Текст книги "Чукотка"

Автор книги: Тихон Семушкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)

– Это почему же? Что за секрет?

– Он будет приезжать ко мне под видом обучающего моих бойцов чукотскому языку.

– Тайну мы умеем держать не хуже вас. Но только я ни черта не понимаю во всей этой истории, – развел руками доктор.

Андрей Андреевич засмеялся.

– Модест Леонидович, здесь ничего особенного нет. Дело в том, что если заранее все будут знать, что Таграй учится летать, – это одно дело. И совсем иное, когда он стоит, предположим, около самолета, кругом народ, он влезает в кабину... вспорхнет и полетит один.

Доктор, видимо, представил себе этот момент и улыбнулся, а Андрей Андреевич продолжал:

– Ведь это же целая революция! Какой удар по шаманству! Ведь эти гады до сих пор распространяют болтовню, что в летчиках злые духи сидят.

– Доля правды и резона во всем этом деле есть, – сказал доктор. – Ну ладно. Летать он, конечно, может. Только, Андрей Андреевич, пожалуйста, выкрутасы воздушные не устраивайте. Разные там фокусы-мокусы, петли ваши... – и доктор смешно изобразил все это руками в воздухе.

Таграй стоял у больничного крыльца и с нетерпением дожидался Андрея Андреевича.

У ПОГРАНИЧНИКОВ

Человек в дубленом русском полушубке с бараньим воротником сидел в школьном зале. В одной руке он держал шапку-ушанку, в другой – большие рукавицы из оленьих лапок. Время от времени он покручивал рукавицами в воздухе.

Мимо него прошла школьная сторожиха чукчанка. Она посмотрела на него и молча с усмешкой показала колокольчик.

Не торопясь, вразвалку, как утка, она шла по длинному коридору и звонила около каждой двери, долго размахивая колокольчиком.

Позвонив в свое удовольствие, сторожиха с той же усмешкой прошла мимо красноармейца обратно.

В старших классах окончился последний урок. С шумом выбежали ученики и, увидев пограничника, окружили его. Каждый спешил поздороваться.

– Мне Таграя нужно, – сказал пограничник.

– Он придет. Он в классе, с учителем разговаривает.

– Таграй, Таграй!

– Таграй, Чельгы Арма* приехал. На многоголосый крик вышел Таграй вместе с Николаем Павловичем.

[Чельгы Арма – Красная Армия.]

– Товарищ Таграй, я приехал за вами по распоряжению начальника. Нарта стоит около школы, – сказал красноармеец.

– Подождите, подождите! Ему же пообедать нужно, – вмешался учитель.

– Начальник сказал, что пообедать можно у нас в погранпункте. Мы успеем приехать к обеду.

Таграй вопросительно посмотрел на учителя и, не встретив возражения с его стороны, сказал:

– Хорошо. Я быстро оденусь. До свидания, Николай Павлович. На весь выходной уезжаю.

Он сорвался с места и побежал.

Красноармеец поднял собак и, приготовив упряжку, сел с остолом в руках на нарту.

Кругом него стояли ученики.

– Слушаются тебя собаки? – спросил кто-то из учеников.

– Еще как! И остолом тормозить не нужно. Только слово скажу – и сразу останавливаются.

– А давно ты научился управлять ими?

– У нас, в Орловской области, с малолетства ездят на них, – шутя заметил он.

– Там у вас, должно быть, другие собаки?

– Такие же, на четырех ногах.

– Кони на четырех ногах у них, – подал голос ученик, стоявший сзади.

Подбежал Таграй. Он взглянул на упряжку и весело сказал:

– Давай, я буду управлять собаками.

– Не полагается, товарищ Таграй, – ответил пограничник. И, желая смягчить свои слова, добавил: – Садитесь, садитесь.

Нарта побежала мимо больницы.

– Тагам, тагам! До свидания, доктор! – крикнул Таграй и помахал рукой.

Доктор стоял на крыльце и тоже махал. Он смотрел вслед убегавшей нарте и думал:

"Вот черт! Увез все же парня. Летчика готовить! Да из такого пария я бы лучше доктора сделал!"

Домб пограничников расположились у самого берега моря. Виднелись мачты радиостанции и красный флаг, развевающийся по ветру.

Часовой с винтовкой в руках пропустил нарту и вновь зашагал по скрипучему снегу.

Упряжка подбежала к небольшому домику Андрея Андреевича Горина, стоявшему в стороне, и остановилась.

– Здорово, Таграй! – встретил его Андрей Андреевич. – Приехал?

– Приехал, товарищ начальник! – сказал Таграй, по-военному отдавая честь.

Небольшой кабинет Андрея Андреевича был прост. Здесь стоял письменный стол, несколько стульев. Над столом висел портрет Сталина; пол закрывала огромная шкура белого медведя "собственного производства", как говорил о ней Андрей Андреевич; на одной из стен висела карта Чукотского округа. Карта настолько большая, что на ней были все населенные пункты, все бухточки, заливчики, самые незначительные речушки и ручьи.

Таграй засмотрелся на карту.

– Вот она какая, Чукотка! – воскликнул он. – У нас в школе карты, на которых вся Чукотка со спичечную коробку.

– Понравилась?

– Да. А что означают, Андрей Андрей, эти линии – зеленые, красные, черные?

– Это мои маршруты, Таграй, по которым я летал. Сам для интереса вычертил. Вроде самолетная дорога. Вот смотри – прямая дорога в Чаун, на реку Амгуэму, а это – дорога в хребты.

– Андрей Андрей, ты же всю Чукотку облетал!

– Конечно. На собаках попробуй столько объехать. Научишься летать – и ты везде побываешь.

– Только, Андрей Андрей, я, наверно, не научусь, – с сомнением сказал Таграй.

– Я тебе дам "не научусь"! Попробуй, не научись!

Таграй довольно засмеялся.

Андрей Андреевич взял телефонную трубку.

– Как у вас там с обедом? Давно готово? Ну хорошо.

– Никогда не говорил я по телефону. Можно и голос узнать? – спросил Таграй.

– Конечно. Вижу я по твоим глазам, что охота тебе поговорить по телефону.

– Правильно, Андрей Андрей. Ведь интересно!

– Ну ладно. Вон видишь тот дом – столовую? Там же и красный уголок. Беги, оттуда поговоришь со мной. Я вызову тебя.

Таграй убежал.

Андрей Андреевич подошел к телефону:

– Дежурный, сейчас придет к вам Таграй. Дайте ему трубку поговорить со мной. Да нет! Просто для интереса: ему хочется поговорить со мной по телефону.

Андрей Андреевич стоял около телефона и, приложив трубку к уху, тихо смеялся.

– Я слушаю! Таграй? Здравствуй, здравствуй, Таграй. Узнал, говоришь? Близко? Все равно рядом? Вот видишь, как удобно... Что, что? Вот чудак, зачем же мы будем еще разговаривать по телефону, когда я сейчас приду и поговорим без телефона? Нет, нет, Таграй. Мы и так запоздали с обедом. Дисциплину нарушать нельзя. До свидания, до свидания.

За большим обеденным столом сидели бойцы. Красноармеец-повар подавал обед.

– У вас – как в школе-интернате, – сказал Таграй.

– Да, да. И занятия идут у нас каждый день. Садись рядом со мной, предложил Андрей Андреевич.

Таграй сел, с любопытством присматриваясь ко всему.

– Товарищ Таграй, как же это вы проиграли партию нашему Смирнову? спросил один из бойцов.

– Нельзя Красную Армию обыгрывать! – смеясь, ответил Таграй.

– А начальника зачем обыграли?

– Начальника – это по дружбе, – вмешался Андрей Андреевич.

Пообедав, Горин вместе с Таграем пошли в красный уголок. Судя по тому, что здесь стояла классная доска, здесь проводились занятия с бойцами.

Андрей Андреевич сел за стол и стал раскладывать какие-то чертежи и перелистывать книгу.

– Ну, Таграй, стенгазету после почитаешь. Иди сюда. Мы сейчас побеседуем.

И он рассказал Таграю, как они будут заниматься теорией, как потом перейдут к занятиям на практике.

– Что такое самолет? – начал Андрей Андреевич. – Взять, например, всякий живой организм. Что в нем самое главное? Сердце. А у самолета что самое главное? Самое главное...

– Мотор, – подсказал Таграй.

– Ну, правильно. Моторы бывают разные, как разные бывают и яранги. Есть рульмоторы, моторы на шкунах, авиационные моторы. Есть большие, есть маленькие. Одни сделаны прочно, другие – менее прочно, а в общем они все как-то по-одинаковому сделаны, что-то имеют общее между собой.

– Принцип один и тот же, – вставил Таграй.

Андрей Андреевич усмехнулся и сказал:

– Ты меня, Таграй, извини. Я все забываю, что ты имеешь семь классов образования. Я и начинаю поэтому так издалека. Ведь я сам такого образования не имею. Раньше нас не баловали образованием. Примерно в твоем возрасте я больше учился волам хвосты крутить.

– Как крутить?

– Ну, пастухом был. А с тобой мы быстро пройдем. Вот день прибавится, посветлей будет – и за штурвал сядем.

Таграй недоверчиво поглядывал на Андрея Андреевича и думал: "Неужели я научусь летать?"

Они долго говорили об авиационных моторах. И Горин видел, что основу мотора Таграй знает.

– Мотор шкуны я на "отлично" изучил, Андрей Андрей. Сам мотористов летом готовил и приучал к чистоте в работе с машиной.

Андрей Андреевич перешел к несущим плоскостям – крыльям. В разговоре появились слова: ажурные ребра – нервюры, продольные балки – лонжероны, хвостовое оперение и так далее, и так далее.

– Андрей Андрей, а эту книжку ты мне не дашь домой?

– Учебник этот? Пожалуй, возьми.

– Я скажу товарищам, что взял почитать про самолет.

– Становись! – послышалась команда с улицы.

Таграй подбежал к окну. Человек двадцать бойцов на лыжах становились в ряд.

– Что такое? Куда они отправляются?

– Лыжная вылазка сегодня. Тренировочный пробег.

– Вот бы и мне с ними побежать!

– Нет, Таграй. Алек – жена моя – очень просила привести тебя. Пойдем ко мне, кстати, посмотришь и моих карапузов. Ох, и орлы! – похвалился Андрей Андреевич. – Хочешь – по-чукотски, хочешь – по-русски разговаривают!

* * *

В квартире Горина вместо ковров лежали пушистые оленьи шкуры. Жена его играла с детьми. На полу валялось множество игрушек. Старший сын стоял около матери и, как видно, собирался затеять какую-то игру.

– Какомэй, Таграй! – вскочила Алек. – Здравствуй! – добавила она по-русски.

– Видишь, какое огромное семейство, – не без гордости проговорил отец.

Он тут же схватил на руки смеющегося черноглазого сына и спросил:

– Играете?

– Мотор заводил, – сказала жена, глядя на мужа и сына.

– А, мотор! Ну-ка, заведи еще, а мы посмотрим.

Он опустил сына на пол, мать села с ним рядом, и мальчик, несколько смущенный, поглядывал на Таграя. Затем, посмотрев на отца, мальчик протянул руки к голове матери, воображая, что это диск рульмотора. Он сделал руками резкое движение, будто шнуром заводил рульмотор.

– Че-че-че! – зачихала Алек, как "чихает" мотор при запуске.

Мальчик немедленно взялся за нос матери. Но "мотор" остановился. Мальчик снова заводил и быстро хватался за нос матери до тех пор, пока "мотор-мамаша" не стала чечекать минуты три подряд.

– Вот видишь, Таграй! Теперь мотор пошел, – сказал Горин.

Таграй захохотал, а Андрей Андреевич сел на пол и попросил:

– А ну, заведи меня!

Польщенный похвалой, мальчик тем же способом начал "заводить" отца. Андрей Андреевич долго играл с сыном-мотористом, жена любовалась ими с нескрываемой радостью. Таграй смотрел на свою соплеменницу Алек, одетую в очень хорошее платье, веселую, красивую.

Андрей Андреевич встал.

– Очень хороший обычай есть у чукчей, – сказал он. – Зайдет гость – и сразу его угощают чаем. А вот она у меня забыла этот обычай.

– Амынь какомэй! – вскрикнула Алек и, взмахнув руками, бросилась в кухню.

– Красивая у тебя жена, Андрей Андрей. И на чукчанку не похожа.

– Ничего подобного. Очень похожа... Ты побудь здесь, Таграй. Я сам пойду приготовлю чай. Ведь ей хочется поговорить с тобой.

Таграй подошел к столу, на котором лежали тетради и книги.

– Это кто так пишет? – спросил он по-чукотски вошедшую Алек.

– Я, – ответила она, обнажив в улыбке свои белые зубы. – Учусь я, Таграй. Андрей заставил учиться. Говорит, нельзя не учиться.

– Правильно он говорит.

– Русский язык почти весь выучила, – и она заговорила по-русски.

– Он, оказывается, и учитель хороший? – удивился Таграй.

После ужина был вечер самодеятельности. Играла гармошка. Красноармейцы пели, плясали, не думая о том, что они находятся среди снегов Арктики, за полтора десятка тысяч километров от своих родных нолей.

Впрочем, пограничники вообще настолько привыкали к Северу и так успевали полюбить его, что, когда подходил срок демобилизации, многие оставались работать в различных северных хозяйственных организациях. Они как вольнонаемные работали здесь года два-три и уезжали домой. Но Север манил. И, побывав дома, многие снова возвращались.

Красноармейский вечер закончился поздно ночью. Таграй не скоро уснул. Сколько новых впечатлений за один день! Он лежал в квартире Андрея Андреевича с открытыми глазами и прислушивался к завыванию пурги.

Рано утром, в жесточайшую пургу, Таграй вместе с Андреем Андреевичем приехали в школу.

Едва успел Таграй сбросить дорожную одежду, как сторожиха пошла звонить на первый урок.

ШАМАН-ЧАЙНИК

Однажды в хороший зимний день, освещенный холодной золотистой луной, на культбазу приехали Ульвургын и старик Тнаыргын. Оставив нарту у крыльца, они важно и не спеша вошли в мою комнату.

Судя по внешнему виду, можно было заключить, что Ульвургын, как всегда, отлично настроен. Лицо же старика, более чем обычно сосредоточенное и задумчивое, вызывало беспокойство: не случилось ли чего?

– Сидели, сидели у себя в ярангах и решили поехать к тебе чай пить, сказал Ульвургын.

– Значит, не по делу, а просто в гости приехали? Очень хорошо. Раздевайтесь.

Ульвургын молча здесь же, в комнате, снял кухлянку и понес ее в коридор.

– И ты, Тнаыргын, раздевайся, – предложил я старику.

На лице Тнаыргына появилась усмешка. С какой-то стариковской застенчивостью он сказал:

– Я голый.

– Как голый?

– Голый. Без рубашки.

– А-а! Рубашки нет? Ну ничего. Хочешь, Тнаыргын, я подарю тебе рубашку?

Старик опять усмехнулся.

– Рубашка есть, – сказал он. – Велел сшить. Только без пользы валяется она в сенках. Не ношу ее.

– Почему же?

– Тело чешется от нее. Без рубашки лучше. Вошь заводится в матерчатой рубашке, – смущаясь, сказал старик.

– А как же вот Ульвургын в рубашке ходит? Ученики – тоже. Да и я ношу рубашку.

– Коо, – уклончиво ответил он.

– Когда была одна рубашка, – сказал Ульвургын, – и у меня чесалось тело. Завел три – перестало. Не все время ношу одну. Меняю. Стало хорошо.

– Правильно, Ульвургын. А у тебя, Тнаыргын, стало быть, одна рубашка?

– Да, одна. И та не нужна.

– Ну хорошо. Не надо – так не надо. Но все же я хочу тебе подарить рубашку. Пусть она будет второй. И если тело зачешется, ты попробуй сними ее и сейчас же надень вторую.

Старик засмеялся.

– Запутать следы, как путает старая лиса? И вошь обманывать нехорошо!

– Принимай подарок, Тнаыргын. Будет у тебя две рубашки, – сказал Ульвургын.

– Или попробовать, Ульвургын, еще раз? – серьезно спросил старик.

– Попробуй, – посоветовал он ему.

Обрядив его в рубашку, мы присели к столу. Поговорили о зимней охоте, о школе, о том, что у чукчанки Анканаут в больнице родился сын; поговорили о новостях, которые были на побережье. Вдруг Ульвургын прервал разговор:

– Подожди! Если гость приехал, то не сухим горлом он новости рассказывает.

– Забыл, забыл, Ульвургын! Сейчас приготовим хороший, крепкий чай.

Между тем я совсем не забыл. Я давно хотел продемонстрировать Ульвургыну действие электрического чайника. Показать его просто, что называется, ни с того ни с сего, мне не хотелось. Я несколько месяцев ждал удобного момента показать чайник. И теперь случай подвернулся.

Мои друзья чукчи, любознательность которых я испытывал на каждом шагу, пусть не осудят меня. Показать чайник сразу же после приезда – это одно. И совсем другое – когда прошло уже ползимы, когда всякие новинки исчерпаны и жизнь идет своим обычным, нормальным путем.

Я хорошо знал, что каждое новшество, с которым приходилось чукчам знакомиться впервые, показанное в соответствующей обстановке, давало прекрасные результаты. Иногда это служило темой многих бесед. Когда-то они уже познакомились с электролампочкой и давно перестали удивляться горящим внутри железным проволочкам. Лампочка никого теперь не удивляла. Но вот электрического чайника они еще не видели и даже не знали, есть ли такой чайник.

Когда Ульвургын сделал мне замечание по поводу "сухого горла", я вытащил чайник из чемодана.

– Будем пить из нового чайника, – сказал я несколько торжественно.

– Ай-ай-ай! Какой хороший дорожный чайник! – вскрикнул Ульвургын и вскочил со стула.

Я держал чайник, закрыв рукою вилку, а Ульвургын поглаживал его и смотрелся в блестящий никель.

– Можно пить чай и глядеть, как ты пьешь. Все равно зеркало, восторженно говорил Ульвургын.

Даже старик Тнаыргын привстал и, заинтересовавшись, подслеповато разглядывал его.

Когда наконец они сели на свои места, я поставил чайник на угол стола. Затем я взял кувшин с водой, в котором плавали комки нерастаявшего снега. Вода вместе со снегом забулькала и полилась в чайник. Незаметно включив шнур, я стал рассказывать гостям о новых заводах, где вырабатывают много разных вещей.

– А почему в факторию не привозят такие чайники? – перебил Ульвургын.

Гости очень охотно поддерживали беседу до тех пор, пока Ульвургын не вспомнил, что они до сих пор еще не попили чаю.

– Э, ты опять забыл! – сказал он.

– Нет, я не забыл. Вот сейчас закипит вода, и мы будем пить.

– Не думаешь ли ты, что она закипит от наших разговоров? усмехнувшись, спросил Ульвургын.

– Да. Пока мы поразговариваем, чайник будет готов.

– Что-то я не вижу, чтобы ты был пьян. Разве ты забыл, что чайник не поставлен на огонь? Ведь под чайником нет примуса.

– Примуса не нужно. Он и так закипит, без примуса.

Старик Тнаыргын посмотрел на меня укоризненно. Казалось, что он счел неуместными мои шутки, тем более, что попить чаю хотелось.

– У нас горло ссохнется, если мы будем ждать, когда он закипит у тебя на столе. Может быть, ты вздумал разложить вокруг него костер из твоих бумаг?

– Да нет же, Ульвургын! Пощупай, он уже теплый стал.

Мои гости переглянулись между собой и, наверно, подумали: не с ума ли я начинаю сходить?

Я взял Ульвургына за руку и потянул его пальцы к чайнику. Прикоснувшись, он вдруг положил на него всю ладонь. Затем, привстав со стула, обхватил чайник обеими руками и, тараща на меня глаза, тут же опустил руки.

– Что такое? – тихо спросил он. – Тнаыргын, пощупай сам. Верно ли, чайник горяч? Не показалось ли мне?

– Показалось, – не поднимаясь с места, серьезно сказал старик. – Или ты был слепой и не видел, как наливалась в него вода со снегом?

Ульвургын виновато посмотрел на старика, потом перевел взгляд на чайник и еще раз потрогал его. Чайник был определенно горячий.

– Руку нельзя держать. Пощупай, Тнаыргын, пощупан его. Что-то я перестал быть Ульвургыном. Я совсем перестал понимать все.

Лицо Ульвургына было растерянным, взор блуждал.

Тнаыргын поднялся со стула, едва пощупав чайник, остановился и, согнувшись, молча разглядывал его.

Потом повернулся к Ульвургыну и кивком головы подтвердил.

– Правда, горячий? – спросил его Ульвургын.

– Да, правда, – тихо ответил Тнаыргын.

Они находились в таком состоянии, что явно хотели услышать человеческий голос.

– Садитесь, садитесь, – сказал я им. – Скоро вода закипит, и мы будем пить чай.

Они сели, уставив взгляды на чайник.

Вдруг чайник запел. Старики насторожились и опять переглянулись.

– Это электрический чайник. Как лампочка нагревается.

Они жадно смотрели на чайник, и казалось, что не слышали моих слов.

Из носика чайника повалил пар, затанцевала крышка, и мои гости одеревенели.

– Какомэй! Шаман-чайник! – рассмеялся вдруг Ульвургын.

– Видишь, я не шаман, а заставил воду закипеть без огня. Пусть ваш шаман попробует так сделать.

И когда напряжение прошло, Ульвургын удивленно спросил:

– Почему так получилось?

Я стал объяснять. В столе у меня был кусок шнура. Обнажив проволочки, я рассказал, как с берега, где стоит ветродвигатель с моторами, по проводу идет тепло к чайнику. Они внимательно разглядывали шнур, чайник с двумя гвоздиками сзади и удивлялись.

– Почему так? – разводя руками, говорил Ульвургын.

– А ты помнишь, Ульвургын, – сказал старик, – раньше, когда у нас не было спичек, как мы добывали огонь? Вертелом. Ведь тетива вертела – она всегда становилась теплой.

Я наблюдал, как они по-своему искали объяснения этому чуду двадцатого века. Но объяснить им хорошо я не мог: у меня для такого "ученого разговора" не хватало чукотских слов.

Старики были так поражены и удивлены чудесным чайником, что вдруг, совсем неожиданно, собрались уезжать. Они уехали, забыв даже о чае. А может быть, с первого раза не захотели пить из таинственного чайника.

Я послал за Таграем.

Последнее время Таграй что-то загрустил. Он сторонился товарищеской компании и весь ушел в книги. Я объяснял это его страстным желанием возможно скорей изучить самолет, но учителя были иного мнения. Они говорили, что Таграй, кажется, увлекся Леной Журавлевой. Таграй, с которым у меня были приятельские отношения, никогда мне об этом не говорил, и я решил, что догадки учителей не имеют основания. А может быть, это новое чувство наполнило его неожиданно, вдруг, и он не решался идти со мной на откровенный разговор?

Вскоре пришел Таграй. Он сидел у меня, очень серьезный и немного взволнованный. С необыкновенной теплотой он рассказывал о горбуне Квазимодо из "Собора Парижской богоматери". Однако, увидев на столе чайник, остановился и спросил:

– Что это? Чайник такой?

– Да, чайник. Электрический.

– Электрический?

Он вскочил со стула, подбежал к столу.

Таграй из уроков физики знал уже о нагревательных приборах, и все же чайник его очень заинтересовал.

– Можно вскипятить? – спросил он.

– Таграй! Совсем недавно я хотел угостить из него Ульвургына и старика Тнаыргына. Но они так удивились, что забыли попить чаю и уехали домой.

Таграй звонко расхохотался и спросил:

– Ты знаешь, почему они уехали?

– Нет, не знаю.

– Они помчались скорей сообщить эту новость. И я думаю, что они будут пытаться устроить такой же чайник у себя в яранге.

– Как устроить?

– Они, конечно, его не сделают, но будут пытаться сделать.

– Серьезно?

– Я так думаю. Ульвургын очень любит такие вещи. Про него рассказывают: раньше он делал граммофон, не сделал только. Верно, верно! Мне так рассказывал отец.

Предположение Таграя оправдалось. По приезде домой Ульвургын позвал колхозного моториста Айвана и сказал ему:

– Поскорей настрой рульмотор!

– Зачем, Ульвургын? Кругом лед, никуда не поедешь!

– Не ехать, а чай будем пить от мотора, – сказал он и тут же сообщил людям новость.

Новость была такая, что поверить в нее не всякий согласился. Но когда ее уж подтвердил старик Тнаыргын, в толпе раздались возгласы удивления.

Ульвургын быстро вошел в ярангу, достал хранившуюся у него проволочку, обернул ее ситцевой тряпочкой настолько аккуратно, что создалось полное впечатление электрического провода.

"Электромонтер" сидел на шкурах и уже крутил в руках обыкновенный закопченный чайник. Напротив сидел Тнаыргын. Он смотрел на работу Ульвургына и изредка отвечал на его вопросы. Работа была сложная. Не так-то просто забить два гвоздика в заднюю стенку чайника. Но Ульвургын справился с этой задачей. Железные подполозки к нартам потолще, чем стенки чайника, однако сколько дырочек в них приходится сверлить! Скоро два болтика от нарты прочно сидели в задней части чайника.

– Посмотри, Тнаыргын, – так ли они торчат, как у того чайника?

Старик посмотрел, пощупал и пришел к заключению, что работа сделана хорошо.

Из моржовой кости Ульвургын выпилил две круглые штучки – наконечники к шнуру, просверлил в них дырочки, в которые плотно входили гвоздики чайника.

– Готово! – крикнул Ульвургын. – Заводи мотор, Айван!

"Электрический" провод он перекинул через верхнюю балку, протянул ее через круглую отдушину полога в сенцы. Мотор фырчал и не заводился. Но после долгих усилий моториста он заработал.

– Останови! – командовал Ульвургын. – Вот здесь мы прицепим мою веревочку, чтобы она крутилась. Малый ход только давай, как бы не соскочила.

От вращения рульмотора, по расчетам Ульвургына, должен был нагреваться его самодельный шнур. И когда мотор был запущен, Ульвургын сидел у чайника и не отрываясь следил за ним. Но случилось самое невероятное. Шнур стал наматываться, и пока Айван успел остановить мотор, чайник, расплескав воду, вылетел в сенцы.

Подъезжая к яранге Ульвургына, мы заметили около нее толпившихся людей.

– Вон, смотри, – сказал Таграй. – Тут что-то делается.

Мы вошли в ярангу.

– Здравствуй, Ульвургын! Теперь я приехал в гости к тебе.

– Здравствуй, – сказал он. – Только "сухим горлом" будешь разговаривать. Сделали такой же чайник, как у тебя, а он не годится.

Ульвургын лежал на спине, держал в руке чайник и разглядывал его.

– И что такое? – разочарованно спросил он. – Как будто все правильно сделал.

Таграй лег на живот около Ульвургына, взял у него чайник и расхохотался.

– Так и не закипел? – спросил он.

– Нет.

Таграй сочувственно покачал головой.

– Электричества здесь нет, – сказал он. – Прежде чем ему вскипеть, надо выработать электричество. Я вот привез такой ветряк – в школе мы сделали, – и если его установить на мачте от вельбота, то в яранге загорится свет.

– Где у тебя то, что ты привез?

– На нарте лежит. Давайте мачту, и мы сейчас устроим, если хочешь, сказал Таграй.

– Айван, принеси мачту! – крикнул Ульвургын мотористу.

– Мачту? Она снегом завалена. Раскопать придется.

– Раскопай.

Целый час возился Таграй с установкой ветряка. Молодые парни старались точно выполнять его указания. Мачта с оттяжками стояла так прочно, что никакой ветер не мог бы свалить ее.

Таграй пристроил динамомашину и выбежал на улицу. Лопасти ветряка работали хорошо.

В яранге и около яранги было множество народа. И когда все было готово, Таграй ввинтил электролампочку и включил свет. Свет был настолько яркий, что люди, сидевшие в яранге, заморгали.

Ульвургын закрыл глаза ладонью и, затаив дыхание, смотрел на лампочку сквозь растопыренные пальцы.

– Вот видишь, как делается электричество? В машинке делается оно. От кино взяли машинку, – рассказывал Таграй.

– А в машинку кто его впускает? Ветер?

– Да, да, ветер.

– И бензина не надо?

– Нет, только ветер.

– Ай, ай, ай! Сколько у нас ветру! Почему фактория не привозит такие машинки! Ведь мы сами сделали бы крылья для ветра.

Таграй взял лампочку вместе с проводом и пошел в сени, где тоже толпились люди. Собаки, лежавшие здесь, с лаем бросились вон.

– Какомэй, Таграй! – кричали все, удивляясь.

Таграй снова вышел на улицу, посветил лампочкой на лопасти, – ветряк работал превосходно.

– Таграй, неси сюда свет! – позвал его Ульвургын.

С лампочкой в руке Таграй влез в полог.

– Таграй, если ты сделал такой свет в моей яранге, то пусть теперь закипит чайник.

– Ульвургын, одна собака может тащить тяжело груженную нарту? спросил Таграй.

– Нет. А зачем тебе?

– Это пример такой. Груженую нарту могут потянуть только собак двенадцать. На культбазе ветряк большой. Он много тянет. А этот ветрячок маленький, все равно одна собачья сила. Его силы хватает только на одну лампочку. Вот если здесь установить ветряк сил на пятьдесят собачьих, то во всех ярангах загорятся лампочки и закипят чайники. Но все равно твой чайник не закипел бы.

И Таграй подробно начал рассказывать, почему не годится чайник Ульвургына.

ДОБРОВОЛЕЦ КТУГЕ

Председатель чукотского рика Кукай ходил по учреждениям культбазы. Плотный, кряжистый, лет сорока на вид, невысокого роста, с живыми, умными глазами, он внимательно присматривался ко всему.

Кукай бродил по культбазе, слушал, что говорили доктор, учителя. Казалось, что он только и умел слушать. Он слушал внимательно, немного склонив голову. Трудно было понять: верит ли он в то, что говорят ему русские, или нет.

Вечером в школе состоялось собрание. Здесь были работники культбазы и ученики. Кукай сел за стол президиума и стал смотреть в записную книжку. Он низко склонился над столом, словно боясь взглянуть на такое множество народа, собравшегося в школьном зале. Наконец он встал.

– Товарищи, – сказал Кукай, – я приехал к вам посмотреть, как вы живете, как вы работаете и как учитесь. Я все время слежу издалека за вашей работой. Все новости о вашей работе собираю. А теперь вот приехал сам. И вижу, что работа идет хорошо. Только немножко мало вы работаете.

От неожиданности все вдруг переглянулись. Кукай понял это и, едва улыбаясь, будто от застенчивости, сказал:

– Я сейчас вам расскажу, почему мало. Все вы знаете, что наш народ все равно два народа. Береговые живут на одном месте и охотятся за морским зверем, а оленеводы – кочевники. Живут в горах. Вот.

Кукай помолчал немного и заглянул в книжечку.

– У меня записано, что береговые люди на девяносто четыре процента живут в колхозах. Что это значит, вы сами знаете, потому что глаза у вас самих есть. Это значит, что люди на берегу забыли, что такое голод.

Культбаза много сделала в этой работе, и за это ей спасибо, спасибо от нашего народа.

Теперь – почему мало. Я слушал доктора. Он очень хороший доктор. Народ верит ему. По всему побережью верит ему народ.

Сколько женщин стало рожать у него в больнице? Много. Но я только спросил его: сколько кочевниц рожало в больнице? Доктор сказал: ни одной. У кочевников-оленеводов нет ни одного колхоза, нет ни одного грамотного человека. Вот с кочевниками культбаза работает мало.

– Правильно, товарищ Кукай! – крикнул доктор.

– Кочевые советы там все равно на веревочке у шамана. Он их крепко держит в руке: хочет – выпустит, а не хочет – не выпустит. Когда я ездил в Хабаровск на съезд, мне было неловко сказать об этом. Но я сказал. Все делегаты удивлялись: почему кочевой совет на веревочке у шаманов? Но ведь это была правда, и я сказал правду. Я обещал: мы много будем работать и эту веревочку вырвем из рук шамана. Все делегаты с радостью застучали в ладоши.

Культбазовцы гулко зааплодировали. Кукай стоял, внимательно оглядывая всех, и, когда аплодисменты закончились, продолжал:

– Рику без культбазы трудно выполнить мое обещание. А культбаза среди кочевников работает мало.

– Товарищ Кукай, не мало культбаза работает, а совсем не работает, опять крикнул доктор. – Так и нужно правду говорить.

– Все может быть, что это и так, – ответил Кукай. – Так вот, товарищи. Рик пробовал посылать учителей в кочевье. Русских учителей. Трудно им без привычки работать в кочевьях. Язык плохо знали они, но все же уезжали туда. Мы выбирали комсомольцев, здоровых, крепких. Но вскоре они вернулись оттуда – их прогнали. Недавно вернулся последний учитель. Он говорит: стойбище стало кочевать, его посадили на нарту, повезли как будто на новое место кочевки, а на самом деле в другую сторону и там бросили его в горах. Он вышел на берег пешком, обморозился. Потом береговые нашли его и привезли в рик. Богатые, шаманы не хотят, чтобы пастухи учились грамоте. Они гонят учителей, как волков от стада. В рике я сказал: учителей в кочевья надо посылать из своего народа. Нашим людям легче там начать работу. А где их взять? Их ведь нет еще! Может, из старших учеников кого послать? Все в рике сказали: правильно я думаю. Тундру нельзя оставлять такой, какая она есть. Там много тысяч оленей, много пастухов. Если пастухи будут грамотны и если кочевые советы хорошо заработают, оленей будет еще больше, и людям от этого станет лучше жить. А вы все как думаете?