Текст книги "По пути Ясона"

Автор книги: Тим Северин

Точное место исчезновения Гиласа установить, конечно же, невозможно: слишком мало известно о таинственных «Ключах», а низменность на южном берегу Мраморного моря, между Капидагом и заливом Кис, изобилует болотами, родниками и даже гейзерами. Предание гласит, что Геракл некоторое время провел на побережье, тщетно разыскивая Гиласа, но в конце концов отказался от поисков, ибо ему предстояло продолжить свои подвиги; однако он поручил искать юношу местным жителям. Позднее каждый год стали устраивать церемонию – молодые люди бегали по лесам с криками: «Гилас! Гилас!» Полифем, как считается, основал город Кис, «соименный реке», а Калаид и Зет, настоявшие на том, чтобы бросить Геракла, впоследствии пострадали от его руки: после окончания похода за золотым руном и возвращения аргонавтов домой Геракл разыскал сыновей Борея и убил – «за то, что его отыскать помешали».

Глава 6. На веслах по Босфору

При росте 6 футов 5 дюймов Джонатан Клоук был самым высоким из новых аргонавтов. Он присоединился к нам 5 июня, незадолго перед тем, как «Арго» достиг устья Босфора, и укрепил команду, готовившуюся бороться с течением и опровергнуть теорию, гласившую, что для галер бронзового века подобный подвиг был невозможен. Если рассуждать в терминах мускульной силы, я почти не сомневался, что наши шансы достаточно высоки: большинство новых аргонавтов были крепкими ребятами, не ниже 6 футов ростом, а среди низкорослых Марк был опытным гребцом, настоящим экспертом в этом деле, Питер Уилер обладал выносливостью марафонца, а Трондур являлся прирожденным моряком, много лет ходил на веслах в бурных водах у Фарерских островов (и излазил местные скалы, охотясь за чаячьими яйцами).

Кроме того, в Стамбуле к нам примкнул бывший чемпион Ирландии по гонкам на куррахах – это маленькие каркасные лодки, обтянутые кожей, типичные для западного побережья Ирландии. Куррахи ведут свое происхождение от древних лодок, обтянутых звериными шкурами; на таких лодках еще во времена Римской империи ирландцы отваживались выходить в океан, а сегодня рыбаки забрасывают с них сети и ловят лобстеров. Каждое лето в гаванях на западном побережье острова ирландские рыбаки устраивают регаты куррахов: эти любопытные состязания вызывают неизменный азарт, ссоры и даже драки, а сигнал к началу гонки, как правило, дается выстрелом из дробовика, что, несомненно, добавляет соревнованиям реализма. Двумя годами ранее одним из членов команды-победительницы был Кормак О’Коннор, первый помощник на ирландском траулере. Именно он прилетел в Стамбул, чтобы влиться в наш экипаж: рост 6 футов 3 дюйма, вес под 100 килограммов, в штормовке, которая делала его еще крупнее и внушительнее…

Что касается Джонатана, его страсть к приключениям вскоре прошла проверку реальностью: он позволил уговорить себя на борцовский поединок, причем далеко не обычный, а в национальной борьбе, и отнюдь не с первым встречным – наш новичок принял вызов чемпиона Турции в тяжелом весе.

^{Джонатан Клоук}

Все началось с того, что крупная турецкая газета проявила немалый интерес к нашей экспедиции. Едва ли не каждый день преисполненный энтузиазма журналист приезжал проверить, как у нас дела, и поговорить с членами команды. Некоторые его статьи содержали забавные ошибки: так, благодаря неточностям перевода, он решил, что корабельный врач Ник, работавший анестезиологом, на самом деле гипнотизер, – и сообщил своим читателям, что основная задача Ника – гипнотизировать аргонавтов, чтобы они могли питаться той едой, которую готовят на борту. Это утверждение повергло в ужас и Ника, опытного врача и заслуженного участника двух моих предыдущих экспедиций, и нашего кока Пита, которому регулярно приходилось отбиваться от голодных аргонавтов, вполне довольных его кулинарными способностями и абсолютно равнодушных к проклятиям, сыпавшимся на их головы из уст измученного готовкой кока.

Газета делала все, чтобы плавание «Арго» стало событием для Турции, сообщила, что в команде будут турецкие добровольцы, передавала нам письма из дома и организовала торжественную встречу и выступление танцевального коллектива, когда мы пришвартовались 9 июня к пристани яхт-клуба в стамбульском пригороде Фенербахче. Именно редактору газеты пришла в голову идея устроить борцовский поединок, который должен был стать современной версией знаменитого кулачного боя между аргонавтом Полидевком и царем Амиком, правителем племени бебриков.

По преданию, Ясон и его спутники бросив Геракла на берегу, воспользовались сильным попутным ветром и устремились к Босфору. К исходу суток пути под парусом они достигли широкой бухты и на рассвете пристали к берегу. В тот же миг к ним вышел царь Амик, по словам Аполлония, «всех на свете людей превзошедший злобною спесью»: он имел обыкновение состязаться с любым странником в кулачном бою. Царь был отменным бойцом и провел немало поединков, которые, в духе того времени, заканчивались смертью одного из соперников. «Немало убил он соседей», – замечает Аполлоний. Сопровождаемый приспешниками, Амик вышел к аргонавтам, которые высаживались на берег, и объявил, что не позволит им отплыть, пока кто-либо из них не сразится с ним. Полидевк, чемпион Греции по кулачному бою, воспринял слова Амика как личное оскорбление и принял вызов. Они были полной противоположностью друг другу – юный, стройный и изящный Полидевк, «звезде небесной подобен», и коренастый, зрелый, «с виду похожий на чудищ-сынов, которых встарь породила / В гневе на Зевса Земля» Амик. Для поединка понадобились по две пары сыромятных ремней – смертоносное оружие в руках опытного бойца. Выбрали место, остальные аргонавты и бебрики встали вокруг, и поединок начался.

Амик, полагаясь на свою силу и умение, бросился на противника с твердым намерением задавить того и сокрушить. Поначалу Полидевк отступал, ловко уклоняясь от захватов и ударов, но вскоре «заприметил, в чем послабее Амик», и стал нападать сам; бойцы обменивались ударами до тех пор, пока усталость не вынудила их разойтись, «пот отирая с чела и с трудом собирая дыханье». Передохнув, они сошлись снова, чтобы выявить победителя. Аполлоний пишет:

 
Вдруг на цыпочки встал Амик, напружинивши ноги,
Как быкобойца могучий, и сверху тяжкую руку
Над Полидевком занес. Но юноша выдержал натиск,
Голову вбок отклонил и удар на плечо себе принял.
Сам же, на шаг отступив от врага, с неслыханной силой
Страшный удар нанес ему по уху, и раздробились
Кости. От боли Амик на колени упал. Закричали
Тут герои-минийцы. Амик же с душой распростился.
 

Бебрики, потрясенные смертью своего предводителя, схватились за оружие и накинулись на Полидевка. Аргонавты поспешили на подмогу товарищу, и на берегу разгорелась схватка: Кастор, брат-близнец Полидевка, раскроил череп первому из нападавших, сам Полидевк, вдохновленный победой, прыгнул на огромного Итимонея и повалил того наземь, а затем поверг и Миманта, которого «кулаком над левою бровью ударил, / Веко ему оборвал и оставил глаз обнаженным». Один из аргонавтов, Талай, был ранен копьем в пах, но не смертельно. Ифит получил удар палицей, но прочие аргонавты рассеяли бебриков, и те бросились врассыпную.

В древних текстах недостаточно географических привязок, чтобы точно определить место этого боя. По описанию похоже, что аргонавты встретились с каким-то враждебным племенем, которое не пускало чужаков на свою территорию. Логично предположить, что сражение имело место у южной горловины Босфора или на берегах пролива – там, где местное племя могло воспрепятствовать проходу чужаков или потребовать с них платы. Аргонавты наверняка высаживались на сушу либо у горловины пролива, либо на его берегу, чтобы набраться сил для гребли против течения. Позднейшая традиция перенесла место поединка на восточный берег Босфора, в район современного Гиссарлыка, но почему это произошло, неизвестно. В тексте Аполлония единственное указание – упоминание «широкого брега», к которому пристали аргонавты, и лавра, к которому привязали «Арго». Этот лавр в местном фольклоре превратился в дерево, насылающее приступы безумия (возможно, память о яростном бойцовском стиле Амика).

К счастью для Джонатана Клоука, его поединок с турецким чемпионом обязательного смертельного исхода не предусматривал. Для состязания выбрали луг на восточном берегу Босфора, близ Фенербахче, недалеко от того места, где стоял у причала местного яхт-клуба «Арго». Национальная турецкая борьба – борьба в масле, – как считается, зародилась как развлечение солдат, отмечавших победу. После битвы солдаты собирались в лагере и от избытка чувств принимались бороться друг с другом. Что касается масла, об этом я подробнее расскажу ниже. Сегодня «солдатское развлечение» возродили, выделили несколько категорий борцов, как в боксе, от тяжелого до легчайшего веса.

Поединок под Фенербахче не имел, разумеется, спортивного значения и был скорее шоу, чем настоящим соперничеством. Зрители заняли места в тени деревьев. Борцов было как минимум пять десятков, все надели короткие борцовские штаны из воловьей кожи, подвязанные у колен; торс и ноги оставались обнаженными. Они стояли, подбоченившись и играя мышцами, выглядели весьма грозно, а самое внушительное впечатление, конечно же, производил соперник Джонатана, чемпион Турции в тяжелом весе: лет приблизительно сорока пяти, с коротко подстриженными волосами, тронутыми сединой, коренастый, широкоплечий, ни единой унции лишнего веса, мышцы, как у культуриста, этакий утес, о который море безуспешно бьется на протяжении столетий. Он носил прозвище Пире Чеват (Чеват-Блоха), и оно было вытиснено на медных пряжках его штанов. Джонатану оставалось утешаться лишь тем, что, как я шепнул ему на ухо, лицо у турецкого чемпиона было добродушное.

– Можно я вернусь домой? – жалобно спросил Джонатан.

Распорядитель дал сигнал к началу состязаний. Как от зазывалы на ярмарке, от него ожидали, что он будет не просто судить поединки, но и развлекать публику. Это был невысокий и коротконогий человечек, бочонок на ножках, в свободной белой рубашке и широченных серых шароварах с черной тесьмой по шву; довершали наряд белый пояс с бахромой и шляпа с широкими полями. В столь импозантном костюме он величаво расхаживал по лугу, громко, чтобы слышали все, излагая правила соревнований и представляя участников; те, чье имя он называл, выходили вперед и кланялись. Когда назвали Джонатана, зрители закричали так, что заложило уши. Джонатан явно выбивался из общего ряда в своих красных матросских штанах, закатанных до колен. Наблюдая за борцами, я попросил своего соседа перевести мне правила поединка. «Надо повалить соперника наземь, чтобы он упал брюхом вверх!» – таков был перевод.

^Борцы

Распорядитель дунул в свисток, и борцы выстроились на лугу, демонстрируя мускулы, выпячивая грудь, строя жуткие гримасы – словом, играя на публику, которая принимала эту игру с восторгом. То и дело каждый борец опускался на колени, творил короткую молитву, прикладывал ко лбу щепоть земли, словно моля даровать ему сил. Наконец они разделились на пары, задудела дудка, барабан начал отбивать ритм. Соревнования должны были продолжаться, пока не смолкнет музыка. Взяв верх в одном поединке, борцу следовало искать себе следующего соперника; победитель у состязаний, как выяснилось, может быть лишь один.

Джонатан робко косился на своего противника, понимая, что обречен. Секунду-другую они топтались друг против друга, нащупывая точки опоры, а затем Джонатана внезапно схватили и перевернули, как если бы, при всем своем росте, он выступал в наилегчайшей категории. Миг – и он оказался прижатым лопатками к траве. Во второй раз его мучения продолжались немногим дольше: соперник принял оборонительную стойку – на четвереньках. Джонатан тщетно пытался оторвать турка от земли. «Все равно что пытаться поднять здоровенный скользкий камень весом в пару тонн, – рассказывал он позже. – Абсолютно невозможно. Это не человек, а каменный истукан!» Минуту спустя Пире Чеват выставил руку, схватил Джонатана за ногу и под рев толпы швырнул наземь; зрители аплодисментами приветствовали низвержение «старой доброй Англии».

Обычно состязание длится несколько часов, но в данном случае программу существенно сократили. Когда число выбывших борцов перевалило за десяток, настал черед использовать масло. Ассистенты принялись обливать борцов оливковым маслом с головы до ног. Попробуй ухвати такого! Распорядитель вновь принялся расхаживать взад и вперед, свистками подтверждая очередное поражение, а луг, еще недавно скрытый под массой тел, постепенно очищался, пока на нем не остались лишь победители в каждой весовой категории. Победитель нашего Джонатана Чеват-Блоха, что меня порадовало, первенствовал в своем весе.

Когда мы 12 июня повели галеру к горловине Босфора, наш экипаж значительно увеличился благодаря турецким добровольцам. Одиннадцать волонтеров изъявили готовность сесть на весла вместе с нами. Шестеро из них являлись членами гребного клуба Фенербахче, а пятеро – аналогичного клуба из Галатасарая; среди прочих был тренер национальной сборной по гребле и старшие тренеры обоих клубов.

День начался бурно. Мы жили в стамбульском отеле «Шератон», который бесплатно предоставил нам номера, и утром всем составом погрузились в мини-автобус, чтобы ехать в яхт-клуб; тут в фойе отеля появился припозднившийся Марк. Увидев перед входом отъезжающий автобус, он бросился вдогонку, не сообразив, что отмытые дочиста стеклянные двери отеля закрыты. Разумеется, Марк со всего размаха врезался в стекло и вывалился наружу вместе с осколками, а все, кто был в фойе и поблизости, в ужасе замерли. Наш старший гребец немного посидел на асфальте, покрутил головой, потом неуверенно поднялся. Ник быстро осмотрел его, извлек осколки из рук и головы, а Марк морщился и твердил, что с ним все в порядке. Когда мы наконец отъехали от отеля, чрезвычайно импозантный швейцар долго глядел нам вослед; пожалуй, случившееся потрясло его сильнее, чем даже Марка, а в руках он держал все, что осталось от дверей, – две массивные дверные ручки с резьбой, которые поднял с асфальта.

Занимая места на скамьях, аргонавты зубоскалили – достаточно нервозно, надо признать; шуточки в основном были адресованы Марку и турецким волонтерам, которым показывали, как лучше браться за весла. Для борьбы с босфорским течением день выдался не слишком удачный. Вдоль пролива задувал бриз – естественно, встречный. Хуже того, всю предыдущую неделю дул северный ветер, из-за чего поднялась довольно высокая волна. До изобретения моторов лодки, которым требовалось подняться по проливу, обыкновенно дожидались ветра с юга, замедлявшего течение и способного наполнить парус; либо судно брали на буксир местные бурлаки – недаром по берегам пролива проложены бечевники, ныне, впрочем, заброшенные за ненадобностью. Мне говорили, что при неблагоприятных условиях большим парусным кораблям, идущим в Крым, нужно больше месяца, чтобы миновать Босфор: они подтягиваются на брашпилях, бросают якоря на отмелях и верпуются с их помощью. Ясону и его спутникам, разумеется, эти премудрости доступны не были: древние аргонавты находились в потенциально враждебных землях, никаких бечевников не было и в помине, а на берегу на них вполне могли напасть местные племена. Так что приходилось оставаться на борту, что и подтверждает Аполлоний. По его словам, герои древности полагались исключительно на свои мышцы [4]4
  На самом деле в «Аргонавтике» говорится, что галера шла под парусом: «С ветром попутным в Босфор вошли они водоворотный»: за весла команда взялась позднее, когда корабль достиг плавучих скал Симплегад. – Примеч. ред.


[Закрыть]. Три тысячи лет спустя мы собирались доказать, что это возможно.

Мы покинули гостеприимный яхт-клуб и осторожно вывели галеру из гавани. Марк и Майлз, сидевшие на загребных веслах, держали такой темп, чтобы турецкие волонтеры могли приноровиться к 14-футовым веслам. По правому борту тянулся низкий мол, худо-бедно защищавший от ветра и от течения. Впереди же поднимались купола и минареты Стамбула, глядящие на Золотой Рог; с воды они выглядели еще красивее, чем с суши. Все мы испытывали волнение: как-никак, наша крохотная галера входила в бурлящие воды пролива, с незапамятных времен служившего важнейшим торговым путем. На планете нет другого такого места. Здесь встречаются Европа и Азия, здесь раскинулся прекрасный город, оседлавший оба берега пролива – и азиатский, и европейский.

Впереди виднелся дворец Топкапи с его куполами, затейливыми дымоходами, шпилями, террасами и павильонами, возвышавшийся над местностью, которую османские султаны сочли наиболее удачной строительной площадкой на свете. За дворцом и рядом с ним возвышались минареты и купола величественных мечетей – Сулеймание, Айя-София, Йени Ками и мечети султана Ахмеда во всем их великолепии. Напротив, на другой стороне Золотого Рога, торчала Галатская башня, точно огрызок карандаша, устремленный к небу над старым генуэзским кварталом. Картина поражала воображение суетой и кипучей деятельностью. Через Золотой Рог сновали паромы, одни стремились к северным кварталам, другие спешили в Азию, да так, что вода пенилась под форштевнем. Вдоль пролива выстроилась в южном направлении вереница судов, ожидавших на якорях погрузки, разгрузки или прибытия лоцмана. Повсюду, куда ни посмотри, виднелись разнообразнейшие торговые суда: сухогруз под румынским флагом двигался на север, за ним шел советский рыболовный траулер, а навстречу им направлялся израильский грузовой корабль (судя по осадке, он шел пустым). За израильтянином полз супертанкер под либерийским флагом, этакая современная колесница Джаггернаута, минимум 100 000 тонн сырой нефти на борту. С таким количеством кораблей и со здешними коварными течениями ни у одного капитана нет права на ошибку: единственное неверное решение и – бум!

«Арго» миновал мрачные останки, разломившийся пополам остов танкера, который я видел при первом посещении Стамбула, восемнадцать месяцев назад. Лоцман терпевшего крушение, охваченного огнем корабля вывел танкер из основного фарватера и бросил на мель. Сейчас на остове копошились люди: строительные бригады резали корпус на металл, кромсали его, точно китовью тушу: рядом с этим гигантом, пусть и поверженным, галера казалась сушей крохой, а его форштевень навис над нами ржавым утесом. За остовом танкера начинался главный фарватер, и я опасливо покосился на волны.

Эта часть Босфора, его южная горловина, в ширину примерно 2,5 мили, и вода стремится здесь в Мраморное море со скоростью 3–4 узла. В тот день ветер взбивал пенные барашки на волнах, а паромы, пересекавшие пролив, усиливали качку, для галеры весьма ощутимую. «Арго» вышел из-под зашиты волнолома, и внезапно нас швырнуло набок: галера превратилась в игрушку волн и ветра.

–  Иди Алла! Ап! Ап! Ап! – хором воскликнули турецкие волонтеры, налегая на весла.

Бывалые аргонавты хмуро переглянулись: оставив за спиной 400 миль на веслах, они прекрасно понимали, что в такой ситуации лучше не тратить сил на разговоры. Между тем турки не унимались, кричали на своем языке: «Греби! Греби! Давай!»; похоже, им мало-помалу становилось ясно, что управляться с 8-тонной галерой – не совсем то же самое, что грести в спортивной лодке. «Арго» вовсе не прыгнул вперед, как случилось бы со спортивной лодкой; нет, нам предстояла долгая и изнурительная борьба с течением. Кто-то из бывалых крикнул: «Эй, а якорь подняли?» – и турки расхохотались.

Я направил галеру под углом 20 градусов к течению, ориентируясь на дальний мыс Золотого Рога. На всякий ярд, который нам удавалось пройти этим курсом, нас относило на два ярда в сторону Мраморного моря. Галеру швыряло из стороны в сторону, точно жука, угодившего в водосток и влекомого к сливу. Мы гребли изо всех сил, но с потоком было не совладать. Я, честно говоря, начал сомневаться, сумеем ли мы добраться до противоположного берега без того, чтобы нас не вынесло обратно к месту стоянки. Главным препятствием являлись водовороты; новички, непривычные а гребле в таких условиях, теряли темп и ритм, «Арго» рыскал на курсе, несколько весел то и дело зависали в воздухе, и наша скорость, сама по себе невысокая, еще падала. На моральный дух экипажа пока жаловаться не приходилось, гребцы перешучивались и смеялись. Но они – в отличие от меня – не видели, что галера едва движется.

Наконец я углядел то, что давно уже высматривал, – противотечение. Мощь водотока в Босфоре столь велика, что у берегов вода буквально скручивается в гигантские воронки и течет вспять, в направлении, обратном тому, в каком движется основной поток. Эти противотечения разнятся силой и скоростью и отнюдь не постоянны, однако они являются главным подспорьем для всякого, кто отважился выйти в пролив на веслах. Без них преодолеть Босфор на весельной лодке было бы попросту невозможно. От рулевого требуется отыскать эти противотечения и вести корабль на север с их помощью. Один рыбак сообщил мне о мощном противотечении на европейской стороне Золотого Рога, и его-то я и заметил: вода отличалась по цвету и выделялась вдобавок полосой грязноватой пены. Оба течения пролегали всего в пяти футах друг от друга: основное ярилось и несло свои воды на юг, а противотечение будто усмиряло ярость потока и плавно катило волны обратно на север.

– Еще пятьдесят ярдов, и худшее будет позади! – крикнул я гребцам, и они удвоили усилия.

Внезапно «Арго» дернулся – и пересек водораздел, вывалился из хаоса в спокойствие, из враждебной среды в безмятежное окружение. Только что галеру раскачивало так, словно некий великан тряс ее за киль, а в следующий миг мы будто очутились на свободе, вырвавшись из великаньей хватки. Качка прекратилась, галера обрела устойчивость и двинулась к северу. Я посмотрел на часы – 10:30. Мы гребли полтора часа, но до сих пор даже не достигли дальнего берега Босфора; пройденный путь составил меньше мили!

Теперь предстояло подвести «Арго» как можно ближе к берегу, где противотечение было наиболее сильным. Я словно вернулся в студенческие дни, когда, будучи рулевым университетской восьмерки, вел лодку в непосредственной близости от берега, получая тем самым преимущество в скорости. Впрочем, сейчас передо мной был не глинистый оксфордский склон, а каменная стена бывшего дворца султана, превращенного в музей; лопасти весел поднимались и опускались в каком-нибудь ярде от этой стены.

Я видел, что гребцы, несмотря на все шутки и смех, довольно сильно устали и рады даже краткой передышке. Увы, противотечение оказалось весьма прихотливым: мы то двигались с резвостью хорошего ходока, то, когда задувал ветер, едва ползли вперед. Один дворец сменился другим, потом дворцовая стена перешла в стену мечети. Пешеходы на набережной останавливались, глазели на нас, махали руками. В 11:40 над нами нависла тень Босфорского моста, по которому, на недосягаемой высоте, мчались с континента на континент автомобили, на чьем фоне крохотная галера бронзового века выглядела сущим анахронизмом. Мы миновали плавучий ресторан, клиенты которого озадаченно пялились на нас из-за столиков с желтыми скатертями, откладывали вилки и ножи, чтобы поаплодировать гребцам, а те ухмылялись и вскидывали руки в приветствии. За рестораном выстроилась вереница кораблей, пришвартованных для текущего ремонта. Работники верфей свешивались из своих люлек, бросали стучать и красить и кричали нам что-то одобрительное, и эхо гуляло между корпусами судов, разнося их крики.

Справа по борту, обок главного фарватера, несколько рыбацких лодок подпрыгивали на волнах, точно стая чаек. Доносился рокот моторов – каждая лодка удерживалась на месте благодаря двигателю; в Босфоре, если не считать течения, очень удобно ловить рыбу, поскольку это единственный проход из Черного в прочие моря и рыба вынуждена идти через него. На поверхности течение движется на юг, а глубоко под поверхностью воды пролегает другое, еще более мощное, ориентированное на север, и вода в нем более соленая, нежели черноморская.

У стамбульского пригорода Бебек, который мы избрали местом ночевки, Босфор сужается и поворачивает. Это своего рода «затычка» пролива. Именно здесь султан Мехмет Второй, завоеватель Константинополя, выстроил крепость Румели Гиссар. Ядро из пушки на крепостной стены легко долетало до противоположного берега. И в эту «затычку» вливаются воды всех тех рек Восточной Европы, что впадают в Черное море, – Дуная, Дона, Днепра и множества прочих потоков, чьи русла пролегают по территории от Кавказа на востоке до Карпат на западе. Часть воды испаряется, но 325 кубических километров каждый год прорываются сквозь Босфор. И в Бебеке эта водяная лавина вынуждена протискиваться через канал шириной всего 800 ярдов!

В результате, да еще при ветре с севера, возникает явление, которое впору именовать эффектом теннисного мячика: течение, словно рикошетом, мечется от берега к берегу, от Европы к Азии и обратно, от одного скалистого выступа к другому, а при паводке в канале возникают завихрения, одолеть которые под силу только судам, оснащенным двигателями. Разумеется, у «Арго» с его малочисленной командой на веслах не было ни малейшего шанса пройти этот канал, что называется, в лоб. Нам опять требовались противотечения. Однако, чтобы найти оные, мы должны были вновь пересечь пролив, то есть подставить галеру под удар основного течения.

Наше суденышко ползло вдоль европейского берега, гребцы экономили силы для следующего испытания. Вход в канал Бебека я заметил примерно за полмили: вода кипящей пенной массой вырывалась из-за скалы, что вдавалась в том месте в пролив. Бурлили водовороты, в воздухе висела водяная взвесь… Когда мы подошли ближе, я крикнул: «Тридцать ярдов! Двадцать! Ходу, ходу!» Следом за Марком и Майлзом, сидевшим на загребных веслах, экипаж стал наращивать темп. «Арго» ускорился. «Десять метров!» – крикнул я. Марк, сидевший прямо передо мной, произнес: «Может, останемся на этом берегу? Если получится обогнуть скалу…» Он не закончил фразу, потому что нос «Арго» вонзился в водоворот, и Марк попросту поперхнулся.

Впечатление было такое, словно мы очутились в автомобиле, у которого при движении отказало рулевое управление. «Арго» напрочь отказался слушаться! Галеру кинуло в сторону, а затем течение развернуло ее на 90 градусов. На одно ужасное мгновение мне почудилось, что сейчас нас развернет кормой вперед и потащит вниз по течению. Корма приподнялась над водой, как если бы мы собирались совершить «петлю Нестерова». Оба рулевых весла зависли в воздухе, палуба опасно накренилась. Объяснений не требовалось, команда прекрасно понимала, что именно происходит: вот только что гребцы смотрели на устье канала, а в следующий миг перед ними очутилась массивная стена крепости Румели Гиссар; галеру мотало, словно ветку, подхваченную потоком.

Надо было выбираться. Лопасти весел захлопали по воде. Гребцы кряхтели от усилий, работая веслами в максимальном темпе.

Экономить силы больше не имело никакого смысла. Нам требовалась вся совокупная мощность, какую способны выдать двадцать человек, гребущих в унисон на пределе сил. «Арго» выровнялся, я почувствовал, что кормила вновь мне подчиняются, хотя и дрожат под напором воды, изливающейся из канала. Я развернул галеру так, что ее нос обратился почти под прямым углом к течению. Если команда сумеет ненадолго удержать ее в таком положении, я смогу направить «Арго» к азиатскому берегу. Главное – обойтись без резких движений, иначе нас опять закрутит.

– Навались! Навались! Молодцы! Греби!

В тот миг «Арго» напоминал лосося, прокладывающего себе путь вверх по течению реки. Медленно, очень медленно мы начали продвигаться вперед, это движение было почти незаметным. Я чуть повел рулевым веслом, на ширину волоса меняя, как говорят летчики, угол атаки. Расстояние до европейского берега стало увеличиваться. По карте нам предстояло пройти всего 600 ярдов до другого берега, но на практике четверть мили против течения увеличилась, по ощущениям, едва ли не вчетверо. Когда мы вышли на середину канала, на нас вдобавок обрушился ветер: высокий нос галеры принял удар на себя, но движение замедлилось.

Гребцы прилагали все возможные усилия, но достаточно ли этого? Прошло уже четверть часа с тех пор, как мы отважились высунуться в канал, и команда начала уставать; коме того, нынешнее устойчивое положение галеры внушало экипажу ложную уверенность. Берег был пока еще слишком далеко от них, чтобы они могли оценить пройденное расстояние, да и бурлящий поток, с которым приходилось сражаться, не оставлял времени на то, чтобы смотреть по сторонам. Лишь я, как и подобает кормчему, отслеживавший положение корабля относительно берегов, был в состоянии определить, что мы замерли на месте. Более того, нас вновь начало сносить обратно! Течение подчинило себе галеру. Минут пять – и гребцы окончательно вымотаются, и тогда вода потащит нас вспять, от берега к берегу, как мусор. Я отдавал себе отчет в том, что у нас всего одна попытка. Если мы не справимся, аргонавты, скорее всего, разуверятся в себе, а турецкие волонтеры и вовсе могут решить, что с них достаточно. И потому я впервые позволил себе заорать, как положено настоящему капитану:

– Давай! Давай! А ну, навались! Нажмите, ребята, иначе нас понесет обратно!

Бывалые аргонавты выглядели изумленными; еще бы, до сих пор им не доводилось слышать моих истошных воплей. Они дружно налегли на весла, турки последовали их примеру. Некоторые члены команды – это бросалось в глаза – еле держались. Турецкий тренер по гребле, багровый от напряжения, оскалил зубы; на лбу у него вспухли вены. Хвала небесам, нам удавалось сохранять ритм и темп! Люди гребли так, как если бы прошли вместе на веслах не одну тысячу миль, хотя многие из них были новичками. Скольжение назад замедлилось, потом галера застыла, а потом мы помалу двинулись в нужном направлении!

Аполлоний о проходе через Босфор Ясона пишет следующее:

 
С ветром попутным в Босфор вошли они водоворотный.
Тут наподобье скалы высокой вздымается кверху
Перед тобою волна, на тебя словно броситься хочет,
Вздыбившись до облаков. Не посмеешь даже помыслить
Ты, что уйдешь от участи злой, – волна нависает
Над серединой ладьи, грозя, словно туча, но сразу
Низится, если случайно искусного кормчего встретит.
Так и теперь положились на Тифиса ловкость герои
И пронеслись без вреда, но со страхом большим…
Кликнул клич тут Евфем, обойдя всех друзей, чтоб на весла,
Сколько есть сил, они налегли. И с криками стали
Воду герои взметать. Но на сколько двигали весла
Судно вперед, на столько же вспять его относило
Дважды. В могучих руках, словно луки, весла сгибались [5]5
  Последняя часть цитаты (после отточия) вновь относится к эпизоду с плавучими скалами Симплегадами. – Примеч. ред.


[Закрыть].
 

Так боролся с Босфором древний «Арго». И именно так преуспели новые аргонавты. Когда показалось, что силы иссякли окончательно, четверо гребцов – англичанин, турок, ирландец и обитатель Фарерских островов – могучим усилием выметнули галеру в спасительное противотечение. С облегчением переведя дух, мы принялись грести в обычном темпе.