Текст книги "Колдун. Трилогия"

Автор книги: Тимур Рымжанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 50 страниц)

– Да уж, поучительная история. А что же твой этот, как его, Хамлых – он тоже сможет удержать осаду?

– Я бы не стал это проверять. В городе живет столько людей, все разных вер и от разных народов. Живут не бедно, так что случись кому-то достаточно сильному напасть на город, то жители скорей откупятся. Да и казарский хан слишком труслив, чтобы полезть в драку с великой степью.

Кормчий, неразговорчивый старикашка, правил лодкой неспешно, лишь изредка подгребал единственным веслом закрепленным на корме. Легкое судно медленно влекло течением, и от этого клонило в сон. Я не заметил, как задремал, словно младенец в колыбели, пригретый теплыми лучами восходящего солнца. Проснулся от небольшой качки и довольно громкой беседы.

Наум и Мартын сидели на носу лодки и демонстрировали Рашиду мои поковки.

– …А вот этот меч мастер делал две седмицы подряд! – нахваливал Мартын мой эсток, демонстрируя гравировку на лезвии. – Я однажды только на четверть из ножен вынул да по неосторожности так себе руку рассек. Очень острый меч! Сучий ерник как косой сечет, аж под корень, и хоть бы зазубрился!

Принимая из рук подмастерья меч, Рашид прикинул вес, внимательно осмотрел гравировку и рукоять, попробовал лезвие на изгиб.

– Восемь тысяч слоев металла, – пояснил я, вставая с лежанки, – самая лучшая сталь, что только была в моем распоряжении. Узор вдоль лезвия – результат сложнейшей закалки. Рукоять утяжелена бронзовыми вставками и упором. К сожалению, при том, что оружие обоюдоострое, оно очень трудное в управлении. Можно сказать, что клинок с характером. Обычный мечник таким скорей сам покалечится.

– Я теперь воочию вижу то, чем так восхищались все мои прежние собеседники. Этот клинок напомнил мне работу сирийских мастеров.

– Да, в основе клинка дамасская сталь с легирующими элементами.

– За то, чтобы не выдать этот секрет, многие мастера добровольно шли на смерть, за обладание секретом начинались жестокие войны. А тут, в глухом лесу мещерских племен, безвестный Аред кует оружие, достойное ханов! Я хорошо разбираюсь в оружии, друг мой, и могу дать оценку любому клинку, и как человек, умеющий им владеть, и как торговец, знающий, что ценить. Но такое оружие мне раньше видеть не приходилось! В чем его особенность?

– Это оружие мастеров, скажем так, не очень отягощенных бременем чести. Есть образцы такого оружия с волновой заточкой, так называемые «пламенеющие клинки». В скором времени за применение такого оружия будут безжалостно казнить.

– И ты, Аред, считаешь достойным делать подобное оружие?

– Я не руководствуюсь принципами морали и чести. В какой-то момент мне будет необходимо просто выжить, а уж как это произойдет – не важно. У меня мало знакомых, а друзей нет и вовсе, так что бороться за собственную жизнь мне придется в одиночку.

Мои слова о методах выживания Рашид комментировать не стал. Возможно, оставил на моей совести все сказанное, или, напротив, уберег себя от того, чтобы согласиться, выдавая тем самым собственный взгляд на это. В любом случае эсток он брать не стал. Купил за довольно приличную сумму в сто золотых монет короткий кинжал из той же стали, но многим более роскошно гравированный и украшенный.

Как странно – я почти год прожил в этом времени, и всегда моим словам верили, не очень-то вдаваясь в подробности. Если я говорил, что варяг, то все с этим как минимум соглашались и не копались в подробностях, не цеплялись к словам. А вот восточный купец сразу вник в тему и раскусил меня мгновенно. Разумеется, он ни за что не поверит, если я ему расскажу всю правду, что я из далекого будущего, где атомные реакторы, космические станции, автомобили, подводные лодки, самолеты. Из мира, где земля круглая, а солнце не вращается вокруг плоского диска, покоящегося на слонах, стоящих на огромной черепахе. Ему было достаточно понять, что я не тот, за кого себя выдаю, и скрываю, может быть, больше, чем даже он способен увидеть. Но Рашид не напирал с вопросами, не пытался выведать всю правду. Всегда охотно подхватывал любую беседу и казался человеком весьма осведомленным во многих вопросах. Благодаря новому знакомому я чуточку расширил свой кругозор, узнал несколько важных подробностей, справляться о которых прежде мне и в голову не приходило.

С удивлением открыл для себя, что, оказывается, Рязанское княжество буквально вырвалось из-под «опеки» владимирского престола. Смогло удержать собственную власть, не сильно-то обращая внимания на диктат Киева. Узнал об обширных мордовских поселениях, которые наотрез отказались принимать христианство, за что были гонимы всеми князьями без исключения. Науськанные своими духовными лидерами, прошедшими серьезную подготовку в киевских монастырях, князья гнобили всех язычников, не очень-то разбирая родовую принадлежность. Просто в рязанских землях эти гонения были не такими явными, как в других местах.

Живя в двадцать первом веке, я никогда не утруждал себя такими глупостями, как изучение родного края. Во всяком случае, тогда мне это казалось глупостью, теперь же я так не думаю. Стыдно признаться, что я понятия не имел об элементарных вещах, не задумывался над тем, что происходит вокруг. Наверное, если бы я хорошо знал местность, окрестные города и поселки, их историю, мне бы, несомненно, было легко ориентироваться даже за восемьсот лет до того, но, увы, о городах и населенных пунктах в области я только слышал и редко в каких бывал.

Был вечер второго дня с того момента, как мы отправились в путь по реке от пристани в Рязани. Погода стояла солнечная, теплая, последний весенний месяц уже больше походил на разгар лета.

Ориентируясь по каким-то своим собственным приметам и вешкам, кормчий стал выгребать к левому берегу. Я почувствовал запах гари, довольно резкий смрад словно бы горящего угля или торфа.

– Гнездовье, – буркнул Наум, оглядывая берег настороженным взглядом.

– Здесь уже начинаются муромские земли, – пояснил купец. – Хоть в самой крепости и стоит дружина, окрест все равно вольница. С запада как кто невольный от хозяина бежит, коль уцелеет, так в эти места подается. Лютуют, окаянные, нашего брата бьют, дворовый люд обирают, за жмень соли зарежут и не икнут. Даже мордовские охотники сюда носа не кажут, все больше в обход.

– И что же, муромский князь порядка навести не может?

Рашид спрятал руки в широких рукавах и присел, стараясь как можно меньше раскачивать лодку.

– Муромской дружины здесь отродясь не бывало. Вот только рязанские ополченцы и стоят. У них и дворы в крепости, и семьи. Межу берегут. Так уж повелось, не рассчитывают даже на помощь княжеской рати. Не рьяные, но свое дело знают. Как кто к ним придет защиты просить, не отказывают. Десятка три конных да лучники, мастеровых держат. Вот только торговцы к ним неохотно на постой идут. Сотник Аким – самодур, жадный до чужого добра. Но эта же жадность его слабое место… Пробовал я с ним дела иметь да бросил – меры не знает, каждый раз выдумывает новые поборы. Теперь стараюсь обходить стороной его дозоры.

Рашид любезно высадил нас в указанном месте, витиевато, по-восточному распрощался, и скоро его лодка растаяла на водной глади, только еще долго слышались какие-то невнятные звуки, потом и они пропали.

К ночи мы добрались до поселения ополченцев, тех, что упоминал Рашид. Не встретив ни дозоров, ни постов до самого большого строения в поселке. Только пара ленивых собак у крыльца нехотя облаяла нас. Войдя в дом, попали на шумное застолье. Во главе большого стола, уставленного разной снедью, при виде которой близнецы, не сговариваясь, шумно сглотнули слюну, сидел средних лет мужчина, судя по всему, главный – очевидно, тот самый сотник Аким.

Выслушав подобающие приветствия и просьбу о ночлеге, он молча кивнул и махнул кому-то рукой. Нам придвинули лавку к свободному торцу стола, шум и гам возобновился, но уже не такой интенсивный. В нашу сторону все чаще обращались любопытные взоры. Братья невозмутимо наворачивали за обе щеки все, до чего дотягивались их ручищи, мне же было неспокойно от пристального взгляда сотника. Особенно беспокоил меня нашептывающий ему на ухо человек. Смутно припоминая, что видел его в окружении боярина, я насторожился. Ох, неспроста он метнулся нашептывать, едва завидев нас на пороге.

Навалились на нас под утро, когда сон одолел мою тревогу, не дававшую сомкнуть веки. При этом я получил такой удар по своей многострадальной голове, что очнулся, когда все было кончено.

Первое, что увидел – испуганную, сморщенную от огорчения мордашку Наума. Оттирая кровь с моего лба мокрой тряпкой, он просиял, встретив мой взгляд. Вокруг валялись в нелепых позах чьи-то тела, издававшие стоны и вздохи. Из-под выдранной вместе с косяком двери, лежащей на полу, торчали ноги: одна – в лапте, две – босые. В доме было необычно светло – разгорался ранний летний рассвет, и первые лучи солнца уже позолотили жалкие остатки крыши. Морщась от боли в голове, я, уже догадываясь, что произошло, только спросил:

– Никого не убили?

Наум, радуясь моему воскрешению, замотал головой:

– Нет, мастер, все живые… вроде бы… – добавил он с сомнением.

– Ну а крышу зачем снесли, ироды?

Юнец вытаращился на меня с удивлением:

– Так темно же было!

Ну что тут скажешь.

Выбрались на усеянное стонущими ополченцами крыльцо, выходившее на широкую лужайку с косо стоящими вокруг домами и сараями. В один из них Мартын заталкивал, подгоняя пинками и помахивая какой-то доской, остатки местного воинства. Там и сям выглядывали испуганные женские и детские лица. Из одного сарая вылетела лошадь с тем самым боярским прихвостнем в седле. С перекошенным от страха лицом он бешено нахлестывал бедное животное. Мартын, подперев дверь сарая доской, бросился вдогонку, настигнув, повалил лошадь вместе с всадником и, волоча за одну ногу орущего беглеца, радостно кричал:

– Мастер! Живой! А этот сбежать хотел! – Он бросил плененного к моим ногам и, утирая бегущие слезы, облегченно выдохнул: – Испужался я, что помер ты, вот и загоревал… Куда! Сучий потрох! – рявкнул он уползающему пленнику и прижал его ногой. – Мастер, не серчай! Никого до смерти не прибили! Мы их с Наумом ладошками да дубьем, что от избы отвалилось…

Немного очухавшись, я ощупал голову и с облегчением убедился, что она цела. Только приличного размера шишка и содранный лоскут кожи на темени – даже перевязывать не стал, просто прижег настоечкой. Надо было торопиться, пока слухи о драке с ополченцами не достигли Мурома. Поэтому наскоро осмотрел битых ополченцев. Убедившись, что сильно покалеченных нет, просто массовое сотрясение мозгов, сдал их сотнику Акиму, которого извлекли из подвала, куда его в пылу драки запихали братья.

– Так он, змей, мечом махать стал – еще порубил бы в впотьмах кого-нибудь из своих, – пояснил Наум.

Понурый сотник, испуганно сторонясь братьев, похромал из избы, подгоняя ковыляющих подчиненных. Торопливо допросив боярского слугу, я точно узнал, в каком доме Мурома гостит Ярославна. Я отпустил его, простив заваренную им кашу, с устным посланием к боярину: «Аред взял то, что обещано». Братья уже собрали наши пожитки и мы не мешкая вышли в путь. Напоследок Мартын, как бы извиняясь, даже пристроил выломанную дверь на место.

9

– А боярин не так прост. Мало того, что спрятал Ярославну, так еще и стаю сторожей выставил такую, что дружиной не взять, – сбившись с пересчета слоняющихся по двору без дела охранников, заметил я, слезая с дерева, откуда хорошо просматривался навороченный, с лабиринтом нелепых пристроек и теремов большой дом, где гостила Ярославна.

– Хы! Боярин, – ухмыльнулся Мартын, почесывая пузо, – княжьего люда лесом держись, все целей будешь – слово вякнут, что вороны каркнут.

– Чего ждать? Ломать ворота! Страже по соплям! Ярославну в охапку и… тикать! – выдал «тактический план» Наум.

– В моих землях за слова сказанные ответ строгий держать приходится, языком молоть, это тебе не топором тесать. Вот что теперь с этими охранниками делать? Бока намять, так скажут, что я, словно черемис, разбоем бабу скрал! Хотя обещана была. Да еще целая орава нянек, теток, приживалок! Такой вой учинят! Весь город на уши поставят.

– Все одно, мастер, хужей, чем о тебе молва идет, и не скажут, а не возьмешь что твое, так и вовсе почтут, дескать, слаб руками, понесут слухи, что Ареду не то что девку, корову не доверишь, упустит.

– Нет, братцы, я в такую даль перся не для того, чтобы потом вот так просто у ворот развернуться восвояси. Надо будет вдарить, так вдарю. Но попробую по-тихому. Дождемся темноты. Ступай, Наум, пригляди лошадей у крестьян или торгашей, да как возьмешь, у берега встань, где мы в город сворачивали, да жди, пока мы с Мартыном за Ярославной не обернемся.

– Ночь уж близко, мастер! Куда же в ночь верхом-то?!

– Про Ареда люди говорят, что коварен он да хитер, ведь так? Вот пусть узнают, насколько верно говорят. Если кто из охраны соберется вдогонку, вот тут-то мы их и удивим. Только лошадей крепких возьми, не скупись. Держи кошель!

Наум насупился, но спорить не стал. Молча собрал все наши пожитки и, взвалив себе на плечи, потащил обратно к покосившимся городским воротам.

У меня еще не было четкого плана действий, не было продуманной тактики, но времени на раздумья не оставалось. Чем дольше я буду раздумывать над планом, тем меньше шансов остается на благополучный исход. Главное в этом вопросе – заручиться согласием самой Ярославны. Она мужским вниманием не сильно-то избалованная, так что должна будет оценить мои рьяные попытки заполучить ее, не считаясь с трудностями и папиными препонами. Ох, как бы не пожалеть потом о такой поспешности! Но почему-то эта часть вопроса кажется мне очень принципиальной, словно пунктик в мозгу какой-то образовался. Это как в любых деловых отношениях – стоит лишь раз дать слабину, тут же сядут на шею, да еще и ножки свесят. Я сделал милость, помог избавить престарелого князя от последствий отравления и теперь намерен получить за это соответствующую обещанную плату. Пошловато звучит по отношению к девушке, которая тебе нравится. Совсем дичаю в этом гребаном средневековье, но с волками жить – по-волчьи выть. Боярина за язык никто не тянул.

Помню, в той жизни, года четыре назад помог одному малознакомому бизнесмену оформить фасад офиса в кредит. Так потом сто раз пожалел. Два года не мог вырвать деньги у этого барыги. Он уж и телефоны менял, и скрывался от меня всеми возможными способами, но я получил-таки свое и впредь решил, что никогда не стану работать без аванса. Здесь и сейчас я дал слабину и не намерен ждать обещанного, надеясь только на порядочность княжеского прислужника. Девушку в данной ситуации о согласии можно и не спрашивать – заартачится, так и настаивать не стану, насильно мил не будешь, но вот в заложницах она у меня побудет какое-то время, пока взамен ее не предложат достойной платы. Я Аред! Воплощенное зло и коварство! Вот и буду соответствовать!

Опыт диверсионно-подрывной деятельности в вопросах кражи молодых красоток не особо нужен. Охрана в доме боярских родственников на поверку не просто дырявая, а картонная какая-то. Охранники хоть и не знакомы с крепким алкоголем, но, по всему видно, мастера ухо давить, совсем обленились. Видимо, их большая численность притупила бдительность. Собаки уже на хрип изошли, брехать на чужака за забором устали, а они даже не полюбопытствуют. А если враг?! А если разведчик, террорист-подрывник! Хотя такие проблемы в этом веке еще не ведомы. Ну и ладно, сторожа хреновы, а я тихонько, вспоминая курсы молодого бойца на изуверских полосах препятствий, просочусь во внутреннюю клеть. Окон в доме боярской родни, как и у сельчан, нет, но зато имеются широкие отдушины, в которые даже я изловчусь пролезть.

Мы с Мартыном стояли у высокого частокола с тыльной стороны двора, там, где была стена скотника и отхожий двор. Я снял с себя все, что могло зазвенеть или скрипнуть, отдал Мартыну накидку с капюшоном, заправил и подтянул все складки одежды. Сейчас любая оплошность может обернуться неудачей.

Мартын явно не понимал, что происходит и каков план действий, потому и не спрашивал подробностей, а просто тупо прирос к стене, давая мне возможность по нему вскарабкаться и дотянуться до края крыши. Хотя, правду сказать, я и сам толком пока не знал, как стану действовать. Решил, что уже после того, как окажусь во дворе, прикину возможности, лишь бы от собак не схлопотать. Махнув рукой в сторону реки, я отослал Мартына.

Собаки, как назло, были рядом, да не одна, а целых четыре. Стоило мне только взобраться на скользкую, выложенную драной щепой крышу скотника, как все четыре псины тут же зарычали и протяжно завыли, привлекая внимание охраны. У ворот, справа от резного крыльца дома послышался скрип двери, и на двор вышел широкоплечий мужик в полотняной рубахе, в грубых крапивных штанах, с факелом в руке. Я распластался на дранке и потянулся к карману, где держал специально купленный у восточного купца на такой случай мешочек с черным перцем. Жалко будет сокровище тратить на дворовых псов, но не сделай я этого, загрызут ведь, тем более подобный тактический ход я предвидел.

– Никак опять куницы в курятник наведались! – гаркнул щуплый мужичонка, неожиданно появившийся возле охранника с факелом.

Этого сморчка я прежде не заметил, и чуть было не спрыгнул в темный проход как раз ему на голову.

– Или куницы, или лис колобродит, – согласился верзила, махнув по сторонам факелом.

Согласившись друг с другом, оба дворовых человека отправились на угол скотника к курятнику проверять двери да клетки, не обращая при этом внимания на то, что разгоряченные псы лают совсем с другой стороны. Я сумел воспользоваться ситуацией и, пережав мешочек со специями посередине, чтобы не тратить попусту, высыпал часть мелко смолотого перца прямо на собак.

Несколько мгновений псы продолжали все так же надрывно лаять, подпрыгивали, царапали покатые бока бревен когтистыми лапами, но буквально через несколько секунд их лай сменился на скулеж, гортанное рычание и фырканье.

Вот ведь неожиданная пакость для четвероногих сторожей – такой драгоценностью, да в морду! Не теряя времени, я, словно человек-паук распластавшись по крыше всеми четырьмя конечностями, переполз к двери сарая как раз в тот момент, когда факел коротышки-старичка скрылся внутри. Свесившись головой вниз, я мгновенно оценил ситуацию и перебросил тело, цепляясь руками за край крыши, ногами захлопнул дверь и толкнул засов в скобы, наглухо запирая сарай. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы бесшумно соскользнуть вниз по бревну, удерживающему навес дровника, и короткой перебежкой метнуться к широкому крыльцу дома. Шокированные неожиданной перечной атакой псы метались в дальнем углу двора, где почуяли меня в первый раз. Недолгое замешательство, но если они меня увидят или услышат, потерянный нюх не станет помехой – загрызут. Не знаю, как надолго я отбил им нюх, но вот увидеть меня в такой кромешной тьме они не смогут еще минутку или две, а то и больше. Я уже был на последней ступеньке лестницы, когда услышал за дверью скрип половиц и стук деревянного запора. Кованые петли натужно скрипнули, и на крыльцо вышла пышная женщина средних лет – надо полагать, нянька или тетка Ярославны. Волосы ее были распущены, поверх плотной исподней рубахи был накинут шерстяной тканый платок, ноги – босые. Женщина держала в руках пучок лучин, видимо, наспех зажженных.

Не успела женщина осмотреться по сторонам, как из скотника послышались глухие удары в запертую мною дверь и громкие бранные возгласы мужиков. Подслеповато щурясь от яркого пламени разгоревшихся лучин, тяжело опираясь на перила крыльца и бормоча невнятные проклятия в адрес разбрехавшихся собак, женщина стала спускаться по лестнице, в противоположную от меня сторону, чуть согнувшись, чтобы подсветить дорогу. Ее бормотание трудно было разобрать, да я и не утруждал себя. В таких ситуациях нельзя отвлекаться на мелочи или ждать более выгодной позиции – нужно действовать мгновенно. На четвереньках, как учили, чтобы создавать меньшее давление на скрипучий дощатый пол, я просочился в дом и почти сразу же стал карабкаться под крышу на выступ клети. Этот дом отапливался по-белому, нормальной печью с широкой каменной трубой, за которой я и поспешил скрыться.

– Что там стряслось, Маланья? – услышал я голос Ярославны, доносящийся из комнаты подо мной. – Ответь же скорей!

Ух и звонкий же у моей избранницы был голосок, хоть сейчас в народный хор ее записывай!

Да и у няньки тоже не слабый, коль даже мне было слышно, что ответила Маланья со двора.

– Дворовые бедокурят! Собак всполошили…

И этот момент тоже нельзя было упускать! Не тратя времени, я перекатился ближе к проходу, спрыгнул вниз, уже не заботясь о том, что меня кто-то услышит. Ворвался в светелку и прикрыл за собой дверь.

Увидев меня, Ярославна было вскрикнула, да тут же закрыла себе рот руками, вытаращив испуганные глаза. Секунды три мы пристально смотрели друг на друга, и только после этого она как бы метнулась ко мне, на мгновение задержавшись, словно в нерешительности. Я же не стал задерживаться, приблизился к ней и крепко обнял, словно дорогую, горячо любимую, единственную, ради которой готов был пройти огонь и воду. А ведь действительно готов! Иначе как объяснить мое появление здесь?

Она трепетно приняла мои объятья и даже немного испугалась, когда я вдруг резко отстранил ее и зашептал:

– Я пришел за тобой. Батюшкино согласие я получил, теперь тебе решать. Настаивать не стану, коль не мил, но ежели решишься, то еще до рассвета подходи к скотнику со стороны конюшни, я там притаюсь, ждать буду.

– Ой! Да можно ли так?! А батюшка!

– Он-то тебя, видать, и спрятал подальше с глаз, да только я где хочешь сыщу!

– Сейчас Маланья воротится! Ор поднимет!

– Нравишься ты мне, Ярославна, – ответил я, настороженно оглянувшись на входную дверь, – всю зиму по тебе тосковал, решайся. До рассвета не дождусь – уйду прочь, не поминай лихом.

Ярославна раскраснелась, заметалась в легкой панике от нахлынувших впечатлений, но самообладания не потеряла, сдвинулась к светильнику и задула пару свечей, оставив лишь одну. Я уже собрался отступить, использовать момент и скрыться в темных сенцах, как она придержала меня за руку и приблизилась. В ее больших глазах плясал огонек свечи, пальцы рук судорожно и нервно сжимали мою ладонь, цеплялись за складки одежды. Мне показалось, что она готова повиснуть у меня на шее и больше не отпускать, задушить объятьями, сжечь страстным поцелуем, но так и не решилась, почти заставила себя разжать руку, отпуская.

Выбираться назад я решил примерно так же, как и пришел, только с другой стороны. Щуплый мужичок и верзила-охранник, выпущенные нянькой Маланьей из запертого скотника, так и не заподозрили моего проникновения и теперь бродили по двору, то и дело шпыняя растерянных, подпорченных мною псов и подсвечивая углы факелами. Бранились, недовольно фыркали, но так и не догадались осмотреть крыши сараев и дома. После их визита в скотник там поднялся страшный гомон: визг свиней, храп лошадей, клекот кур и петухов, шипенье гусей и уток – и это на фоне песьего лая и скулежа. Поэтому мои довольно громкие перемещения по крыше были вовсе незаметны. Когда наконец все утихло, то легкий бег босых ног Ярославны не нарушил той тишины.

Наум и Мартын жгли костер на берегу реки, там, где я и велел им нас дожидаться. Рассвет приближался стремительно. Туман, подсвеченный розовым от лучей восходящего солнца, был похож на свет неоновой рекламы в сумрачном городе. Короткий миг, когда свет вытесняет слепые сумерки, мы застали в дороге. Ярославна висла на мне, как перепуганный ребенок. В тот момент, когда мы с ней встретились в первый раз, она показалась мне неприступной и даже немного надменной. Теперь от той Ярославны, боярской дочери, не осталось ничего. Кроткая, скромная, напуганная девчонка, которая цеплялась за меня как утопающий за соломинку.

Я понимал, что девушка пошла на решительный шаг. Она фактически восстала против семьи, против сложившихся устоев. Он доверилась малознакомому человеку с не самой лучшей репутацией, и это был очень смелый поступок. Следовало оценить по достоинству такую отчаянность и смелость. В прежней моей жизни, в мире технического прогресса, информационных технологий, малых и больших революций, такое поведение, может быть, и не редкость, но в этом веке женщина очень зависима, поэтому любой протест может стоить ей очень дорого. Даже я, случись встать перед подобным выбором, взвесил бы все за и против сотни раз, прежде чем решиться на подобное. А она смогла поступить так, не раздумывая, отчаянно, смело.

Да, я странный, чужой для этого архаичного мира, но во мне есть уверенность, основ которой до сих пор никто так и не смог понять, да и не поймет, наверное, никогда. Возможно, Ярославна тоже не понимала этой внутренней силы, но чувствовала ее интуитивно, бессознательно. Недаром говорят, что женская интуиция порой сильней уверенной мужской логики.

А для меня все это было словно охота, добыча трофея. Я не очень отдавал отчет собственным действиям в этот момент. Дитя прогресса, воспитанный телевизором, я дичал прямо на глазах, культивируя и не сдерживая в себе примитивные инстинкты. Взнузданный азартом, словно хищник, зажавший зубами добычу, я рвался к своему логову. Во мне оставалось все меньше от цивилизованного человека, попавшего сюда примерно год назад. Непрерывная борьба за существование, необходимость выживать в тяжелых условиях превратили меня в человека больше интуитивного, чем логичного. Вынужденно агрессивного, как бы, наверное, сказали в двадцать первом веке – брутального. Эти непривычные ощущения были схожи с неким опьянением, с действием боевого стимулятора. Не могу сказать, что меня беспокоило такое состояние, напротив, оно мне чертовски нравилось. Только сейчас я понял, что растерял последнюю шелуху мнимого напыления цивилизованности. Как бы мы ни старались и ни пыжились, корча из себя высоколобых интеллектуалов, нами все равно управляют инстинкты, примитивные, первобытные, но совершенно естественные. Вот только не знаю, хорошо это или плохо. Хотя в данный момент скорее хорошо, ведь именно инстинкты помогают мне выжить.

Костер горел очень жарко. Наум сидел спиной к лесу, ворошил горячие угли длинной палкой. Мартын что-то сосредоточенно жевал, одновременно с усердием полируя клинок эстока, давно облюбовав этот меч. Метрах в десяти от костра на зеленой лужайке паслись четыре довольно резвых на вид лошади. Я даже сморщился, в подробностях представляя себе муки верховой езды ближайшую неделю. Хорошо еще, что мои послушные подмастерья не поскупились и на удобные седла, иначе бы поездка превратилась в сущую пытку.

– Совсем скоро Ярославны хватятся, так что времени у нас в обрез, – сказал я братьям, осматривая собранные вещи. – Кинутся на поиски и наверняка отправят гонца к боярину, так что действовать надо в том же духе, что и прежде.

– Отобьемся, – заявил Наум самоуверенно, подняв арбалет.

– Даже не думай! – гаркнул я, нахмурив брови. – Калечить, а тем более убивать будущих родственников запрещаю! Что бы ни произошло, Ярославну беречь как зеницу ока! Мы отправимся вниз по течению, обойдем город с севера и, если я правильно все рассчитал, пойдем в хвосте погони, которую за нами отправят. Поверьте, друзья мои, это самый надежный способ не попадать в неприятности. Вступать в открытое противостояние – последнее из того, что я планировал. Мартын! Закрой рот, я все сказал! – закончил я свою речь.

Наум хохотнул и, увернувшись от затрещины брата, вернул мне кошель с деньгами. Машинально взвесив его в руке, я понял, что на покупку лошадей и седел израсходовано подозрительно мало денег.

На мой немой вопрос Наум, не моргнув глазом, солидно заявил:

– Сторговались…

Но, получив затрещину уже от меня, обиженно загундел:

– Да маленько-то прижал всего, а он карябаться полез… ну чисто кот!

Нет другой жизни кроме той, которой ты уже живешь. Можно планировать, мечтать, возводить песочные замки, но не отрываться от реальности. Густой Мещерский лес казался каким-то бесконечным, как тропические джунгли, он тянулся на многие десятки километров. Нетронутый, дикий, с очень редкими признаками присутствия человека. Нет городов и деревень, нет людей, религий, войн, есть только этот бесконечный, топкий, холодный и темный лес, сквозь который мы бредем, кажется, уже целую вечность. Я теряю счет времени, путаю дни, одинаковые, однообразные, немного нудные и монотонные.

Надо напрячь мозг. Заставить его работать, а не довольствоваться реакцией подкорки на примитивные, совершенно предсказуемые события. Когда становится холодно, мы разводим костер, когда кончаются запасы пищи – охотимся. Устраиваем примитивные ночные стоянки, легкие шалаши и навесы. Все это очень просто, привычно и обыденно.

Необходимо поставить сверхзадачу. Кроме главного устремления – вернуться обратно в свое время, – мне еще нужно как следует, с размахом устроиться в этом мире. А для этого совершенно необходимо составить четкий, последовательный план, создать некий алгоритм. Иначе меня заест быт, как говорится, со своими привычными делами и обыденностью повседневной жизни.

Юсуф, мой первый наставник в кузнечном деле, утверждал, что случайностей не бывает. Он вообще был не от мира сего. Еще тот был мастер, помимо кузнечного дела, ляпнуть что-нибудь эдакое, что аж мозги закипают. С его точки зрения, все, что происходит вокруг, в нашей жизни, подчинено определенным законам. Я не понимал его тогда. Он казался не по годам мудрым, хоть и был старше меня всего на пару лет. Но сейчас, в этом времени или параллельной реальности и в этой ситуации, я склонен думать так же, как он. Действительно, не может быть случайностью тот факт, что я оказался здесь. С таким багажом знаний, умений, навыков. Я должен все это использовать, а не погружаться с головой в житейские проблемы. Смотреть на вещи шире. Пробуксовка в бытовых мелочах останавливает меня на этом пути, приземляет, равняет со всеми прочими. А я не прост! Я старше всех здесь примерно на восемьсот лет!

Придется вывихивать некоторые здешние устои, ломать сложившиеся обычаи и стереотипы, иначе вся моя возня окажется пустой и никчемной. В первую очередь необходимо забить место, устроить себе логово. То самое место, что станет отправной точкой всех моих новаций и нововведений. А что делать?! Как любил говаривать товарищ Сталин, «лес рубят – щепки летят». Лес придется рубить, хотят местные князья того или нет. И пусть я встану в оппозицию, мне хватит сил удержать плацдарм. Коль уж мне известно о скором нашествии Батыя, следует использовать эти знания для сохранения целостности государства. Нет, не этого разрозненного лоскутного одеяла, которое на сегодняшний день представляет еще не ставшая до конца православной Русь, а будущего, сильного и крепкого государства. Ведь каждое мое действие, ведущее к объединению, это цемент для фундамента будущего, пусть и не того, в котором мне потом предстоит родиться. Как же все это сложно! Но о таких вещах надо помнить. Пусть это станет частью моего плана.