Текст книги "Улей (ЛП)"

Автор книги: Тим Каррэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Ты все еще... все еще испытываешь телепатию?

Хейс покачал головой. – Нет, я думаю, это был короткий всплеск. Но я ничуть не удивлюсь, если другие люди тоже начнут это испытывать.

– Линд там, – сказала Шарки, указывая на дверь, ведущую в маленький лазарет. – Как ты думаешь, если ты...

– Я не смогу.

Они услышали, как кто-то торопится пройти по коридору, и появился Катчен, выглядевший несколько напряженным, возможно, немного запыхавшимся.

– Вы двое видели Майнера? – спросил он.

Оба покачали головами.

– Почему? Что случилось? – спросила Шарки.

– Он пропал.

– Пропал?

Катчен кивнул. – Последний раз его видели сегодня рано утром, может, около семи. Он позавтракал с Рутковским и парнями, и с тех пор его никто не видел. Он не появлялся на обеде, и он не из тех, кто пропускает прием пищи.

Хейс и сам почувствовал небольшое напряжение. – Ты сказал ЛаХьюну?

– Я отправил туда Сент-Оурса с парой ребят, – сказал Катчен. – Мы искали его по всему комплексу.

Примерно в это же время ЛаХьюн по громкой связи, которая была связана с каждым зданием и хижиной на станции, призвал Майнера немедленно явиться. После этого наступила тишина, может быть, две или три минуты, пока они беспомощно смотрели друг на друга, затем снова заговорил ЛаХьюн. То же сообщение.

– Он где-то должен быть, – сказала Шарки.

Но Катчен никак это не прокомментировал. Они последовали за ним обратно по коридору в кают-кампанию, где, может быть, дюжина других собралась небольшими группами, размышляя о судьбе Майнера.

– Кто-нибудь заглядывал в шахты? – спросил Хейс, имея в виду ремонтные шахты, которые проходили под станцией, куда шли все линии и трубы от электростанции и насосных станций.

– Рутковский и несколько контрактников сейчас там.

Хейс посмотрел на Шарки, и она пронзила его своими голубыми глазами, и они, казалось, говорили ему, что это, вероятно, не связано. Но Хейс думал иначе.

Он подошел к одному из восточных окон, вглядываясь в клаустрофобную тьму антарктического зимнего дня. Снежные покровы поднимались, вихрями и потоками проносясь через комплекс, поглощая здания, а затем отступая, подсвеченные фонарными столбами и сигнальными фонарями, освещение которых дрожало и тряслось, отбрасывая дикие тени на белизну. Пока разыгрывался последний потоп, Хейс мог видеть Хижину № 6 в ее одиночестве, гробницу, окутанную льдом.

– Кто-нибудь проверил хижину? – спросил он Катчена. – Хижину Гейтса?

Катчен покачал головой: – Какого черта ему там делать?

Но Хейс не сказал.

Все, что он знал наверняка, это то, что он оставил дверь широко открытой, когда ушел прошлой ночью, и теперь она выглядела закрытой.

16

Ее мог закрыть кто угодно, говорил себе Хейс, пока они следовали за растяжками и двигались по проходу к Хижине №6. Кто-нибудь мог пройти мимо, может быть, кто-то из техников или кто-то, кто убирал снег ранним утром.

Такое могло быть.

Однако он не верил в это. Погода была плохой... снег и порывы ветра не прекращались уже три дня, а температура была низкой, около семидесяти градусов ниже нуля, а холодный ветер снижал ее почти до ста градусов ниже нуля. В такую погоду вы не будете изо всех сил искать дополнительную работу на улице. И почти все держались подальше от Хижины № 6 и того, что в ней сейчас находилось. Может быть, если бы было лето и было бы светло, но в этой вечной кричащей черноте... ни за что. Даже если бы кто-то увидел, что дверь широко распахнулась, они бы не пошли туда, как если бы ты не пошел на кладбище в полночь, потому что дверь склепа была оставлена открытой и скрипела.

Суеверны вы или нет, но у ваших поступков были пределы.

Хейс шел первым, застегнувшись в ECW, с широко раскрытыми глазами за пластиковыми очками. Катчен и Шарки держались за ним. Все они вцепились в растяжки, чувствуя, как ветер пытается сбить их с ног, а иногда и поднять вверх, вверх и прочь в морозную ночь.

Хейс остановился перед дверью в хижину.

Да, она была закрыта, точно. И он был почти уверен, что ветер тут ни при чем. Искать на снегу следы было бесполезно, потому что ветер стирал их каждые десять минут. Дверь была заметена почти метровым сугробом, и Хейсу пришлось раскидать его сапогами, чтобы они смогли ее открыть.

Затем он открыл защелку, тайком ухмыльнулся длинной цепи и свисающему с нее Мастер-замку, и потянул открывая, чувствуя исходящее от них тепло.

Вы ступите туда, и они сожрут ваш разум полностью.

Но Хейс вошел и включил свет, и остальные вошли вместе с ним, Катчен закрыл за ними дверь. Они стянули рукавицы и защитные очки, сразу почуяв комнату. После свежайшего уличного воздуха вонь в хижине стояла омерзительная, от нее мутило. Это был густой и парообразный зеленый аромат гниющих болот и раздувшейся на солнце рыбы.

"Боже... что за запах, – сказал Катчен, – Какого черта Гейтс позволил им настолько разложиться? Они бесценны".

"Смотрите", – сказала Шарки.

Ни Хейс, ни Катчен этого не видели, угол стены закрывал большую часть лаборатории, за исключением этой разлагающейся мясистой массы на столе. Но сейчас они увидели.

"Майнер". – сказал Катчен.

Да, это был Майнер, определенно, они нашли его. Они никогда не узнают точно, что взбрело ему в голову или о чем он думал, и это, вероятно, было хорошо. Потому что Майнер решил поставить стул примерно в четырех футах от оттаявшего – и разлагающегося – экземпляра и смотреть на него в темноте. У Хейса были некоторые идеи относительно того, почему, но он не озвучил их. Он просто смотрел на Майнера, пока дул ветер, лачуга дрожала, а в воздухе повисла тревожная тишина.

"Что... Господи, что, черт возьми, с ним случилось?" – спросил Катчен вслух, краска отхлынула от его лица.

Шарки не нужно было подходить очень близко, чтобы поставить диагноз. "Мертв, – сказала она, – наверное, четыре или пять часов, я полагаю".

"Мертв, – сказал Катчен так, как будто не ожидал этого, – о, Господи, он мертв".

И он был.

Просто сидел на стуле, откинувшись на спинку, в парке, в варежках. Его большие белые сапоги были скрещены, а руки в варежках аккуратно лежали на коленях. Он выглядел довольно умиротворенным, пока вы не замечали лицо, не замечали, как его рот был перекошен в безмолвном крике, а запекшаяся кровь стекала с губ и ноздрей, как старые винные пятна. И его глаза... только пустые багровые впадины со сгустками желеобразной мякоти, расплесканной по щекам, как слизистый яичный белок.

"Охуеть, – сказал Катчен, как будто только что понял, – эти сопли... его глаза".

Он отвернулся, и Хейс последовал его примеру.

Шарки тоже не слишком хотела смотреть на это, но медицинское любопытство и предстоящий отчет, который ей предстояло составить, требовали, чтобы она подошла ближе и рассмотрела все внимательно.

Катчен выглядел так, будто собирался блевать, но передумал. Он смотрел на мумию на столе, хмурясь, она ему не очень нравилась. Эти сверкающие красные глаза на концах мясистых желтых стеблей все еще были вытянуты и широко раскрыты.

"Я бы не стал смотреть на них слишком долго, – предупредил его Хейс, – будут плохие сны".

Катчен коротко рассмеялся и отвел взгляд: "Безумное чертово существо. Выглядит так, словно его придумали какие-то голливудские специалисты по спецэффектам, понимаешь? Напоминает мне тех пучеглазых монстров, которых рисует Гэри Ларсон"^[15].

Хейс больше думал в духе Берни Райтсона^[16], но держал это при себе. Он научился держать все в себе. Пока Шарки осматривала Майнера, он стоял, пытаясь думать о всякой чепухе, чтобы это существо не попыталась снова залезть ему в голову. Наконец он сдался, открылся, но ничего не произошло. Существо было мертво, и ему пришлось задуматься, не сходит ли он с ума. В его голове не было ничего, кроме нейтрального гудения уставших нейронов. Больше ничего, слава богу.

Дверь открылась, и вошел ЛаХьюн с Сент-Оурсом и парой контрактников. Он перевел взгляд с мумии на Хейса, сморщил нос от вони и снял очки. Пока он не видел тела.

Он погрозил пальцем Хейсу, бросив на него свирепый взгляд. "Что, ради всего святого, вы здесь делаете? Эта хижина была опечатана и заперта цепями, вход в нее запрещен для всех, кроме меня и команды доктора Гейтса. У вас нет разрешения находиться здесь".

Сент-Оурс одарил Хейса легкой улыбкой, как бы говоря, да, старый добрый ЛаХьюн, разве он не сам Король Дерьмо?

Шарки собиралась что-то сказать, но Хейс шагнул вперед, что-то в нем закипело, забурлило. "Я сам себе сделал чертово разрешение, ЛаХьюн. Его называют болторезом. Но я рад, что ты появился, потому что я хочу, чтобы твоя высокая и могучая белая задница кое-что увидела".

"Джимми..." – начала Шарки.

Но Хейс не слушал. Его глаза встретились с глазами ЛаХьюна, и ни один из мужчин не нарушил состязания в гляделки. Они столкнулись, как пара гремучих змей самцов, готовых броситься на сочную самку.

"Я хочу, чтобы вы убрались отсюда, – сказал ЛаХьюн, – Немедленно!"

"Поцелуйте меня в задницу, шеф", – сказал ему Хейс, и, прежде чем кто-либо успел его остановить или даже подумать об этом, сделал два быстрых шага и схватил ЛаХьюна за руку. И достаточно сильно, чтобы чуть не выдернуть ее из сустава. Схватил и потащил внутрь хижины, пока тот не увидел Майнера ясно, как день.

ЛаХьюн высвободился... или пытался. "Майнер... Боже".

Хейс издал вымученный смешок, подтягивая ЛаХьюна ближе к трупу и его пустым глазницам. – Нет, Богу плевать на эту вечеринку, ЛаХьюн. Смотри, что сделали питомцы Гейтса. Вот что происходит, когда они проникают в твою голову и перегружают тебя. Тебе нравится? Тебе нравится, как это выглядит? – спросил он, тряся мужчину, – может быть, нам нужно запереть тебя здесь, в темноте, на несколько часов, чтобы посмотреть, не пострадаешь ли ты от какого-нибудь ебанного дурного эффекта от непосредственной близости к останкам. Ты этого хочешь, ЛаХьюн? Это то, что ты хочешь? Чувствуешь, как этот гребаный монстр проникает в твой разум и обескровливает тебя, а твои гребаные мозги вытекают из твоих ушей?

ЛаХьюн вырвался. "Я хочу, чтобы все убрались отсюда и прямо сейчас, черт возьми".

Но Сент-Оурс и другие парни были слишком заняты, переводя взгляд с разлагающейся оболочки на столе на Майнера, парня, с которым они жили и пили, играли в карты и смеялись. Он был одним из них, и когда шок начал проходить, они обратили внимание на ЛаХьюна.

"Блять, ты собираешься с этим что-то делать, босс? – спросил Сент-Оурс. – Или я должен, черт возьми, догадаться?"

"Ничего, – сказал другой, – он ни хрена не сделает".

Сент-Оурс был большим, и он мог бы размазать такого парня, как ЛаХьюн, по стене, и использовать то, что осталось, чтобы подтереть свою задницу. – Вот что, босс. Я дам тебе день или два, чтобы заняться этим делом. Если ты не избавишься от этих сраных уебков, мы выльем сюда около двухсот галлонов высокооктанового и поджарим ебаную сосиску.

Он собирался это сделать, и в этом не было никаких сомнений.

Хейс и Катчен последовали за Сент-Оурсом и остальными наружу, оставив Шарки с беспомощным видом, а ЛаХьюн пытался найти свои яйца, и соображал, как он будет отбивать это на своем ноутбуке.

17

Был час обеда, и ученые и контрактники стали прибывать в кают-компанию по двое и по трое, неся с собой запах машинного масла, пота и усталости. Запах, который смешивался с вонью старого пива и застарелыми ароматами кухни, дымом, мусором и заплесневелым брезентом, растянутый для просушки вдоль стены. Это была герметическая вонь, чисто антарктическая.

Поначалу в кают-компании было не слишком многолюдно, но она быстро заполнялась людьми, ворчащими и жалующимися, шутящими и смеющимися, притащивших снег и лед, которые таяли в грязные лужи на полу.

"У вас есть идеи, док, что может вывернуть у человека глаза наизнанку?" – спросил Катчен, наблюдая, как заполняется комната.

Шарки пожала плечами. Она закончила отчет о Майнере и указала причиной его смерти, насколько она могла судить, массивное кровоизлияние в мозг. Можно только догадываться, какое это имело отношение к тому, что глаза мужчины превратились в желе и вылезли из орбит.

Хейс наблюдал за Сент-Оурсом, Рутковским и парнями за их обычным столиком у северной стены. Они были мрачны, с застывшими лицами и усталыми глазами, словно оплакивающими Майнера. Другие контрактники подходили к ним, говорили пару слов и продолжали свой путь.

Они выглядели, решил Хейс, как кучка головорезов, ищущих драки.

Вы почти чувствовали нарастающий запах, грубую вонь ненависти и страха, которая тлела и поглощала. Это был сильный аромат, который возвышался над всем остальным, питался сам собой и выходил из-под контроля в геометрической прогрессии. И если что-то не измениться на станции довольно скоро, черт возьми, он вырвется наружу, и Хейс не думал, что захочет это увидеть.

Но это должно было случиться, рано или поздно.

Это была дерьмовая зима, и не было никаких шансов на улучшение. Все это место утратило чувство товарищества и братства, которое вы обычно имели, живя практически друг на друге, полагаясь друг на друга и зная, что не к кому обратиться, кроме парня или девушки, сидящих рядом с вами. Все это быстро исчезало, и еще через неделю или две вы могли бы, вероятно, окончательно похоронить все это и забыть. Станция ощущалась огромной сухой батареей, аккумулирующей страх и негатив, вся эта потенциальная энергия просто искала катализатор, который высвободит ее. И когда это произойдет, когда она, наконец, выйдет из-под контроля, у нее появятся когти, зубы и темные намерения.

– Когда это случится, док, будут проблемы, – сказал Хейс.

– Когда случится что?

Хейс посмотрел на нее и Катчена. – Когда закончится терпение и люди решат, что с них достаточно. Поскольку вы знаете, что это произойдет, вы можете чувствовать это в воздухе.

– Они боятся, – сказала Шарки.

– Я тоже. Но я могу думать, по крайней мере, до сих пор, я вижу причины... но некоторые из них? Я не знаю. Присматривай за Сент-Оурсом. Он опасен. В его глазах убийство, и, если бы я был ЛаХьюном, я бы спал очень чутко.

– Думаешь, это зайдет так далеко? – спросил Катчен.

– Да, зайдет. Посмотри на них. Им всем снятся сумасшедшие гребаные кошмары, они напуганы и не могут думать правильно. Это исходит от них, как яд.

И, возможно, так и было.

Потому что уже началось формирование по классовому признаку... ученые держались особняком, контрактники держались своих. Не было никакого смешения, как обычно бывает в большинстве зим. Возможно, это было временное явление, а возможно, намек на то, что нас ждут худшие вещи. В ожидании весны.

– ЛаХьюн мог остановить это или хотя бы притормозить, – сказал Хейс. – Верните людям интернет, радио и спутник, пускай они выйдут на связь с реальным миром. И произойдет чудо.

– Я не думаю, что это произойдет в ближайшее время, – сказала Шарки.

– И я тоже. И вот почему так все хреново. Боевой дух летит в сортир, а ЛаХьюну, похоже, по херу. Он давит, секретничает и пугает, и это ни хрена не помогает.

– Он человек плаща и кинжала, – добавил Катчен, и что-то в его глазах почти говорило, что он мог бы уточнить, но не собирался.

Шарки вздохнула. – Он... ну, боюсь, он просто не понимает людей. Что им нужно, чего они хотят и что делает их счастливыми.

– Смотрите, вот что меня беспокоит в этом парне: тот факт, что ему безразлично, что ему по херу душевное состояние на его собственной чертовой станции, которой он должен руководить. Меня это просто бесит. Но, опять же, ЛаХьюн бесит меня с тех пор, как я приехал сюда. Он не имеет права управлять таким местом, – Хейс сделал паузу, изучая нескольких контрактников, прислонившихся к стене и курящих сигареты, с ожесточенным видом и мертвыми глазами, – большинство людей здесь – ветераны, зимующие не первый раз. Я знаю, что мы трое это делали и много раз. Обычно NSF выбирает администратора с навыками работы с людьми, а не такого чертового манекена, как ЛаХьюн. Парень, который одинаково хорошо чувствует себя как с техническими специалистами, так и со вспомогательным персоналом. Парень, который может говорить о ледяных кернах и осаждении, говорить о пиве, бейсболе и ремонте Хеми^[17]. Парень, который может поддерживать баланс, делать людей счастливыми и поддерживать работу станции, следить за тем, чтобы работа была выполнена и люди имели то, что им нужно, и тогда, когда им это нужно. Вот почему я не принимаю ЛаХьюна. Ему здесь нечего делать.

– Ну, кто-то решил, что есть, – сказала Шарки.

– Да, и я начинаю задаваться вопросом, кто бы это мог быть.

Никто не возражал против этого, и Хейса это не устраивало. Он уже изложил Шарки свои теории заговора, и она предупредила его, чтобы он был осторожен в подобных высказываниях. Что такие вещи лишь подпитывают пожар, который уже тлел на Харькове.

Однако Катчен не был глупым. Он умел читать между строк, и то, как он смотрел на Хейса, подсказывало ему, что он именно это и делает.

– Чего я не понимаю, – сказал он через некоторое время, – так это того, почему Гейтс оставил там свои мумии, чтобы они разлагались. Что-то не складывается. Если они являются тем, о чем он говорит... или не говорит... тогда я не вижу шансов, чтобы эта возможность снова представилась ему.

Шарки немного напряглась, потому что знала, что собирается сказать Хейс.

– Может быть, он не осознавал, что делает, – сказал Хейс, верный себе. – Может быть, он был в своем уме не больше, чем Майнер, когда решил составить компанию тварям в темноте. Да, возможно, как и у Майнера, у Гейтса не было выбора. Возможно, он делал то, чего от него хотели эти существа... дать им оттаять, дать их разуму полностью проснуться.

Катчен просто сидел там. Он ухмыльнулся, сначала подумав, что это шутка, но улыбка исчезла достаточно быстро. Он посмотрел на Шарки, его глаза, казалось, спрашивали: о чем, черт возьми, говорит этот парень?

18

– То, что мы здесь делаем, – говорил доктор Гандри Хейсу на следующее утро внутри буровой вышки, – это бурим скважину почти на милю вниз к озеру Вордог. Мы прекратим бурение примерно в ста футах над ним и позволим криоботу^[18] проплавить оставшийся путь. Почему? Почему бы просто не просверлить до конца? Элементарно. Мы не хотим загрязнять озеро каким-либо образом, в какой-либо форме. Помните, мистер Хейс...

– Джимми достаточно, просто Джимми.

– Хорошо. В любом случае, Джимми, Вордог – девственный водоем, не тронутый микроорганизмами с поверхности вот уже почти сорок миллионов лет. Меньше всего мы хотим, чтобы некоторые из наших жуков попали в эту воду. Экосистема там может радикально отличаться от любой другой на Земле, и мы не можем рисковать и загрязнять ее.

Гандри был сильно возбужден этим, особенно из-за того, что он и его команда возлагали большие надежды добраться до озера к концу дня. Они были чертовски близко. Хейс пытался разделить энтузиазм, но у него снова возникло плохое предчувствие, которое подсказывало ему, что, возможно, озеро следует оставить в покое.

Но никто не собирался этого делать.

Эти ребята не остановятся до тех пор, пока с Ящика Пандоры не сбросят крышку и вся гадость не вытечет наружу. Потому что этих ребят интересовало нечто большее, чем биология, геология и химия озера Вордог. Было еще кое-что, что-то необъяснимое и потому интригующее: магнитная аномалия. С помощью магнитной визуализации аномалия была обнаружена в ходе облета SOAR (Офиса поддержки аэрогеофизических исследований) годом ранее. Хотя на Южном геомагнитном полюсе, конечно, наблюдалась выраженная напряженность в электромагнитном поле Земли и время от времени обнаруживались небольшие временные магнитные аномалии, но ничто из этого не объясняло то, что они увидели примерно в центре озера: постоянный и интенсивный источник магнитной энергии.

И этому просто не было объяснения.

По крайней мере, такого, которым ученые были готовы поделиться.

Гандри, гляциолог Калифорнийского технологического института, был руководителем проекта. Под его началом работало шесть человек, и большинство из них практически не покидали буровую вышку. Там же ели и спали. Гандри, насколько мог, объяснил все Хейсу. Проект был инициализирован НАСА в рамках подготовки к миссиям запуска криоботов на Европу и Марс. Криобот, известный как ATP, Активный Тепловой Зонд, должен был протаять сквозь северную ледяную шапку Марса... и, в конечном итоге, через замерзшую кору Европы. Криобот, используемый для зондирования на озере Вордог, Project Deep Drill, был идентичен тем, что они собирались использовать на замороженных лунах Марса и Юпитера. По сути, это было что-то вроде подводного робота, цилиндрический зонд длиной около десяти футов и диаметром шесть дюймов с нагреваемым носовым обтекателем, предназначенным для плавления мерзлого грунта и гипертермического бурения.

– По сути, это хай-тех... очень высокотехнологичная... самоходная буровая установка, Джимми, – объяснял Гандри. – Чтобы растопить лед и пройти через полученную жидкость, требуется гораздо меньше энергии, чем при использовании традиционного бурения. Носовой обтекатель расплавляет лед до жидкого состояния, и криобот идет вниз под действием силы тяжести.

Хейс кивнул. – Но на Марсе или Европе вы не сможете предварительно бурить, чтобы запустить криобота, как здесь.

– Да, хорошее замечание. Но криоботу не нужно никакого предварительного бурения, мы просто сделали это, чтобы ускорить процесс, понимаешь. В ходе нашего последнего испытания – а поверь мне, Джимми, испытаний было немало – криобот без проблем растопил лед на глубину двухсот футов.

Гандри объяснил, что в задней части зонда находился само разматывающийся шланг-кабель, соединяющий его с поверхностью, по которому проходили силовые и оптоволоконные кабели видео и данных. Произошло бы следующее: после того, как криобот пробился бы сквозь ледяную крышу над Вордогом, дыра за ним замерзла бы, и это было бы совершенно нормально, поскольку это изолировало бы Вордог от внешнего мира.

– Итак, зонд пройдет сквозь крышу, а затем упадет в само озеро. Над озером не сплошной лед. Над ним находится арочный купол высотой до полумили, – сказал Гандри, – таким образом, криобот совершит своего рода приводнение, а затем уйдет под воду и разделится на две части. Материнская часть останется под поверхностью, анализируя воду и ища признаки жизни. Другая часть спустится на дно по тросу, где тоже будет искать жизнь и изучать течения и температуру, что даст нам хорошее представление о том, что сохраняет это озеро теплым... мы предполагаем, что это гидротермальные источники, курильщики.

Хейс только покачал головой. – Уровень технологий, которые вы, ребята, используете, просто потрясающий.

– О, это еще не все, – сказал микробиолог Кэмпбелл, оторвавшись от монитора, – как только нижняя часть достигнет осадка, освободится гидробот... своего рода крошечная подводная лодка, оснащенная гидролокатором и камерой. Он будет плавать там, как мыльный пузырь, показывая нам, что вверху и внизу.

Господи, это было невероятно.

Неудивительно, что эти парни никогда не поднимались на воздух. Проект Deep Drill начался летом прошлого года: оборудование было доставлено и настроено, все было подключено к сети и готово к бурению. Но только зимой все завертелось.

Хейс зимовал на других станциях, и обычно буровые вышки использовались для собирания образцов для проекта NSF Antarctic Core Repository. Они бурили скважину, извлекали керны для геохимического анализа и палеоклиматологических исследований. Керны могли рассказать им историю мирового климата, химического состава воды и воздуха и тому подобное.

Но в этом году все было немного интереснее.

Хейс вышел из контрольной будки и остановился в главном помещении буровой башни, огромном и гулком. Массивная EHWD (Усовершенствованная буровая установка с горячей водой) проникала глубоко в лед под башней, заставляя пол вибрировать. Гудели компрессоры, шипели насосы, шланги уходили во все стороны. Установка, как ему было известно, перекачивала струи сверх горячей воды из теплостанции по шлангу под высоким давлением к головке бура далеко внизу. Талая вода засасывалась из скважины, нагревалась в башне и циклически нагнеталась обратно.

Хейс ходил вокруг, держась подальше от трех техников, которые фактически руководили установкой, мониторя процесс бурения и приглядывая за всем этим дорогим оборудованием. Криобот находился у стены и выглядел как ракета, подвешенная на огромной железной треноге и соединенная с огромной катушкой кабеля. Сам зонд был запечатан в стерильный виниловый мешок, который должен был расплавиться, как только он достигнет места назначения почти на милю ниже.

Хейс просто смотрел на него, и в его внутренностях снова возникло чувство, будто кто-то вырыл яму в его животе. Он не мог избавиться от этого ощущения. Это не было кратковременным наваждением, над которой он мог посмеяться, отругав себя за глупость. Нет, чувство было глубоким, древним и сильным. Глядя на подвешенного криобота, он решил, что чувствует примерно то же, что, должно быть, чувствовали Раби, Оппенгеймер и компания, когда они впервые испытали атомную бомбу: что дверь распахнулась и пути назад нет.

Под грохот оборудования в ушах Хейс направился в дальний конец буровой комнаты, в комнату для отбора проб керна. Гандри превратил ее в своего рода офис.

Он просматривал стопки компьютерных распечаток, в основном графиков. – Что у тебя на уме, Джимми?

Хейс зажевал губу. – Вы были там, когда Гейтс сделал свое заявление, верно?

– Конечно. Ни за что на свете я бы этого не пропустил.

Хейс глубоко вздохнул и тщательно обдумал свои слова. – Что вы думаете о мумиях? Тот доисторический город? Я имею в виду, не с научной точки зрения, а как человек, что вы о них думаете?

Гандри был маленьким, напоминавшем птицу человеком, который двигался быстрыми, отрывистыми движениями. Лицо его было обветренным и грубым, как у всех, кто провел слишком много времени в самом суровом климате на земле. Он выглядел как какой-нибудь шахтер, который прожил тяжелую, требовательную жизнь, и, вероятно, так оно и было. Единственное, что компенсировало это, была роскошная грива серебристых волос. Но, несмотря на всю свою нервную энергию, сейчас он расслабился, сплел пальцы за головой и откинулся назад.

– Что ж, я тебе скажу, Джимми. Я скажу тебе, что я думаю, – сказал он с протяжностью южанина. – Я вырос в Библейском поясе^[19], и, хотя наши пути с религией разошлись, я думаю, что это может стать большой проблемой для веры. То, что Боб Гейтс нашел здесь, может запросто посадить организованную религию^[20] на задницу. Когда Гейтс сказал, что у него есть что-то, что может заставить нас переосмыслить, кто и что мы есть, я бы не относился к этому легкомысленно. Я знаю этого человека. Он не говорит «сидеть», пока у него не будет что-то весомое, и, сынок, я думаю, у него есть что-то, что потрясет нашу культуру до самого основания.

– Вы думаете... вы думаете, у него там инопланетяне?

Гандри поморщился, затем пожал плечами. – Все, что я хочу сказать, это то, что это, довольно вероятно.

– Я знаю, что вы, ребята, были здесь заняты, – сказал Хейс, – но думаю, вы слышали, что происходит.

– Да, я слышал.

– И как образованный человек, что вы об этом думаете? Все эти сны, которые есть у всех, все примерно одного содержания.

– Как образованный человек и парень, проведший половину своей жизни на полюсе, я бы сказал, что изоляция может привести к паранойе, а паранойя может привести ко многим ужасным вещам. Особенно, когда ты вдохновляешься Старцами. Гандри помолчал и снова пожал плечами. – Это то, что я бы сказал как образованный человек.

Хейс облизнул обветренные губы.

– А как просто человек?

Гандри неловко поерзал.

– Я бы сказал, что меня не особенно волнует, что эти существа расскажут нам о нас самих и истории нашего маленького мира. Я бы сказал, что они плохо влияют на наш вид в целом. И, как и ты, я надеюсь, что это влияние еще не так активно.

– Вы думаете, у нас здесь проблемы, док?

– Нет, по крайней мере, я надеюсь, что нет. А что касается нашей культуры? Нашего общества? Да, я бы сказал, что они под угрозой... потому что после того, что обнаружил Гейтс, ну, давайте посмотрим правде в глаза, Джимми, вы просто не сможете снова вернуться домой. Вы не сможете вернуться к тому, как все было.

Гандри говорил много вещей, хотя на самом деле их не произносил. Хейс провел много времени среди ученых и знал, что они очень хороши в этом. Им пришлось, если они хотели выжить в жестко конкурентном, беспощадном мире государственных грантов и политики департаментов колледжей. Такие ученые, как Гандри, не рисковали, пока их не поддержали другие. По крайней мере, не публично.

Хейс повернулся, чтобы уйти, но остановился. – А как насчет той магнитной энергии в озере? Что вы об этом думаете?

Но Гандри только пожимал плечами, быстро моргая. – Что ты об этом думаешь, Джимми?

Хейс на мгновение посмотрел на него. – Я не учёный, док, но и не тупой. В подобных вещах я доверяю своим инстинктам.

– И что тебе говорят твои инстинкты?

"То же самое что они говорят вам, доктор Гандри, что бы там ни было внизу, оно в восторге... и это, черт возьми, не случайно".

19

– Ну, ты пропустил всю веселуху, – сказала Шарки Хейсу тем же днем в кают-кампании, садясь со своим подносом с едой.

Хейс почувствовал, как в нем что-то увядает. – Боже, я вообще хочу это слышать?

– Думаю, ты это сделаешь. ЛаХьюн вернул нас в онлайн... Интернет, спутник, все работает. Он сделал заявление около часа назад, и здесь почти можно было услышать вздох облегчения.

Хейс не особо удивился.

ЛаХьюну пришлось усмирить коллективного зверя, прежде чем он его укусит. Оглядывая кают-компанию, которая была заполнена едва наполовину, Хейс почувствовал, как напряжение прошлой недели несколько утихло. Как будто опытный мануальный терапевт, прошелся по скованным мышцам станции и хорошенько размял их.

– Без дерьма? – спросил он. – Ты говоришь мне, что наш прекрасный и непостоянный мистер ЛаХьюн не беспокоится о том, что слухи о наших мумиях утекут наружу? Об этом городе?

Шарки откусила кусок тушеного мяса и тщательно его прожевала. – О, он прикрыл эту базу. Перевел все на деньги. Сказал нам, что можно упомянуть о том, что были найдены окаменелости и артефакты, но не для того, чтобы увековечить какие-либо дикие слухи, циркулирующие по лагерю. Сказал, что если такие сумасшедшие истории станут известны, то NSF не пригласит тех, кто их рассказал... это означает, что они могут попрощаться с Антарктидой вместе с привлекательными контрактами и эксклюзивными грантами.

Хотя ЛаХьюн заботил его не больше, чем собачий клещ, вцепившийся в его левое яйцо, Хейс был вынужден согласиться, что это правильный решение проблемы. Люди не обращали особого внимания на угрозы, пока дело не начинало касаться денег и карьеры. Если бы у ЛаХьюна был хоть немного здравого смысла, он бы сделал это в первую очередь.