Текст книги "ФБР. Правдивая история"

Автор книги: Тим Вейнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 48 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

Глава 17. Проба сил

В конце 1945 года Гувер начал заполнять папку с секретными разведданными. Он делал единственные в своем роде экземпляры донесений своих помощников, посланных ему, и писал свои мысли на полях, нажимая на авторучку и выписывая каракули синими чернилами. Оттиск начальной буквы его имени – Г превращал его слова в приказы.

Читать его написанные от руки замечания – все равно что слушать, как он думает вслух. Его гнев носил личный и политический характер, он был едким и безжалостным, лающим и кусающим. Его мысли парили высоко, и у него были приступы, когда он издавал шипящие звуки. Его чувство юмора было саркастическим, иногда обидным. Его знания были огромны, хотя мышление – узко.

Эти папки заполнялись на протяжении двадцати семи лет. Фактически они являются дневником Гувера и составляют его тайную историю холодной войны. Прежде всего, они выявляют его постоянный страх, что Америка может проиграть войну с коммунизмом.

В 1946 и 1947 годах Гувер вел сражения на трех фронтах. Он боролся за власть американской разведки. Он воевал за то, чтобы убедить руководителей Америки в том, что холодная война может длиться всю их оставшуюся жизнь. И он начал вести политическую войну с президентом.

Гувер пришел в ярость, когда узнал о планах Трумэна назначить нового директора Центральной разведывательной службы, который будет заявлять о своих правах на руководство операциями ФБР по выявлению шпионов и предателей. «Совершенно невыполнимо», – написал он министру юстиции Тому Кларку 15 января 1946 года. Это «погубило бы любое существующее ведомство, включая Федеральное бюро расследований»[201]. Министр юстиции возразил на такую прямоту. Гувер открыл ответный огонь: «Я совершенно не разделяю взгляды А. Г. <…> Уступка может в конечном счете привести даже к еще большим трудностям. Г.».

К огромному ужасу Гувера, 24 января 1946 года президент выбрал контр-адмирала резерва военно-морских сил Сиднея Сауэрса – стойкого приверженца Демократической партии из Миссури – на пост первого директора Центральной разведывательной службы[202]. На импровизированной церемонии в Овальном кабинете Трумэн дал Сауэрсу черный плащ, черную шляпу и небольшой деревянный кинжал и посвятил его в начальники рыцарей плаща и кинжала. На следующий день Гувер вызвал Сауэрса к себе в кабинет в штаб-квартире ФБР, и вскоре адмирал уже «ел у него с рук». «Он хотел, чтобы стало понятно: он намерен в большой степени рассчитывать на ФБР в плане советов и консультаций»[203], – написал Гувер своим ближайшим помощникам. Он внес адмирала в свой список полезных мелких сошек.

Сам Гувер не мог провалить план действий, который воплотился в Центральном разведывательном управлении. Но он делал все возможное, чтобы защитить свою власть. Он пошел в Пентагон, чтобы проконсультироваться с генералом Дуайтом Эйзенхауэром – самым могущественным человеком среди американских военных. Гувер доказывал, что Трумэн собирается погубить американскую разведывательную сеть с помощью новой Центральной разведывательной структуры. «Генерал Эйзенхауэр поинтересовался, как это повлияет на Федеральное бюро расследований»[204], – записал Гувер. Директор Бюро ответил, что, «похоже, ФБР придется отойти от операций за рубежом». Эйзенхауэр «выразил удивление и настоящую озабоченность». Гувер добавил генерала в свой список могущественных союзников.

«Непосредственное проникновение»

Не сумев помешать формальному введению в должность директора Центральной разведывательной службы, Гувер проник в только что созданное разведывательное управление и занялся в нем вредительством.

Гуверу позвонил полковник Билл Куинн с просьбой помочь ему в создании нового центрального разведывательного корпуса для тайных операций и ведения шпионской работы. Полковник столкнулся с жестким противодействием со стороны действующих военных, которые сказали ему, что его организация кишит коммунистами. В ФБР имелись досье, полные слухов о том, что Центральная разведывательная служба нанимает на работу «красных».

Держа в руке фуражку, Куинн пошел к Гуверу. Вот как полковник вспоминал об этом:

– Что вы хотите, чтобы я сделал? – спросил Гувер[205].

– Господин Гувер, – сказал Куинн, – вот простой ответ на ваш вопрос: выяснить, есть ли в моей организации коммунисты.

– Что ж, мы можем это сделать, – согласился Гувер.

– Пока вы делаете это негласно, не могли бы вы проверить их на причастность к криминалу?

– Хорошо.

– Прежде чем мы решим, как это сделать, для потомков и для максимального сотрудничества я хотел бы попросить вас прислать мне представителя, который стал бы вашим посредником в контактах с моей организацией.

При этом Гувер чуть не выпал из кресла, как вспоминал полковник. «Я знаю, что творилось в его голове, – рассказывал Куинн. – Он, вероятно, думал: «Боже мой, этот парень напрямую просит, чтобы проникли в его организацию».

Куинн только что пригласил Гувера шпионить за его шпионами. Такая связь была проникновением. Ты пожимаешь руку собеседника правой рукой, а левой обчищаешь его карман.

Бюро изучило политическую лояльность десятков офицеров Центральной разведывательной службы, многие из которых были взяты туда именно из-за своих российских или восточноевропейских корней, что делало их подозрительными в глазах Гувера. Первые три директора Центрального разведывательного управления просили Гувера дать им опытных офицеров ФБР, обеспечить практическое обучение сотрудников, предоставить официальные донесения, имена и описать характер надежных осведомителей и завербованных иностранных агентов. Гувер испытывал удовольствие, отклоняя их просьбы.

В нем теплилась обида на то, что его не допустили к разведывательной системе, охватывающей весь мир. Он стремился вновь обрести свое исключительное положение.

«Время какой-то истерии»

По просьбе Гувера адмирал Сауэрс написал президенту Трумэну 17 апреля 1946 года: «Крайне необходимо, чтобы Федеральному бюро расследований было разрешено продолжать осуществлять свои функции по обеспечению безопасности… в странах Западного полушария – Лондоне, Париже, Риме, Маниле, Токио и американской зоне Германии. Миссия обеспечения безопасности, которую оно выполняет, может быть проиллюстрирована канадским расследованием в Оттаве, которое затрагивает также и Соединенные Штаты, и Англию»[206].

«Канадское расследование» должно было начать разоблачать масштабы советского шпионажа в атомном арсенале Америки.

Дело началось с недобросовестности тридцатишестилетнего лейтенанта Красной армии Игоря Сергеевича Гузенко, который был одним из сталинских шпионов в канцелярии советского военного атташе в Оттаве (Канада). Он был шифровальщиком, который занимался секретными телеграммами и шифрами. Однажды вечером он выбросил два черновых варианта зашифрованных сообщений в Москву. Уборщица, которая отвечала за режим безопасности, нашла скомканные сообщения и доложила об этом послу. Наказанием за нарушение правил безопасности в сталинской секретной службе были ссылка в Сибирь или смерть. Гузенко собрал все секретные телеграммы, которые смог унести, и бежал, спасая свою жизнь. Он провел три дня в бегах, прежде чем убедил офицеров канадской Королевской конной полиции защитить его.

Атташе по юридическим вопросам от ФБР в Оттаве участвовал в допросе Гузенко. Вскоре Гувер послал семьдесят пять агентов заниматься этим делом.

Дело Гузенко вскрыло четыре факта: Оттава была командным центром советской шпионской сети во всей Северной Америке. Советы внедрили шпиона в Госдепартамент. Британский физик-ядерщик по имени Алан Нанн Мей проник в Манхэттенский проект по заданию Москвы. Кража секрета атомной бомбы была первоочередной задачей советской разведки.

Еще один перебежчик из мира советской шпионской сети теперь был в руках ФБР. Его имя было Элизабет Бентли; она была преданной американской коммунисткой. Впервые она попыталась наладить контакты с ФБР в 1942 году, но Бюро не поверило ей на слово. Она путано объясняла, почему перешла на сторону врага.

«Она была настоящей сумасшедшей, – сказал специальный агент ФБР Джек Данахай, который не один год работал с этим делом. – У нее были фанатики-любовники – фашисты в Италии и коммунисты в Соединенных Штатах»[207]. Когда она обратилась в ФБР, «она старалась очаровать каждого агента в конторе, с которым разговаривала… Нас это беспокоило. Но, послушайте, осведомителей мы находили не в монастырях, знаете ли».

В Бюро всегда были сомнения в отношении Бентли. Она была алкоголичкой, но обладала хорошей памятью, когда была трезвой. Ее история была странной, но вот что было правдой: Бентли была тайным агентом, служившим в сети советских шпионов. Она назвала имена – всего восемьдесят, хотя ни один из этих людей не попал в тюрьму за шпионаж и лишь двое были осуждены за какое-то преступление.

Гувер решил принять признания этой эксцентричной отступницы.

Ее откровения позволили ФБР начать выявлять очертания советской разведывательной сети, которая на протяжении двенадцати лет старалась проникнуть в правительство Соединенных Штатов. После того как ФБР поверило в честные намерения Бентли, Гувер откомандировал 227 агентов на это расследование. Но он уже поделился сутью этого дела со своим британским коллегой-разведчиком в Вашингтоне. Это сообщение было передано в Лондон, а затем отправлено в Москву благодаря Киму Филби.

Советы быстро предупредили Филби об опасности. Они приказали большей части своих разведчиков с военных времен покинуть Соединенные Штаты и оборвали связь со многими из своих сетевых агентов. Когда сотрудники ФБР начали искать советских шпионов, они обнаружили, что пытаются поймать арканом тени.

Президент Трумэн прочел следующий доклад Гувера Белому дому 29 мая 1946 года с недоверием.

«В Вашингтоне существует разветвленная советская шпионская сеть»[208], – написал Гувер в «личном и конфиденциальном» сообщении президенту и министру юстиции. «В нее вовлечен ряд высокопоставленных правительственных чиновников, имена которых будут приведены ниже». Некоторые имена в списке поражали. Среди подозреваемых были заместитель госсекретаря Дин Ачесон и бывший помощник министра обороны Джон Дж. Макклой – два столпа американского истеблишмента, антикоммунистические взгляды которых никогда не ставились под сомнение.

Министр юстиции и этому не поверил. «Это было время какой-то истерии»[209], – сказал Кларк. Но он учился принимать власть тайной разведки Гувера всерьез. Он обнаружил, что Гувер и за ним ведет наблюдение. «Когда бы ни приходила обо мне в министерство какая-нибудь уничижительная информация, они помещали ее в ту папку, – сказал Кларк. – Это было возмутительно».

«Нам следует помериться силами»

Гувер продолжал пытаться убедить Белый дом в том, что сталинские шпионы стремятся украсть у Америки секрет атомной бомбы. Его побуждал к этому начальник разведки ФБР Мики Лэдд – сын американского сенатора из Северной Дакоты. Лэдд призывал к тотальной, открытой войне с коммунизмом, включая массовые аресты и задержания людей, подозреваемых в подрывной деятельности, в рамках контрразведывательной деятельности. Лэдд хотел внести каждого из приблизительно 80 тысяч членов Коммунистической партии Соединенных Штатов в тайный «алфавитный указатель безопасности» ФБР. Оказавшись однажды занесенными в него, они могли быть арестованы по ордеру на массовые аресты «в случае крайней необходимости»[210].

Гувер согласился. Не сообщая о существовании «алфавитного указателя безопасности», он сказал министру юстиции генералу Кларку, что ФБР собирается «более интенсивно проводить расследование деятельности коммунистической партии» и «составить список всех членов коммунистической партии и тех лиц, которые были бы опасны в случае разрыва дипломатических отношений с Советским Союзом»[211]. В самых простых выражениях Гувер написал, что политический кризис может привести к необходимости «немедленно задержать большое количество американских граждан».

Война Гувера с Белым домом углубилась. Он просил денег, чтобы нанять еще сотни людей для ведения сбора информации о советской шпионской сети и подрывной деятельности коммунистов. Вместо этого Трумэн убрал шестьсот агентов Гувера – почти каждого седьмого с переднего края борьбы ФБР с коммунизмом – как было отражено в первом проекте бюджета, который он послал в конгресс. ФБР не сталкивалось с таким сокращением с тех пор, как Гувер стал его директором. Гувер отреагировал на это урезание приказом своим зарубежным агентам возвращаться на родину.

8 июля 1946 года Гувер велел своим агентам в Латинской Америке и Карибском бассейне немедленно сворачивать свою деятельность. Он пообещал новому директору Центральной разведки генералу Хойту Ванденбергу год на гладкий переходный период. Но к концу лета ФБР оставило после себя лишь пустые кабинеты и рассерженных послов.

«Действуйте быстро и убирайтесь как можно скорее»[212], – скомандовал он. Через семь недель почти все сотрудники ФБР уехали из Центральной Америки и Карибского бассейна; вскоре их не стало и в Южной Америке. «Все следственные досье, незаконченные и закрытые, были сожжены»[213], – доложил в штаб-квартиру помощник Гувера С. Х. Котенок Карсон, когда свернул все операции в Мексике, Гватемале, Коста-Рике, Никарагуа, Сальвадоре, Гондурасе, Венесуэле, на Гаити и Кубе.

Гувер отправился в Белый дом и предложил закон. Если президент хочет, чтобы ФБР перестало заниматься разведывательной деятельностью за рубежом, если он хочет поставить во главе ее директора Центральной разведки, пусть он это и получит.

Но никому из сотрудников, когда-либо работавших в Бюро – действующих, ушедших в отставку, первоклассных, третьесортных, – не будет позволено работать во вновь созданном Центральном разведывательном управлении, как сказал Гувер начальнику штаба адмиралу Лихи. Адмирал посоветовал генералу Ванденбергу «избегать задевать господина Гувера»[214]. Но когда Ванденберг предложил создать всемирный реестр иностранных контактов, Гувер предупредил своих ближайших помощников: «Тщательно отслеживайте любые и все директивы этой организации, так как я думаю, что она опьянена властью и будет втихомолку хвататься за все»[215]. Когда Гувер увидел проект нового закона, который давал директору Центральной разведки больше власти, он написал: «Строители империи… увековечивают свое нынешнее уродство и еще больше вторгаются в гражданскую и внутреннюю сферы»[216].

Отказ Гувера работать с только что созданным ЦРУ был на грани неповиновения. Его открытое сопротивление Государственному департаменту было близко к бунту. Злостное решение Гувера грозило стать «главным ударом эффективности нашей безопасности и разведывательной деятельности»[217], – написал заместитель госсекретаря Ачесон. Гувера это не удержало. Он почти объявил войну Белому дому.

«Думаю, нам следует помериться силами»[218], – написал он Мики Лэдду.

Его гнев на нежелание президента начать решительную войну с коммунизмом стал беспощаден. Он начал обращаться к членам сената и палаты представителей с ходатайствами дать ему власть защитить Америку от «угрозы проникновения иностранных агентов, идеологий и военного завоевания»[219]. Его взгляды на эту угрозу были столь незыблемы, что они начали влиять на либералов в Вашингтоне, а через них и на самого президента.

Гувер создавал политическую культуру холодной войны в Соединенных Штатах.

Глава 18. «Красный фашизм»

26 сентября 1946 года советник Белого дома Кларк Клиффорд и его помощник Джордж Элси представили Трумэну секретный доклад, в котором говорилось о необходимости готовиться к войне с Советами. Они исходили из работы Гувера и ФБР, когда делали наброски плана Армагеддона[220].

Они сказали Трумэну, что ему нужно готовиться к третьей мировой войне, в которой будет задействовано атомное и биологическое оружие. Врагом был советский диктаторский режим, стремящийся к завоеванию мира, которому помогали тайно действующая разведывательная служба и американское подполье. Каждый американский коммунист, писали они, был потенциальным шпионом и бойцом на стороне Москвы. В ту неделю Трумэн записал в своем дневнике: «Красные, жулики и «розовые из гостиной»[221] (лица, проповедующие взгляды радикального толка в пустых беседах во время приемов и коктейлей. – Пер.), похоже, спелись и начинают становиться опасными для государства. Боюсь, что они составляют диверсионный фронт дядюшки Сталина».

В ноябре 1946 года впервые после депрессии республиканцы одержали полную победу на выборах и получили большинство в сенате и палате представителей. Их избирательные кампании задали новый антикоммунистический тон, смысл которого состоял в том, что американцы должны выбирать между «коммунизмом и республиканизмом».

Политическая риторика республиканцев напрямую исходила из сорокастраничной брошюры, опубликованной Торговой палатой Соединенных Штатов, 400 тысяч экземпляров которой были отпечатаны и розданы по всей стране. Она была озаглавлена «Коммунистическое проникновение в Соединенные Штаты». Ее основную идею проповедовали с политических трибун и церковных кафедр по всей стране. Ее автором был отец Джон Ф. Кронин – балтиморский священник, имевший много приверженцев в католических рядах ФБР. Свой материал для нее он черпал напрямую из секретных и конфиденциальных досье Бюро, включая отрывки из докладов Гувера Белому дому. Отец Кронин дружески относился к одному новому члену VIII Конгресса по вопросам коммунистической угрозы, который приехал в столицу из Калифорнии в январе 1947 года.

Ричарду Милхаусу Никсону было 34 года, и это был политик, обладавший высоким интеллектом, огромным честолюбием и едва проклюнувшимся, но бездонным талантом к интригам. Выходец из скромной семьи, он поднялся благодаря огромному труду, питавшемуся бесплодными мечтами. За десять лет до того, как Никсон приехал в Вашингтон, чтобы дать присягу в палате представителей, он еще учился на юридическом факультете и подал заявление о приеме на работу в ФБР. Ответа на него он так и не получил. Но он высоко ценил свои связи с Бюро в течение следующей четверти века. В феврале 1947 года отец Кронин помог ему завязать первое знакомство с сотрудниками ФБР. Он лично информировал Никсона о расследованиях, которые вело ФБР в отношении американских коммунистов и советских шпионов, знакомил его с агентами, которые специализировались на охоте за «красными», и стал секретным каналом связи Никсона с Бюро.

В начале своей деятельности в конгрессе Никсон принял участие в работе Комитета палаты представителей по антиамериканской деятельности. Его председателем был Дж. Парнелл Томас – республиканец из Нью-Джерси, вульгарный выскочка, который вскоре оказался в тюрьме по обвинению в коррупции. Такие эксцессы в Комитете были печально известны. Еще в 1939 году проводимое им захватывающее расследование в киноиндустрии шло очень вяло, когда к нему подключилась кудрявая малютка Ширли Темпл, член коммунистической партии. Но теперь профессиональными кадрами комитета были бывшие сотрудники ФБР и бывшие члены партии, досье которых являлись секретом и чрезвычайно избирательной историей американского коммунизма. Взаимодействие его сотрудников с Бюро стало одной из самых мощных сил в политике холодной войны.

«Зловредный и пагубный образ жизни»

26 марта 1947 года комитет собрался, чтобы выслушать публичные показания Дж. Эдгара Гувера. Это был грандиозный момент в жизни Гувера. Ему было 52 года, он руководил ФБР почти четверть века. Он был лицом антикоммунизма в Америке.

В этот день Гувер поссорился с высшей властью. На протяжении следующей четверти века до самого дня своей смерти он будет подчиняться указам президента, когда сочтет нужным. Его показания были актом неповиновения администрации Трумэна, заявлением о том, что Гувер встал в ряды самых сильных врагов президента в конгрессе.

Он оказывал влияние на власть президента. За пять дней до этого, после нескольких месяцев давления со стороны Гувера Трумэн подписал указ о начале самого крупного правительственного расследования в истории Америки – Федеральной программы проверки лояльности и безопасности. ФБР должно было проверить биографии более 2 миллионов правительственных служащих и начать глубокое изучение личной жизни и политических взглядов более чем 14 тысяч из них. Эта программа не выявит ни одного советского шпиона в правительстве. Но охота на нелояльных лиц распространилась на всю политическую систему Америки.

Гувер теперь сказал конгрессу и американскому народу, что коммунистическая партия, побуждаемая мечтами Советской России о мировом господстве, роет ходы к социальным и политическим структурам Соединенных Штатов с целью добиться краха Америки и что администрация Трумэна не принимает эту угрозу всерьез. «Коммунизм на самом деле не политическая партия, – заявлял он. – Это образ жизни – зловредный и пагубный образ жизни. Это состояние сродни болезни, которая распространяется, подобно эпидемии; и, как во время эпидемии, нужен карантин, чтобы помешать ей заразить нацию»[222].

Коммунистическая партия – в теории – могла выглядеть как несущественная сила в американской политике; по словам Гувера, в ней было 74 тысячи членов. Но, сказал он, ее влияние бесконечно больше: «На каждого члена партии есть десять других, которые готовы, хотят и способны вести партийную работу. Здесь кроется величайшая угроза коммунизма, ведь это люди, которые проникают и подвергают коррупции различные сферы американской жизни».

Гувер сказал, что слишком мало американцев «обладает энтузиазмом, рвением, упорством и трудолюбием, чтобы узнать об этой угрозе «красного» фашизма. Я действительно боюсь за человека либеральных и прогрессивных взглядов, которого одурачили и ввели в заблуждение настолько, что он стал действовать сообща с коммунистами. Признаюсь, что испытываю опасения, пока коммунисты способны привлекать на свою сторону исполнителей для осуществления своей пагубной деятельности… Я испытываю страх, пока школьные советы и родители терпят ситуацию, когда коммунисты и сочувствующие им люди под прикрытием учебной свободы могут обучать нашу молодежь своему образу жизни… Я действительно боюсь, пока в трудовые коллективы проникает вирус коммунизма, оказывает на них влияние или пропитывает их… Я боюсь за наш народ, который по неведению может принять отравляющие пилюли коммунистической пропаганды».

Гувер объявил о своей политической поддержке Комитета по антиамериканской деятельности и его членов в войне с коммунизмом. Теперь они стали одной командой. ФБР тайно собирало улики с целью «безжалостного судебного преследования» подрывных элементов. Комитет делал свой самый большой вклад благодаря гласности – то, что Гувер называл «публичным разоблачением сил, которые угрожают Америке».

Гувер и Никсон встретились с глазу на глаз в тот день на слушаниях и отлично поладили. Никсон спросил, где американские коммунисты представляют наибольшую опасность. Гувер указал ему на подрывную деятельность в студенческих городках, радиоэфире, киноиндустрии и, прежде всего, внутри самого правительства.

Поведение Никсона произвело на Гувера большое впечатление.

«Кто этот молодой человек? – спросил Гувер давнего друга после слушаний. – Похоже, он будет для нас полезен»[223].