Текст книги "ФБР. Правдивая история"

Автор книги: Тим Вейнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 48 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

Глава 20. Паранойя

Соединенные Штаты были самой мощной державой на Земле весной 1949 года. «Она охватывает мир, как Колосс, – написал в тот год один британский историк. – Ни одна другая держава ни в какой период истории человечества не обладала таким разнообразным или огромным влиянием на другие государства»[251]. Британская империя рухнула. Советы потеряли в войне 27 миллионов человек. Китай находился в хаосе, когда армия коммунистов шла к его столице. Германия и Япония были разгромлены и оккупированы. У Соединенных Штатов была половина всемирных материальных ценностей, половина промышленного производства, две трети машинного парка и единственный в мире ядерный арсенал. Тем не менее еще до окончания войны США потеряли свою монополию на атомную бомбу, и с этой потерей в высшие круги правительственной власти пришло чувство огромной опасности.

Гувер узнал, что советские разведчики проникли в ЦРУ, Пентагон, министерство юстиции и само ФБР.

Год начался с будоражащего прорыва «Веноны». В пятнадцати расшифрованных сообщениях советских разведчиков военного времени говорилось о некой женщине, работавшей в 1944 году в отделе борьбы с экономическими преступлениями министерства юстиции в Нью-Йорке. В 1945 году она переехала в Вашингтон и заняла другую должность в министерстве юстиции – гораздо лучшую, с советской точки зрения. Она работала в отделе регистрации иностранных агентов и в сотрудничестве с ФБР отслеживала политических агентов иностранных государств.

У нее был псевдоним Сима. «Она производит впечатление очень серьезной, скромной, вдумчивой молодой женщины, идеологически близкой к нам»[252], – доложил ее вербовщик из КГБ.

ФБР быстро определило, что только одна женщина в министерстве юстиции подходила под краткую характеристику Симы. Ее звали Джудит Коплон, и у нее был допуск к секретным документам ФБР в папках иностранных агентов, предоставлявших массу информации о преследовании советских разведчиков и американских коммунистов.

Гуверу нужно было выбрать стратегию, чтобы использовать ее против этой женщины. Бюро действовало быстро. Оно находилось внутри действующей советской шпионской сети и наблюдало за происходящим.

Первыми появились записи прослушивания разговоров Коплон из дома, с работы, из дома ее родителей и нью-йоркской квартиры русского, которому она звонила, – Валентина Губичева, сотрудника ООН, но явно советского шпиона. Пятьдесят агентов работали круглосуточно, прослушивая и записывая разговоры. Затем Боб Ламфер из ФБР «поставил капкан». Он состряпал фальшивый документ, из которого следовало, что доверенное лицо Амторга – советского торгового представительства в Нью-Йорке – осведомитель ФБР, и запустил его, как крючок с наживкой, в поток документов, которые Коплон просматривала на работе в министерстве юстиции. Она украла его.

ФБР подслушало разговор Коплон, в котором она планировала поездку в Нью-Йорк с целью повидаться с Губичевым. Агенты пошли к заместителю министра юстиции Пейтону Форду за ордером на арест. Он сказал им, что у них нет достаточных доказательств, что Коплон можно арестовать, только если поймать ее в момент передачи секретных документов агенту иностранного государства. 3 марта 1949 года Коплон села на поезд, идущий в Нью-Йорк. За ней последовала группа агентов ФБР. Коплон и советский шпион увидели, что за ними хвост. Она не передала ему документы. ФБР тем не менее их арестовало без ордера.

Коплон предстояло пережить два суда: один в апреле по обвинению в краже секретов в Вашингтоне; второй в ноябре по обвинению в шпионаже в Нью-Йорке. Оба они оказались катастрофой для Гувера и ФБР.

Коплон была шпионкой, вне всякого сомнения. Но ФБР нарушило закон, стараясь осудить ее. Оно незаконно прослушивало ее телефонные разговоры с адвокатом. На первом суде специальный агент ФБР, стоя на трибуне для свидетелей, отрицал, что телефон Коплон прослушивался, – ложь, которая позже была разоблачена.

Затем, к смятению Гувера, судья принял в качестве доказательств рапорты ФБР, в которых были упоминания о поиске информации о группе советских шпионов, охотившихся за секретом атомной бомбы, что было угрозой секретности проекта «Венона».

Чтобы защитить секреты ФБР от разоблачения в суде, 29 июля 1949 года Гувер учредил новые внутренние меры безопасности. Они стали известны как «июньская почта» – новый тайник для хранения документов о прослушивании телефонных разговоров, электронных прослушивающих устройствах, незаконных проникновениях в помещения, несанкционированных действиях секретных спецслужб и потенциально взрывоопасных донесениях из самых засекреченных источников. «Июньская почта» не хранилась и не регистрировалась в центральном хранилище документов ФБР, а находилась в потайной архивной комнате, далеко от любопытных посторонних глаз.

В штаб-квартире ФБР был издан приказ уничтожить «все административные записи в Нью-Йоркском филиале» – ссылка на записи прослушанных телефонных разговоров Коплон – «ввиду близости ее суда». На письменном приказе стоит примечание синими чернилами: «О.К. – Г .»[253].

Несмотря на усилия Гувера, о прослушивании телефонных разговоров стало известно на втором суде – было осуществлено проникновение еще в один уровень секретности ФБР. Тогда тот же агент ФБР, который солгал на первом суде, признался, что сжег записи прослушанных телефонных разговоров.

Коплон признали виновной, но этот вердикт не устоял. Судья Ленид Хэнд, который принял апелляцию Коплон, отверг приговор, требовавший двадцати пяти лет тюрьмы. Он публично осудил Гувера – редкое событие в американской юриспруденции. По словам сотрудника ФБР Боба Ламфера, который вел расследование, Гувер пришел в ярость из-за «всего этого дела Коплон, особенно в связи с отменой признания ее виновной»[254]. Судья напомнил ФБР, что запрет Верховного суда на прослушивание телефонных разговоров по-прежнему действует на территории страны. Этот запрет был основан на «соображениях морали и общественного благополучия». Арест без предъявления ордера был незаконным. Доказательство, полученное в ходе незаконного ареста, недопустимо, это «плод ядовитого дерева». Судья Хэнд также написал, что защита должна была получить право установить личность «конфиденциального осведомителя» ФБР в этом деле. Этим источником, разумеется, была «Венона», а это был самый большой секрет американской разведки.

ФБР снова поймали на нарушении закона. Впервые со времен облав 1920 года юристы, ученые и журналисты открыто поставили под вопрос полномочия, которыми пользовался Гувер. Почти все согласились с тем, что ФБР следует иметь возможность прослушивать телефонные разговоры при расследовании предательства, шпионажа и саботажа. Разумеется, прослушивание телефонных разговоров поможет ловить шпионов. Но этому же способствовало и вскрытие корреспонденции, обыски в домах и служебных кабинетах, кражи документов и установление прослушивающих устройств без юридической санкции – все эти обычные для ФБР операции были незаконными. Даже на пике холодной войны свободное общество по-прежнему неодобрительно смотрело на тайную полицию.

«Поэтому и Россия знает»

Гувер усилил давление на своих агентов, занимавшихся проникновением в секреты советской разведывательной сети. КГБ заметил надвигающуюся охоту на людей благодаря своим хорошо подготовленным шпионам в американской и британской разведслужбах.

Американские охотники на шпионов регулярно консультировались с Питером Дуайером – главным представителем британской разведывательной службы МИ-6 в Вашингтоне. В августе 1949 года Дуайер переслал несколько недавних расшифровок «Веноны» руководителям британской разведки в Лондоне.

Среди них было советское сообщение пятилетней давности, в котором содержалась дословная цитата натурализованного британского подданного – ведущего ученого-ядерщика по имени Клаус Фукс, работавшего в Манхэттенском проекте. Из нее явствовало, что Фукс был советским агентом в Лос-Аламосе в то время, когда Америка совершенствовала бомбу. Будучи первоклассным физиком-теоретиком и несгибаемым коммунистом, бежавшим из гитлеровской Германии, он оказался самым лучшим источником секретных разведывательных данных по атомной бомбе и ее более мощному преемнику – водородной бомбе – для советских шпионов. Будучи проинформированными к 7 сентября 1949 года об уликах против Фукса, англичане попытались решить, как арестовать и признать его виновным, не раскрывая «Венону» как источник своих знаний[255].

20 сентября ЦРУ выпустило отчет, в котором говорилось, что Советы, вероятно, не создадут атомное оружие еще в течение четырех лет. Три дня спустя президент Трумэн объявил миру, что у Сталина бомба есть. Американские самолеты зарегистрировали радиоактивные осадки после секретного испытания Советов. Маятник ужаса качнулся.

Гувер послал своих агентов по всей стране, чтобы они допросили ученых, которые работали с Фуксом. Американцы торопили англичан преследовать его в судебном порядке. Он наконец раскололся 31 января 1950 года после нескольких недель интенсивных допросов в Лондоне. Гарри Трумэн публично решил – чуть ли не в тот же самый час – создавать водородную бомбу. Решение президента совпадало с предупреждением Гувера о том, что Фукс пользовался почти безграничным доступом к секретам Лос-Аламоса, включая долгосрочные исследования по водородной бомбе.

« Фукс знало водородной бомбе столько же, сколько и любой американский ученый; поэтому и Россия знает»[256], – сообщило ФБР после его признания.

ФБР отчаянно пыталось найти остальных членов шпионской группы, которая украла секреты бомбы. Но британские дипломаты препятствовали Бюро в допросе Фукса до тех пор, пока ему не вынесли официальный приговор. Гувер назвал эту отсрочку произволом, особенно потому что именно англичане рекомендовали Фукса для Манхэттенского проекта. Прошли драгоценные недели, прежде чем сотрудники ФБР допросили шпиона. Фукс многое утаил в своих ответах относительно технологического скачка от атомной к ядерной бомбе. Но Бюро получило то, что хотело: неопровержимое установление личности тайного агента, который связывал Фукса с советским разведывательным подпольем в США.

Его звали Гарри Голд, и агентом советской разведки в Соединенных Штатах он был пятнадцать лет. Его имя значилось в досье ФБР с 1947 года. Агенты из нью-йоркского отделения Бюро провели беседу с Голдом, и он охотно признал, что является частью сети русских агентов еще с военного времени. «Но после того контакта с Голдом прошло три года»[257], – сказал спецагент ФБР Дональд Шэннон. Запись беседы была отправлена в штаб-квартиру ФБР, подшита в дело и забыта.

К своей большой досаде, Гувер обнаружил, что ФБР не обращало внимания на свои собственные документы в отношении Клауса Фукса четыре года. Это были переводы на английский язык захваченных документов немецкой армии, которые находились в распоряжении ФБР со времени окончания Второй мировой войны, когда Фукс все еще шпионил для Советов в Соединенных Штатах. Из них явствовало, что Фукс был хорошо известен как «коммунист относительно высокого уровня».

Вина лежала на выдающемся, но чудаковатом руководителе контр разведывательных операций ФБР Уильяме К. Харви. В 1947 году Гувер уволил его за пьянство, и тогда он пошел работать в ЦРУ. Очевидность этого оставалась незамеченной до тех пор, пока Фукс не признался.

«Обратите внимание, – написал Гувер начальнику отдела национальной безопасности 16 февраля. – Мы не можем терпеть такую небрежность»[258].

«Что есть у противника»

В КГБ точно – что необъяснимо – знали, как будет разворачиваться дело после признания Фукса. Там предсказывали, что Фукс выдаст Голда, а Голд – цепочку советских шпионов и связных, которые пытались заполучить секреты американской атомной бомбы. В КГБ сокрушались: «Что есть на них у противника – это не только их неопровержимое участие в нашей работе, но и доказательства того, что они передавали нам секретные материалы по атомной бомбе»[259]. «Противником» было ФБР.

Это знание КГБ получил от советского шпиона по имени Уильям Вайсбанд. Он находился в штаб-квартире «Веноны» в Арлингтон-Холл пять лет.

Многое в биографии Вайсбанда и сегодня остается загадкой, включая место его рождения – Александрия в Египте? Одесса в России? – и год, когда он впервые приехал в Соединенные Штаты Америки. Он, вероятно, учился в школе Коминтерна имени Ленина в Москве в начале 1930-х годов. Он бегло говорил по-русски, без акцента – по-английски и свободно – по-арабски. К 1936 году он работал связным для советской разведки в Нью-Йорке. В 1938 году он стал американским гражданином. Он вступил в армию Соединенных Штатов и служил в радиотехнической разведке в Англии, Италии и Северной Африке.

Вайсбанд пришел работать в Арлингтон-Холл в качестве русского переводчика в 1944 году. Он был общительным и чрезвычайно приветливым. « В Холле у него была репутациялюбителя прогулок. Он прогуливался по окрестностям, болтал с людьми и собирал слухи, – гласит секретная история этого дела, подготовленная Агентством национальной безопасности. – Он также умел попадать в круг лиц, которым предназначались документы, не касавшиеся непосредственно работы его отдела. Будучи чрезвычайно коммуникабельным человеком, Вайсбанд имел широкий круг друзей…»[260] О его свадьбе после войны говорили как о «Кто есть кто в армейской шифровальной службе». Его жена тоже работала в Арлингтон-Холле.

С февраля 1948 года он присылал в Москву массу разведывательных данных о «Веноне». Москва немедленно сменила шифры. Советы «осуществили ряд оборонительных мер, которые привели к значительному снижению эффективности американской дешифровальной службы», – говорится в кагэбэшном досье Вайсбанда. За шесть недель до испытаний первой советской атомной бомбы он сообщил, что американская разведка «внезапно больше не смогла читать наши зашифрованные телеграммы»[261].

Тайная история Агентства национальной безопасности подхватывает эту историю. «ФБР начало систематизировать факты» о том, почему «Венона» стала буксовать. Бюро «с ошеломлением узнало в 1950 году о том, что Вайсбанд был принят на работу в Арлингтон-Холл» в качестве начальника отдела, работающего с советскими телеграммами. Он был арестован, но ничего не сказал. Он отбыл год в тюрьме за презрение к суду после того, как отказался давать показания перед большой коллегией присяжных. Потом он работал в Вашингтоне и его окрестностях – продавал автомобили и присматривал за квартирами еще шестнадцать лет до своей смерти.

Это внедрение советского агента парализовало продвижение проекта «Венона». На протяжении последующих трех десятилетий Соединенные Штаты не могли читать самые засекреченные советские сообщения. Можно было только оглядываться назад и пытаться расшифровать старые телеграммы 1940-х годов.

ФБР так и не узнало, что Вайсбанд рассказал русским. История Агентства национальной безопасности заключает: «Его дело вселило некую паранойю в профессионалов».

Эта паранойя затронула ФБР. Гувер настаивал, чтобы ФБР создало и контролировало свою собственную систему тайной коммуникации. «Господин Гувер не был человеком, который доверял кому бы то ни было, – сказал Рональд М. Фургерсон – ведущий дешифровальщик Бюро. – Он боялся, что в Агентство национальной безопасности, которое производило криптографическое оборудование, мог проникнуть враг»[262].

Вайсбанд прорыл ход в американскую разведку снизу вверх. Теперь другой советский шпион проник в нее сверху вниз.

Гувер был с самого начала убежден, что ЦРУ будет легкой добычей для советских шпионов. В октябре 1949 года в Вашингтон приехал учтивый и красноречивый новый сотрудник МИ-6, который со временем станет олицетворением страхов Гувера.

Ким Филби представился знаменитостям в ЦРУ и Пентагоне. Они посвятили его в свои самые секретные операции. Филби узнал о планах ЦРУ сбрасывать на парашютах русских и восточноевропейских эмигрантов и беженцев за железный занавес в качестве шпионов, диверсантов и ударных групп против Советского Союза и его союзников. Его предусмотрительность обрекла эти операции на провал и привела к гибели или пленению завербованных ЦРУ иностранных агентов. Он узнал все о контрразведывательной деятельности ФБР и англичан в «Веноне». Его донесения держали КГБ в курсе американских попыток проникнуть в советскую систему шифров, судьбы Клауса Фукса и угрозы членам разведгруппы, подбиравшейся к секретам атомной бомбы.

Филби свободно перемещался по коридорам Пентагона – учреждения, все еще находившегося в состоянии беспорядка через шесть месяцев после самоубийства министра обороны Джеймса Форрестола, который в состоянии психоза выпрыгнул из окна с большой высоты Военно-морского медицинского центра в Бетесде. Форрестол был самым сильным союзником Гувера в правительстве Соединенных Штатов. Его смерть углубила отчаяние Гувера по поводу американской разведки и ее способности встретить растущую советскую угрозу.

Когда Филби начинал поиски американских секретов, Гувер вел арьергардные бои с будущим директором Центрального разведывательного управления Алленом Даллесом. Будучи еще частно практикующим адвокатом, Даллес получил поручение от Пентагона провести совершенно секретное изучение плачевного состояния американской разведки. Он намеревался использовать свой доклад президенту в качестве средства подняться до руководителя ЦРУ. Даллес не консультировался ни с Гувером, ни в ФБР во время своей исследовательской работы, которая длилась в течение года, что было намеренным оскорблением. Когда Гувер с боем заполучил из Пентагона черновой экземпляр этого доклада, он увидел, что Даллес не признает данные Гуверу президентом полномочия в вопросах национальной безопасности.

«Это возмутительно, что ФБР оставлено за скобками»[263], – написал Гувер.

Даллес не ответил. После долгих усилий специальный агент ФБР получил новый бюджет ЦРУ от члена Комитета по ассигнованиям в палате представителей: он был спрятан в семи или восьми различных законопроектах Пентагона. О нем знали не более четырех членов конгресса. « Это самая шокирующая картинанезаконных финансовых расчетов, которую я когда-либо видел»[264], – написал Гувер на служебной записке. А вот что было еще более шокирующим: ЦРУ тратило в пять с половиной раз больше, чем ФБР.

Гувер понимал, что ему нужно возобновлять свою битву за власть, чтобы бороться с коммунизмом.

Глава 21. «Похоже, что третья мировая война уже началась»

Летом 1950 года американцы поняли, что холодная война была настоящей и на кону стояло выживание человечества. ФБР Гувера вело упорную борьбу на внутреннем фронте: его сила чувствовалась в каждой ветви власти, каждом суде и каждом колледже в Америке.

24 июля 1950 года, через месяц после начала корейской войны, Гувер добился от президента Трумэна официального заявления, расширяющего полномочия ФБР в расследовании «дел о шпионаже, диверсиях, подрывных действиях и связанных с ними вопросов»[265], затрагивающих национальную безопасность Америки, – это были даже более широкие полномочия, чем директивы Рузвельта ФБР в военное время. Гувер стремился оправдать свои расширенные полномочия по-настоящему устрашающим докладом президенту 24 августа. Он предупреждал, что невидимая армия – десятки тысяч верных членов американского коммунистического подполья – готова вести сражение против Соединенных Штатов.

Он нарисовал подробную картину гибели американских городов от рук подрывников-смертников. Гувер приписывал свои предупреждения о террористическом холокосте «десяти солидным и весьма надежным осведомителям ФБР»[266]. Некоторые из его тайных свидетелей были бывшими членами коммунистической партии, которые давали свидетельские показания перед большой коллегией присяжных или в суде; другие были советскими разведчиками на протяжении двадцати лет и более. Так писал Гувер в своем докладе для Белого дома.

«Советские руководители будут использовать любые методы для достижения своей цели – полного господства в мире, – гласил доклад Гувера. – В случае конфликта между Соединенными Штатами и Советским Союзом каждый коммунист будет делать все возможное, чтобы нанести ущерб этой стране». Они будут проникать в военное ведомство, подстрекать к бунтам, начнут расовые беспорядки, примутся вставлять палки в колеса военной промышленности, подрывать экономику забастовками и диверсиями, захватывать радио– и телевизионные станции, чтобы закачивать пропаганду в глаза и уши людей. Американские коммунисты внимательно изучили «главные промышленные центры Соединенных Штатов, – заявил один осведомитель, – включая стратегические пункты, которые должны быть захвачены или уничтожены в случае войны».

Самое худшее Гувер приберег напоследок: «Советский Союз без колебаний сбросит атомные бомбы на любую цель, даже если такая атака будет самоубийственной». Гувер мысленно видел «самолеты-самоубийцы с атомными бомбами» и «крупномасштабное нападение десантников-смертников, вооруженных небольшими бомбами или другими разрушительными устройствами». Когда десантники приземлятся, им будут оказывать помощь американские коммунисты; а размах этого нападения, как его представлял себе Гувер, был связан с его утверждением о том, что миллионы русских детей обучаются парашютному делу.

Атомные бомбы и компоненты водородной бомбы можно было провезти в Соединенные Штаты контрабандой, подготовить к работе и «взорвать с помощью дистанционного управления или отдельных людей, готовых пожертвовать собой» – членов американского коммунистического подполья. В докладе говорилось, что «20 тысяч преданных членов коммунистической партии, включая ее ядро» – те самые люди, которых Гувер внес в свой «Алфавитный указатель безопасности», подозреваемые, которых он хотел запереть в тюрьме во имя национального выживания, – «готовы без колебаний выполнять инструкции советского правительства» в час войны или кризиса.

Представления Гувера о «ядерных» камикадзе и подростках – самоубийцах-подрывниках, падающих с неба, должны были стать ударом дубины по мозгам членов правительства США. Его апокалиптические сценарии звучали как научная фантастика, но они действительно отображали его самые большие страхи.

Они также описывали угрозу, которая могла встать перед ФБР: политическую мобилизацию американских коммунистов в военное время.

Гувер точно выбрал время для представления своего доклада в Белый дом. Неделей раньше большая коллегия присяжных в Нью-Йорке осудила шпионов, охотившихся за секретами атомной бомбы, которые помогали передавать секреты Манхэттенского проекта в Москву. 17 августа 1950 года официальное обвинение против Юлиуса Розенберга было жестким. Суд присяжных счел доказательства неопровержимыми. Судья тоже. Американский народ тоже.

23 сентября 1950 года конгресс принял Закон о внутренней безопасности. В нем содержались положения, которых Гувер требовал на протяжении десяти лет. Законы, дававшие характеристику шпионажу и диверсии, были расширены и укреплены. Граждане, занимавшиеся подрывной деятельностью, теперь подлежали заключению в тюрьму по политическим мотивам. Коммунистические и родственные им организации должны были получить регистрацию во вновь созданном Совете по контролю над подрывной деятельностью. Новый министр юстиции Дж. Говард Макграт решил, что Закон о внутренней безопасности дает «Алфавитному указателю безопасности» Гувера официальную поддержку с его положениями о превентивном задержании, предложениями отсрочки действия конституционной защиты и растущим списком, насчитывающим более 20 тысяч американцев. Теперь «Указатель» Гувера был узаконен и стал обычной частью американского истеблишмента национальной безопасности. Он оставался действующим на протяжении еще двадцати одного года.

1950 год принес много безрадостных дней президенту Трумэну. Самым мрачным из них было 1 ноября.

Утром новый директор ЦРУ генерал Уолтер Беделл Смит прибыл с кратким сообщением: солдаты коммунистического Китая вступили в корейскую войну. Отчеты ЦРУ сильно недооценивали размах нападения. 300 тысяч китайских солдат пошли живой лавиной, в которой погибли тысячи и тысячи американских солдат. Они чуть не сбросили американцев с гор в море. За ними стоял новый диктатор Китая – председатель Мао Цзэдун. Американские генералы предполагали, что Сталин поддерживает Мао, агрессивно выставляя напоказ свою недавно созданную атомную бомбу.

Во второй половине дня необычная волна зноя охватила Вашингтон; столбик ртути поднялся до отметки 85 градусов. Трумэн прилег вздремнуть в Блэр-Хаус (особняк в центре Вашингтона, используемый в качестве временной резиденции для особо почетных гостей президента США. – Пер.), расположенном через дорогу от Белого дома. Особняк президента разрушался и был на реконструкции. На тротуаре у двери Блэр-Хаус стояли два пуэрториканца; один из них был вооружен немецким пистолетом «люгер», а другой – немецким пистолетом «вальтер», и на двоих у них было шестьдесят девять боевых патронов. Они попытались огнем из пистолетов проложить себе дорогу в Блэр-Хаус и убить президента во имя независимости Пуэрто-Рико. Один из них погиб так же, как и один агент секретной службы. Второй убийца был арестован, осужден и приговорен к смерти. Трумэн заменил этот приговор пожизненным тюремным заключением. Поиски ФБР руководителей и последователей этого дела борьбы за независимость Пуэрто-Рико длились более пятидесяти лет.

28 ноября 1950 года, когда масштаб нападения Китая на Корею стал ясен, Трумэн созвал расширенное заседание Совета национальной безопасности. Теперь над миром нависла угроза третьей мировой войны с оружием массового уничтожения. Трумэн объявил в стране чрезвычайную ситуацию, утроил бюджет Пентагона, назначил генерала Эйзенхауэра Верховным главнокомандующим НАТО и отверг совершенно секретные призывы генерала Дугласа Макартура и Объединенного комитета начальников штабов обрушить весь американский арсенал атомных бомб на Китай и Маньчжурию. Но Трумэн сказал, что готов применить бомбу, если придется.

«Похоже, что третья мировая война уже началась, – написал Трумэн в своем дневнике 9 декабря. – Надеюсь, что нет, но мы должны противостоять всему, что бы ни случилось, и мы сделаем это».

«Двадцать лет предательства»

Следуя старым зацепкам, полученным от «Веноны», ФБР заподозрило, что в посольстве Великобритании в Вашингтоне имеется агент КГБ. В Бюро было известно лишь то, что это дипломат высокого ранга, а также его кличка – Гомер.

Англичане и американцы уже десять лет работали в разведке вместе, но Гувер никогда не был удовлетворен этим партнерством. Он презирал американских англофилов. Он смотрел с подозрением на английских спецов разведки. Его потрясала их скрытность в отношении расследования дела Гомера.

Высшие чины британской и американской разведок собрались одним теплым субботним вечером в апреле 1951 года в доме Кима Филби. Среди гостей были Джеймс Энглтон и Билл Харви из ЦРУ, Боб Ламфер и Мики Лэдд из ФБР, Роберт Маккензи и Джефф Паттерсон из британской разведки и взъерошенный гость дома Филби – английский дипломат по имени Гай Берджесс. Ужин был невкусным, напитков в избытке. Ветераны Второй мировой войны вплыли в 1950-е годы по морю алкоголя. Главный интеллектуал ЦРУ Энглтон любил в обед выпить с Филби, делясь подробностями американских и английских планов относительно диверсионных операций за железным занавесом. Он предсказывал, что Филби станет следующим главой британской разведки за рубежом.

Вечеринка закончилась плохо. Берджесс напился и вел себя буйно, провоцируя свары между американцами и их женами. Мики Лэдд из ФБР вслух удивлялся, почему под крышей дома Филби – выдающегося офицера британской разведки в Вашингтоне живет такой тип, как Берджесс.

Через несколько недель, 25 мая 1951 года, газеты по обе стороны Атлантики сообщили, что Берджесс и Дональд Маклин – начальник американского отдела в министерстве иностранных дел в Лондоне – исчезли вместе за железным занавесом. Маклин был первым секретарем посольства Великобритании в Вашингтоне в 1944 и 1945 годах.

Это и был Гомер.

Весть о его бегстве в Москву привез в Вашингтон начальник британской разведки за рубежом сэр Перси Силлитоу. Сэр Перси привез портфель, распухший от досье на Филби, Маклина и Берджесса, и поделился его содержимым с Гувером и ФБР. Эти трое британцев дружили двадцать лет, начиная со времен учебы в Тринити-колледже (Кембридж). В 1930-х годах все трое были коммунистами или социалистами. Досье содержали более открытые секреты: Берджесс был известен своими неразборчивыми гомосексуальными связями, Маклин – нетрадиционной сексуальной ориентацией, а Филби женился на австрийской коммунистке и советской агентессе. Все трое были алкоголиками. Все это было известно их начальству, и тем не менее их прикрывали и продвигали по службе. Маклин и Берджесс теперь находились в Москве, а Филби был отозван в Лондон. Гувер доказывал, что Филби – явно советский агент, который дал возможность Москве проникнуть в ЦРУ и Пентагон на самых высших уровнях. Сэр Перси вежливо не соглашался, не желая признавать, что человек такого ранга и воспитания, как Филби, может быть предателем.

Размышляя о жизни английских разведчиков в Кембридже в 1930-х годах, Гувер соединил их коммунистические убеждения с гомосексуальностью.

Эта связь казалась ему самоочевидной. Гомосексуальность и коммунизм были причинами немедленного увольнения с американской правительственной службы и устранения из большинства других сфер деятельности. И коммунисты, и гомосексуалисты вели тайную жизнь. Они обитали подпольными коммунами, использовали условный язык. Гувер, как и его ровесники, полагал, что и те и другие однозначно уязвимы к ловушкам на сексуальной почве и шантажу со стороны иностранных разведывательных служб[267].

Агенты ФБР стали бдительны к этой угрозе. «Советы знали тогда, что правительственный служащий, если он гомосексуалист, потеряет свою работу» [268], – сказал Джон Т. Конвей, который работал в отделе по борьбе с советской разведкой в вашингтонском филиале ФБР. Конвей расследовал дело одного чиновника Госдепартамента, заподозренного во встречах с молодым, белокурым, привлекательным офицером КГБ в баре. «Это было чертовски трудное задание, – сказал он. – Однажды вечером мы взяли его под наблюдение, и он подцепил молодого паренька, отвел его в свою квартиру и продержал у себя всю ночь. На следующий день мы смогли взять паренька и получить от него показания, и этот мужик из Госдепартамента потерял работу».