Текст книги "По пути Ясона"

Автор книги: Тим Северин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

Когда священник сошел с галеры, Вассилис отделился от толпы. В руке он держал скипани – маленькое тесло, которым пользовался в повседневной работе. Он подошел к кораблю и несколькими быстрыми ударами вырезал три креста на носу. Потом наклонился и поцеловал кресты. Это было его личное благословение. Затем он махнул рукой, веля всем отойти, чтобы случайно не угодить под корабль, когда тот начнет двигаться. В этот миг – незабываемое зрелище – из толпы выступили самые опытные корабельные мастера Спецы. Я был растроган тем, что эти люди, обычно свирепо отстаивающие свою независимость, согласились сегодня помочь Вассилису, тем самым признав его мастерство. Каждый держал в руках крепкий деревянный кол, чтобы подпереть корабль, если тот закачается, или подтолкнуть, если скольжение замедлится. Они выстроились двумя рядами вдоль обоих бортов галеры. Затем в ожидании распоряжений повернулись к Вассилису, который стоял подбоченясь у носа. Тот нагнулся, осмотрел киль, подозвал к себе одного помощника и велел ему при помощи кола подвинуть «Арго» буквально на волосок.

Потом маэстро дал знак. Четверо помощников взмахнули кувалдами и выбили остававшиеся подпорки. «Арго» теперь держался на одной-единственной опоре. Вассилис трижды ударил кувалдой. На третьем ударе подпорка выскочила, и «Арго» заскользил вперед. Мужчины с кольями следили за его скольжением, а галера между тем двигалась все быстрее. Зрители разразились аплодисментами, когда корабль кормой вперед вонзился в воду и закачался на волнах.

«Арго» выглядел поистине великолепно, вода доходила ему точно до ватерлинии. За последние, быть может, полторы тысячи лет мы стали первыми, кто построил и спустил на воду настоящую галеру. К аплодисментам прибавились приветственные кличи. Вассилис с гордостью глядел на творение своих рук. Том, стоявший рядом со мной и приложивший столько сил для осуществления этой затеи, не скрывал слез.

– Господи! – воскликнул он. – Как же она прекрасна! Ей-богу, я сейчас разревусь.

Глава 3. Царство Ясона

В день торжественного спуска «Арго» на воду Марк Ричардс, наш начальник гребцов, прибыл на Спецу вместе с первой партией гребцов-добровольцев, чтобы испытать галеру в деле. Едва ежедневный паром из Пирея пришвартовался к пристани, на набережной Старой гавани появились десяток молодых людей во главе с Марком – его бритая голова пряталась под соломенной шляпой из тех, что носят летом английские викарии. Наряд Марка дополняли линялая футболка, темно-синие гребные шорты с кожаной заплатой на заду (на заплате красовалось название известного пива) и стоптанные теннисные туфли. В каждой руке он держал по огромному пакету. Чтобы избежать оплаты за доставку авиапочтой, я попросил всех членов экипажа прихватить с собой в багаже часть корабельного снаряжения; Марк передвигался по набережной широким, упругим шагом, словно на какой-нибудь атлетической тренировке, которая предусматривала переноску тяжелых предметов на большие расстояния на пределе скорости. За ним шагали гребцы, все, как на подбор, статные, все с пакетами и в гребных шортах. Белые, незагорелые ноги выдавали в них новичков в Греции. Они выглядели точь-в-точь как отряд муравьев-рабочих на марше.

Все они являлись действительными или бывшими членами Гребного клуба оксфордского колледжа Кебл и вызвались отправиться в Грецию на пасхальные каникулы, чтобы провести испытания «Арго». На следующий день к ним присоединилась вторая партия добровольцев, в том числе две девушки, и таков был энтузиазм студентов, что к ним примкнул даже рулевой команды колледжа, Джейсон, передвигавшийся на костылях. Он недавно угодил в аварию на мотоцикле и сломал ногу, но не собирался, по его собственному выражению, пропускать веселье. Студенты оказались отличными ребятами, смешливыми и энергичными, и за две недели на Спеце они успели как следует погонять «Арго» – даже как-то выдали достойные уважения 6 узлов! В день накануне отъезда они обошли на веслах весь остров, причем уложились в промежуток от рассвета до завтрака. После их отбытия я нашел на новехоньком парусе «Арго», в нижнем углу, крошечный герб колледжа, вышитый одной из девушек.

В последние несколько дней ходовых испытаний галеры начали прибывать члены перегоночной команды. Им предстояло доставить «Арго» со Спецы в порт Волос – отправной пункт нашего похода по пути Ясона и аргонавтов. Эта команда также состояла из добровольцев. Некоторые, как Тим Редмен и Питер Моран, впоследствии станут членами основного экипажа; другие же просто пожертвовали двумя неделями отпуска, чтобы погрести веслами на «Арго». Их ожидали две не слишком приятных недели, поскольку весной в Греции бывает и холодно и сыро, однако «Арго» надлежало прийти в Волос к открытию «плавательного сезона» – на случай, если понадобится что-то починить или внести какие-либо изменения в конструкцию, прежде чем мы отправимся в 1500-мильный путь до берегов Грузии.

Специоты устроили нам проводы. Праздник состоялся на главной площади близ Новой гавани, той самой, что выглядела столь пустынной и неприветливой, когда я приехал на остров два года назад. Теперь на ней было не протолкнуться. Юноши и девушки в старинных национальных костюмах танцевали греческие танцы. Мэр произнес речь, все хвалили Вассилиса, который явно чувствовал себя неуютно в синем костюме с галстуком; Евгении, его младшей дочери, явно доставляло удовольствие, что люди хвалят ее отца. Когда сгустились сумерки, юноши выстроились на каменных ступенях гавани и подняли над головами горящие факелы, а «Арго», под флагом Спецы, на веслах двинулся прочь от берега. Над толпой взмыл белый голубь. Он пролетел над галерой, нырнул в дым от факелов, сделал пируэт и растворился в небе.

Следующее утро было нашим последним на острове, и Вассилис пришел попрощаться с нами лично. Он прикатил на мотороллере к верфи, где «Арго» принимал на борт последние припасы. Как всегда, ему навстречу выскочили кошки, но на сей раз Вассилис их проигнорировал. Он направился прямо к маленькому деревянному молу, у которого стоял «Арго». В одной руке маэстро был букетик островных цветов, набранный поутру, а в другой он держал скипами – свое тесло. Без единого слова Вассилис поднялся на борт, вбил два гвоздя в загнутую корму и повесил на них тесло и цветы.

– Пусть тут висит, – сказал он мне. – Этим инструментом корабль построен, значит, он принесет вам удачу. Помните, вашу галеру построили на Спеце; если понадобится помочь – звоните, не стесняйтесь. Лучшего корабля у меня не было.

Держа за руку Евгению, Вассилис стоял на молу и глядел, как мы на веслах выводим «Арго» из Старой гавани и берем курс на Волос, откуда и начнется новый поход за золотым руном.

Развалины древних Микен лежат в четырех часах езды на северо-запад от Спецы. Это место подарило имя самой замечательной культуре материковой Греции бронзового века, а цитадель – то, что от нее сохранилось, – подтверждает значимость этого города для цивилизации той поры. Крепость венчает холм – остатки массивных стен, лестницы, ведущие к некогда величественному дворцу, кольцо вертикально поставленных камней окружает могилы-колодцы, в которых погребены несколько микенских царей; их погребения изобилуют оружием, украшениями и прочими предметами роскоши, так что археологи склонны согласиться с Гомером, называвшим Микены «златообильными». Думаю, этому городу не суждено кануть в пучину забвения. Знаменитые Львиные ворота – их считают самым древним образцом монументального зодчества в Европе – относятся к числу наиболее часто фотографируемых достопримечательностей Греции. Гомеровские стихи обессмертили одного из царей Микен – Агамемнона. Золотая маска микенского правителя, которую археолог Шлиман принял за посмертную маску Агамемнона, смотрит пустыми глазницами отовсюду – с плакатов на стенах, с открыток, с обложки каталога Национального музея. Об Агамемноне известно многое, зато далеко не все знают, что Геракл услышал о намерениях Ясона отправиться за золотым руном именно на рыночной площади Микен. Предание гласит, что эта весть заставила Геракла прервать совершение его подвигов и присоединиться к аргонавтам. Он только что покончил с четвертым заданием царя Эврисфея – поймал эриманфского вепря, которого принес в город на своих плечах (пена с клыков разъяренного зверя капала ему на кожу). Услыхав о Ясоне, Геракл сбросил вепря наземь перед изумленными горожанами и устремился в Волос, куда стекались аргонавты.

Греки, начиная с Гомера, воспринимали и воспринимают микенскую эпоху как время героических деяний и свершений; можно сказать, что она до сих пор имеет для них этакий «артуровский» колорит. Безусловно, жизнь царьков той поры, их супруг, наложниц и придворных была вполне рыцарской по духу – если судить по фрескам: они охотились, торжественно выезжали на колесницах, сопровождаемые стаей собак, напоминающих борзых. Другие фрески повествуют, как они уходили воевать, а супруги (или жрицы) махали им вслед и желали удачи. В наших музеях немало золотых микенских колец, бронзовых кинжалов с резьбой, изображающей охоту на кабанов, высоких и изящных золотых кубков и всевозможных украшений. Разумеется, в основании этой пирамиды роскоши – рабский труд, который и обеспечил микенской культуре ее процветание. Однако между рабами и правителями имелась плотная «прослойка» свободных земледельцев и ремесленников, удовлетворявших потребности родовой аристократии: горшечники, портные, ювелиры, оружейники, не говоря уже о более прозаических профессиях – садовниках, слугах, поварах и так далее. Как подтверждает расшифрованное линейное письмо Б, в каждой крепости, при каждом дворе состоял целый штат писцов и счетоводов, которые проверяли и записывали, вели учетные книги, платили слугам и ремесленникам от имени своего повелителя зерном и оливковым маслом. Микенское общество уступало в пышности и «имперскости» древнему Египту или царству хеттов в Анатолии, но оно, без сомнения, было цивилизованным, богатым и, если можно так выразиться, стильным.

В таком вот мире вырос царевич Ясон. Все варианты предания согласны в том, что он принадлежал к правящему роду Иолка – ныне Волоса. Конечно, Иолк был не столь величественен, как Микены, не столь воинственен, как Тиринф, чья громадная цитадель нависала над равниной, как боксер над нокаутированным соперником. Этот город был, скорее, торговым, коммерческим, склонным не к войне, а к дипломатии. Пожалуй, его можно сравнить с Пилосом, где держал двор царь Нестор: оба города не видели необходимости в возведении крепостных стен, хотя их богатство сулило обильную добычу недругам.

Нам известно, что XIII век до нашей эры – время похода аргонавтов – завершился стремительным упадком микенской культуры. Впрочем, это не был период «сумерек цивилизации» – совсем наоборот. Микенское общество в ту пору пребывало в зените могущества, его члены вели чрезвычайно деятельную жизнь: недавние раскопки показали, что микенцы плавали за море и основывали колонии на эгейском побережье Анатолии, в подбрюшье царства хеттов. Глиняные таблички из государственных архивов Хеттского царства сообщают о прибытии чужаков – по всей вероятности, микенцев, – приверженных культу воинской доблести, разъезжавших на колесницах и вызывавших на поединок всякого, кто им встречался. Другие микенцы, не столь воинственные, зато более предприимчивые, торговали с Египтом, Италией и даже с дунайскими племенами. И не будем забывать, что именно амбициозные правители этих крошечных царств и владений сумели организовать и предпринять первый в истории масштабный военный поход – на Трою, под стены которой, как гласит легенда, приплыла тысяча кораблей.

Руины и артефакты, обнаруженные археологами, свидетельствуют, что типичный дворец микенской эпохи имел большой внутренний двор, тронный зал, жилые помещения с банями и водопроводом, кладовые и палаты для гостей. Придворные дамы хранили драгоценности в шкатулках, носили замысловатые прически, расчесывали волосы африканскими гребнями из слоновой кости, пользовались косметикой и духами. Куда меньше нам известно, о чем думали и во что верили люди той эпохи. Их религиозные представления, весьма важные для понимания предания об аргонавтах, скрыты от нас позднейшими «напластованиями» – мифами об олимпийских богах. Аполлоний упоминает Геру, Посейдона, Аполлона, Купидона и прочих олимпийцев, помогающих Ясону. Но, насколько можно судить, этих богов и богинь в их привычном для нас облике в XIII веке до нашей эры еще не существовало. Мы можем предполагать, что микенцы верили в загробную жизнь – ведь они хоронили многих своих правителей в роскошных гробницах. У вождей и кланов, вероятно, имелись тотемы – известны изображения мужчин в гротескных масках и женщин, исполняющих некий ритуал, быть может, обряд поклонения древним зооморфным божествам. Микенцы почитали духов – в особенности духов источников и рощ, а превыше всех ставили Мать-Землю: глиняные фигурки этой богини найдены во многих захоронениях. Позднее греки отождествили эту богиню с Реей, матерью Зевса, а также с Диндименой, Деметрой и Кибелой; все эти богини связаны с землей, временами года, природой и естественным циклом жизни. Недаром Богине-Матери отведена особая роль и в истории Ясона.

Когда мы прибыли в Волос, откуда собирались начать плавание, Василики Адрими, археолог и куратор местного музея, сообщила, что ей нужно показать нам нечто очень важное. Она привезла меня на окруженный кипарисами холм в 4-х километрах к западу от Волоса. Вершину холма венчали руины крепостных стен, датируемые концом каменного века, когда Димини – таково название этого места – стал одним из первых спланированных городов Европы. Впрочем, Василики хотела показать мне отнюдь не развалины: в склоне холма обнаружился проход, выложенный камнем; он вел к массивной каменной арке, поперечина которой представляла собой цельный блок 6 футов толщиной и 4 футов шириной. Всякий, кому довелось увидеть Львиные ворота Микен, немедленно узнал бы эту арку – вход в микенскую гробницу. И действительно, за аркой находилась гробница, конусовидная рукотворная пещера, стены которой были аккуратно выложены камнем. Василики объяснила, что гробницу обнаружили, когда провалилась земля и в возникшую дыру рухнула корова. Археологи сразу же определили, что это микенское погребение; хотя гробницу давно разграбили – остались лишь осколки глиняной посуды, – никто не усомнился, что это могила микенского царя, умершего в конце бронзового века.

– Но вот что странно, – сказала Василики, – если это и вправду могила царя, почему его похоронили не в Иолке, где найдены погребения многих членов царского рода? Почему его положили здесь, вдали от города, да еще внутри холма? Три года назад местный крестьянин обратился к археологам за разрешением на вспашку земли у подножия холма. Наше разрешение ему потребовалось потому, что территорию вокруг холма объявили находящейся под охраной государства. Мы на всякий случай провели раскопки – чтобы убедиться, что тут нет ничего ценного. Думали, может, нам попадутся какие-нибудь артефакты каменного века, имеющие отношение к поселению на вершине. Представьте себе наше изумление, когда мы наткнулись на отлично спланированный город микенской эпохи! Никто этого не ожидал. Зачем понадобилось строить другой город так близко от Иолка? Подобных находок прежде не случалось. Объяснений ни у кого нет.

Василики провела меня через рощу миндальных деревьев к стенам этого микенского города, столь неожиданно обнаруженного ею и ее коллегами. Раскопки продолжались, но уже можно было с уверенностью сказать, что город строился по четкому плану. Вот главная улица, вот, очевидно, рыночная площадь, окруженная домами. Каждый дом, по микенскому обычаю, имел три комнаты – «гостиную», спальню и кладовую. В полу одного из домов его владелец выкопал что-то вроде подвала и опустил в землю большой глиняный кувшин – своего рода погреб. Василики сказала, что этот город явно строили как город-спутник Иолка. Он существенно уступал в богатстве царскому поселению: археологи нашли фрагменты домашней утвари, все весьма скромные, сугубо утилитарные – никакой роскоши.

– Мы заметили еще две странности, – продолжала Василики. – Во-первых, в городе жили совсем недолго, столетие или около того. Его построили, заселили, а потом забросили. Вторая загадка – почему? Нет никаких следов нападения, землетрясения или пожара. Как будто люди просто встали и ушли по чьему-то приказу. Что заставило их так поступить? И куда они ушли?

Василики посмотрела на меня. Я ощущал в ней профессиональное рвение, стремление докопаться до истины, объяснить прошлое по кучке обломков; так хороший детектив раскрывает преступление по нескольким мелким уликам.

– А как вам такое объяснение, на мой взгляд, вполне логичное? Этот город может быть связан с Ясоном и поисками золотого руна. Время, когда его построили, заселили, а потом покинули, совпадает со временем похода аргонавтов. В предании говорится, что отца Ясона лишил трона его сводный брат Пелий. Возможно, Эсон, отец Ясона, удалился сюда с верными ему людьми и основал этот город. Возможно, здесь Ясон провел свое детство. В предании сказано, что, добыв золотое руно, Ясон вернул себе отцовский трон. И тогда, наверное, жители собрали свой скарб, покинули город и вернулись в Иолк. Вот почему дома такие прибранные, такие пустые. И если все именно так и обстояло, очень может быть, что могила в холме – это могила Эсона, отца Ясона.

Рассказ Василики меня воодушевил. Из данных, собранных местными археологами, следовало, что древнее предание, несмотря на очевидные преувеличения и несообразности, вполне может содержать крупицы истины.

Согласно мифу, Ясон отправился за золотым руном, чтобы вернуть себе трон Иолка, принадлежавший ему по рождению, но узурпированный Пелием. Последний, по всей видимости, был тем еще типом. Мать, микенская царевна, которую изводила ревнивая мачеха, бросила Пелия в поле вскоре после его рождения. Мальчика подобрали пастухи – одна из лошадей, которых выгнали пастись, споткнулась о младенца. Ее копыто изуродовало мальчику лицо, так что Пелий вырос с ужасным шрамом. Узнав свое истинное происхождение, он выследил мачеху своей матери, загнал ее в храм Геры и убил прямо у алтаря. Этим преступлением он осквернил храм, что, в соответствии с представлениями греков о божественном возмездии, и стало причиной его собственной насильственной смерти, подстроенной женой Ясона по наущению мстительной Геры.

Мать Пелия позднее вышла замуж за царя Иолка, и Пелий отобрал трон у законного наследника Эсона. Он сохранил Эсону жизнь, но лишил его царского достоинства. Когда родился Ясон, его родители испугались, что Пелий сочтет младенца угрозой своему положению и прикажет убить. Они объявили, что младенец родился мертвым, а мальчика отправили в деревню на склоне горы Пелион, где тот и вырос, воспитанный, подобно ряду героев древности, мудрым кентавром Хироном.

В день совершеннолетия юноша пешком отправился в Иолк – теперь, по греческим законам, он мог притязать на трон. По дороге ему пришлось пересекать вброд речку Анавр. Некая старушка, сидевшая на берегу, попросила Ясона перенести ее через поток. Хотя юноша торопился, просьбу он выполнил: поднял старушку – а это была сменившая облик богиня Гера – и перенес ее на другой берег. При этом он потерял сандалию, застрявшую в иле на речном дне. И потому на рыночной площади Иолка Ясон появился в одной сандалии, а царь Пелий, завидев юношу, сразу вспомнил предсказание оракула – трон у него отберет муж, обутый на одну ногу.

Желая избежать предначертанного, Пелий задал Ясону коварный вопрос – мол, как бы тот поступил, случись ему встретить человека, которому предречено лишить его власти?

– Я бы отправил его за золотым руном, – ответил наивный юноша.

– Так тому и быть, – молвил Пелий.

В другом варианте предания рассказывается, что Ясон пришел к царю, назвался и потребовал обратно трон Иолка, на что Пелий согласился при условии, если Ясон доставит в Иолк золотое руно. В обоих вариантах эта задача описывается как поистине самоубийственная.

Руно имело особое значение для рода Ясона, Эолидов, чьей родовой эмблемой служил баран. Когда перечитываешь предание, невозможно избавиться от ощущения, что руно было для Эолидов предметом культа и поклонения. История началась двумя поколениями ранее, когда в беотийском городе Орхомен, где правил царь Афамант, случилась череда неурожаев. Царь принял неурожаи за гнев богов, которых надлежит умилостивить. Истинная же причина заключалась в том, что Ино, новая супруга царя, решила отделаться от своих приемных детей – царевича Фрикса и царевны Геллы. Втайне от царя она убедила женщин Орхомена поджарить зерна, которые затем бросили в землю, и так вызвала ужасную засуху, после чего подстроила так, чтобы Дельфийский оракул, к которому обратились за советом, велел царю принести в жертву детей от первой жены. Фрикса и Геллу привели на жертвенный алтарь, и тут появился баран с золотой шерстью; он велел детям забираться ему на спину и вместе с ними полетел на восток. Когда он пролетал над проливом, разделяющим Европу и Азию, Гелла потеряла равновесие, соскользнула с барана, упала в море и утонула. В память о ней пролив назвали Геллеспонтом. Фрике немного задержался на анатолийском побережье Черного моря, но в конце концов очутился в царстве колхов, где его радушно принял местный владыка Эет. Мальчик поселился в Колхиде, женился на одной из дочерей царя и со временем умер. Барана же, по его собственной просьбе, принесли в жертву, а шкуру – руно – повесили на священном дубе.

Возможно, история о летающем баране – художественное осмысление дерзкого побега царских детей, скажем, на борту микенского корабля, ушедшего на восток. Так или иначе, для нас важно, что жители Иолка знали о золотом руне и о том, куда придется отправиться Ясону. Все, кто присутствовал при разговоре Пелия с Ясоном, как и сам царь, сомневались, что Ясон когда-либо возвратится.

Археолог Василики рассказала мне кое-что еще.

– Когда мы нашли тот микенский город, кто-то вспомнил, что в конце прошлого столетия, когда начались раскопки на вершине Димини, археологи – они интересовались тогда исключительно слоем каменного века – записали в дневниках, что им пришлось прорубаться через стены, лежавшие выше поселения каменного века. Мы считаем, что эти стены были руинами микенского дворца или поместья, стоявшего на вершине холма. Возможно, это был дом Ясона. Кстати, известно, что городской совет Волоса просили переименовать реку, протекающую между Димини и Волосом. Быть может, это та самая река, через которую Ясон переправлялся на пути в Иолк и в которой утопил сандалию. Некоторые местные считают, что реку надо снова назвать Анавром.

С вершины холма открывался замечательный вид на Волосскую бухту, отливавшую сталью в лучах весеннего солнца. Справа от меня уходила вдаль гряда холмов. Вдалеке виднелся сосновый бор, подаривший название этой местности – Пефкакия, «край сосен». «Арго» ждал на берегу, пока мы исправим мелкие поломки и будем окончательно готовы отправиться в Колхиду. По моему мнению, именно здесь мастер Арг должен был построить первый «Арго», а Пефкакия в дни Ясона наверняка служила гаванью для Иолка. Все условия налицо: укрытая от ветра якорная стоянка, источник с питьевой водой поблизости, ровный берег, на который удобно вытаскивать галеры… Накануне я видел, как порыв северного ветра пронесся по бухте, точно дервиш, сорвавшийся со склона горы Пелион. Он побузил в современной гавани, взбил пену на гребнях волн, раскачал большие корабли, а рыбацкие лодки заставил спешно искать укрытия. И все они устремились к Пефкакии, где вода оставалась спокойной, а на дне достаточно камней, чтобы зацепиться якорем. Что годится для лодок сегодня, наверняка было пригодно и 3000 лет назад. Буквально в 50 метрах от нашего «Арго» на берегу возвышался курган: десять лет назад немецкие археологи раскопали в здешних местах стены и фундамент третьего микенского поселения.

Питер Уилер не отходил от корабля, внося последние доделки в конструкцию носа. По пути со Спецы мы выяснили, что таран галеры является идеальной платформой для множества целей. Если кому-то захотелось поплавать, с него было проще всего забраться обратно на корабль. Желаешь умыться или облегчиться – пожалуйста, вот тебе почти ровная площадка и вода под рукой. Мы также выяснили, почему на некоторых древних изображениях на носу галеры имелась вереница колышков, от верха до тарана. Эти изображения немало озадачивали исследователей, однако я попросил Тома еще при постройке «Арго» вбить колышки в нос – на всякий случай. Вассилис, кстати сказать, сразу понял, что это. Он назвал колышки скалита– маленькой лесенкой, и в этом качестве мы их и использовали – забирались по ним на борт. Увы, даже с колышками вылезать из воды было не слишком удобно, поэтому Питер решил установить на оконечности тарана скобу, за которую пловец мог бы ухватиться. Когда это было сделано, оконечность тарана превратилась в подобие кабаньего рыла, и мы сразу вспомнили, что именно так многие ранние греческие художники рисовали корабли.

Трондур, который присоединился к нам на этапе перегонки галеры, счел, что настала пора подновить «глаза» нашего корабля. Они выглядели чересчур невинными и наивными, да еще слегка раскосыми. Он перерисовал их, добавил выразительности и агрессивности, подобающей кораблю, что отправляется добывать золотое руно во враждебном царстве.

Новые аргонавты тем временем постепенно прибывали в Волос. Появился Ник, наш врач, невозмутимый, как обычно, а с ним Питер Доббс – два ветерана плавания по следам Синдбада. Ростом и шириной плеч с Питером мог потягаться Майлз Кларк, офицер, взявший отпуск со службы; вскоре выяснилось, что у него отменное чувство юмора и неистощимый запас анекдотов и смешных историй. Кок Питер Моран растолковывал Тому, почему ему нужен люк и ящик под палубой – иначе куда класть корзины и коробки с едой? Вдобавок власти Волоса прислали нам местное вино с изображением «Арго» на этикетках, и спрятать бутылки было попросту негде.

^{Стапель в Пефкакии}

Современный Волос хранит память о великом походе. Главная улица города называется улицей Аргонавтов, недалеко от набережной установлена бронзовая копия древнего «Арго», а несколько таверн носят имя самого знаменитого корабля из Иолка. Из Волоса тоже прибыл доброволец – Элиас, местный архитектор, рвавшийся в экспедицию несмотря на то, что раньше на малом судне в море не выходил. Я прикидывал, что, пока мы будем идти по греческим подам, на борту должно быть как можно больше греков, а в турецких водах – турок; когда мы доберемся до советских вод, надеюсь, к нам присоединятся и советские члены экипажа. Мне представлялось крайне важным, чтобы каждая из стран, по чьей территории мы будем проплывать, имела своих представителей на борту и тем самым впрямую участвовала в экспедиции.

С Элиасом приехали двое его соотечественников – верзила Теодор, электротехник по профессии, и коренастый седовласый Костас. В апреле Костас звонил мне из Афин с вопросом, соглашусь ли я включить его в состав экспедиции. Он отрекомендовался опытным моряком и владельцем яхты и сказал, что неоднократно плавал по Эгейскому морю. Иными словами, он подходил идеально, да и по-английски говорил превосходно. Я уже собирался внести его в список, когда он прибавил: «Есть только одна проблема – мой возраст. Мне шестьдесят». Я, признаться, чуть не расхохотался от изумления. Шестидесятилетний гребец? Еще не хватало, чтобы кто-нибудь свалился с сердечным приступом от гребли по жаре! В итоге я предложил Костасу принять участие в перегонке галеры со Спецы в Волос: если он поймет, что работа ему не по плечу, то сможет уйти, не уронив собственного достоинства. Впоследствии обнаружилось, что Костас – крепкий орешек; он вовсе не собирался сдаваться. В первые несколько дней он изрядно мучился и вечерами лежал пластом, но дух его такими мелочами было не сломить. Добродушный, неунывающий, он очень быстро сделался всеобщим любимцем.

– Видели бы меня мои коллеги! – радостно воскликнул он однажды. – До прошлого года я был старшим пилотом авиакомпании «Олимпик», а уйти мне пришлось, потому что у них ограничение по возрасту – в шестьдесят изволь на пенсию.

В Пефкакии к нам также присоединились два наших кинооператора, которым предстояло снимать документальный фильм об экспедиции; они приехали, обвешанные камерами, штативами и прочими атрибутами своего ремесла. Дик Хилл, первый из операторов, человек сугубо городской, восхитил всех привычкой держать комплект чистой одежды под скамьей для гребцов. Когда ему случалось сходить на берег, он неизменно надевал отутюженные светлые брюки и шелковую рубашку, извлеченные из-под скамьи. Его коллега Дейв Бриникум был слеплен из другого теста: он отвечал за звук, поэтому под его скамьей валялась груда всякого технического хлама, в который он, когда выдавалась свободная минутка, зарывался, как барсук. Дейва совершенно не заботило, как он выглядит, всем нарядам он предпочитал шорты. Вечно босой, с кустистой бородой, обрамлявшей веселое курносое лицо, он расхаживал по палубе, широко расставляя ноги. Майлз однажды заметил, что он сильно смахивает на человека каменного века, и наградил его прозвищем Пещерный Дейв; надо отдать нашему звукооператору должное – прозвище он принял с широкой ухмылкой.

Отправление назначили на 4 мая. Утром на берегу начали собираться провожающие. У местных школьников отменили занятия, чтобы они могли наблюдать за нашим отплытием, и на холме над берегом собралась целая толпа детишек. «Кало таксиди! Кало таксиди! Доброго пути!» – кричали они хором и махали аргонавтам, которые укладывали под скамьи свое имущество, смазывали жиром кожаные стропы весел и перекидывались шутками.

– Я подсчитал, что каждому из нас придется сделать полтора миллиона ударов веслами, прежде чем мы доберемся до цели, – объявил Марк Ричардс, явно репетируя свою роль начальника гребцов.

– Ох! Надеюсь, что все-таки поменьше, – простонал Тим Редмен. – Вот бы ветер задул! Грести – это не по мне.

– Не беспокойся, когда у нас кончится еда, а мы проголодаемся, то тебя съедят первым, – изрек Питер Доббс. Эта шутка пошла еще с плавания по следам Синдбада.

– Десять минут до отхода! – крикнул я и позвонил в медный колокол, висевший у кормила. К нам подошли Том и Венди. Тому хотелось отправиться с нами, но увы – его ждала работа в Австралии. Пришла и Василики, а вместе с нею – Дядюшка Джон со всем своим семейством; Боргне, жена Трондура, принесла на берег Брандура, их маленького сынишку, и тот зачарованно таращился на корабль и на людей вокруг.