Текст книги "По пути Синдбада"

Автор книги: Тим Северин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

Роберт Мур определял концентрацию металлов в морской воде, которые хотя и содержатся в ней в микроскопических дозах, жизненно важны для обитателей моря. «Сохар», судно, построенное из дерева, да еще без использования гвоздей, как нельзя более подходил для этих научных целей. По словам Роберта, на металлическом корабле чистота опытов была бы недостижима: на пробах морской воды сказалось бы стороннее загрязнение. Роберт оборудовал себе рабочее место в подпалубном помещении, где часами сидел один, склонившись над своими бутылями и пробирками, в своем уединении походя на алхимика, корпящего над получением волшебного эликсира.

В отличие от Роберта Мура, Джон Харвуд, тоже морской биолог, занимался работой не в недрах нашего корабля, а на самом его верху, выбрав рабочим местом топ мачты, где он сидел на специальном стуле, поднятом наверх с помощью кливер-троса. Оттуда, вооружившись биноклем, Джон выискивал в море китов и дельфинов, популяции которых он изучал. Впрочем, киты встречались нечасто, а когда все же оказывались в поле нашего зрения, их первыми обычно замечали люди на палубе (в чем более других преуспевали Мухаммед и Трондур), а не Джон, сидевший на верхотуре. Над ним даже стали подтрунивать. Увидевший кита задирал голову вверх и что было мочи кричал: «Эй, Джон, проснись! Разве ты не видишь кита? Он прямо по курсу (слева, справа от нас)». После этого Джон направлял бинокль в нужную сторону.

Джон также вел учет встреченных морских птиц, оказавшись их большим знатоком. Он знал название каждой увиденной нами птицы. Правда, чаще всего нам встречались известные птицы, такие как бакланы и буревестники, но попадались и редкие, о которых нам рассказывал Джон. Так, увидев поморников, он удивился и сообщил, что до сих пор полагалось, что эти птицы в тропическом поясе не встречаются. Он удивился и появлению козодоя, который обитает на суше. У козодоя о преимущественном месте своего обитания, видно, было другое мнение, ибо возвращаться на сушу он не спешил и несколько часов кружил вокруг нашего корабля. В стародавние времена арабские мореходы, как и многие моряки, наблюдая за птицами, встречавшимися в пути, по их виду (породе) определяли местоположение корабля относительно берега, а порой, чтобы достичь земли, следовали за ними. К слову сказать, арабские мореплаватели считали, что буревестники рождаются из морской пены, а летают только над морем, одолевая любые ненастья.

29 ноября ознаменовалось первым уловом, составившим две макрели. Этой рыбой экипаж из двадцати человек было не накормить, и мы, надеясь поймать акулу, разрубили рыбин на части, посчитав, что из них выйдет неплохая наживка. В то время нас сопровождала шестифутовая акула – черная зловещая тень, шедшая следом в кильватере корабля.

Меня также заботил и руль, который, того и гляди, мог отвалиться. Тросы, крепившие руль к ахтерштевню, неожиданно быстро отслужили свой срок: одни ослабли, а другие, находившиеся ниже ватерлинии корабля, порвались, и их обтрепанные концы тянулись за кораблем, словно морские водоросли, прицепившиеся к корме. В конце концов я решил произвести доступный ремонт и заменить верхние тросы. Эту работу выполнили Трондур и Мухаммед. Менять нижние тросы я не рискнул: руль в такт волнению моря то подымался, то опускался и, работая под водой, можно было повредить руку, если бы ее к ахтерштевню прижало перо руля. Кроме того, от нас не отставала акула.

Тропическая птица

«Сохар» проходил за сутки от 70 до 80 миль, в зависимости от направления ветра. Когда ветер дул сзади, корабль двигался под углом к кормовой волне, бортовая качка значительно возрастала, рангоут начинал немилосердно скрипеть, а деревянные блоки – ухать, ибо ванты то обвисали, то снова натягивались. Когда ветер заходил в нос, «Сохар» уверенно шел вперед, но скорость его стесняли малоэффективные паруса. Их нам изготовили еще в Индии, где я познакомился с мастером, имевшим опыт изготовления парусов для маломерных судов. Я ему доверился, и напрасно: покрой парусов оставил желать лучшего. Перед отплытием из Маската мы попытались их переделать, для чего по утрам приходили на плац военно-морской базы, где и располагались, занимая полотнищами чуть ли не всю его территорию, к большому неудовольствию офицера по строевой подготовке, которому приходилось переносить на более позднее время плановые занятия. В море выявился еще один дефект парусов: низкопробная парусина, изготовленная вручную. При сильных порывах ветра парусина растягивалась и вспучивалась, затрудняя управление кораблем, и мне снова пришлось убедиться в том, что при строительстве парусника, сходного с тем, на котором в Средневековье ходили арабские мореходы, надо всему уделять самое пристальное внимание, от выбора лесоматериала до учета стежков в каждом шве паруса. Омраченный этими мыслями, я решил заменить паруса в ближайшем порту, иначе нам не завершить наше плавание до сезона тайфунов в Южно-Китайском море.

Глава 6. Лаккадивские острова

4 декабря мы получили штормовое предупреждение: в Бискайском заливе зародился тропический ураган, который через территорию Индии двигался в нашу сторону. Получив это неприятное сообщение, мы убрали с палубы лишние вещи, чтобы их не смыло за борт, и спешно дошили парусиновую покрышку для грот-люка. Этот люк размером шесть на двенадцать футов обычно закрывался решеткой, позволявшей воздуху поступать в трюм. Перспектива задраить люк и находиться даже короткое время в удушливой атмосфере меня, конечно, не радовала, но выбора не было. К счастью, ураган, не дойдя до нашего местоположения в море, полностью выдохся, и ровный свежий ветер дул с другой стороны. Тем не менее угроза оказаться в разбушевавшемся море принесла известную пользу: готовясь к разгулу стихии, люди с удовольствием взялись за работу, которой обычно на их долю выпадало немного.

Подвернувшаяся работа особенно устроила европейцев. Их можно было понять: непривычная обстановка, усугубленная стесненным пространством, рутинные необременительные обязанности, уйма свободного времени, да еще, видно, неудобоваримая пища приводили к апатии. Это были молодые энергичные люди, и относительное безделье их удручало. Оманцы переносили эти тяготы легче. Их запросы и нужды были непритязательными, и в свободное время оманцы обычно спали на баке, сняв тюрбаны и пристроив их так, чтобы солнечные лучи не падали на лицо. Но это не означало, что они предпочитали бездельничать. Наоборот, выполняя свои обязанности, они работали с огоньком, предпочитая действовать группой и сопровождать работу хоровым пением. Один из них (обычно Абдулла или Эйд) запевал, а другие подхватывали припев. При выполнении сложных, трудоемких работ оманцы выполняли чуть ли не ритуал. К примеру, когда ставили грот, Эйд становился на видное место и запевал. Песню тут же подхватывали, пение становилось все громче и громче, видно, заряжая энергией исполнителей. Затем Эйд во всю силу топал босой ногой по палубному настилу, хлопал в ладоши и, повинуясь такой команде, оманцы хватались за фал и ставили грот, дружно выбирая трос. Действия оманцев были столь привлекательны, а их энтузиазм столь заразителен, что в скором времени европейцы при проведении подобных работ стали им помогать, что, к моей радости, несомненно способствовало сплочению коллектива.

Сплочению коллектива содействовали и различные знаменательные события. Так, когда нам по радио сообщили, что у Мусалама родилась дочь, этому известию радовался не только счастливый отец, но и все члены нашего экипажа. В тот день на баке оманцы устроили импровизированный концерт.

На полпути в Индию, когда мы оставили за кормой шестьсот миль, я провел учение по спасению человека, упавшего за борт. Я понимал, что в случае подобного инцидента операция по спасению пострадавшего займет немалое время. «Сохар», в связи с отсутствием двигателя, не мог развернуться, поэтому следовало лечь в дрейф, надуть и спустить на воду резиновый динги [36]36
  Динги – тузик, здесь: спасательная лодка.


[Закрыть]и добраться до человека, пребывавшего к тому времени далеко за кормой. При сильном ветре и большом волнении моря «Сохар» за то время, что ушло бы на спуск спасательной лодки на воду, мог отойти на милю от упавшего за борт. Правда, за кормой корабля постоянно тянулась веревка с петлей на конце, за которую пострадавший при сопутствующей удаче мог ухватиться. Но если бы ему это не удалось, его жизнь почти полностью зависела бы от быстроты наших действий.

Для учения я сформировал две команды, которым предстояло как можно быстрее добраться до брошенной за борт картонной коробки (своего рода муляжа человека, упавшего за борт). Первая команда с заданием справилась. Как только после возгласа «Человек за бортом!» картонную коробку бросили в воду, члены этой команды надули динги и, спустив лодку на воду, завели подвесной мотор и помчались к коробке, которая к тому времени успела затеряться в волнах, отстав от нашего корабля на добрые полмили. Однако коробку нашли и подняли из воды.

Вторая команда допустила серьезные промахи. Питер и Мухаммед, члены этой команды, плохо закрепили в динги деревянный настил, а когда лодку спускали на воду, наклонили ее, и настил упал в воду, после чего быстро отстал от судна.

– За настилом! – воскликнул я. – Выловите его!

Деревянный настил придавал лодке жесткость, без чего запустить подвесной мотор не представлялось возможным. Питер и Мухаммед сели в лодку и, яростно работая веслами (каждый своим) погребли по направлению к оказавшемуся в воде лодочному настилу. Между тем «Сохар», подгонявшийся ветром, продолжал быстро идти вперед, хотя стоявший у руля Трондур предпринимал героические усилия, чтобы застопорить ход. Расстояние между судном и динги стремительно возрастало. Питер и Мухаммед гребли что есть силы, но лодка, рассчитанная на моторную тягу, двигалась медленно. Ко всем бедам прибивалась новая: у Питера сломалось весло, и все же настил выловить удалось.

Все это время мы мало-помалу травили трос, привязанный к лодке, постоянно наращивая его, а чтобы подтащить лодку к судну после извлечения из воды лодочного настила, понадобились усилия двенадцати человек. Проведенные учения наглядно продемонстрировали, что, если член нашего экипажа окажется за бортом, спасти его шансов мало. После того как учения завершились, Джон Харвуд, наблюдавший за ними с марса [37]37
  Марс – площадка на месте соединения мачты со стеньгой.


[Закрыть], еще более утвердил меня в мысли, что шансов спасти упавшего за борт крайне немного. Джон сообщил:

– Лодку Мухаммеда и Питера все время сопровождали две большие акулы. Одна – около трех метров длиной.

В тот день произошло и другое событие, к немалому удовольствию Эндрю, морского биолога, который до появления на борту владельца торпеды взялся следить за ее наполнением. Однако морские уточки, видно, были себе на уме, и торпеду избегали. Зато они прицепились к тросу с петлей, тянувшемуся за судном, где их Эндрю и обнаружил. Он пояснил, что до сих пор полагалось, что выводки этих ракообразных встречаются только в заводях, а отнюдь не в открытом море. Видно, он сделал подлинное открытие, ибо целый день ходил именинником. Эндрю оставил уточек на облюбованном ими месте, чтобы наблюдать за их ростом, периодически проводя необходимые измерения. Однако через несколько дней, выбрав трос в очередной раз, чтобы обследовать уточек, он неожиданно пришел в ярость, испустив неистовый крик:

– Скотина! Прожорливая скотина!

Мы поспешили к Эндрю. Он держал в руках мокрый трос и остервенело тыкал в него кофель-нагелем [38]38
  Кофель-нагель – железный штырь для крепления снастей.


[Закрыть]. С троса соскочил краб и, оказавшись на палубе, бросился наутек.

– Он сожрал половину уточек! – Эндрю издал возглас, похожий на грохот взорвавшегося вулкана. – Прожорливая скотина! Я ему покажу! Где он?

Началась охота. Собравшиеся матросы, вооружившись кофель-нагелями, ножами и даже черпаками, позаимствованными у кока, стали искать невесть куда сбежавшего краба. Наконец преступник был пойман.

– Ты ответишь за все! – возбужденно произнес Эндрю, завладев крабом. – Понесешь наказание: послужишь науке. Я тебя заспиртую.

Краб, удобно устроившийся в щели около киля и время от времени делавший вылазки, чтобы позавтракать уточками, разместившимися на тросе, оказался не единственным безбилетником на «Сохаре». Во впадине под планширем обосновались сверчки, на которых обратил внимание Терри, инженер звукозаписи.

– Никто не поверит, услышав стрекот сверчков, что мы снимали фильм в море, – возмущенно говорил он, решив расправиться со сверчками.

В ближайшие ночи можно было видеть на палубе мерцание света, исходившего из фонарика, и слышать крадущиеся шаги, а затем глухие удары, сопровождавшиеся ругательствами, – это Терри воевал со сверчками. Однако одолеть своих заклятых врагов он не сумел: одни сверчки гибли, но им на смену приходили другие – постоянно пополнявшееся потомство, и стрекочущие ночи на корабле, выводившие из себя несчастного Терри, неотвратимо продолжились.

В конце первой недели декабря мы определили по верным признакам, что близко земля. Ловушки биологов набились планктоном, а любители рыбной ловли поймали с десяток великолепных тунцов, составивших небывалый улов. Камис-полицейский пригрозил Шенби расправой, если тот хоть пальцем притронется к рыбе. Выбрав самого толстого тунца, Камис собственноручно зажарил его, а потом, отрезав от него добрый кусок, поднес его мне.

– Капитан должен попробовать рыбу первым, – глубокомысленно сказал он. – Все остальные могут есть рыбу только после него.

Увеличение количества планктона, набившегося в ловушки биологов, и косяки рыб свидетельствовали о том, что глубины Аравийского моря остались за кормой нашего корабля. По моим расчетам, мы находились в те дни невдалеке от рифа Бассас де Педро, расположенного в 250 милях от полуострова Индостан. Мы подходили к опасным водам, и следовало соблюдать предельную осторожность. Если мои вычисления были правильными, перед нами лежали Лаккадивские острова, группа небольших низких коралловых островов, многие из которых не превышают мили в длину и едва выступают над поверхностью моря. К востоку от островов тянется цепь коралловых рифов, но, находясь под водой, они не выдают себя бурунами и потому представляют особенную опасность. Рифы грозили кораблекрушением.

В ночь на 9 декабря мы увидели проблесковые огни маяка, расположенного на северной оконечности Лаккадивов. Я приказал изменить курс на шесть румбов к западу и убавить парусность корабля. «Сохар» значительно сбавил ход и пошел дальше, как бы крадучись во мраке ночи, чтобы не напороться на риф. На рассвете мы увидели землю. Прямо перед нашим бушпритом на линии горизонта виднелся едва различимый зеленый мазок, наложенный на синие воды моря. Это был Четлат, самый северный остров архипелага, первая суша, лежавшая на пути арабских мореплавателей в Китай, путешествия которых легли в основу рассказов о легендарном Синдбаде.

«Арабские мореходы приходили на Лаккадивские острова за кокосами и лесом для новых судов, которые там и строили», – писал Идриси, арабский географ XII столетия. Лаккадивы всего лишь крупинки в просторах Аравийского моря, но они лежат на пути перехода от Аравийского полуострова к западным берегам Индии, и арабские мореходы, как правило, заходили на острова. На островах великое множество кокосовых пальм, плоды которых используются для изготовления тросов; такими тросами пользовались и мы, строя «Сохар», при этом сшивными работами занимались монтажники с Агатти, другого острова Лаккадивов. Арабское влияние на Лаккадивские острова сказывалось веками, и неудивительно, что большинство островитян – мусульмане. По поверью, в магометанство обитатели островов были обращены еще при жизни Магомета мусульманским святым, сумевшим добраться до берега после кораблекрушения.

В настоящее время Лаккадивские острова принадлежат Индии, а во времена владычества англичан в этой стране острова находились под британским протекторатом, при этом самобытной культуре островитян гарантировалась защита от чуждого пагубного влияния. В те времена население каждого острова представляло собой общину, а местное управление осуществлялась советом – народным собранием, состоявшим из всех мужчин острова. Преступлений на островах не было – ни убийств, ни насилия, ни грабежей. Единственным злодеянием, да и то случавшимся крайне редко, являлась кража кокосов с соседских пальм. Если похититель убытки не возмещал, его сажали в угол лицом к стене, как провинившегося ребенка. Этого оказывалось достаточно. Другим проступком, достойным всеобщего осуждения, являлось отлынивание от охоты на крыс, которые, залезая на пальмы, грызли кокосы. Во время такой охоты молодые люди взбирались на пальмы и трясли ветви, сбрасывая на землю вредителей, которых ждала толпа, вооруженная палками. Не участвовавшему в охоте на крыс община выносила предупреждение, грозя посадить его в угол. Однако лентяй мог избежать наказания, если в ближайшие несколько дней демонстрировал землякам пять истребленных им грызунов.

Островитяне обеспечивали себя лишь кокосами и продуктами моря. Все остальное для пропитания – даже рис – ввозилось из Индии. Островитяне обычно делились на четыре сословия, объединенные профессиональными интересами (землевладельцы, судостроители, рыбаки, сборщики кокосов). На Лаккадивах, отделенных от Индии расстоянием в 200 миль, общественные устои не менялись веками. После того как Индия обрела независимость, Лаккадивские острова получили особый статус – союзная территория (административно подчиненная правительству Индии). Въезд иностранцев на Лаккадивы (за исключением одного-двух островов) по-прежнему воспрещен.

Глядя на низкую зеленую береговую линию Четлата, мне казалось, что мы приближаемся к волшебной стране, представляющей собой тропический рай. За ослепительно белым песком высилась полоса кокосовых пальм, среди которых виднелись крыши домов – зеленые из пальмовых лидтьев и красные черепичные. К югу от нас, в отдалении, клокотал небольшой бурун – воды моря, шипя и пенясь, лениво перекатывались через коралловый риф и устремлялись в лагуну. У берега две утлые рыболовные лодки (выдолбленные из бревна челноки) вели свой нехитрый промысел. Должно быть, находившиеся в них люди были немало удивлены, увидев старинный парусник с темно-красным гербом султаната на парусах.

Однако, наблюдая столь идиллическую картину, мне следовало быть предельно внимательным. Я вел корабль на якорную стоянку, не зная ни характера местных течений, ни приливо-отливного режима. Приближаясь к острову, я встревожился: мне показалось, что в месте, где я собирался поставить судно на якорь, располагается линия бурунов. Тревога оказалась напрасной: вооружившись биноклем, я отчетливо разглядел, что буруны находятся позади намеченного мной места стоянки. Перед нами был классический коралловый остров. В полумиле от берега лотлинь, опустившись на 200 футов, дна не достал. «Сохар» стал приближаться к лагуне, и воды моря изменили свой цвет, превратившись из темно-синих в желтовато-зеленые.

– Бизань [39]39
  Бизань – парус на бизань-мачте (задней мачте).


[Закрыть]садить! – приказал я Мухаммеду, руководившему действиями матросов, и парус был взят на гитовы [40]40
  Гитовы – снасти для уборки парусов.


[Закрыть]и принайтован [41]41
  Принайтовать – привязать.


[Закрыть]. Когда «Сохар» оказался в восьмидесяти ярдах от выбранного мной места стоянки, я подал команду: – Кливер садить!

– Кливер садить! Кливер садить! – повторил Мухаммед.

И оманцы, и европейцы понимали команды и на арабском, и на английском, и кливер (передний парус на корабле) быстро исчез, подобно носовому платку, исчезнувшему в рукаве у фокусника.

– К гроту! – вновь скомандовал я. – Камис, руль на борт!

Камис-полицейский, орудуя румпелем, отозвавшимся визгом, развернул «Сохар» против ветра, после чего матросы обезветрили грот.

– Отдать якорь! – распорядился наконец я, и стоявший на баке Трондур отдал становой якорь, погрузившийся на тридцатифутовую глубину. Корабль остановился и замер.

Появление «Сохара» незамеченным не осталось. От берега отвалили два сторожевых катера и направились к нам, лавируя между рифами. На катерах находились вооруженные полицейские. Вероятно, они были крайне удивлены, увидев наш парусник, который мог показаться им космическим кораблем, прилетевшим с другой планеты. Когда первый катер приблизился, я разглядел на его борту офицера в униформе английской армии допотопного образца. Его люди были одеты куда как эксцентричнее. На них были необычные шляпы с опущенными полями и красной подкладкой, обнаруживавшей себя, когда шляпы эти снимали, чтобы вытереть пот со лба, хорошо отутюженные рубашки с погонами, украшенными эмблемой «LP» («Полиция Лаккадивов»), и странного вида шорты, накрахмаленные до невозможности. Их штанины отстояли от бедер по меньшей мере на восемь дюймов и походили на раструбы церковных колоколов. Конечно, в таких шортах бедра проветривались, но вид штанов был комичен. Ноги ниже колен были укутаны обмотками цвета хаки, доходившими до носков, которые, впрочем, вряд ли можно назвать носками, ибо они прикрывали лишь щиколотки, предоставляя попечение о ступнях одним теннисным туфлям. Было ясно, что полицейские облачились чуть ли не в парадную форму в связи с особым, исключительным случаем – приходом нашего корабля, и, разумеется, мы встретили их с почтением, не опустившись до шуток.

Когда катера пришвартовались под кормой корабля, мы сбросили полицейским веревочный трап. Первым на него ступил офицер. Казалось, что он старается придать своему лицу самое суровое выражение – вероятно, он замыслил арестовать взявшийся неведомо откуда корабль. Но если он и в самом деле намеревался напустить на лицо показную строгость, то эта попытка закончилась неудачно, ибо, ступив на палубу, он попал ногой в коробку с куриными яйцами и, несомненно, упал бы, но оказавшийся рядом Трондур успел его подхватить. За офицером стали подыматься на палубу полицейские, что оказалось довольно трудно: им мешали увесистые винтовки времен Второй мировой войны. На помощь полицейским пришел Питер Доббс. Перегнувшись через низкий гакаборт [42]42
  Гакаборт – верхняя часть кормовой оконечности судна.


[Закрыть], он стал, к удовлетворению полицейских, одну за другой принимать винтовки, решив непростой вопрос: как подняться по веревочному трапу на палубу с увесистым предметом в руке.

Тем временем офицер, успевший преодолеть замешательство, строго произнес на прекрасном английском:

– Зачем вы пришли на Четлат? Для иностранцев наш остров – запретная территория. Вам следует немедленно уйти.

– У меня на руках официальное разрешение министерства иностранных дел Индии, дающее право заходить на Лаккадивские острова, – с улыбкой возразил я.

Офицер явно смягчился: мой ответ его несомненно устроил. Иностранцы – редкость на Четлате, и приход нашего корабля обещал внести кое-какое разнообразие в привычную жизнь.

– В таком случае я должен проконсультироваться с начальством, – сказал офицер. – Пока же ваши люди должны оставаться на корабле, а вас прошу отправиться со мной в полицейский участок. Там мы рассмотрим вашу бумагу.

В сопровождении полицейских я спустился по трапу в катер, который, сорвавшись с места, а затем лавируя между рифами, направился к берегу. Четлат был необыкновенно красив, и трудно было поверить в то, что остров – не фантастическое видение. Миновав рифы, катер вошел в лагуну со светло-бирюзовыми водами, и мне открылся изогнутый полумесяцем западный берег острова, окаймленный зелеными пальмами, среди которых мелькали крыши домов. На берегу, в том месте, к которому мы приближались, стояло несколько диковинных длинных строений с крышами из пальмовых листьев. Здесь же оказалась и пристань – уложенный на сваи шаткий деревянный настил. Катер пришвартовался, и я в сопровождении офицера сошел на пристань по сходням.

На берегу нас поджидала толпа, впереди стояли мужчины и дети, чуть в отдалении, возле пальм, – женщины. На большинстве мужчин были саронги, доходившие до лодыжек, на остальных – рубашки и шорты. Головы старцев были покрыты одноцветными шарфами, заведенными за уши; концы шарфов свисали, придавая им вид монашеских платов. На женщинах были корсажи и цветистые юбки. Блестящие, черные, доходившие до плеч волосы подхвачены яркими шарфами. Эти женщины казались цветами, разбросанными меж пальмами, чьи листья образовывали полог над островом. Толпа – обычно шумное сборище, но здесь, на пристани, все молчали, явно уставившись на меня.

– Они вас боятся, – пояснил офицер. – Большинство наших людей никогда не видели европейцев. Ваша белая кожа пугает их.

Представлялось невероятным, что в век телевидения и иллюстрированных журналов еще находятся люди, никогда не видевшие европейцев. Однако сопровождавший меня офицер полиции не нашел в этом ничего удивительного. Островитяне живут в изоляции, лишь единицы бывали в Индии, где европейцы не редкость. Не многие видели белого человека. Когда Индия была английской колонией, на Четлат, как правило, раз в год приезжал англичанин (окружной комиссар или его заместитель), но после того, как Индия обрела независимость, на остров не ступала нога белого человека. Теперь он – диковина. Видно, я и впрямь показался островитянам диковинным человеком. Когда мы с офицером пошли по песчаной тропинке, петлявшей меж пальмами, в полицейский участок, впереди нас, умудряясь передвигаться спиной вперед, шли мужчины, не спускавшие с меня глаз. Сопровождали нас и мальчишки. Они перебегали от пальмы к пальме и, выглядывая из-за ствола, с опаской и любопытством глазели на белого человека. Сзади нас шли степенные старцы, не позволявшие себе излишнего любопытства – словом, нас сопровождал целый эскорт.

В полицейском участке оказался радиопередатчик, единственное средство мобильной связи, позволявшее островитянам поддерживать контакты с материком. Другая связь с Индией осуществлялась паромом, раз в две недели доставлявшим на остров различные грузы – главным образом продовольственные товары, – которые перевозились на остров местными лодками. Однако график этот не всегда выполнялся. Когда мы пришли на Четлат, паром к тому времени не приходил в течение трех недель, и островитяне, преодолев свои опасения, стали подходить к «Сохару» на лодках, чтобы обзавестись сигаретами.

Пока один из полицейских по поручению офицера связывался по радио с вышестоящим начальством, находящимся в Индии, я принялся осматривать помещение. Обстановка была невзрачной: обшарпанный письменный стол, четыре истертых стула, картонная коробка, служившая урной, да две полки, приколоченные к стене. Тем временем офицер, порывшись в ящиках письменного стола, извлек оттуда помятый бланк и вопросительно взглянул на сержанта, зашедшего вместе с нами в полицейский участок. Сержант пошарил в карманах и протянул офицеру шариковую ручку, вероятно, единственную в участке.

Нам принесли кокосы, и я лишний раз убедился в том, что кокосовый сок утоляет жажду. Полицейские, время от времени заходившие в комнату, успели переодеться в саронги. Они готовились к ланчу, на который подавали рыбное карри.

Офицер стал заполнять бумагу, к его удовлетворению, найденную в столе, а я принялся разглядывать полки. К их нижним ребрам были приклеены написанные каллиграфическим почерком ярлыки, впрочем, успевшие потерять прежнюю привлекательность. Одна надпись гласила: «Отчеты», другая – «Текущие дела». Однако отчеты, видно, составлялись нечасто, а текущих дел не было вовсе, ибо обе полки были почти пусты, а те бумаги, что лежали на них, пожелтели от времени.

– Сколько у вас полицейских? – спросил я офицера.

Он собрался было ответить, но его остановил взгляд сержанта, предостерегавший выдать тайну государственной важности.

– Хватает, – в конце концов сказал офицер.

– А когда на острове было совершено последнее преступление?

– В прошлом году одного человека заподозрили в воровстве, но он оказался чист.

Я прикинул, что штат полицейских состоит примерно из пятнадцати человек. Стоит ли держать такой штат, если на острове ничего криминального не случается?

Я задал новый вопрос:

– А когда был образован ваш полицейский участок?

– В те времена, когда правительство Индии решило оказать Лаккадивам помощь и модернизировать остров.

– Но я читал, что в прежние времена на ваших островах не было преступлений. Зачем такое количество полицейских?

– Времена изменились. Теперь Лаккадивы шагают в ногу со временем, и потому преступления вероятны.

На Четлате мы пробыли всего несколько дней, но и этого недолгого времени оказалось достаточно для того, чтобы ясно понять, что рай, которым нарекли Лаккадивские острова около полувека назад окружные комиссары в своих отчетах, разрушен бюрократическим аппаратом, насажденным правительством Индии, объявившим себя защитником Лаккадивов. Так называемая защита и предоставление помощи островам на самом деле явились даром данайцев. В действительности самостоятельность островов была урезана под предлогом того, что островитян следует оградить от пагубного влияния внешнего мира. Направленную на Лаккадивы полицию обязали составлять донесения о жизни островитян и угрожать им тюрьмой, если они вступят в контакты с иностранными кораблями. Чтобы уехать с острова, жителям требовалось специальное разрешение. Кокосовые канаты (единственный источник скудного заработка) могли продаваться только через посредничество правительственных агентов, покупавших эту продукцию по грабительским ценам. Рис и сахар выделялись островитянам по квотам. Словом, их жизнь зависела от произвола чиновников и бесчестных дельцов.

Намерение защитить самобытную культуру островитян обернулось подлинным фарсом в исполнении нахлынувших на Лаккадивы функционеров: полицейских, сельскохозяйственных консультантов, специалистов по рыболовству, медиков, клерков биржи труда (список этот можно продолжить). Так, на Четлате с полуторатысячным населением оказалось с полсотни функционеров, принесших на остров свою мораль и отношение к жизни, от которых островитян собирались отгородить.

Функционеры обыкновенно бездельничали. У полицейских работы не было, и они, пожалуй, выполняли роль соглядатаев. Так называемые специалисты по рыболовству ничему новому научить потомственных рыбаков, разумеется, не могли. Когда случался большой улов, продать рыбу на сторону не представлялось возможным, и большая часть улова сгнивала. Нечем было заняться и клеркам биржи труда. Строительство на Четлате не велось – машин на острове не было, и надобность в дорогах отсутствовала, как и нужда в мостах за неимением рек. Единственным проектом, который собирались осуществить, являлось строительство новой пристани. Однако строительство не закончили в связи с прекращением финансирования работ, а железные сваи, которые успели забить, в соленой морской воде со временем заржавели. Посланцы из Индии попытались научить местных жителей выращивать новые сельскохозяйственные культуры, но эксперимент не удался, и, когда я замыслил пополнить наши продовольственные запасы, мне предложили несколько невзрачных папай, горстку перцев и три-четыре десятка лаймов. Главной пищей островитян остались кокосы и рыба. Появление функционеров на Четлате негативно сказалось и на здоровье островитян. Приезжие завезли на Четлат болезни, о которых на острове раньше даже не слышали. Когда мы пришли на Четлат, на острове свирепствовал грипп, а лекарств катастрофически не хватало, и мы поделились с островитянами аспирином.