Текст книги "Красный кролик"

Автор книги: Том Клэнси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 51 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]

– Тебе уже приходилось встречаться с этим новым идеологом, Александровым? – спросил Эд.

– Пока что нет, но его хорошо знает один из тех, с кем я поддерживаю отношения. По его словам, это трезвый, рассудительный человек, выступает за мирное сосуществование. По сравнению с Сусловым, он больший либерал. А дела Красного Майка, насколько я слышал, совсем плохи.

– Я тоже это слышал, но чем именно болен Суслов, мне неизвестно.

– Он ведь диабетик, разве ты не знаешь? Вот почему наши врачи из Балтимора прилетали в Москву, чтобы лечить ему глаза. Диабетическая ре-ти-но-па-ти-я, – объяснил Принс, произнеся последнее слово раздельно, чтобы Фоули смог его понять.

– Надо будет поинтересоваться у посольского врача, что это такое, – заметил Фоули, делая заметку в записной книжке. – Итак, значит, ты полагаешь, что этот Александров – больший либерал?

Для Принса «либерал» было равносильно «отличному парню».

– Ну, сам я еще с ним не встречался, однако мои источники утверждают именно так. Кроме того, по их предположению, Суслову осталось жить лишь несколько месяцев.

– Вот как? Надо будет доложить об этом послу.

– И резиденту ЦРУ?

– А ты знаешь, кто он? – простодушно спросил Фоули. – Я не знаю.

Принс закатил глаза.

– Как кто – Рон Филдинг. Это же известно всем!

– Да нет же, – запротестовал Эд так решительно, как только позволяло его актерское дарование. – Рон Филдинг старший консул, а не разведчик!

Принс усмехнулся, рассуждая: «Ты никогда не отличался особой проницательностью, да?» Ему самому на Филдинга указали его русские знакомые, и он не сомневался, что они бы не стали лгать.

– Ну, разумеется, это лишь догадка, – продолжал журналист.

«А если бы ты подумал на меня, ты бы выпалил это без колебаний, да? – подумал Фоули. – Ах ты самоуверенный осел!»

– Полагаю, тебе известно, что у меня есть допуск к определенным секретам, но не к этому.

– Я знаю, кто знает наверняка, – ухмыльнулся Принс.

– Да, но только к послу я с таким вопросом не пойду, Тони. Он съест меня живьем.

– Эд, на самом деле назначение Фуллера было шагом чисто политическим. Лично я считаю, что этот пост должен занимать человек, разбирающийся в дипломатии, однако президент моего совета не спрашивал.

«И слава богу,» – мысленно отметил Фоули.

– Ну а Филдинг часто встречается с послом, да? – продолжал Принс.

– Старший консул работает напрямую с послом, Тони, и тебе это хорошо известно.

– Да. Очень удобно, ты не находишь? А ты сам как часто видишься с ним?

– Ты имеешь в виду, с Фуллером? Ну, как правило, раз в день, – ответил Фоули.

– Ну а Филдинг?

– Чаще. Раза два – три.

– Вот тебе и доказательство, – величественно заключил Принс. – Это говорит само за себя.

– По-моему, ты начитался книг про Джеймса Бонда, – насмешливо произнес Фоули. – Или про Матта Хелма4646
  Главный герой ряда произведений американского писателя Дональда Гамильтона, тайный сотрудник неназванного правительственного ведомства Соединенных Штатов, имеющий право в своей работе прибегать к любым методам.


[Закрыть].

– Эд, открой глаза! – изящно рассердился Принс.

– Если этот Филдинг и есть главный шпион, то кто его подручные? Будь я проклят, если мне это известно.

– Ну, они-то хорошо замаскированы, – признался Принс. – Да, у меня тоже нет никаких мыслей на этот счет.

– А жаль. Это самая увлекательная игра, в которую можно играть в посольстве: гадание, кто шпион.

– Тут я тебе ничем не могу помочь.

– С другой стороны, мне это все равно не нужно, – пожал плечами Фоули.

«Хорошему журналисту любопытство никогда не бывает лишним,» – подумал Принс.

– Значит, вот чем заняты твои мысли, – с милой, небрежной усмешкой произнес он вслух.

– Если честно, бессонницей я из-за этого не страдаю. Ладно, давай заключим договор.

– Давай, – согласился Принс. – Какой?

– Если услышишь чего-нибудь интересное, дай нам знать, хорошо?

– Ты сможешь прочитать об этом в «Нью-Йорк таймс», на первой странице, как правило, выше складки, – добавил журналист, давая Фоули понять, насколько важной фигурой является он, обладающим умением давать глубокий анализ политической ситуации.

– Ну, знаешь, в некоторых случаях посол желает узнавать новости первым. Он сам попросил меня переговорить с тобой, неофициально.

– Эд, это вопрос журналистской этики.

– Если я передам твои слова Эрни, тот совсем не обрадуется.

– Ну, ты работаешь на него. А я – нет.

– Но ты ведь американский гражданин, так?

– Не маши мне флагом, хорошо? – с опаской ответил Принс. – Ладно, если мне станет известно, что русские собираются нанести по нам ядерный удар, я обязательно дам тебе знать. Однако, как мне кажется, скорее мы сами совершим какую-нибудь глупость.

– Тони, просвети меня, что ты имеешь в виду?

– Все эти бредни о «центре мирового зла» как-то расходятся со словами Эйба Линкольна, ты не находишь?

– Ты хочешь сказать, наш президент ошибся? – уточнил Фоули, гадая, насколько еще низко сможет упасть в его глазах этот осел.

– Не волнуйся, я не забыл про ГУЛАГ. Но это осталось в прошлом. После смерти Сталина русские стали гораздо мягче, однако наша нынешняя администрация никак не может взять это в толк, понимаешь?

– Послушай, Тони, я здесь лишь рабочая пчелка. Посол обратился ко мне с простой просьбой. Насколько я понимаю, твой ответ отрицательный, да?

– Ты понимаешь совершенно правильно.

– Что ж, в таком случае не жди поздравительных открыток от Эрни Фуллера.

– Эд, в первую очередь мой долг – перед «Нью-Йорк таймс» и читателями. Точка.

– Ну хорошо, я все понял. Я должен был тебя спросить, – виновато произнес Фоули.

Ничего другого он от Принса и не ожидал. Эд сам предложил послу Фуллеру прощупать журналиста, и тот одобрил его затею.

– Я все понимаю, – великодушно ответил Принс, глядя на часы. – Извини, у меня встреча в здании Центрального комитета КПСС.

– Там будет что-нибудь такое, о чем я должен знать?

– Как я уже сказал, ты сможешь обо всем прочитать в очередном номере «Нью-Йорк таймс». Ее ведь передают по факсу через «Эрли берд» из Вашингтона, разве не так?

– Да, в конце концов она попадает и сюда.

– Что ж, послезавтра ты все и прочтешь, – посоветовал Принс, поднимаясь с места. – Так и передай Эрни.

– Хорошо, передам, – сказал Фоули, протягивая руку.

Затем он решил проводить Принса до лифта. По дороге обратно можно будет заглянуть в туалет и вымыть руки.

Следующий визит Фоули совершил к послу.

– Привет, Эд. Встречались с Принсом?

Фоули кивнул.

– Только что от него отвязался.

– Ну как, он клюнул на вашу приманку?

– Нет. Выплюнул ее мне в лицо.

Фуллер хитро усмехнулся.

– Что я вам говорил? Когда я был в вашем возрасте, у нас еще оставались патриотически настроенные журналисты, однако за последние несколько лет все они перевелись.

– Меня это нисколько не удивляет. Когда Тони только пришел в редакцию, он терпеть не мог полицейских. Однако своих чувств он не показывал, и те выкладывали ему все, как на духу. Этот ублюдок может умаслить кого угодно, если захочет.

– Вас он пытался окрутить?

– Нет, сэр. Я для этого слишком мелкая рыбешка.

– Что вы думаете относительно запроса из Вашингтона насчет папы римского? – спросил Фуллер, меняя предмет разговора.

– Я собираюсь попросить кое-кого прислушаться внимательнее, однако…

– Понимаю, Эд. Я не желаю знать, что именно вы собираетесь предпринять. Но если вам удастся что-нибудь разузнать, вы сможете поставить меня в известность?

– Все зависит, сэр, – ответил Фоули, тем самым давая понять: «Скорее всего, нет.»

Фуллер все понял.

– Хорошо. Есть еще что-нибудь?

– Принс что-то унюхал; это должно будет появиться в газетах послезавтра. Сейчас он уехал в Центральный комитет – по крайней мере, так он мне сказал. Принс подтверждает, что как только Красный Майк загнется, его место займет Александров. Он может знать только официальную позицию. Полагаю, тут мы можем ему верить. У Тони хорошие контакты с советской политической элитой, кроме того, это соответствует тому, что нам известно о Суслове из своих источников.

– Я лично никогда с ним не встречался. Что вы можете про него сказать?

– Он один из последних истинно верующих. Впрочем, Александров тут ему под стать. Он убежден в том, что нет бога, кроме Карла Маркса, а Ленин – пророк его, и в том, что советская экономическая система действительно функционирует.

– Вот как? Некоторые люди так ничему и не могут научиться.

– Да, сэр, это вы точно заметили. Таких осталось немного, но Леонид Ильич к ним не относится, как и его наиболее вероятный преемник Юрий Владимирович Андропов. Однако Александров – союзник Андропова. Сегодня вечером состоится заседание Политбюро.

– Когда мы сможем узнать, что именно будет на нем обсуждаться?

– Полагаю, через пару дней, – сказал Фоули.

«Но только как именно мы это сделаем, вам, сэр, знать не нужно,» – не стал добавлять он.

Однако в этом не было необходимости. Эрни Фуллер знал правила игры. Каждый американский посол перед отъездом в страну проходил тщательный инструктаж по поводу своего нового места работы. Перед тем, как Фуллер попал в Москву, ему хорошенько прочистили мозги в «Туманном дне» и в Лэнгли. По сути дела, американский посол в Москве являлся старшим сотрудником разведки, занимающимся Советским Союзом, и, на взгляд Фоули, дядюшка Эрни неплохо справлялся со своими обязанностями.

– Хорошо, если сможете, держите меня в курсе.

– Слушаюсь, сэр, – ответил резидент.

Глава тринадцатая
Коллегиальность

Заседание Политбюро было намечено на час дня. Андропов приехал в Кремль без четверти час. Водитель проехал на ЗИЛе ручной сборки через ворота в Спасской башне, мимо контрольно-пропускных постов, мимо стоявших по стойке «смирно» солдат церемониальной Гвардейской Таманской дивизии, расквартированной под Москвой, которая использовалась в основном для парадов и показных учений. Часовые вытягивались в струнку, лихо козыряя, но пассажиры бронированного лимузина их не замечали. Машина остановилась на стоянке. Отсюда было сто пятьдесят метров до места назначения, где еще один солдат предупредительно распахнул дверь. На этот раз Андропов обратил внимание на старшего сержанта и рассеянно кивнул ему, показывая, что он его заметил. Вместо того, чтобы подниматься на второй этаж по лестнице, Андропов прошел направо к лифту. Его помощник полковник Рождественский не отставал от него ни на шаг. Для Рождественского предстоящая встреча должна была стать самым волнующим и пугающим событием за все время работы в КГБ.

На верхних этажах новые рубежи охраны: офицеры Советской Армии в форме, с пистолетами в кобурах, на случай чего-либо непредвиденного. Однако ничто непредвиденное не помешает ему занять пост генерального секретаря, подумал Юрий Владимирович. Это не станет дворцовым переворотом. Его изберут политические лидеры государства, в соответствии с обычным порядком передачи власти в Советском Союзе, – неуклюжим, неэффективным, но абсолютно предсказуемым. Председателем этого своеобразного совета патриархов станет тот, кто располагает бoльшим политическим капиталом, потому что ему доверят править не силой личной воли, а коллегиальным консенсусом. Никто из членов Политбюро не хочет получить нового Сталина или даже нового Хрущева, который мог бы втянуть их в какие-нибудь авантюры. Эти люди не получают никакого удовольствия от авантюр. Они хорошо усвоили урок истории: любая азартная игра несет в себе вероятность проигрыша, а никто из них не желал терять даже самую незначительную мелочь. Это были вожди нации шахматистов, для которых победа определялась искусными ходами, совершаемыми терпеливо и последовательно на протяжении многих часов, чье окончательное решение бывает таким же предопределенным, как восход и заход солнца.

«Сегодня это будет одной из главных проблем,» – подумал Андропов, усаживаясь рядом с министром обороны Устиновым. Оба сидели во главе стола, на местах, отведенных для членов Совета обороны. Пять членов Совета являлись самыми влиятельными людьми во всем советском правительстве. В их число входил и Суслов, секретарь по идеологии.

Устинов оторвался от листка с повесткой дня.

– Здравствуй, Юрий, – приветствовал он Андропова.

– Добрый день, Дмитрий.

Андропов уже успел найти общий язык с Маршалом Советского Союза. Юрий Владимирович никогда не выступал против просьб Устинова увеличить финансирование безразмерно разросшейся и плохо управляемой советской военной машины, которая в настоящее время беспомощно корчилась в Афганистане, словно выброшенный на берег кит. Конечно, никто не сомневался, что в конечном счете Советская Армия одержит победу. В конце концов, она никогда не знала поражений… если только, конечно, не вспоминать о первом вторжении Ленина в Польшу в 1919 году, которое закончилось бесславным провалом. Нет, в Советском Союзе предпочитали вспоминать разгром Гитлера после того, как немецко-фашистская армия подошла буквально к стенам Кремля и остановилась только тогда, когда в действие вступил самый надежный в историческом плане союзник России – генерал Зима. Андропов не питал теплых чувств к Советской Армии, однако остальные члены Политбюро видели в ней опору существующего порядка вещей, так как именно военные следили за тем, чтобы страна делала то, что ей приказывают. И дело было не в любви, а в том, что в Советской Армии было много пушек. То же самое можно было сказать про Комитет государственной безопасности и Министерство внутренних дел, которые были призваны сдерживать военных – не дай бог у них возникнут какие-то мысли. На всякий случай в КГБ имелось Третье главное управление, чья задача состояла в том, чтобы приглядывать за каждой мотопехотной ротой Советской Армии. В других странах это называлось системой сдержек и противовесов. В Советском Союзе это была система тотального и абсолютного страха.

Леонид Ильич Брежнев появился последним. Генеральный секретарь вошел в зал заседаний походкой престарелого крестьянина, каковым он, в общем-то, и являлся. Кожа на его когда-то мужественном лице обвисла. Брежнев приближался к восьмидесятилетнему рубежу, которого он, судя по его виду, мог достигнуть, но вряд ли перешагнуть. В этом были свои как хорошие, так и плохие стороны. Никто не мог сказать, какие мысли бродят в его старческом мозгу. В свое время Леонид Ильич обладал недюжинной физической силой – он с удовольствием ходил в лес охотиться на оленя или даже медведя, могучего хищника, грозу диких зверей. Но все это осталось в прошлом. Вот уже много лет Брежнев больше никого не убивал – кроме, может быть, людей, да и то не самостоятельно, а через вторые и третьи руки. Однако при этом он с годами не стал мягче. Совсем наоборот. Карие глаза оставались хитрыми, проницательными, и по-прежнему подозрительно смотрели вокруг, выискивая малейшие признаки измены – и иногда находя ее там, где она отсутствовала. При Сталине это практически наверняка означало бы смертный приговор. Однако с тех пор многое переменилось. Сейчас заподозренного в измене человека лишь ломали, лишали власти и ссылали на какую-нибудь заштатную должность в глухую провинцию, где он умирал со скуки.

– Добрый день, товарищи, – поздоровался генеральный секретарь с собравшимися настолько любезно, насколько только позволял его ворчливый голос.

По крайней мере, ушло в прошлое откровенное подхалимство, когда коммунистические царедворцы расталкивали друг друга, чтобы добиться благосклонности марксистского императора. На пустые славословия уходила половина времени, а Юрию Владимировичу сейчас было необходимо обсудить очень важный вопрос.

Брежнев уже был вкратце введен в суть вопроса; отпив послеобеденный чай, генеральный секретарь повернулся к председателю КГБ:

– Юрий Владимирович, вы хотели о чем-то нам доложить?

– Благодарю вас, Леонид Ильич. Товарищи, – начал Андропов, – произошло одно событие, которое требует нашего самого пристального внимания.

Он сделал знак полковнику Рождественскому, и тот быстро обошел вокруг стола, раздавая копии «Варшавского письма».

– Перед вами письмо, которое на прошлой неделе направил в Варшаву папа римский. – Перед каждым участником заседания лежала фотокопия оригинала – некоторые члены Политбюро владели польским – и точный перевод на русский язык, со ссылками и примечаниями. – На мой взгляд, оно представляет для нас потенциальную политическую угрозу.

– Я уже ознакомился с этим письмом, – сказал Александров, сидевший в конце стола на местах, отведенных для кандидатов в члены Политбюро.

Из уважения к старшинству смертельно больного Михаила Суслова, его место слева от Брежнева (и рядом с Андроповым) оставалось незанятым, хотя на столе перед ним лежали те же самые документы, что и перед остальными участниками заседания, – на тот случай, если Суслов все-таки успел ознакомился с ними на смертном одре и сейчас примчится сюда, последний раз перед тем, как отправиться в нишу в Кремлевской стене.

– Это возмутительно! – тотчас же воскликнул маршал Устинов. Министру обороны тоже было далеко за семьдесят. – Кем себя возомнил этот священник?

– Ну, по национальности папа римский поляк, – напомнил коллегам Андропов, – и он считает своим долгом обеспечить своим бывшим соотечественникам определенную политическую поддержку.

– От чего папа собирается защищать поляков? – спросил министр внутренних дел. – Угроза Польше исходит от ее собственных контрреволюционеров.

– А польскому правительству недостает решимости расправиться с ними. Я еще в прошлом году предупреждал вас, что нам необходимо вмешаться и положить конец волнениям, – напомнил собравшимся первый секретарь московского горкома партии.

– А если поляки выступят против? – спросил со своего места в конце стола министр сельского хозяйства.

– В этом можно не сомневаться, – высказал свою мысль вслух министр иностранных дел. – По крайней мере, политического противостояния не избежать.

– Дмитрий Федорович, а вы что скажете? – адресовал свой вопрос маршалу Устинову Александров.

Министр обороны был в военной форме, украшенной целым квадратным метром орденских ленточек, над которыми сияли две золотые звездочки Героя Советского Союза. Обе их Устинов получил не на полях сражений, а за политическое мужество. Тем не менее, среди собравшихся он был одним из самых умных; отличился Дмитрий Федорович еще на посту народного комиссара вооружений в годы Великой Отечественной войны, и затем, на поприще продвижения Советского Союза в космическую эпоху. Его суждения не отличались оригинальностью, однако к ним относились с уважением за их мудрую взвешенность.

– Вопрос, товарищи, заключается в том, окажут ли поляки вооруженное сопротивление. Военной опасности это представлять не будет, однако с политической точки зрения подобное развитие событий станет настоящей катастрофой, как у нас в стране, так и за ее пределами. Разумеется, поляки не смогут остановить Советскую Армию в открытом сражении, однако даже попытка сделать это будет иметь самые серьезные политические последствия. Вот почему я в прошлом году поддержал решение оказать на Варшаву политическое давление – что, как вы помните, мы успешно осуществили.

К семидесяти четырем годам Дмитрий Федорович выучился осмотрительности – по крайней мере, в вопросах международной политики. В словах маршала сквозило невысказанное беспокойство по поводу того эффекта, которое подобное сопротивление возымеет на Соединенные Штаты Америки, имеющие обыкновение совать свой нос куда не следует.

– Ну, как докладывают наши аналитики, это может привести к дальнейшему обострению политической ситуации в Польше, – сообщил коллегам Андропов, и в зале воцарилась леденящая тишина.

– Насколько все это серьезно, Юрий Владимирович? И насколько серьезно это может стать дальше? – это, нахмурив косматые брови, заговорил Брежнев, впервые с начала заседания.

– По вине контрреволюционных элементов, проникших во все слои общества, положение в Польше остается крайне нестабильным. В частности, особое беспокойство вызывает деятельность независимых профсоюзов. У нас есть свои источники в этой шайке, именуемой «Солидарностью», и они сообщают, что котел продолжает бурлить. Проблема заключается в том, что если папа римский осуществит свою угрозу и прибудет в Польшу, польский народ обретет вождя, вокруг которого сплотится, и если к беспорядкам примкнет достаточное количество народа, не исключена возможность попытки смены правительства, – изящно сформулировал свою мысль председатель КГБ.

– Этого ни в коем случае нельзя допустить, – тихим голосом заметил Леонид Ильич. За этим столом человек повышал голос, давая выход собственным эмоциям. Гораздо опаснее был голос тихий. – Если падет Польша, за ней следом падет Восточная Германия…

А там уже развалится вся организация Варшавского договора, что оставит Советский Союз без буферной зоны, отделяющей его от стран НАТО. НАТО сильна и становится еще сильнее по мере того, как претворяются в жизнь новые американские оборонные программы. Члены Политбюро уже ознакомились с весьма тревожной информацией на этот счет. В армейские части, готовые к отправке в Западную Германию, поступили первые партии новых танков. То же самое можно сказать про новые самолеты. Однако наибольшее беспокойство вызывает резко повысившийся уровень боевой подготовки американских солдат. Складывается такое ощущение, что Соединенные Штаты всерьез готовятся к решающему броску на восток.

Падение Польши и Германии будет означать, что путь вглубь советской территории сократится больше чем на тысячу километров, а среди сидящих за этим столом не было человека, который не помнил бы слишком хорошо предыдущего вторжения Германии в Советский Союз. Несмотря на все заверения руководства Североатлантического альянса о том, что НАТО является исключительно оборонительной организацией, чья единственная задача состоит в том, чтобы не допустить Красную Армию на Елисейские поля, Москва видела в НАТО и во всех остальных американских союзниках огромную удавку, предназначенную для удушения Советского Союза. Члены Политбюро уже не раз подробно обсуждали эту проблему. Им действительно хватало своих текущих проблем без политической нестабильности в мире. Высшие руководители партии – за исключением таких истовых коммунистов, как Суслов и его идеологический преемник Александров – больше всего опасались того, что советский народ отвернется от Истинной веры, которая являлась источником власти, обеспечивающей их личное благосостояние. Они пришли к власти на волне общенационального крестьянского восстания, свергнувшего династию Романовых, – по крайней мере, в этом они пытались себя убедить, несмотря на исторические реалии, – и у них не было никаких иллюзий относительно того, куда сметет подобное восстание их самих.

Брежнев неуютно заерзал в кресле.

– Итак, этот польский священник представляет для нас большую угрозу.

– Да, товарищи, это действительно так, – подтвердил Андропов. – Письмо Войтылы наносит ощутимый удар политической стабильности в Польше и, тем самым, по всей организации Варшавского договора. Во всей Европе, в том числе и в наших братских социалистических странах, католическая церковь по-прежнему остается влиятельной политической силой. Если Кароль Войтыла отречется от папского престола и вернется на родину, само по себе это уже явится могучим политическим заявлением.

Иосиф Виссарионович Сталин однажды поинтересовался, сколько армейских дивизий имеется в распоряжении папы римского. Разумеется, ответ – ни одной, однако нельзя недооценивать мощь Ватикана. Конечно, можно попробовать через дипломатические пути отговорить Войтылу от своего намерения…

– Это станет лишь пустой тратой времени, – тотчас же вставил министр иностранных дел. – Время от времени у нас бывают контакты с самим Ватиканом; нас вежливо выслушивают, с нами разговаривают рассудительно, после чего поступают так, как и собирались поступить. Нет, мы никак не сможем повлиять на Ватикан, даже прямыми угрозами в адрес церкви. Все наши угрозы будут восприняты лишь как вызов.

Тем самым все карты были раскрыты и выложены на стол. Андропов с признательностью посмотрел на министра иностранных дел, который в вопросе преемника на посту генерального секретаря также принадлежал к его лагерю. У Юрия Владимировича мелькнула мысль, задумывается ли Брежнев о том, что будет после его смерти, и вообще, волнует ли его это. Разумеется, Леонид Ильич позаботился о будущем своих детей – однако этот вопрос решался достаточно просто. Всем им обеспечены тепленькие местечки в партийной номенклатуре, а новых свадьб больше не будет, так что брать столовое серебро и сервизы из Зимнего дворца не придется.

– Юрий Владимирович, не может ли КГБ отвести от нас эту угрозу? – спросил Брежнев.

«Как легко он поддается внушению,» – с признательностью подумал Андропов.

– Отвести угрозу можно, устранив человека, от которого она исходит, – ровным, спокойным голосом произнес председатель Комитета государственной безопасности.

– Физически уничтожить? – спросил Устинов.

– Да, Дмитрий.

– Каковы возможные осложнения? – тотчас же спросил министр иностранных дел.

Дипломатов всегда в первую очередь интересуют такие вопросы.

– Полностью устранить их мы не сможем, однако в наших силах держать их под контролем. Мои люди выдвинули общий план операции, заключающийся в том, что папу римского застрелят во время одного из появлений на людях. Я захватил с собой своего помощника полковника Рождественского, чтобы он вкратце ввел вас в курс дела. Вы позволите, товарищи? – Присутствующие дружно закивали. – Андропов обернулся. – Алексей Николаевич, прошу.

– Товарищи! – Поднявшись с места, полковник Рождественский направился к трибуне, пытаясь совладать с трясущимися коленями. – Эта операция не имеет кодового названия и не будет его иметь по соображениям безопасности. Каждую среду папа римский появляется на людях. Обычно он проезжает по площади Святого Петра в открытой машине, не оборудованной никакими средствами защиты, на расстоянии трех – четырех метров от «великого множества народов».

Алексей Николаевич тщательно подобрал слова. Все сидящие за этим столом разбирались в библейской терминологии. Даже в Советском Союзе каждый человек с детства постигал основы христианской религии – в достаточной степени хотя бы для того, чтобы ее презирать.

– Далее вопрос стоит в том, как провести человека, вооруженного пистолетом, в первый ряд толпы, чтобы он смог сделать выстрел с достаточно близкого расстояния – ибо только в этом случае вероятность успеха может быть достаточно высокой.

– Только «достаточно высокой»? – резко спросил министр внутренних дел. – Разве нельзя обеспечить абсолютный успех?

Рождественскому пришлось приложить все силы для того, чтобы не сникнуть.

– Товарищ министр, нам редко приходится иметь дело с абсолютными категориями. Даже опытный стрелок из пистолета не может гарантировать стопроцентное попадание в движущуюся цель, а тактическая обстановка не позволит исполнителю тщательно прицелиться. Ему придется быстро выхватывать пистолет из потайного места и стрелять. Он успеет сделать два, максимум, три выстрела, прежде чем толпа набросится на него. В этот момент второй человек убьет непосредственного исполнителя выстрелом в спину из оружия с глушителем – после чего сам покинет место. В руки итальянской полиции не попадет никто из тех, кто смог бы что-то рассказать. Для данной операции мы воспользуемся помощью наших болгарских товарищей, которые найдут непосредственного исполнителя, доставят его на место, а затем уничтожат.

– А как наш болгарский товарищ обеспечит свой собственный отход в данной обстановке? – спросил Брежнев.

Андропов понял, что Леонид Ильич, хорошо разбирающийся в огнестрельном оружии, не стал останавливаться на чисто технических вопросах.

– Следует ожидать, что толпа сосредоточится вокруг исполнителя и не обратит внимания на последующие выстрелы. Они будут практически бесшумными и обязательно потонут в гуле толпы. Наш человек просто отойдет назад, а затем спокойно покинет место.

– У этого человека есть фамилия? – спросил Александров.

– Да, товарищ секретарь, и если вы хотите, я могу вам ее сообщить, однако по соображениям безопасности…

– Совершенно верно, полковник, – остановил Рождественского маршал Устинов. – На самом деле нас ведь не интересует фамилия этого человека, не так ли, товарищи?

Сидящие за столом дружно закивали. Для них секретность была такой же естественной, как и справление малой нужды.

– А почему не привлечь снайпера? – спросил министр внутренних дел.

– Это увеличит риск. Здания, окружающие площадь, патрулируются службой безопасности Ватикана, швейцарскими наемниками и…

– А эти швейцарцы хорошо знают свое дело? – спросил кто-то.

– Насколько хорошо надо знать свое дело, чтобы, увидев человека со снайперской винтовкой, поднять тревогу? – рассудительно спросил Рождественский. – Товарищи, разрабатывая подобную операцию, необходимо учитывать все переменные факторы. Излишнее усложнение может стать очень опасным врагом. В соответствии с нашим планом достаточно будет лишь внедрить двоих людей в многотысячную толпу. Далее встает вопрос о том, чтобы сделать выстрел. Спрятать пистолет в свободной одежде не составит никакого труда. Тех, кто проходит на площадь, не обыскивают и не пропускают через металлодетекторы. Нет, товарищи, предложенный план является лучшим из всего того, что мы рассмотрели, – если только, конечно, не направить в папскую резиденцию взвод спецназа. В этом случае, несомненно, успех будет полностью гарантирован, однако такая операция однозначно укажет на нас. А в том, что предлагаем мы, – если наш план будет принят – будут задействованы всего два человека, из которых останется в живых только один, причем ему практически наверняка удастся беспрепятственно уйти.

– Насколько надежны участники? – спросил председатель Комитета партийного контроля.

– Болгарский офицер, о котором идет речь, лично устранил восемь человек, и у него хорошие связи с турецким преступным миром, где он и завербует непосредственного исполнителя.

– Турка? – спросил министр внутренних дел.

– Да, мусульманина, – подтвердил Андропов. – Если вину за это покушение удастся свалить на последователя пророка Мохаммеда из Турции, нам же лучше. Вы согласны?

– По крайней мере, хуже нам так определенно не будет, – подтвердил министр иностранных дел. – Больше того, возможно, после этого преступления ислам предстанет перед Западным миром с варварским лицом. Америка усилит поддержку Израиля, что выведет из себя мусульманские страны, у которых она покупает нефть. По-моему, решение получается очень изящным. Мне это по душе, Юрий.

– Итак, сложность операции полностью ограничивается ее последствиями, – подвел итог Устинов, – но никак не собственно исполнением.

– Совершенно верно, Дмитрий, – подтвердил Андропов.

– Какова вероятность того, что эта операция укажет на нас? – спросил первый секретарь ЦК компартии Украины.