темпы роста производительности или, если точнее, темпы прогресса знаний и технологических изобретений, – в будущем будут заметно выше чрезвычайно низкого уровня, наблюдавшегося на протяжении основной части человеческой истории вплоть до XVIII века. Как показано на графике 10.11, расхождение между r и g в будущем, вполне вероятно, будет ниже, чем до XVIII века, как вследствие более низкой доходности (например, 4–4,5 % вместо 4,5–5 %), так и в результате более сильного роста (1–1,5 % вместо 0,1–0,2 %), даже если конкуренция между государствами приведет к полной отмене каких-либо налогов на капитал.

Если полагаться на теоретическое моделирование, то это будет означать, что концентрация имущества, в том числе и в таких условиях, необязательно вернется к крайним показателям 1900-1910-х годов.

Однако повода для радости это не дает: во-перых, потому, что такая ситуация все равно приведет к очень сильному росту имущественного неравенства (доля среднего класса в национальном имуществе может сократиться примерно в два раза; совсем не факт, что это будет воспринято обществом как неизбежное зло), а во-вторых, потому, что точность таких теоретических моделей весьма относительна, и существуют другие силы, действующие в противоположном направлении, т. е. в сторону еще большего усиления концентрации капитала по сравнению с 1900-1910-ми годами. Речь идет прежде всего о вероятности отрицательного демографического роста (который может привести к тому, что темпы роста в XXI веке, особенно в богатых странах, окажутся ниже, чем в XIX веке, в результате чего имущество, накопленное в прошлом, может обрести невиданное прежде значение) и о возможной тенденции ко все большему усложнению рынка капитала, который будет становиться все более «совершенным» в понимании экономистов (напомним, что это означает, что получаемая доходность будет все меньше связана с личными качествами владельца капитала, а значит, противоречие с меритократическими ценностями будет нарастать, а логика неравенства, выраженная формулой r> g, будет усиливаться). В двенадцатой главе мы увидим, что финансовая глобализация все больше укрепляет связку между получаемой доходностью и изначальным размером вложений и что неравенство в доходности капитала представляет собой дополнительную силу расхождения, которая в XXI веке будет влиять на динамику распределения имущества в мировом масштабе и которая не может не вызывать серьезного беспокойства.

Подытожим: тот факт, что в начале XXI века концентрация собственности на капитал в европейских странах находится на заметно более низком уровне, чем в Прекрасную эпоху, в значительной степени является следствием стечения случайных событий (потрясений 1914–1945 годов) и специфических мер, касающихся прежде всего налогообложения капитала и получаемых с него доходов. Если произойдет окончательный отказ от этих мер, есть серьезный риск восстановления имущественного неравенства в масштабах, схожих с уровнем, достигнутым в прошлом, и даже превышающих его при определенных условиях. В этой области ничего нельзя утверждать наверняка, и для того, чтобы продвинуться дальше в этом направлении, нам следует более непосредственно исследовать динамику наследования, а затем динамику имущества в мировом масштабе. Однако уже сейчас один вывод представляется очевидным: было бы иллюзией полагать, что в структуре современного роста или в законах рыночной экономики имеются силы сближения, которые естественным образом ведут к сокращению имущественного неравенства или к его гармоничной стабилизации.

Глава 11. Личные качества и наследство в долгосрочной перспективе

Теперь мы знаем, что общий объем капитала в начале XXI века не сильно отличается от уровня XVIII века. Изменилась лишь его форма: прежде капитал был земельным, затем стал недвижимым, промышленным и финансовым. Мы также знаем, что имущественная концентрация остается очень сильной, хотя и не достигает уровня столетней давности и предшествующих столетий. Самая бедная половина населения по-прежнему не владеет ничем, зато сегодня существует имущественный средний класс, которому принадлежит от четверти до трети всего имущества, а 10 % самых богатых владеют двумя третями имущества, а не девятью десятыми, как прежде. Мы также видели, что анализ траекторий доходности капитала и темпов роста, а также расхождения между к r и g позволил выявить значительную часть этой эволюции и прежде всего кумулятивную логику, которая объясняет очень высокий уровень концентрации имущества, наблюдавшийся в истории.

Однако для лучшего понимания кумулятивной логики нам следует перейти к непосредственному изучению долгосрочной эволюции той роли, которую играли наследство, дарения и сбережения в формировании состояний. Это ключевой вопрос, потому что, в принципе, один и тот же уровень имущественной концентрации вполне может привести к складыванию совершенно разных ситуаций. Общий объем капитала вполне мог остаться неизменным, однако его природа полностью преобразилась, например потому, что произошел переход от полностью наследственного капитала к капиталу, сберегаемому в течение жизни на основе трудовых доходов. Часто это изменение объясняют увеличением продолжительности жизни, которое привело к структурному росту накопления капитала в ожидании выхода на пенсию. Как мы увидим, трансформация природы капитала на самом деле была намного менее значительной, чем иногда представляют, а в некоторых странах она и вовсе не произошла. По всей видимости, в XXI веке наследство будет играть значительную роль, сравнимую с той, которую оно играло в прошлом.

Из всего этого можно сделать следующий вывод. В условиях, когда доходность капитала на протяжении длительного времени заметно превышает темпы роста экономики, наследство, т. е. состояния, накопленные в прошлом, неизбежно будет преобладать над сбережениями, т. е. над состояниями, накапливаемыми в настоящем. С чисто логической точки зрения ситуация могла бы развиваться иначе, однако в этом направлении действуют очень мощные силы. Неравенство, выраженное формулой r> g, в определенном смысле означает, что прошлое склонно поглощать будущее: богатство, созданное в прошлом, автоматически растет без всякого приложения груда и быстрее, чем богатство, которое создано трудом и благодаря которому можно накапливать сбережения. В результате в долгосрочном плане неравенство, возникшее в прошлом, а значит, и наследство неизбежно обретает непропорциональное значение.

Поскольку двадцать первое столетие будет характеризоваться снижением роста (как демографического, так и экономического) и высокой доходностью капитала (в условиях ожесточенной конкуренции между странами за привлечение капиталов), наследство, безусловно, вновь обретет такое же значение, как и в XIX веке, по крайней мере в тех странах, где будет наблюдаться такая эволюция. Она уже отчетливо прослеживается во Франции и во многих европейских странах, где рост в последние десятилетия сильно сократился, и не столь выражена в Соединенных Штатах, прежде всего вследствие более устойчивого, чем в Европе, демографического роста. Однако если в начинающемся столетии рост снизится повсеместно, как предполагают основной сценарий ООН и некоторые собственно экономические прогнозы, то возвращение наследства на былые позиции, вполне вероятно, произойдет в масштабах всей планеты.

Тем не менее это не означает, что в XXI веке структура неравенства будет такой же, как в веке девятнадцатом. Во-первых, потому, что имущественная концентрация не достигает того же уровня (в настоящее время есть больше мелких и средних рантье и меньше очень крупных рантье). Во-вторых, потому, что иерархия трудовых доходов постепенно расширяется (вследствие роста значения прослойки топ-менеджеров). И, наконец, в-третьих, потому, что эти два фактора намного больше коррелируют друг с другом, чем в прошлом. В XXI веке можно быть и топ-менеджером, и «средним рантье»: новый меритократический порядок поощряет такое сочетание, разумеется в ущерб мелкому и среднему работнику, особенно если он также является мелким рантье.

Эволюция оборота наследства в долгосрочном плане. Начнем с самого начала. Во всех обществах существует два основных способа достичь благополучия: путем труда или за счет наследства[361]361
  Мы исключаем кражи и ограбления, которые, впрочем, играли в истории некоторую роль. О частном присвоении природных ресурсов речь пойдет в следующей главе.


[Закрыть]. Главный вопрос заключается в том, чтобы узнать, какой из этих двух способов обогащения более распространен и более эффективен для того, чтобы достичь верхних децилей и центилей в иерархии доходов и в уровне жизни.

Вотрен в монологе, который он произносит перед Растиньяком и который мы привели в седьмой главе, дает однозначный ответ: учебой и трудом невозможно добиться комфортной и элегантной жизни, поэтому единственная реалистичная стратегия заключается в женитьбе на мадмуазель Викторине, чтобы получить ее наследство. В данном исследовании одна из моих основных целей состоит в том, чтобы понять, насколько структура неравенства во французском обществе XIX века была похожа на мир, описанный Вотреном, и понять, как и почему эта реальность менялась в ходе истории.

Начать стоит с изучения долгосрочной эволюции ежегодного оборота наследства (в XIX и в начале XX века его иногда называли «аннуитетом наследства»), т. е. общей стоимости переданных в течение одного года наследств и дарений, выраженной в процентах к национальному доходу.

Так можно измерить значение того, что передается каждый год (а значит, объем накопленного в прошлом богатства, которым можно было овладеть в течение данного года), по сравнению с произведенными и полученными в течение того же года доходами (напомним, что трудовые доходы составляют около двух третей национального дохода, а доходы с капитала отчасти обеспечиваются наследством).

Мы исследуем пример Франции, информации по которой намного больше, затем изучим, как эта эволюция протекала в других европейских странах, и наконец рассмотрим ее, насколько это возможно, в мировом масштабе.

График 11.1 отражает эволюцию оборота наследства во Франции с 1820 по 2010 год[362]362
  Чтобы показать длительную эволюцию, мы сосредоточились на средних показателях за каждое десятилетие. Ежегодные данные доступны онлайн. Технические и методологические аспекты этого исследования подробнее изложены: Piketty Т. On the long-run evolution of inheritance: France 1820–2050; сокращенная версия была опубликована в «Quarterly Journal of Economics» за 2011, Эти документы приведены в техническом приложении.


[Закрыть]. Здесь обращают на себя внимание два факта. Прежде всего в XIX веке ежегодный оборот наследства был равен 20–25 % национального дохода, а в конце столетия обозначилась тенденция к его повышению. Мы увидим, что для ежегодного оборота это очень высокий уровень, соответствующий ситуации, в которой практически весь объем имущества проистекает из наследства. В романах XIX века наследство присутствовало повсюду не только по прихоти писателей, в первую очередь Бальзака, который сам был отягощен долгами и был вынужден писать без остановки, чтобы расплатиться по ним. Это было обусловлено еще и тем, что наследство играло ключевую, основополагающую роль в обществе девятнадцатого столетия и в экономическом и социальном отношении.

При этом его значение с течением времени не уменьшалось. Напротив, в 1900– 1910-е годы, в Прекрасную эпоху, оборот наследства имел еще большее значение, чем в 1820-е годы – во времена Вотрена, Растиньяка и пансиона мадам Воке (около 25 % национального дохода по сравнению с 20 %).

Затем, в период между 1910-ми и 1950-ми годами, произошел впечатляющий обвал оборота наследства, за которым последовало планомерное повышение с 1950-х до 2000-2010-х годов, ускорившееся с 1980-х годов. Диапазон колебаний снижения и последующего повышения в течение минувшего столетия был очень велик. Ежегодный оборот наследства и дарений был относительно стабильным – в первом приближении и по сравнению с потрясениями, произошедшими впоследствии, – вплоть до Первой мировой войны. Затем резко, в пять-шесть раз, сократился в период между 1910-ми и 1950-ми годами (когда оборот наследства составлял всего 4–5 % национального дохода), после чего увеличился в три-четыре раза с 1950-х до 2000-2010-х годов (когда он приблизился к 15 % национального дохода).

Эволюция, отраженная на графике 11.1, свидетельствует о глубоких изменениях в реалиях наследства и их восприятия, а также в самой структуре неравенства. Как мы увидим, после потрясений 1914–1945 годов оборот наследства сжался в два раза сильнее, чем сократилось частное имущество. Это означает, что обвал наследства представляет собой феномен, который нельзя объяснить лишь обвалом имущества (хотя эти два процесса, разумеется, тесно связаны). Тем не менее мысль о том, что наступил конец наследства, оказала на коллективное восприятие намного более сильное впечатление, чем мысль о конце капитала. В 1950-1960-е годы наследства и дарения составляли лишь несколько пунктов национального дохода в год, поэтому было вполне логично предполагать, что наследство практически исчезло, а капитал не только стал играть меньшее значение, чем в прошлом, но и начал накапливаться сам по себе, благодаря сбережениям и личным усилиям. Несколько поколений выросли в этой реальности (стоит сказать, что в их восприятии она иногда приукрашивалась), прежде всего поколения бэби-бума, родившиеся в 1940-1950-е годы и все еще многочисленные в начале XXI века, и вполне естественно полагали, что отныне такое положение дел является нормой.

График 11.1

Ежегодный оборот наследства, выраженный в процентах к национальному доходу, во Франции в 1820–2010 годах.

ордината: Ежегодная стоимость наследств и дарований (в % к национальному доходу).

Примечание. Ежегодный оборот наследства составлял 20–25 % национального дохода в XIX веке и накануне Первой мировой войны, затем упал до 5 % в 1950-е годы и вырос до 15 % в 2010 году. Источники: piketty.pse.ens.fr/capital21с.

Напротив, более молодым поколениям, особенно тем, которые родились в 1970-1980-е годы, до определенной степени уже известно, что наследство будет иметь существенное значение в их жизни и в жизни их близких. Например, от того, получили они или нет крупные дарения, в значительной мере зависит, кто из них станет собственником, в каком возрасте, с каким супругом, где и в каком объеме; в любом случае зависимость эта сегодня намного более выражена, чем во времена поколения их родителей. Их профессиональная карьера, личная и семейная жизнь намного больше предопределяются наследством – или его отсутствием, – чем жизнь поколения бэби-бума. Однако возвращение наследства носит незавершенный характер и пока еще продолжается (уровень оборота наследства в 2000-2010-е годы находится посередине между нижней точкой, достигнутой в 1950-е годы, и верхней точкой, на которой он находился 380 в 1900-1910-е годы). На сегодняшний день оно не так сильно изменило восприятие, как предыдущий процесс, который по-прежнему преобладает в коллективном воображении. Однако в ближайшие десятилетия все может измениться.

Налоговый оборот и экономический оборот. Нужно сразу уточнить несколько аспектов, касающихся процессов, отраженных на графике 11.1. Прежде всего, очень важно включать дарения, т. е. передачу имущества, совершенную при жизни людей, иногда за несколько лет до смерти, иногда ранее, в оборот наследства, поскольку во Франции, как, впрочем, и во всех обществах, эта форма перехода имущества играла очень существенную роль в течение двух последних столетий. К тому же точное соотношение дарений и наследства сильно колебалось с течением времени, и потому исключение дарений чревато серьезным искажением анализа, а также пространственных и временных сравнений. К счастью, во Франции, в отличие от других стран, дарения регистрируются относительно точно (хотя они явно недооцениваются).

Кроме того, богатство французских исторических источников позволяет рассчитывать оборот наследства двумя разными способами, исходя из совершенно не зависимых друг от друга данных и методов. Благодаря этому мы можем констатировать очень высокую степень согласованности между двумя процессами, отраженными на графике 11.1 (которые мы обозначили как «налоговый оборот» и «экономический оборот»), что дает уверенность в надежности скорректированных таким образом исторических фактов. С другой стороны, это даст нам возможность лучше выявить и проанализировать различные силы, оказывавшие влияние на эти процессы[363]363
  Дальнейшее изложение носит несколько более технический характер, чем текст предшествующих глав (хотя оно необходимо для понимания наблюдаемых процессов), и некоторые читатели, возможно, решат перелистать несколько страниц и перейти непосредственно к последствиям этих процессов и к анализу ситуации, складывающейся в XXI веке, в контексте монолога Вотрена и дилеммы Растиньяка.


[Закрыть].

В целом аннуитет наследства в данной стране можно рассчитать двумя способами. Можно либо исходить непосредственно из наблюдаемого оборота наследства и дарений (например, на основе налоговых данных: здесь мы это называем налоговым оборотом), либо на основе объема частного капитала подсчитать теоретический оборот передачи наследства, который с точки зрения логики имел место в течение данного года (здесь мы это называем экономическим оборотом). У каждого метода есть свои преимущества и недостатки. Первый из них более прямой, однако во многих странах налоговые данные слишком неполны для того, чтобы добиться с его помощью удовлетворительных результатов. Во Франции, как мы отмечали в предыдущей главе, система регистрации наследства и дарений была создана очень рано (она восходит ко временам Революции) и имеет очень широкий охват (она охватывает все случаи передачи имущества, в том числе и те, налоги с которых невелики или вообще отсутствуют, хотя есть исключения), благодаря чему налоговый метод здесь применим. Тем не менее налоговые данные необходимо корректировать для того, чтобы учесть некоторые небольшие переходы имущества, ускользающие от обязательного декларирования (и имеющие относительно небольшое значение), и рассчитать объем передачи имущества в виде активов, освобожденных от уплаты пошлины на наследство, таких как договоры о страховании жизни, которые получили широкое распространение в 1970-1980-е годы (и на которые сегодня приходится около шестой части от всего объема частного имущества во Франции).

Второй метод, или «экономический оборот», обладает тем преимуществом, что основывается на неналоговых данных, а значит, дает более полное представление о передаче имущества и не зависит от превратностей налогообложения и от стратегий уклонения от налогов в разных странах. Идеальное решение заключается в том, чтобы применять оба метода для изучения ситуации в конкретной стране. Более того, расхождение между двумя процессами, указанными на графике 11.1 (можно отметить, что экономический оборот всегда немного выше налогового), можно расценивать как оценку масштабов уклонения от налогов или недостатков системы регистрации перехода имущества. Это расхождение может быть обусловлено и другими причинами, в первую очередь дефектами различных имеющихся данных и используемого метода. В определенные периоды расхождение оказывается весьма значительным. Тем не менее долгосрочные процессы, которые нас интересуют в первую очередь в рамках данного исследования, полностью согласуются с обоими методами.

Три силы: иллюзия конца наследства. Главное преимущество подхода, основанного на экономическом обороте, заключается в том, что он дает целостное представление о трех силах, которые предопределяют оборот наследства и его эволюцию во всех странах.

В целом ежегодный экономический оборот наследства и дарений в пропорции к национальному доходу, который мы будем обозначать b_у, является произведением действия трех сил:

b_y = μ × m × β

где β – это соотношение между капиталом и доходом (или, вернее, соотношение между всем частным имуществом – а только оно может передаваться по наследству, в отличие от государственных активов, – и национальным доходом), m– это уровень смертности, а μ —это соотношение между средним размером имущества на момент смерти и средним имуществом живых.

Такое разложение является чисто бухгалтерским уравнением: оно по определению справедливо всегда, в любое время и в любом месте. Именно так мы рассчитали экономический оборот, показанный на графике 11.1. В разложении на три силы есть некоторая тавтология, однако, на мой взгляд, эта тавтология полезна, поскольку позволяет внести ясность в исследование вопроса, который хотя и не пугает своей логической сложностью, но все же породил большую путаницу в прошлом.

Исследуем все три силы по порядку. Первая из них – это соотношение между капиталом и доходом β. Эта сила отражает очевидный факт: для того чтобы оборот наследственного имущества в данном обществе был высоким, общий объем частного богатства, которое может быть передано другому лицу, должен быть значительным.

Вторая сила, уровень смертности т, представляет собой столь же очевидный механизм. При прочих равных оборот наследства оказывается тем больше, чем выше уровень смертности. В обществе, где все жили бы вечно и где уровень смертности строго равнялся бы нулю, наследство исчезло бы; оборот наследства b_у также был бы равен нулю, вне зависимости от объема частного капитала β.

Третья сила – соотношение μ между средним уровнем богатства на момент смерти и средним уровнем богатства живых – также совершенно прозрачна[364]364
  Показатель μ был скорректирован для того, чтобы можно было учесть дарения, сделанные до смерти (ем. ниже).


[Закрыть].

Предположим, что размер среднего имущества умерших такой же, как и у всего населения в целом. В этом случае μ = 1, а оборот наследства равен уровню смертности m, помноженному на соотношение между капиталом и доходом β. Например, если соотношение между капиталом и доходом β составляет 600 % (объем частного имущества достигает шести лет национального дохода), а уровень смертности взрослого населения составляет 2 % в год[365]365
  То есть если каждый год умирает один взрослый из пятидесяти. Поскольку несовершеннолетним. как правило, принадлежит очень мало имущества, то проще проводить разложение на основе уровня смертности среди взрослых (и определять μ также только на основе взрослых). Затем нужно сделать небольшую поправку для того, чтобы учесть имущество несовершеннолетних. См. техническое приложение.


[Закрыть], то ежегодный оборот имущества автоматически будет равняться 12 % национального дохода.

Если имущество умерших в среднем в два раза больше, чем имущество живых, т. е. если μ = 2, то ежегодный оборот наследства автоматически будет равен 24 % национального дохода (опять-таки при β = 6 и m = 2 %), т. е. будет находиться на том же уровне, что и в XIX и начале XX века.

Как видно, соотношение μ зависит от возраста собственников имущества. Чем больше повышается средний показатель имущества с увеличением возраста, тем выше становится соотношение μ и тем больше оказывается оборот наследства.

Напротив, если представить общество, где главная функция имущества заключается в обеспечении человека в пенсионном возрасте и где пожилые люди предпочитают потреблять на пенсии капитал, накопленный в течение активной жизни (например, посредством ежегодной ренты или «аннуитетов», выплачиваемых им пенсионными фондами или получаемых с отложенного на пенсию капитала и прекращающихся с их смертью), в соответствии с чистой теорией «богатства жизненного цикла» (life-cycle wealth), разработанной в 1950-1960-е годы итало-американским экономистом Франко Модильяни, то соотношение μ будет равно нулю, поскольку каждый решает умереть без капитала или по крайней мере оставив очень скромный капитал. В этом крайнем случае при)μ = 0 наследство полностью исчезнет вне зависимости от значений показателей β и т. С чисто логической точки зрения можно представить себе мир, в котором частный капитал достигает значительных размеров (показатель β очень высок), однако наследство в основном принимает форму пенсионных фондов – или подобную форму богатства, перестающую существовать после смерти человека (annuitized wealth по-английски, «пожизненный доход» по-французски), в результате чего оборот наследства будет равен нулю или его показатель будет очень невелик. Теория Модильяни предлагает смягченную и одномерную картину социального неравенства, в которой неравенство в капитале представляет собой лишь перенесение во времени неравенства в труде (менеджеры накапливают больше резервов к пенсии, чем рабочие, однако и те и другие все равно потребят свой капитал к моменту смерти). Эта теория пользовалась большим успехом в течение Славного тридцатилетия, когда американская функционалистская социология, прежде всего в лице Толкотта Парсонса, говорила о мире среднего класса, в котором наследство практически полностью исчезнет[366]366
  Об этом см.: Beckert J. Inherited Wealth… P. 291.


[Закрыть]. Среди поколения бэби-бума она и по сей день очень популярна.