Текст книги "Рыцари креста"

Автор книги: Том Харпер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

6

К поискам Сары я смог приступить только на следующий день. Дорога к провансальскому лагерю шла через норманнский стан, и я рискнул вторично посетить палатку Дрого, хотя на сей раз мне пришлось отправиться туда в одиночку: Си-гурд со своими людьми был занят на строительстве башни. Мне необходимо было разузнать побольше о компаньонах убитого рыцаря. Тощий старик сидел на прежнем месте. Грязь под его скрещенными ногами стала плотной и гладкой. Похоже, он вообще не двигался со вчерашнего утра, однако, завидев меня, махнул рукой в знак приветствия.

– Куино здесь? – спросил я. Старик покачал головой.

Я попытался воскресить в памяти другие имена.

– А Рено?

Его тоже не было.

Наверное, я говорил чересчур громко, потому что у меня за спиной неожиданно раздался голос:

– Кто спрашивает Рено?

– Деметрий Аскиат, действующий от имени господина Боэмунда.

Человека, стоявшего у входа в палатку, я смутно помнил: он приходил вместе с Куино в пещеру, чтобы забрать тело Дрого. Тогда, лежа на земле в полуобморочном состоянии, я плохо разглядел его, да и сейчас его внешность показалась мне достаточно заурядной. Ноги и руки у него были тонкие, словно вороньи лапки, но худоба эта, видимо, была свойственна ему от природы, а не являлась следствием истощения. Если что-то и свидетельствовало о его телесном здравии, так это черные как смоль волосы.

– Ты – тот человек, который украл тело Дрого! – обвиняющим тоном заявил незнакомец.

– Я – тот человек, который занимается поисками его убийцы, – возразил я. – А ты кто такой?

– Одард. Я был другом Дрого.

Кажется, мой приход был не напрасен. Я решил говорить с ним прямо.

– Ты кого-нибудь подозреваешь в его убийстве?

Он слегка отпрянул и испуганно оглянулся через плечо. Движения его были такими же порывистыми и резкими, как у Куино, однако у того они выражали скрытую силу, а у Одарда являли тревогу и боязнь.

– Дрого был сильным рыцарем, и к тому же благочестивым. Только сильный враг смог бы одолеть его.

– В тот день Дрого не надел кольчугу и не взял с собою меч. У него были враги?

Одард переплел пальцы и сложил руки на животе.

– Дрого все любили. Наверняка это сделали турки.

– А вот я считаю, что он знал своего убийцу. Возможно, это был его соперник, завистник или даже друг.

Одард отчаянно замотал головой.

– Нет-нет! Такого просто не может быть! Мне показалось, что он вот-вот заплачет.

– Ты знаешь, кто его убил? – напирал я.

– Нет! В тот день мы с Куино занимались строительством башни и только вечером, вернувшись в лагерь, услышали о том, что отряд греков забрал его тело. Я не верил до тех пор, пока господин Боэмунд не подтвердил, что эти слухи верны. А наутро я увидел труп Дрого в пещере.

Я присел на корточки и начертал на земле «S» – варварскую «сигму».

– Что ты можешь сказать об этом знаке? Ничего.

– А о кресте на спине у Дрого? Не ты ли его вырезал?

– Нет! – Одард обхватил плечи руками и принялся покачиваться взад-вперед. – Это не я!

– Но ты должен был видеть его. Нельзя не заметить подобные вещи, живя в одной палатке.

– Да, я его видел.

– Зачем он себя так изуродовал?

– Дрого был очень набожным человеком и хотел полностью посвятить себя Богу, который, как сказано в Писании, «умиротворяет чрез Него, Кровию креста Его, и земное и небесное».

– Тогда, наверное, он уже обрел умиротворение. Скажи, к вам приходила женщина по имени Сара?

Мой вопрос поверг Одарда в панику. Он отшатнулся назад, словно получил тяжелый удар в челюсть, и едва не упал наземь, столкнувшись с выскочившей из палатки фигурой. Это был Симеон, который выглядел таким же жалким, как и его хозяин. Мое появление его нисколько не обрадовало.

– Вернись в палатку! – взвизгнул Одард. – Что за неуклюжий мальчишка! А ты, господин грек, больше меня не дергай! Я не знаю, кто убил моего друга, и не знаю, почему Господь призвал к Себе столь преданного слугу. Уходи отсюда!

– Прежде мне хотелось бы переговорить с твоим компаньоном Рено.

– Рено здесь нет! – воскликнул Одард, гневно топнув ногой. – Он отсутствует уже две ночи.

– Две ночи? – Меня вновь переполнили подозрения. – То есть со времени смерти Дрого?

– Должно быть, он бродит где-нибудь, обезумев от горя. Или отправился в обитель Святого Симеона за съестным. Или вернулся к своим сородичам в провансальский лагерь. На твоем месте я искал бы его там.

Граф Раймунд был одним из немногих участников совета, выступавших в защиту действий Татикия и императора, однако его провансальская армия явно не разделяла этот энтузиазм. Я бродил меж бесконечными рядами палаток, пытаясь найти хотя бы одного благожелательного собеседника. Одни провансальцы делали вид, что не понимают моих попыток говорить на их языке, поскольку даже самим франкам их диалект казался чужеземным (хотя я видел по их глазам, что они меня понимают). Другие направляли меня в ложном направлении или отсылали к слепым и глухим. Третьи просто-напросто отворачивались, стоило мне заговорить о Саре или о Рено.

Все эти бесплодные блуждания вконец испортили мне настроение. В довершение ко всему полил сильный дождь, и я проклял себя за то, что отправился в путь без провожатого и без плаща. Мне хотелось верить, что рано или поздно мои поиски увенчаются успехом, но, пробродив еще несколько часов и вымазав ноги в грязи, я так ничего и не добился.

В конце концов мне вроде бы повезло. Мой последний собеседник направил меня в дальний угол провансальского лагеря, к самой реке, поклявшись, что женщина по имени Сара живет именно там. Разумеется, он хотел просто поиздеваться надо мной. Судя по вони, палатки эти использовались провансальцами в качестве отхожего места. Размокший от непрестанных дождей берег реки был усеян следами людей и животных, приходивших сюда справить нужду или испить водицы. Я так увяз в этой вонючей жиже, что едва не потерял сапог. Единственное, что меня радовало, так это неожиданное одиночество. Остановившись, я несколько минут наблюдал за дорогой, шедшей по противоположному берегу. Люди и животные находились всего в двухстах шагах от меня, однако зеленоватые воды Оронта разделяли нас подобно безбрежному океану.

Я повернулся, собираясь идти назад, и остановился как вкопанный, увидев рассредоточившихся в линию воинов. Вооруженные мечами хмурые рыцари, шаги которых приглушала мягкая глина, смогли подойти ко мне на расстояние брошенного камня. Мне оставалось либо броситься в быструю реку, либо встретить противника лицом к лицу. Я опустил руку к поясу и нащупал рукоять данного мне Сигурдом ножа, прекрасно понимая, что любое сопротивление бесполезно.

– Деметрий Аскиат? – обратился ко мне предводитель рыцарей.

– Да, – ответил я, пытаясь заглянуть в его поблескивавшие из-под шлема глаза.

– Мой господин, граф Сен-Жиль, желает встретиться с тобою.

Граф Раймунд, как и подобало богатому человеку, зимовал отнюдь не в драной палатке. Зимней квартирой ему служило стоявшее посреди лагеря провансальцев здание заброшенной фермы, в котором накануне и проходило заседание военного совета. Каменные стены этого здания были обшиты деревом, а крыша покрыта прекрасно сохранившейся черепицей. Над трубой поднимались густые клубы едкого дыма.

Мы пересекли пространство, отделявшее амбар от дома, прокладывая себе путь между конюхами, посыльными, лошадьми и воинами. Стоявшие у двери стражи с длинными копьями никак не отреагировали на мое появление. Я не без удовольствия переступил через порог дома, радуясь тому, что спрятался от дождя, и, очутившись в просторной, плохо освещенной комнате, присел на скамью. Столы и лавки стояли по стенам, земляной пол был покрыт тростником. В углу потрескивал огонь, но в комнате было столько слуг и просителей, что они могли бы согреть ее собственным дыханием.

Через несколько минут из-за тяжелой дубовой двери появился писец. Все в комнате замерли в напряженном ожидании, пока его взгляд скользил по лицам собравшихся. Мне стало любопытно, как он их различает: на мой взгляд, все эти грязные, черноволосые, бородатые люди были похожи друг на друга как две капли воды. Но тут писец остановил взгляд на мне и ткнул в мою сторону рукой.

– Ты. Идем.

Вторая комната была примерно таких же размеров, как и первая, но казалась куда более просторной благодаря тому, что в ней было почти пусто. На деревянном ложе в углу восседал одетый в красную ризу епископ Адемар, а за столом сидел граф Раймунд, уставившийся своим единственным глазом на папского легата. Не предложив мне сесть, он буркнул:

– Мои люди нашли тебя.

– Да, мой господин.

– Ха! Если бы они с таким же усердием сражались с турками! Прошлой ночью один из вражеских лазутчиков проник в лагерь и увел с собой семь лошадей. Если так пойдет и дальше, в Иерусалим мы отправимся пешком.

– Их отпугнет охрана новой башни, – высказал предположение епископ.

В его присутствии я чувствовал себя неуютно, не зная, чего можно ожидать от прелата латинской церкви, но он вел себя на удивление сдержанно и учтиво.

– Увы, это не так. Турки чувствуют нашу слабость. – Раймунд встал из-за стола и подошел к небольшому оконцу, из которого открывался вид на поднимающиеся к облакам крутые склоны горы Сильпий. – Можно не сомневаться, что воры завтра пожалуют сюда в одеждах торговцев и продадут нам наших же лошадок, а заодно и разведают обстановку. Хочешь вина?

Я не сразу понял, что он предлагает вино мне, и потому пробормотал в ответ что-то невразумительное. Граф недовольно скривился, смутив меня еще сильнее. Только после того, как слуга принес две наполненные вином чаши, я начал успокаиваться. Вино оказалось теплым, и я осушил чашу одним глотком, как верблюд. С той поры, когда я мог позволить себе подобную роскошь, прошло немало месяцев.

– Садись! – приказал Раймунд.

Не заметив рядом ни одной скамьи, я опустился на лежащее возле двери шаткое кожаное седло.

– Ты работаешь на Боэмунда. Он хочет, чтобы ты выяснил, кто убил норманна Дрого.

Я не знал, вопрос это или обвинение, и счел за лучшее промолчать.

– Знаешь, зачем ты ему понадобился? – Граф провел пальцем по щеке. В отличие от большинства франков он продолжал бриться и во время осады, хотя время от времени оставлял на подбородке серебристую, отливающую металлическим блеском щетину. – Ты догадываешься, каковы его цели?

Он смотрел на меня с явной неприязнью.

– Я… Он опасается, что нераскрытое преступление приведет к новым распрям между союзниками, – пробормотал я, обхватив руками чашу.

– Ну конечно! Забота Боэмунда о единстве армии общеизвестна! Вспомни хотя бы его вчерашнее выступление на совете!

– Я…

– Он хочет, чтобы наши армии объединились под началом одного командующего. Как ты думаешь, кого он имеет в виду?

Я попытался найти достойный ответ. Видя мое замешательство, граф презрительно усмехнулся и продолжил:

– Самого могущественного? – Он ударил себя кулаком в грудь. – Праведника, подобного нашему епископу? Нет! Этот норманнский выскочка, которого собственный отец лишил наследства, хочет подчинить армии величайших правителей христианского мира своим амбициям. И с какой целью?

– Чтобы успешнее вести войну с турками? – робко произнес я, раздавленный таким натиском.

Граф Раймунд приподнялся в кресле и перегнулся через стол.

– Если ты веришь этому, господин грек, тогда убийца Дрого может спать спокойно. Боэмунд – такой же пират и разбойник, как и все его сомнительные предки! Он уже пытался захватить твою страну, но, потерпев неудачу, пошел против собственного брата. – Граф указал рукой на окно. – Посмотри туда! Неприступный город, плодородная долина, порт в устье реки, контроль над всеми идущими на восток дорогами. Ни один здравомыслящий человек не отказался бы от такого королевства!

– И ты тоже? – вырвалось у меня.

Это была непроизвольная реакция, и я сразу пожалел о своих словах, но, как ни странно, они заставили графа Раймунда почувствовать ко мне некоторое уважение. Вновь усевшись в кресло, он приказал слуге еще раз наполнить вином мою чашу. Когда он заговорил, его речь стала более сдержанной.

– Я – правитель тринадцати графств, герцог Нарбонский и маркиз Прованский. В своей стране я кесарь. Все, чего я хочу, это воздать должное Господу Богу. Разумеется, я с удовольствием оставил бы Антиохию для себя, но я поклялся вашему императору в том, что верну все принадлежавшие ему прежде земли. А разве может нарушить слово тот, кто несет на себе крест Господен?

– Боэмунд дал императору такую же клятву, – внезапно заговорил епископ, до тех пор молча наблюдавший за нами.

Раймунд фыркнул.

– Неужели ты ему веришь? Для Боэмунд а клятвы – всего лишь средство для осуществления его амбиций.

– За ним приглядывает Татикий, – сказал я. Этой репликой я вновь уронил себя в глазах Раймунда.

– И сколько же воинов находится под началом этого евнуха? Тысяча? Пятьсот?

– Три сотни, – признался я.

– Воинство Боэмунда вдесятеро больше! И это не единственные ваши противники. К ним готовы примкнуть уроженцы Фландрии, Нормандии и Лотарингии. Да что греха таить, мои провансальцы тоже не очень-то любят вашего императора!

Я кивнул, вспомнив о бесплодных скитаниях по лагерю провансальцев.

– Сможете ли вы остановить Боэмунда, если он объявит себя властителем города? – язвительно спросил Раймунд.

Адемар вновь вмешался в разговор:

– На ваше счастье, Деметрий, граф Сен-Жиль хранит верность императору.

Его бородатое лицо хранило серьезное выражение, однако даже в иноязычных словах я почувствовал юмористический оттенок, как будто он подтрунивал над Раймундом.

Граф нахмурился:

– Я храню верность императору, Папе Урбану и Богу, но мне ли отчитываться перед греческим наемником? Я позвал тебя, чтобы поговорить о Дрого. Ты уже выяснил – или, возможно, тебе милостиво сообщил об этом Боэмунд, – что одним из товарищей убитого был провансалец Рено Альбигоец?

– Да.

– Вероятно, тебе известно и то, что после убийства Дрого этого человека никто не видел?

Мне это было известно, но откуда, интересно знать, это стало известно графу?

– И какой же ты сделал из этого вывод, – ты, которого Боэмунд нанял благодаря твоей необыкновенной проницательности?

Я немного помолчал, чувствуя на себе тяжелый взгляд Раймунда. Даже в глазах Адемара вспыхнул огонек заинтересованности. Наконец я ответил:

– Рено кажется весьма вероятным подозреваемым.

– Если бы только удалось его найти, мы подвергли бы его пытке огнем. Ты знаешь, что прежде он служил мне?

– Я полагал, что он состоял на службе у Боэмунда.

– Лишь с недавнего времени. Рено потерял коня при Альбаре и какое-то время воевал в пешем строю. Со временем я нашел бы ему нового коня, но Боэмунд сделал это прежде меня. Тогда-то Рено и перешел в его войско. – Сен-Жиль одним глотком опорожнил свою чашу. – Знал бы ты, сколько он сманил от меня людей за зиму!

Я обдумал эту новость.

– Если бы убийцей оказался Рено, какую выгоду мог бы извлечь из этого Боэмунд?

– Ты что, совсем дурак? У меня всего один глаз, Аскиат, но, похоже, я вижу им куда лучше, чем ты! Если окажется, что норманна убил провансалец, пусть он и перешел в лагерь норманнов, Боэмунд не замедлит использовать это обстоятельство против меня. Нет, моя армия, конечно же, не взбунтуется, и священники не отлучат меня от церкви, но на совете мой голос больше не будет звучать столь же весомо, как прежде. Боэмунд заинтересован в ослаблении моих позиций – именно в этом и состоит его цель. – Раймунд ткнул в мою сторону пальцем, унизанным перстнями. – Ты же, грек, всего лишь пешка в его игре.

Я взглянул на Адемара, однако тот опустил голову и погрузился в молитву.

7

В тот вечер Татикий был в дурном настроении и целый час диктовал мне очередное послание императору. Я записывал его слова, моля Бога о том, чтобы содержание письма не стало известно франкам. В свою палатку, где меня ждала более чем скромная трапеза, я, холодный и голодный, смог вернуться только ночью. Кроме Анны и Сигурда возле свечки сидело несколько варягов. Верх палатки тонул во мраке.

– Добро пожаловать в мое полевое жилище, – грустно произнес командир варягов. – Ну как, нашел убийцу норманна?

Я опустился наземь и взял поданную мне Анной деревянную миску. Похлебка давно остыла, и по ее поверхности плавало несколько невесть откуда взявшихся островков жира.

– Один из его соседей по палатке отсутствует вот уже два дня. Даже тебе, Сигурд, это должно показаться подозрительным.

Сигурд замахнулся на меня своим кривым ножом, однако не успел он достойно ответить на мою колкость, как заговорила Анна:

– Если один норманн убил другого, то у тебя нет причин продолжать расследование. Боэмунд должен удовлетвориться таким результатом. Кстати, он тебе заплатил?

Увы, после разговора с графом Раймундом я уже и не знал, какой результат может удовлетворить Боэмунда.

– Этот воин был не норманном, а провансальцем, совсем недавно перешедшим на службу к Боэмунду.

– Ха! – выдохнул Сигурд, слизывая с блеснувшего ножа крошки хлеба.

Я поискал глазами хлеб, который он резал, но так ничего и не увидел.

– Нисколько не сомневаюсь, – продолжал Сигурд, – что Боэмунд с его хитрым норманнским умом обратит это себе на пользу. Он нанимал тебя вовсе не для того, чтобы доказать, что норманны – необузданные дикари, готовые поубивать друг друга. Это понятно. Он хочет, чтобы ты, Деметрий, нашел ответ, и, по-моему, он уже знает, к какому выводу ты придешь.

– Ну и что? – вновь вмешалась в разговор Анна. Несмотря на то что в палатке присутствовали посторонние мужчины, она сняла паллу с головы и ходила перед ними простоволосой. Ее черные волосы мерцали в свете свечи, а лицо застыло от гнева. – Какая разница, кто убил того человека: норманн, провансалец, турок или даже нубиец? Нетерпение и амбиции Боэмунда, Раймунда и прочих правителей каждый день уносят куда больше жизней!

– Это война, а на войне люди гибнут, – возразил Сигурд.

– Разумеется. Но это не должно происходить из-за того, что сначала мы обжирались, а теперь вынуждены страдать от голода. Скажи мне, где находились все эти военачальники пять месяцев назад, когда нашей главной опасностью было обжорство? Когда окрестные сады были срублены на дрова?

Анна обвела нас взглядом, однако мы и не думали с нею спорить. Мы не стали бы защищать франков, темболее что слова ее отражали истинное положение дел. В начале осады Антиохии здесь было изобилие фруктов: деревья ломились от яблок и груш, виноградные гроздья источали сладкий сок, деревенские погреба и амбары не вмещали только что собранный урожай. Однако не прошло и двух месяцев, как цветущая земля превратилась в выжженную пустыню. Весь скот, который прежде пасся на здешних полях, был забит, а запасенное на зиму сено пошло на корм нашим лошадям. В разоренных амбарах не осталось ни единого зернышка, виноградная лоза сгорела в лагерных кострах. Мы бездумно уничтожили эту землю, не заботясь о будущем, и пустая похлебка в моей миске стала платой за наше преступление.

– Дело тут даже не в стратегии, – продолжала Анна. – Планов взятия Антиохии не существовало ни тогда, ни теперь.

– Довольно! – воскликнул я, вскинув руки в шутливом жесте. – Татикий в течение целого часа плакался мне о том же.

– Видимо, они надеялись на Божью помощь, – вставил Сигурд. – Складывается впечатление, что они заранее знают Его святую волю.

Мне вспомнилось нагое тело Дрого и огромный крест, что был вырезан на его спине. Сколько подобных крестов несли на своих спинах рыцари и паломники!

– И все-таки мы не можем отказать им в благочестии, – заметил я.

Сигурд с такой силой хватил ножом по камню, что высек целый сноп искр.

– Когда норманнский бастард отправился завоевывать Англию, он взял с собой подаренное Римским Папой знамя с изображением креста и мощи двух святых. Если бы ты видел, что сделали норманны с моей страной во имя своей церкви, ты бы перестал называть их благочестивыми!

– А самый набожный из них – этот маленький отшельник, Петр Пустынник, – добавила Анна. – Человек, который ведет на верную гибель десять тысяч паломников, пообещав им, что они будут неуязвимы для вражеских стрел и мечей. Вот как эти люди понимают благочестие. Они забывают о том, что разум и воля – такие же божественные дары, как и вера. Господь стучится в дверь, но отворять ее мы должны собственными руками.

Порой мне казалось, что постоянное созерцание людских страданий отвлекает Анну от духовной жизни, однако она неизменно выходила победителем в подобных спорах.

Заметив, что по моему лицу пробежала тень, Сигурд сказал:

– Лучше вообще не вспоминать об этом маленьком священнике, из-за которого Фома стал сиротой.

Это была хорошая мысль, но она немного запоздала и не смогла отвлечь меня от мрачных воспоминаний. Фома был мой зять, юный франк. Его родители имели несчастье последовать за Петром Пустынником. Турки вырезали почти всех паломников, Фома же после целого ряда злоключений оказался в моем доме. Благодарность за мое гостеприимство и, не в последнюю очередь, любовь к моей старшей дочери Елене (о чем я тогда и не подозревал) заставили его предать своих соотечественников, после чего я не мог отказать ему ни в руке Елены, ни в обеспечении места в отряде дворцовых гвардейцев. Венчание Фомы и Елены состоялось в маленькой церквушке за три дня до того, как я переправился на азийский берег. Мне очень не хотелось выдавать ее замуж, пусть ее жених и спас мне жизнь; еще меньше мне хотелось расставаться с ними всего через несколько дней после свадьбы. Впрочем, я понимал, что Фоме лучше находиться подальше от франков и от ужасов бесконечного марша и изнурительной осады. С началом похода Божьего воинства молодых вдов становилось все больше и больше. Мне не хотелось, чтобы Елена пополнила их число. Сигурд внимательно наблюдал за мной.

– Писем-то от него давно не было? – спросил он. – Может, ты уже стал дедушкой?

Я пожал плечами, хотя сердце мое при этих словах екнуло.

– Письма не приходили из Константинополя несколько недель. Перевалы занесены снегом, а море в эту пору, скорее всего, неспокойно.

Анна озабоченно нахмурилась.

– И в самом деле… Ребенок может родиться со дня на день. Мне следовало бы находиться там, а не здесь.

– Елена в полной безопасности, – произнес Сигурд с нарочитой бесшабашностью. – Тебе не о чем волноваться, Деметрий. Можно подумать, ей во время родов никто не поможет. Там и сестра, и тетка, и целый легион других женщин.

Анна кивнула, хотя, на мой взгляд, не слишком убежденно. Я видел, что она беспокоится о ребенке моей дочери не меньше меня. Любой мужчина, соприкасаясь с тайной рождения, испытывает напряжение, которое невозможно рассеять. Я не мог забыть, как Мария, моя покойная жена, лежала совершенно белая в луже собственной крови, пытаясь родить мне третьего ребенка. В последнее время я часто видел ее во сне.

Анна погладила меня по щеке. Лицо ее излучало уверенность.

– Пока рядом с Еленой Фома, с ней ничего не случится.

– Главное, чтобы он не брал в руки топор. Неровен час, отрубит себе голову! – пошутил на свой лад Сигурд, чтобы поднять нам настроение.

Посмотрев на догорающую свечу, Анна поднялась со скамейки.

– Я должна вернуться к себе в палатку. Не сомневаюсь, что голодные и больные явятся за помощью еще до рассвета.

Наши глаза встретились: в моем взгляде читалась мольба, ее взгляд выражал сожаление. В какое-нибудь другое время мы, наверное, уже были бы женаты, но я не хотел умалять торжественности бракосочетания Елены еще одной подобной церемонией. Потом мы с Анной отправились в поход, так что мысль о женитьбе пришлось оставить до лучших времен. И теперь мы жили скорее как брат и сестра, чем как муж и жена. Впрочем, случались и исключения.

– Я увижусь с тобой завтра.

На следующий день я вновь отправился на поиски пропавшего Рено, через день еще раз навестил норманнский лагерь, но все напрасно. На третий день мне удалось кое-что разузнать, правда, вовсе не у его друзей. Я заметил возле его палатки какого-то исмаилита и поначалу опешил, поскольку тот не походил ни на вражеского лазутчика, ни на окруженного охраной торговца. Надетый на голову тюрбан сообщал всем и каждому о его вере, однако это обстоятельство, по всей видимости, ничуть не тревожило исмаилита.

– Деметрий Аскиат? – спросил он, произнеся мое имя на греческий манер.

– Кто ты?

– Я – оружейник Мушид.

– Турок?

– Араб.

Кроме белого тюрбана на нем был скромный коричневый халат, стянутый красным поясом. Гладкое смуглое лицо обрамляла черная как смоль раздвоенная борода. Во всем остальном он походил на грека.

Его ясные карие глаза смотрели на меня без злобы и страха.

– Ты смелый человек, – заметил я. – Редкий сарацин отважится явиться в этот лагерь без оружия.

Исмаилит улыбнулся, сверкнув белыми зубами.

– Оружейник всегда во всеоружии. – Он хлопнул себя по бедру, где под одеждой, судя по звуку, находился клинок. – Я не ищу боя, но при необходимости смогу себя защитить.

Голос исмаилита оставался спокойным, а с уст не сходила улыбка, но что-то в его словах заставило меня задуматься о том, сколько стали может быть спрятано под этим невзрачным халатом.

– Как ты узнал мое имя?

– Мне сказали, что ты приходишь сюда каждый день. Говорят, ты ищешь человека, убившего Дрого из Мельфи.

Он не уточнил, кто именно сказал ему об этом, а я не стал спрашивать. В норманнском лагере у меня хватало благожелателей.

– Что ты знаешь о Дрого?

– Когда у Дрого кончились деньги, он продал меч, чтобы не умереть с голоду. Вскоре дела у него пошли получше, и ему понадобилось новое оружие. Я выковал ему клинок. Вскоре мы подружились. И он, и я потеряли братьев – мой брат умер в прошлом году. Когда мне сказали, что Дрого умер, я… – Он остановился, подыскивая подходящее слово. – Я был опечален.

– Когда ты видел его в последний раз?

– Неделю назад. В день его смерти.

– Где и когда это было?

Ко мне вернулись былые надежды. Боэмунд обещал поспрашивать, не видел ли кто Дрого в день его гибели, однако эти расспросы так ни к чему и не привели. Скорее всего, воины попросту боялись своего командира. Если оружейник не врал, он был одним из тех, кто последним видел Дрого в живых.

– Я встретил его на дороге где-то в девятом часу, то есть в три часа пополудни. Он обрадовался мне и сказал, что накануне зарубил новым мечом трех турок.

– Дрого не говорил тебе, куда идет или с кем собирается встречаться?

– В тот день он работал на строительстве башни. Он очень переживал из-за того, что вы стали осквернять могилы. – Оружейник посмотрел мне в глаза. – Даже во время войны к мертвым надлежит относиться с почтением.

– Дрого не сказал, куда он направляется?

– Я не спрашивал его. Думаю, он возвращался в лагерь. Куда же еще?

– И в самом деле. – Я замолчал, чувствуя, что о многом мог бы спросить этого сарацина, неожиданно попавшегося мне на дороге. Он мог вспомнить что-нибудь важное о том дне. Чтобы заполнить паузу, я спросил: – Как относятся к тебе другие исмаилиты, зная о том, что ты продаешь оружие их врагам?

Оружейник пожал плечами.

– Свои мысли они хранят при себе. Вслух они скажут лишь, что для торговцев врагов не существует. Разве не исмаилиты продают вам пищу, поддерживающую ваши силы, и лошадей, на которых вы выезжаете на поле боя? А я продаю вам оружие, вот и вся разница! – Мой собеседник рассмеялся. – Да, все мы носим тюрбаны и бороды, но мы не составляем единой силы. – Кивком головы он указал на треглавую вершину горы Сильпий и на окружающие ее подножие стены. – Живущие в этом городе турки – сунниты, а я – шиит, как и Фатимиды Египта. Наши веры отличаются друг от друга так же, как вера франков отличается от веры ромеев.

– Ромеи и франки едины во Христе, – возразил я, хотя знал, что это совсем не так.

Мушид нахмурился.

– Но при этом вы служите на квасном хлебе, а они – на опресноках. Ваши священники женятся, их же – дают обет безбрачия. Мало того…

Я поднял руку.

– Достаточно. Я не монах и не богослов. Не удивлюсь, если окажется, что ты лучше меня разбираешься в тонкостях моей религии.

– В наших землях можно встретить только два вида назореев: торговцев и паломников. Мне доводилось беседовать и с теми и с другими.

– Твоя вера отличается от веры турок? Ты принадлежишь к какому-то другому ее направлению?

Мне было не очень понятно, как дошло до того, что я начал обсуждать с сарацинским оружейником религиозные вопросы, но я помнил призыв императора изучать разногласия между народами и племенами исмаилитов.

– Наши различия покажутся тебе столь же незначительными, как мне ваши, и тем не менее они привели к войне. Фатимиды Египта борются с турками уже несколько десятилетий.

– И ты – один из них? Нет. Я…

Он замолк, заметив человека в кольчуге, широким шагом идущего в нашу сторону. Лицо рыцаря было скрыто под шлемом, однако его резкие размашистые движения показались мне знакомыми. За рыцарем торопился Симеон, ведя под уздцы серого коня.

– Эй, ты! – рявкнул рыцарь, подняв сжатую в кулак руку в перчатке. Голос принадлежал Куино. – Я ведь запретил тебе здесь появляться!

Мы с Мушидом растерялись, не зная, к кому из нас обращены эти слова. Понимая, что нужно что-то ответить, я произнес:

– Я искал Рено.

– Рено куда-то пропал. Не используй его как предлог, чтобы приходить сюда и шпионить за нами. Я весь день гонял по полю турецких фуражиров, а что делал сегодня ты, грек? Только выпытывал и подглядывал!

– Выпытывать – это как раз то, что мне поручил делать господин Боэмунд.

– И ты тоже! – продолжил Куино, повернувшись к Мушиду. – Не приходи сюда, слышишь?

Неловко согнувшись в доспехах, он стянул с головы шлем и бросил на араба исполненный ненависти взгляд. Потом скрылся в палатке и сразу стал громко звать Симеона, грозя ему наказанием, если тот не поторопится.

Я посмотрел на Мушида. В его глазах не было ни гнева, ни страха, только сожаление.

– Кажется, Куино любит нас с тобой одинаково нежно, – заметил я.

Мушид слабо улыбнулся.

– Он знал Дрого не один год. Думаю, Куино завидовал нашей дружбе. К тому же он терпеть не может язычников. По-моему…

Второй раз за этот день нас прервали. Выбежавший из-за палатки человек едва не врезался в Мушида. Это был незнакомый мне тощий норманн в потемневшей от пота тунике.

– Куино! Куино здесь? Или Одард? – задыхаясь, спросил он.

Кивком головы я указал ему на палатку:

– Там.

– Что случилось? – поинтересовался Мушид. Спешивший выполнить срочное поручение норманн даже не успел удивиться, что с этим вопросом посреди христианского лагеря к нему обращается араб.

– Рено! – ответил он, жадно ловя воздух. – Нашли Рено!

Я мгновенно понял, что он явился с дурной вестью. Живые возвращаются сами, находят же только мертвых.

– Где? – спросил я, хватая норманна за руку, пока он не скрылся в палатке. – Где он?