Текст книги "Дом, в котором горит свет (СИ)"

Автор книги: Тина Милош

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

1.4

С утра отвела сына в садик и перед работой решила встретиться с Ленкой. Мы с ней на последнем курсе универа познакомились, даже работать начинали вместе. Тогда для нас, выпускниц журфака, должность внештатного корреспондента звучала гордо. Мы ею козыряли на каждом углу. Лишь спустя время до нас дошло, что для штатных работников районной газетенки мы были мясом. Нас не жалко было отправить куда-нибудь в забытую людьми, а главное – специалистами по строительству дорог, деревню ради единичной фотографии последней русской избушки. Подобные снимки читателям неинтересны, и они даже не присматриваются к расплывчатому черно-белому изображению. Да и привилегий, в отличие от официально оформленных сотрудников, у нас не было. Мы не могли уйти в отпуск или, упаси Господи, заболеть! Потому что зарплату мы получали по факту – сколько работы выполнили, столько и получили. Зато штатники могли сидеть неделями и ждать интересный материал, ни о чем не заботясь. У них был оклад.

Ленка тогда быстро поняла, что к чему, и через пятых-десятых знакомых прошла собеседование на радио. Сначала писала тематические тексты для рубрик, но очень быстро доросла до программного редактора. Теперь она следит за тем, о чем и как говорят ведущие. И оценивается это гораздо выше, нежели неуклюжие тексты в районном издании. Подруга пробовала первое время и меня за собой подтянуть, мол, что мне, молодой и красивой, делать в деревенском издательстве, но я тогда только замуж вышла, и ни о какой смене места работы не задумывалась. Думала, что еще успею, что все впереди…

А когда на пенсию проводили одного из редакторов нашей районки, на ее должность главред, закрывая глаза на куда более опытных журналистов, предложила меня. И я согласилась. Во-первых, близость к дому. Во-вторых, прикипела я уже к этому издательству, здесь все свое, родное. В-третьих, и наверное, в главных: Никита, тогда еще мой, запретил увольняться. Мол, здесь хотя бы бабы работают, а на радио мужиков много, нечего мне с ними работать. Ревновал, и мне это понравилось.

Вот я и осела в районе, а Ленка переехала в город, но пару раз в месяц мы с ней обязательно встречаемся и пьем кофе. Чаще она приезжает – у нее в нашем поселке родители живут.

– То есть ты все-таки решила уехать? – подруга с недоверием посмотрела на меня, прищурив свои серые глаза. – А я тебе давно говорила, что здесь ловить нечего.

– Ну, лучше поздно, чем никогда? – сомнение в моем голосе угадывалось очень четко.

– Не знаю-не знаю… – Ленка протянула эти слова так медленно, будто бы мой переезд – это последняя стадия. – Неужели Никитка так просто вас отпустил?

– Да, он… дал согласие.

– Очень на него непохоже, – девушка достала из пачки сигарету и закурила. Немного подумала и подмигнула: – Я бы на твоем месте хотя бы встречу с ним устроила. На прощание, так сказать!

По ее тону можно было сразу догадаться, какого рода встречу она имеет в виду. Немного помявшись, я все же выложила лучшей подруге правду о событиях прошлой ночи. По сложенным в тонкую линию ярко-красным губам было понятно, что Лена не довольна услышанным. Странно, раньше она бы радостно вопила и выкрикивала лозунги по типу «Первая любовь не ржавеет» и «Эта Вика ему не подходит».

– Так, подруга, – подскочила вдруг Лена, чмокнула меня в щеку, и на коже остался след от ее помады, который я тут же попыталась оттереть салфеткой. – Мне пора. Я надеюсь, до вашего отъезда в Москву мы еще увидимся!

И, цокая высокими каблучками, направилась к своему внедорожнику. Мне даже как-то обидно стало. Никаких слов поддержки или, наоборот, порицания как то «ай-яй, Кира, плохо ты поступила!» Лучшая подруга вообще ничего не сказала! Вот ну совсем! Неужели я совершила настолько аморальный поступок, что обсуждать его стыдно и неприятно?

Весь день я пыталась найти оправдание Ленкиному побегу. Даже смс-ку отправила, где расписала во всех красках степень своего недоумения. Смс-ки Лена прочитала, но ответить не соизволила.

А вечером на парковке офиса редакции меня ждал бывший муж. Махнув рукой коллеге, я подошла к нему, гадая, зачем Никита приехал. Если извиняться за то, что случилось ночью, то этот разговор заранее обречен на провал.

– Поможешь мне навести порядок в бабушкином доме? Я хочу его продать.

О как… Вот уж действительно, чего не ожидала…

Бабушку Ник любил со всей своей внучатой любовью. Он вырос в семье, где царит мир, любовь и радушие, и бабушка Валя была в этом мире далеко не чужим человеком. Она отводила маленького Никиту в детский сад утром и забирала его домой вечером, если родители по каким-то причинам не могли этого сделать. Именно бабушка научила его играть в шахматы и именно на ее столе стояли самые вкусные блины, которые я сама когда-либо пробовала. А уж с каким энтузиазмом бабуля танцевала на нашей свадьбе – мои ровесники завидовали!

Год назад ее не стало. И так вышло, что на похоронах была я. А законной супруги ее единственного внука не было. Мигрень у нее, видите ли, в тот день случилась. А я бабулю Никиткину любила, и остаться в стороне не смогла.

– Спасибо тебе, Кир, – немного пошатываясь, поблагодарил меня мужчина, закрыв дверь за соседкой, которая помогла вымыть посуду после поминок. – Родители уехали, так что можешь оставаться здесь на ночь. Места много, – и махнул рукой в сторону свободной спальни.

Обычное дружеское предложение без намека на что-то большее. Да и сил у нас не осталось ни на что, кроме как уснуть лицом в подушку. День сегодня был на редкость изматывающим. Поначалу я хотела оставить Ника одного, вызвать такси и поехать домой, где меня ждали мама с сыном, но не решилась оставить его таком состоянии. Слишком уж велика его скорбь. И если я когда-то уже пережила подобное, похоронив десять лет назад родного отца таким же холодным зимним днем, то Никита со смертью еще не сталкивался. Уж не знаю, почему Вика в этот день решила остаться в городе, но ей следовало быть здесь, рядом с мужем. Ему жизненно необходима моральная поддержка.

Я осталась. Нашла в шкафу более-менее интересную книжку и, удобно усевшись в мягкое бабушкино кресло, начала читать, пока Ник на диване рядом полуспал-полулежал. В абсолютной тишине, при свете одной-единственной настольной лампы, которая еле освещала книжные страницы, мы были не вместе. Но и чужими мы тогда друг друга не ощущали в полной мере.

1.5

Новость о том, что Ник хочет продать бабушкин дом, который он мечтал отстроить и превратить в уютный семейный особняк – повергла меня в шок. Этого я точно никак не ожидала…

– Зачем? – спросила я, пытаясь осознать услышанное, которое никак не укладывалось в моей голове.

– Слишком затратно его ремонтировать, – отрицательно покачал головой мужчина, будто отмахиваясь. – Проще новый купить. Так, поможешь?

На языке вертелось язвительное «А как же Вика?», но оно так и осталось непроизнесенным. Я согласилась. Чем я в этот момент думала и чего ожидала – не знаю. Просто неожиданно захотелось взять Тошку и рвануть за город. В деревню, в маленький домик, где можно почувствовать себя живой и настоящей. Только зачем нам для этого Никита…? Вопрос без ответа. Да и к черту.

– Помогу. Только Тошку из садика заберем и продуктов купим. Мы ведь туда с ночевкой едем?

Никита утвердительно кивнул. Дорога заберет слишком много времени, и в лучшем случае в деревню мы приедем ближе к полуночи.

В принципе, так и получилось. Я не знаю, какой порядок хотел здесь навести Никита, но в доме было уютно и по-деревенски чисто, а после того, как Ник включил отопление – еще и тепло.

– Почему ты привез нас сюда? – спросила я напрямую, потому как особой помощи в приготовлении дома к продаже здесь не требовалось. Ник пожал плечами и выдал:

– Хотел побыть с вами наедине.

Его слова эхом отозвались в области груди. С нами наедине… Не с Тошкой, а нам троим.

То, что мы приехали в дом к бабушке, очень много значит. Для Никиты так точно. Это его семейный очаг, самое важное место, которое гораздо важнее, нежели тот дом, который мы купили для себя после свадьбы. Телефонная связь здесь ловит через раз, поэтому мы принадлежали самим себе, и больше никому.

Тошка после целого дня в детском саду и долгой дороги, поклевав немного жареной картошки, которую я приготовила на скорую руку, уснул прямо за столом. Никита его бережно отнес в спальню и укутал одеялом, положив рядом с подушкой изрядно потрепанного Микки Мауса, с которым сам спал в таком же возрасте. Видимо, мужчину эта преемственность поколений так впечатлила, что он пообещал сыну в довесок к щенку, за которым во время нашего отсутствия присматривает моя мама, еще и обезьяну.

Уложив Тошку спать, Никита вернулся в гостиную и своим присутствием заполнил все пространство комнаты. Вмиг стало тесно и неуютно, поэтому я молча встала и уже собралась идти к сыну в спальню, чтобы лечь рядом, хотя сна не было ни в одном глазу. Лишь бы не сидеть тут и не делать вид, что все в порядке. За три года надоело притворяться. Но не успела сделать и шагу, как Никита со словами: «Иди сюда!» – схватил меня за руку и дернул на себя. Врядли бы я в этот момент почувствовала боль, даже если бы он мне руку вывихнул.

И вдруг почувствовала, что слезы по щекам потекли, но впервые за долгое время то были слезы радости.

– Посмотри на меня, – голос, продирающий до костей посильнее самого сильного мороза.

Я отрицательно покачала головой и спрятала лицо в мужской груди. Бесполезно. Ник выпрямился и заставил посмотреть ему в глаза. Как назло, я еще и носом хлюпнула. Привет, истерика!

– Почему ты плачешь? Я здесь, с тобой. И я хочу быть с тобой в дальнейшем. Я так решил.

Я, я, я… слишком много собственности, которую с тяжелым боем разобьет реальность.

– Я люблю тебя, Кира.

И тут меня окончательно прорвало. Бывает истерика от счастья? Иначе как назвать то, что я начала хаотично целовать его лицо, прижимать к себе за волосы и размазывать по щекам слезы, застилавшие глаза? Ник крепко меня обнял и замер, лишая возможности двигаться. Держал так до тех пор, пока я не успокоилась. Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем мое дыхание выровнялось, а сердце перестало дергаться как при эпилепсии.

«Я люблю тебя, Кира…»

Ник лег на подушку и потянул меня за собой. А я боялась его отпустить даже на секунду. Боялась уснуть, а проснувшись – понять, что это было лишь сном, зыбким подарком ночи.

Мы целовались до самого утра. О чем-то говорили, слушали тишину и сердца, которые, казалось, в эту ночь даже стучали в унисон.

Я так и не смогла уснуть. Ник уснул под утро, обнимая меня. Кайф…

Услышала, как проснулся Тоша и прошлепал в уборную. Осторожно, чтобы не разбудить Никиту, встала и вышла на кухню. Надо бы завтрак приготовить. Сын оладушки любит.

Замесила тесто, накалила сковородку. Когда переворачивала оладьи, мою руку с лопаткой перехватила мужская ладонь. Легкое прикосновение щекой к щеке, и определенно сегодняшнее утро – самое лучшее за последние годы. А вдруг так будет всегда…?

– Доброе утро.

– И тебе…

Обычный завтрак обычной среднестатистической семьи. Тошка стучал ложками по кастрюле, Ник имитировал игру на гитаре со сковородкой, пока я напевала незатейливую популярную песенку.

Семья… со стороны мы были именно ею, а на деле я боялась об этом думать, чтобы ненароком не спугнуть. Боялась, что что-то случится и разрушит хрупкую надежду на счастье. И как же я была права…

Она приехала днем. Жена.

Никита долго объяснял ей что-то на улице. Я слышала, о чем они говорят, но не вмешивалась. Понимала, что ни к чему хорошему этот разговор не приведет.

– Подумай о Полине! Ты бросишь нашу дочь? – эти крики, казалось, слышала вся деревня.

Манипулировать Ника ребенком легко. Да, это низко, подло, но ничего проще быть не может. Ради детей он согласится на все.

Если бы я этим хоть раз воспользовалась, то сейчас ситуация была бы совершенно иная и в мою пользу. И, признаться честно, иногда у меня возникало ядовитое желание отомстить. Показать, что у меня такие же права, как и у его жены. Но я никогда этого не делала.

Наверное, потому что моей памяти до сих пор свежи воспоминания о том, как терпеливо мама сносила все пьяные выходки отца. Она молчала и мысленно продолжала молиться, когда он ее выталкивал ночью во двор, на мороз, в домашнем халате и тапочках. Я была маленькой и не могла дать должного отпора пьяному мужику. Чаще всего забивалась под кровать, а после, услышав пьяный храп из родительской спальни, открывала маме дверь и впускала ее в дом. Однажды даже скорую пришлось вызывать, потому что мама едва не потеряла сознание от обморожения. Мне было страшно жить с отцом-тираном, отцом-деспотом, который всю свою ярость направлял на ни в чем не повинную женщину. Но мама в ответ никогда не выясняла с ним отношения, лишь пожимала плечами, мол, что с пьяного взять. «Ударили тебя по правой щеке – подставь левую», – часто повторяла она цитату из Библии, и я до сих пор никак не могу понять, правда ли она до такой степени верит в Бога, что так благоговейно отзывается о муже, который лишь по счастливой случайности еще не убил ее, или же она его просто-напросто боится. Я с благодарностью и некоей долей радости кидала горсть земли на его гроб.

Виктория начала кричать, звать меня. Прятаться смысла я не увидела. Все равно когда-то этот разговор уже должен был случиться, и лишь по непонятной причине затянулся на три года. Вышла во двор и остановилась у ворот, прислонившись к двери.

– Я – мать его дочери! – размахивая руками, заявила Виктория. Никита сдержал ее за плечо и виновато посмотрел на меня.

В ответ я спокойно пожала плечами. Обоюдный аргумент.

– А у меня сын.

– Вот и бери своего сына и вали куда подальше! Не смей приближаться к моему мужу! Свою семью не удержала, теперь чужую развалить хочешь?

Очень эмоционально и грубо, но я больше ничего ей не сказала и не стала распалять конфликт еще больше. Все зависит только от Никиты, который в этот момент пытался успокоить жену, сдерживал ее, когда она кидалась на меня чуть ли не с кулаками. В конце концов он едва ли не силой усадил Вику в машину и заставил уехать.

Его слов я ждала как приговора.

– Все хорошо, – едва слышно и с большим сомнением.

От сердца немного отлегло. Никита сделал выбор, сам, и в этот раз не дал мне никаких шансов отказаться от этого. Да мне это и не нужно. Мне было совершенно наплевать на его жену, дочь и все, что с ними связано. Я хотела мужа для себя и не приходящего, а постоянного отца для своего сына. И никто не вправе меня судить.

1.6

К вечеру мы вернулись в город, и Никита переехал к нам. Тошкиной радости не было предела, хотя он удивленно поглядывал в сторону нашей спальни.

– Мам, а почему папа спит в твоей комнате? Лазве у него нет своей, где он будет лисовать? – со всей своей наивной простотой интересовался сын, не выговаривая добрую половину звуков.

– Будет, – я указала на дверь кабинета, в котором теперь находились ноутбук и графический планшет архитектора Легостьева. Отдельное помещение в доме ему необходимо для работы. – Теперь папа будет жить там.

Антоша понятливо кивнул и помчался к щенку, которого назвал Лео – в честь любимой черепашки-ниндзя, по которым он фанатеет. Ник залихватски подмигнул сыну и обратился ко мне:

– Погладишь мне рубашку?

Неловкая просьба, будто слон в посудной лавке пытается дотянуться до хрупкого фужера. Я тоже чувствовала себя неловко. Мы пытались привыкнуть друг к другу. Привыкнуть к старым, казалось, забытым ощущениям. Вспомнить все заново. Каково это – готовить вместе ужин. Или не напрягаться, услышав глухой мужской голос, просящий тебя погладить рубашку или закинуть в стирку джинсы. Не дрожать как осиновый лист от легкого прикосновения… Именно вот к этому ощущению близости мы привыкали.

Я тянулась к его губам, целовала в шею, царапала его спину и задыхалась от счастья. Любимый… родной… да… Мое тело звенело от ощущения другого, такого желанного тела, а душа пела от ответных поцелуев любимого человека. У меня не было других мужчин за это время, поэтому моя реакция на Ника осталась прежней.

Он решил оформить наши отношения официально. Я никак на него не давила и не упрашивала, молча радуясь тому, что имею. Неделю назад у меня и этого не было. Но для государственной регистрации брака необходимо развестись с Викой. Легостьев сказал, что возьмет это на себя. Причин не верить ему у меня не было. Он искренне хотел быть с нами. Со мной и Тошкой. И так три года потеряли.

Поначалу Виктория истерила. Даже находясь в другой комнате, я слышала ее громкие вопли в телефонную трубку. Угрожала запретом видеть маленькую Полину. Спустя пару недель, видимо, ее непрекращающаяся истерика надоела даже ей самой. Она вовремя успокоилась, еще бы пару дней, и даже вечно сдержанный Ник бы сорвался и показал, кто хозяин ситуации. Разорвать в клочья все законы и отправить жену в психушку – минимальное из того, на что он способен, когда напрочь теряет все свое хладнокровие.

Но обошлось без психушки и прочей нервотрепки.

Мое сердце, видимо, стало что-то подозревать еще до того, как все закружилось. При одном упоминании Виктории оно начинало болезненно ныть, отдавая тикающим пульсом у виска. Видимых причин тогда еще не было, а страх уже появился.

А потом начались подрывные действия, и весьма активные.

– Кир, я отъеду на пару часов? – не спросил, а скорее поставил перед фактом Никита. О том, куда он собрался на ночь глядя, спрашивать было не нужно. Пять минут назад он разговаривал по телефону с Викторией. Однако задать этот вопрос было необходимо, потому что мне нужны были объяснения. Я не тумбочка, и у меня есть чувства.

– Ты куда? И почему так поздно?

– Поля пролила на себя горячий чай. Поеду, посмотрю, вдруг там помощь необходима?

Да, я не тумбочка, но в этой ситуации мне оставалось лишь подчиниться и отпустить. А что я могла сделать? Запретить? Запереть его в доме? Нику не пять лет, он мальчик большой и понимает, что делает. Будет только хуже. Как можно запрещать отцу видеть собственного ребенка? Мне оставалось лишь объяснить Тошке, почему папа, который теперь живет с нами, уехал и вернется поздно ночью.

Следующим днем Виктория позвонила вновь. Полина упала с горки на детской площадке и поцарапала коленку. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять – Никитой откровенно манипулировали. Зная, что при имени дочери он сорвется в любой момент, эта женщина действовала по-женски изощренно, подключив всю свою хитрость. Ее уловки были настолько просты, что не заметить их мог только слепой. Видимо, Ник ослеп, если позволил женщине одурачить себя. Она говорила, что смирилась с его решением и не будет перечить, спокойно подпишет развод. И вместе с тем звонила по несколько раз на дню, оправдываясь беспокойством за ребенка.

– Я зашивала белье, а Полечка крутилась рядом. Никитусь, она себе косичку обрезала и чуть не поранила пальчик!

– Полечка обожглась об утюг, пока я гладила!

– Полечка ножку подвернула на ступеньках!

Полечка то, Полечка се…

Миллион проблем, которые на деле оказывались выдумкой, фантазией гиперзаботливой мамаши. Якобы гиперзаботливой мамаши. Естественно, царапина на коленке оказалась некритичной. Вместо косы девочка лишилась небольшой пряди, которая была незаметна и быстро отрастет. Никаких ран и ожогов, к счастью, не случилось, а после вывиха детки точно не танцуют под песенку в мультфильме.

Я набралась храбрости и попыталась объяснить Нику, что происходит на самом деле.

– Никит, она выдумывает все, чтобы ты был рядом! Она тебя не отпускает, она врет!

– Кирюш, поверь мне, я туда еду только к Полинке.

– Я верю тебе, а твоей пока еще жене НЕ верю!

– Все будет хорошо, не ревнуй, – он успокаивающе погладил меня по спине. – Вика просто не привыкла к тому, что меня теперь нет рядом с ними круглосуточно.

Судя по ее словам и действиям, я догадывалась, что привыкать она не собирается, поэтому решила поговорить с мамой и спросить ее совета. Правда, я с подросткового возраста не прислушивалась к ее словам, считая их слишком слабыми, особенно вкупе с библейскими аргументами. Но и отмалчиваться я не могла, чувствуя, что мы и так достаточно отдалились друг от друга. Хоть и живем на соседних улицах, и видимся частенько, но каждая из нас свои переживания держит при себе. Мама делится своими мыслями со священником в церкви, а я исповедоваться не умею и в церковь не хожу принципиально. До дрожи боюсь стать такой, как мама – безропотной, слабовольной, без всяких чувств поддержки к собственной дочери. Ведь когда я рассказала маме о том, что мы с Никитой снова вместе, она не поддержала меня, а именно это мне было необходимо. Наоборот, этой новостью она осталась недовольна, хотя никогда не испытывала к нему неприязни.

– Нехорошо поступаешь, дочь, – даже покивала в знак отрицания мама. – Семью без мужика оставила.

– Это мой мужик! У меня его забрали, а теперь он вернулся.

– Вернулся, да. А твой ли он теперь?

Вопрос философский, а значит, бессмысленный. Мой, конечно, чей же еще? С нашей самой первой встречи поняла, что это мой человек.

Только этот человек, испытывая глубочайшее чувство вины, срывался от меня после каждого звонка его изворотливой женушки.

Мне нужен был совет Ленки, но она была чем-то слишком занята и обещала мне все рассказать позже. Когда наступит это «позже» – одному Богу известно. Я пыталась разузнать у общих знакомых, что случилось с подругой, вдруг у нее какие-то проблемы, но все только плечами пожимали.

На работе написала заявление на отпуск. Хотела побыть дома и максимально проконтролировать ситуацию с Викой, но быстро об этом пожалела. Находиться в четырех стенах двадцать четыре часа в сутки, как оказалось, жутко напрягает. Пыталась работать, но мысли не складывались в предложения. В книгах буквы начинали плыть через пару минут чтения, а сюжет фильма я и вовсе не пыталась запомнить.