Текст книги "Рыцари креста"

Автор книги: Том Харпер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

Я посмотрел на епископа. Петр Варфоломей так и стоял возле его коня, держась рукой за уздечку и продолжая свои бессвязные речи. Вероятно, он опасался того, что я поведаю епископу о его ереси, и спешил оговорить меня первым. Но в этот час, когда весь город был охвачен пожарами и мятежами, я испытывал одно-единственное желание – как можно быстрее найти своих друзей. Не прощаясь с Адемаром и даже не посмотрев в его сторону, я вновь вернулся в толпу. Нечего было и пытаться следовать собственным путем: властному движению людского потока не смог бы противостоять ни один человек. Поэтому я уподобился утопленнику и позволил толпе понести себя с горы туда, где находились река и стены.

Мы достигли стен достаточно быстро, поскольку дорога была широкой, а толпа непреклонной. Стоявшие возле моста норманнские рыцари размахивали копьями, отгоняя от запертых ворот тех, кто пытался к ним приблизиться. Впрочем, это не имело особого смысла. Крестьяне и рыцари лезли по лестницам на верх стены. Там, где толпа была особенно плотной, виднелись приставленные к стене лестницы, прогибавшиеся под весом взбиравшихся по ним людей. Вспомнив штурмовую лестницу, по которой я поднимался на антиохийскую стену в ту памятную ночь, я предпочел обычные каменные ступени. При виде множества людей, толпившихся на стенах, казалось невероятным, что там найдется место еще для кого-нибудь, и все же мы продолжали подниматься вверх. Город остался внизу; с того места, где лестница делала поворот, я увидел крыши и купола Антиохии, уходившие к подножию горы. Даже в моем растерзанном состоянии я испытал потрясение, ибо мне открылись истинные аппетиты огня, охватившего уже полгорода. Над пламенем поднимался густой дым, возносивший к небу истошные крики людей и рев животных. Кербоге оставалось следить за нашей погибелью из крепости на вершине, после чего он мог спуститься с горы победителем и собрать прах нашего воинства в знак триумфа.

Ослепнув от пламени и оглохнув от немыслимого шума, я забрался на укрепление. Ширина антиохийских стен была такова, что по ним в спокойное время могли свободно идти плечом к плечу сразу четыре человека, и все это пространство между башнями было заполнено людьми. Толпа продолжала двигаться вперед, к зубцам укреплений, откуда на тонувшую в темноте внешнюю сторону стены были сброшены веревки. Здесь были и тросы, использовавшиеся нами при постройке осадных машин, и наспех связанные друг с другом поводья, туники и разодранные на полосы палатки. Расталкивая друг друга, паломники перебирались через укрепления и съезжали вниз, торопясь покинуть городские пределы. На стене была такая давка, что многие падали вниз, прежде чем им удавалось ухватиться за веревку.

Подобная перспектива меня нисколько не прельщала. Заметив, что справа от меня людей заметно меньше, я стал отчаянно пробиваться в этом направлении. Чем дальше я удалялся от ворот, тем легче мне было двигаться. На расстоянии нескольких сотен шагов стена почти совсем опустела: я прошел насквозь несколько сторожевых башен, не встретив ни души. Именно поэтому я насторожился, услышав из-за очередной двери чьи-то голоса.

Я больше не верил тому, что в этом городе у меня есть какие-то иные союзники, кроме варягов, от лагеря которых меня отделяло изрядное расстояние. Я замедлил шаг и тихонько подошел к двери караульного помещения.

– Отплывай сразу, как только окажешься в гавани, – послышалось изнутри. – Медлить нельзя! В самом скором времени Кербога может нанести удар по Святому Симеону, чтобы отрезать нас от моря. Ты должен поспеть туда до этого.

Ответа второго человека я не расслышал, ибо меня объял ледяной страх. Мне были прекрасно известны властность и бесцеремонность обладателя первого голоса. Он предал город огню, желая наказать малодушных и слабых, поскольку ему не хватало людей. А теперь, похоже, отсылал часть своих последователей в какое-то неведомое мне место. Что еще затеял Боэмунд?

– Прикажешь владельцу судна плыть в Таре. Денег у тебя на это хватит? – Из-за двери послышался звон монет. – Вот и прекрасно. Пройдешь Киликийскими воротами и займешься поисками греческого императора Алексея в Анатолии. Мне докладывали, что его силы находятся сейчас возле озер в окрестностях Филомелия, хотя с той поры они могли и переместиться. Впрочем, отыскать его будет несложно.

– Они сочтут меня трусом, – послышался голос второго человека, который тоже показался мне знакомым, хотя я не мог припомнить имени его владельца.

– Скажешь, что у тебя не было иного выхода. Мол, оставил Антиохию только для того, чтобы Господь сохранил тебя и твой меч, дабы разить исмаилитов. Скажешь, что в момент твоего бегства Кербога стоял у самых ворот города и что наше войско обречено. Убеди грека в том, что спешить нам на выручку не стоит. Самое лучшее для него – вернуться в свой дворец.

– Понятно, – задумчиво произнес собеседник Боэмунда. – Убедить его в этом будет несложно, поскольку судьба нашего войска действительно висит на волоске. Город объят огнем, армия спасается бегством, и при этом ты поручаешь мне остановить единственного человека, который мог бы спасти нас? Я выполню твой приказ, но он кажется мне безумным.

– Порой игрок в кости ставит на один бросок все свое состояние. Если он проиграет, его назовут безумцем. Но если он выиграет, Вильгельм, он разом добьется всего. Когда мой отец бросил вызов упадочной мощи греков и высадился с войском в Иллирии, он тут же предал огню обоз, и потопил корабли, отрезав трусам путь к отступлению. Нечто подобное происходит и сейчас. Этот город будет принадлежать только мне, и никому больше! Дважды мне отказывали в законном праве на землю, но в третий раз у них это не пройдет!

Установилось долгое молчание: они то ли шептались, то ли обнимались, то ли просто молчали. Наконец Боэмунд произнес:

– Да пребудет с тобой Господь!

– Пусть лучше Он останется с вами. Вы нуждаетесь в этом куда как больше.

До меня донеслись звон доспехов, шарканье сапог по камню и скрип туго натянутой веревки. Потом все стихло. И вдруг раздались громкие шаги. Дверь распахнулась так стремительно, что петли даже не скрипнули, и я едва успел спрятаться за нею. Я затаился, надеясь, что Боэмунд ничего не услышал.

Опасения мои оказались напрасными. Он прошел мимо моего укрытия, быстрым шагом направился к соседней башне и исчез за ее дверью.

На всякий случай я немного выждал, поскольку Боэмунда могли сопровождать другие рыцари. Таковых не оказалось. Я покинул свое убежище и вышел на укрепление. К зубцу стены была привязана толстая веревка, спускавшаяся до самой земли. В этом месте перед стеной находился высохший луг, но я не стал его осматривать. Подслушанного мною было достаточно для того, чтобы понять, что по веревке спускался Вильгельм Гранмениль, свиноподобный шурин Боэмунда. Несомненно, вскоре о его бегстве должны были узнать и другие. Я не понимал, в чем состоит коварный замысел Боэмунда, но сейчас мне было не до того. Я поспешил уйти оттуда.

Оказавшись перед запертой дверью, я понял, что добрался-таки до нужной башни. Из последних сил я забарабанил по ней кулаками и громко потребовал на греческом языке, чтобы мне открыли.

Караульные были настороже и ответили мне едва ли не сразу.

– Кто ты?

– Деметрий.

Из-за двери послышался грохот разбираемых бревен. Дверь распахнулась, и на пороге появилась огромная фигура, заполнившая собою весь проем. Позади Сигурда я увидел нескольких изумленных варягов, оружейника Мушида в неизменном тюрбане и заплаканную Анну, которая стояла, обхватив себя за плечи.

– Болван! – рявкнул Сигурд. – А мы-то тебя уже похоронили!

Собрав остаток сил, я переступил через порог и упал ему на грудь, не обращая внимания на колючую кольчугу. Он обхватил меня своими медвежьими лапами так крепко, что у меня потемнело в глазах.

27

Едва Сигурд впустил меня в башню, я, лишившись последних сил, растянулся прямо на каменном полу и заснул. Они дали мне поспать всего час, а потом принялись мучить бесконечными расспросами. Мы развели костер на верхней площадке башни, поскольку после долгого пребывания в темном подземелье я нуждался в свете и в свежем воздухе. Сигурд насадил на кончик копья и изжарил специально для меня маленький кусочек мяса.

– Конина, – объяснил он. – Один норманн убил свою лошадь и торговал ее мясом по византину за порцию.

– Когда сюда явится Кербога, твой норманн пожалеет об этом.

– Думаю, он уже сбежал из города или погиб. Ты видел, во что Боэмунд превратил город?

Сигурд махнул рукой, указывая на юго-восток. С нашей башни разорение этой части Антиохии было особенно заметным. Пламя больше не ярилось как прежде, ибо ветер поменял направление и огонь повернул к горе, где уже сгорело все, что могло гореть. Но до сих пор повсюду виднелись рдеющие, помигивающие в ночи пожарища. Казалось, что на город высыпали ведерко горящих углей.

– Да, я это видел, – сказал я со вздохом. – Я был в самом пекле.

– И я тоже.

– Ты-то что там делал?

– Искал тебя.

Сигурд достал копье из огня и протянул его ко мне. Обжигая пальцы, я снял с него истекающий соком кусочек мяса и принялся перебрасывать его с руки на руку.

– Сигурд искал тебя целых два дня, – объяснила Анна. Она сидела немного в сторонке, возле парапета, не желая ко мне приближаться.

– Я сдался только после того, как Боэмунд учинил это безумие. В такой толпе я не смог бы отыскать даже собственного брата. Надеюсь, теперь ты поведаешь нам, где тебя носило все это время.

Мясо уже остыло. Я положил в рот сразу весь кусок, надеясь сполна насладиться его вкусом после столь продолжительного вынужденного поста. Увы, мясо было проглочено в два счета. Я знал, чего стоило Си-гурду отдать мне свою порцию, но этот кусочек лишь еще больше разжег испытываемое мною чувство голода.

– Я отправился на поиски Одарда. Мне хотелось понять… – Я задумался, пытаясь припомнить, что же мне хотелось понять. – Мне хотелось узнать, не он ли убил мальчика Симеона, своего слугу.

– Это сделал он?

– Не знаю. Думаю, что да. Я почти ничего не помнил. – Он совершенно ополоумел и нес всякую чушь. Я… Я убил его.

Анна резко подалась вперед.

– Что?!

Стараясь не встречаться с ней взглядом, я рассказал, как тафуры заставили меня сразиться с Одардом, как кинжал сам собою вонзился ему в сердце, как я бежал по улицам города и как на меня напали грабители.

– Придя в себя, я обнаружил, что нахожусь в пещере. Она оказалась прибежищем еретиков.

– Каких еретиков? – удивился Сигурд.

– Еретиков, которые вырезают кресты у себя на спинах. Сара, приходившая в палатку Дрого, – их главная жрица. – Я мысленно содрогнулся, вспомнив о времени, проведенном мною в мрачном подземелье. – Я стал свидетелем их ритуалов, мне были открыты их тайны – они столь гнусны, что я не буду говорить о них вслух. Меня привязали к лежанке и снимали мне боль настойкой морозника.

– Морозник не только снимает боль. Он еще и притупляет чувства, – откликнулась Анна. – Скорее всего, тебя хотели одурманить.

Вероятно, она была права. При одной мысли о том, что говорила мне Сара, я испытывал боль. Была ли это боль ошибки или же боязнь истины?

– В начале пожара они бежали из подземелья. Как видите, удалось выбраться и мне.

Воцарилось молчание.

– Что ты будешь делать с этими еретиками? – спросил Сигурд.

– Что я могу с ними сделать? Я запомнил одно-единственное лицо. Если я сообщу о нем франкским священникам, его сожгут живьем.

– А если ты не сделаешь этого, они заразят своей скверной всю армию и Бог окончательно отвернется от нас.

Сигурд отчаянно боялся прогневить Бога и был по-солдатски прямолинеен в вопросах веры.

Но Анну божественная чувствительность заботила куда меньше.

– Отвернется? – переспросила она. – Посмотри вокруг. Он уже отвернулся от нас! Город объят пламенем, армия бежит, Кербога вот-вот нанесет решающий удар! Неужели же все из-за того, что кучка франкского сброда вздумала обсудить единосущность Святой Троицы?

– Я говорю о ереси совсем иного рода, – возразил я. – Она куда глубже и страшнее.

Анна ударила кулачком по камню.

– Это не имеет никакого значения, Деметрий! Корабль идет ко дну, а вы беспокоитесь о состоянии его парусов!

– Если нам и суждено здесь умереть, мы должны сделать это достойно, – не сдавался я.

– А нам суждено умереть?

Я вновь окинул взглядом лежащий в руинах город, откуда все еще слышались крики и грохот, сопровождавшиеся порою лязгом оружия. Кто знает, какие бедствия там происходили, какие незримые битвы шли вокруг занимаемой нами части стены? Создавалось впечатление, что кроме нас в городе не осталось ни одного христианина.

– Не знаю. Но считаю, что мы не должны покидать своих укреплений до самого конца.

– Чушь! – возмутился Сигурд. – Полная чушь! Если нам суждено умереть, мы должны умереть в битве с врагом, как подобает мужчинам. Когда я встречусь со своими предками, я не хочу, чтобы они презирали меня за трусость.

– А если они осудят тебя за то, что ты слишком торопился с ними встретиться? – спросила Анна. – Назад пути нет, ты и сам это знаешь.

– Ты боишься умереть до срока, я же страшусь единственно позорной смерти.

– Довольно!

Я поднял руку, желая положить конец их спору, и в то же мгновение услышал доносившиеся снизу крики. Поднявшись на ноги, я выглянул в амбразуру. Перед дверьми башни смирно стояли две лошади; я не мог разглядеть седоков, поскольку оба они, несмотря на жаркую ночь, были одеты в черные плащи. Один из них, наклонившись вперед, сказал что-то нашему стражу, и тот, удовлетворенный услышанным, взял лошадей под уздцы и привязал их к заделанному в стену кольцу, после чего проводил гостей в башню. Вскоре оттуда послышался звук их шагов, который становился все громче и громче, пока мы не увидели в дверях человека в монашеских одеяниях. Щурясь от света костра, он посмотрел по сторонам и остановил взгляд на мне.

– Деметрий… Как я и думал, ты здесь. Человек снял с головы капюшон сутаны. На нем не оказалось ни шляпы, ни шлема, его седые волосы были спутаны и взъерошены. Под бородой поблескивала кольчуга. После нашей встречи возле дворца он так и не сменил одежды.

– Неужели во всей Антиохии для тебя не нашлось более важного дела, владыка?

Адемар вышел из башни и, испросив взглядом дозволения, уселся между мной и Сигурдом. Его спутник, так и не снявший капюшона, сел рядом с ним. Имени его Адемар называть не стал.

– Что слышно в городе? – спросила Анна, забыв о правилах приличия. – Он пал?

Адемар медленно покачал головой. В свете костра его изрезанное глубокими морщинами лицо казалось особенно старым.

– Хвала Богу, пока мы удерживаем его. Мы испытываем Божье долготерпение.

– Искушать Бога так, как это делает Боэмунд, может только сам Дьявол, – раздраженно добавил спутник Адемара, в котором я тут же узнал графа Раймунда. – Потому-то ему и сопутствует дьявольская удача.

– Сколько людей мы потеряли сегодня? – спросил я.

– Кто знает? Сгоревших в огне уже не найти, покинувших городские пределы не исчислить, разве что Кербога обезглавит их трупы и пошлет их нам в подарок. Боэмунд потерял куда больше, чем обрел.

– Те же, кому посчастливилось выжить, утратили последнюю надежду, – мрачно добавил Раймунд. Его капюшон сполз немного назад, и я увидел блеск его единственного глаза. – Они лишились даже того немного, что имели прежде. В таких ситуациях люди уподобляются скотам. Оступаются даже самые отважные, тем более что повинен в происходящем не кто иной, как их командующий!

– Епископ Адемар, граф Раймунд, ведь вы пришли сюда в такой час, презрев все опасности, вовсе не для того, чтобы поделиться с нами своими тревогами. Скажите, что привело вас?

Моя грубоватая речь заставила их замолчать. Раймунд ссутулился, прижав колени к груди, и стал теребить ремни на сапогах. Адемар задумчиво уставился на пламя костра, поглаживая щеку пальцем. Наконец он заговорил, тщательно выбирая слова:

– Это касается паломника, провансальца по имени Петр Варфоломей.

В его голосе прозвучали характерные интонации, свидетельствовавшие о том, что мы приступили к ведению переговоров с целью обмена информацией. Я попытался скрыть свое изумление, поразившись про себя вездесущности Варфоломея, с которым судьба сводила меня и в соборе, и в пещере еретиков, и на переполненной людьми дворцовой площади, где он беседовал не с кем-нибудь, а с епископом.

– Я знаком с Петром Варфоломеем. Анна лечила ему нарывы. Сегодня вечером, перед тем как покинуть вас, я видел его на дворцовой площади.

– Это все, что ты знаешь?

– А я должен знать больше?

Адемар вздохнул.

– Ты видел, как он кинулся ко мне там, на площади. Он находился в странном возбуждении и, похоже, опасался, что ты откроешь мне какую-то связанную с ним тайну.

– Я тебе ничего не говорил, – ровным голосом ответил я.

– Знаю, – согласился епископ. – Но он-то этого не знает. И мне любопытно, нет ли тут связи с одной необычной историей, которую он заставил меня выслушать.

– Что это за история?

Адемар явно ждал от меня помощи, но пока что не получил ее. Он неохотно расстегнул плащ, слишком теплый для июньской жары, пусть даже и ночью, и начал рассказывать:

– Он сообщил мне о своем видении, а точнее, о том, что Господь послал ему видение. Видениями теперь никого не удивишь. Особенно часто они случаются у бедняков и простолюдинов. Разумеется, некоторые из них действительно имеют божественное происхождение, все прочие же порождены легковерием, склонностью принимать желаемое за действительное и, увы, корыстью и расчетом. – Адемар сделал особый акцент на последних словах. – Как епископ, как пастырь людской, я обязан оценивать истинность подобных видений.

– Господь может являть себя по-разному, – произнес я с подобающей серьезностью.

Граф Раймунд хмуро глянул на меня.

– Я не стану вдаваться в детали этого видения, – продолжил Адемар. – Достаточно сказать, что его посетил святой апостол Андрей и поведал о священной реликвии, имеющей непосредственное отношение к нашему Спасителю. Апостол сказал, что реликвия эта находится на территории Антиохии, и даже дал Петру вполне определенные указания на сей счет. Апостол являлся ему уже четыре раза.

– Для пущей убедительности, – пробормотал граф Раймунд.

– Так в чем дело? – спросил я. – Последуйте указаниям святого, и вам быстро станет понятна природа видения.

Адемар сложил пальцы рук вместе.

– Все не так-то просто. Если мы будем искать эту реликвию тайно и действительно обретем ее, никто не поверит в ее подлинность. Если мы будем искать ее открыто, но поиски наши не увенчаются успехом, над нами будут смеяться. Тебе известно, какие настроения царят в армии, Деметрий. Паника подавлена, но мужество может оставить этих людей в любую минуту. Если они утратят веру в своих лидеров или решат, что Бог оставил их, мы не сможем выбраться из этой бездонной ямы. Как видишь, я интересовался возможными мотивами Петра совсем не случайно.

Он, не мигая, смотрел мне в глаза, требуя ответа, от которого я вновь попытался уйти.

– Должно быть, это очень ценная реликвия?

– Вернее будет сказать, бесценная. Она могла бы стать свидетельством того, что Бог все еще с нами и милость Его по-прежнему безмерна. Она зажгла бы сердца воинов и позволила бы вернуть их доверие. Стань она нашим штандартом, она принесла бы нам победу.

– И огромную славу тем, кто ее нашел, – заметил я. – Провансальский паломник рассказывает о своем видении провансальскому графу и епископу… Сторонники Боэмунда будут вынуждены замолчать, а авторитет графа Раймунда станет непререкаемым.

– Ты дурак, если полагаешь, что мы преследуем собственную выгоду, – отрезал Раймунд.

– А вы держите меня за дурака, уверяя, что у вас и мысли такой не было.

– Ты прав, – вмешался Адемар. – Разумеется, это нам выгодно. Но мы руководствуемся несколько иным принципом. Что полезно нам, то полезно и армии.

– Теперь ты заговорил как Боэмунд, – усмехнулся Сигурд.

Раймунд в гневе вскочил на ноги.

– Возможно, и так. Кто лучше наемника понимает его уловки? Но мы не настолько похожи, как ты думаешь. То, что полезно для Боэмунда, вредно для императора. То же, что полезно для нас, полезно и для Алексея.

Я вспомнил об указаниях, данных Боэмундом своему шурину, о вероломной игре, которую он затеял. Звезда Боэмунда могла взойти лишь в том случае, если бы закатилась звезда императора. Он понимал это и сам и при первой же возможности расправился бы со всеми ромеями, оставшимися с его армией.

Тем не менее я не торопился с ответом. Петр Варфоломей не только не относился к числу моих друзей, он был одним из опасных еретиков, пытавшихся сделать меня своей очередной жертвой. Но мог ли я открыть епископу всю правду и тем самым приговорить еретика – сколь бы мерзким тот ни был – к сожжению? Из-за меня и без того пролилось немало крови.

Сигурд, Анна, Раймунд и Адемар не сводили с меня глаз. Мне же хотелось лишь одного: поскорее покинуть этот страшный город и вернуться домой, не проливая больше ничьей крови.

– Один Всевышний может судить об истинности видения Петра Варфоломея. – Вновь поймав на себе недовольный взгляд графа Раймунда, решившего, что я просто тяну время, я поспешил добавить: – Петр действительно боится меня, и на то есть серьезная причина. Мне не хотелось бы расстраивать тебя, владыка, но твоя паства поражена серьезной ересью. В течение двух дней эти еретики удерживали меня в своем подземном капище. Я видел их ритуалы и слышал их ложь.

Адемар смертельно побледнел.

– И в чем состояла эта ложь?

– В том, что мир был создан не Богом, а Дьяволом. В том, что плоть несет на себе неизбывную печать греха. В том, что все мы на деле являемся потомками Сатаны.

Мне стали вспоминаться и другие измышления еретиков, но каждое их слово было подобно липкой грязи, и я решил ограничиться сказанным.

– Да, более страшную ересь трудно придумать, – прошептал Адемар. – Но как же в Божьем воинстве…

Реакция графа Раймунда была более сдержанной:

– Скверно… Но какое это имеет отношение к рассказанной им истории?

– Он был одним из еретиков, – стал рассуждать Адемар, преодолев свой ужас. – Испугавшись, что ты выдашь мне его секрет, он придумал эту историю с видением. Ну? Похоже на правду?

Что я мог ответить на этот вопрос? Сигурд взял в руки копье, на котором он жарил мне мясо, и принялся ворошить раскаленные уголья. Они поскрипывали и потрескивали, рассыпая искры. Я поежился.

– Если я назову Петра еретиком, вы сожжете его на костре.

– Если он действительно верит в сказанное и учит этой ереси других, он заслуживает подобной казни, – заметил Раймунд.

– Что же мне делать? – озадаченно произнес Адемар. – Если я начну его пытать и выжгу это гнездовье еретиков, взаимная ненависть и насилие только усилятся, в то время как мы должны стремиться к единству. Если раскольников окажется много, это может привести к междоусобной войне. Мы подарим Антиохию Кербоге.

Анна посмотрела на епископа без малейшего сострадания.

– На кострах и без того погибло великое множество христиан. Возможно, видение Петра Варфоломея свидетельствует о его раскаянии.

– Или о страхе перед наказанием, – добавил Сигурд.

Адемар поднялся на ноги.

– Я обдумаю твои слова и приму окончательное решение завтра утром. – Он поднял глаза к затянутому дымом ночному небу. – Боюсь, что скоро начнет светать.

– Я не сказал ничего конкретного, – предупредил я. – Я ни в чем не обвинил Петра Варфоломея.

– Понимаю. До поры до времени можешь за него не волноваться.

Епископ стал спускаться по ступеням, согнувшись, как под непосильной ношей.

– Даже бесчестный человек может сподобиться истинного видения! – крикнул я ему вослед.

Адемар не ответил.

– Я думала, тебя уже нет в живых…

Стояла такая духота, что уснуть было решительно невозможно, хотя мы и разделись донага. Мы с Анной лежали, глядя друг другу в лицо, на плитах верхней площадки башни. По моей груди то и дело стекали капельки пота.

– Лучше бы я умер, – горько усмехнулся я, вспомнив о людях, павших от моей руки.

Прежде чем я успел что-либо понять, Анна отпустила мне звонкую пощечину.

– Никогда не произноси таких слов! Никогда, слышишь?! – Ее голос дрожал от волнения. – Мне и без того тошно. Если же…

– Ты даже не представляешь себе, что я сделал!

– Меня это не интересует.

– Я убивал людей, я общался с еретиками, я слышал то…

Анна отвесила мне еще одну пощечину, и я даже не пытался от нее увернуться.

– Замолчи сейчас же! Своему отчаянию ты можешь предаваться и в одиночку!

Она повернулась ко мне спиной. Между нами пролегло молчание.

На меня нахлынуло горячее желание признаться ей в том, какую роль я сыграл в падении города. Столь сильного ощущения собственной греховности я не испытывал с детства. Я раз за разом повторял про себя слова признания, но не решался произнести их вслух, боясь лишний раз расстроить Анну, которая никак не могла прийти в себя после недавних переживаний, вызванных моим внезапным исчезновением. Я боялся, что она простит меня очень нескоро, и осажденная Антиохия была не самым лучшим местом для того, чтобы давать волю эмоциям.

– Что нам теперь делать?

– Ждать. Мы должны смотреть своей судьбе в лицо. Я случайно подслушал разговор Боэмунда с его шурином. Тот отправится к императору и известит его о том, что войско погибло. Они надеются, что после этого император откажется от идеи восточного похода.

Анна тут же вновь повернулась ко мне лицом.

– Неужели это правда? Мы и без того вот-вот пойдем ко дну, а он навешивает на нас новые камни!

– Он скорее согласится умереть, чем отдать Антиохию. – Мне вспомнилось его обещание, данное на заседании военного совета. – Если здесь появится император, Боэмунд сразу лишится титула правителя города.

Поежившись то ли от страха, то ли от негодования, Анна тихо спросила:

– Так что же нам делать? Ждать своей судьбы, ни на что не надеясь?

– А что еще нам остается делать?

– Ты говоришь как Сигурд, одержимый идеей смерти.

– Трудно не думать об этом.

– Лучше думай о жизни, о своих детях и о маленьком внуке или внучке. Ты ведь надеешься увидеть их снова?

– Нет, – ответил я, покачав головой, хотя Анна и не смотрела на меня. – Я стараюсь о них не думать.

– А вот я думаю только о них!