Текст книги "Колдун. Трилогия"

Автор книги: Тимур Рымжанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 50 страниц)

Вынув из-за пояса нож, я разрезал веревку клетки и откинул верхнюю створку.

– А ну вылезай! – велел я запуганному азиату, забившемуся в самый угол.

На это требование коротышка только отрицательно покачал головой и еще плотней закутался.

– Вынимай его оттуда! – велел я стрелку. – Не дело это, чтоб в моей крепости люди без вины в клетке сидели.

Приставив копье к стене башни, поправив арбалет, висящий на бедре, стрелок одной рукой выдернул коротышку из клетки, держа его за ворот шубы, как нашкодившего щенка. Росту в нем было метр сорок, не больше, тощий, изможденный, весь в ссадинах – видно, не раз хорошенько битый. На шее у азиата висела тяжеленная дубовая колода, опутанная веревками, которые тянулись вниз, стягивая ноги под коленями, прижимая их к груди.

– Он что же, всю ночь в таком скрюченном виде тут просидел?

– Не могу знать, батюшка, я час как на караул встал, а ранее мужики того зверька из гостиной конюшни вытащили на потеху.

Разрезав веревки на колоде и под коленями пленника, я помог ему встать на ноги. Встав на землю босыми ногами, азиат сразу же запахнул длинные полы шубы. Нижняя челюсть тряслась от холода, руки и ступни ног посинели, коротышка еле держался на ногах. Стоящие вокруг нас зеваки стали отступать еще дальше, образуя неровный круг. Бывший купеческий невольник выглядел как подросток, мне даже пришлось нагнуться, чтобы рассмотреть его лицо.

– Тебя как зовут, заморыш?

Понимая, что к нему обратились, азиат покосился на меня, ничего не ответил, лишь ехидно ухмыльнулся и вдруг рванул в сторону, отталкивая от себя зазевавшегося стражника.

Я всегда считал, что у меня хорошая реакция, но даже мне не удалось упредить тот момент, когда коротышка схватил копье, оставленное стрелком у стены, и, словно прыгун в высоту с шестом, опершись на древко, вскочил на крышу дровяного склада гостиницы.

– Тревога! – только и выкрикнул обескураженный такой прытью, но не растерявшийся стрелок и пустился вдогонку вдоль стены, стараясь не упустить из виду резвого азиата. На крик уже бежал, бряцая оружием, ближайший патруль.

Коротышка, понимая, что его окружают, использовал возвышенность как трамплин, подпрыгнул, на лету нанеся удар стрелку ногой в челюсть. Тут же мягко, по-кошачьи приземлился и, крутнувшись, отмахнулся от копий набежавших стражников, откатился в сторону и встал в боевую стойку, выставив копье, готовый отразить новое нападение. После такой демонстрации боевых навыков у меня больше не оставалось сомнений в том, что коротышка – китаец, и с приемами рукопашного боя знаком не понаслышке. Как бы там ни было, но драться с ним я не собирался: только изловить, помыть, одеть, накормить, но прыткий косоглазый паренек похоже ни слова не понимал, и уговоров будет явно недостаточно.

Раздвинув стрелков, дружно прикрывавших меня от потенциальной угрозы, и выйдя ему навстречу, я, так же как и он, принял боевую стойку, которую китаец тут же оценил. Весовые категории были совершенно неравные, при том, что я хотя бы примерно знал, чего можно ожидать. Воспользоваться копьем китаец решил в первом же выпаде, и это действие я предусмотрел. Одним блоком отбил оружие, встречным ударом отбросил малыша метра на полтора. Потеря копья не убавила пылу, китаец опять встал в боевую стойку. Правду сказать, мне было немного не с руки драться с таким низкорослым противником, тем более что тот еле держался на ногах. Удар, блок, серия обманных выпадов, еще удар, его онемевший от холода кулак бессильно долбит в легкий доспех на груди. Я перехватываю его руку, но кисть китайца выворачивается, и он бьет мне в локтевой нервный узел одним пальцем. Попадает, и в моей руке появляется неприятное ощущение. Я когда-то изучал такие коварные приемы, но, как водится, без должной практики основательно забыл. Еще удар, теперь косоглазый целит мне в подъязычный нервный узел, но я успеваю блокировать и, чтобы остановить эту бессмысленную драку, использую захват из айкидо.

Завернув попрыгунчика в неудобное положение, так, чтобы больше не смог сопротивляться, я чуть привстал, оглядывая онемевшую от удивления толпу.

– Теперь понятно, почему хозяин держал связанным, да еще и в клетке этого бесенка. – Развернув свободной рукой голову китайца к себе, я еще раз спросил: – Как твое имя?

Указывая на себя, я чуть ослабил хватку и проговорил почти по слогам:

– Мое имя – Артур, – затем опять указал на китайца и вовсе отпустил его руку. – Как твое имя?

– Чен Лунь, – ответил китаец и коротко кивнул.

– Ну, вот видишь, все очень просто, – сказал я и добродушно улыбнулся. – Я Артур, ты Чен Лунь.

Вставая в полный рост, я снял с себя замшевую накидку и укрыл ею китайца, приглашая пройти в гостиный двор. Взмахнув рукой, я отпустил стрелков, и те мгновенно исчезли – направились к своим постам.

Такой жест китаец тут же оценил и почти мгновенно расслабился, понимая, видимо, что драться с ним никто больше не собирается, а устроить потасовку пришло в голову только ему. Еще раз коротко поклонившись, он спрятал руки под накидку и проследовал к двери. Не знаю почему, но в этот момент мне стало интересно продолжить это странное знакомство.

Встретивший нас смотритель гостиного двора замер в ожидании распоряжений, искоса поглядывая на китайца.

– Принеси, Федор, нашему гостю жареной рыбы. Отварного итильского белого пшена, капусты квашеной, да копченой лосятины.

А мне – курицы и пива. Да пошли кого-то из своих за Егором, ткацким мастером, пусть придет сюда.

Усадив китайца за стол, я сел напротив и снова повторил его имя.

– Чен Лунь – длинновато, каждый раз тебя так окликать язык вывихну, может, просто Чен? Как тебе такое? Чен. – В ответ на это китаец только одобрительно закивал. – Чен, почти как Чан! Был такой попрыгунчик, вроде тебя, его звали Джеки Чан! Может, он твой далекий праправнук? Ну да ладно, не обращай внимания, Чен, я тут треплюсь, а ты все одно ничего не понимаешь.

– Понимаешь, – выговорил китаец и часто закивал, состряпав на чумазой роже что-то наподобие улыбки.

– Ах, вот оно как! Значит, не все так безнадежно! Ну тогда, может, расскажешь мне, Коварю, что за беда с тобой приключилась, что тебя в наши края занесло?

Жадно глядя на поставленную перед ним тарелку с рыбой и рисом, китаец чуть не потерял дар речи, но все же собрался с силами для ответа.

– Большой каравань, ходить два лет вдоль Илтыш. Ходить, толговать, моя быть воин, охлана.

Уйгур улус, большой войско караван взял, всех воин бил, меня тоже бил, в степь волку бросил. Другой караван меня взять, два год в клетке. Шапка с колокольчиками надевать, палкай бить, все смеяться.

– Это что же, тебя вроде шутовской зверушки использовали?

– Зверушки! – согласился китаец. Уже не в силах сдерживаться, он проворно стал наворачивать принесенное угощение.

– Да уж, косоглазый, досталось тебе. Хорошо, что хоть немного язык понимаешь, а то я в китайском как-то не силен, знаешь ли.

В этот момент в гостиный двор ввалились дед Еремей и цеховой мастер Егор.

– Что звал нас, батюшка? Что за дело важное да спешное такое?

– Дело простое, старики-разбойники. Вот вам китаец, зовут его, кстати, Чен Лунь, помыть, обуть, одеть. Свободу в пределах гостиного двора не ограничивать. Еремей, ты за ним лично присмотри. А ты, Егор, одень его как следует. Сдается мне, сгодится нам этот заморыш.

Старики были, конечно, в шоке от такого моего внимания к какому-то мальчонке, но спорить не посмели. Мало того, знали, что я проверю их работу и, если что не понравится, спуску не дам. Давно приучил всех в крепости, что мои поручения и приказы надо выполнять четко и своевременно, даже если они кажутся дикими и нелепыми.

Замотавшись с многочисленными делами, я только через несколько дней вспомнил про китайчонка и заглянул вечером в еремеевские «чертоги». Так назывался крепостной каземат, который облюбовал себе хитрый дед для своего штаба. Ведь именно там находилась основная печь, отапливающая еще несколько помещений. В каземат вело несколько ходов, все тщательно охраняемые. Только через него можно было попасть в лабиринт тюремных камер, что находились на нижнем ярусе. Миновав несколько постов, я наконец ввалился в просторное помещение, где за большим столом в глубокой задумчивости восседал Еремей, перебирая берестяные послания своих разведчиков. Поодаль, на другом конце лавки, сутулился долговязый Тимоха. Высунув от усердия язык, он вносил какие-то поправки в макет крепости и прилегающих окрестностей. Этот макет он сделал давно. После того неудачного полета на шаре, когда полез сдуру чистить засорившуюся форсунку и опалил себе лицо. Хо-рошо еще, что глаза не повредил. Навестив потом горемыку дома, я, чтобы отвлечь его от боли в обожженном и замотанном компрессами лице, предложил ему сделать макет местности, так как он рассмотрел это с высоты полета шара. Парнишка сразу оживился, тем более что я объяснил ему принцип масштабирования. Он тут же подключил к этому делу всю свою многочисленную ватагу братьев и сестер. Они натаскали ему всевозможных пригодных для дела материалов, и работа закипела. Еремей, прознав про это, тут же засекретил макет и настоял, чтобы его, даже недоделанный, перетащили в каземат.

Здесь мы часто стали проводить военные советы, сверяясь с трехмерной моделью, наглядно убеждаясь в правильности своих решений.

Ну и, естественно, в пылу спора чего-нибудь да ломали. Вот Тимоха терпеливо все и восстанавливал. При этом, невольно вникая в тайные дела Еремея, стал его незаменимым помощником, продолжая совершенствовать в сво-бодное время воздушный шар. Раздавая указания своим многочисленным помощникам из тех мальчишек, что уже испытали восторг первых, пока еще не очень продолжительных полетов.

Вскочив при моем появлении, Тимоха проворно подставил мне стул и, подхватив сброшенный тулуп, загремел посудой на печи, наливая горячий сбитень в кружки. Еремей, хитро улыбаясь и предвосхищая мой вопрос, молча махнул рукой в верхний угол печи, где притаилась маленькая фигурка Чена.

– Обули, одели, накормили. Никуда не уходит. Сидит на печи да башкой крутит, словно сыч! – ворчливо сетовал Еремей.

– Ничего, пусть сидит. Пока обвыкнется, а то одичал в клетке. – Хлебнув с удовольствием горяченького из поднесенной кружки, я расслабленно откинулся на спинку стула, слушая, как бубнит дед, вкратце пересказывая донесения.

Враг неумолимо приближался, опустошая все на своем пути. Словно сказочный дракон, прихлопывая когтистыми лапами слабые очаги сопротивления. Досаждает ему только довольно многочисленный отряд степняков во главе с неким Шабаем. Откуда он появился, никто не ведает. Но, судя по донесениям, активно и ощутимо щиплет ордынцев и скоро появится в наших пределах. Где неусыпно будет под контролем олаевского спецназа. Тогда, может быть, и прояснится, что это за отряд.

Из тюремного подземелья, шаркая стоптанными лаптями, выбрались две комичные фигуры стареньких скоморохов, которых я пристроил сюда на полный пансион по причине их неспособности заниматься своим ремеслом после встречи с княжескими костоломами. Нежданно-негаданно они помогли мне решить проблему с допросами плененных лазутчиков. Зверствовать, пытая и выбивая из них сведения гестаповскими методами, мне не хотелось. Скоморохи же, мастерски подражая разным голосам людей, истязаемых пытками, нагоняли такого страху на бедолаг, что хватало одного сеанса психологической обработки, чтобы расколоть любого упрямца. Еще бы! Сидеть в полутьме зарешеченной камеры и слышать истошные вопли пытаемых жертв и басовитые крики допрашивающих – удовольствие малоприятное!

Хотя на самом деле в помещении, уставленном и обвешенном различными приспособлениями для извлечения нужных им звуков, «куролесили» два тщедушных деда, слаженно изображая палача и жертву. В помощь им я отрядил здоровенного детину – глухонемого Лопушка, сына одной из стряпух в гостиничной столовой. Вид у него был устрашающий, как у боксера Валуева, что получил бы в XXI веке титул чемпиона мира только благодаря своей внешности. Лопушок с удовольствием колотил по кожаному мешку с опилками, рвал какие-то тряпки, с треском ломал кости, принесенные из столовой; все это проделывая под чутким руководством двух отставных скоморохов, которые озвучивали это безобразие дикими криками. Потом они надевали на него забрызганный кровью кожаный фартук и, наказав состроить свирепую рожу, отправляли за пленным, который попадал уже в соседнее с ними помещение, уставленное всякими пыточными приборами, естественно, со свежими потеками крови. Мне или Еремею оставалось только задавать нужные вопросы и выслушивать правдивые ответы.

Деды отправлялись ощипывать зарезанную курочку, а их великан помощник таскать дрова и топить печь.

С шумом распахнув тяжелую дверь, вторгся Лопушок с охапкой дров и с грохотом ссыпал их перед печью. За это тут же начался нагоняй от скоморохов. Весь этот бедлам прекратил Еремей, выгнав всю троицу. Гигант, подхватив на руки своих наставников и топоча громадными лаптями, умчал прочь, напоследок грохнув дверью.

Тимоха, давясь от смеха под ворчание рассвирепевшего Еремея, закинув в печь дрова, тоже исчез – от греха подальше.

– Видал? Лиходеи безголовые! – бушевал Еремей. – Еще этот сыч твой сидит, глаз не сводит! Извел меня совсем. Забирай его, и ступайте, мне еще весточки своим людям готовить надо.

Посмеиваясь втихомолку, я забрал Чена и повел его к себе домой на ночлег. Уже в темноте сгустившейся ночи, при свете неярких, но часто развешанных фонарей мы миновали площадь перед каменным амбаром, приспособленным под содержание в нем осужденных на тяжелые работы всякого разбойного люда, как вдруг встрепенувшийся Чен, взмахнув рукой, перехватил летящий в меня камешек. Из небольшого зарешеченного проема в стене амбара раздался смешок, а затем грубый, сиплый голос произнес:

– Ловкая собачонка у Коваря завелась!

Выросший как из-под земли караульный саданул копьем по решетке и пригрозил:

– В погреба загоню, поганец!

– Слышь, Коварь! – уже напряженно зазвучал тот же голос. – Дай слово молвить!

Караульный все же нашел выход: скинув с себя тулуп, заткнул им проем. Облегченно выдохнув, он браво вытянулся перед нами, не забыв при этом подпереть копьем выталкиваемый кем-то из-за решетки тулуп.

Похвалив находчивого караульного, я все же приказал ему сбегать за старшим стражником и привести ко мне этого арестанта.

В караульном помещении было натоплено, и яркий свет четырех ламп резко бил в глаза. Прикрутив парочку фитилей, я сел на лавку, с интересом наблюдая за Ченом. Тот, словно пес, исследовал все помещение, заглядывая во все углы, и, наконец угомонившись, пристроился возле уютно гудящей печки. В двери ввалился целый отряд караульных стрелков, висевший на руках и плечах плотного крепыша. Если бы не звякающие кандалы на его ногах, не поверил бы, что это арестант.

Вместо того чтобы, как я ожидал, жаловаться на содержание, крепыш извернулся из удерживающих его рук и бухнулся на колени с криком:

– Убей меня, Коварь!

Налетевший на него Чен едва не осуществил его желание. Пришлось отдирать китайчонка, как разъяренного кота от шального барбоса. Стража оттащила обездвиженного арестанта на безопасное расстояние. Чен протянул мне выуженную им в пылу схватки остро заточенную полоску железа и невозмутимо устроился у меня в ногах, не сводя внимательного взгляда с приходящего в чувство арестанта.

– Говори! – предложил я очумелому крепышу, рассеянно вертя в руке грубо сработанный нож. Не думаю, что это было покушение. Просто всякий уважающий себя разбойник имеет такую вещичку в рукаве. Китаец уловил по каким-то одному ему ведомым признакам присутствие оружия и мгновенно среагировал.

– Нет мне прощения, Коварь, за мои злодеяния, и кара твоя подневольным трудом и сытой едой как насмешка над бывалым воякой. Это сейчас меня кличут Скосырем, а когда-то величали воеводой. Как попал в немилость князю, так вовсе лишился всего стараниями недругов. Озлобился и ушел в леса разбойничать, да опротивело. Вразумил ты меня своими делами. Вижу, не за себя печешься, врага извести желаешь. Подсобить хочу, коль поверишь! А нет мне веры – так убей!

– Если желаешь бить ордынцев, вот тебе моя рука! – я разжал ладонь, возвращая нож. – А ежели предашь – вот другая! – добавил, кладя руку на рукоять меча.

– Много ли наберешь охотников из душегубов, что в амбаре сидят? – переведя разговор в деловое русло, продолжил я.

– Сотни две, а то и поболее, – задумался Скосырь.

– Разделишь их на несколько ватаг и будешь день и ночь резать ордынцев! Как скот! Налетел, вырезал и исчез! Кровавая работа, другой дать не могу, – напирал я на него.

– Сделаю, Коварь! – и мрачно усмехнувшись, добавил: – Дело привычное…

Октябрь выдался удивительно теплый, но дождливый. Разверзлись хляби небесные мелкими, моросящими, но очень затяжными дождями. Те немногие дороги, что были вокруг крепости, развезло так, что передвигаться по ним стало практически невозможно. Вообще-то зря в моем времени ученые трезвонили на всех углах о глобальном потеплении и смене климата.

В Средние века погодных аномалий я уже наблюдал не один десяток. И засухи, и наводнения, и ураганы. И даже заморозки в июне были не редкостью. Просто слухи о таких природных событиях доходили до меня уже весьма искаженные и сильно преувеличенные. Информационные сети в наше время делали мир маленьким, просто крошечным, будто игрушка в руках ребенка. Здесь же, даже глядя с высоких башенных крепостных стен, не видишь краев, не знаешь о том, что творится в соседней деревушке, не говоря уже о странах и континентах. Пространства видятся бесконечными, расстояния непреодолимыми. Осилил в погожий летний день двадцать километров пути – считай, повезло, и это верхом на резвом скакуне, а не пешим. Леса, болота, глубокие овраги, чащобы, буреломы да сухостойные валежники. Отсутствие ориентиров, только вешки, приметные на просеках да узких тропинках, оставленные местными охотниками. Чужак в здешних лесах потеряется, без проводника станет бродить кругами, заплутает и сгинет. Дикие звери, топи, холод, мошка заедает до зуда, до болезненной истерики. Очень негостеприимными кажутся русские земли для кочевников, хоть и сильных, умелых воинов, но все ж привыкших смотреть вдаль, чувствующих себя уверенно в степях, на просторах. Лес для них – один сплошной стресс. Учитывая набожность и массу суеверий, связанных с дремучими, чуть ли не таежными лесами, усиленную клаустрофобией, дезориентацией в пространстве с ограниченной видимостью, это может стать серьезным подспорьем для аборигенов, знающих каждую кочку на болоте, каждую звериную лежку, самую неприметную тропку.

В чем был секрет партизанских побед? Именно в знании местности, умении использовать ограниченное пространство в своих интересах. Многие завоеватели из моей истории обломали себе зубы именно на партизанских отрядах. Не видел я смысла менять традицию такой войны. Здешние леса – огромный козырь, и я намерен им воспользоваться. Обрекать на гибель подвластных мне людей, выводя их в чистое поле против бесчисленной, безжалостной орды, я не намерен. Мало того, я намеревался значительно усилить партизанское движение, снабдив оружием, тактикой и опытными инструкторами. Смешать в одном гремучем коктейле опыт партизанских подразделений и террористических формирований. Создать разветвленную сеть диверсионных отрядов, перед которыми поставлю задачу морально и физически вымотать противника, прежде чем тот доберется до стратегически важных точек. Формирования, способные отрезать тылы врага от авангарда. Охотников за охотниками, если так можно выразиться, некий СМЕРШ, уничтожающий на своей территории вражеских разведчиков. Задача глобальная, и я знал, что легко этот план не осуществится. Требовалась подготовительная работа.

Этап первый был самым сложным, я бы назвал его ювелирным. Тематическая подложка будущих диверсий основывалась большей частью на моих собственных экспериментах. Проще говоря, моя агентурная сеть распускала слухи на восток, откуда ожидалось нашествие вражеских войск, о том, что из моей крепости нет-нет да вырываются наружу страшные духи, демоны, чудовищные монстры, коих я призвал себе в услужение. Злобные духи якобы заселяют окрестные леса и долины, поречье и болота. Местных людей они не трогают, не тревожат, так как с некоторыми заключают договор на угодья или подношения. А вот пришлыми готовы полакомиться.

В качестве подтверждения этих слухов я распускал так называемые «двойки», дуэты опытных разведчиков из числа самых толковых, на поддержание слухов о нечисти, затаившейся в дремучих лесах. Это было еще год назад. После десятка успешных рейдов епископ как-то поведал мне, что с тех пор у него прибавилось паствы. Многие из бывших язычников пришли добровольно креститься, принимая новую веру. Но я только посмеивался, относя такое явление массового отказа от прежней веры лишь к разряду побочных эффектов. В задачу таких «засланных казачков» входило распускать и поддерживать слухи о появившихся в населенных местах чудищах, духах и прочей нечисти, за коими Коварь, то бишь я, послал стрелков присмотреть, или изловить, а то и извести, коль сильно станут донимать. Стрелки бродили по селищам, все выспрашивая у местных о странностях в округе, не слыхали ли чего, не видали ли. Заодно собирали местные поверья. Распускали слухи, создавали бурную деятельность по поимке нечисти, готовили снасти, ставили капканы. Чаще всего устраивали пиротехнические шоу в лесной глуши, но только так, чтобы видели случайные зеваки. Иногда запускали малую ручную сирену, изобретением которой я ужасно гордился. Самым действенным приемом было подбрасывание туш убитых хищников. Обычно это были волки или медведи, как самые крупные звери. Вот найдет селянин загрызенного волка неподалеку от полей или огородов да призадумается, что неспроста на такого дерзкого, опасного хищника кто-то позарился – еще более дерзкий и опасный.

Проще говоря, почти полтора года подготовительной работы дали свои плоды. Реально селян никто не беспокоил, но страху мои командированные стрелки наводили порядочно. Теперь же настало время присовокупить к этим страхам и суевериям реальную силу.

Я называл их «лесной батальон». Всего-то человек сто проворных мальчишек, разбитых на мелкие команды во главе с опытным инструктором. Этот самый секретный батальон пришлось собирать в режиме строжайшей конспирации, вдали от посторонних глаз, с минимальным количеством посвященных.

Самому два дня пришлось добираться до спрятанного в глуши тренировочного лагеря, чтобы лично проверить боеготовность ребят, уровень выучки и снабдить припасами для долгого автономного существования.

Помню, что наущал охотников и инструкторов маскировать за собой следы, приглушать запахи, прятать контрольные точки. Но что-то мои мастера явно перестарались. Уж если я не могу найти ни следов, ни даже признаков присутствия военного формирования прямо у себя под носом в достаточно открытом, не очень густом, промозглом осеннем лесу, где посторонние запахи чувствуются особо ярко, что же говорить про лето, когда зелень и аро-маты цветущих трав собьют с толку кого угодно. Укрытые в густом ельнике землянки замаскировали очень тщательно. Подходы к самому лагерю надежно охранялись и просматривались, так что пройти незамеченным было очень не просто.

Олай – матерый охотник и глава моей военной разведки – с удовольствием и даже некоторой гордостью окинул широким жестом притихший лес.

– Вот, батюшка, полста дозорных, и на нас с тобой по три стрелы снаряженных уж давно нацелены.

Даже внимательно вглядываясь, я не смог заметить ни одного разведчика, притаившегося в непосредственной близости. Такие ощущения щекочут нервы. Ведь знаю же, что Олай не врет.

– Ну, покажитесь, посмотрю на вас молодцов, – выкрикнул я громко и чуть выступил вперед.

Вот если бы не знал заранее, что рядом укрылись солдаты, вооруженные до зубов самым совершенным по здешним меркам оружием, точно бы обделался со страху. Появление диверсантов было как восстание зомби из могил. Они выпрыгивали из потайных убежищ, спускались с деревьев, поднимались из грязи и мутного, почерневшего от ила болотца. Вот просто лешие и кикиморы во плоти. В маскировочных сетках, балахонах, с ветками на голове, в звериных шкурах, перемазанные какой-то краской. Бестиарий по ранжиру, один другого краше. Не удивительно, что эти оболтусы, сурово натасканные опытным разведчиком, внушали страх только одним видом. Встань такой отряд перед караваном купца, пусть даже с охраной, мне тогда не придется покупать у барыги так необходимое заграничное сырье и драгоценные пряности. Даром отдаст. Кстати, эти «оторвы» повывели в окрестных лесах многие ватаги лихих людишек, что промышляли разбойным ремеслом. Жалкие остатки их разбежались по городам и весям, сея и множа слухи, один страшнее другого.

– Вся сталь и брони на них вороненые, проверяю лично каждого, с командиров звеньев ответ спрашиваю. За каждую царапину и ссадину на воине ответ держат. Оружие доброе, острое, всегда смазанное и тихое, – пояснил Олай, подзывая ближе одного из будущих диверсантов. – У каждого гранаты, взрывчатка, огниво, фитили. Малые арбалеты с костяными стрелами. На каждое звено по два «Воя», горчичные бомбы, фляги с жидким огнем, кровавые пузыри. Обувь у всех сделана из медвежьих лап, браслеты с железными когтями. Манки для сигналов. С сигналами и боевыми командами, конечно, пришлось поработать, чтоб заучили все как следует. Но сейчас отряды готовы. Можно выпускать.

– То, что сирены «Вои» парными дал на отряд, это хорошо. Когда «Вой» с одной стороны, тогда отыскать легче. И запомните, в светлый день эффект от сирен невелик. Гораздо больше в кромешной тьме, в ночи, да еще и до того, как стража всполошится. Это не оружие, просто еще один из способов внести панику и сумятицу в стан врага. Долго сирены помогать не будут, так что приберегите на самые особые случаи.

– Я на крепостной стене твои, Коварь-батюшка, большие «Вои» слышал, – закивал головой Олай, подтягивая пояс, как бы заново переживая те моменты. – Вот уж страху натерпелся. Конь подо мной так и заходил ходуном, а он ученый, не впервой ему в лихих переделках бывать, а все равно испугался.

Разведчики все прибывали и прибывали, вставая вокруг нас тесным кругом. Ожившие фрагменты леса, представшие перед нами ошметками ландшафта, тихо перешептывались, покачивались, создавая поистине зловещее зрелище. Под масками и бутафорией, даже лиц человеческих не разглядеть. Для неподготовленного человека – просто воплощенный кошмар. Меня самого даже слегка передернуло, так живо я представил реакцию будущих жертв таких «красавцев».

Собравшись с силами, переборов в себе желание схватиться за меч, я встал чуть ближе к разведчикам, внимательно осматривая каждого, кто оказался поблизости.

– Вы несете страх! Не смерть, не разорение, а страх! Ваша задача – не убивать, не карать, а пугать до полусмерти любого, кто придет на землю нашу с мечом и огнем. Вам дозволено грабить врага, обескровливать, угонять лошадей, жечь, взрывать. Забивайте краденых скакунов себе на пропитание. Потому что для кочевника лошадь – это полжизни! Это почти вся его жизнь. Вы когда-нибудь видели пеших кочевников?

В ответ на мой вопрос по рядам разведчиков прокатился приглушенный смех. А я продолжил речь, напутствуя бойцов на долгое автономное существование.

– Припасы, лошади, оружие, живая сила противника – вот ваши цели. Пугайте. Но не убивайте с риском для собственной жизни. Сбивайте с толку, но не выдавайте себя. Чем дольше вы сможете сохранять тайну, тем полезней будет ваша служба. Делайте как удобно, как угодно, но только не сдавайтесь в плен. Не попадите в лапы врага, иначе все ваше существование будет раскрыто. К селянам обращайтесь только в крайней нужде. Я держу верных людей на селищах. Тех, что будут пополнять вам припасы. Условные знаки и пароли вы знаете. В крайнем случае шлите гонцов ко мне. Тайные тропы в крепость вам ведомы, да и старшие стражники из караульных постов предупреждены. Мне не нужны горы трупов и убитых, лютовать не следует, напротив, я хочу, чтобы к стенам крепости пришли испуганные, измученные бессонницей и тревогой воины, готовые сдаться и убежать при первой же возможности. Не напирайте, не пытайтесь выделиться или геройствовать! Этого от вас не требуется! Вы уже герои только потому, что стали воинами теней и лучшими в этом деле. Не рискуйте! Главное – сохраняйте себя, и поэтому я отдаю вам только один приказ – берегите себя, друзья мои. Не давайте врагу спать, выматывайте, пугайте, но не рискуйте. Ваша задача всеми силами не угодить в лапы противника, иначе все старания напрасны.

Олай, довольный тем, что вверенные ему воины пока показали себя достойно, стал переминаться с ноги на ногу, подавая какие-то знаки командирам отрядов.

Загудел еле слышно на низкой ноте манок одного из десятников. Воины все как один мгновенно пригнулись, распластались по земле и стали перемещаться, причем так синхронно, что я даже не успевал проследить. В своей прошлой практике я привык ориентироваться на звук, на движение и доверять стрелковому оружию, но не мечу, весящему на поясе. Разведчики так умело замирали и скрывались из виду, что даже я не смог понять, кто из них находится ко мне ближе всего, а ведь именно это самое важное в ближнем бою. Еще мгновение – и передо мной был только сумрачный лес с облезлыми ветками деревьев и голым кустарником на фоне сине-зеленых еловых зарослей. В наступающих сумерках невозможно было определить даже примерного направления удара. Мне даже стало жалко несчастных ордынцев, которые рано или поздно должны столкнуться с этими бестиями. Минута – и мы с Олаем остались вдвоем на лесной опушке, точно зная, что вокруг полсотни вооруженных людей, готовых в любую секунду сделать смертельный выпад.

– Жди награды, черемис. Справятся твои воины с делом, что я задумал, – каждого отмечу по достоинству. Понадобится – меняй состав отряда. Приводи в крепость или в подготовленные мной базы на откорм, как говорится, на побывку. Назначь каждому солдату жалованье, довольствие. Проследи, чтоб семьи их ни в чем не нуждались и в первую очередь получили место в крепости, когда враг приблизится. С селянами да мордвой я отдельно разговор поведу, а ты, Олай, свой род всполоши, обрадуй, скажи, что любому из черемисов вход в крепость свободный.

– Много ты уже сделал для нашего народа, батюшка, век тебе благодарны станем, детям своим завещаем почитать тебя, как отца родного. Встал бы ты на княжий стол, собрал бы все рода по Оке в один сильный кулак, глядишь, и не сунулся бы к нам тот ордынский воевода Бату.