Текст книги "Рыцари креста"

Автор книги: Том Харпер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

Кстати, я ничего не выяснил и у наших священников. Они отказывались слушать мои рассказы о языческой пагубе и предлагали мне исповедать свои грехи и забыть увиденное раз и навсегда.

– Не доводилось ли тебе слышать о подобных языческих культах? – наконец спросил я.

Адемар задумчиво поскреб в седой бороде, устремив взгляд на какой-то сучок, видневшийся на поверхности стола.

– Бык, говоришь? – переспросил он. – Если мне не изменяет память, древние действительно почитали быков. Стефан!

Из-за полога, разделявшего палатку на две части, появился молодой темноволосый священнослужитель. От моей самоуверенности не осталось и следа, когда я понял, что мои безрассудные слова слышал кроме епископа кто-то еще. Даже не посмотрев в мою сторону, священник молча склонил голову перед владыкой.

– Принеси из моей библиотеки писания отцов, – распорядился Адемар.

Священник исчез за занавеской, и легат вновь повернулся ко мне.

– Сейчас мы посмотрим, что говорят о древнем язычестве святые отцы.

Через несколько минут священник вернулся с двумя огромными фолиантами. Они были искусно выполнены, с расшитым алыми нитями переплетом, стянутым железными застежками, и потемневшими от времени пергаментными страницами. Открыв замки одной из них извлеченным из мантии небольшим ключом, Адемар принялся неспешно перелистывать страницы, шептавшие и потрескивавшие, словно горящие поленья. Я не мог не залюбоваться этими неведомыми мне письменами, которые располагались на странице строгими рядами, то и дело прерываясь затейливыми большими буквицами. Казалось, что эти аккуратные письмена отлиты в изложнице, как монеты на монетном дворе.

– Его святейшество, мой господин, предвидел, что мы будем искать отеческого совета и в этой глуши. – Адемар послюнявил палец и перевернул еще одну страницу. – Эти книги прежде хранились в его римской библиотеке. Так-так… Взяв принесенную священником свечу, он поднес ее к книге. – Вот что пишет об обычаях язычников Евбул: «Слышал я, что персы и иные народы, живущие на их землях, будучи духовно слепыми, почитают героя, будто бы принесшего в жертву Небесного Быка, благодаря чему, как они полагают, был создан этот мир и зародилась жизнь. Они величают этого героя Митрой и чествуют его в тайных подземельях, куда не проникает свет истины Христовой. Они полагают…»

Внезапно прервав чтение, он отвел свечу в сторону, и страница вновь погрузилась в тень.

– Зачем мы будем повторять их измышления, которыми отец лжи старается смутить сердца нестойких христиан?

Мне никогда не нравилось, что меня считают недостойным тайного знания, однако епископ и так успел поведать об очень многом. Но что же могли делать в древнем персидском капище Дрого и его спутники?

– Главное – не погрешить против истины, – добавил Адемар, вновь начав перелистывать страницы старинной книги. – Когда израильтяне были на Синае, Бог повелел Моисею: «И заколи тельца пред лицем Господним при входе в скинию собрания, возьми крови тельца и возложи перстом твоим на роги жертвенника, а всю кровь вылей у основания жертвенника».

– Сказано также: «…и крови тельцов и агнцев и козлов не хочу».

Адемар поднял глаза от книги и смерил меня взглядом.

– Можешь не напоминать мне о том, что сказано в Писании. Легковерные и нечестивые люди нередко извращают написанное сообразно целям злой силы. Об этом нас предупреждают и святые отцы. – Он вновь принялся водить пальцем по строкам. – Вот что пишет Тертуллиан: «Используя разного рода ухищрения, Дьявол извращает истину и пытается подменить подлинные таинства поклонением идолам. Он…»

Адемар на миг замолк, удивленно поднял брови и неожиданно перешел на непонятную для меня латынь. Когда он поднял голову от книги, его глаза выражали легкое замешательство.

– Это просто замечательно! – заметил он подчеркнуто спокойным голосом.

– Что замечательно?

– Далее Тертуллиан пишет: «Дьявол также прибегает к обрядам и определенным образом посвящает своих приверженцев, обещая простить им все грехи». – Руки епископа напряглись так, что костяшки пальцев побелели. Казалось, еще немного – и он разорвет книгу. – «В царстве Сатаны Митра метит своих рабов особым знаком, который ставит им на чело».

Раздражение и чувство обиды тут же оставили меня. Мне вспомнился покрытый шрамами труп, лежавший в гроте.

– «Митра метит своих рабов особым знаком, который ставит им на чело»? – переспросил я. – Когда мы нашли труп Дрого, у него на лбу была кровавая метка, похожая на латинскую «сигму».

– Я слышал об этом.

Адемар закрыл книгу и принялся запирать ее металлические застежки.

– А я-то думал, что это инициал его убийцы или соперника! Что, если эта буква обозначает самого Сатану?

– Неужели греки считают, что Дьявол пишет на латыни? – Несмотря на испытанное потрясение, епископ едва заметно улыбнулся. – Да, этот знак похож на латинскую букву «S», но он живо напоминает совсем иную форму, связываемую обычно с Сатаной и его деяниями.

Адемар посмотрел мне в глаза.

– Разве ты сам не видишь? Это же змея!

13

После ужина я покинул наш лагерь и поднялся к небольшой ложбине, находившейся под защитой башни Мальрегард. Мы давно выбили турок с этого склона, а каннибализм Танкреда отпугнул большую часть вражеских шпионов, и все-таки мне было немного не по себе, потому что далеко не все здешние тропки и тайные ходы охранялись. Выйти за пределы шумного лагеря, этого скопища людей, животных и оружия, меня заставила потребность немного побыть одному и спокойно подумать. Наверное, это была не очень удачная идея, поскольку боязнь турецких мародеров сковывала мои мысли куда сильнее лагерного шума, но я протиснулся в темную расселину между двумя скалами, скрытую от глаз, и постепенно моя пытливость вытеснила все страхи.

Занимавшие меня вопросы тоже не позволяли настроиться на спокойный лад, ибо я пришел в это уединенное место, чтобы вступить в противоборство с самим Сатаной.

Попыткам собраться с мыслями мешали сменявшие друг друга навязчивые образы: пещера, кровавая метка на лице Дрого, мухи, кружащие над разлагающимся трупом Рено. Рено и Дрого входили в капище персидского беса, Куино и Одард – тоже. Тогда их смерть может быть некой формой божественного наказания за нечестивость – или это рука Дьявола, заявившего права на свою собственность? Мне представилось, как из зловонного облака выплывает огромная когтистая лапа и чертит знак на челе бездыханного Дрого… Я вздрогнул и сжал в руке свой серебряный крестик. Подобные фантазии ничем не могли помочь мне.

Ниже по склону послышался шум, и мои мысли тревожно заметались. Я подался вперед и наклонил голову, чтобы уловить малейший шорох, однако этого можно было и не делать, поскольку звук неумолимо приближавшихся шагов с каждым мгновением становился все громче. Я сжался в комок, закрыл глаза и молча взмолился: «Господи, спаси меня от всякого зла!»

Неизвестный – судя по шагам, он был один – остановился где-то рядом. При мне был нож, но, зажатый в стенах расселины, я вряд ли сумел бы застать этого человека врасплох. К тому же он мог оказаться франкским караульным, покинувшим башню, чтобы справить нужду. Зарежь я его в темноте, это могло бы спровоцировать настоящую бойню.

– Деметрий, неужели ты пытаешься превзойти святого Антония?

Я открыл глаза. Передо мной стояла Анна. Шелковый поясок поблескивал под складками ее паллы. Во мраке я не видел ее лица, однако по голосу понял, что она улыбается. Смущенный, я выбрался из расселины и стал бранить свою подругу:

– Ты с ума сошла! Неужели ты не понимаешь, чем могут закончиться для тебя ночные прогулки по горам? Твоя участь будет горше участи Антония Великого. Святая Екатерина из Александрии, к примеру, была колесована.

– А твой тезка святой Димитрий был пронзен языческим копьем. Зачем ты сюда пришел?

Оставив легкомысленный тон, она задала последний вопрос с тревогой в голосе. Вот уже несколько недель ее волновало мое плохое настроение. Порой она начинала меня увещевать, но чаще лишь озабоченно смотрела на меня. От этого мне становилось только хуже, потому что к моим мучениям прибавлялся еще и стыд из-за того, что я заставляю ее беспокоиться.

– Мне хотелось обрести покой, чтобы подумать. Ты-то почему здесь?

– Я пошла за тобой. Я боялась, что в такой темноте ты можешь обрести на этой горе слишком долгий покой.

– Зато от тебя мне нет никакого покоя…

Я шагнул вперед и заключил Анну в объятия, желая показать, что не сержусь на нее. Она прижалась ко мне прохладной щекой, и какое-то время мы стояли молча.

– О чем ты хотел подумать? – спросила она, увлекая меня на каменный уступ, где мы могли бы посидеть, никем не замеченные.

– Лучше не спрашивай…

Во время ужина я отказывался вспоминать о своем разговоре с епископом, но теперь решил рассказать Анне обо всем. Вначале я старался не встречаться с нею взглядом, однако по ходу рассказа стал постепенно поворачиваться в ее сторону. Различив в темноте лицо Анны, я взял ее за руку, и наши пальцы переплелись.

– Ты ведь не думаешь, что Дрого убил сам Сатана? – спросила она после того, как я закончил говорить.

– Разумеется, нет.

Я действительно так не думал, хотя кое-какие сомнения у меня оставались.

– Даже если это работа Дьявола, самому ему ничего не нужно было делать. У него есть множество приспешников, готовых выполнить любое его веление. – Немного помолчав, Анна спросила: – Что сказал на это Боэмунд?

– Он ничего не знает о нашем разговоре. Я не видел его с того дня, как мы нашли древнее капище.

– Выходит, поиски убийцы Дрого его больше не интересуют?

– Да, так оно и есть. – Мне вспомнился грубый цинизм графа Сен-Жиля. – Они интересовали его, лишь пока он считал, что убийцей Дрого был провансалец. Когда Рено оказался вне подозрения, интерес Боэмунда к этому делу сильно уменьшился.

– Его интерес вообще сошел бы на нет, узнай он о том, что его люди поклонялись в подземном капище персидскому демону. Подобное обстоятельство вряд ли поможет ему занять более высокое положение в Божьем воинстве.

– Пока армия стоит без дела у стен города, его положение ничего не значит. – Мною вновь овладел гнев. – После того, что сделали Боэмунд и его племянник, я был бы рад увидеть их головы нанизанными на турецкие пики! Если его люди вступают в общение с Дьяволом, то мне все равно, покарает ли их Бог или заберет Сатана. Меня совершенно не интересует ни их дальнейшая судьба, ни то, устоит или падет Антиохия. Да, мне хотелось бы побывать в Иерусалиме, но я не хочу входить в него вместе с воинством, состоящим из воров и убийц! Разве можно назвать этот поход паломничеством? – Я понизил голос, боясь, что мои слова могут далеко разноситься в тишине ночи. – Чем скорее они поубивают друг друга, тем раньше я вернусь к своей семье.

Мое лицо запылало от гнева. И тут моих губ коснулись прохладные губы Анны, спасая меня от этого жара. Я вздрогнул от неожиданности и подался вперед, торопясь ответить на поцелуй. Какое-то время мы ничего не говорили.

– Чтобы ни произошло с норманнами, ты не перестанешь искать убийцу Дрого и Рено, – сказала Анна, вновь натягивая на голову капюшон.

– Потому что меня купил Боэмунд? – вспыхнул я.

– Вовсе нет. – Чтобы успокоить меня, Анна прижала к моим губам палец, потом провела им по щеке и запуталась в бороде. – Хотя бы потому, что Боэмунд может найти истину неприятной. Но главная причина заключается в том, что ты не уймешься до тех пор, пока не откроешь эту тайну и не поведаешь ее миру.

Конечно же, она была права, и я вновь заключил ее в объятия. Где-то в ночи охотилась сова, стрекотали цикады, и капала с поросшего мхом уступа вода. Далеко внизу Божье воинство гасило костры и укладывалось на грязные соломенные и камышовые матрасы. Мы же с Анной провели эту ночь на склоне горы, на каменном ложе под беззвездным небом.

14

В объятиях Анны я нашел утешение, но весь следующий день меня снедало сильное чувство вины. Воспоминания о пещере лежали на моем сердце тяжким грузом, и любой другой грех казался уже невыносимым. Я пребывал в самом мрачном настроении, когда мы с Сигурдом шли по дороге, идущей вдоль западного берега Оронта, и проверяли всех, кто проходил или проезжал, на предмет спрятанной провизии или предательских намерений. Самое голодное время закончилось, поскольку весна открыла горные перевалы и морские пути для императорских караванов с продовольствием. Но оказалось, что иметь недостаточно еды почти так же плохо, как не иметь никакой еды. Наше зерно стало причиной тысячи ссор, из него произросли зависть и жадность, и потому для сохранения мира в воинстве нам приходилось то и дело выставлять дозоры. – Лучше бы мы тратили силы на борьбу с неприятелем, – сказал Сигурд.

Он был прав. С приходом тепла и с появлением провианта войско стало постепенно приходить в себя, однако проталин в турецких укреплениях так и не появилось. На другом берегу сверкающей на солнце реки за рядами лагерных палаток высились такие же неприступные, как и прежде, стены Антиохии. С высот, на которых мы находились, я видел крытые красной черепицей городские крыши и карабкающиеся по склону террасы с разбитыми на них садами. Несколько севернее на обширных полях двигались крошечные фигурки – это крестьяне распахивали на волах землю к новому посеву. Видимо, они были уверены, что успеют собрать урожай, прежде чем мы возьмем город.

– Будь я одним из наших военачальников, я бы с каждым днем волновался все больше, – не унимался Сигурд. – Если их армии не растратят вновь обретенную силу в сражениях, они займутся еще большим непотребством.

– Это им вряд ли удастся, – ответил я, приостановившись, чтобы вытрясти из сапога камушек. – Прошло уже два месяца с тех пор, как Боэмунд разбил последнюю турецкую армию, пришедшую освобождать город. Турок в Азии хватает, а известия о нашей осаде распространились далеко. Если они вновь соберут большое войско, одолеть их будет очень непросто.

– И тогда они дозволят нам вернуться домой.

Сигурд, конечно, шутил, но мы оба прекрасно осознавали опасность. Слухи о приближении несметного турецкого воинства ходили и раньше, однако в последнее время они звучали все настойчивее. Не далее как этим самым утром императорский гонец доставил Татикию очередное тревожное послание. Мой господин не стал делиться со мной его содержанием, но заметно побледнел при чтении. До той поры, пока нам противостояли только защитники города, священство могло убедить нас в том, что служение Богу не ограничено во времени. В несостоятельности этих заведомо ложных уверений нас рано или поздно должны были убедить копья приближающейся армии.

– Деметрий!

По дороге к нам бежал молодой варяг с длинными светлыми волосами, развевающимися на ветру.

– Меня послала доктор. Ты должен немедленно прийти к ней. Она что-то узнала о мертвом норманне.

– О Дрого? Что именно?

– Она ничего не сказала.

– Где она?

– В своей палатке, лечит франкского паломника.

Я оставил Сигурда и сломя голову понесся к нашему лагерю. Палатка Анны стояла на южной его границе, перед открытым пространством, отделявшим нас от лагеря норманнов. Узкая речушка, бегущая с ближней горы, несла с собой свежую воду и предоставляла неограниченные запасы камыша, которым устилались лежанки пациентов. Как обычно в солнечную погоду, Анна подвернула полы палатки. Я увидел под навесом четыре устланные камышом грубые лежанки, сделанные из положенных на камни досок. Три из них пустовали, на четвертой лежал лицом вниз полуодетый человек и, по-видимому, спал. Из завернутой в ткань припарки на его спину вытекала зеленоватая жидкость. Рядом с ним на скамейке сидела Анна, надевшая на платье старый, покрытый множеством пятен фартук.

– Зачем ты меня звала? – спросил я, еле переводя дух.

Анна подняла на меня глаза.

– Вон как на тебя действует имя Дрого!

– Я всегда прибываю по первому твоему зову.

Анна сморщила нос, выражая шутливое недоверие, и указала рукой на лежавшего перед нею пациента.

– Взгляни сюда.

Я посмотрел на паломника и тут же все понял. Из-под наложенной на шею припарки выглядывал то ли порез, то ли нарыв, однако мое внимание привлек вовсе не он. На покрытой множеством бородавок, веснушек и прыщей спине виднелся огромный шрам в форме креста, верхний конец которого исчезал под всклокоченными волосами паломника, а поперечина проходила на уровне лопаток. Кожа на шраме сморщилась, давно утратив розоватый цвет и блеск свежего рубца, однако две эти линии оставались такими же прямыми и ровными, как в тот день, когда их вырезала чья-то неведомая мне твердая рука.

– Вот почему ты вспомнила о Дрого!

– Он хотел, чтобы я вскрыла нарыв, но отказывался снять тунику до той поры, пока боль не стала нестерпимой.

– Судя по состоянию шрамов, крест вырезан достаточно давно. Он…

Видимо, мои слова каким-то образом проникли в сознание спящего паломника, потому что он вздрогнул и, резко повернув голову в нашу сторону, спросил:

– Ты кто?

– А ты кто?

– Петр Варфоломей. – Он поморщился от приступа боли, вызванного резким движением. – Божий странник.

О том, что он не рыцарь, можно было судить не только по его лохмотьям, но и по весьма далекому от благородства лицу. Нос у него был кривым, словно его перебили в драке, зубы росли вкривь-вкось, а кожа была покрыта множеством язв.

– Ты воистину следуешь за Христом?

– Насколько у меня хватает сил.

– В самом деле? – спросила Анна, указывая на низ его спины.

Варфоломей заморгал крысиными глазками.

– Даже тело праведного Иова было с головы до пят одето червями и пыльными струпами. Каждый из нас должен нести свой крест!

– Господь воздаст тебе за труды. Скажи мне, паломник, не Он ли отметил твою плоть знаком креста?

Варфоломей взвизгнул и попытался соскочить с лежанки. Припарка упала с его спины, осыпав мясистыми листьями пол палатки. Я ожидал подобной реакции и успел схватить паломника за плечо, дабы уложить его на прежнее место. Варфоломей извивался словно угорь, однако Берик, молодой варяг, окликнувший меня на дороге, пришел мне на помощь и скрутил ему руки.

– Кто вырезал на твоей спине крест?

– Я сделал это сам в знак своей преданности Богу.

– Интересно, как же ты смог это сделать? Тебе кто-нибудь помогал?

– Да. Один мой приятель.

– Как его зовут?

– Его уже нет в живых.

– Да неужели? – Стараясь не обращать внимания на исходившую от паломника ужасающую вонь, я склонился над лежанкой и прошептал ему на ухо: – Варфоломей, подобный крест украшает не только твою спину. Я видел его на спинах двух рыцарей, которым не помогла и их набожность. Они мертвы.

– Мертвы?

Из его полуоткрытого рта начала сочиться слюна.

– Ты когда-нибудь слышал о Дрого из Мельфи и о Рено Альбигойце?

– Я знаком с рыцарем Рено. Мы оба – провансальцы.

– Значит, ты знаешь о том, что с ним случилось: его тело, изъеденное червями, было найдено в канаве. – Я достал нож и плашмя приложил его лезвие к шее паломника. Почувствовав прикосновение холодного металла, Варфоломей замер. – Смотри, как бы и тебя не постигла такая же участь.

Безобразное лицо паломника скривилось в плаксивой гримасе.

– Смилуйся надо мной! – захныкал он. – Я пришел сюда за исцелением, а не за смертью! Господи, помилуй своего преданного слугу! Огради меня от врагов и беззаконников, пытающихся поймать мою душу в ловушку! Боже милостивый, лишь Ты один – мое прибежище и защита! Помилуй…

– Замолчи! – оборвал его я. – Не призывай Его святое имя, иначе Господь посетит тебя новыми скорбями. Зачем ты вырезал этот крест?

– Я хотел выказать свою преданность.

– Кому?

– Господу Богу.

Я ударил плоскостью ножа по только что вскрытому Анной нарыву, и паломник взвыл от боли.

– Если одни и те же знаки появляются на спинах сразу у нескольких человек, людьми этими движет отнюдь не благочестие. Ты являешься членом тайного ордена или братства и это ваш знак?

– Да! – взвыл Варфоломей. – Это верно, братство существует. Но тебе этого не понять, ибо оно основывалось на чистоте и праведности!

– Братство праведников? – переспросил я. – Но тогда почему вы делаете из этого секрет?

– Потому что мы со всех сторон окружены слугами Дьявола! Потому что Божье воинство прогнило насквозь! Потому что наши военачальники забыли и думать о Боге и пали жертвой собственной алчности, а наши воины погрязли в грехах и богохульстве! Зачем бы еще Бог оставил нас у стен этого города? Мы вопием к ним, дабы они исправили свои пути, однако они нас не слышат. Потому-то мы встречаемся тайно и скрываем знаки своей веры – в противном случае нас растерзают эти хищные волки, служащие самому Сатане!

– Стало быть, Дрого и Рено тоже входили в ваше братство?

Я не знал, можно ли верить всем его словам, однако не сомневался, что хотя бы часть из них правдива.

– Не скажу.

– Нет, скажешь!

Я вновь ударил его, правда, на сей раз рядом с раной.

– Нет. Я не могу сделать этого. Мы поклялись хранить тайну. И даже если бы я нарушил клятву, то не смог бы выдать своих товарищей, потому что не знаю их имен.

– Неужели ты не встретил там ни одного знакомого лица?

– Мой взор был обращен единственно к Богу!

Поняв, что Бог не собирается карать его за клятвопреступление, Варфоломей явно приободрился.

– Если ты никого не знал, то как же ты стал членом этого братства?

– Мой друг, которого уже нет в живых, привел ко мне одно духовное лицо. Она говорила со мною много часов и открыла мне истину и смысл покаяния. После этой беседы…

До меня вдруг дошел смысл сказанного.

– Ты сказал «она»? – воскликнул я, перевернув его на спину. – Этим духовным лицом была женщина? Это еще что за ересь?

– Не ересь, но сама истина Христова! Разве не женщиной была пресвятая Дева Мария? Почему же Сара…

– Сара? Эта женщина звалась Сарой? – Мне казалось, что я вишу над пропастью, держась за тонкие, готовые оборваться веточки. – Она из Прованса?

Варфоломей покачал головой, поразившись моей горячности.

– Конечно же нет! Мне кажется, она гречанка, хотя она и не говорила об этом. Я знаю только ее имя.

– Деметрий!

Я вздрогнул от неожиданности и обернулся. У входа в палатку стоял Сигурд, за спиной которого маячил какой-то печенег. Мой друг был мрачен как туча.

– В чем дело? – спросил я.

– Нас вызывает Татикий.

– Он может и подождать, – отмахнулся я. – У меня тут срочное дело.

– Тебе придется отправиться с нами. Татикий решил покинуть Антиохию.

Пока мы бежали к шатру Татикия, Сигурд не проронил ни слова. Мои опасения усилились, когда я увидел перед шатром группу норманнских рыцарей. Впрочем, они не стали чинить нам препятствий. Охранников Татикия нигде не было видно.

Я всегда считал его шатер достаточно просторным, однако сейчас он был переполнен людьми. Внутри, возле входа, стояли еще четверо норманнов: трое из них – в доспехах, а четвертый – закованный в цепи. Они образовали неподвижную массу из стали, вокруг которой торопливо сновали слуги Татикия с узлами одежды и связками оружия. Делившая палатку надвое роскошная занавеска была снята с петель, икона с изображениями трех святых воинов исчезла. В центре, возле посеребренного кресла, стоял необыкновенно возбужденный Татикий.

– Деметрий! Ну наконец-то!

Он сплел руки и хотел было шагнуть вперед, однако вместо этого плюхнулся в кресло.

– Ты собираешься вернуться домой, мой господин? – спросил я.

– Да.

– Почему?

– Чтобы поскорее прекратить эту бессмысленную осаду. И из соображений собственной безопасности.

– Пока тебе служат варяги, ты находишься в безопасности. – Сигурд шагнул вперед, взяв в руки свой огромный топор. – Грубые норманны тебя не потревожат!

– Все наоборот! – взвизгнул Татикий. – Именно они…

– Именно мы спасли его.

Стоило лидеру норманнов заговорить, как он и его властный голос завладели всеобщим вниманием. Он стоял ко мне спиной, а голова его была скрыта под шлемом, и потому я не узнал его сразу, хотя меня и должны были насторожить его внушительные размеры. Он повернулся ко мне лицом, и я увидел под шлемом его пятнистую красно-белую кожу, рыжую бороду, темные волосы и светлые, как зимнее небо, глаза.

– Я обязан господину Боэмунду жизнью, – заявил Татикий, нервно почесывая свой золотой нос, как будто он и впрямь чесался.

– Но каким образом?

– Мы раскрыли заговор, – спокойно ответил Боэмунд. – Подлый заговор врагов императора.

– Они хотели убить меня, представляешь? – пискнул Татикий. – Меня, великого примикирия[13]13
  Примикирий – глава корпорации нотариев, оформлявших различные акты для епископа


[Закрыть], полномочного представителя самого императора!

– Какое коварство! – вкрадчиво заметил Сигурд.

– Но зачем? – спросил я. – Чего они хотели этим добиться?

Боэмунд повернулся к человеку, закованному в цепи.

– Ну, червь? Чего вы хотели достичь этим злодеянием?

– Помилуй меня, мой господин! – Пленник, лицо которого было скрыто длинными волосами, застонал, когда Боэмунд ударил его по колену. – Смилуйся надо мной!

– Отвечай немедля!

– Я собирался пробраться в палатку евнуха поздно ночью и вонзить нож в его сердце. Я презираю греков! Их присутствие в нашей армии навлекло на нас гнев Божий. Они обещали кормить нас, но мы голодны! Они обещали нам золото, но в наших карманах ни гроша! Они обещали помогать нам, но так и не покинули своих дворцов! Теперь по приказу императора они подкупили турок, чтобы те вырезали нас всех до единого! – Его голос, до этого казавшийся на удивление бесстрастным, звучал все громче. – Только после того, как мы очистим свой лагерь от этой грязи, Господь дарует нам победу! Только…

– Достаточно.

Боэмунд отвесил пленнику звонкую пощечину. Тот мгновенно умолк.

– Ты видишь, Татикий, сколь невежественными бывают иные наши воины? Мне остается надеяться на ваше снисхождение, но, увы, греки не пользуются у наших воинов особой любовью. Сколько бы я ни спорил с ними, они по-прежнему считают вас подлым и трусливым народом.

– И как же вам удалось раскрыть заговор? – поинтересовался я.

Боэмунд даже не взглянул в мою сторону.

– Его предал один из сообщников.

– Мы должны благодарить за это Бога, – с жаром воскликнул Татикий. – Деметрий! Кто, как не ты, должен был обеспечивать мою безопасность и предупреждать о возможных заговорах и изменах? Ты оплошал и подвел меня. Своим спасением я обязан лишь любезности Боэмунда!

Я опустил голову и промолчал, хотя мне на ум пришло довольно любопытное объяснение моей оплошности.

– Но если заговор раскрыт, а преступник схвачен, то зачем тебе покидать лагерь? – вмешался в разговор Сигурд. – Отказаться от осады было бы сейчас…

Татикий вскочил с кресла и высокомерно посмотрел на Сигурда.

– Я не отказываюсь от осады, командир! Если ты намекаешь, что я собираюсь это сделать, мне придется протащить тебя в цепях по всей Анатолии, чтобы поучить смирению!

Топор в руках Сигурда слегка дрогнул, однако варяг сумел сдержаться и промолчал.

– Боюсь, что примеру этого негодяя могут последовать и другие, – произнес Боэмунд, указывая на пленника. – В моем лагере и вообще среди франков назревает буря, и я не могу обещать, что мне удастся сорвать все планы заговорщиков.

– Если бы речь шла лишь о моей безопасности, это не имело бы никакого значения, – сухо заметил Татикий. – Но существуют и куда более серьезные соображения. Чтобы довести осаду до ее логического завершения, нам необходимо подкрепление. Император проводит военную кампанию в Анатолии. Я же хочу взять на себя роль посла и убедить его в необходимости прибыть сюда вместе со всем своим войском.

Боэмунд кивнул:

– Мудрый план. Хотя…

– Что тебе в нем не нравится?

– Если ты покинешь нас сейчас, когда наши перспективы представляются незавидными, многие истолкуют твое поведение превратно. Одни решат, что ты был движим страхом, другие обвинят тебя в малодушии. Увидев, что греки отказались от участия в походе, наши предводители сочтут себя свободными от клятвы, некогда данной императору, и откажут ему в возврате земель.

– Встретившись с императором на поле боя, они тут же осознают свою ошибку.

– Будет лучше, если ты как-то продемонстрируешь нам свое доверие и этим убедишь моих соратников остаться верными императору. Скажем, если ты временно пожалуешь кому-то из военачальников часть захваченных нами территорий, никто не усомнится в честности греков. – Заметив недоумение Татикия, Боэмунд добавил: – Отдав под наше временное правление земли, которые мы со временем завоюем и которые, конечно же, будут принадлежать императору, ты обретешь благоволение франков, не заплатив за это практически ничего.

Боэмунд не смог скрыть алчности ни в голосе, ни в глазах, устремленных на евнуха. Татикий, к его чести, ответил ему тем бесстрастным взглядом, с каким обычно появлялся во дворце. Я очень надеялся, что он заметит сомнение, отчетливо написанное на моем лице.

– Твои слова исполнены мудрости, господин Боэмунд, – произнес он наконец. — Мне не хотелось бы, чтобы кто-либо использовал мой отъезд как повод нарушить клятву. Тот, кто сделает это, рано или поздно ответит не только перед Господом, но и перед моим императором. В знак особого моего благоволения к вашему народу я последую твоему совету.

Мне показалось, что Боэмунд по-гадючьи высунул язык и жадно облизнул губы.

– Твой племянник Танкред претендует на земли Мамистры, Тарса и киликийской Аданы. Я передаю их в его владение, как вассалу императора.

По спине Боэмунда прошла судорога, словно его пронзили копьем.

– Но ведь земли Киликии были отвоеваны у армян! – оскорбленно запротестовал он. – Император не вправе ими распоряжаться!

– В свое время армяне захватили их у императора. Теперь они принадлежат Танкреду. Я сейчас же прикажу своему писцу составить соответствующую хартию. Мало того, – продолжил Татикий, не давая Боэмунду опомниться, – в знак того, что я вернусь сюда в ближайшее время, я оставлю здесь, у стен Антиохии, свой шатер и своих людей.

– Мы будем дорожить ими, мой господин. – Голос Боэмунда вновь звучал спокойно, хотя лицо налилось кровью. – Но ты не должен забывать о собственной безопасности. Дорога, ведущая в Филомелий, опасна. Кто будет охранять тебя в этом рискованном путешествии?

– Я отправлюсь морем из Святого Симеона и возьму с собой отряд печенегов. Командование варяжским отрядом остается за Сигурдом. Ты же, Деметрий, будешь заботиться о благополучии наших обозников.

– Что станет с норманнским заговорщиком? – спросил я.

– Мы будем судить его по нашим законам, – резко ответил Боэмунд.

– Вот и прекрасно! – Татикий хлопнул в ладоши и поднялся из кресла. Таким собранным и уверенным в себе я не видел его уже несколько месяцев. – Я должен заняться последними приготовлениями и отправиться в путь. Дело не терпит отлагательств, а дорога длинна. – Он вновь повернулся к Боэмунду. – Я доложу императору обо всем, что видел, и буду просить его прийти на помощь своим благородным союзникам.