Текст книги "Cлово президента"

Автор книги: Том Клэнси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 107 страниц)

– Тогда, как вы считаете, сколько вреда может президент Райан причинить стране? – спросил Барри на экране телевизора.

Арни восхищенно покачал головой. Келти сумел соблазнить ведущего на глазах у всех, в прямом эфире снять с него штаны, перетянуть на свою сторону, и Барри давал идеальные ответы, именно те, которые нужны были Келти, формулируя их так, что тот по-прежнему называл Райана президентом, но затем, задавал вопрос, направленный на то, чтобы поколебать веру телезрителей в него. Неудивительно, что Эд пользовался такой популярностью у женщин, правда? А рядовой телезритель никогда не поймет ту ловкость, с которой он перетянул Барри на свою сторону. Какой профессионал!

– В такой ситуации, когда правительство лишено руководства? Понадобятся годы, чтобы исправить тот вред, который он причинит, – произнес Келти с серьезностью преданного семейного врача. – И совсем не потому, что он плохой человек. Нет, он, конечно, стремится к лучшему. Но он причинит вред стране лишь потому, что не способен исполнять обязанности президента Соединенных Штатов. Просто не способен на это, Барри.

– Мы вернемся к этой программе после следующих объявлений от наших спонсоров, – произнес Барри, глядя в камеру. Арни слышал достаточно и не хотел видеть рекламу. Он поднял пульт дистанционного управления и выключил телевизор.

– Господин президент, если раньше я не беспокоился, то теперь беспокоюсь. – Арни помолчал. – Завтра вы увидите передовые статьи в некоторых крупных газетах, настаивающие на том, что создание юридической комиссии действительно необходимо, и у вас не будет выбора, кроме как согласиться с этим.

– Одну минуту, Арни. Закон не говорит, что…

– Закон вообще ничего не говорит, неужели не помнишь? Но даже если бы такой закон был, у нас нет Верховного суда, способного принять решение по этому вопросу. Мы живем в демократической стране, Джек. Народ будет решать, кто у них президент. На волю народа будут влиять средства массовой информации, и ты никогда не сможешь работать с ними лучше Келти.

– Послушай, Арни, он ведь действительно ушел в отставку. Конгресс утвердил мое назначение вице-президентом, Роджер погиб, я стал президентом – это и есть гребаный закон! А я должен повиноваться закону. Я никогда не стремился занять этот гребаный пост, однако никогда в жизни не убегал от ответственности, и будь я проклят, если сделаю это сейчас!

Но была и еще одна причина. Райан презирал Эдварда Келти. Ему не нравились его политические взгляды, не нравилось его высокомерие выпускника Гарварда, не нравилась его личная жизнь и уж никак не нравилось его обращение с женщинами.

– Ты знаешь, Арни, кто он? – яростно проворчал Райан.

– Знаю, конечно. Он беспринципный человек и обманщик, играющий на доверии других. У него нет никаких убеждений. Келти никогда не занимался юридической практикой, но помог написать тысячи законов. Он не врач, но принял участие в создании национальной системы здравоохранения. Всю свою жизнь он был профессиональным политиком, и общество всегда содержало его за свой счет. Он не создал никакого продукта или вида обслуживания, но провел всю жизнь, решая, насколько высокими должны быть налоги и как нужно расходовать эти деньги. Единственными чернокожими, с которыми он встречался в детстве, были горничные, которые убирали его

спальню, но он считается защитником прав национальных меньшинств. Он лицемер и шарлатан. И он одержит верх, если вы, господин президент, не возьмете себя в руки, – закончил Арни, выливая ледяную воду на огненный темперамент Райана. – Потому что он знает, как вести эту игру, а вы – нет.

***

Пациент, говорилось в истории болезни, совершил поездку на Дальний Восток еще в октябре, и в Бангкоке пользовался сексуальными услугами местных жительниц, слава о которых идет по всему миру. Пьер Александр, который был когда-то капитаном медицинского госпиталя в этой тропической стране, сам увлекался подобными развлечениями, так что совесть его не беспокоила. В то время он был молодым и глупым, как большинство мужчин такого возраста. Но это было еще до появления СПИДа. А теперь ему пришлось сказать пациенту – белому мужчине тридцати шести лет, – что у него в крови обнаружены вирусы болезни, что он не должен заниматься сексом со своей женой, не приняв предохранительных мер, и что его жена должна подвергнуться тестам на наличие вируса СПИДа в крови как можно быстрее. Что?… Она беременна? Тогда немедленно, лучше всего завтра же.

Александер чувствовал себя кем-то вроде судьи. Уже не в первый раз ему приходилось сообщать людям такую новость, и можно не сомневаться, что не в последний. Но когда судья выносит смертный приговор, это по крайней мере за какое-то серьезное преступление, и можно обратиться с апелляцией. А этот несчастный кретин виновен лишь в том, что вел себя как мужчина в двенадцати часовых поясах от дома, причем наверняка пьяный и в приступе одиночества. Может быть, он поссорился по телефону с женой. Может быть, она уже тогда была беременна и не подпускала его к себе. Может быть, на него повлияла экзотическая обстановка, и Александер вспомнил, как соблазнительно выглядят эти тайские девушки с детскими личиками, да и кто мог предположить такое, черт побери? Теперь смертный приговор вынесен многим людям, и они не могут обратиться с апелляцией о его отмене. Но ситуация может измениться, подумал доктор Александер. Он только что сказал об этом своему пациенту. Нельзя отнимать у людей последней надежды. Так говорили онкологи на протяжении двух поколений. Лекарство против СПИДа искали многие видные ученые – Александер в их числе, – и, насколько ему известно, можно было ожидать прорыва уже завтра же. Или на это не хватит и века. Статистика показывает, что пациенту осталось жить не больше десяти лет.

– Вы не выглядите счастливым, – услышал он женский голос. Александер поднял голову.

– Здравствуйте, доктор Райан.

– Здравствуйте, доктор Александер. По-моему, вы уже знакомы с Роем Альтманом. – Она держала в руках поднос, сегодня столовая была переполнена. – Вы не возражаете, если мы присоединимся к вам?

– Пожалуйста. – Александер привстал.

– Тяжелый день?

– СПИД, штамм Е, – сказал он. Больше объяснять не требовалось.

– Таиланд? Или подхватил здесь?

– Значит, вы тоже читаете этот журнал, – попытался улыбнуться Александер.

– Стараюсь не отставать от жизни. Штамм Е? Вы уверены? – спросила Кэти.

– Я сам провел повторный тест. По его словам, он побывал в Таиланде, деловая поездка. У него беременная жена, – добавил Александер.

Профессор Райан вздрогнула при этих словах.

– Плохо.

– СПИД? – спросил Рой Альтман. Остальные агенты из личной охраны «Хирурга» сидели за другими столами. Они предпочли бы, чтобы она обедала у себя в кабинете, но доктор Райан объяснила, что совместные обеды являются одним из способов общения врачей больницы Гопкинса друг с другом и что это ее обычная практика. Сегодня речь заходит об инфекционных заболеваниях, завтра затрагиваются проблемы педиатрии.

– Да, штамм Е, – кивнул Александер и объяснил, что в Америке больше известен штамм В, как и в Африке.

– А в чем разница?

– Заболеть СПИДом со штаммом В не так легко, – объяснила Кэти. – Для этого требуется главным образом непосредственный контакт с кровью больного. Это случается чаще всего с наркоманами, вводящими наркотик прямо в вену, которые пользуются одной и той же иглой, или при сексуальном контакте, но больше всего от этого по-прежнему страдают гомосексуалисты, у которых происходят разрывы тканей, или при более распространенных венерических заболеваниях.

– Вы забыли упомянуть невезение, но это всего около одного процента, – продолжил Александер. – Сейчас все больше походит на то, что штамм Е – который появился в Таиланде – начинает распространяться на гетеросексуальные контакты с гораздо большей легкостью, чем штамм В. Судя по всему, этот штамм обладает большей вирулентностью, чем наш старый друг.

– Центр инфекционных болезней в Атланте уже определил скорость распространения? – спросила Кэти.

– Нет, им требуется еще несколько месяцев. Во всяком случае так мне говорили пару недель назад.

– Это действительно серьезная проблема? – Рой Альтман подумал, что работа с «Хирургом» позволяет ему узнавать много нового.

– Ральф Фостер побывал там больше пяти лет назад – хотел убедиться, насколько опасна ситуация. Ты слышал эту историю, Алекс?

– Нет, не всю, только то, чем она кончилась.

– Так вот, Ральф полетел туда в качестве государственного служащего – официальная командировка и все такое, но едва он сошел с самолета, в таможне его встречает тайский чиновник, провожает к машине и спрашивает: «Вам нужны сегодня девочки?» Вот тогда он понял всю серьезность этой проблемы.

– Я вполне верю этому, – заметил Александер, вспоминая о том времени, когда он, выслушав этот рассказ, улыбнулся бы и кивнул. Сейчас он с трудом удержался от дрожи. – Статистика заболеваемости в Таиланде наводит на мрачные мысли. В данный момент, мистер Альтман, почти треть юношей, призванных в тайскую армию, имеют положительные результаты тестов на СПИД. Главным образом штамм Е.

– Треть? Третья часть молодых парней?

– Да, увеличилась до трети с тех двадцати пяти процентов за то время, когда там побывал Ральф. Страшная цифра, правда?

– Но ведь это означает…

– Это вполне может означать, что через пятьдесят лет на карте мира не будет Таиланда, – произнесла Кэти бесстрастным голосом, за которым скрывался ее внутренний ужас. – Когда я училась здесь на медицинском факультете, мне казалось, что самые умные и талантливые ученые, такие как вот эти, – она обвела рукой сидящих вокруг, – Марти, Берт, Курт и Луиза, должны заниматься онкологией. Я не думала, что справлюсь с этим, выдержу такое напряжение, поэтому режу глазные яблоки и исправляю людям зрение. Оказалось, что я ошибалась. Придет время, и мы победим рак. Но появились эти проклятые вирусы, и я не знаю, что будет дальше.

– Решение проблемы, Кэти, заключается в том, чтобы понять точное взаимодействие между нитями генов в вирусе и в клетке-носителе, и это не должно быть таким уж сложным. Вирусы – крошечные мерзавцы и способны всего лишь на ограниченное количество действий, не то что взаимодействие целого человеческого генома при зарождении. Как только мы разберемся с этой проблемой, этим крошечным мерзавцам придет конец. – Александер, подобно большинству врачей-исследователей, был оптимистом.

– Значит, речь идет об исследовании человеческой клетки? – заинтересованно спросил Альтман. Александер покачал головой.

– Нет, мы занимаемся исследованием частиц, намного меньших по размерам. Сейчас исследуем геном. Это все равно что пытаться разобрать незнакомый механизм, на каждом этапе мы стараемся понять, как действуют его отдельные части. Рано или поздно мы полностью разберем его и узнаем их назначение. Тогда мы сможем разобраться систематически и точно, как все они работают. Вот чем мы сейчас занимаемся.

– Знаете, в чем путь к решению проблемы? – высказала предположение Кэти, сформулировав его в виде вопроса, и сама ответила на него. – В математике.

– Именно это и говорит Гас из Атланты.

– Математика? Одну минуту, – возразил Альтман.

– На самом элементарном уровне человеческий генетический код состоит из четырех аминокислот, которым присвоены наименования А, С, G и Т. Все остальное определяется тем, как эти буквы – я имею в виду аминокислоты – соединены между собой, – объяснил Александер. – Различные сочетания букв означают различные вещи и взаимодействуют между собой по-разному, так что Гас, наверно, прав: взаимодействия между ними определяются математически. Генетический код действительно представляет собой код. Его можно расшифровать и понять. – Возможно, кто-то присвоит им математические величины…, сложные полиномиалы…, подумал он. Насколько это важно?

– Дело в том, что пока не нашлось достаточно умного человека, способного разобраться в этом, – заметила Кэти Райан. – Это как на заключительном этапе игры в бейсбол, Рой. Когда-нибудь придет человек, взмахнет битой и пошлет мяч через забор. Тогда мы получим возможность справиться со всеми человеческими болезнями. Со всеми. С каждой из них. Горшок с золотом в конце этой радуги – медицинское бессмертие, то есть люди перестанут умирать от болезней. А может быть, кто знает, это приведет и к человеческому бессмертию.

– И все мы останемся без работы. Особенно ты, Кэти. Первым результатом исправления человеческого генома будет избавление от близорукости, диабета и…

– Сначала без работы останетесь вы, а не я, профессор, – сказала Кэти с лукавой улыбкой. – Не забудьте, я ведь хирург. На мою долю останется лечение травм. Но, действительно, рано или поздно вы одержите верх в своей битве.

Однако придет ли победа достаточно скоро для этого утреннего пациента со штаммом Е? – подумал Алекс. Вряд ли.

***

Она проклинала их теперь, главным образом на французском языке, но иногда по-фламандски. Армейские медики не знали ни одного из них. Моуди достаточно хорошо владел французским и понимал, что какими бы ни были эти ругательства, они исходят не из ясного сознания. Теперь разрушение пробралось в мозг, и Жанна-Батиста уже не может говорить даже со своим Богом. Наконец атаке подверглось и сердце, и это дало врачу надежду, что скоро за монахиней придет Смерть, проявит запоздалое милосердие к женщине, которая заслужила своим неустанным трудом гораздо больше, чем досталось ей в жизни. Может быть, бред сейчас является для нее благом. Может быть, ее душа отделилась от тела. Может быть, раз она не знает, где находится и что с ней происходит, боль больше не мучает ее, по крайней мере в тех местах, которые еще способны страдать. Врач нуждался в такой иллюзии, но если то, что он видел перед собой, являлось милосердием, это была ужасная его разновидность.

Лицо пациентки превратилось в сплошной струп, словно ее жестоко избили, бледная кожа походила на матовое стекло, сквозь которое виднелась кровь. Моуди не знал, способна ли она видеть. Кровь сочилась из глаз, и если она еще видела что-нибудь, то это продлится недолго. Полчаса назад она чуть не умерла, захлебнувшись рвотой, и ее пришлось срочно перевести в операционную, где медики старались очистить дыхательные пути женщины, не порвав свои перчатки. Хотя ремни, удерживающие ее на кровати, были покрыты с внутренней стороны гладким пластиком, они вызывали дополнительное кровотечение и боль. Ткани кровеносной системы теперь тоже распадались, и жидкость из бутылок, подвешенных на стойке, попадая в кровеносные сосуды, тут же вытекала из тела, причем теперь она была смертоноснее самых страшных ядов. Медики боялись даже прикоснуться к пациентке при всей герметичности их защитных костюмов. Моуди заметил, что они принесли пластиковое ведро с раствором йода и один из них у него на глазах окунул в него свои перчатки, стряхнул, но не вытер насухо. Таким образом, если понадобится прикоснуться к умирающей женщине, на перчатках останется химический барьер от патогенов, которые могут брызнуть с ее тела. Такие предосторожности были излишними – перчатки специально сделаны из толстого и прочного пластика, – но он не мог винить людей за дополнительные меры. Когда пробил час, пришла новая смена, и прежняя покинула палаты. Один из медиков оглянулся по пути к выходу и молча обратился к Аллаху, умоляя его, чтобы к тому времени, когда придет его час снова заступать на смену, женщины больше здесь не было. За дверями палаты иранский армейский врач, тоже в герметичном пластиковом костюме, поведет санитаров этой смены в дезинфекционное помещение, где костюмы, прежде чем снять, обрызгивают химическим раствором, затем дезинфекции подвергнутся тела санитаров, а костюмы тем временем будут превращены в пепел в газовой печи. Моуди не сомневался, что каждая процедура будет соблюдаться с максимальной тщательностью – нет, санитары постараются превзойти все требования, и даже после этого страх не покинет их в течение многих дней.

Если бы у него в руках сейчас было оружие, Моуди, пожалуй, наплевал бы на все последствия и воспользовался бы им. Несколько часов назад введение воздуха в вену могло бы подарить этой женщине смерть, подарив смертельную эмболию, но теперь распад ее кровеносной системы зашел так далеко, что он не был уверен в действии этой меры. Мучения женщины объяснялись ее выносливостью. Несмотря на то что сестра Жанна-Батиста была такой маленькой и сухонькой, сорок лет неустанной работы с утра до вечера сохранили ей отличное здоровье. Организм, так долго поддерживаемый ее мужественным духом, отказывался сдаваться и сейчас, несмотря на всю бесполезность борьбы.

– Перестаньте, Моуди, вы ведь знаете, как бессмысленно все это, – услышал он голос директора проекта за спиной.

– Что вы имеете в виду? – не оборачиваясь спросил врач.

– Разве ситуация изменилась бы, находись она в африканской больнице? Разве ее лечили бы там по-другому, не принимали бы тех же мер, чтобы не дать ей умереть? Переливание крови, внутривенное введение питательных растворов и все остальное было бы точно таким же. Эйтаназия противоречит ее религиозным принципам. Да и вообще мы ухаживаем за нею здесь даже лучше, – справедливо напомнил он, хотя голос его оставался холодным. Он повернулся, чтобы проверить полученные результаты. – Пять литров. Великолепно.

– Мы можем уже начать…

– Нет, – решительно покачал головой директор. – Когда у нее остановится сердце, мы отсосем всю кровь, еще оставшуюся в теле, удалим печень, почки и селезенку, и только тогда начнется наша настоящая работа.

– Кто-то должен хотя бы помолиться за ее душу.

– Вы и помолитесь, Моуди. Вы – превосходный врач и ревностно ухаживаете даже за неверными. Вам надо гордиться этим. Если бы у вас был хоть малейший шанс спасти ее, вы сделали бы это, я знаю. И вы знаете это. Более того, и она знает об этом.

– То, что мы готовим, причинит страдания…

– Неверным, Моуди, – напомнил ему директор. – Тем, кто ненавидит нашу страну и нашу веру, кто плюет на слова Пророка. Я даже согласен с тем, что добродетель этой женщины исключительна. Аллах будет милостив к ней. Не вы выбрали ее судьбу. И не я. – Директор знал, как необходимо дальнейшее участие Моуди в проекте. Молодой врач – блестящий специалист, даже слишком. Что касается себя, директору оставалось только поблагодарить Аллаха, что он позволил ему провести последние десять лет в лабораториях; в противном случае и он мог бы поддаться такой же человеческой слабости.

***

Бадрейн настоял на своем. На этот раз вылетят три генерала. Будет занято каждое кресло, а в одном из них разместятся двое маленьких детей, пристегнутых ремнем безопасности. Теперь они понимали необходимость таких мер. У них не было другого выхода.

Бадрейн все объяснил им, показал на башню управления полетами, откуда за вылетом каждого самолета наблюдали авиадиспетчеры. Теперь они не могут не знать, что происходит. Их арест не принесет никакой пользы, поскольку тогда тревогу поднимут семьи, а если арестовать и семьи, неладное заподозрят соседи, не правда ли?

Да, пожалуй, согласились генералы.

Просто пришлите в следующий раз большой авиалайнер, хотел он сказать Тегерану, но нет, кто-то обязательно запротестует, если не здесь, то там. У него не оставалось иного выбора, как ждать. Ждать и сдерживать растущее беспокойство. Может быть, алкоголь снял бы напряжение, но Бадрейн отказался от этой мысли. Иногда он разрешал себе выпить, проведя столько лет в Ливане. Подобное в Ливане, как и в Бахрейне, раньше нарушалось, как будут, наверно, и впредь нарушаться строгие законы ислама. Там он подобно всем не отказывал себе в этом западном грехе. Но только не теперь. Сейчас Бадрейн стоял на пороге смерти и потому, грешник ли он или нет, но оставался мусульманином и встретит смерть, как подобает правоверному. Так что он пил кофе, глядя в окно и сидя у телефона, и убеждал себя, что руки у него дрожат только от кофеина.

***

– Вы Джексон? – спросил Тони Бретано. Утро он провел с исполняющими обязанности начальников штабов и командующими. Теперь пришла очередь тех, кто приводят в действие механизм Пентагона.

– Да, сэр, я представляю J-3. То есть я начальник вашего оперативного управления, – ответил Робби, опускаясь в кресло. На этот раз у него в руках не было пачки документов и ему не приходилось никуда спешить.

– Насколько плохим вы считаете наше положение?

– Видите ли, сэр, наши вооруженные силы растянуты по всему миру. В нашем распоряжении все еще есть две авианосные боевые группы в Индийском океане, ведущие наблюдение за Индией и Шри-Ланкой. Мы перебрасываем два батальона легкой пехоты на Марианские острова, чтобы восстановить контроль за ними и следить за выводом японских войск. Это главным образом политический маневр, там вряд ли может что-нибудь произойти. Наши воздушные силы, выдвинутые вперед, отозваны на базы на континенте для технического обслуживания. Этот этап операции против Японии прошел успешно.

– Значит, вы считаете необходимым настаивать на том, чтобы ускорить производство истребителей-бомбардировщиков F-22 и возобновить выпуск бомбардировщиков Б-2? Таково мнение ВВС.

– Мы только что сумели доказать, что «стеле» – чертовски действенный бомбардировщик, резко увеличивающий мощь наших ВВС, господин министр. Нам понадобится как можно больше таких бомбардировщиков.

– Согласен. А как относительно остальных силовых структур?

– У нас слишком мало сил, чтобы выполнить все взятые обязательства. Если нам, например, придется принять участие в боевых действиях в Кувейте, как это произошло в девяносто первом, мы вряд ли справимся с этим. Мы в буквальном смысле не способны больше на демонстрацию нашей мощи. Вы знаете, в чем заключаются мои обязанности, сэр. Я должен разрабатывать планы, как осуществлять то, что от нас требуется. Так вот, операция против Японии потребовала от нас всего, на что мы способны, и…

– Микки Мур отлично отзывался о плане, который вы разработали и осуществили, – заметил министр обороны.

– Очень любезно со стороны генерала Мура. Да, сэр, на этот раз мы победили, однако нам пришлось задействовать все, что у нас нашлось, и американские вооруженные силы не должны вступать в схватку с противником при подобной ситуации, господин министр. Наша задача заключается в том, чтобы вражеские солдаты обращались в паническое бегство в тот момент, когда первый американский рядовой сходит на землю с транспортного самолета. Да, я могу придумать что-нибудь в случае необходимости, но мои обязанности заключаются не в этом. Рано или поздно я допущу ошибку или это сделает кто-нибудь другой, и погибнет много наших парней.

– И с этим я тоже согласен. – Бретано взялся за сандвич. – Президент Райан предоставил мне полную свободу для наведения порядка в этом министерстве, как я считаю это нужным. В моем распоряжении две недели, чтобы представить материалы по тому, что требуется Министерству обороны.

– Две недели, сэр? – Джексон побледнел бы, если бы ему позволила темная пигментация кожи.

– Джексон, сколько времени вы служите в армии? – Министр поднял голову.

– Включая учебу в военном училище? Тридцать.

– Если вы не сможете представить эти материалы уже завтра, то не соответствуете должности начальника оперативного управления. Но я даю вам десять дней, – расщедрился Бретано.

– Господин министр, я руковожу оперативным управлением, а не кадрами, и…

– Совершенно точно. Я считаю, что управление кадров должно удовлетворять требования оперативного управления в этом министерстве решения должны приниматься боевыми офицерами, а не бухгалтерами. Когда я занял место генерального директора своего концерна, то увидел там ту же ошибку. Бухгалтеры говорили инженерам, как им поступать, чтобы решать инженерные проблемы. Нет, я не допущу этого, – покачал головой Бретано. – Потому-то дела и шли у нас плохо. Если вы производите что-нибудь, то руководить деятельностью компании должны инженеры. Что касается нашего министерства, то боевые офицеры принимают решения о том, что им требуется, а дело бухгалтеров внести это в бюджет. Между первыми и вторыми всегда будут разногласия, однако окончательное решение принимается теми, кто выпускают конечный продукт фирмы – в данном случае офицерами, от которых требуют победы в войне.

Проклятье. Джексон с трудом удержался от улыбки.

– Размеры потребностей?

– Начните с самой большой возможной опасности, самого серьезного конфликта, который не вероятен, а возможен, и спроектируйте для меня силовую структуру, которая способна справиться с ним. – Даже такого не было достаточно, и оба понимали это. В прошлом исходили из принципа двух с половиной войн, из того, что Америка будет способна развернуть свои силы для участия в двух крупных конфликтах и оставить в своем распоряжении достаточно сил, чтобы победить в небольшом столкновении. Мало кто признавал, что это «правило» всегда оставалось фантазией, начиная с президентства Эйзенхауэра. Сегодня, как только что признал Джексон, у Америки недостаточно сил для ведения боевых действий в одном крупном военном конфликте. Военно-морской флот уменьшился вдвое по сравнению с тем, каким он был десять лет назад. Армия сократилась еще больше. Военно-воздушные силы, всегда полагающиеся на свои высокотехнологичные самолеты, были вынуждены отправить в запас почти половину личного состава. Морские пехотинцы продолжали оставаться в боевой готовности, но корпус морской пехоты представлял собой экспедиционную силу, предназначенную для быстрого развертывания в ожидании того, что скоро прибудут подкрепления, и его вооружение было слишком уж легким. Таким образом, нельзя сказать, что в кладовке больше ничего не осталось, но вынужденная диета не принесла никому особой пользы.

– Значит, десять дней?

– Готов поспорить – то, что мне нужно, лежит у вас в ящике стола прямо сейчас, верно? – Бретано знал, что у генералов, занимающихся планированием, всегда есть подобные заготовки.

– Мне понадобится пара дней, чтобы привести все в порядок, сэр, но у меня действительно уже кое-что есть.

– Джексон?

– Да, господин министр?

– Я следил за ходом ваших операций в Тихом океане. Один из моих людей – Скип Тайлер, он раньше работал в Управлении морскими системами и неплохо разбирается в этом, мы с ним следили по картам каждый день, как развиваются события. Операции, спланированные вами, производят большое впечатление. Война – это не только боевые действия. Она во многом зависит от психологии, как и жизнь. Вы побеждаете потому, что люди у вас подготовлены лучше. Пушки и самолеты играют немалую роль, но разум и интеллект важнее. Я – отличный менеджер и чертовски хороший инженер. Но я не военный специалист. Я буду прислушиваться к вашим советам, потому что вы и ваши коллеги знают, как вести боевые действия. Все, что вы предложите, я буду защищать. Зато вы представите мне свои предложения, в которых говорится, что вам действительно нужно, а не то, что вам хотелось бы получить. Мы не можем позволить себе этого. Мы сократим бюрократов как штатских, так и военных. Этим займется управление кадров. Я произведу чистку министерства. У себя в корпорации я избавился от массы ненужных людей. Моя корпорация была промышленной, и ею руководят теперь инженеры. Министерство обороны занимается боевыми операциями, и им будут руководить боевые офицеры с насечками на прикладах, показывающими, какое число врагов они отправили на тот свет. Это будут знающие люди, жесткие и суровые. Вы поняли меня?

– Думаю, что понял, сэр.

– Итак, у вас десять дней. Если сможете справиться быстрее – тем лучше. Сообщите мне, когда будете готовы.

***

– Кларк, – отозвался Джон по прямой линии телефонной связи.

– Это Хольцман, – послышался голос в трубке. Услышав имя журналиста, Кларк широко открыл глаза от удивления.

– Полагаю, мне следует спросить, как вы узнали мой номер, но ведь вы никогда не раскроете источник информации, правда?

– Отличная догадка, – согласился репортер. – Помните тот ужин у «Эстебана» несколько лет назад?

– Смутно, – солгал Кларк. – Ведь прошло столько времени. – Вообще-то это не было ужином, но магнитофон, который записывал каждое слово, сказанное по этому телефону, не мог знать этого.

– Вы у меня в долгу. Как относительно встречи сегодня вечером?

– Я перезвоню вам. – Кларк положил трубку и уставился на поверхность стола перед собой. Что за чертовщина?

***

– Перестань, Джек не говорил этого, – сказал ван Дамм корреспонденту «Нью-Йорк тайме».

– Но он имел это в виду, Арни, – ответил репортер. – Ты знаешь это. И я тоже.

– Жаль, что ты не хочешь отнестись к нему помягче. Он ведь не политик, – напомнил глава администрации.

– Не моя вина, Арни. Он занимает этот пост и должен следовать правилам.

Арнолд ван Дамм кивнул соглашаясь, подавив гнев, мгновенно возникший при равнодушном замечании репортера. Он понимал, что корреспондент прав. Таковы правила игры. Но он также знал, что корреспондент ошибается. Может быть, он слишком привязался к президенту Райану, в такой степени, что начал верить в некоторые из его рыхлых идей. Средства массовой информации, полностью состоящие из людей, нанятых частными компаниями – большинство было корпорациями, акции которых котировались на бирже, – стали настолько влиятельными, что теперь они решали, каково мнение людей. Это было достаточно плохо. Но еще хуже было то, что они слишком наслаждались своей властью. В этом городе они могли кого угодно вознести до небес, точно так же, как и вконец разрушить репутацию. Они устанавливали собственные правила, и тот, кто нарушал их, рыл тем самым себе могилу.

Райан был наивным человеком – тут не поспоришь. С другой стороны, он не стремился стать президентом. Он оказался в Белом доме случайно, стараясь в последний раз сослужить службу нации и затем раз и навсегда уйти с государственной службы, вернуться к частной жизни. Его не выбирали президентом. Но и средства массовой информации никто не выбирал, а Райан по крайней мере опирался на Конституцию, в которой были определены его обязанности. Средства массовой информации преступили черту. Они становились на сторону одного из оппонентов по конституционному вопросу и занимали ошибочную позицию.

– А кто определяет правила? – спросил Арни.

– Никто. Они просто существуют, – ответил корреспондент «Нью-Йорк тайме».

– Так вот, президент не собирается выступать против решения Верховного суда по делу «Роу против Уэйда». Он и не говорил этого. И он не собирается подбирать судей со скамеек в парке. Он не намерен выбирать либералов или консерваторов, и мне кажется, что ты знаешь это.