Текст книги "По пути Синдбада"

Автор книги: Тим Северин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

После меня слово брал Мухаммед. Он доводил до сведения строителей корабля объем работ на день, после чего «зеленые рубашки» один за другим выходили на улицу через дверцу в большой двустворчатой двери, напоминая гномов из фильма о Белоснежке (особенно если процессию возглавлял Могучий Клещ). Они работали до половины десятого, когда на строительную площадку приходили два повара с горшками на голове. Наступало время второго завтрака, меню которого составляли когда рис, когда чечевица, а также оладьи или лепешки. После второго завтрака, длившегося около получаса, работа возобновлялась и длилась до перерыва на ланч и сиесту. Зеленые рубашки возвращались в наш дом. После ланча, состоявшего, как правило, из курицы карри, они отдыхали. В два часа их будили, колотя железным прутом по емкости из-под машинного масла. «Зеленые рубашки» снова шли на строительную площадку и работали до шести, но иногда, когда требовалось закончить начатую работу, они работали дольше. Домой «зеленые рубашки» возвращались смертельно уставшими. Ужинали они во дворе, сидя на плотных циновках, скрестив ноги. В половине восьмого они отправлялись спать. По пятницам «зеленые рубашки» стирали белье, писали письма домой или ловили рыбу. Развлечения в городе их не прельщали. Они приехали в Оман, чтобы хорошо заработать и привезти заработок домой, своим семьям.

Вскоре после начала строительства корабля наши ряды пополнились людьми с Миникоя. Они умели делать все понемногу – и сшивать доски, и плотничать, но состязаться в этих ремеслах с настоящими мастерами они не могли. Поэтому я поручил им другую работу: они устанавливали рангоут, сверлили в досках отверстия, используя электродрель, а также вчерне изготавливали шпангоуты с помощью ленточной пилы. Электродрель и ленточная пила зеленым рубашкам казались хитроумными новшествами, с которыми лучше не иметь никакого дела. К ленточной пиле я и сам относился с некоторой боязнью, считая ее небезопасным приспособлением: ее шкивы вращались с огромной скоростью, а ее лента, снабженная зубьями, казалось, вот-вот ворвется и нанесет увечье рабочему. Но, к счастью, и эти мои опасения не сбылись.

В феврале работать стало сложнее. Со стороны Вахибской пустыни, стремительно огибая холмы, задул сильный ветер, готовый, того и гляди, снести навесы на стройплощадке. Пыль лезла в глаза, мешая работать. Но главная неприятность заключалась в другом: от воздействия ветра согнутые доски, предназначавшиеся для строительства корпуса корабля, приходили в негодность. Чтобы придать доскам нужную кривизну, мы размягчали их в самодельных запарных камерах. Продержав доску в камере три-четыре часа, ее вынимали, обертывали мешковиной, зажимали приспособлениями, по виду напоминавшими камертон, а затем сгибали лебедками, придавая доске нужную форму. Доска скрипела от напряжения, а в центре сгиба даже нагревалась. Но когда ветер усиливался, он так быстро иссушал доски, что часть их при обработке ломалась. Бывало и по-другому. Придав доскам нужную форму, рабочие уходили на ланч, а когда возвращались, то обнаруживали, что ветер высушил доски, и они потеряли нужную форму. Строительство судна затягивалось. Объявилась и другая напасть: то ли потому, что на ветру у рабочих быстро высыхал пот, то ли из-за неправильного питания, но только у них стали появляться фурункулы. Вспомнив рекомендации капитана Кука, я обязал рабочих есть ежедневно лаймы.

К тому времени я обзавелся помощником. Им стал Брюс Фостер, профессиональный фотограф из Новой Зеландии, которому вменялось в обязанность снимать все без исключения действия, сопутствовавшие строительству корабля. Вероятно, мы строили последний сшивной корабль, и я хотел запечатлеть этот процесс для истории. Я познакомился с Брюсом в Новой Зеландии, где выступал перед публикой, рассказывая о своих былых путешествиях. Узнав о моем намерении пройти по стопам Синдбада, Брюс вызвался присоединиться ко мне. Он был энергичным исполнительным человеком, и когда я уезжал по делам в Маскат, он замещал меня, оставаясь за старшего.

Когда Брюс, взяв отпуск, уехал домой, его заменил Трондур Патурссон, датчанин с Фарерских островов, который был членом моего экипажа во время путешествия на «Брендане». Впервые появившись на стройплощадке, Трондур вскарабкался на нос корабля и, разглядывая каркас, доброжелательно произнес:

– Твой корабль по форме похож на голубого кита.

Вьющиеся волосы и густая борода придавали Трондуру сходство со скандинавским богом морей, и его отзыв, который я воспринял как похвалу, показался мне добрым знаком.

Трондур приехал в Сур с женой Боргне и двухлетним сыном Брандером. Поначалу они выделялись белизной своей кожи, свойственной северянам, но вскоре загорели не хуже меня. Жара заставила северян одеваться по-здешнему. Соседские женщины выделили Боргне накидку и мешковатые панталоны, а Брандер стал щеголять в миниатюрной дишдаше и пестром тюрбане, из-под которого выглядывали опаленные солнцем мочки ушей. Трондур, профессиональный художник, в свободное время забирал свой этюдник и отправлялся на край пустыни рисовать песчаные дюны, когда на рассвете или под вечер низкие лучи солнца придавали им фантастическую окраску.

Уехав по делам в Лондон, я оставил Трондура за себя. Он был мягким, покладистым человеком, не способным кого-нибудь приструнить, и «зеленые рубашки» этим тотчас воспользовались. Они стали трудиться с ленцой, уходить раньше с работы, жалуясь на отсутствие нужного материала. Чем дальше, тем хуже. «Зеленые рубашки» уверили Трондура, что в национальные индийские праздники не работают, а праздников этих оказалось великое множество. Строительство корабля резко замедлилось, график не выполнялся. Положение спасла Боргне, которую рабочие понапрасну не принимали в расчет. Увидев, что ситуация вышла из-под контроля, она взяла бразды правления в свои руки. Словно разгневанная мегера, она отчитала за леность рабочих, поставила на место зарвавшихся поваров, клянчивших лишние деньги на закупку провизии, и жестко поговорила с Мухаммедом, обязав бригадира наладить работу и наверстать упущенное время. Обо всем этом мне рассказал Трондур, когда я возвратился из Лондона. Заканчивая рассказ, он смущенно улыбнулся и произнес:

– Боргне не на шутку разгневалась. Теперь люди работают лучше.

Работа и в самом деле наладилась, корпус судна рос в высоту, и к нам стали приезжать визитеры, чтобы взглянуть на строившийся корабль. Одним из первых приехал Сайид Файсал. Его министерство было редким спонсором: нам выделяли деньги, удовлетворяли наши запросы, обходясь при этом без начальственных указаний. Представителем министерства на стройке был Дарамси Ненси. Раз в месяц он присылал нам грузовик с продовольствием: мешки риса и чечевицы, упаковки с кардамоном и кориандром и жестянки с кокосовым маслом. В определенные дни у нас появлялся клерк, выдававший рабочим деньги. Он садился, скрестив ноги, посреди двора на циновку и с важным видом раскрывал свой гроссбух, в котором рабочие, быстро собравшись в очередь, расписывались красными чернилами в получении денег.

Слух о том, что мы строим сшивной корабль, распространился по побережью, и к нам стали наведываться высокопоставленные особы из других городов. Это были представительные мужчины с неизменным кинжалом за поясом, которых сопровождал вооруженный эскорт – люди с ружьями и скрещенным на груди патронташем. Важные посетители взбирались на строительные леса, осматривали растущий корабль и благосклонно кивали.

– Прекрасная работа, – говорили они, похлопывая рукой по сшитым доскам. – Стежки превосходны, не разойдутся.

Однажды на нашу строительную площадку пришел высокий морщинистый человек, опиравшийся на трость с серебряным набалдашником и чем-то похожий на колдуна. Ему было за семьдесят, и он сильно прихрамывал, но это не помешало ему взобраться на строительные леса, высота которых к тому времени возросла до двенадцати футов. Поднявшись на самый верх, он тщательно осмотрел построенную нами часть корпуса корабля, деловито стуча тростью по сшитым доскам. Его звали Салех Камис. По словам Худайда, Салех в прошлом был капитаном большого судна, вероятно, лучшего в Суре. Он много повидал на своем веку и был хорошо знаком с историей арабского торгового мореплавания.

Сведя знакомство с Салехом, я однажды пришел к нему в гости и провел с ним весь вечер. Салех мне рассказал, что впервые ему довелось командовать кораблем в мальчишеском возрасте, всего в двенадцать лет. В море, на пути из Индии в Сур, умер его отец, и мальчик оказался на судне единственным человеком, знающим навигацию. Он благополучно привел судно в Оман, а затем в течение сорока с лишним лет по два, а то и по три раза в году ходил на корабле в Индию. Затем пошли рассказы о штормах на море, о кораблекрушениях, о чудом спасшихся моряках – были, а возможно, и небылицы, рассказанные с большим чувством и сопровождавшиеся порой бурной жестикуляцией. Эта живость исчезла, когда Салех начал рассказывать мне о том, как годы взяли свое и он уступил место на капитанском мостике сыну, который посадил судно на камни, и оно раскололось. К тому времени торговля с Индией захирела, и новый корабль строить не стали. От былых времен у Салеха остались секстант и морские карты, которые он мне с гордостью показал.

Из историй, рассказанных мне Салехом, запомнились две. Однажды у мыса Эль-Хадд его корабль попал в жесточайший шторм.

Высокие волны грозили пустить судно ко дну, и тогда Салех приказал выбросить за борт палубный груз. Я спросил у Салеха, а не мог ли корабль после этого опрокинуться. Он ответил, что нет, ибо в трюме находилось шесть тонн какао, и этот груз придавал кораблю остойчивость. Путем несложного арифметического расчета я позже определил, какой мне надо принять балласт на борт моего корабля.

Другая история объяснила, почему в городе немало домов, в которых никто не живет (напомню, что и нам достался пустующий дом). Оказалось, что несколько десятилетий назад сурские корабли, ходившие в Африку, возвращаясь из Занзибара, попали в ужасный шторм невдалеке от побережья Омана. Капитаны судов решили искать спасение у островов Куриа-Муриа, где и встали на якорь. Но шторм сорвал якорные канаты, и корабли выбросило на берег. Кораблекрушение сопровождалось многочисленными жертвами. Только на ганье, самом большом корабле, гордости Сура, погибло более двухсот человек. Среди погибших были целые семьи, и род их прервался. Заглохло в Суре и строительство кораблей.

Патурссоны могли пробыть в Суре только несколько месяцев, и потому мне требовался новый помощник. Во время пребывания в Лондоне я получил письмо от Тома Восмера, американца, специалиста по моделированию судов, который просил меня выслать ему чертежи «Брендана», чтобы по ним изготовить масштабную модель лодки из бычьих кож. Письмо было написано профессиональным деловым языком, и я решил познакомиться с его автором, пригласив его в Лондон. Том оказался неуклюжим, неповоротливым человеком, этаким увальнем. Он носил пышную бороду, а за стеклами его очков в роговой оправе поблескивали умные доброжелательные глаза. Он был добродушным и, как выяснилось позднее, доверчивым человеком. Том был хорошо знаком с кораблестроением, построив за свою жизнь большое число моделей, начиная от бригов XVIII столетия до римских галер. Такой человек мне мог пригодиться, и потому я спросил его, не хочет ли он участвовать в строительстве настоящего корабля, средневекового бума. Когда Том услышал мое предложение, его глаза загорелись. Он согласился приехать в Сур, лишь попросив три недели на то, чтобы уладить дела.

Том вместе с Венди, своей подругой, приехал в должное время, и вскоре его доверчивостью умело воспользовался Касмикойя, один из монтажников с Агатти. С понурым видом и слезинками в уголках глаз Касмикойя показал Тому полученную с острова телеграмму, в которой говорилось о том, что Джамиля, дочь Касмикойи, скоропостижно скончалась. Том, как мог, успокоил монтажника и разрешил ему уехать домой, после чего сообщил о неприятности мне. Успев к тому времени хорошо изучить характер островитян, я усомнился в произошедшем, чему была и дополнительная причина: рабочие только что получили очередную зарплату. Нанимаясь на работу, Касмикойя обязался работать до спуска корабля на воду. Если он пошел на обман, чтобы увильнуть от работы, его примеру могут последовать и другие монтажники, и мой проект тогда рухнет. Изучив телеграмму, я убедился, что она действительно с Агатти, но мои сомнения от этого не уменьшились. Я попросил позвать Касмикойю. Монтажник выглядел огорченным.

– Касмикойя, – произнес я, стараясь говорить ровным голосом, – прими мои соболезнования. Мне очень жаль, что у тебя умерла дочь. А кто дал тебе телеграмму?

– Мой кузен.

– Ты хочешь поехать домой?

– Это необходимо. Моя жена больна, и некому присматривать за детьми. О них заботилась Джамиля.

– Но, может быть, тебя обманули, захотели, чтобы ты огорчился. Прежде чем отпустить тебя домой, я, пожалуй, наведу справки.

Касмикойя опустил глаза и стал изучать состояние своей обуви.

– Я дам телеграмму на Агатти и запрошу информацию о случившемся у муниципальных властей.

Касмикойя уныло кивнул и вышел из комнаты. Через полчаса ко мне постучали. Вошел один из монтажников, земляк Касмикойи. Потупив взор, он робко сказал:

– Касмикойя просит вас не давать телеграммы. Он не уедет к себе, пока мы не построим корабль.

На следующий день, на утреннем сборе, Касмикойя выглядел оживленным, без тени огорчения на лице, и, вероятно, он даже не вспомнил бы о своей злосчастной уловке, если бы его земляки с заговорщицким видом не подмигивали ему, явно потешаясь над бедолагой. Что касается Тома, то он с тех пор, общаясь с рабочими, перестал принимать на веру их жалобы и стенания.

Май принес удушающую жару, температура в тени достигала 118° [20]20
  118° по шкале Фаренгейта равняются 48° по Цельсию.


[Закрыть]. К десяти утра исходивший от песка блеск слепил глаза. Собаки прятались под навесы, деля эти убежища с козами, задыхавшимися от неимоверной жары. Но работа на стройплощадке не прекращалась, корпус корабля продолжал расти в высоту. Работать днем, естественно, не представлялось возможным, поэтому мы стали вставать еще затемно и работали до полудня. В три часа работа возобновлялась. Ночью рабочие спали во дворе на циновках.

В те дни к нам присоединился Роберт Мартен, мой соотечественник, живущий, как и я, в графстве Корк. Роберт – опытный кораблестроитель, да еще и уверенный в себе человек, и «зеленые рубашки» даже не пытались его обмануть, чтобы путем уловки извлечь выгоду для себя. Они даже немного побаивались его, особенно плотники, ибо Роберт, зная толк в их ремесле, имел такой наметанный глаз, что мог отличить работу одного плотника от другого и всегда мог с уверенностью сказать, какой объем работы выполнен за тот или иной срок каждым из них.

Больше мы не выбивались из графика и в намеченный мною срок установили шпангоуты, уложили балку для крепления мачты, а на бимсы [21]21
  Бимсы – поперечные брусья, связывающие борта судна и служащие балками для настила палубы.


[Закрыть]настелили палубу. Монтажники продолжали заниматься сшивными работами, пропуская кокосовый трос сквозь отверстия в досках. Это нудная и утомительная работа, но без нее было не обойтись. Я подсчитал, что мы просверлили в досках более двадцати тысяч отверстий и, чтобы корабль не уподобился решету, все эти отверстия были заделаны клейкой замазкой, изготовленной из смеси расплавленной камеди и истолченных в порошок морских ракушек. После этого монтажники спустились в трюм с канистрами масла и, орудуя обыкновенными швабрами, покрыли этим маслом «питоны». Получил я от монтажников и дельный совет: иметь на корабле достаточный запас этого масла. Они мне сказали, что подобная обработка чрезвычайно важна для безопасности корабля. Если кокосовые волокна обрабатывать маслом каждые четыре-шесть месяцев, то корабль прослужит шестьдесят, а то и сто лет. Я об этом догадывался и сам. Однажды я рассматривал сшивной корабль, построенный шестьдесят лет назад. Стежки, скреплявшие доски, выглядели как новые.

Наконец, перед спуском корабля на воду нам оставалось покрыть его подводную часть составом, предохраняющим судно от древоточцев, – смесью извести и растопленного бараньего жира. Жир мы купили сами (сметя этот товар с полок всех близлежащих лавок), потом растопили часть жира, смешали с известью и принялись за работу. Однако времени оставалось в обрез, и я обратился за помощью к военным морякам, чей лагерь располагался на побережье неподалеку от Сура. Командование лагеря пошло мне навстречу. Нам отрядили в помощь группу курсантов из сорока человек, которые стали ежедневно к нам приезжать на двух армейских грузовиках. Курсанты принялись за работу, нанося зловонный состав на днище нашего корабля, которое, после того как смесь полностью высохла, окрасилось в белый цвет. Выше ватерлинии растительное масло, которым мы пропитали доски, придало корпусу корабля глубокие темно-коричневые тона, присущие айни. После окончания этих работ плотники разобрали навес, прикрывавший строительную площадку, и наш корабль уподобился бабочке, освободившейся от стесняющей движения куколки. Теперь на насыпи возвышалось сооружение, являвшееся проявлением высокого искусства людей, сумевших обратить сто сорок тонн древесины в великолепный корабль, который, казалось, стремится в море, в свою стихию, чтобы слиться с ней воедино.

Оставалось провести подготовительные работы для спуска корабля на воду: снять его с насыпи и придвинуть к самому берегу. Убрав блоки, подведенные под корабль, мы установили под ним спусковые салазки, а под них подвели смазанный жиром последний оставшийся у нас брус. Затем за дело взялся нанятый мною трактор. Машина потянула корабль за стальной трос. Раздался резкий звук натянутой струны, и трос лопнул. Мы заменили буксировочный трос на более толстый, но и эта попытка не удалась. Тогда под спусковые салазки мы уложили несколько телеграфных столбов и стали помогать трактору, орудуя рычагами, подведенными под корму, одновременно раскачивая корабль, чем занялись пятнадцать рабочих, облепивших судно, как обезьяны. Корабль не двигался. Положение казалось катастрофическим: официальная церемония спуска корабля на воду была назначена министерством на следующее утро. Я чувствовал себя строителем пирамиды, с тоской взиравшим на верхушку постройки, на которую не мог уложить последний, вершинный блок. Необходимо было что-то срочно предпринимать, и я пригласил с ближайшей стройки геодезиста. Вооружившись теодолитом, он произвел необходимые измерения. Заключение оказалось неутешительным: корабль находился по отношению к насыпи под углом и мы тащили его вверх, а не вниз.

Оставалось одно: срыть мешавшую нам часть насыпи и сформировать склон для движения корабля. Это была каторжная работа, длившаяся весь оставшийся день и всю ночь. Орудуя кирками и лопатами, работали все, даже повара. Уставшие люди валились прямо на гравий, чтобы немного поспать, после чего продолжали работу. Корабль мало-помалу двигался к берегу и к восходу солнца наконец подошел к воде.

Мы сидели на берегу, ожидая приезда оманских должностных лиц. За нами высилась насыпь, давшая жизнь нашему кораблю, а теперь вся перепаханная, словно по ней прошли тяжелые танки.

– Где же оманцы? – спросил меня Роберт, оглядываясь по сторонам. – Ведь мы же договорились, что церемония спуска корабля на воду состоится сегодня утром.

Недоумение Роберта длилось недолго. Вскоре мы услышали странные отдаленные звуки, похожие на монотонное пение, сопровождавшееся мерным похлопыванием в ладоши. Шум шел с моря, он нарастал, и в скором времени мы увидели великолепный рыболовный самбук, направлявшийся на большой скорости к берегу. На мачте самбука трепетал развеваемый утренним бризом оманский флаг, а на шестах, специально установленных вдоль бортов, развевались разноцветные красочные флажки. Корму запрудила праздничная толпа. Под аккомпанемент дудок и барабанов люди пели и танцевали, похлопывая в ладоши. Это были жители прибрежных селений, приехавшие отпраздновать спуск на воду нашего корабля. У мелководья самбук застопорил ход, и его пассажиры продолжили путь к берегу по воде, доходившей до пояса. Но музыка не смолкала: дудки дудели что было мочи, барабаны оглушительно грохотали.

В это время появились новые участники торжества. Из города двигались три колонны людей со знаменами и флажками. Впереди каждой располагались певцы и танцоры, умудрявшиеся, танцуя, продвигаться вперед. Лес желтовато-коричневых палок вздымался и опускался в такт песням, время от времени от колонн отделялась группа танцовщиков, исполнявшая зажигательный танец с саблями. Вскоре наш корабль был окружен поющей, танцующей и притопывающей толпой, время от времени ритмично хлопавшей в ладоши. Несколько человек подымали и опускали портреты султана Кабуса, другие, построившись друг за другом, образовали живые ленты, которые, извиваясь, рассекали толпу.

Среди пришедших на праздник были и женщины, все в черных шелковых одеяниях, отделанных серебряным сутажем. Шеи женщин были украшены ожерельями, уши – большими кольцами, а лица – от мочек ушей до носа – нанесенными на кожу золотыми полосками. Когда женщины танцевали, надетые на их щиколотки многочисленные браслеты издавали звук, похожий на неистовый звон, достигавший сверхъестественно высокого тона. Все побережье вокруг нашего судна шумело, пело и танцевало. Подобной церемонии спуска корабля на воду мне видеть не приходилось.

Но вот наступил прилив, положивший конец безудержному веселью. Праздничная толпа отступила от берега, и мы приступили к спуску корабля на воду. Поначалу я думал, что операция эта теперь особого труда не составит: приливные волны подымут корабль, и он продвинется на несколько футов вперед. Получилось иначе: спусковые салазки неожиданно завязли в песке, корабль слегка развернулся и замер. Когда наступил отлив, корабль сиротливо стоял на суше, так и не добравшись до моря.

Пришлось снова работать: рыть канал для нашего корабля, на что мы потратили целый день и часть ночи. На следующее утро мы были готовы к спуску: мы завезли два якоря в воду, чтобы развернуть судно, когда начнется прилив, у выхода канала поставили на якоре лодку с людьми, чтобы тянуть судно на глубину, а несколько человек зашли в воду по пояс, чтобы толкать судно сзади. Еще несколько человек (все жители Миникоя, плавающие, как рыбы) были готовы к тому, чтобы обследовать под водой, нет ли каких препятствий для полозьев салазок.

Рисунок из «Книги тысячи и одной ночи», опубликованной в 1877 г. в переводе Эдварда Уильяма Лейна

Наконец прилив достиг пика. Находясь на палубе нашего корабля, я дал сигнал, и люди принялись за работу, оглашая воздух громкими возгласами. Корабль тронулся с места, медленно продвигаясь вперед. Когда он вошел в канал, «зеленые рубашки» запрыгали от восторга, а их крики слились в один ликующий вопль. Бигфут от радости перекувырнулся в воде и вылетел на берег, шмякнувшись о песок, а Могучий Клещ, находившийся вместе со мною на палубе, в самозабвении перевалился через бортовой леер, и молодца пришлось вытаскивать из воды, ибо плавать он не умел. Мы подвели корабль к швартовой бочке на середине залива и отцепили спусковые салазки. Стоя у сходного трапа, мы с Мухаммедом предлагали друг другу первым спуститься вниз и обследовать днище. В трюм понемногу просачивалась вода, но это – обычное дело. Я знал, что древесина набухнет и явление прекратится.

– Мои поздравления, Мухаммед, – приподнято сказал я. – Вы проделали большую работу. Корабль великолепен.

Мухаммед просиял и стал взбираться по трапу, возвращаясь на палубу. Я остался в трюме один. Я слышал, как волны прибоя ласково плещут о борт корабля, который наконец обрел жизнь. Я потрогал обшивку, которая потребовала неимоверных усилий и заняла много времени. И все же на строительство корабля ушло не три года и даже не шестнадцать месяцев, как мне предрекали, а всего сто шестьдесят пять дней.