Текст книги "Тропа небытия (СИ)"

Автор книги: Тимофей Печёрин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

– Мы товар, понимаете?! – продолжал он. – Товар для своих родов. Чем знатнее род, с которым можно породниться с помощью брака, чем богаче приданое у невесты. Тем сильнее… влиятельнее становится наш род. Больше земель, больше власти. Так мне объяснил отец… заметив, что я слишком уж увлекся смазливой служанкой. А Нела уже платье свадебное на себя примеряла… хоть пока и мысленно. Торжество себе представляла… кольца, клятвы перед священником. И когда я признался, что не смогу взять ее в жены – не пережила. Повесилась на конюшне в ту же ночь.

Немного помолчав, сэр Андерс добавил – уже поспокойнее:

– Не знаю, сильно ли она желала стать госпожой… в конце концов, даже служанкой жилось ей у нас в замке неплохо. Мы же не изверги какие. Не били ее, не заставляли работать за семерых. Но вот с участью подстилки для благородного она точно смириться не смогла. Подстилки… без надежд.

На несколько мгновений повисло молчание. И даже голоса из тумана, из призрачного леса вроде бы поутихли. Затем слово взял мастер Бренн.

– Нету там вашей возлюбленной, благородный сэр, – заявил он, – если она покончила с собой, то, скорее всего, в Преисподней… не в обиду будет сказано. Если верить вашим священникам, конечно. А место это, хоть и неприятное, но на геенну огненную, согласитесь, все же не тянет. Не говоря о том, что мало ли кто… и зачем стремится выдать себя за эту Нелу.

– Мертвый взгляд, – прошептал сэр Андерс, вздохнув и как бы соглашаясь.

После чего снова зашагал по тропе. А Освальд как бы между делом изрек с важным видом:

– М-да. Смотрю, не такой уж наш благородный сэр… благородный.

Однако уже в следующий миг невозмутимость покинула его. Новый голос – детский и плачущий – донесся из тумана.

– Освальд, – причитал голос, – тебя ведь Освальд зовут?.. Это ты обворовал нашего папу. Украл у него кошель… все деньги нашей семьи. Из-за этого я умерла от голода. Мы все умерли.

– Неправда, – возразил, не сбавляя шага, бывший вор, весь подобравшись и чуть ли не дрожа, – зачем мне какие-то гроши бедняков? Сколько помню, тощими кошелями брезговал. Только время терять…

– Он не был тощим, – не унимался голос, – папа много работал, чтобы прокормить нас всех. Семеро нас было в семье… одних детей. В поте лица монеты зарабатывал. А когда потерял кошель… когда ты срезал его и украл, папа слег… и больше не поднялся. И мы умерли!

Как ни старался, Освальд не смог удержаться – хотя бы беглый взгляд в сторону бросил. И увидел тень… низенькую, как ребенок. Текущую ему наперерез сквозь туман.

– Ты не можешь знать, что это был я, – неуклюже попробовал оправдаться бывший вор, а голос его дрогнул и жалко залепетал, – воров много… да любой город кишит ими как тараканами!

На последних словах к нему снова вернулась прежняя твердость.

– К тому же я завязал, ты знаешь? Больше не ворую. Наоборот, делаю доброе дело.

– Меня этим не воскресить, – с тоской отозвался детский голос, – и братьев моих, и сестренок. И маму с папой. Знаешь, какая мама у меня была красивая? А сестренки… Эльзе всего два годика было… когда ты… когда она…

– Да не слушай… это! – воскликнула, настигнув Освальда, Равенна, перекрикивая голос из тумана и от души хлопая бывшего вора по плечу.

Только тогда он заметил, что зачем-то остановился и пялится по сторонам.

Мгновенно стряхнул оцепенение. И посмотрел на происходящее другим взглядом. Отчего вмиг устыдился. Только не своей прежней неправильной жизни, нет. Но самого разговора с голосом из тумана. Беседы, которая теперь ему сильно ему напоминала общение с уличным жульем. И один из их излюбленных приемчиков – пристать к одинокому прохожему да начать показательно обвинять его, приписывая некий неблаговидный поступок. Добиваясь возмещения за это высосанное из пальца прегрешение живыми деньгами.

– Ты прав, – ободрила спутника Равенна, – во-первых, ты больше не вор. А во-вторых, даже тогда не ты один был охоч до чужих кошелей. И на твоем месте… с деньгами голодающей семьи мог оказаться… много кто.

– Спасибо, – Освальд улыбнулся и осторожно сжал кисть волшебницы своей рукой.

После чего ускорил шаг.

– Яд… и мертвый взгляд, – пробормотал он зачем-то, припоминая слова из стихов.

«Плохо, когда совесть нечиста», – про себя подумала Равенна. Сама будучи уверена, что уж ее-то духам потустороннего леса ловить не на что.

Но вот она прошла еще едва десяток шагов – и поняла, что обольщалась напрасно.

Новый голос окликнул ее, Равенну. И волшебница с удивлением узнала его. То был голос соседского мальчонки, которого она когда-то вылечила… на беду свою. А на беду потому, что попала за это на костер инквизиции. Эх, кабы не Сиградд и мастер Бренн…

– Ведьма! – услышала она возмущенный крик. – Ты думаешь, вылечила меня… спасла? Ты прокляла меня, ведьма, своей дьявольской волшбой! Друзья не хотели знаться со мной. Боялись, что у меня хвост и рога вырастут. И даже папа с мамой говорили, что я проклят… и священник. Он говорил маме с папой, что будет каждый день молиться за мою погубленную душу. И велел каждый день молиться им. Но честно признался, что надежды мало. Что ты сделала со мной, ведьма!

– По крайней мере, ты жив, – парировала Равенна, изо всех сил стараясь сохранять хладнокровие, но голос ее все-таки дрогнул, – а мог бы умереть.

– Жив! – ее невидимый собеседник всхлипнул. – Недолго я прожил после этого. Однажды я вышел погулять на улицу. И все ребята начали кричать: «Вон, проклятый идет! Вон тот, кого ведьма дьяволу подарила!» Начали грязью в меня кидаться. Потом камнями. Были там и взрослые поблизости. Но они не вмешивались. А один даже тоже камень бросил. И потом я еще полдня умирал, валяясь на мостовой…

Вскоре показался и обладатель мальчишеского голоса. Тень, низенькая и хрупкая, отделилась от толпы себе подобных. И скользнула в сторону Равенны.

– Так он же вроде не в Преисподней, – заметил Вожак, обративший внимание на спутницу-волшебницу, на то, что и ее настиг какой-то прошлый грешок, – выходит, не было никакого проклятья. Не виновата ведьма-то, получается. Просто люди с предубеждением к нему отнеслись.

– Вот да, – произнесла Равенна, и в голосе ее прозвучал металл, – не знаю, насколько это правда. Но раз ты не в Преисподней, никого я не прокляла.

Мальчишеский голос замолчал – как показалось волшебнице, смущенно. Не зная, что возразить. А потом тень в тумане растеклась, утратив человеческие очертания и сделавшись похожей на большое чернильное пятно, бесследно растаяла.

– Спасибо! – с искренней признательностью воскликнула Равенна, обращаясь к Вожаку. – Сама бы я не сообразила… ох, да сама я… до меня самой даже только сейчас дошло, что пятилетний малец не мог так изъясняться. Ну ладно, вряд ли мог.

– Пустяки, – предельно флегматично молвил Вожак, не сбавляя шага и лишь на мгновение обернувшись, – просто… главное помнить, что надежда – яд в этом мире.

11

Как ни хорохорился предводитель Братства Ночи, но именно его испытание на прочность во время похода по тропе через призрачный лес оказалось самым трудным.

Удивляться тут было нечему. За свой долгий век Вожак совершил много чего. И едва ли утруждал себя оправданиями. Но чтобы достать его, чтобы призвать к запоздалой совести, духи леса выбрали то самое событие, с которого и началось становление бывшего графа фон Ульвенмарка в качестве основателя и главы Братства.

Сначала, как водится, из тумана донеслись голоса. Целый хор голосов – нестройный и возмущенный.

– Оборотень! – услышал Вожак. – Ты убил нас! Загрыз! За что? Что мы тебе сделали? Мы приютили тебя, оборотень! Вот как ты отплатил нам за доброту!

– Хватит! – рявкнул он в ответ. – Вообще, не моя это была идея. И меня не вы приютили. А тот человек, который действительно пустил меня на порог и накормил… это он все предложил. После того как я с ним секретом поделился. Его вина…

– Вы оба виноваты, – теперь обвиняющие голоса звучали протяжно и с тоской, безысходной и жуткой, – не надо было тебе открываться ему. И вообще оборотнем становиться… от этого все беды.

– Легко вам судить, – не оставшись в долгу, возмутился Вожак, – вы-то привыкли в земле копошиться, ни к чему не стремясь. Разве что бабам своим юбки задирать. А я…

Но голоса не слушали. Голоса продолжали ныть, обвиняя:

– Ты никогда не голодал… мы все работали на тебя… чтобы прокормить. Ты мог и дальше так жить… зачем ты решил делать зло? Что с того, что ты обеднел? Разве это оправдание?..

А затем целая толпа темных силуэтов – высоких и низких, широких и тонких – проступила в тумане. Целая толпа двинулась к тропе, к Вожаку.

Глава Братства Ночи не придумал ничего лучше, чем, смолчав, отвернуться. Но и по другую сторону тропы из тумана вынырнули, скользя к нему, множество теней.

Настороженный Сиградд, которому не понравилось появление столь многих чужаков на пути, вскинул секиру… но поймал неодобрительный взгляд мастера Бренна.

– Не поможет, – сказал волшебник, покачав головой, – лезвие просто пройдет сквозь них. Не твои они. Наш новый союзник сам должен справиться с этим.

Множество теней приближалось, обступая Вожака, беря в кольцо и отрезая от спутников. Глава Братства смотрел вокруг ошарашенным взглядом. Оборачивался. Но раз за разом натыкался только на человеческие силуэты. Тени без лиц.

Никаких действий, впрочем, тени не предпринимали. Если вообще могли. Они просто стояли, перегораживая тропу, и тоскливыми голосами наперебой честили Вожака.

Но и этого хватало. Предводитель Братства уже вовсю содрогался под потоком обвиняющих слов. Будто от пощечин.

– Ты сам виноват… сам виноват… сам виноват… граф Седрик фон Ульвенмарк… ты плохо управлял имением… ты спустил его в нужник… главное наследие своих славных предков…

– Та-а-ак! Погодите-ка! – вдруг вскинулся Вожак. – Откуда вы можете знать, что я граф… был графом? Вы, деревенщины! Я вам не представлялся! А сами бы вы ни за что не узнали в голом грязном бродяге своего владетеля! И это имя… Седрик. Откуда… если я сам давно им не пользуюсь?

Хор голосов немного поутих. Словно тени смутились, пойманные на противоречиях. И теперь их обвинительная речуга все больше напоминала бессмысленное бормотание.

Почувствовав слабину, бывший граф не преминул перейти в наступление. Как было всегда, когда чуял перед собой существо, больше похожее на жертву, а не на бойца. Что в зверином своем воплощении – что в человеческом.

– Думаете, я вас боюсь?! – воскликнул он со злорадным торжеством. – Да не надейтесь. Вы ведь жал-ки-е! Вы даже постоять за себя не можете. Я вас десятками в одиночку рвал. А вы только плакали и на помощь звали. Да еще убежать пытались. Но куда простому двуногому убежать от зверя. А теперь… хотите снова испугаться?

Мгновение – и Вожак перевоплотился. Прямо в одежде, которая затрещала и порвалась на мощной груди. Тени действительно испугались такого зрелища. Отпрянули.

А оборотень вскинул голову. Открыл пасть, полную острых зубов. И хотя в небе, затянутом туманом, не было ни малейших признаков луны, издал такой великолепный вой, что даже спутники Вожака содрогнулись от страха. Пусть только на мгновение.

Вой стремительно перешел в рев, и тени кинулись врассыпную, исчезая в тумане. Но так же следом, сходя с тропы, за ними устремился и сам зверь.

На несколько мгновений он тоже скрылся из виду среди тумана, деревьев, теней и холодных огоньков. Стих его рев. И даже Освальд успел посетовать:

– Однако… похоже, мы его потеряли.

– Если бы все было так просто, – многозначительно возразил мастер Бренн.

И оказался прав. Вскоре зверь-Вожак снова выскочил на тропу – радостный, ободренный, как и подобает победителю. И видом своим напомнил простого охотничьего пса, которого хозяин отпустил побегать за дичью.

Вскинул голову, присев на задние лапы. И оповестил о своем возвращении коротким воем.

После чего снова вернулся в человеческое обличье.

* * *

Порванная одежда Вожака, кстати, снова сошлась, чудесным образом восстановив целостность. Зато с руками случилось что-то странное и совершенно не приятное. Когда предводитель Братства снова стал человеком, оказалось, что передние его конечности густо перепачканы кровью. Не своей, правда. И она давно успела засохнуть, сделавшись бурой, как ржавчина. Но покрыты этой «ржавчиной» руки Вожака были даже не по локоть, как принято выражаться, а до самых предплечий.

– И что делать? – вопрошал предводитель Братства, в растерянности разглядывая испачканные рукава и кисти.

– Лично я знаю только, чего делать не стоит, – сказал находившийся рядов Освальд. – Например, подавать руку… вашей светлости.

Последние слова он произнес с подчеркнутым пренебрежением. Лучше всяких слов давая понять, как относится ко всяким титулам и знатному происхождению.

– Да я не «светлость» давно, – только и мог сказать Вожак, – не граф. Ночи служу…

Зато мастер Бренн снизошел до более толкового ответа.

– Главное, помнить, что это не вещественный мир, – были его слова, – мир не предметов, а представлений. И образов, в которые эти представления воплощаются. Образы похожи на предметы мира живых, потому что они нам близки.

– Пространно несколько, – Вожак хмыкнул, – не понимаю, как это поможет.

– Духи… они же тени внушили вам некую идею, – пояснил Бренн, – а именно, что на вашей совести много злодеяний, а на руках, соответственно, много крови. Вот эта идея и воплотилась… таким образом. Как только впечатление от встречи с тенями померкнет, этот образ тоже должен рассеяться.

А завершил объяснение свое неожиданным на первый взгляд вопросом:

– Вас ведь не мучает совесть по этому поводу… надеюсь?

– О, ни капельки! – отвечал предводитель Братства почти с восторгом. – Наоборот. Осознаю, насколько я силен. Насколько превосхожу всех этих жалких людишек. Лишний раз мне об этом напомнили.

– Тогда можете быть спокойны, – уверил его мастер Бренн, – это… украшение на ваших руках долго не задержится.

И действительно, образ засохшей крови растаял через час пути, самое большее – через два.

К тому времени Бренн и его спутники решили сделать привал. Не потому что стемнело – над тропой и окрестностями продолжали висеть нескончаемые туманные сумерки, напоминающие раннее утро. Но даже в этом безвременье ноги имели свойство уставать, а животы – ощущать голодную пустоту. К тому же туман медленно, но верно вытягивал тепло из живых тел. В начале пути это не ощущалось, зато незадолго до привала участники похода ощутимо подмерзли.

– Предлагаю передохнуть, – сказал мастер Бренн и путники с видимым облегчением сошли с тропы, расположившись под ближайшим деревом.

Равенна произнесла заклинание, сотворив огненный шарик на ладони – чтобы разжечь костер. За топливом тоже дело не стало. Волшебнице стоило только обернуться, и на глаза ей попалась целая груда сухих веток.

Возможно (если верить словам ее наставника), то был лишь образ веток. Но горел он не хуже дров из мира живых. Так что на тепло новоиспеченный костер не скупился.

Устроившись вокруг огня, путники быстро согрелись. Перекусили тем, что прихватили с собой в котомках. А вот вызвать для своей прихоти образ… ну, скажем, жареного поросенка или бочонка вина никто даже не попытался.

Возможно, смекнули путники, тот же поросенок, рожденный их воображении, мог даже оказаться вкусным. Особенно если кто-то из них уже пробовал это блюдо и со вкусом знаком. Но вот мог ли поросенок, будучи плодом воображения и детищем мира духов, насытить тело по-настоящему, без обмана? Никто из участников похода в потусторонний мир не мог быть в этом уверен.

Да, от здешних дров получалось настоящее тепло. Но дрова – сущность более простая. Ничего, кроме как гореть в огне, от них не требовалось. Тепло? Так тепло, как и вкус, относилось к ощущениям. Возможно, ощущение тепла от образа костра перебивало ощущение холода от опять-таки образа тумана. Но вот голод (настоящий!) можно было утолить только настоящей едой.

Зато Освальд решился использовать власть воображения в этом мире иным способом. Стоило бывшему вору задуматься и зажмурить глаза, как в руках у него, откуда ни возьмись, возникла охапка цветов. Которую он с легкой, будто бы даже чуть виноватой улыбочкой и без лишних слов протянул Равенне.

Увы! Стоило волшебнице, тоже смутившейся, взять цветы, как они разлетелись в ее руках, превратившись в стаю бабочек.

После этого больше произвести впечатление на Равенну бывший вор не пытался. По крайней мере, до окончания привала.

А вот чье общество действительно захватило волшебницу, так это Вожака. Как ни удивительно на первый взгляд.

– Эта ваша… способность оборотня, – обратилась она вполголоса к предводителю Братства, устроившись рядом и склонив к нему голову, – мне знакомы чары, позволяющие переселять сознание человека в птиц, зверей. Управлять ими, смотреть на мир глазами этих созданий. Это колдовство я переняла от матери… а та, вероятно, от моей бабушки… и так далее.

Вожак слушал ее, улыбаясь молча, но с хитринкой в глазах. Заинтригован, мол. Продолжай.

– Но оно действует только на время, – продолжила Равенна, – и я после этого едва на ногах стою. Тогда как вы… как понимаю, можете оставаться в зверином облике надолго.

– Несколько лет, – напомнил Вожак, улыбаясь еще шире. – Не говоря уж о том, что мне не требуется какой-то зверь, в которого нужно переселиться. Я сам обращаюсь в зверя.

– И никаких… издержек… неприятных последствий?

– Если забыть, что зверь стареет быстрее, – вновь напомнил глава Братства.

– Но это ведь означает, – начала Равенна не без восхищения, – что ритуал… ваш секрет родовой… он более совершенная волшба. По сравнению с моей.

– Не назвал бы это волшбой, – изрек предводитель Братства Ночи, – и колдуном себя не считаю. Но… да: кое в чем действительно этот ритуал превосходит то, что унаследовала ты.

– Так это и есть самое удивительное! – волшебница, не выдержав, возвысила голос. – Вы не колдун, но ваша способность превосходит похожее умение у меня… тоже унаследованное. Хотя сколько себя помню, всегда считала себя ведьмой.

– Ну что я на это могу сказать, – Вожак только руками развел, – похоже, твои предки, как и мои, были близки к природе. Давным-давно, еще до того, как веру во Всевышнего в этих землях насадили. Возможно, даже пересекались… мои с твоими. Дружили, заключали браки. Может, и враждовали… всякое бывало. Потом прошли века. Твой род знания о власти над природой подрастерял. Многое стало недоступным или упростилось. Как с человеком, которому память отшибло, и он много кого не узнает… даже говорить начинает по-другому.

Предводитель Братства Ночи вздохнул и продолжил:

– С моими предками чуть ли не хуже вышло… поначалу. Мы наше родовое умение утратили напрочь. Возможно, преследований боялись. Церковников… или дураков невежественных. Однако с помощью лампы аль-Хазира я смог восстановить это умение в первозданном виде.

– Одно из, – осторожно предположила Равенна, – как и мне… я думаю, досталось лишь одно из семейных умений, ныне считающихся колдовством. Возможно, когда-то мои предки могли не только зачаровывать зверей, но и превращаться в них… как вы. А ваши предки – не только превращаться, но и зачаровывать.

– Все может быть, – глубокомысленно заметил Вожак, – возможно даже, наши предки общие… мы дальние, но родственники. А еще, возможно, тебе тоже стоило воспользоваться лампой аль-Хазира. Как мне. Не в обиду будет сказано, но учитель твой… использует эту чудесную вещицу слишком тривиально и однобоко. Не способен в полной мере оценить ее.

Затем, осененный внезапным воспоминанием, предводитель Братства Ночи вскинулся, хлопая себя по колену.

– Луна! Да о чем я говорю! – воскликнул он. – Твое место с нами. Мне ведь докладывали… люди, оставшиеся от одного из отрядов, который еще пощипала ваша шайка. Тебя ведь тогда брали в плен. И предлагали присоединиться. Почему отказалась?

– Трудно сказать, – молвила Равенна, несколько смущенная таким напором, – думаю, дело все в этих словах. «Брали в плен».

12

Отдохнув еще с часик, мастер Бренн и его спутники возобновили путь.

Какое-то время вокруг продолжал висеть туман, в котором маячили холодные огоньки, силуэты деревьев и тени, похожие на человеческие. Но путников тени более не тревожили. И вообще сделались как-то ощутимо тише, спокойнее. Будто поняли, что ловить больше нечего.

Бренна же и Сиградда тени вообще не побеспокоили за весь путь ни разу. Хотя, казалось бы, северянину после всех набегов, в которых он участвовал, полагалось быть в крови с ног до головы, а не только руки испачкать. Да и совесть старого колдуна тоже трудно было назвать чистой – как и у любого много пожившего человека.

Вот только ни мастер Бренн, ни Сиградд не придавали, похоже, значения даже самым неблаговидным из своих поступков. Было и было. Грязные и кровавые страницы своей жизни, что мудрый волшебник, что невежественный варвар переворачивали легко, не изводя себя лишними чувствами. А потому воспоминания этих двоих, даже постыдные, не имели над Бренном и Сиграддом власти. А значит, не имели ее и духи призрачного леса.

Наконец туман начал редеть. Лес расступился. А тропа теперь шла через долину, поросшую яркой сочной зеленью. Какую разве что на картине маслом встретишь, а в действительности – вряд ли.

Небо над долиной тоже было непривычным для мира, из которого пришли мастер Бренн и его спутники. Разве что для Вожака оно могло показаться знакомым. Глубокая синь, лишь чуть разбавленная тончайшей паутинкой перистых облаков.

Вот только солнцу и в этом небе почему-то не нашлось места.

Один раз тропу пересек ручеек – небольшой, но вода в нем была чиста до прозрачности. Равенна едва удержалась от искушения наклониться, и, набрав в пригоршню немного этой воды, утолить внезапно вспыхнувшую жажду.

Только укоризненный взгляд учителя остановил ее. Вкупе со словами:

– Не стоит. Кто знает, что на самом деле течет в этом ручье.

С таким доводом Равенна и не подумала спорить. Вспомнила, что даже умело сделанный самогон с виду неотличим от воды. Не говоря уж о том, что некоторые яды, в том числе смертельные, растворяются в воде до полной незаметности. Однако ядами оттого быть не перестают.

Освальд, тоже проходя мимо ручья, только покосился в его сторону. В глубине души он был не прочь, если бы вместо воды в ручейке действительно тек тот же самогон. Однако воровская стезя приучила к разумной осторожности. Пониманию, что удачу свою без крайней нужды лучше не испытывать.

– А где мы? – подал голос сэр Андерс, оглядываясь. – Неужели в Раю?

– А благородный сэр видит здесь души праведников, наслаждающиеся вечным блаженством? – вопросом на вопрос ответил Бренн. – Даже если это так, мне остается только завидовать столь острому зрению.

Немного погодя, когда они прошли еще несколько шагов, колдун все же решил внести ясность:

– То есть, конечно, где-то здесь может находиться и Рай… в точности такой, каким его описывают в священных книгах. И Преисподняя, увы, тоже. И даже Небесный Чертог, о котором мечтает наш могучий Сиградд… как и любой другой, уважающий себя, его соплеменник. Возможно, именно в этом и заключается соль потустороннего мира, открытая автором «Закона мертвых». В возможности… всего.

А пройдя еще немного, добавил:

– Что до этого места, то оно, скорее всего, создано для наслаждений одного человека. И человек этот не мертв. Но главное: он сам, похоже, его и создал.

– То есть… – не понял сэр Андерс.

– Мы приближаемся к цели.

Путники поднялись на холм, откуда открывался еще более живописный вид. Среди зелени расположилось что-то вроде… города. Скопление каких-то сооружений. Башни, обвитые лестницами. Купола, похожие на гигантские луковицы. Подвесные мостики, казавшиеся издали тончайшими, словно из паутины.

– «На юге – там, где степь во всю длину ныряла вниз – темнел зигзаг стены», – процитировал мастер Бренн.

– «Как будто некий змей из глубины там в камень превратился в старину», – присоединился к нему Вожак. – Вот только на змея, даже окаменевшего, это чудо не очень похоже.

– Не всегда поэты могут похвастаться удачным сравнением, – с важным видом заметил Освальд, – особенно если иной поэт не в своем уме.

– Ты! – воскликнул сэр Андерс едва ли не с возмущением. – Ты-то давно ль заделался знатоком поэзии?! Пьяный рифмоплет в третьесортном трактире для тебя, небось…

– Не будем ссориться, – окликнула их Равенна, – мы ведь почти у цели.

И сама ускорила шаг, желая быстрей добраться до диковинных сооружений.

* * *

Как оказалось, на город скопление построек посреди долины не тянуло. Всего несколько их было, и стояли слишком кучно.

– Дворец, – заключил Вожак, глядя на это творение потустороннего зодчего, – роскошней, чем у дийлатского эмира, кстати. Да что там – у самого падишаха такого не было. А мы и до дворца падишаха тогда доходили.

Вблизи дворец впрямь производил еще более благоприятное впечатление. Стены утопали в зелени. Постройки окружали сады из пышных деревьев, увешанных крупными и явно спелыми плодами. Между деревьев были проложены дорожки из сверкающего мрамора. И ни щербинки, ни трещинки малейшей было не видать ни на плитах дорожек, ни на стенах.

Главное сооружение представляло собой огромный светло-зеленый куб, увенчанный куполом чуть ли не больше него самого. По углам выстроились башни, соединенные подвесными мостиками с террасами куба.

Парадный вход во дворец обрамляли колонны, обвитые лозами винограда. К нему вела широкая лестница, сужавшаяся кверху.

И на ступеньки этой лестницы, навстречу незваным гостям, вышел человек. Первый и, похоже, единственный человек во дворце.

Был он небольшого роста стариком – смуглым, сгорбленным, с крючковатым, как клюв ястреба, носом. Седая до белизны шевелюра, особенно выделявшаяся на фоне темной кожи, спускалась ниже плеч. А длинная, но узкая борода, формой похожая на клинок меча – и вовсе до пояса.

Одет старик был в синий халат, широкие пузырящиеся белые штаны, распространенные в южных землях, и красные остроносые туфли.

– Мир вам, – поприветствовал он пришельцев, поклонившись и одновременно складывая руки в молитвенном жесте.

– Приветствуем и мы тебя, премудрый Абдул аль-Хазир, – ответил мастер Бренн, – мир тебе и твоему дому!

– Если он чужеземец… с юга, – шепотом проговорил Освальд, – то почему мы его понимаем? Разве у них там тоже по-нашему говорят?

Потом осекся и добавил:

– Ах, простите, забыл. Это ж потусторонний мир! Здесь ничему не стоит удивляться.

Между тем аль-Хазир заговорил – просто-таки распираемый от воодушевления.

– Я знал! – были его слова. – Всегда верил, что невежество, в котором, как червь в навозе, копошится род людской – это не навсегда. Что рано или поздно жажда знаний… мудрость восторжествуют. Что люди смогут сами пройти моим путем… найти сюда дорогу. Скажите, много ль времени прошло?

– Больше полувека, – осторожно ответил Бренн.

– Не так уж и много, – его южный собрат по колдовскому ремеслу расплылся в улыбке, – для такого-то рывка. После веков темноты и невежества…

– Увы, – Бренн был вынужден перебить аль-Хазира, – не все так просто. С темнотой и невежеством – в том числе.

– Скорее, миру сделалось только хуже, – без обиняков вставила слово Равенна, – волшебников по-прежнему преследуют. Да и мало нас осталось. А тем временем мир постепенно порабощает всякая нечисть. И даже солнце больше не показывается на небе. Его скрыла серая пелена.

– Вот как? – хозяин дворца всплеснул руками и на мгновение будто призадумался. – Что ж, возможно, мир заслужил свою участь. Когда мудрецам в нем не остается места, добра не жди. И, что скрывать, я рад, что успел заблаговременно перебраться сюда. Где никакой грязный невежда с мечом не сможет меня достать.

Но почти сразу добавил – с большей теплотой в голосе:

– Однако еще больше я рад, что даже в том ужасном мире нашлись мудрые люди. Благодаря вам я уже не одинок. Потому приглашаю вас… посетить мою скромную обитель.

И сам первый зашагал вверх по ступенькам. Мастер Бренн и его спутники двинулись следом.

* * *

Миновав вслед за хозяином парадный вход, гости Абдула аль-Хазира оказались в огромном зале с высоким потолком, подпираемым изящными колоннами. Пол был настолько гладким, что блестел, словно лед посреди зимы. Или как зеркало. В нем даже, кажется, отражалось что-то.

Посреди зала журчал фонтан. Вдоль стен стояли кадки, в которых росли пальмы или пышные цветущие кусты. Цветы были незнакомы мастеру Бренну и его спутникам – в их родных землях такие просто не выжили бы. Но все равно гости не могли не оценить аромат этих цветов, насыщавший воздух в зале.

– Цветут круглый год, – с гордостью сообщил аль-Хазир, склоняясь над одним из кустов и с жадностью вдыхая аромат. – А главное, ухаживать за ними не надо.

– Как дитя, – прошептал Освальд стоявшей рядом Равенне, – игрушками хвастающееся.

Волшебница в ответ лишь поморщилась. Внутренне она была с бывшим вором совершенно согласна. Но хотя бы толика вежливости по отношению к хозяину не позволила ей поддержать разговор.

– И… что мне нравится больше всего, – продолжал хозяин дворца, – так то, что не нужно готовить еду. В том другом… вашем мире, сколько помню, меня всегда это угнетало. Легче было десять зелий сварить, чем один обед, представляете! Конечно, не всегда я занимался этим сам. Иногда приходил слуга. Но он тоже не очень-то справлялся. То еда подгорит, то специй он переложит. А сейчас… никаких хлопот!

С этими словами аль-Хазир щелкнул пальцами, и прямо в воздухе, из ничего, возникла изящная посеребренная ваза, полная фруктов. Схватив один из плодов – желтый и продолговатый – хозяин дворца осторожно снял пальцами его кожуру и откусил от белой мучнистой мякоти.

– Но вот почему, если он такой могущественный, – вполголоса вопрошал, словно ни к кому не обращаясь, Вожак, – то все равно так жалко выглядит? Хилый сутулый старик. Неужели нельзя снова молодым себя сделать? Да чтоб косая сажень. И наложниц юных целый выводок. Из-за этого я колдунов не понимаю.

Но осекся, поймав сердитый взгляд Равенны.

– Ох, прошу прощения, – сказал предводитель Братства Ночи, только едва ли искренне, – все время забываю, что для вашего брата это не главное. А важней всего знания. Зна-ни-я. Верно я понял? Значит, не совсем пропащий…

– А ты… вы сами все это сделали? – осведомился у аль-Хазира непосредственный Освальд. – Ну, дворец этот? И все такое…

– Ох, к добру или к худу, но нет! – хозяин дворца всплеснул руками. – Даже если забыть, что благодаря магии… и особенностей этого мира мне не пришлось таскать камни, как какому-то рабу. Даже здесь моего могущества не хватило бы. Но я предусмотрительно захватил с собой… ее!

С этими словами он подскочил к одной из колонн в зале – оказавшейся сильно укороченной. Высотой чуть меньше роста человека. На вершине колонны, как на постаменте, стояла глубокая чаша с резными краями и с выгравированными на ней узорами в виде веток и листьев. Стояла, отливая серебристым блеском.