Текст книги "ФБР. Правдивая история"

Автор книги: Тим Вейнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 48 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

Часть вторая. Мировая война

^{Дж. Эдгар Гувер и президент Рузвельт в начале войны с внутренними врагами. 1934 г.}

Глава 9. Задача – шпионить

Президент Рузвельт отдал свои первые боевые приказы Гуверу 8 мая 1934 года. Рузвельт сказал, что хочет «очень тщательного и подробного расследования»[124] фашизма в Америке.

Президент хотел, чтобы агенты и поклонники Адольфа Гитлера были изучены со всех сторон. Кто они? Какова их численность? Насколько велика угроза, которую они представляют? Работают ли нацисты в немецких дипломатических учреждениях? Покупает ли Германия влияние на Уолл-стрит? Контролирует ли Гитлер тайных агентов и секретные фонды в самих Соединенных Штатах?

Гитлер уже представлял угрозу союзникам Америки в Европе. Рузвельт и Гувер оба хорошо знали, что тайные агенты Германии делали, пытаясь подорвать мощь Соединенных Штатов во время Первой мировой войны. Теперь у Гувера был приказ стать информационным центром для всех фактов, имевшихся в распоряжении правительства Соединенных Штатов. Судебное преследование не было целью. Президенту была нужна разведка.

Гувер действовал медленно и осторожно в отношении фашизма. Он не демонстрировал безграничный энтузиазм, как в борьбе с коммунизмом. Он дал тщательные инструкции всем своим оперативным сотрудникам, приказав проводить «так называемые разведывательные расследования» фашистского движения в Америке. Выбор слов у директора был удачным. В течение следующих двух лет работа Бюро была в основном ограничена сравнительным анализом досье государственной и местной полиции, наблюдением за общественными митингами и сбором газетных вырезок. Бюро присматривало за размахивающими свастикой организациями, вроде Германо-американского Бунда (основан при поддержке американского автомобилестроителя Генри Форда) и доморощенных фашистских групп, вроде «Серебряных рубашек»; обращало внимание на широко публикуемые выступления «правых» групп, вроде «Лобби свободы» и набиравшего популярность отца Чарльза Кофлина – радиопроповедника-антисемита. Бюро даже поинтересовалось организацией под названием Национальный комитет борьбы с коммунизмом. Но досье ФБР, собранное на Адольфа Гитлера, было заполнено главным образом безумными угрозами смерти диктатору.

Гувер старался изо всех сил вернуть внимание Рузвельта к войне с коммунизмом. В начале президентского срока Рузвельта после десятилетия дебатов Соединенные Штаты официально признали Советский Союз. Это позволило Сталину открыть посольство и консульства в Соединенных Штатах, в которых были и дипломаты, и шпионы. Конгресс принял Национальный закон о трудовых отношениях, который позволил рабочим объединяться в организации; а где профсоюзы, там и коммунисты. Между 1930 и 1936 годами количество членов партии выросло вчетверо и достигло около 30 тысяч человек. Теперь американские «левые» начали поступать добровольцами на военную службу, чтобы воевать с фашистами в Испании.

Гувер видел в этих событиях зловещий смысл. Он попросил у президента аудиенции наедине, с глазу на глаз.

24 августа 1936 года Рузвельт пригласил Гувера в Белый дом. На протяжении своего президентского срока Рузвельт, как заведено, отказывался вести письменные отчеты о решающих встречах, особенно по вопросам тайной разведки. Существует лишь одна запись этого разговора, сделанная Гувером.

Рузвельт хотел поговорить об «антиправительственной деятельности в Соединенных Штатах, особенно фашизме и коммунизме»[125], ему нужна была «полная картина» их влияния на политику и экономику страны, если верить записям Гувера. Но Гувер сосредоточился на продолжающихся расследованиях ФБР в отношении коммунизма в Америке. Он предупредил президента, что коммунисты прибирают к рукам профсоюз портовых грузчиков на Западном побережье, что они имеют планы на профсоюз шахтеров и запасы угля страны и обладают огромным влиянием на прессу посредством Американской гильдии газетных работников.

«Я сказал ему, – записал Гувер, – что коммунисты планируют заполучить контроль над этими тремя объединениями и, сделав это, смогут парализовать страну… остановить морские перевозки, работу промышленности и публикацию любых газет». Гувер далее сказал, что коммунисты внедряются в само правительство через Национальное управление по трудовым отношениям.

Затем Гувер сказал президенту, что ФБР нужны новые полномочия для проведения тайных разведывательных операций. Он процитировал закон от 1916 года, согласно которому Госдепартамент наделил ФБР полномочиями вести тайную разведку.

Рузвельт вызвал госсекретаря Корделла Халла, и все трое встретились в Белом доме на следующий день 25 августа 1936 года. Президент сказал, что, раз угроза носит международный характер и «коммунизмом руководят из Москвы», госсекретарь должен дать Гуверу санкцию на выявление советских шпионов в Америке.

В письменном виде Гувер не получил ни строчки ни от президента, ни из Госдепа. Гувер не записал точные слова прошедшей беседы. В ФБР ходит легенда, будто Халл повернулся к Гуверу и сказал: «Действуйте, выследите этих ублюдков».

Теперь у Гувера был неограниченный приказ от президента вести тайные разведывательные действия против врагов Америки. Он ссылался на полномочия, данные ему в тот день, всю оставшуюся жизнь.

Немедленно во все отделения ФБР был отправлен его приказ: «Изо всех возможных источников получать информацию, касающуюся подрывной деятельности, проводимой в Соединенных Штатах коммунистами, фашистами и представителями или сторонниками других организаций или групп, пропагандирующих свержение или смену правительства Соединенных Штатов незаконными методами». Гувер старался координировать свою разведывательную работу с армией, военно-морским флотом и Государственным департаментом, как он это делал в горячие дни больших облав на «красных».

ФБР приступило к изучению каждого члена коммунистической партии и ее отделений, равно как и руководителей американских фашистских и антифашистских движений. Оно выслеживало «левых» руководителей профсоюзов в угледобывающей промышленности, на торговом флоте, в сталелитейной, газетной и легкой промышленности. Оно пыталось найти коммунистов и диверсантов в школах и университетах, в федеральном правительстве и вооруженных силах. Гувер приказал своим агентам вербовать новых осведомителей и писать новые донесения об известных лицах, занимающихся подрывной деятельностью. Он начал видеть «подрывную деятельность» под самыми широкими заголовками политической и экономической жизни Америки.

«Энтузиасты»

Имея новые полномочия, вверенные ему президентом, Гувер возродил один из самых ценных методов разведки ФБР – подслушивание телефонных разговоров.

Правительства прослушивали телефонные разговоры, как только появились телефонные провода. Армия шпионов с обеих сторон занималась прослушиванием телеграфных линий во время Гражданской войны. Полицейские управления и частные детективы тайно записывали разговоры на протяжении десятилетий. По распоряжению президента Вильсона правительство взяло в свои руки контроль за государственными телефонными линиями во время Первой мировой войны. Бюро прослушивало бесконечное число людей во время лет беззакония, последовавших после войны, – не только коммунистов, но и сенаторов, конгрессменов и судей.

А теперь прослушивание телефонных разговоров стало законным до тех пор, пока оно было тайным.

Верховный суд подвел эту тонкую черту в 1928 году в деле «Олмстед против США», приняв судебное решение, за которое верховный судья Уильям Говард Тафт – бывший президент Соединенных Штатов отдал свой решающий голос. Рой Олмстед был торговцем спиртными напитками в Сиэтле во время сухого закона; агенты из министерства финансов США, отслеживавшие его исполнение, прослушивали его телефон. Его адвокаты доказали, что тайная установка подслушивающих устройств с целью сбора криминальных улик нарушает Четвертую поправку к Конституции, защищающую от незаконных посягательств, обысков и изъятий.

Большинство людей в «деле Олмстеда» сочли, что правительство действует в рамках своих прав: «Закон, который запретил бы принятие доказательств, полученных в обход этического поведения правительственных служащих, принес бы обществу страдания и дал бы преступникам большую неприкосновенность, чем раньше».

Меньшинство, возглавляемое судьей Луисом Брандейсом и давним начальником Гувера судьей Харланом Фиске Стоуном, выразило мощное несогласие. Брандейс предупредил: «Величайшие опасности для свободы кроются в коварных посягательствах энтузиастов, действующих из лучших побуждений, но без понимания»[126].

«Преступность заразительна, – писал Брандейс. – Если правительство становится нарушителем закона, оно порождает презрение к закону; оно искушает каждого человека стать законом для самого себя; оно способствует анархии. Заявлять, что при отправлении правосудия цель оправдывает средства, – значит провозглашать, что правительство может совершать преступления с целью признания виновным отдельного преступника, и это привело бы к ужасной расплате».

Брандейс сравнил прослушивание телефонных разговоров и ведение тайного наблюдения с «предписаниями оказывать содействие» и «ордерами общего характера», которые использовали англичане, чтобы обыскивать дома американских колонистов перед Войной за независимость, в результате которой образовались Соединенные Штаты: «В качестве средства шпионажа предписания оказывать содействие и ордера общего характера являются лишь незначительными орудиями тирании и угнетения по сравнению с прослушиванием телефонных разговоров». И он дальновидно указал, что прослушивание на самом деле бесконечно: «Прослушивание телефонных переговоров человека влечет прослушивание телефона каждого человека, которому он может позвонить или который может позвонить ему». Люди Гувера хорошо это знали.

Шесть лет спустя после «дела Олмстеда», в 1934 году, конгресс принял закон о связи, запрещающий перехват телефонных переговоров и раскрытие их содержания. Законодатели думали, что сделали прослушивание телефонных разговоров преступлением. Но они оставили Гуверу лазейку. Он истолковал слово «раскрытие» как юрист: прослушивание телефонных разговоров не было незаконным, если информацию не использовали как улику в суде. Поэтому, если прослушивание было тайным, оно было законным. С этого времени ФБР использовало прослушивающие устройства всякий раз, когда Гувер давал на это санкцию. Прослушивание телефонных разговоров, ведение тайного наблюдения и незаконные проникновения в помещения стали святой троицей для разведывательных операций ФБР начиная с 1930-х годов. Гувер полагал, что они неотъемлемые инструменты защиты Соединенных Штатов от шпионов и саботажников. Президент Рузвельт знал, что такие методы – обычная практика в государственной игре.

В высших кругах власти в Вашингтоне появилось осознание того, что Гувер может прослушивать частные разговоры. Ощущение, что ФБР вездесуще, было само по себе властью. В ходе расследования подозрения в утечке информации о решениях Верховного суда в 1936 году ФБР прослушивало домашний телефон судебного клерка. Председатель Верховного суда Чарльз Эванс Хьюз заподозрил, что Гувер поставил на прослушивание совещательную комнату, где судьи собирались, чтобы вынести вердикт. Если уже нужно было следить за тем, что говоришь в помещениях Верховного суда, то времена изменились.

«Как мы не подготовлены»

В 1937 году Гувер начал понимать, что его ФБР – неравный по силам противник опытной иностранной разведывательной службе. Он увидел – слишком поздно, к его огорчению, – что Советы, немцы и японцы уже годами следят за американскими судоверфями, заводами по производству самолетов, военными базами и маневрами в Атлантическом и Тихом океанах.

Понимание пришло к нему через работу военных дешифровальщиков. Служба военной радиотехнической разведки перехватывала радиосообщения из-за границы. Военно-морской флот пытался раскрыть японские военные шифры и коды, держа ухо востро в отношении потенциального нападения в Тихом океане; у них была тайная договоренность с Ар-си-эй – Радиокорпорацией Америки насчет получения копий японского радиотрафика.

Усилия военно-морского флота, периодически увенчивавшиеся успехом, привели к аресту сотрудниками ФБР первого американца, который был осужден за шпионаж со времен Первой мировой войны. Расследование началось, когда дешифровальщица военно-морского флота Эгги Дрисколл вглядывалась в странное слово в радиосообщении японцев – ТО-МИ-МУ-РА. Слово «мура» означает «город», но также может означать и «сын». Размышляя вслух, она услышала фамилию Томпсон. Ее догадка привела к аресту сотрудниками ФБР Гарри Томпсона, бывшего старшины флота и шпиона коммандера Тошио Миясаки – офицера императорского флота Японии, изучавшего английский язык в Калифорнии. Томпсон продавал Японии засекреченную информацию об оружии и тактико-технических характеристиках кораблей.

Взломанные коды также привели к признанию виновным Джона Фарнсворта – выпускника Военно-морской академии, бывшего лейтенанта-коммандера и законченного алкоголика, освобожденного от должности за недостойное поведение. Фарнсворт околачивался вокруг военно-морских баз на тихоокеанском побережье, хвастаясь пачками денег, примечая в барах петлицы на форме посетителей и расспрашивая старых сослуживцев о кодах, оружии и военных планах. Военно-морской флот передал это дело ФБР. В 1937 году Фарнсворт был арестован, предстал перед судом и признан виновным в продаже секретов Японии за 20 тысяч долларов.

Эти дела поблекли в сравнении с первым крупным расследованием о международном шпионаже, проведенном ФБР, – «делом Румриха».

«Нацистские шпионы в Америке»

В День святого Валентина 14 февраля 1938 года Гувер находился на отдыхе на Майами. Он оплакивал смерть матери, с которой прожил всю жизнь. Ему было 43 года, и он подыскивал себе новый дом. А также собирался опубликовать свою первую книгу «Люди в подполье» – переложение некоторых историй ФБР о гангстерах, написанное неизвестным автором. Когда из телефонного разговора со штаб-квартирой ФБР Гувер впервые узнал об аресте Гюнтера Румриха, он очень сомневался в фактах дела. История была гораздо более странная, чем его байки о борьбе с преступностью.

Старший офицер британской разведки Гай Лидделл предупредил американское посольство в Лондоне о звонке нацистского шпиона в Соединенные Штаты. Через несколько дней служащий паспортного бюро Государственного департамента в Нью-Йорке ответил на телефонный звонок. Звонивший сказал, что он госсекретарь Корделл Халл. Он приказал клерку доставить тридцать пять бланков паспортов в гостиницу «Макальпин» на Манхэттене.

Нью-йоркская полиция арестовала Гюнтера Румриха, когда он забирал сверток с паспортами. Полицейские обыскали его комнату и нашли записи, раскрывающие заговор с целью похищения американских военных планов обороны атлантического побережья.

Румрих – двадцатишестилетний болтливый сын австрийского дипломата – был гражданином США, он уклонялся от службы в американской армии и, как сам часто признавался, шпионил на немецкую военную разведку – абвер.

Гувер поручил расследование этого дела лучшему агенту ФБР Леону Турроу. У него была одна из самых лучших характеристик среди всех людей Гувера. Он дружил со всеми газетными репортерами в Нью-Йорке. В деле Румриха он видел путь к славе и богатству. В апреле 1938 года, в то время как Турроу должен был готовиться к представлению дела большой коллегии присяжных в Нью-Йорке, он ночью встречался с газетным репортером, занимавшимся подготовкой историй от первого лица для издания в «Нью-Йорк пост» и публикации в книге настоящих героических (наполовину выдуманных) приключений под названием «Нацистские шпионы в Америке».

Турроу узнал, что германская разведка свободно вела свои разведывательные операции в Соединенных Штатах на протяжении не одного года; некоторые ее агенты воровали американские военные технологии с 1927 года. Их руководителем был доктор Игнац Грибл – врач на Манхэттене и общественная фигура. Под его руководством работала явно пронацистская политическая группа под названием «Друзья новой Германии». За два месяца с помощью Румриха ФБР выявило восемнадцать членов этого кружка – как немцев, так и американцев, – которые похищали чертежи и спецификации американских боевых самолетов и эсминцев нового поколения. Эта группа также занималась распределением финансовой помощи, поступавшей из Берлина, растущему Бунду и членам американских нацистских группировок, которые теперь насчитывали десятки тысяч членов.

Из этого могло бы получиться отличное кино. Но Турроу совершил ошибку. Он сказал всем восемнадцати агентам шпионской сети абвера, что они будут вызваны в суд и предстанут перед большой коллегией присяжных 5 мая 1938 года. Четырнадцать из них немедленно покинули Соединенные Штаты. Некоторые из них уплыли на немецких пассажирских кораблях, капитаны и стюарды которых были агентами немецкой разведки. Румрих, который признал себя виновным в сделке с правительством, остался в Нью-Йорке вместе с тремя сравнительно мелкими заговорщиками. Доктор Грибл из абвера появился в Берлине, где, как с сожалением заметил начальник отделения ФБР в Нью-Йорке в письме к Гуверу, он и его сотоварищи по шпионажу, «вероятно, посмеялись над нашими усилиями в связи с этим делом»[127]. Дело почти развалилось. Когда Турроу давал свидетельские показания на суде оставшихся подозреваемых, он выглядел как патологический лжец.

Это дело выставило ФБР на посмешище, чего Гувер боялся больше всего.

«Высшая степень секретности»

Японцы и немцы были не единственными иностранными службами, занимавшимися разведывательной деятельностью в Америке. К тому времени, когда Румрих отправился в тюрьму, чтобы отбывать двухлетнее заключение, в Лос-Анджелесе был арестован советский разведчик по имени Михаил Горин. Это было первое дело подобного рода, когда Советы обвинялись в вербовке шпиона в среде американских военных. «Крот» работал в Управлении военно-морской разведки – самом лучшем источнике секретов для иностранных шпионов.

Президент Рузвельт был в гневе. Он раздумывал над тем, «насколько мы оказались не готовы справляться с этим делом – борьбой со шпионами, которые действуют в нашей стране». Президент сказал: «Только укрепив наши разведывательные службы, мы сможем успешно бороться с деятельностью иностранных агентов».

14 октября 1938 года Гувер обратился к президенту и министру юстиции со смелым предложением создать обширную разведывательную службу под своим руководством[128]. Его планы представляли собой потрясающе честолюбивый захват власти в стране, в которой мало кто был готов к следующей войне.

У Гувера в ФБР было 587 агентов. Он предложил нанять еще 5 тысяч. Он возьмет в свои руки иммиграционную и таможенную службы, руководство Федеральной комиссией по связи, которая контролировала национальные и международные радио-, телеграфные и кабельные сети. Он примет на себя ответственность за безопасность каждого предприятия, выполняющего правительственный контракт, и каждого военного полигона, контроль за выдачей паспортов и виз Госдепартаментом. У него будут полномочия собирать информацию о любом человеке в Соединенных Штатах, заподозренном в том, что он иностранный агент.

Гувер предложил, чтобы все это было сделано тайно по указу президента.

Требовалась «высшая степень секретности для расширения существующей системы разведывательной работы», – написал Гувер в докладной записке президенту 20 октября 1938 года. Цель была «избежать критики или возражений, которые могли возникнуть как реакция на такое расширение».

«Шпионаж» было «словом, которое отвратительно американскому народу», – продолжал Гувер. – «Следовательно, было бы нежелательно добиваться каких-то специальных законов, которые привлекли внимание к тому факту, что их предлагают с целью развить особое контрразведывательное наступление большого масштаба».

2 ноября 1938 года президент вызвал Гувера в Белый дом. Снова единственной записью их разговора является секретная служебная записка Гувера. Она гласила: «Он заявил, что одобрил план, который я подготовил»[129].

Но Гувер обнаружил, что при применении власти секретность может быть палкой о двух концах.

Глава 10. Жонглер

Как часто бывало, когда Франклин Д. Рузвельт отдавал тайное распоряжение в Белом доме, возникла загвоздка.

«Знаете, я жонглер, и моя правая рука никогда не знает, что делает левая, – однажды сказал Рузвельт о своей стратегии управления государством. – У меня может быть одна политика для Европы и другая, диаметрально противоположная, для Северной и Южной Америки. Я могу быть совершенно непоследовательным и, более того, я абсолютно готов вводить в заблуждение и говорить неправду, если это поможет выиграть войну»[130].

Президент никому не сказал, что он «одобрил план» Гувера, который колоссальным образом увеличил власть ФБР. Он также не дал Гуверу денег или людей, которых тот просил. Рузвельт, правда, залез в тайные «закрома» Белого дома, чтобы закулисно дать Гуверу 600 тысяч долларов – 10 %-ное увеличение бюджета ФБР, санкционированного конгрессом. На эти неожиданно свалившиеся на него деньги Гувер нанял 140 новых специальных агентов – что было приблизительно на 4860 человек меньше, чем он добивался.

Но после месяцев борьбы Гувер добился нового распоряжения президента, согласно которому он получал ту меру власти, которую хотел. Ему пришлось применить весь свой дар убеждения к президенту и новому министру юстиции Фрэнку Мерфи, вступившему в эту должность в январе 1939 года. Мерфи был восьмым министром юстиции, которому служил Гувер. Директор ФБР к этому времени уже научился говорить новому начальнику то, что, по его мнению, тот хотел услышать. У Мерфи был «пунктик» – гражданские свободы. Гуверу пришлось убеждать его, что контроль со стороны ФБР за работой разведки был решительно необходим, чтобы избежать хаоса и противоречащего конституции поведения, характерного для проведения былых облав на «красных».

26 июня 1939 года Рузвельт издал секретную директиву, возложив на ФБР, армейскую разведку и разведку военно-морского флота общую ответственность за ведение всех расследований шпионской, контрразведывательной и диверсионной деятельности[131]. Гувер и его военные коллеги должны были еженедельно встречаться в штаб-квартире ФБР, чтобы координировать свою работу в присутствии старшего чиновника Госдепартамента в качестве консультанта. Их встречи получили название Межведомственного комитета по разведке. Гувер был его постоянным председателем, так как военачальники приходили и уходили каждые два года. Эта директива сделала Гувера царем американской разведки, когда Европу охватила Вторая мировая война.

Война разразилась еще до конца лета. 1 сентября 1939 года армии Гитлера вторглись в Польшу и начали захватническую войну. Через два дня Франция и Великобритания объявили войну Германии. Гитлер и Сталин до этого подписали свой Пакт о ненападении; коммунисты в Москве заключили мир с нацистами в Берлине, что явилось потрясением для большинства «левых» и либералов в Америке. Их договор дал Германии возможность наступать в восточном направлении, не боясь Красной армии.

Вскоре нацисты направились на запад, к Атлантике. Япония побушевала в Китае и устремилась к более широким военным действиям на Тихом океане. Никто не знал, докатится ли война до Соединенных Штатов и когда это случится.

Рузвельт официально объявил о нейтралитете Америки. Но с сентября 1939 года он начал помогать англичанам, отправляя военные корабли и делясь разведданными, противодействовать шпионской и подрывной деятельности стран оси в Соединенных Штатах, пытаться разгадать, каким будет следующий шаг Советов, и пристально следить за своими врагами внутри страны – с помощью Дж. Эдгара Гувера.

Отношения между президентом и директором ФБР к этому моменту стали превращаться в доверительные. Они были основаны на взаимном понимании своих соответствующих возможностей. Гувер испытывал благоговейное уважение к президентской власти. И хотя президент дал ему не всю власть, которой он добивался, Гувер получил от Рузвельта много власти и был благодарен ему за это. Рузвельт испытывал большое уважение к тайной разведке. И хотя не каждый секрет, которого он добивался, можно было раскрыть путем шпионажа, был очень доволен, когда Гуверу удавалось предоставить их.

К огромному удовлетворению Гувера, 6 сентября 1939 года, через пять дней после начала войны в Европе, Рузвельт выступил с публичным обращением к американскому народу. Говоря о своем предыдущем тайном приказе, президент сказал, что ФБР «возглавит следственную работу по вопросам, имеющим отношение к шпионажу»[132]. Он приказал, чтобы каждый сотрудник правоохранительных органов в Соединенных Штатах передавал ФБР «любую информацию, полученную им, о шпионаже, контрразведке, вредительстве, подрывной деятельности и нарушениях закона о нейтралитете». Рузвельт сказал, что он хочет «защитить эту страну от… некоторых вещей, которые произошли в ней в 1914, 1915 и 1916 годах и в начале 1917 года, до нашего вступления в войну».

Все, кто был у власти, – президент, судьи Верховного суда, министр юстиции и его ближний круг и сам Гувер, – помнили взрыв на острове Блэк-Том в 1916 году. Они не забыли облавы на «красных» в 1920 году. Но на этот раз, как уверил нацию министр юстиции Мерфи, гражданские свободы Америки находятся в надежных руках.

«Двадцать лет назад именем правосудия творились негуманные, жестокие вещи, – сказал он представителям прессы. – Мы не хотим, чтобы такие вещи происходили в наши дни, поэтому эта работа сейчас сосредоточена в руках ФБР»[133]. Мерфи сказал: «Я не верю, что демократия должна обязательно стать чем-то другим и перестать защищать свои национальные интересы. Я убежден в том, что, если работа сделана правильно – если защита от внутренней агрессии подготовлена тщательно, – наш народ не должен пережить те трагические события, которые происходили в других уголках мира и которые мы наблюдали – даже в меньшей степени – в нашей свободной стране. Мы можем предотвратить и предать огласке случаи нарушения свободы путем вредительства, беспорядков и насилия, не уничтожая саму свободу».

«Гибельные катастрофы»

У Гувера не было времени на сентиментальные разговоры о гражданских свободах. Он уже вступил в войну, и ему требовалось новое оружие в арсенале.

Во-первых, Гуверу были нужны более строгие законы против подрывной деятельности. Они были ему нужны уже двадцать лет. Он их получил. Уже начались слушания в конгрессе по поводу закона, который станет известен как закон Смита. Изначально он был направлен на снятие отпечатков пальцев и регистрацию иностранцев. К тому времени, когда был принят, он стал в Америке первым законом мирного времени, направленным против подстрекательства к бунту, с XVIII века. Закон Смита включал строжайшие федеральные ограничения свободы слова в истории Америки: он запрещал слова и мысли, нацеленные на свержение правительства, и делал членство в любой организации с такими намерениями государственным преступлением.

Во-вторых, Гувер возродил и укрепил практику ведения списка потенциальных врагов, которые должны были бы быть арестованы и задержаны, когда начнется война. Механизм составления такого списка во многом напоминал работу, которую выполнял Гувер в Бюро по делам «враждебных иностранцев» во время Первой мировой войны.

6 декабря 1939 года Гувер подписал «личный и конфиденциальный» приказ каждому агенту ФБР, находящемуся в его подчинении, под заголовком «Для внутренней безопасности». Агенты получили распоряжение подготовить список людей – американцев и иностранцев в равной степени, – которых следует изолировать ради национальной безопасности. Гувер имел в виду коммунистов и социалистов, фашистов – последователей Гитлера, «прояпонски» настроенных людей и тех, кого его люди сочтут способными к ведению политической войны. Ему были нужны имена врагов государства. Составление этого списка получило название «Программа задержания и содержания под стражей».

В-третьих, Гувер хотел прослушивать телефонные разговоры по своему усмотрению. Но на его пути стояло новое и кажущееся непреодолимым препятствие. 11 декабря 1939 года Верховный суд, изменив свое решение, постановил, что прослушивание телефонных разговоров правительством незаконно.

Дело «Соединенные Штаты против Нардоне» стравило правительство и гангстеров. Уликами были в основном записи подслушанных пятисот телефонных разговоров. Адвокаты ссылались на Закон о связи от 1934 года, который запрещал разглашение содержания подслушанных разговоров. Верховный суд постановил, что закон ясен: его «простые слова… запрещают любому человеку… перехватывать телефонные сообщения и предписывают таким же четким языком, что «никакому лицу» не позволено разглашать или передавать эти сообщения или их суть «любым лицам».

Суд ясно дал понять, что этот закон относится к федеральным агентам.

На поверхности это решение выглядело как запрет прослушивания телефонных переговоров. Но не для Гувера. Два дня спустя он сообщил своим людям, что ничего не изменилось: «Прежнее правило сохраняется: никаких прослушиваний без моей санкции»[134]. До тех пор пока он – и только он один – дает тайную санкцию на прослушивание телефонов, а работа ведется во имя разведки, все будет хорошо.

Обвинители вернули дело назад в суд и признали подсудимых виновными в удалении секретной информации из текстов подслушанных телефонных разговоров, их аннотировании и перефразировании. Эта тактика сработала на пересмотре судебного дела, но не прошла в Верховном суде. «Дело Нардоне – 2» было решено язвительным мнением старейшего врага Гувера – судьи Феликса Франкфуртера, юриста Либерального клуба из Гарварда, который разгромил Гувера в суде Бостона во время рассмотрения дел о депортациях с Оленьего острова два десятилетия назад.

Прослушивание телефонных разговоров было «несовместимо с этическими нормами и нарушало личную свободу»[135], – написал Франкфуртер суду. Не прошла и уловка с аннотированием записанных текстов телефонных разговоров: «Знания, полученные правительством нечестным путем, использовать нельзя». Дело было закрыто: правительство не может использовать прослушивание телефонных разговоров или разведданные, из них вытекающие.

8 января 1940 года министр юстиции Мерфи стал новоиспеченным судьей Верховного суда. Преемником стал его заместитель Роберт Джексон, позднее – главный обвинитель на Нюрнбергском процессе над нацистскими военными преступниками и уважаемый судья Верховного суда. Министр юстиции Джексон поспешно объявил, что министерство юстиции прекратило прослушивание телефонных разговоров. 15 марта он ввел на него официальный запрет, который продлился девять недель.