Текст книги "Восстание в пустыне"

Автор книги: Томас Эдвард Лоуренс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

Наши люди растянулись в ряд и прождали пять минут, затем десять. Минуты проходили с томительной медленностью. Наконец мы позволили людям сойти с верблюдов на землю и сели, удивляясь задержке, бдительности турок и желая узнать, что означает этот молчаливый поезд, стоявший под нами в долине. Наши шерстяные плащи набухли и отяжелели от сырости. Мы дрожали от озноба.

Спустя много времени темноту прорезало светлое пятно. То был мальчик-шейх, державший свой коричневый плащ раскрытым, показывая нам, как флаг, свою белую рубашку. Он прошептал, что его план потерпел неудачу. Только что прибыл какой-то поезд (тот самый, который шумел в лощине) и привез германские и турецкие резервы из Афуле, посланные Лиманом фон Сандерсом на выручку охваченной паникой Дераа. Они посадили офицера-армянина под арест за то, что он отлучился со своего поста. С ними была уйма пулеметов, а часовые безостановочно наблюдали за подступами. Действительно, на тропинке неподалеку от нас разместился сильный пикет.

Нури Сайд предложил, чтобы главный отряд занял местность. У нас было достаточно бомб, на нашей стороне был перевес в численности и боевой готовности. Нам представлялся прекрасный случай, но я все подсчитывал, во сколько жизней обойдется это [287] дело, и, как всегда, нашел цену слишком дорогой. Поэтому я заявил Нури, что голосую против. Мы сегодня уже дважды перерезали Дамасско-Палестинскую железную дорогу, а прибытие сюда гарнизона из Афуле являлось нашей третьей услугой Алленби. После минутного размышления Нури согласился со мной. Мы пожелали спокойной ночи юноше, который честно стремился оказать нам такую большую помощь. Мы прошли вдоль рядов, шепотом приказывая каждому бесшумно двинуться обратно. Затем мы сели группой, держа винтовки наперевес и ожидая, пока наши люди выберутся из опасной зоны.

Борьба по всему фронту

Перед рассветом из Тель-Арара прибыли орудия и остальные войска Нури Сайда. Мы написали Джойсу, что завтра вернемся на юг, к Несибу, чтобы замкнуть окружение Дераа. Я предложил ему двинуться обратно к Умтайе и ожидать нас там, ибо Умтайе с его обильными запасами воды, великолепным пастбищем и одинаковой удаленностью от Дераа, Джебель-Друза и пустыни Руалла казалось идеальным местом, где мы могли собраться, ожидая известий об успехах Алленби.

На следующий день отряд, превозмогая расслабенность, собрался для новых трудов и, растянувшись на огромном протяжении, двинулся через станцию Мезериб. Мы с Юнгом не спеша закладывали снаряды, в то время как войска разбрелись по развороченной земле по направлению к Ремту, чтобы их не могли заметить ни из Дераа, ни из Шехаба. Над нами гудели турецкие аэропланы-разведчики. Чтобы ввести [288] их в заблуждение, мы отослали наших крестьян через Мезериб обратно в деревни. Благодаря этому турецкие летчики донесли, что нас очень много – возможно, восемь или девять тысяч человек – и что наши передвижения направлены одновременно во все стороны.

К их вящему изумлению, наши снаряды взорвали водонапорную башню в Мезерибе спустя много часов после того, как мы через него прошли. Немцы в эту минуту выступали из Шехаба, направляясь в Дераа{90}, но необъяснимый грохот заставил их вернуться и задержаться там до вечера.

Между тем мы были далеко и настойчиво брели к Несибу, горной вершины которого достигли к четырем часам дня. Мы предоставили нашей посаженной в седло пехоте короткий отдых, а тем временем двинули артиллеристов и пулеметчиков к гребню первого кряжа, откуда шел спуск к железнодорожной станции.

Мы расположили их там под прикрытием орудия и велели открыть огонь на две тысячи ярдов по станционным зданиям. Артиллеристы, соперничая друг с другом, так принялись за дело, что вскоре в крышах и навесах появились неровные дыры. В то же время мы двинули наших пулеметчиков налево, чтобы обстрелять окопы, откуда в ответ открыли жаркую, упорную стрельбу. Однако наши войска имели естественное прикрытие и на их стороне было то преимущество, что послеполуденное солнце сияло за их спинами. [289] Поэтому мы не понесли никаких потерь, так же, впрочем, как и неприятель. Разумеется, все это было лишь игрой, и захват станции не входил в наш план. Нашей действительной целью являлся большой мост, лежавший к северу от деревни. Турки удерживали мост, занимая небольшой редут близ него и поддерживали связь с ним через пехотинцев, расположенных в деревне под прикрытием ее стен.

Мы обратили два орудия и шесть пулеметов против редута у моста, надеясь вынудить защитников покинуть его. Пять пулеметов направили свой огонь на деревню. Через пятнадцать минут ее старшины, очень встревоженные, прибыли к нам. Нури обещал прекратить стрельбу при условии, что турки будут немедленно выгнаны из домов. Они обещали нам это.

Мы удвоили наш обстрел станции и моста. Огонь с четырех сторон стал жестоким, ибо мы имели двадцать пять своих пулеметов, а также большое количество турецких. Наконец мы направили все четыре орудия против редута и после нескольких залпов увидели его охрану бегущей из своих разрушенных окопов через мост под прикрытие железнодорожной насыпи.

Последняя была высотой в двадцать футов. Если охрана намеревалась защищать мост из-за его сводов, она находилась бы на прекрасной позиции. Однако мы рассчитывали, что станция соблазнит турок оставить мост. Я отделил половину своего отряда, нагруженного взрывчатым веществом, и двинулся с ним вдоль гребня пулеметного бруствера, пока мы не очутились на расстоянии полета камня от редута.

Редут действительно оказался покинутым. Мы спешились и подали Нури сигнал прекратить стрельбу. В молчании мы осторожно прокрались через своды моста и нашли их тоже оставленными. [290]

Третья машина закапризничала. Ее пилот и наблюдатель отчаянно запускали пропеллер, пока мы приближались. Наконец они спрыгнули в железнодорожный ров, а мы начали посылать пулю за пулей в остов самолета, пока он не заплясал под их градом. Мы выпустили полторы тысячи пуль по нашей мишени, а затем повернули обратно.

К несчастью, оба спасшихся бегством аэроплана успели слетать в Дераа и, пылая злобой, вернуться. Один из них не проявил особого ума и сбросил на нас четыре бомбы с большой высоты, дав промах. Но второй ринулся вниз и начал сбрасывать бомбы метко и аккуратно. Мы медленно поползли назад, беззащитные между камней, чувствуя себя обреченными, как сардинки в жестяной коробке, когда бомбы начали падать все ближе. Одна из них осыпала градом мелких камней управляющую часть автомобиля, но лишь изранила нам руки. Другая изодрала переднюю шину и чуть не перевернула машину.

Я предпочитаю встречать опасность в одиночестве. К счастью, мы благополучно добрались до Умтайе и донесли Джойсу о нашем успехе. Мы доказали туркам, что аэродром непригоден для пользования и что Дераа в равной степени доступна для автомобильной атаки.

Позднее я прилег в тени одного из автомобилей и заснул. Все арабы пустыни и пролетавшие турецкие аэропланы, которые бомбардировали нас, не могли нарушить моего мирного отдыха. В огне событий люди стали лихорадочно-неутомимыми, но сегодня мы счастливо закончили наш первый набег, и мне было необходимо отдохнуть перед следующими походами. Как и всегда, я заснул как убитый, лишь только лег, и проспал до полудня. [291] события. Шли слухи, что мы лишь совершаем набег, а не оккупируем территорию и что затем удерем отсюда, как удрали англичане от Салта, предоставив нашим местным друзьям расплачиваться за все.

Ночной покой беспрестанно нарушался этими пришельцами, с криком окружавшими наш бивуак и, по крестьянскому обыкновению, слюнявившими нам поцелуями руки с торжественными заявлениями, что мы их всесильные владыки, а они наши смиреннейшие слуги. Может быть, на этот раз мы не приняли их с нашей обычной любезностью, но в отместку они подвергли нас пытке, заставляя бодрствовать через силу... В течение трех дней и трех ночей мы напряженно работали, обдумывая, приказывая и выполняя приказы; и сейчас потеря для отдыха еще одной ночи вызывала острую горечь.

Их причитания угнетали нас все сильнее и сильнее, пока наконец Насир не отвел меня в сторону и не шепнул, что, очевидно, где-то поблизости существует центр недовольства. Я отпустил своих телохранителей, чтобы они смешались с толпой поселян и выяснили, в чем дело. По их донесениям оказалось, что недовольство идет из ближайшего поселения Тайиба, жители которого вчера были потрясены возвращением бронированных автомобилей Джойса, вызванным случайными обстоятельствами. Этот случай породил опасения, что после нашего отступления Тайиба окажется местом, подвергающимся наибольшей опасности.

Я подозвал Азиза, и мы поскакали прямо к Тайибе по неровным слоям лавы, заваленным каменными глыбами. В хижине старшины восседал конклав, чьи страхи заразили наших посетителей. Они как раз спорили, кого послать к туркам, чтобы умолять их о пощаде, когда мы неожиданно вошли. Наше прибытие без всякой [292] охраны пристыдило их как доказательство полнейшей безопасности. Мы поговорили часок на сторонние темы – о хлебах и ценах на сельскохозяйственные продукты – и выпили кофе. Затем мы поднялись, чтобы уехать. После этого болтовня возобновилась, но настроение изменилось в нашу пользу, и они не дали знать о нас неприятелю. А на следующий день за такое упорное сообщничество с нами турки подвергли их селение бомбардировке и артиллерийскому обстрелу.

Мы вернулись до наступления рассвета и расположились, чтобы заснуть. Но тут со стороны железной дороги раздался оглушительный грохот, и за нашими спящими войсками взорвался снаряд. Турки выслали бронированный поезд с полевым орудием.

Пришлось поспешно двинуться вперед по ужасной дороге. Показался турецкий аэроплан и закружил над нами, чтобы помочь артиллеристам. Снаряды начали падать возле нас. Мы удвоили шаг и растянулись в ломаную линию, лишенную всякого прикрытия. Внезапно аэроплан нерешительно застыл в воздухе, а затем отклонился в сторону по направлению к железной дороге и, казалось, снизился. Турецкое орудие выпустило еще один удачно направленный снаряд, который убил двух верблюдов, но после этого потеряло прицел. Около пятидесяти следующих выстрелов не причинили нам вреда, и мы успели выйти за пределы досягаемости снарядов. Турецкое орудие приступило к наказанию Тайибы.

Джойс проснулся в Умтайе от канонады и вышел, чтобы встретить нас. Позади его высокой фигуры развалины были расцвечены пестрой толпой, составленной из представителей всех деревень и племен Хаурана, прибывших засвидетельствовать уважение и предложить – по крайней мере, на словах – свои услуги. К неудовольствию уставшего Насира, я оставил [293] его с ними, а сам ушел с Джойсом и Уинтертоном, рассказывая им о снизившемся аэроплане и высказывая предположение, что его подбил какой-нибудь бронированный автомобиль с места своей стоянки. В эту минуту появились еще два неприятельских аэроплана и сделали посадку у того же самого места, где снизился первый.

Однако завтрак, первый за долгое время, был уже приготовлен. Мы сели, и Джойс рассказал, как обитатели Тайибы стреляли по нему, когда он проезжал мимо, вероятно, чтобы подчеркнуть свое мнение о чужаках, которые сначала ворошат гнездо турецких шершней, а затем улепетывают.

Завтрак окончился. Мы вызвали из числа автомобилистов добровольца, чтобы обследовать неприятельский аэродром. Все выступили вперед с молчаливой готовностью и охотой, от которых у меня перехватило дух. Наконец Джойс выбрал двух автомобилистов с двумя машинами – одной для Джунора, а другой для меня, и мы проехали пять миль к долине, у входа в которую, казалось, снизились аэропланы.

Мы заглушили шум автомобиля и медленно поползли вперед по дороге. Приблизительно в двух тысячах ярдов от железной дороги она изгибалась вокруг гладкого луга, у дальнего края которого стояло три аэроплана. Это было великолепно! Мы ринулись вперед, но нам преградил путь глубокий ров, окаймленный отвесными насыпями из растрескавшейся земли и совершенно непроходимый.

В ярости мы устремились вдоль него по дороге. Стоило нам остановиться, как два аэроплана начали разбег. Мы открыли по ним огонь, пытаясь нащупать прицел по пыльным клубам, но самолеты уже отделились от земли и, прошумев над нами, исчезли. [294]

Третья машина закапризничала. Ее пилот и наблюдатель отчаянно запускали пропеллер, пока мы приближались. Наконец они спрыгнули в железнодорожный ров, а мы начали посылать пулю за пулей в остов самолета, пока он не заплясал под их градом. Мы выпустили полторы тысячи пуль по нашей мишени, а затем повернули обратно.

К несчастью, оба спасшихся бегством аэроплана успели слетать в Дераа и, пылая злобой, вернуться. Один из них не проявил особого ума и сбросил на нас четыре бомбы с большой высоты, дав промах. Но второй ринулся вниз и начал сбрасывать бомбы метко и аккуратно. Мы медленно поползли назад, беззащитные между камней, чувствуя себя обреченными, как сардинки в жестяной коробке, когда бомбы начали падать все ближе. Одна из них осыпала градом мелких камней управляющую часть автомобиля, но лишь изранила нам руки. Другая изодрала переднюю шину и чуть не перевернула машину.

Я предпочитаю встречать опасность в одиночестве. К счастью, мы благополучно добрались до Умтайе и донесли Джойсу о нашем успехе. Мы доказали туркам, что аэродром непригоден для пользования и что Дераа в равной степени доступна для автомобильной атаки.

Позднее я прилег в тени одного из автомобилей и заснул. Все арабы пустыни и пролетавшие турецкие аэропланы, которые бомбардировали нас, не могли нарушить моего мирного отдыха. В огне событий люди стали лихорадочно-неутомимыми, но сегодня мы счастливо закончили наш первый набег, и мне было необходимо отдохнуть перед следующими походами. Как и всегда, я заснул как убитый, лишь только лег, и проспал до полудня. [295]

Помощь Королевского Воздушного Флота

Со стратегической точки зрения наша задача заключалась в том, чтобы оставаться в Умтайе, дававшем нам господство над тремя железными дорогами Дераа. Если бы мы продержались тут еще неделю, то задушили бы турецкие армии, как незначительны бы ни были успехи Алленби. Однако с тактической точки зрения Умтайе являлся опасным местом. Слабый отряд, состоявший исключительно из регулярных войск без прикрытия партизан, не мог без потерь удержать его, и все-таки мы должны были пойти на это, даже если бы беспомощность наших воздушных сил продолжала оставаться очевидной.

У турок было по крайней мере девять аэропланов. Мы расположились лагерем в двенадцати милях от их аэродрома, в открытой пустыне, возле единственного источника воды, с большими табунами верблюдов и лошадей, которые по необходимости паслись вокруг нас. Первая же турецкая бомбардировка казалась достаточной, чтобы переполошить партизан, являвшихся нашими глазами и ушами. Как только они прекратят свою службу и отправятся по домам, наша боеспособность будет подорвана. Тайиба, первая деревня, которая служила нам прикрытием от Дераа, находилась в таком же положении: она лежала беззащитная, содрогаясь под огнем многократных атак.

Если мы собирались оставаться в Умтайе, Тайиба должна была оставаться на нашей стороне.

Прежде всего мы должны были получить воздушное подкрепление от Алленби, намеревавшегося на второй день послать в Азрак самолет с донесениями. Я решил, что мне полезно поехать и переговорить с [296] ним. Я мог вернуться к 22-му числу. Умтайе продержалась бы до тех пор, ибо мы всегда могли обмануть вражеские аэропланы, передвинувшись к Ум-эль-Сурабу, соседней римской деревне{91}.

Но чтобы находиться в безопасности в том или другом месте, мы должны были удерживать инициативу в своих руках. Фланг со стороны Дераа был временно закрыт из-за недоверчивости крестьян. Оставалась Хиджазская линия. Мост на сто сорок девятом километре оказался почти восстановлен. Мы должны были вновь его разрушить и вместе с тем разрушить еще один мост на юге, чтобы преградить к нему доступ ремонтных поездов. Попытка Уинтертона, произведенная вчера, доказывала, что первая задача требовала участия войск и орудий. Вторая могла быть осуществлена путем набега.

Итак, я заявил Джойсу, что египтяне и гуркхи{92} возвращаются в Акабу, и попросил одолжить мне бронированный автомобиль, чтобы отправиться с ними и сделать все, что могло быть сделано. Мы отыскали Насира и Нури Сайда и сообщили им, что я вернусь 22-го числа с боевыми самолетами. Это избавит нас от турецких воздушных истребителей и вражеских бомб.

Приключения и подрывные работы этой ночи прошли в фантастическом беспорядке. При заходе солнца мы двинулись к открытой долине в трех милях удобного пути от железной дороги. Нам могли угрожать неприятности со стороны станции Эль-Мафрак. Мой броневик в сопровождении «форда» лейтенанта Джунора должен был охранять этот фланг против вражеского наступления. [297] Египтянам предстояло двинуться прямо к железнодорожному полотну и взорвать свои снаряды.

Мое руководство потерпело полную неудачу. Мы блуждали в течение трех часов в лабиринте долин и не могли найти ни железной дороги, ни египтян, ни нашего исходного пункта. Наконец мы заметили какой-то огонь и, поехав в его направлении, очутились против Эль-Мафрака. Мы услышали пыхтение паровоза, отходившего от станции на север, и погнались за ним, надеясь захватить его, пока он не доехал до разрушенного моста. Не успели мы нагнать его, как раздались далекие взрывы тридцати снарядов Пика.

Несколько верховых стремглав проскакали мимо нас, направляясь на юг. Мы обстреляли их. Патрулирующий поезд вернулся, отступая с всевозможной скоростью перед опасностью, грозившей ему от снарядов Пика. Мы помчались бок о бок с ним, открыв огонь из нашего орудия Виккерса по товарным вагонам, а Джунор осыпал их во мраке зеленым градом трассирующих пуль из своего пулемета Льюиса. Завывания турок, пришедших в ужас от этой световой атаки, заглушили нашу стрельбу и грохот паровоза. Турки яростно отстреливались, и внезапно наш огромный автомобиль засопел и остановился. Неприятельская пуля пронзила незащищенную часть резервуара с бензином, единственное небронированное место на всем автомобиле. Мы потеряли час, чтобы заткнуть пробоину.

Покончив с ней, мы поехали вдоль безмолвного железнодорожного полотна, но не могли отыскать наших друзей. Поэтому, отъехав на милю, мы остановились, и я наконец мог выспаться в течение трех часов, оставшихся до рассвета.

Я проснулся освеженным и узнал местность. Мы поспешно двинулись вперед, миновав египтян, и рано [298] днем добрались до Азрака. Там находились Фейсал и Нури Шаалан, горя желанием услышать наши новости. Я все подробно рассказал и вслед за тем отправился к Маршаллу во временный госпиталь.

На рассвете прибыл самолет из Палестины, и мы услышали первую изумительную весть о победе Алленби. Он вдребезги разбил турок, прорвался через их фронт и далеко отогнал неприятеля{93}. Картина нашего военного положения изменилась, мы срочно сообщили Фейсалу о новостях, советуя ему поднять всеобщее восстание, чтобы использовать благоприятную ситуацию.

Час спустя я благополучно прибыл в Палестину. Воздушный отряд дал мне в Рамле автомобиль, чтобы я добрался до ставки главнокомандующего, где великий Алленби пребывал в состоянии полной неподвижности. Лишь в глазах его загорался огонь, когда Боле, суетясь, докладывал каждые пятнадцать минут о все растущем успехе. Алленби был настолько уверен в нем еще до своего выступления в поход, что донесения были ему почти скучны.

Он набросал мне план своих дальнейших действий. Историческая Палестина находилась в его руках, и разбитые турки, засев в горах, ожидали, что его погоня за ними ослабеет. Но Алленби не помышлял ни о чем подобном! Генералы Бартоломью и Эванс приготовились нанести три новых удара: один через Иордан по Амману силами новозеландских войск генерала Чейтора; второй – через Иордан на Дераа силами генерала Барроу и его индусов; третий – через Иордан [299] по Кунетре австралийскими войсками генерала Чавела. Чейтор остался бы на отдыхе в Аммане, Барроу и Чавел же, осуществив первую часть плана, устремились бы к Дамаску. Мы должны были помогать на всех трех направлениях, и я не мог угрожать Дамаску, пока все мы не соединимся.

Я объяснил, что наши планы рушатся из-за слабости воздушных сил. Алленби нажал звонок, и уже через несколько минут вице-маршал воздушного флота Салмонд и командир воздушного флота Бортон совещались с нами. Их аэропланы являлись необходимой частью в плане Алленби (этот человек в совершенстве умел использовать пехоту и кавалерию, артиллерию и воздушный флот, морской флот и броневики, маскировки и нерегулярные войска и каждую отдельную часть порознь наилучшим образом!) – и они уже выполняли предназначенную им роль. Небо везде ускользнуло из рук турок, исключая наш фланг, что я умышленно подчеркнул. Тем лучше, заявил Салмонд, они пошлют два истребителя «бристоль» для операций в Умтайе, пока они нам будут нужны. Есть ли у нас запасные части к ним? Бензин? Ни капли? Как его можно туда доставить? Только воздушным путем? Воздушно-боевым отрядом? Неслыханное дело!

Однако Салмонд и Бортон были людьми, жадными до новшеств. Они наметили грузы для «DN-9» и «хандли-пейджа»{94}, а Алленби сидел рядом и улыбался, уверенный, что все будет сделано. По его плану сотрудничество воздушного флота осуществлялось [300] умело и гибко, служба связи была совершенна и быстра. Именно Королевский воздушный флот превратил отступление турок в бегство, именно он уничтожил их телефонную и телеграфную связь, блокировал обозные колонны, рассеял пехотные части неприятеля. Салмонд и Бортон принимали участие не только в тактической деятельности Алленби, но и в его стратегии. Кульминационным моментом воздушной атаки являлся разгром злополучных турок в долине, по которой Эсдраелон сбегает к Иордану у Бей-Сана. Современное автомобильное шоссе – единственный путь, пользуясь которым турецкие дивизии могли спастись бегством, – шло зигзагами между скалой и пропастью в смертоносном ущелье. В течение четырех часов наши аэропланы, сменяя друг друга над обреченными колоннами турок, подвергли их дождю из девяти тонн бомб и гранат и пятидесяти тысяч патронов мелкокалиберных орудий. Когда дым рассеялся, стало видно, что в рядах неприятеля исчезли всякие следы военной организации. Они превратились в отряд трепещущих беглецов, спасающих свою жизнь, прячась за каждым выступом обширных холмов. Турецким командирам так и не удалось снова собрать их. Когда на следующий день наша кавалерия вступила в безмолвную долину, она насчитала девяносто орудий, пятьдесят грузовиков и около тысячи повозок, брошенных со всеми принадлежностями. Королевский воздушный флот потерял четырех человек убитыми. Турки же – целый корпус.

Начальники воздушного флота обратились ко мне с вопросом, достаточно ли удобны наши посадочные площадки для спуска самолета «хандли-пейдж» с полным грузом. Я лишь один раз видел огромный самолет под его навесом, но решительно ответил: «Да!» [301]

Однако они предпочли на следующий день послать со мной эксперта, чтобы убедиться в этом. Салмонд поднялся и сказал:

– Отлично, сэр, мы сделаем все необходимое.

Я вышел, чтобы позавтракать.

Перед рассветом следующего дня на австралийском аэродроме стояли два истребителя «бристоль» и один «DN-9». В одном сидел капитан воздушных сил сэр Росс Смит, мой старый пилот, которому доверили летать на новом самолете типа «хандли-пейдж», единственной в Египте машине этого класса, являвшейся гордостью Салмонд а.

Мы добрались до Умтайе за один час. Армия уже ушла. Отсюда мы отправились обратно в Ум-эль-Сураб, где и нашли ее. Арабы, услышав шум аэропланов, начали прятаться, но Юнг подал нам сигнал посадки и зажег дымовые снаряды.

Росс Смит озабоченно измерил шагами длину и ширину приготовленной площадки и исследовал ее недостатки. Когда готовили завтрак, он присоединился к нам с просветленным лицом. Почва вполне подходила для самолета «хандли-пейдж». Юнг рассказал нам о многократных бомбардировках, которнм они подверглись вчера и позавчера, потеряв убитыми нескольких солдат и артиллеристов. Эти обстрелы так измучили войска, что ночью они двинулись в Ум-эль-Сураб. Однако идиоты турки продолжали бомбардировать Умтайе, хотя наши люди отправлялись туда за водой лишь в полдень и ночью, когда военные действия не производились.

Я также узнал о последнем взрыве полотна железной дороги, произведенном Уинтертоном. При этом произошел забавный случай: он встретил какого-то неизвестного ему солдата и объяснил ему на ломаном [302] арабском языке, как хорошо идут дела. Солдат возблагодарил Бога за его милости и исчез во мраке, а минуту спустя турки со всех сторон открыли пулеметный огонь. Несмотря на это, Уинтертон использовал все свои снаряды и отступил в полном порядке, не понеся никаких потерь.

К нам подошел Насир и начал передавать местные сплетни о том, что такой-то ранен, такой-то убит, что один клан готов был присоединиться к нам и некоторые из его людей уже присоединились, но остальные ушли домой.

Три сверкающих аэроплана очень воодушевили арабов. Они восхваляли англичан и свое собственное мужество и выносливость, когда я рассказывал им почти невероятную эпопею об успехах Алленби: Наблус взят, Афуле взято, взяты Бей-Сан, Семах и Хайфа. По лагерю пробежала дрожь восторга и самоуверенности. Я решил вызвать Фейсала и Нури Шаалана, чтобы они приняли участие в последнем бою.

Тем временем наступило время для завтрака, и в воздухе запахло колбасой. Мы сели в круг и приготовились было к еде, но караульный на разрушенной башне закричал:

– Аэроплан в воздухе!

Аэроплан приближался со стороны Дераа. Наши австралийцы яростно бросились со всех ног к своим еще не остывшим аэропланам и в одну минуту подготовили их к отлету. Росс Смит со своим наблюдателем вскочил в один из них и, как кошка, вскарабкался наверх. За ним поднялся лейтенант Питере, а третий летчик стоял возле «DN-9» и упорно смотрел на меня.

Я притворился, что не понимаю его. Нет, я вовсе не собирался принимать участие в воздушном бою, и меня не интересовало мнение пилота. Ведь он был [303] тел в Азрак, и я отправился с ним, чтобы повидать Фейсала.

Мы вернулись в Азрак спустя всего лишь тридцать часов с того времени, как его покинули. Я повернул гуркхов и египтян обратно, чтобы они присоединились к армии для новых подрывных работ на севере. Мы забрались с Фейсалом и Нури Шааланом в зеленый «воксхолл»{95} и направились в Ум-эль-Сураб, чтобы присутствовать при прибытии «хандли-пеиджа».

Мы быстро передвигались по ровным голышам или глинистым равнинам, и наш мощный автомобиль пыхтел вовсю, но счастье нам не улыбалось. Пришло донесение о несогласиях среди арабов, и мы были вынуждены свернуть в сторону к одному из местных лагерей племени сирхан. Однако мы извлекли пользу из потери времени, приказав их бойцам выступить в Умтайе.

Наш автомобиль опять ринулся на север. Не доезжая двадцати миль до Ум-эль-Сураба, мы заметили одинокого бедуина, бегущего к югу со всех ног. Ветер развевал его седые волосы и бороду. Он изменил направление, чтобы пробежать мимо нас, и, размахивая костлявыми руками, крикнул:

– Самый большой аэроплан в мире!

Затем он опять повернул на юг, чтобы разгласить между палатками свою великую весть.

В Ум-эль-Сурабе на траве величественно стоял «хандли». Самолеты «бристоль», как птенцы, приютились под его широко распростертыми крыльями. Арабы любовались им, говоря:

– Наконец-то нам в самом деле прислали настоящий аэроплан. Ведь эти штуки были лишь его жеребятами. [305]

Еще не наступила ночь, как слух о нем достиг холмов Джебель-Друза и долин Хаурана.

С аэропланом прибыл сам Бортон, чтобы договориться о помощи. Мы беседовали с ним, в то время как наши люди вытаскивали из корпуса самолета и сеток для бомб целую тонну бензина, нефть и запасные части для истребителей, чай, сахар и довольствие для наших людей, письма, телеграммы агентства Рейтер и всякие медикаменты для нас. Затем в ранних сумерках огромный самолет поднялся в воздух и направился в Рамлу с согласованной программой ночной бомбардировки Дераа и Мафрака, чтобы завершить развал железнодорожного движения, начало которому положил наш пироксилин.

Мы, со своей стороны, не должны были ослаблять своего нажима на неприятеля при помощи пироксилина. Алленби поручил нам тревожить и сдерживать Четвертую турецкую армию, пока Чейтор не вытеснит ее из Аммана, и отрезать ей пути к отступлению{96}. Это отступление являлось лишь вопросом дней; мы решили, что на следующей неделе поднимаем восстание на равнинах между нами и Дамаском. Поэтому Фейсал решил присоединить к нашей колонне людей племени руалла, которых привел Нури Шаалан из Азрака, с верблюдами. Тем самым наши силы увеличивались до четырех тысяч человек, из которых свыше трех четвертей являлись партизанами. На последних вполне можно было положиться, так как Нури, суровый, молчаливый, не останавливающийся ни перед чем старик, держал свое племя в ежовых рукавицах. [306]

Каждую минуту люди подъезжали и присоединялись к нам. Отважные юноши бежали пешком, чтобы примкнуть к рядам наших людей.

К полудню мы вступили на засаженные арбузами поля. Солдаты разбежались по ним, пока мы осматривали железнодорожное полотно, покинутое и безлюдное, дрожащее в лучах знойного солнца. Когда мы наблюдали за ним, прошел поезд. Лишь прошлой ночью полотно было восстановлено, и это был только третий поезд. Дикой ордой, растянувшейся на две мили, мы двинулись, не встретив сопротивления, к железнодорожной линии и начали поспешно взрывать рельсы. Все, у кого имелось взрывчатое вещество, использовали его каждый по своему усмотрению. Сотни наших новичков были полны рвения, и, хотя работой никто не руководил, разрушения достигли больших размеров.

Очевидно, наше возвращение привело в изумление и сбило неприятеля с толку. Мы должны были полностью использовать этот случай. Я подошел к Нури Шаалану, Ауде и Талалу и спросил, что предпринимает каждый из них. Энергичный Талал решил атаковать Эзраа, крупное хлебное депо на севере; Ауда – Хирбет-эль-Газале, ближайшую станцию на юге; Нури же хотел устремиться со своими людьми по главной дороге к Дераа.

Все три предложения были хороши. Шейхи разошлись, чтобы заняться их осуществлением. Я же со своей охраной поскакал с такой быстротой, что на заре мы вступили в деревню Шейх-Саад.

Ночные отряды вернулись с богатой добычей. Эзраа находилась в слабых руках алжирского эмира Абд эль-Кадера, в распоряжении которого были лишь его наймиты, несколько добровольцев и немного войск. [311]