Текст книги "Усадьба Грилла"

Автор книги: Томас Лав Пикок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Греческий автор, о котором идет речь, – это Флегон, которого иные относят к эпохе Августа, а иные – белее правильно – к эпохе Гадриана. Он написал трактат Περί Θαυμασίων (“О чудесном”). Уцелевшая часть трактата начинается с этой самой истории, но самое начало ее утрачено. О портрете ничего не говорится. Юноша и его ночная гостья обменивались подарками, и родители опознали вещи своей дочери: золотое кольцо и косынку. На третью ночь они застигли свою дочь в спальне у любовника, и она ям сказала:

– Ох, мать с отцом! Что я вам сделала! Жаль вам, что ли, что я три ночи спала с вашим гостем в моем отчем доме! Пожалеете вы о своем любопытстве! Я вернусь туда, где мне должно быть. Ибо сюда я являлась по воле богов.

И как только она это сказала, она тотчас упала мертвая. Тогда открыли гроб, и там нашли железное кольцо и золотой кубок, подаренный ей возлюбленным. Тот от горя и ужаса немедля покончил с собой. Видимо, рассказом предполагается, что, сойди третья ночь так же благополучно, как и две предшествующие, невеста вернулась бы к жизни, к родителям и жениху. (Примеч. автора).}.

У древних есть много волшебных рассказов, не собственно историй о привидениях, но они весьма подходят для Рождества. Их два таких у Петрония, и в свое время я для забавы перевел их, стараясь держаться как можно ближе к подлиннику. Если угодно, я могу воспроизвесть их по памяти. Ибо я полагаю вместе с Чосером:

Ведь, знаю я, что, взявшись рассказать

Чужой рассказ, не надо выпускать

Ни слова из того, что ты запомнил,

Будь те слова пространны иль нескромны,

Иначе все неправдой обратишь… {*} {256}

{* “Кентерберийские рассказы”, 733-738. (Примеч. автора).}

Предложение отца Опимиана встретило единодушное “Ах, ну конечно, мы ждем, ваше преподобие!”, и он начал:

– Истории эти рассказали на пиру у Тримальхиона, первую – Никарот, вольноотпущенник, вторую – один из гостей.

“Пока я еще служил, мы жили на узкой улочке, где теперь дом Габинны. И богам было угодно, чтобы я влюбился в жену Теренция, хозяина харчевни, Мелиссу Теренциану, да вы почти все ее знаете, раскрасавица – метательница поцелуев”.

Мисс Грилл:

– Странное какое название. Преподобный отец Опимиан:

– Думаю, имеется в виду какой-то изящный жест в пантомиме; ибо красавицы хозяйки часто бывали умелыми танцовщицами. Вергиливва Копа, кстати сказать, не лишенная недостатков, тем не менее – прекрасный тому пример. Верно, тем-то и были привлекательны римские харчевни. И всякий хозяин стремился к тому, чтобы его жена умела танцевать. Танцы были, видимо, такого стиля, какой нынче мы называем характерным, и исполнялись в живописных костюмах…

Его преподобие чуть не пустился в диссертацию о хозяйках-танцовщицах; но мисс Грилл вовремя напомнила ему, о чем шла речь, и он продолжал рассказ Ницера:

– Клянусь Гераклом, я любил ее чистой любовью; меня пленял ее нрав, ее нежность. Когда мне нужны были деньги, она мне их давала. Когда у меня они были, я отдавал их ей на хранение. Ни одной женщине я так не доверялся. Отец ее, фермер, умер тогда. Я шел на любые трудности, чтоб ее увидеть. Ибо друзья познаются в беде. Хозяин мой как раз уехал в Капую, распорядиться какой-то заброшенной плавильней. Я воспользовался случаем и упросил одного нашего гостя проводить меня до пятого верстового столба. Он был солдат, силою равный Плутону. Мы вышли до первых петухов. Месяц светил как солнце мы прошли мимо ряда гробов. Спутник мой исполнял какие-то церемонии. Я сидел и, напевая, считал звезды. Потом я глянул на него и увидел что он разделся донага и сложил одежду у дороги. Сердце у меня ушло в пятки, я застыл, как мертвец. Но он трижды обошел вокруг своей одежды и обернулся волком. Не думайте, я не шучу. Ни за какие деньги меня не заставишь солгать. И вот, едва он, стало быть, обернулся волком, он тотчас завыл и бросился в лес. Я не сразу оправился, но потом решил собрать его одежду, но она превратилась в камень. Кому, как не мне, довелось изведать великий страх? Но я схватился за меч и всю дорогу до фермы я рубил тени. Я был едва жив; пот струился со лба потоками; глаза ничего не видели. Я никак не мог прийти в себя Моя Мелисса подивилась, куда я ходил в такой поздний час. “Пришел бы пораньше она сказала, – и ты нам помог бы. Волк приходил в овчарню и задрал всех овец до единой. Он убежал. Но он нас попомнит; один из наших парней всадил ему в шею копье”. Ясно, что я не сомкнул уже глаз на рассвете я ушел домой. Но когда я дошел до того места, где одежда превратилась в камень, камня там никакого не оказалось, а была только кровь. Придя домой, я увидел солдата, он лежал неподвижно в постели и врач хлопотал над его шеей. Я понял, что это оборотень, и потом, хоть убей, не мог больше с ним есть за одним столом. Пусть задумаются все кто не верит в такие вещи. А если я лгу, пусть обрушится на меня гнев богов.

Тримальхион, хозяин пира, дает понять, что верит каждому слову Ницера, а затем рассказывает о том, что испытал он сам.

– Когда я носил еще длинные волосы – ибо в юности я вел жизнь хиосца {Длинные волосы носили свободные юноши. Жизнь хиосца – т. е. жизнь привольная и роскошная. Тримальхион хочет сказать, что, хоть он начинал жизнь рабом, баловали и обращались с ним как со свободным. (Примеч. автора.)}, – наш маленький Айфис, радость семьи, умер; поистине он был сокровище; быстрый, прекрасный собой, один из тысяч. И когда бедная мать плакала над ним, а мы все погрузились в глубокое горе, вдруг налетели колдуньи, словно собаки на заячий след. Был тогда в доме у нас один каппадокиец, высокий, смелый до безумия, он разъяренного быка мог осадить. Размахивая мечом, выбежал он за ворота, не забыв обвязать левую руку, и вонзил меч в грудь какой-то женщине. Мы услыхали стон, но женщины той мы не видели, врать не буду. А силач вернулся в повалился на кровать, и все тело у него было синее, будто его стегали кнутом; ибо его коснулась злая рука. Мы заперли ворота и снова пошли к мертвому Айфису; но, когда мать хотела обнять тело сына, оказалось, что внутри у него нет ничего, он набит соломой, все исчезло, печень, сердце – все. Колдуньи похитили мальчика, а взамен оставили чучело. Поверьте – нельзя не поверить, – есть женщины, которые обладают знанием выше знания смертных, ночные женщины, и перед ними ничто не устоит. А каппадокиец так и не оправился; и через несколько дней он умер в горячке.

– Мы дивились, мы поверили, – говорит один из гостей, слушавших эту историю, – и, поцеловав стол, мы попросили ночных женщин не трогать нас больше.

Мисс Грилл:

– Прелестные рассказы, ваше преподобие; и во всем чувствуется, что рассказчики искренне верят в эти чудеса. Но, как сами вы справедливо сказали, это не собственно истории с привидениями.

Лорд Сом:

– У Шекспира прекрасные духи и могли бы нам сейчас пригодиться, не будь они все так общеизвестны. А вот мне по душе привидение из “Пути любовника” Флетчера и Бомонта. У Клеандра красавица жена Калиста и друг Лизандр. Калиста и Лизандр любят друг друга en tout bien, tout honneur {по-хорошему и по чести (фр.).}. Лизандр, защищаясь и в честном бою, убивает придворного фаворита и вынужден скрываться в глуши. Клеандр и Дорилай, отец Калисты, отправляются на его поиски. Им приходится заночевать в сельской гостинице. Клеандр давно знаком с веселым хозяином и превозносит его Дорилаю. Но, справившись о нем, они узнают, что он три недели назад умер. Они просят еще вина, отпускают прислуживающих и сидят одни, болтая о том о сем и о покойном хозяине, причем Клеандр расхваливает его пенье и игру на лютне. И вот за окном раздаются звуки лютни; далее следует песня, начинается она со слов:

Пускай огонь поленья лижет!

Подвинь-ка стол, садись поближе.

Пей старое вино и веселись! -

а кончается:

Все в хоровод! Достань трубу!

Смеяться буду и в гробу!

А затем появляется призрак хозяина. Они спрашивают, зачем он пришел. Тот отвечает – чтобы еще разок послужить Клеандру и попросить,

Чтоб видеть погребенным мое тело

В святей земле: лежу неосвящен

Из-за ошибки клерка: пусть готовят

Мне новую могилу средь парней-

Весельчаков, умерших раньше.

Клеандр обещает исполнить просьбу, а Дорилай, в течение всей пьесы показывавший свой веселый нрав, добавляет:

И сорок кубков старого вина

Я выдул на твоих похоронах.

Клеандр спрашивает:

А можешь ты

Предупредить меня, когда пробьет мой час?

Тот отвечает:

Не обещаю.

Но коль смогу – ведь я тебя любил, -

Еще раз появлюсь.

В следующей сцене хозяин появляется вновь, и вскоре после этого Клеандра убивают; не предумышленно, но по случайности, когда второстепенные персонажи проверяют, такой ли уж чистой любовью любит Калиста Лизандра.

Мисс Тополь:

– Когда я была молодая, привидения так были в моде, что про всякую новую пьесу первым делом спрашивали: “А есть там привидения?” Мода пошла с “Призрака замка” {257}. Я видела эту пьесу еще девочкой. Раздвижные двери, за которыми обнаруживалась освещенная часовня; невиданная красота игравшей привидение актрисы; торжественная музыка, сопровождавшая ее медленные жесты, когда, неслышно выходя на авансцену, она благословляла коленопреклоненную свою дочь; и женский хор, выпевающий Jubilate {“Возрадуйся” 258 (лат.).}, – все это производило на меня ни с чем не сравнимое впечатление. Вот вам мое привидение. Но сколько-нибудь интересной истории с привидениями у меня нет про запас.

Мистер Принс:

– А есть еще много таких историй, где сверхъестественное оказывается только видимостью и объясняется в конце. Но в иных, особенно в романах Брокден Брауна {259}, ужасное доведено до предела. Что может быть страшнее его “Виланда”? Это один из немногих рассказов, где объяснение сверхъестественного натуральными причинами не разрушает первоначального впечатления.

Мисс Грилл:

– Обычно мне эти объяснения не по душе. Я готова принять сверхъестественное во всех формах, ведь ничто не удивляет меня в похождениях Одиссея или Роланда. Мне было б грустно убедиться, что колдовство Цирцеи – ловкость рук и ничего более.

Преподобный отец Опимиан:

– Совершенно с вами согласен, мисс Грилл. Мне вовсе не нравится, когда дух, ужасавший меня на протяжении двух томов, в третьем вдруг оказывается переодетой служанкой {260}.

Мисс Грилл:

– Мы все толкуем о привидениях, а где же рассказ? Хочу рассказ о привидениях.

Мисс Найфет:

– Попробую рассказать одну историю, только я очень плохо ее помню. Речь, как и во многих подобных историях, идет о зарытом сокровище. У старого скупца – единственная дочь. Он во всем себе отказывает, чтобы дать ей приличное воспитание. Он собрал клад, который назначается ей, но мысль о том, что с ним надобно расстаться, для скупца непереносима, и он так и умирает, не открыв, где этот клад зарыт. У дочери был возлюбленный, не то чтобы совсем нищий, но что-то вроде того. У него был маленький участок земли, и он его обрабатывал. Когда отец ее умер и она осталась без помощи и друзей, фермер этот взял ее в жены, и прилежным трудом и скромной жизнью они преодолели жестокость фортуны. У молодого супруга была тетушка, и с нею они иногда проводили праздники, особенно рождество. И вот однажды они возвращались поздно после такого праздника; на земле лежал снег; совсем молодой месяц стоял низко в небе; пересекая поле, они остановились, чтоб поглядеть на звездное небо; а когда снова опустили глаза, увидели на снегу тень; она была длинная, неотчетливая; но никакого предмета, который ее отбрасывал бы, не было вовсе. Жена, затрепетав, схватила мужа за руку. Месяц скрылся, и тень исчезла. Настал Новый год, они провели его в доме у тетушки. Когда возвращались домой, месяц был полный и сиял высоко в небе. То поле они пересекали не без страха и сомненья. И на том же самом месте они снова увидели тень; на сей раз отчетливую тень человека в просторном плаще и остроконечной шапочке. Они узнали силуэт старого скупца. Жена чуть не упала без чувств; муж ее удержал; оба не отрывали глаз от тени; она начала двигаться; но на месяц набежала тучка, и тень исчезла. Следующая ночь была ясная, и жена призвала все свое мужество, чтоб проникнуть в тайну; они вернулись на прежнее место: и там опять на снегу была тень, и опять под их взглядом она стала передвигаться по снегу; они в страхе последовали за нею. Наконец она остановилась на пригорке, уже на их собственной ферме. Муж с женою ходили вокруг, но тень больше не двигалась. Муж упросил жену остаться, а сам пошел искать какой-нибудь шест, чтоб отметить место. Когда жена осталась одна, тень распростерла руки, словно благословляя ее, и тотчас исчезла. Муж, вернувшись, нашел жену распростертой на снегу. Он взял ее на руки; она пришла в себя, и они пошли домой. Утром муж отправился к тому месту с заступом и лопатой, расчистил снег, раскопал землю и нашел горшок с золотом, неоспоримо им принадлежавшим. Ну а дальше, как и во всех детских сказках, “стали они дальше жить-поживать”.

Мисс Тополь:

– Ваш рассказ, хоть во всем прочем и непохожий, напоминает мне одну балладу, где тоже есть тень на снегу:

Рискуя, близ фигур кружил, но вот беда -

Ни от одной в снегу не видел он следа {*},

{* Мисс Бэннэрман {260a} “Рассказы о рыцарях и таинственных происшествиях”. (Примеч. автора).}

Мистер Грилл:

– В обоих случаях тень имеет очертания, но нет видимого предмета, ее отбрасывающего. А вот я помню удивительный пример с тенями, не имеющими очертаний. Юный рыцарь скачет сосновым бором, где когда-то уже постигли его страшные события, и вдруг какой-то голос просит его остановиться. Он не останавливается, кто-то гонится за ним. Рыцарь хочет оглянуться, но не может повернуть голову. Вот они оказываются на лужайке, и там, в лунном свете, рыцарь надеется разглядеть непрошеного спутника. Но “непостижимые тени падали вокруг, лишенные очертаний” {“Три брата” {261}, т. IV, с. 193. (Примеч. автора).}.

Мисс Грилл:

– Мистер Мак-Мусс, а где же ваша история с привидениями?

Мистер Мак-Мусс:

– Сказать вам по чести, мисс Грилл, до привидений я не охотник; меня всегда более занимали простые материи. Но, так уж и быть, расскажу-ка я вам историю про лешего, которую с детства запомнил.

Раз как-то компания ведьм и колдунов собралась в трапезной монастыря устроить пир, если найдется, чем поживиться. Денег у них не было, а был только один леший, которого сатана дал им на этот случай взаймы, с тем что он снабдит их едою, ничего не покупая и не крадя. Они развели огонь в очаге, где ничего не жарилось, и сели вокруг стола, где ничего не стояло, кроме битых блюд и пустых кружек. И огонь очага играл на их тощих, голодных лицах. Уж не берусь вам сказать, была ли там среди них “одна бабенка помоложе” {*}, но, скорей всего, была, иначе не стал бы леший эдак трудиться. Однако ж он немного опоздал. Братья-монахи, готовясь к празднику, успели послать в соседний городок человека с телегой за вкусными вещами. И вот он возвращался, а телега ломилась от мяса, птицы, и сала, и отборных булочек, которыми славилась в городке одна булочница; да еще от старого доброго вина, которое пожаловал отцу-настоятелю один важный барин. Леший почуял поживу, предстал перед возчиком в обличье солдата с деревянной ногой и стал просить милостыни. Возчик отвечал, что у него ничего нет, и солдат якобы пошел своей дорогой. Он появлялся еще и еще в разных видах, и все просил милостыни, с каждым разом настойчивей, но получал тот же ответ. Наконец он явился в обличье старухи с палочкой, и уж эта была назойливее всех; но возчик, поклявшись, что, видно, целый корабль нищих потерпел крушение неподалеку, и ей отвечал отказом. “Ну хоть, мелкую монетку”, – молила старуха. “Нет у меня монетки”, – отвечал возчик. “Ну хоть чего-нибудь поесть или выпить, – молила она, – неужели же у тебя ничего съестного не сыщется? Загляни-ка в тележку; наверняка что-то вкусненькое найдешь, или чего-нибудь выпить”. ””Вкусненькое, выпить”, – заворчал возчик. – Если в моей телеге найдется хоть что-то вкусненькое или выпить, пускай леший все заберет”. “Покорно благодарю”, – сказал леший и принял такой облик, что возчик сразу рухнул наземь, и леший разграбил телегу. Скоро в трапезной жарилось мясо и старое вино лилось рекой, к великой радости славной компании, и они пили, ели и веселились всю ночь, поднимая тосты за здоровье нечистого.

{* Но Тэм нежданно разглядел

Среди толпы костлявых тел,

Обтянутых костлявой кожей,

Одну бабенку помоложе.

Как видно, на бесовский пляс

Она явилась в первый раз {262}.

Тэм О’Шентер. (Примеч. автора).}

Мисс Грилл:

– А вы, мистер Принс? Живя в старинной башне, среди старинных книг, погрузясь в легенды о святых, уж, верно, вы припасли для нас какую-нибудь историю с привидениями?

Мистер Принс:

– Не вполне историю с привидениями, мисс Грилл, но правда – есть одна легенда, пленившая мое воображение. Я переложил ее в балладу. Если позволите, я ее вам прочту.

И, легко получив позволение, мистер Принс заключил ряд чудесных рассказов у камелька, прочтя то, что называлось

Легенда о святой Лауре

Святая Лаура в смертном сне

Покоится в гробнице.

Она велением небес {*}

Нетленна – чудо из чудес! -

Прекрасна, как денница.

Была девичья жизнь чиста -

Ни пятнышка на ней.

Отверзла Божья Мать уста:

“Будь неизменна и свята

Ты до последних дней!”

Вот под землею саркофаг,

Из алебастра ложе.

На крышке белых роз букет,

Ее покой на сотни лет

Никто не потревожит.

Над ложем мраморным потом

Воздвигли раку. Там

Кружком монахини не раз

Сбираясь пели в поздний час,

И звукам вторил храм.

Смерть аббатису унесла.

Гласило завещанье:

Хочу, чтоб рядом со святой

Мой бренный прах обрел покой!

Безумное желанье!

У аббатисы знатный род -

Кто б смог не подчиниться?

Ее желание – закон!

Пошли монашки на амвон

Печальной вереницей.

Лишь сняли крышку – в тот же миг

Сиянье ослепило!

Все залил нестерпимый свет,

Как будто тела в раке нет -

Рассеян мрак могилы!

Труп аббатисы положив,

Вновь затворили раку.

Какой-то безотчетный страх

Объял всех на похоронах

И утопил во мраке.

Наутро в храме собрались -

Вдали от роз печальных

Вдруг обнаружили во мгле

Труп аббатисы на земле

В одеждах погребальных.

И в страхе, на колени пав,

Взывали все к Марии.

Гробницу вскрыли – вновь хорал

Процессию сопровождал,

Как и тогда, впервые.

Но разве тленью место есть

С нетленностию рядом?

На камнях тело вновь нашли -

Оно покоилось вдали,

В часовне, близ ограды.

И вот на службе, в ранний час,

Молитва ввысь летела

Ко всем святым, чтоб наконец

Умилосердился Творец

И упокоил тело.

И встала стража в третью ночь

Коленопреклоненно.

Молились все – и стар, и млад.

Как вдруг разрезал тьму набат -

Один удар мгновенный.

Гробница вскрылась – поднялась,

Как статуя, святая.

Все в жутком страхе пали ниц.

Она меж замерших черниц

Ступала, как живая.

И не был слышен звук шагов,

Как будто не касалась

Плит каменных ее нога.

Как смерть, безмолвна и строга,

Ушла, не возвращалась.

Гробница с этих пор пуста,

Исчезло с нею ложе:

В последний раз свершив обряд,

Вложили тело, и прелат

Вздохнул: “Помилуй, Боже!”

Но нет покоя в месте сем

Бесчувственному телу:

И раз в году, в глухую ночь.

Ударит колокол – и прочь -

Витает по приделу.

А где Лаура? Вдалеке?

Кто знает, где таится

Та, что нетленна и чиста

И до последних дней свята?

Где Божья голубица?

Навек сокрыта ото всех

И ангельскою ратью

Оберегаема она.

Над ней простерлась тишина,

То место под заклятьем.

{* А вождь сказал ему: “Харон, гнев укроти.

Того хотят – там, где исполнить властны

То, что хотят. И речи прекрати” {263}.

Данте. (Примеч. автора).}

1. ГЛАВА XXXV

ОТВЕРГНУТЫЕ ИСКАТЕЛИ. ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Σοὶ δὲ θεοὶ τόσα δοῑεν, ὅσα φρεσὶ σῇσι μενοινᾷς

Ἄνδρα τε καἱ οἷκον, καἱ ὀμοφρσύνην ὁπαάσειαν

Ἐσθλήν˙ οὐ μὲν γὰρ τοῡ γε κρεῑσσον καἱ ἄρειον,

Ἤ ὀθ᾽ ὁμοφρονέοτε νοήμασιν οἷκον ἔχητον

Ἀνὴρ ἠδὲ γυνή.

О! да исполнят бессмертные боги твои все желанья,

Давши супруга по сердцу тебе с изобилием в доме,

С миром в семье! Несказанное там водворяется счастье,

Где однодушно живут, сохраняя домашний порядок,

Муж и жена {264}.

Одиссей – Навзикае

в шестой песни “Одиссеи”

О том, что произошло между Алджерноном и Морганой, когда настало двадцать восьмое утро, положившее конец испытанию, можно и не рассказывать. Джентльмену оставалось только сделать предложение, леди оставалось только его принять, тут уж никуда не денешься.

Мистер Грилл ликовал. Племянница, на его взгляд, не могла сделать лучшего выбора.

– Милая моя Моргана, – сказал он ей, – все хорошо, что хорошо кончается. Привередливость твоя принесла благие плоды. Ну а теперь ты, может быть, откроешь мне, почему ты отвергла стольких поклонников, которым сперва подавала надежды? Перво-наперво ответь, чем не потрафил тебе достопочтенный Эскор А’Касс? {Σς κόλακας – “к воронам”. У афинян соответствовало нашему “к чертям”. Путь игрока обычно недолог. (Примеч. автора).} Такой лихой господин и собой недурен. Он был первым, и тебе, кажется, нравился?

Мисс Грилл:

– Чересчур лихой, дядюшка. Он был игрок. Он мне нравился, покуда я не узнала его дурных наклонностей.

Мистер Грилл:

– Ну, а сэр Пухипрах?

Мисс Грилл:

– Он играл на бирже. Это еще хуже, дядюшка. Он никогда не знал, беден он или богат. Он жил в вечной горячке, а я люблю спокойную жизнь.

Мистер Грилл:

– А мистер Сбрендилл?

Мисс Грилл:

– У него на уме была только политика. Он не чувствовал поэзии вовсе. Нет людей, более несхожих во вкусах, нежели он и я.

Мистер Грилл:

– А мистер Пшик?

Мисс Грилл:

– Светский человек, без малейшего проблеска истинного чувства; в обществе приятен, но скучен до мучения наедине; я побоялась умереть с ним со скуки.

Мистер Грилл:

– А мистер Пульман?

Мисс Грилл:

– Чересчур скор. Вечно осуждал всех за медлительность. Ну, а у меня нет охоты жить в экспрессе. Я хочу не спеша идти по жизни, хорошенько разглядывая то, что встретится на пути.

Мистер Грилл:

– А мистер Бакен-Бард?

Мисс Грилл:

– У того был один только порок, дядюшка, но зато непростительный: старость. Надо отдать ему должное, он не сразу принялся за мною ухаживать. Но, заметя, что обхождение его мне приятно, он вдруг вообразил, будто может быть мне супругом. Мне нравился нрав его, ученость, любовь к музыке и поэзии, склонность к тихой домашней жизни. Но юность и старость по-разному понимают супружество.

Мистер Грилл:

– А мистер Беден?

Мисс Грилл:

– Он был в долгах, дядюшка, и утаил это от меня. Вот я и решила, будто он гонится за моим состоянием. Как бы то ни было, я не могу уважать лжеца.

Мистер Грилл:

– А мистер Чучелло?

Мисс Грилл:

– Чересчур уродлив, дядюшка. Живое выражение может скрасить дурные черты, вот я все и ждала, не привыкну ли я к его внешности. Но нет. Его уродство было несносно.

Мистер Грилл:

– Но ничего такого не скажешь про лорда Сома.

Мисс Грилл:

– Верно, дядюшка. Просто он опоздал. Да и сам он скоро нашел то, что гораздо более ему подходит.

Мистер Грилл:

– Были и прочие. Что же это выходит – все тебе чем-то нехороши?

Мисс Грилл:

– Право, дядюшка, большинство ровно ничего собою не представляет; изящные костюмы, и только; будто их выпускали дюжинами; эгоисты, нескромны, без серьезной жизненной цели, без желания даже ее найти; элегантная принадлежность гостиной, удерживаемая памятью не более диванов и кресел.

Мистер Грилл:

– Правда, Моргана. На нет и суда нет. Что поделаешь, если у человека вовсе нет положительных качеств? Зато явственные пороки – скажем, страсть к азартной игре, – уж кажется, легко излечимы.

Мисс Грилл:

– Нет, дядюшка. Даже мой ограниченный опыт подсказывает, что куда легче излечиваются не принятые в свете добродетели, нежели модные пороки.

Мисс Грилл и мисс Найфет позаботились о том, чтобы их свадьбы и свадьбы всех семи сестер сыграли в одно время и в одном месте. Предаваясь мечтам о будущем вместе с женихом, мисс Найфет ему сказала:

– Когда я сделаюсь вашей женой, я освобожу вас от обещания никогда более не делать опасных опытов с лошадьми, каретами, лодками и тому подобным. Но я поставлю условием, что, в какие бы опыты вы ни пускались, я буду участвовать в них с вами вместе.

– Нет, милая Алиса, – отвечал лорд Сом. – Жизнь моя, благодаря вам, станет чересчур для меня драгоценна, и рисковать ею мне уже не захочется. Вы будете моей путеводной звездой, и в моем поведении меня будет заботить только одно – нравится ли оно вам.

И слезы пролили они, но быстро осушили {265}, -

могло быть сказано о сестрах, когда утром они садились в кареты, чтобы ехать в Усадьбу Грилла праздновать свадьбу.

Развеивался сон, чересчур вознесенный над бренной жизнью, ее случайностями и переменами, чтобы вечно сбываться. Но дамы согласились, кавалеры радовались; и если кто когда ходил по земле, будучи на седьмом небе, так это Гарри Плющ тем ясным февральским утром, когда он получил наконец руку своей Дороти.

В Усадьбе Грилла устроили пышный dejeuner {завтрак (фр.).}. Присутствовали девять невест и девять женихов; прелестная толпа подружек; кое-какие друзья мистера Грилла, лорда Сома, мисс Найфет и мистера Принса; и большая компания, которую составляли отцы, матери и сестры женихов семи весталок. Братьев ни у кого из женихов не было, а у Гарри даже не было ни матери ни сестер; зато отец его блистал сельской дородностью и, как предсказывал Гарри, “прямо помолодел”.

Самыми заметными среди гостей были преподобный отец Опимиан и его половина, ради такого случая изменившая своим привычкам домоседки. Когда дошла до этого очередь, преподобный отец Опимиан встал и произнес речь, которую мы будем считать эпилогом нашей комедии.

Преподобный отец Опимиан:

– Мы собрались здесь, дабы почтить новобрачных; во-первых, племянницу несравненного нашего хозяина, юную даму, которая пользуется любовью и уважением присутствующих, и юного господина, о котором можно сказать, что он во всех отношениях ее достоин, – и это высшая из похвал; во-вторых, юных лорда и леди, которым те, кто имели удовольствие провести здесь рождество, благодарны за радость, доставленную их уменьем и готовностью тешить и развлекать окружающих с помощью своих талантов; и которые в силу несходства своего и сродства (ибо и то и другое залог прочного союза) очевидно созданы друг для друга; в-третьих, семь молодых пар, важных для нас во многих отношениях, стоящих на пороге брачной жизни, сулящей им все те радости, которых только разумно ожидать под солнцем. Один древний греческий поэт говорит: “Четыре вещи есть в мире, нужные человеку: первое – здоровье; второе – красота; третье – богатство, не нажитое неправедно; четвертое – жить среди друзей {*}”.

Ὑγιαίνειν μὲν ἄριστον ἀνδρὶ θνατῷ

Δεύτερον δέ, φυαὰν καλὸν γενέσθαι˙

Τριτον δέ, πλουτεῑν ἀδόλως˙

Καὶ τὸ τέταρτον, ἡβᾷν μετᾲ φίλων.

Симонид. (Примеч. автора) {266}.}

Однако веселый поэт Анаксадрид говорит об этом так: “Здоровье справедливо поставлено на первое место; на второе же следует поставить богатство, ибо что такое красота, голодная и в лохмотьях?” {“Атеней” {267} I. XV. С. 694. (Примеч. автора).} Как бы там ни было, мы видим здесь все четыре условия счастья: здоровье самое цветущее; богатство в двух случаях, в прочих семи – более чем достаток; красоту в невестах, в женихах – приятнейшую внешность, насколько нужна она мужчине; и все основания ожидать, что жизнь их пройдет среди друзей. Я твердо верю, что надежда, озаряющая утро брака, у всех наших молодых сбудется и согреет их закат; и если я пожелаю им в заключенье того же счастья, какое выпало на долю мне, те, кто знают несравненную особу, сидящую со мною рядом, поймут, что ничего лучшего не мог я и пожелать. Ну, так выпьем же за здоровье женихов и невест по бjкалу шампанского. Начинайте откупоривать бутылки. Пусть взлетят разом все пробки, как только подам я знак; и дружным сим залпом вакхических орудий почтим же Его Величество Счастливый Случай {Это римское божество. Invocato hilaro atque prospere Eventu. – Apuleus. Metamorph. IV [Тут воззвав к радостной и благоприятной удаче {268}. – Апулей, “Метаморфозы”, кн. IV]. (Примеч. автора).}, председательствующий, надо полагать, за этим радостным столом.

Конец

1. ПРИМЕЧАНИЯ

В основу настоящего издания в части, касающейся романов Томаса Лава Пикока, положен текст наиболее полного на сегодняшний день и компетентного с точки зрения аппарата десятитомного собрания сочинений писателя под ред. X. Ф. Д. Бретт-Смита и С. Е. Джонса, вышедшего в Лондоне ограниченным тиражом в 675 экземпляров в 1924-1934 гг. (Халлифордовское собрание сочинений) {Peacock Thomas Love. The Works: In 10 vols / Ed. by H. F. B. Brett-Smith, a. C. E. Jones. L.; N. Y., 1924-1934. (Halliford edition).}. Составитель и переводчики также пользовались двухтомным собранием “Романы Томаса Лава Пикока” под ред. Дэвида Гарнетта {Peacock Thomas Love. The novels: In 2 vol. / Ed. with Introd. and Notes by D. Garnett. L.; Rupert Hart Davis, 1948.}, в котором были сделаны некоторые текстологические уточнения, а также усовершенствован аппарат.

Что касается эссеистического наследия Пикока, здесь за основу взят текст издания “Томас Лав Пикок: воспоминания, эссе, рецензии” под ред. Хауворда Миллза {Peacock Thomas Love. Memoirs of Shelley and Other Essays and Reviews / Ed. by H. Mills. L.; Rupert Hart Davis, 1970. 240 p.}, которое является первым полным собранием нехудожественной прозы писателя.

Стихотворения Пикока, данные в разделе “Приложения”, взяты из Халлифордовского собрания сочинений писателя.

Расположения эпиграфов и сносок сохранены, как в рукописях Пикока. Примечания к тексту, принадлежащие Пикоку, помечены – “Примеч. автора”. Поэтические переводы, включенные в тексты повестей и эссе, кроме особо оговоренных случаев, выполнены С. Бычковым. Некоторые переводы Шекспира, Мильтона, Попа выполнены Е. Суриц.

Переводы античных авторов, строки которых составили эпиграфы, особенно в повести “Усадьба Грилла”, даны в переводе не с подлинника, но с английского, поскольку английский перевод выполнен Пикоком. Исключение составили те случаи, когда к переводу авторов, цитируемых Пикоком, обращались такие переводчики, как В. А. Жуковский, Н. И. Гнедич, В. Иванов, С. В. Шервинский, С. А. Ошеров, М. Л. Гаспаров, Б. И. Ярхо.

1. УСАДЬБА ГРИЛЛА

Повесть впервые была напечатана в девяти номерах журнала “Фрейзерз” – с апреля по декабрь 1860 г. Отдельным изданием вышла в 1861 г.

Можно предположить, что первым вариантом “Усадьбы Грилла” был неопубликованный фрагмент “Диалог о дружбе в браке”, относящийся к 1859 г. Тема, поставленная в диалоге, – взаимоотношение “реального” и “идеального” в супружестве, терпимость как необходимое условие нормальных отношений супругов. Очевидно, обстоятельства жизни Пикока, в первую очередь неудачные браки детей, заставили его столь подробно рассматривать этот вопрос.