Текст книги "Красный кролик"

Автор книги: Том Клэнси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 51 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]

Райан остановил его, подняв руки.

– Сэр Бейзил, я не хочу ничего знать. Мне это не нужно, а лишняя информация не даст мне спокойно спать ночью. Мне нужны лишь голые факты. Я предпочитаю делать выводы самостоятельно. Этот ваш Хардинг умен? – подчеркнуто бесцеремонно спросил Райан.

– Очень умен. Вероятно, вам уже приходилось знакомиться с тем, что выходило из-под его рук. Это он проводил оценку личности Юрия Андропова, результаты которой мы передали вам два года назад.

– Да, я действительно ознакомился с ними. Согласен, работа была выполнена неплохо. Насколько я понял, этот Хардинг – дипломированный «мозговед»?

– Саймон действительно изучал психологию, но недостаточно для того, чтобы получить диплом. У него очень светлая голова. Жена у него художница, пишет картины. Очаровательная дама.

– Мне приступить к работе прямо сейчас?

– А почему бы и нет? Меня ждут дела. Пойдемте, я провожу вас.

Это оказалось совсем недалеко. Райан сразу же выяснил, что ему предстоит работать в кабинете, расположенном на последнем этаже. Для него это стало большим сюрпризом. В Лэнгли путь на седьмой этаж занимает долгие годы и нередко сопровождается карабканьем через окровавленные трупы. Джек рассудил, что кто-то считает его очень умным.

Кабинет Саймона Хардинга не производил особого впечатления. Два окна, выходящих на берег Темзы, застроенный двух– и трехэтажными кирпичными зданиями. Самому Хардингу было около сорока; бледный, светловолосый, с ярко-голубыми глазами. Он был в расстегнутом жилете – или, как его здесь называли, жилетке, – и в неказистом галстуке. Его стол был завален папками, окантованными полосатыми ленточками – единое обозначение секретных материалов.

– Вы, должно быть, сэр Джон, – сказал Хардинг, откладывая в пепельницу трубку из верескового дерева.

– Зовите меня Джеком, – поправил его Райан. – Право, мне как-то неловко выдавать себя за рыцаря. К тому же, у меня все равно нет коня и доспехов.

Джек крепко пожал руку своему новому коллеге. У Хардинга были маленькие, костлявые руки, однако его голубые глаза светились умом.

– Саймон, вручаю его твоим заботам.

Произнеся это напутствие, сэр Бейзил тотчас же ушел.

В кабинете уже был установлен дополнительный стол, подозрительно чистый, а перед ним – крутящееся кресло. Джек уселся в кресло, попробовал, удобное ли оно. Вероятно, в кабинете будет тесновато, но не слишком. На столе стоял телефон, а под ним в плоской коробке – шифратор, позволяющий вести закрытые разговоры. У Райана мелькнула мысль: это устройство надежно так же, как шифратор СТУ, которым он пользовался в Лэнгли? Английский Центр правительственной связи, расположенный в Челтенхэме, работал в тесном взаимодействии с АНБ2323
  Агентство национальной безопасности – ведомство в составе Министерства обороны США, занимается защитой правительственной и военной связи и компьютерных систем, а также электронным наблюдением.


[Закрыть], и, возможно, внутри разных пластмассовых коробок находилась одинаковая начинка. Ему придется постоянно напоминать себе, что он находится в другой стране. Райан надеялся, что это будет не слишком сложно. Здесь все говорят как-то непривычно, с придыханием и растягивая гласные, однако американские фильмы и глобальное телевидение медленно, но верно подстраивают классический английский язык под его американскую разновидность.

– Бейзил говорил с вами о папе римском? – спросил Саймон.

– Да. Это письмо может стать настоящей бомбой. Сэра Бейзила очень интересует, как к нему может отнестись русский Иван.

– Нас всех это очень интересует, Джек. У вас есть какие-нибудь мысли?

– Как я только что сказал вашему начальнику, если бы в Кремле сейчас сидел Сталин, возможно, ему бы и пришла в голову мысль укоротить папе жизнь. Но даже в этом случае ничего определенного сказать было бы нельзя.

– По-моему, главная проблема в том, что хотя в Советском Союзе власть коллегиальная, Андропов занимает в Политбюро лидирующее положение, а он, судя по всему, сторонник более решительных мер.

Джек устроился в кресле поудобнее.

– Знаете, знакомые моей жены из университета Гопкинса пару лет назад летали в Россию. У Михаила Суслова диабетический ретинит сетчатки глаза, к тому же, он страдает сильной близорукостью; так вот, они как раз лечили ему зрение, а также обучали русских врачей новым методам. Кэти тогда еще училась в университете. Но Берни Кац был из тех, кто летал в Москву. Он возглавляет глазную клинику Уилмера. Первоклассный глазной хирург, человек замечательный во всех отношениях. По возвращении в Штаты Управление беседовало с Кацем и с остальными врачами. Вы не видели этот документ?

Глаза Хардинга зажглись интересом.

– Нет. А в нем есть что-нибудь любопытное?

– Одно правило из того, что я усвоил, будучи женат на враче, заключается в том, что я внимательно слушаю все, что Кэти рассказывает о людях. И я бы с огромным интересом послушал Берни. Этот документ стоит почитать. Во всем мире люди склонны быть откровенными с врачами, а врачи, как я уже говорил, умеют замечать то, что укрывается от обычных людей. Так вот, наши врачи нашли Суслова умным, любезным, деловитым, но подо всем этим скрывается человек, которому ни за что нельзя доверить в руки пистолет – или, точнее, нож. Ему было очень неприятно, что спасать его зрение пришлось американским врачам. Его совсем не радовало, что русские врачи сделать это не смогли. С другой стороны, наши офтальмологи говорили, что встретили их по высшему классу. Так что русские не такие уж и варвары, что в глубине души ожидал увидеть Берни – он еврей, его родители родились в Польше, кажется, еще тогда, когда она была частью царской России. Не хотите, чтобы я попросил Управление прислать этот доклад?

Хардинг помахал над трубкой зажженной спичкой.

– Да, мне бы очень хотелось. Русские – знаете, они странный народ. В некоторых отношениях поразительно культурные. Наверное, Россия – это единственное место в мире, где поэт может прилично зарабатывать на жизнь. Русские благоговейно чтут своих поэтов, и это восхищает меня в них, но в то же время… знаете, Сталин почти не проводил репрессии в отношении людей искусства, в частности, пишущей братии. Помню, один литератор прожил гораздо больше, чем можно было бы ожидать… Правда, и он в конце концов погиб в ГУЛАГе. То есть, цивилизованность русских имеет свои границы.

– Вы говорите по-русски? Мне так и не удалось осилить этот язык.

Британский аналитик кивнул.

– Русский язык великолепно подходит для художественной литературы, и в этом похож на древнегреческий. Он очень поэтичен, однако за всем этим скрывается такое варварство, от которого леденеет кровь. Русские предсказуемы во многих отношениях, особенно в принятии политических решений. А непредсказуемость их является следствием столкновения врожденного консерватизма с догматическим взглядом на мировую политику. Наш друг Суслов серьезно болен, у него проблемы с сердцем – насколько я понимаю, последствия диабета. Но тот, кто стоит за ним, – Михаил Евгеньевич Александров – это человек, сочетающий в равных пропорциях русский характер и марксизм с моральными принципами Лаврентия Берии. Александров ненавидит Запад лютой ненавистью. Не удивлюсь, если он советовал Суслову предпочесть полною слепоту помощи американских медиков – а ведь они с ним давние друзья. А еще этот Кац, как вы говорите, еврей? Это еще больше усугубило дело. Одним словом, очень неприятный тип. После смерти Суслова – а это, по нашим оценкам, произойдет в ближайшие несколько месяцев, – Александров войдет в Политбюро и возглавит идеологию. Он поддержит Юрия Владимировича во всех его начинаниях, вплоть до физического устранения его святейшества.

– Вы полагаете, все действительно может зайти настолько далеко? – спросил Джек.

– Может ли? Думаю, да.

– Хорошо. Это письмо было переправлено в Лэнгли?

Хардинг кивнул.

– Ваш резидент заходил за ним сегодня. Не сомневаюсь, у вас есть свои источники, и все же я не вижу смысла рисковать напрасно.

– Согласен. Знаете, если русский Иван решится пойти на такие крайние меры, расплата будет очень дорогой.

– Возможно, но русские видят все не в таком ключе, как мы, Джек.

– Знаю. Всему виной отсутствие воображения.

– Да, на это нужно время, – согласился Саймон.

– А чтение русской поэзии помогает? – поинтересовался Райан.

Сам он если и читал произведения русских поэтов, то только в переводе – а с поэзией, разумеется, знакомятся не так.

Хардинг покачал головой.

– Не слишком. Именно через стихи выражают свой протест некоторые диссиденты. Им приходится прибегать к окольным путям, чтобы все, кроме самых проницательных читателей, лишь восторгались лирическими восхвалениями облика любимой девушки, не замечая плач по свободе слова. Наверное, в КГБ целый отдел исследует стихи, выискивая в них скрытый политический контекст, на который никто не обращает никакого внимания до тех пор, пока вдруг кто-нибудь из членов Политбюро не придет к выводу, что сексуальное влечение прописано чересчур откровенно. Знаете, русские такие целомудренные… Странно, что в одних вопросах их моральные устои незыблемо твердые, а в других вообще отсутствуют.

– Ну, едва ли русских можно винить за то, что они осуждают «Дебби покоряет Даллас»2424
  Телевизионный сериал, главная героиня которой в поисках популярности становится стриптизершей, а затем на пару со своей беспринципной мамашей прокладывает себе дорогу к сомнительному успеху.


[Закрыть], – вставил Райан.

Хардинг едва не поперхнулся табачным дымом.

– Совершенно верно. Это никак не «Король Лир». Но русские ставят Толстого, Чехова и Пастернака.

Джек не читал никого из этих авторов, но сейчас был не тот момент, чтобы признаваться в этом.

– Что он сказал? – воскликнул Александров.

Андропову показалось, что эта вспышка гнева, хотя и ожидаемая, получилась несколько приглушенной. Впрочем, возможно, Александров повышал голос, лишь общаясь с большой аудиторией, или, что вероятнее, устраивая нагоняй подчиненным в Центральном комитете партии.

– Вот письмо и перевод, – сказал председатель КГБ, протягивая документы.

Будущий главный идеолог, взяв бумаги, внимательно ознакомился с ними. Он не хотел, чтобы гнев застилал ему глаза, заставляя пропустить мельчайшие подробности. Андропов, дожидаясь, пока Александров будет читать, закурил «Мальборо». Председатель КГБ отметил, что его гость не притронулся к предложенной водке.

– У святого отца чрезмерное честолюбие, – наконец заметил Александров, откладывая бумаги на кофейный столик.

– Готов с вами согласиться, – заметил Андропов.

В голосе его собеседника прозвучало удивление:

– Он считает себя неуязвимым? Не отдает себе отчет, какими последствиями чреваты подобные угрозы?

– Мои эксперты полагают, что это действительно его собственные слова, и они считают, что он не боится возможных последствий.

– Если дерзкий поляк жаждет мученической смерти, быть может, следует его уважить…

Александров многозначительно умолк, и даже по спине привыкшего ко всему Андропова пробежала холодная дрожь. Пора сделать гостю предостережение. Главная беда идеологов заключается в том, что их теории не всегда должным образом учитывают объективные реалии: болезнь, которую сами они по большей части не замечают.

– Михаил Евгеньевич, подобные действия нельзя осуществлять, повинуясь минутной прихоти. Политические последствия могут быть самыми серьезными.

– Нет, Юрий, ничего серьезного быть не может. Не может, – повторил Александров. – Но в чем я полностью согласен с вами, так это в том, что перед тем, как предпринять ответные действия, нам необходимо будет хорошенько подумать.

– А что считает товарищ Суслов? Вы уже говорили с ним?

– Мишка совсем плох, – без тени сожаления ответил Александров. Андропова это удивило. Его гость был многим обязан своему престарелому руководителю, но, впрочем, идеологи живут в своем собственном замкнутом мирке. – Боюсь, жить ему осталось недолго.

А в этом не было ничего удивительного. Достаточно было только посмотреть на Суслова во время заседаний Политбюро. Его лицо не покидало выражение безысходного отчаяния, какое бывает у тех, кто сознает, что их дни сочтены. Суслов хотел перед тем, как отойти в мир иной, навести порядок в мире этом, но понимал, что это выходит за рамки его возможностей – что стало для него неприятным сюрпризом. Неужели до Суслова наконец дошла та истина, что марксизм-ленинизм является ошибочным путем? Сам Андропов пришел к такому заключению лет пять назад. Однако о подобных вещах не говорят в Кремле, не так ли? Как и с Александровым.

– На протяжении стольких лет Михаил Андреевич был нашим товарищем и наставником. Если то, что вы говорите, правда, нам его будет очень не хватать, – торжественным тоном произнес председатель КГБ, преклоняя колено перед алтарем учения Маркса и его умирающим жрецом.

– Вы совершенно правы, – согласился Александров, вслед за хозяином кабинета надевая маску скорби.

Так поступали все члены Политбюро, потому что этого от них ждали, потому что так было нужно. А вовсе не потому, что это было правдой, хотя бы приблизительно.

Подобно своему гостю, Юрий Владимирович верил не потому, что действительно верил, а потому, что за этой демонстрацией веры стояло нечто реальное: власть. Председателю КГБ захотелось узнать, что скажет дальше его собеседник. Александров был нужен Андропову, но и Андропов был нужен Александрову, причем, возможно, в еще большей степени. Михаил Евгеньевич не обладал необходимым личным влиянием для того, чтобы стать генеральным секретарем Центрального комитета Коммунистической партии Советского Союза. Его уважали за теоретические знания, за преданность государственной религии, каковой стал марксизм-ленинизм, но никто из сидящих за столом в зале заседаний Политбюро не считал его достойным кандидатом в лидеры партии. С другой стороны, поддержка Александрова будет жизненно необходима тому, кто метит на эту должность. Подобно тому, как в Средние века старший сын получал титул и вступал во владения землями, а второй сын становился епископом местной епархии, Александров, как и до него Суслов, должен был обеспечить духовную – кажется, так называется это слово? – поддержку поднимающемуся на вершину власти. Древняя система сдержек и противовесов, но только более изощренная и сложная.

– Разумеется, когда придет время, место Суслова займете вы, – заметил Андропов, предлагая заключить союз.

Александров, разумеется, начал решительно возражать… по крайней мере, сделал вид:

– В Центральном комитете партии много достойных людей…

Председатель Комитета государственной безопасности махнул рукой, останавливая его.

– Вы самый мудрый и опытный, и вы пользуетесь максимальным доверием.

С чем Александров был полностью согласен.

– Я очень польщен вашими словами, Юрий. И все же, как нам быть с этим глупым поляком?

Сказано очень грубо. И это будет ценой союза. Для того, чтобы получить поддержку Александрова в борьбе за пост Генерального секретаря, Андропову самому надо будет упрочить позиции заместителя секретаря ЦК по идеологии, для чего придется… скажем прямо, сделать то, о чем Андропов уже и сам думал. То есть, никаких особых усилий не потребуется, не так ли?

Председатель КГБ придал своему голосу деловитую интонацию врача, описывающего необходимые методы лечения:

– Миша, осуществить подобную операцию будет очень непросто. Ее нужно тщательно спланировать, подготовить, соблюдая все меры предосторожности, а затем Политбюро должно будет одобрить ее с открытыми глазами.

– У вас уже есть какие-то мысли…

– У меня в голове множество мыслей, однако воздушные грезы – это еще не план. Для того, чтобы двинуться вперед, потребуется напряженная работа – и в результате мы лишь узнаем, осуществимо ли такое. Идти надо будет осторожно, останавливаясь после каждого шага, – предостерег Андропов. – И даже в этом случае нельзя давать никаких гарантий и обещаний. Это не кино. В реальном мире, Миша, все гораздо сложнее.

Он не мог прямо посоветовать Александрову не отходить слишком далеко от своей песочницы с игрушками и теориями, в реальный мир крови и неотвратимых последствий.

– Что ж, вы настоящий коммунист. Вы понимаете, какие высокие ставки в этой игре.

Этими словами Александров сообщил хозяину кабинета, что от него ждет Центральный комитет. Для Михаила Евгеньевича коммунистическая партия и ее идеология отождествлялись с государством – а КГБ был «щитом и мечом» партии.

Странно, поймал себя на мысли Андропов, но и этот папа-поляк, несомненно, так же относится к своей вере и своему видению мира. Но ведь его вера, строго говоря, не является идеологией, не так ли? «Что ж, в данном случае ее нужно рассматривать именно как таковую,» – сказал себе Юрий Владимирович.

– Мои люди внимательно присмотрятся к этой проблеме. Вы должны понимать, Миша, что мы не сможем сделать невозможное, но…

– Но разве есть что-либо невозможное для Комитета государственной безопасности Советского Союза?

Риторический вопрос с кровавым ответом. И очень опасным, гораздо более опасным, чем был способен понять этот теоретик.

Только сейчас до председателя КГБ дошло, как же они похожи. Его гость, неторопливо потягивающий золотисто-коричневую «Старку», беззаветно верящий в идеологию, которую невозможно доказать. И этот человек желает смерти другого человека, который также верит в то, что невозможно доказать. Какая странная ситуация. Поединок идеологий, причем обе стороны боятся друг друга. Боятся? Но чего боится Кароль Войтыла? Уж конечно, не смерти. Из его «Варшавского письма» это ясно без всяких слов. Напротив, он громко кричит, призывая смерть. Жаждет мученической гибели. У председателя КГБ мелькнула мысль: «Зачем человек может призывать сметь?» Для того, чтобы использовать свою жизнь или смерть в качестве оружия против врага. Разумеется, папа видит и в России, и в коммунизме своих врагов – в первом случае, по националистическим причинам, во втором, по своим религиозным убеждениям… Но боится ли он этих врагов?

«Нет, вероятно, не боится,» – вынужден был признаться самому себе Юрий Владимирович. Что усложняет стоящую перед ним задачу. Ведомство, которым он руководит, основано на страхе. Страх является источником власти, ибо человеком, не ведающим страха, невозможно манипулировать…

Но тех, кем нельзя манипулировать, можно всегда убить. Кто, в конце концов, сейчас вспоминает Льва Троцкого?

– Действительно невозможных вещей очень мало, – запоздало согласился председатель КГБ. – Остальные лишь являются очень трудными.

– Итак, вы изучите все возможности?

Андропов ответил осторожным кивком.

– Да, начиная с завтрашнего утра.

И колеса завращались.

Глава третья
Исследования

– Что ж, Джек Райан получил в Лондоне отдельный письменный стол, – сообщил адмирал Грир своим коллегам, собравшимся на седьмом этаже.

– Рад это слышать, – заметил Боб Риттер. – Вы полагаете, он знает, что делать с этим столом?

– Боб, почему вы так не любите Райана? – спросил зам по РА-работе.

– Ваш светловолосый мальчик слишком быстро поднимается по служебной лестнице. Когда-нибудь он с нее свалится, и будет много шума.

– Вы бы предпочли, чтобы я сделал из него обычную кабинетную крысу? – Джеймсу Гриру приходилось постоянно отражать нападки Риттера по поводу размеров и влияния разведывательно-аналитического отдела. – В вашей лавочке также есть несколько стремительно поднимающихся звезд. У этого малыша есть способности, и я намереваюсь дать ему возможность бежать вперед до тех пор, пока он не врежется в стену.

– Да, я уже слышу грохот, – проворчал зам по опер-работе. – Ну да ладно, какую из жемчужин короны ваш Райан собирается передать нашим английским кузенам?

– Ничего особенного. Оценку Михаила Суслова, которую составили наши врачи из университета Джонса Гопкинса, когда летали в Москву лечить ему зрение.

– У англичан до сих пор нет этих материалов? – удивился судья Мур.

Документ о состоянии здоровья престарелого советского лидера едва ли можно было отнести к категории совершенно секретных.

– По-моему, они их просто не запрашивали. Черт побери, судя по тому, что мы наблюдаем, Суслов все равно долго не протянет.

ЦРУ пользовалось самыми различными способами для определения состояния здоровья высокопоставленных советских деятелей. Самым распространенным было изучение фотографий или, что еще лучше, видеокадров с изображением тех, о ком шла речь. Управление привлекало к работе видных врачей – как правило, профессоров ведущих медицинских учреждений. И те на основании фотографий ставили диагноз пациентам, находящимся на удалении четырех тысяч миль. Подобный метод был далеко не идеальным, и все же это было лучше, чем ничего. Кроме того, американский посол после каждого посещения Кремля, возвращаясь в посольство, подробно излагал свои впечатления обо всем увиденном, каким бы незначительными они не казались. Директор ЦРУ постоянно пытался протолкнуть на пост посла в Советском Союзе профессионального врача, но это ему так и не удавалось. Зато оперативный отдел работал над тем, чтобы добывать образцы мочи видных зарубежных политических деятелей, поскольку анализ мочи является хорошим источником диагностической информации. Для этого пришлось установить необычное сантехническое оборудование в гостевой резиденции Блэр-Хауз, расположенной напротив Белого дома, где размещались приезжающие в Штаты иностранные лидеры. Кроме того, время от времени предпринимались попытки проникнуть в архивы врачей, лечащих сильных мира сего. Ну и, конечно, слухи: слухи имели огромное значение, особенно в этих стенах. Все объяснялось тем, что здоровье политического деятеля оказывало существенное влияние на то, какие решения он принимает. Трое мужчин, сидящих в этом кабинете, шутили между собой, что им неплохо бы взять на работу гадалку-цыганку, а то и двух. При этом они сходились во мнении, что результаты в этом случае были бы ничуть не менее точными, чем те, которые получали высокооплачиваемые профессиональные разведчики. В Форт-Миде2525
  Форт-Джордж-Мид – город в 18 милях к юго-востоку от Балтимора, крупная военная база, место дислокации штаба Первой армии Сухопутных сил США и центрального управления Агентства национальной безопасности.


[Закрыть], штат Мериленд, проводилась еще одна операция под кодовым названием «Звездные ворота», для которой Управление задействовало людей, стоящих еще левее цыган; началось это в первую очередь потому, что Советский Союз также прибегал к услугам экстрасенсов.

– Насколько плох Суслов? – спросил Мур.

– Если судить по тому, что я видел три дня назад, он не дотянет до Рождества. Наши врачи говорят – острая сердечная недостаточность. Нам удалось раздобыть снимок, на котором Суслов глотает что-то похожее на таблетку нитроглицерина, что для Красного Майка очень плохой знак, – заключил Джеймс Грир, употребив прозвище, которое дали Суслову в ЦРУ.

– И его сменит Александров? Тоже тот еще фрукт, – лаконично заметил Риттер. – По-моему, их в младенчестве подменили цыгане – еще один Истовый жрец Великого бога Маркса.

– Роберт, не можем же мы все быть баптистами, – возразил Артур Мур.

– Вот это поступило два часа назад из Лондона по закрытой факсимильной связи, – сказал Грир, протягивая листы бумаги. Он приберег их напоследок. – Это может быть очень важным, – добавил зам по РА-работе.

Боб Риттер читал быстро на всех языках, которыми владел:

– Господи Иисусе!

Судья Мур ответил не сразу. «Как и подобает хорошему судье,» – подумал он. Секунд на двадцать позже зама по опер-работе:

– О боже… – Пауза. – Наши источники об этом пока ничего не сообщают?

Риттер неуютно заерзал.

– Артур, на это требуется время, а Фоули еще только устраивается на новом месте.

– Не сомневаюсь, мы услышим об этом от Кардинала.

Кодовое имя этого агента произносили вслух нечасто. В сокровищнице ЦРУ он был «Куллинаном»2626
  Самый большой в мире алмаз весом 3106 карат.


[Закрыть].

– Обязательно услышим, если об этом заговорит Устинов, а он, не сомневаюсь, об этом заговорит. Если русские вздумают как-то отреагировать на это…

– А они вздумают, джентльмены? – спросил директор ЦРУ.

– Черт побери, такие мысли у них непременно появятся, – тотчас же высказал свое мнение Риттер.

– Это будет очень серьезный шаг, – более осторожно высказался Грир. – Вы полагаете, его святейшество полностью отдает себе отчет в том, что делает? Мало у кого хватит смелости подойти к клетке с тигром, открыть дверцу, а затем еще корчить хищнику рожи.

– Завтра я непременно покажу это президенту. – Мур на мгновение задумался. Еженедельная встреча в Белом доме была намечена на завтра, на десять часов утра. – Папский нунций покинул Вашингтон, не так ли?

Как выяснилось, заместители директора об этом не знали. Надо будет проверить.

– В любом случае, что бы вы ему сказали? – заговорил Риттер. – Можно не сомневаться, в Риме папу пытались отговорить от этого.

– Джеймс, а вы что скажете?

– В каком-то смысле это возвращает нас во времена императора Нерона, вы не находите? Можно сказать, папа угрожает русским своей собственной жизнью… Черт побери, неужели на свете действительно еще остались подобные храбрецы?

– Джеймс, сорок лет назад вы сами рисковали жизнью.

Во время Второй мировой войны Грир служил на подводных лодках, и сейчас он в торжественных случаях прикалывал на лацкан пиджака маленьких позолоченных дельфинов, эмблему подводного флота.

– Артур, мы на подводной лодке шли на разумный риск, а не предупреждали заказным письмом Тодзио2727
  Тодзио, Хидэки – во время Второй мировой войны премьер-министр Японии.


[Закрыть] о своем местонахождении.

– Ребята, у этого человека очень крепкая жизненная позиция, – выдохнул Риттер. – Впрочем, нам уже доводилось видеть нечто подобное. Доктор Кинг2828
  Кинг, Мартин Лютер младший – баптистский священник, один из лидеров движения за гражданские права негров. В 1968 году убит сторонником террористической расистской организации Ку-клукс-клан.


[Закрыть] тоже никогда и ни перед кем не преклонялся, вы не согласны?

– И, думаю, Ку-клукс-клан представлял для него не меньшую опасность, чем КГБ для папы, – закончил его мысль Мур. – У духовенства другой взгляд на мир. Наверное, это именно то, что именуется «добродетелью». – Он подался вперед. – Ну хорошо, когда президент спросит, что я думаю по этому поводу – а он, черт возьми, обязательно спросит об этом – что я ему отвечу?

– Возможно, наши русские друзья решили, что его святейшество достаточно пожил на этом свете, – предложил Риттер.

– Это очень серьезный и опасный шаг, – возразил Грир. – Ни одно государственное ведомство не пойдет на такое.

– То, с которым мы имеем дело, пойдет, – заверил его зам по опер-работе.

– Боб, расплата будет страшной. И русские это понимают. Они все же шахматисты, а не игроки в рулетку.

– Это письмо загоняет их в угол. – Риттер повернулся к Муру. – Судья, полагаю, жизнь папы может оказаться под угрозой.

– Пока что слишком рано говорить об этом, – возразил Грир.

– Наверное, вы забыли, кто в настоящий момент возглавляет КГБ. Андропов истовый коммунист. Каким бы преданным он ни был делу партии, того, что мы называем моральными принципами, у него нет и в помине. Если русские испугаются или хотя бы просто встревожатся, они обязательно предпримут какие-то шаги. Папа швырнул им к ногам перчатку, джентльмены, – заключил заместитель директора по оперативной работе. – И русские могут ее поднять.

– Кто-либо из предшественников папы делал что-нибудь подобное? – спросил Мур.

– Отрекался от престола? Лично я не помню, – признался Грир. – Я даже не знаю, существует ли какой-либо механизм этого. Уверяю вас, это очень дерзкий вызов. Нам надо исходить из предположения, что папа не блефует.

– Да, – согласился судья Мур. – Об этом не может быть и речи.

– Папа остался верен польскому народу. Иначе и быть не может. Он же много лет был приходским священником. Крестил младенцев, заключал браки. Он знает этот народ. Для него это не безликая масса – он долго жил в Польше, исповедовал и отпевал ее людей. Это его народ. Вероятно, папа считает всю Польшу своим приходом. Разве он не будет хранить верность ее народу даже под угрозой собственной жизни? По-моему, ответ очевиден. – Риттер подался вперед. – И тут вопрос стоит не только в личном мужестве. Если папа отступится, Католическая церковь потеряет свое лицо. Нет, джентльмены, папа говорил совершенно серьезно. Он не блефует. Весь вопрос в том, черт возьми, что мы можем предпринять?

– Предостеречь русских? – поделился своей мыслью вслух судья Мур.

– Об этом нечего и думать, – ответил Риттер. – И вы сами все прекрасно понимаете, Артур. Если они задумают какую-то операцию, она будет более кровавой, чем деяния мафии. Как, на ваш взгляд, обстоят дела с безопасностью папы?

– Понятия не имею, – признался директор ЦРУ. – Мне известно разве что о существовании швейцарской гвардии, о том, что они носят старинные мундиры и вооружены алебардами… Интересно, им когда-нибудь приходилось вступать в дело?

– Кажется, приходилось, – подтвердил Грир. – Однажды на папу было совершено покушение, и швейцарцы сдерживали нападавших до тех пор, пока он не покинул город. Если не ошибаюсь, они почти все погибли.

– Однако сейчас швейцарцы, наверное, в основном позируют для фотографов и объясняют, как пройти в туалет, – недовольно пробурчал Риттер. – И все же они должны заниматься чем-то серьезным. Папа римский – слишком видная фигура, чтобы не привлекать внимания всяких полоумных. Формально Ватикан является суверенным государством. И он должен обладать какими-то государственными механизмами. Полагаю, мы можем предупредить кого надо…

– Это можно будет сделать лишь в том случае, когда у нас появится что-либо определенное, чего у нас пока что нет, не так ли? – напомнил Грир. – Предпринимая этот шаг, папа понимал, что тем самым поднимет большой переполох. Все имеющиеся у него службы безопасности и так предупреждены.

– Это также привлечет внимание президента. Рейган захочет узнать больше, захочет выслушать наши соображения. Господи, ребята, с тех самых пор, как президент произнес речь об «империи зла», с противоположной стороны реки в нашу сторону мечутся громы и молнии. Если русские все же сделают что-то, даже если нам не удастся поймать их за руку, президент взорвется, словно вулкан на острове Святой Елены. У нас, в Америке, почти сто миллионов католиков, и многие из них отдали свои голоса за Рейгана.

Джеймс Грир в свою очередь гадал, насколько вероятным является неконтролируемое развитие событий.

– Джентльмены, пока что у нас есть лишь полученная по факсу фотокопия письма, доставленного польскому правительству в Варшаву. Мы даже не можем сказать определенно, известно ли об этом письме в Москве. Москва до сих пор никак не отреагировала. Итак, мы пока что не можем сказать русским, что знаем про письмо. Следовательно, мы не можем предупредить их не делать поспешные шаги. Нам нельзя раскрывать свои карты. По той же причине мы не можем выразить папе римскому свое беспокойство. Если русский Иван решится на ответные действия, остается только надеяться, что один из людей Боба шепнет нам словечко. У Ватикана есть своя собственная разведывательная служба, и, как нам известно, довольно эффективная. Так что в настоящий момент мы имеем лишь весьма любопытную информацию, которая, вероятно, является истинной, однако даже это пока что не имеет подтверждения.

– То есть, вы предлагаете нам сидеть сложа руки и думать? – спросил Мур.

– А мы больше ничего не можем сделать, Артур. Русский Иван не отреагирует мгновенно. Такого никогда не бывает – особенно в вопросах, имеющих большое политическое значение. Боб, а вы что скажете?