Текст книги "По пути Ясона"

Автор книги: Тим Северин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Небритый рыбак, на вид – сущий злодей в мятой и рваной куртке, грязных штанах и высоких сапогах, вскарабкался на нос своей лодки. Как ни удивительно, в руках он держал букет розовых, алых и белых роз, составлявших поразительный контраст с его обликом. Цветы полетели к нам, их подхватил Питер Доббс, тоже смахивавший на пирата в своем тюрбане. Со второй лодки нам кинули коробку с конфетами, подарок женщин Неа Скиони; эту коробку поймал Майлз. Лодки отвалили в сторону, поблизости от галеры осталась лишь маленькая, видавшая виды лодчонка. В ней стоял старик; он заглушил мотор и теперь греб по-гречески, стоя лицом к носу суденышка. Должно быть, он промышлял ловлей осьминогов и кальмаров, потому что на дне лодки валялось несколько трезубцев, а на носу висел ржавый светильник, обернутый куском твида. Ночами этот старик наверняка разжигал фонарь, чтобы приманивать добычу, как поступали его предки еще во времена Гомера, используя, правда, не фонари, а факелы. Старик окинул «Арго» оценивающим взглядом и окликнул нас – лаконично, как и подобает опытному моряку:

– Привет! Это Неа Скиони. Как у вас дела?

– Все отлично, – ответил Элиас, перегнувшись через борт.

– Чуть выше по берегу есть гавань, Старая гавань. Ее затопило морем, но в ясный день, если нырнуть, можно увидеть под водой колонны. Мы – потомки тех, кто вернулся из-под Трои!

Нечасто услышишь такое из уст рыбака! Впрочем, старик не преувеличивал. Согласно греческому историку Фукидиду, Скиони был основан ахейцами, которые возвращались из-под захваченной и разоренной Трои. Один ахейский отряд – галеры ломятся от добычи и от прекрасных троянок – высадился в Скиони, чтобы передохнуть, и троянки воспользовались случаем и восстали, не желая становиться рабынями. Они сожгли галеры, и ахейцы были вынуждены остаться на этом берегу. Они взяли в жены непокорных пленниц и основали поселение.

Я не собирался заходить в Неа Скиони, но нам пришлось скорректировать планы. Вскоре после встречи со старым рыбаком задул восточный ветер, грести против которого было бесполезно. Я развернул «Арго», и мы устремились к пирсу, словно намереваясь разбить галеру о камни. В последний миг раздалась команда: «На гитовы!», Трондур и Питер Уилер потянули разом все девять фалов, убирая парус. «Весла на воду! Греби!» Десять лопастей вонзились в воду и «Арго», заложив вираж, проскользнул мимо оконечности пирса. Должно быть, наш корабль со стороны выглядел сошедшим с какого-нибудь полотна XIX столетия: рыбацкая лодка, спешащая укрыться в гавани от непогоды. Школьники Скиони получили второй выходной – уроки отменили, чтобы дети могли прийти на песчаный пляж в гавани и полюбоваться галерой.

«Арго» научил нас многим премудростям древнего мореходного искусства. То и дело случайное замечание или наблюдение перебрасывало мостик через многовековую пропасть и позволяло осознать, каково приходилось морякам в незапамятные времена. В Неа Скиони местный житель Антонис спросил, можно ли ему присоединиться к нам на следующий день пути. Он сказал, что много плавал с маской и хорошо знает побережье. Вскоре после выхода из гавани мне снова пришлось искать укрытие от встречного ветра. Единственным вариантом оказалась открытая бухточка с каменистым дном, за которое якорь никак не мог зацепиться. Я тревожился и не скрывал своих опасений, заметив вслух, что при таком коварном ветре наше положение далеко от приятного.

– Точно, – согласился Антонис. – Эта часть побережья имеет дурную славу. Мы с друзьями нашли на дне обломки десятка греческих и римских кораблей, совсем близко от берега.

Не желая оставаться в этом негостеприимном месте, я попросил экипаж снова взяться за весла. Весь день мы потратили на то, чтобы пройти мимо зазубренных скал мыса Пальюрион; мачту опустили, чтобы ее не повалил ветер, и крепко привязали к борту. Наш мучения сопровождались вспышками молний и раскатами грома, а море сделалось тускло-серым. Едва мы обогнули Пальюрион, я налег на кормило, и «Арго» помчался к просторной бухте, обозначенной на карте к северу от мыса. Когда мы вошли в эту бухту, Антонис указал за борт.

– Вот тут мы нашли римский корабль. Видно, он тоже искал убежища, но все равно затонул.

Бродя вечером по берегу, я наткнулся на дикие груши на склоне холма над нашей стоянкой. Я позвал остальных, и вскоре все собирали груши, а Трондур и Питер Уилер пытались поймать на трезубец осьминога (безуспешно). После ужина мы растянули парус над стоянкой, поскольку явно собирался дождь, а ночью нам довелось пережить жуткую грозу: молния за молнией пронзала тьму, ветер так и норовил сорвать наш импровизированный навес, так что приходилось держать тот изо всех сил, а ливень хлынул такой, что капли буквально расплющивались о поверхность моря. Но за всю бессонную ночь я не услышал ни единой жалобы, только шутки и смех насквозь промокшего экипажа.

Ясону и аргонавтам посчастливилось вновь поймать попутный ветер. Новый «Арго» передвигался вдоль побережья, так сказать, урывками, а Ясону и его спутникам вообще не пришлось браться за весла. Они за одни сутки прошли мимо Посидониона и Пальюриона, а на рассвете следующего дня увидели гору Афон – третий главный ориентир Халкидики. Кормчий Тифис решил довериться ветру и плыть дальше, к плодородному острову Лемнос. Решение оказалось оправданным, попутный ветер не стихал. Аполлоний пишет: «Весь этот день и всю ночь крепчал на пользу героям / Ветер попутный, и был на судне парус распущен. / С первым же солнца лучом тот ветер утих – и на веслах / К скалам Лемносским подплыл Арго…»

Лемнос стал тем местом, где аргонавтам пришлось выдержать первое испытание на долгом пути. Незадолго до их прибытия женщины Лемноса перебили всех мужчин на острове, потому что те оказались повинны в массовой семейной неверности. Лемносцы разорили побережье Фракии и вернулись домой с плененными фракиянками, которых они предпочли собственным женам. Вскоре те фактически выгнали местных женщин из их домов, и тогда последние возмутились и истребили не только неверных мужей и их наложниц-фракиянок, но и всех детей мужского пола на острове. Единственным, кого пощадили, был старый царь Фоант: его дочь Гипсипила «в ящике полом… его в море спустила, чтоб мог он / Так хоть от смерти уйти». Позднее царя подобрали рыбаки, и с ними он уплыл на другой остров.

Некоторое время после избиения мужчин лемносские женщины прекрасно управлялись со всеми делами. Они взяли на себя заботы прежде сугубо мужские: пахоту, сев, уборку урожая. Однако при этом они жили в постоянном страхе, опасаясь нападения фракийцев. И потому, завидев «Арго» в гавани столицы острова, Мирины, они приняли аргонавтов за фракийцев и, облачившись в доспехи, устремились на берег, чтобы отразить нападение.

Ясон действовал осторожно. Увидев на берегу вооруженных людей, он послал к ним вестника, «сладкозвучного» Эфалида, который обладал столь «нетленной памятью» и был столь красноречив, что мог выдать за правду что угодно, не произнеся при этом ни единого лживого слова. Эфалид быстро убедил женщин в том, что, по крайней мере, «Арго» можно позволить остаться на ночь в гавани Мирины. Переговоры вдобавок заставили женщин задуматься над их положением. Созвали собрание на главной площади города, и старая царская нянька Поликсо сказала, что, истребив всех мужчин, женщины Лемноса обрекли себя на вымирание. Либо однажды их перебьют те самые фракийцы, которых они так боятся, либо они просто вымрут – ведь без мужчин не зачать детей. И тогда женщины Лемноса во главе с Гипсипилой, которая стала царицей, решили на следующий день пригласить аргонавтов в город и предложить им остаться на острове навсегда. Отсутствие же мужчин они собирались объяснить тем, что тех изгнали из-за их неразумного увлечения фракиянками.

План оказался удачным. Ясон, в парадном облачении «со звездою сияющей схожий», сошел на берег и был принят Гипсипилой во дворце. Она предложила ему трон Лемноса, если он и его спутники согласятся поселиться на острове. Трон Ясон отверг, заявив, что продолжит поиск золотого руна, однако не отказался задержаться.

Столь приятным было пребывание на острове, сопровождавшееся пирами и празднествами, танцами и весельем в чарующей компании прекрасных женщин, что поход за золотым руном едва не закончился на Лемносе. День сменялся следующим, а «Арго» по-прежнему стоял в гавани. Команда корабля нашла себе приют на берегу: Ясон пребывал во дворце Гипсипилы, а прочие аргонавты – в гостях у своих новых подруг. Лишь Геракл – в большинстве вариантов предания утверждается, что он еще не покинул аргонавтов – не желал предаваться неге. Он сторожил «Арго» в гавани и однажды понял, что с него довольно, и, преисполненный гнева, устремился в Мирину, где принялся колотить палицей в двери домов и созывать товарищей на берег – на встречу без женщин. Когда все собрались, он обрушил на спутников укоры: они не добудут славы, коли откажутся от поисков золотого руна и предпочтут «целые дни проводить… на ложе» с лемносскими женщинами, и вся Греция будет над ними потешаться.

Устыдившиеся аргонавты на следующий день попрощались с местными красавицами. Никакие ссоры и упреки расставание не омрачили. Женщины Лемноса приняли как данность тот факт, что аргонавты должны продолжать путь: «И кто рукой, кто словами привет посылали им нежный / И умоляли блаженных богов о возврате счастливом». Царица Гипсипила, подозревая, что понесла от Ясона, спросила у того, как ей быть. Ясон отвечал, что, если родится мальчик, его следует отправить в Иолк на воспитание к деду.

Этот мальчик Эвней, сын Гипсипилы от Ясона, повзрослев, стал царем Лемноса. По Гомеру, он правил островом в годы Троянской войны и во время осады города помогал ахейцам, посылал им лемносское вино и съестные припасы. Вероятно, это не поэтический вымысел: Лемнос, во-первых, издревле славился своим вином, а во-вторых, лежит на морском пути из Греции в Трою. Что гораздо важнее, упоминание царя Эвнея позволяет нам произвести датировку похода за золотым руном. Если Троя пала в царствование Эвнея, значит, Ясон побывал на острове поколением ранее. Археологи относят падение Трои к 1250–1200 годам до нашей эры (впрочем, немало и других датировок), при этом большинство ориентируется на дату около 1225 года до нашей эры. Следовательно, плавание Ясона должно было состояться двадцатью или тридцатью годами ранее, в середине XIII века до нашей эры. Эта дата, как мы увидим, согласуется не только с заселением Димини – возможного дома семьи Ясона, изгнанной из Иолка, – но и с фактами, которые открылись нам, новым аргонавтам, в далекой Колхиде, краю золотого руна.

^Мирина

Описывая переход от горы Афон к Лемносу, тот самый, который мы собирались повторить, Аполлоний замечает, что эта гора «наивысшей вершиной своей затеняет / Лемнос до самой Мирины, настолько от них отстоящий (Афон. – Примеч. перев.), / Сколько пройдет лишь к полудню ладья с хорошей оснасткой». Расстояние от Афона до ближайшей к нему оконечности Лемноса составляет на самом деле 34 морских мили, каковые «ладья с хорошей оснасткой» способна преодолеть за 12 часов на средней скорости 2,8 узла – гораздо медленнее, чем шел наш «Арго», подгоняемый попутным ветром: да, удача наконец-то повернулась к нам лицом, и мы устремились от берегов Халкидики к Лемносу. Предыдущий вечер мы провели на центральном «пальце» полуострова, в замечательной естественной гавани Порто-Коуто, где с нами расстался Антонис, которому надо было возвращаться в Неа Скиони; в час ночи мы покинули гавань, рассчитывая на ветер с суши. Когда мы выгребали из бухты, стоял штиль, а луна светила так ярко, что в горах щебетали птицы, перепутавшие день с ночью. Очертания мыса Амбелос проступали на фоне звездного неба, и я внезапно обнаружил, что правлю кораблем по звуку, определяю расстояние до прибрежных валунов по рокоту прибоя, разбивавшегося у подножия утеса.

Час спустя с запада задул ветерок, а рассвет мы встречали с горой Афон по левому борту; ее увенчанная снежной шапкой вершина весь день вздымалась над горизонтом подобно грандиозному маяку. Это надежнейший ориентир для всех, кто пролагает путь по морю, которое древние именовали Фракийским. Западный ветер подгонял «Арго» на всем протяжении дня, и рулевому оставалось лишь следить, чтобы Афон был слева, а солнце – справа; это был прямой курс на Лемнос. Нам попались два кашалота – редкие гости в Эгейском море; они плыли в направлении, противоположном нашему, выпячивая свои характерные скошенные рыла. В мгновение ока Трондур взобрался на мачту, откуда кашалоты были видны как на ладони, и долго глядел им вослед.

К пяти часам дня в знойной дымке показался Лемнос, а когда солнце, огромный оранжевый шар, стало опускаться за Афон, мы увидели, в точности как писал Аполлоний, что тень горы накрывает остров. Нам навстречу высыпали во множестве рыбацкие лодки (мы уже начали привыкать к таким встречам). Наблюдатели, расположившиеся на утесах Лемноса, давно заметили парус «Арго», а теперь рыбаки спешили проводить нас в гавань современной Мирины; вокруг галеры танцевали десятки огоньков (фонари на лодках), а с берега доносились детские голоса. На набережной толпились сотни людей, которые дружно вытягивали шеи, стараясь получше рассмотреть «Арго». В первом ряду стоял улыбающийся священник с бутылью лемносского вина.

Для меня было откровением, что на Лемносе почти не сохранилось следов микенской культуры, хотя острову отведено важное место в «Арогонавтике». Впрочем, как объяснил мне профессор Беши из Пизанского университета, проводивший на Лемносе раскопки, «сколько-нибудь значимых микенских артефактов тут не найдено, возможно потому, что их толком и не искали. Археологам хватало других». Сам профессор и его помощники прибыли на остров, чтобы продолжить раскопки итальянской экспедиции конца 1930-х годов. На восточном побережье Лемноса они нашли древний город Полиохни, датируемый приблизительно 3000 годом до нашей эры. Этот город был крупным и богатым, а его дома и формы глиняной посуды соответствовали тем, какие были в употреблении в Трое; это наглядное подтверждение теории, что Лемнос торговал с Троей уже в середине бронзового века.

Жизнь загадочным образом покинула Полиохни приблизительно в 1600 году до нашей эры. Согласно одной гипотезе, гибель города, как и минойской цивилизации на Крите, связана с катастрофическим извержением вулкана на острове Фера. Профессор Беши ничуть не сомневался, что история обольщения аргонавтов женщинами Лемноса основана на реальных исторических событиях. По его утверждению, город царицы Гипсипилы, очаровавший Ясона и других мореходов, лежит под современной Мириной и все еще ждет своего Шлимана. Однако в данный момент профессора и его команду больше интересовали два поселения на севере острова – Гефестия и деревня с храмом легендарных Кабиров. Оба места, между прочим, связаны с преданием об аргонавтах.

Гефестия была основана в VII веке до нашей эры и получила свое название в честь бога-кузнеца Гефеста, искусного в обращении с металлами, плавке и ковке, и оружейника олимпийских богов. По мифу, именно Гефест научил древних греков работать с металлом. В ссоре Геры и ее супруга Зевса Гефест принял сторону богини, за что разгневанный Зевс низверг кузнеца с Олимпа; Гефест упал на Лемнос, причем при падении сломал обе ноги и потому с тех пор ходил хромая. Исконные обитатели Лемноса, племя синтийцев, пожалели увечного бога и дали ему приют. За это Гефест научил их обработке металлов, а с Лемноса это умение распространилось по всей ойкумене.

Имеются все основания полагать, что это произошло благодаря ключевому местоположению Лемноса на пути из Малой Азии в Грецию. Данные археологических раскопок свидетельствуют, что древнейшие центры обработки металлов на Ближнем Востоке находились на северном, черноморском побережье Анатолии: там найдены остатки плавильных печей и копей, в которых добывали руду. Если греки почерпнули сведения об обработке металлов с востока, поначалу эти знания должны были получить жители Лемноса (неизбежной остановки на морском пути из Малой Азии), а миф о Гефесте возник, по всей видимости, как попытка объяснить, почему металлургию освоили не на материке, а на отдаленном острове в северной части Эгейского моря. Большинство исследователей сходятся во мнении, что Гефест – «импортированный» бог, не греческого, а малоазийского происхождения; для истории Ясона имеет значение, что морской путь с Лемноса в Черное море – тот самый маршрут, который избрали аргонавты, и этим же путем летел золотой баран, унося на спине Фрикса и Геллу. В некоторых версиях предания об аргонавтах утверждается, кстати, что среди спутников Ясона был Палемон, сын Гефеста, хромой, как и его отец.

Что касается храма Кабиров, он также имеет непосредственное отношение к истории аргонавтов. На высоком известняковом утесе, глядящем на север, на Фракийское море, стесали макушку и поклонялись там загадочным богам – Кабирам. Культ Кабиров был тайным, поэтому сегодня мы мало что знаем о его мистериях: посвященные клялись никому и никогда не раскрывать сути этого культа. Известно лишь, что эти боги как-то связаны с плодородием, с черной магией и с поклонением Великой Матери. Культ Кабиров пришел из Малой Азии, его главными центрами в Греции стали Лемнос и Самофракия – очевидно, опять-таки благодаря своему географическому положению.

Для нас имело значение прежде всего то, что Кабиры связаны и с мореходством, а к их культу имеют отношение двое аргонавтов – близнецы Кастор и Полидевк (римский Поллукс). На позднейших изображениях эти близнецы предстают со звездами на челах – знаком посвященных в мистерии Кабиров. По легенде, мореходы, посвященные в эти таинства, могли повелевать ветрами и утихомиривать бури, а близнецы являлись морякам в бликах огней, которые нам привычно называть огнями святого Эльма. После смерти боги превратили близнецов в созвездие, и всякий моряк, углядевший эти звезды на небе во время шторма, знал – худшее уже позади. Таким вот образом эпос об аргонавтах проник в морской фольклор; по замечанию же Исаака Ньютона, многие знаки зодиака неразрывно связаны с историей о поисках золотого руна, будь то Водолей, Рыбы, Близнецы или Телец.

Глава 5. Дарданеллы и Мраморное море

Лемнос мы покинули 18 мая; «Арго» отчаянно не хватало экипажа. Три греческих волонтера попрощались с нами и отправились домой, так что на борту осталось всего пятнадцать человек. При расставании я спросил Элиаса, архитектора из Волоса, понравилось ли ему плавание – ведь это был его первый опыт путешествия на малом гребном судне.

– Вы ни разу не испугались?

– Было дело, – признал он с запинкой. – Но я быстро перестал бояться, ведь вы все были такими спокойными. Сказал себе, что пугаться нечего…

– А почему вы решили выйти в море на «Арго»?

– Приключение, вызов… Мне хотелось узнать, каково приходилось нашим предкам.

Схожими вопросами, должно быть, задавался и капитан турецкого рыболовного судна, встретившего «Арго» в сумерках. Целый день мы тащились на веслах, пересекая пролив, который отделяет Лемнос от Гекчеады, первого на нашем пути острова в турецких территориальных водах. Со столь малочисленной командой нам пришлось вдвое сократить промежутки отдыха, и потому под вечер мы изрядно утомились. Когда турок увидел лодку, ползущую по морю, то решил, что мы потерпели кораблекрушение и пытаемся добраться до берега на спасательном плоту; он быстро вытащил сети, приказал дать полный ход и устремился к нам на помощь. Недоразумение разъяснилось – было много улыбок, жестов и смеха, – и капитан настоял на том, чтобы мы приняли от него в дар коробку свежевыловленных шпрот.

Ночью я осознал, что допустил навигационную ошибку. Аполлоний говорит, что Ясон и аргонавты отправились с Лемноса на остров Самофракия, где посетили другое святилище Кабиров. Оттуда они отплыли к Дарданеллам, пройдя с севера от острова Гекчеада. Однако по карте получался изрядный крюк, добавлявший к переходу от Лемноса к Дарданеллам целых 40 миль. Быть может, Аполлоний что-то напутал? Возможно, он включил Самофракию в маршрут аргонавтов по той простой причине, что этот остров тоже связан с Кабирами. Так или иначе, я счел, что логичнее идти с Лемноса к Дарданеллам напрямую, вдоль южного берега Гекчеады.

Но логика далеко не всегда подходит для управления галерой бронзового века, и в этом случае наличие карты оказалось скорее помехой, чем подспорьем. Из устья Дарданелл вырывается неослабевающий водный поток, и галера, идущая с юга, вынуждена преодолевать мощное встречное течение. Я предполагал, что течение может доставить нам неприятности, но никак не ожидал, что оно окажется настолько сильным к югу от Гекчеады. Для нас, как выяснилось, было бы намного лучше в точности повторить путь Ясона и обойти Гекчеаду с севера.

Турецкий траулер оставил нас у западного мыса Гекчеады. Вокруг, куда ни посмотри, вздымались пенные гребни; море бормотало, словно живое существо. В лунном свете по воде скользили причудливые тени, перепрыгивая с волны на волну. Члены экипажа дремали на скамьях, а сама галера медленно перемещалась по кругу – то по часовой стрелке, то в противоположном направлении. В воздухе не ощущалось ни дуновения, однако на воде то и дело возникали завихрения и пенные буруны, которые быстро рассыпались, так сказать, разглаживались, превращаясь в грозного вида валы, раскачивавшие «Арго», будто гигантская рыбина, вздумавшая поиграть с галерой.

С рассветом стало ясно, что нас снесло с курса и мы дрейфуем на север. Было просто необходимо встать на якорь и отдохнуть, чтобы набраться сил на борьбу с течением. Но теперь мы столкнулись с новым затруднением. Единственным местом, где якорь доставал дна, была обрывистая западная оконечность Гекчеады, милях в пяти от нашего текущего местоположения. Но на карте значилось большими буквами: «ЗАПРЕТНАЯ ЗОНА». В лоцманской книге указывалось то же самое. Остров Гекчеада представлял собой владения военных, и турецкие власти не допускали туда никого, в особенности иностранцев. Если «Арго» хотя бы приблизится к острову, нас наверняка арестуют. Впрочем, выбора не было – люди настолько вымотались, что буквально валились с ног. Я понадеялся, что нас не заметят, а если и заметят, то не станут возражать против якорной стоянки в прибрежных водах; в конце концов, на берег-то мы сходить не собираемся. Собравшись с духом, я развернул «Арго» носом к запретной зоне.

Западная оконечность Гекчеады – голый скальный обрыв, отвесно поднимающийся из моря; ни единого домика на макушке, ни даже тропинки, полное безлюдье. Мы подгребли ближе и вскоре приметили углубление в скале, нечто вроде неглубокой бухточки; здесь тоже не было ни тропинки, ни какого-либо иного следа человеческого присутствия. Наверное, подумалось мне, турецкие власти так давно объявили остров запретной зоной, что тут изгладились всякие признаки жизни. «Арго» подобрался к бухточке, мы бросили якорь, вытащили на палубу весла и с удовольствием разлеглись на скамьях.

Минут двадцать спустя наше блаженство нарушил мрачный голос: «А вот и вояки!» Я поднял голову. По обрыву спускались двое мужчин в форме, их сопровождала овчарка. Они появились словно из ниоткуда и очевидно направлялись к бухте, в которой нашел приют «Арго». Один из мужчин держал в руках автомат; надо признать, выглядели эти солдаты довольно грозно, в камуфляже и высоких башмаках. Оставалось лишь сожалеть о том, что мне пришло в голову укрыться здесь, и представлять, чем в итоге обернется мое решение: экипаж арестуют, галеру конфискуют, объясняться придется сперва с сержантом, потом с лейтенантом, потом с капитаном и так далее, по всей цепочке командования, рассказывать снова и снова, что мы делали в запретной зоне, а затем дожидаться приговора от властей в Анкаре, с которыми безусловно свяжутся, чтобы определить, как нас наказать. Ничего не скажешь, отличное начало путешествия по турецкой территории! Вдобавок у меня нет необходимых документов – ближайшая пограничная застава находилась в 60 милях от острова, так что штампы с разрешением на въезд в наших паспортах отсутствовали. По всей видимости, разбирательство затянется не на одну неделю…

Турецкие солдаты явно не собирались шутить. Когда они спустились к бухточке, тот, что был с автоматом, нацелил оружие на нас, а второй что-то крикнул и недвусмысленным жестом велел идти к ним. Окончательно пав духом, я достал паспорт и документы на ладью, а Питер Доббс спустил за борт резиновую лодку, чтобы отвезти меня к военным. Я попросил ребят не волноваться и предупредил, что могу задержаться на берегу. Солдаты отнюдь не производили впечатления дружелюбных людей; один был рядовым, другой – капралом, а синие береты выдавали в них членов особого подразделения пограничной службы. Я взобрался на камни и осторожно приблизился к туркам. Рядовой тут же наставил автомат на меня. Ради всего святого, как растолковать капралу турецкой армии, что делает построенная в Греции галера бронзового века у западной оконечности запретной зоны? В голове вертелись обрывки немногих заученных мною турецких фраз; впрочем, я сомневался, что и целого англо-турецкого разговорника будет достаточно, чтобы разумно объясниться.

Я заставил себя улыбнуться, протянул руку и произнес: «Мерхаба! – Привет вам!» Капрал равнодушно смотрел на меня; поджарый, мускулистый, он выглядел образцом закаленного долгой службой унтер-офицера, готового следовать уставу до последней запятой. Под беретом угадывалась традиционная для военных короткая стрижка, все пуговицы на форме, несмотря на палящий зной, были застегнуты. Мою протянутую руку капрал игнорировал. Помолчав, он ткнул пальцем в сторону галеры.

«Арго»? – спросил он, четко выговаривая слоги. Мне чрезвычайно польстило, что капрал турецкой армии, патрулирующий богом забытый клочок суши, слышал об «Арго». Признаться, я мысленно вздохнул с облегчением. Если он знает об «Арго», значит, нас, вероятнее всего, задерживать не станут.

Имени капрала мы так и не узнали – ни он, ни его спутник не говорили ни на каком другом языке, кроме турецкого. Однако мы убедили капрала подняться на борт галеры; он чинно согласился выпить кофе и принял несколько кусочков печенья для собаки, которая вплавь преодолела расстояние от берега до «Арго» следом за резиновой лодкой. Своими обязанностями капрал при этом не пренебрег: не позволил никому высадиться на сушу и бдительно следил за нами, пока мы оставались у скал; потом мы переправили его обратно на берег – с пачкой печенья для рядового, который все это время держал «Арго» на прицеле.

Два часа спустя, когда мы шли на веслах вдоль побережья Гекчеады, на горизонте возник катер турецкой береговой охраны. Он стремительно приближался, промчался мимо, затем заглушил мотор; команда высыпала на палубу и выстроилась в шеренгу, прозвучал боцманский свисток – установленная в военно-морском флоте форма приветствия.

– Добро пожаловать в Турцию! – раскатился над морем голос из динамика; к нам обратился командир катера. – Требуется ли вам помощь?

– Все в порядке, спасибо большое. Очень приятно с вами встретиться.

Мотор катера, нависшего над нами, глухо зарокотал.

– Меня отправили сопровождать вас и оказывать любую посильную помощь…

Лейтенант Асаф Гюнегрен, командир сторожевого корабля номер 33, отлично говорил по-английски и оказался вполне компанейским парнем. Он согласился перейти на борт «Арго» и познакомиться с новыми аргонавтами. По всей видимости, те письма, которые я слал властям через Турецкую федерацию яхтинга, не пропали втуне – их прочитали и одобрили. Алпай Чин и другие представители федерации совершили настоящее чудо. Министерство внутренних дел Турции, министерство спорта, министерство туризма и местные власти решили оказать нашей экспедиции всестороннюю поддержку и для начала направили приглядывать за нами сторожевик. Последние два дня Асаф ходил вдоль побережья, высматривая нас, и предупредил на наш счет гарнизон на Гекчеаде. «Вот откуда капрал узнал название вашего судна», – пояснил лейтенант с усмешкой.

Мы сидели на корме галеры. Команда «Арго» отдыхала, а сама галера стояла на якоре в виду песчаного пляжа. Пока мы с лейтенантом беседовали, на берегу, среди дюн, показалась группа людей в форме. Похоже, это были солдаты, получившую увольнительную. Одни принялись играть в волейбол, другие просто бродили по песку, а некий коренастый тип разделся, плюхнулся в воду и поплыл к «Арго».

– Кто это? – спросил я Асафа. – Солдаты гарнизона? Или их привезли сюда на выходной?

– Не знаю, – ответил лейтенант, – сейчас выясним.

Он окликнул пловца; тот что-то крикнул в ответ и подплыл ближе. Последовал продолжительный разговор на турецком, потом пловец развернулся и направился к берегу.

– И что? – поинтересовался я. – Кто это?

Асаф помедлил с ответом.

– Вообще-то это заключенный, – сказал он наконец.

– То есть?

– Заключенных за хорошее поведение переводят сюда, на Гекчеаду, и они отбывают здесь остаток срока.

– О чем вы с ним говорили?

– Он хотел узнать, кто вы такие и что тут делаете. Я сказал, то вы приплыли из Греции и собираетесь идти на веслах в Черное море.

– И как ему это?

– Он сказал, что лучше останется на острове.

После обеда катер покинул «Арго» и отправился в порт – заправляться. Лейтенант Асаф пообещал вернуться на следующее утро. Должно быть, когда он возвратился, его немало позабавило наше положение. Он оставил «Арго» у южного берега Гекчеады: немногочисленные члены экипажа сидели на веслах и пытались вести галеру на восток. По возвращении лейтенанта мы все так же упорно гребли – и пребывали на том же месте. Казалось, будто «Арго» завяз в патоке. Выяснилось, что я допустил вторую ошибку по поводу дарданелльского течения. Накануне мы целый день гребли на восток, борясь со встречным ветром; к ночи ветер утих, и люди в изнеможении распластались на скамьях, как в ту злополучную ночь у мыса Посидонион. Установился штиль, галера застыла в неподвижности; ночные вахты протекали спокойно, лишь изредка их оживляли огоньки на острове – вероятно, свет фар. А когда взошло солнце, я, к своему немалому изумлению, увидел на траверзе «Арго» ту самую бухточку, в которой мы бросили якорь двадцатью четырьмя часами ранее. Ночью дарданелльское течение незаметно отнесло нас назад. Все труды и усилия предыдущего дня пошли прахом. По счастью, члены экипажа были людьми вежливыми, и вслух никто ничего не сказал, однако я дал себе страшную клятву впредь не оставлять галеру дрейфовать в темноте, когда нет никакой возможности следить за прихотями и шуточками течения. Чтобы вновь проделать тот же путь, понадобилась половина дня; в последний раз мы пополняли запасы провианта и воды пять суток назад, и дефицит еды и питья начинал ощущаться. Асаф поделился с нами бочонком пива – этот подарок, когда о нем узнали на суше, породил слухи о том, что медленное продвижение «Арго» вызвано коллективным пьянством членов экипажа.