Текст книги "Игра в убийство"

Автор книги: Тиана Веснина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Валерий Павлович протянул Кириллу белоснежную фарфоровую чашечку.

– Прошу вас, если не боитесь. Я теперь для всех – отравитель.

Кирилл сделал глоток и выразил свое восхищение:

– Отменный кофе!

– Я его сдобрил особо тонким венецианским ядом, – с сарказмом продолжал Дубов.

– Валерий Павлович, – обратился к нему Кирилл. – Я понимаю, насколько вам сейчас тяжело, но, думаю, никто не считает вас отравителем.

– Ничего, ничего вы не можете понимать, – простонал тот. – Ведь это сделал кто-то из моих друзей, знакомых. Как теперь, после того что случилось, я могу открывать двери своего дома? Как теперь я могу пожимать протягиваемые мне руки, ведь одна из них принадлежит убийце! И даже если вы найдете этого проклятого убийцу, все равно я… я останусь причиной гибели Дениса, ведь это я изготовил яд!

– Валерий Павлович, давайте поговорим спокойно, – продолжал настаивать на своем Кирилл. – Ведь если кто-то решился на убийство, то вряд ли что-то смогло бы его остановить. Вашим ядом воспользовались только потому, что он оказался под рукой.

– Признаться, меня это мало утешает, – обескураженно произнес Дубов. – Но должен заметить, что у вас весьма оригинальный взгляд на случившееся. Капитан из МУРа говорил мне совершенно обратное. Против меня возбуждено уголовное дело. Меня обвиняют и в изготовлении яда, и в его хранении, а самое главное – допытываются, зачем я вообще его сделал. Теперь я сам задаю себе этот вопрос.

– Я просто восхищен! – неожиданно перевел разговор на другую тему Кирилл. – У вас великолепные картины, и, насколько я могу судить, все они принадлежат итальянской школе…

Валерий Павлович впервые за их встречу улыбнулся.

– Да, итальянская школа русского мастера. Это все я написал.

– Вы?! – воскликнул Кирилл. – Я был абсолютно уверен, что эти портреты вышли из-под кисти мастеров Кватроченто.

– А вы обратили внимание, – воодушевившись, подхватил Дубов, – что мне удалось самое главное – передать энергетику оригиналов?! Вы чувствуете, они смотрят на нас, перемигиваются, кривят губы, насмехаются?..

– Судя по тому, как я почувствовал взгляд Бьянки Капелло, – да! – и Кирилл еще раз оглянулся на золотоволосую венецианку.

– Вот посмотрите! – Валерий Павлович подвел его к портрету мужчины. – Это Цезарь Борджиа! Видите, на указательном пальце его знаменитый перстень?! Гладкий с внешней стороны, он состоит из двух львиных когтей, сделанных из острой стали. Эти когти находились на внутренней стороне и вонзались в тело во время рукопожатия под нажимом среднего пальца. Они были покрыты глубокими желобками, выпускавшими яд. На каком-нибудь празднестве Цезарь, скрытый под маской, схватывал руку человека, которого он решил отправить на тот свет, вонзал глубоко «львиные когти» и тут же ронял роковой перстень. Разве можно было в толпе масок найти преступника?

– Да, я читал об этом, но самого Борджиа и его перстень вижу впервые. А эта прекрасная дама на портрете рядом – неужели тоже отравительница? – поинтересовался Кирилл.

– Представьте себе, это знаменитая Лукреция Борджиа!

– Та самая?! – не сдержал изумленного восклицания Мелентьев. – Но как она прекрасна!

Валерий Павлович довольно улыбнулся, словно комплимент относился к нему.

– Обратите внимание! – указал он на портрет. – Видите, на тонком золотом шнурке, в складках ее платья теряется ключ. С помощью этого ключа она избавлялась от надоевших любовников.

– Я что-то читал, но забыл, – честно признался Кирилл.

– Рукоятка этого ключа заканчивалась неприметным острием, которое Лукреция натирала ядом. Обычно она назначала свидание и вручала ключ к замку, который туго открывался. Галантный любовник, крепко сжимая ключ в руке, слегка царапал себе кожу и через сутки умирал, – продолжал увлеченно рассказывать Дубов.

– Из всего, что я увидел и услышал, я понял, что вы большой поклонник и знаток итальянского Ренессанса, но… – Кирилл на минуту задумался.

– Отчего у меня такое влечение к Италии?.. – подсказал Валерий Павлович. – Признаться, я и сам много думал об этом и пришел к выводу, как это ни странно, что мое влечение к Италии передано мне генетически. – Он жестом предложил Кириллу сесть. – Дело в том, что много веков назад мои предки жили на Апеннинах, а потом один из них волею судеб был заброшен в Россию, даже сначала не в Россию, а в Чехию. Если это вас интересует, я покажу вам составленное мною генеалогическое древо…

Валерий Павлович открыл ключом стеклянную дверцу шкафа и извлек пергаментный свиток.

– Вот, – развернул он его перед Кириллом. – Начнем сверху – это я, – указал он на одинокий листик могучего древа. – Это моя мать, Елена Дубова, урожденная Софронцева. А теперь следите, вплоть до XVIII века фамилия Софронцевых не изменяется. – Его палец с миндалевидным ухоженным ногтем заскользил по веткам и листьям. – А вот поворот – ключ к разгадке. Видите эту боковую ветвь? Ее родоначальник – Козимо Сфорца, который в 1775 году приехал из Рима в Россию. И его дети уже стали носить фамилию Софронцевы.

Кирилл с уважением посмотрел на Валерия Павловича, которому удалось проникнуть в тайну своего происхождения.

– Но мало того, я знаю, что в моих жилах течет не только кровь Сфорца, но и Борджиа!

Легкое недоумение проскользнуло по лицу Мелентьева, теперь он смотрел на Дубова, будучи не в силах разобраться, кто же он: просто человек, ищущий свои корни, или чудак, помешанный на знаменитых предках.

Валерий Павлович уловил этот огонек сомнения и усмехнулся:

– Нет, я не говорю, что абсолютно уверен в правильности моих изысканий, и очень может статься, что я по линии матери принадлежу к потомкам крестьян из деревни Софроновка, которые даже не слышали, что где-то есть Италия. Но, учитывая мою просто патологическую тягу к итальянской культуре, я имею все основания верить в свои итальянские корни. – Валерий Павлович глубоко вздохнул. – Лет десять назад, когда я в очередной раз был в Италии, мое внимание неожиданно привлекли рецептуры старинных ядов, обнаруженные мною в одной из книг по алхимии. Это было как наваждение. Я никого не собирался отравить, и яд был мне совершенно не нужен, но мне ужасно захотелось иметь, а главное – изготовить самому смертоносную жидкость, изобретенную в эпоху Ренессанса. Я забросил все свои эскизы и засел за пропитанные пылью веков книги. Переворачивая страницы, я словно чувствовал былые прикосновения к листам пальцев древних алхимиков. Но чтобы изготовить яд Борджиа, а именно к этому я и стремился, нужно было узнать тайну рецепта папы Александра VI, который до восшествия на папский престол звался Родриго Борджиа. Я просмотрел великое множество манускриптов, но безуспешно… «Неужели, – думал я, – рецепт изготовления яда Борджиа утерян навсегда?» А надо сказать, что папе Александру VI благодаря своим специальным знаниям и содействию преданных ему алхимиков удалось создать целый арсенал чрезвычайно тонких ядов. Однако его излюбленным ядом был яд, лишенный запаха и цвета. И вот способ изготовления именно такого яда я и пытался узнать… и, как оказалось, узнал, – грустно закончил Валерий Павлович.

– А как вы пришли к заключению, что изготовленный вами яд является именно ядом Борджиа? – задал вопрос Кирилл.

– Вы хотите спросить, как я его испытывал? – уточнил Дубов. – Что ж, пойдемте!

Он нажал на кудрявую головку ангела, украшавшего раму портрета кардинала с иезуитской улыбкой на тонких губах, и часть книжного шкафа отодвинулась в сторону.

– Прошу! – указал рукой Валерий Павлович на потайной ход. – Я приглашаю вас в мою святая святых, кабинет алхимии.

Кирилл не без странного трепета перешагнул порог, как бы отделяющий XXI век от XVI.

– Здесь не хватает только появления Мефистофеля, – оглядываясь по сторонам, пробормотал он.

Длинный стол был уставлен ретортами, колбами, ступками, посредине было сделано углубление для «адского» огня. На книжных полках огромного шкафа стояли толстые фолианты, лежали пергаментные свитки, светились фосфором философские камни.

– Теперь я уверен, что Мефистофель побывал здесь, и даже знаю в какой день. Когда жидкость без цвета и запаха наполнила эту колбу, я, как безумец, разговаривал с каждой каплей, словно она попала ко мне из XVI века и заключала в своей подрагивающей оболочке какую-то страшную тайну, которую я непременно должен был узнать. У меня было ощущение, что условное понятие времени сместилось и я на краткое мгновение проник в век Ренессанса. Небывалые, неизведанные чувства охватили меня. Я совершенно четко ощутил себя в доме, знакомом мне, но давно мною покинутом, я видел из окна купол собора Святого Петра, я вдыхал странный по составу воздух и слышал странные звуки, доносившиеся с улицы… Мои пальцы были унизаны перстнями, на плечи был накинут тяжелый бархатный халат, отороченный мехом… и в последних лучах солнца я увидел тонкий профиль черноволосой женщины, быстро прошедшей по крытой галерее… – Валерий Павлович замолчал, устремив свой взгляд вглубь веков.

Очнувшись, он посмотрел на Кирилла, но не встретил в его взгляде непонимания или затаенной насмешки.

– Конечно, – с жаром продолжил он, – мне хотелось испытать мой яд. Я взял обыкновенную розу и капнул на нее жидкостью. Роза мгновенно съежилась, почернела и рассыпалась. Я был в восторге. Потом я совершенно случайно услышал, как наш дворник жаловался на набег крыс в подвале. Ночью я спустился туда и разбросал по полу кусочки мяса, пропитанные ядом. Утром дворник вынес целый мешок дохлых крыс. На этом я свои эксперименты полностью закончил. Я выбрал для своего ядовитого детища красивый флакон венецианского стекла, оправленный в золотую сетку, украшенную изумрудами, и поставил его в сейф.

– А кто знал о существовании этого яда?

– Все! – разведя руки в стороны, воскликнул Дубов. – Абсолютно все, кто бывал у меня. Я хвалился им, демонстрировал гибель розы… Хотя многие весьма скептически отнеслись к тому, что мне удалось воссоздать рецепт яда Борджиа. Не скрою, меня это очень задевало, но тем не менее мой яд стал поводом для добродушных насмешек, а потом о нем вообще перестали говорить.

– Валерий Павлович, – обратился к Дубову Кирилл, – я попрошу вас составить список всех, кто, скажем, в течение этого года побывал у вас. Кстати, когда у вас изымали флакон с ядом, вы не заметили, что его стало несколько меньше?

– Нет, ничего особенного я не заметил. Флакон стоял на своем обычном месте, во всяком случае, у меня не возникло ощущения, что его кто-то трогал. Но список! – Дубов со вздохом покачал головой. – Вы не можете себе представить, сколько и каких людей побывало у меня за этот год… Это тома!.. И потом, я все-таки уверен, никто из них даже в мыслях не мог допустить желания убить Дениса. Это исключено!

– Простите, Валерий Павлович, но исключать буду я.

Дубов провел рукой по лбу и пробормотал:

– Ужасно! Ужасно! Мне кажется, я слышу, как мне бросают в спину: «Отравитель»!

– Валерий Павлович, завтра к вечеру вы сможете подготовить мне этот список?

– Нет, нет! Завтра – сумасшедший день! Завтра – худсовет! Мы хотим воссоздать первоначальную постановку балета «Спящая красавица»! Воссоздать все вплоть до каждой ноты, написанной Чайковским, до каждого пируэта, указанного Петипа, вплоть до цвета и размера бантов на туфлях короля Флорестана. Это будет грандиозно и великолепно. Это будет живая копия первого балета, поставленного в 1883 году. Поэтому завтра я занят! – взволнованно объяснил Дубов. – Но на днях я обязательно составлю список.

– Хорошо, – согласился Кирилл. – Вот номер моего факса.

Валерий Павлович взял визитную карточку и, пожимая на прощание Кириллу руку, сказал:

– Признаться, я очень надеюсь на вас! Мне бы не хотелось всю оставшуюся жизнь ходить в отравителях.

Спустившись вниз, Кирилл задумался о своем впечатлении от встречи с Дубовым.

«Увлеченный, эрудированный, склонный к мистической экзальтации человек. Несомненно, одаренный художник и алхимик. Мог ли чем-нибудь ему помешать Денис Лотарев? И помешать настолько, чтобы он решил избавиться от него? Рискованный шаг, но что такое риск для человека, мощью своих духовных сил проникающего сквозь века в эпоху Ренессанса?! – Кирилл улыбнулся. – А вообще это просто гениально – убивать при помощи яда. Как он рассказывал?.. Можно уколоть иголкой намеченную жертву, чтобы она упала замертво. В резервуаре такой иглы находится яд, капля которого способна сразить здорового быка. В таком случае киллеры остались бы без работы. Насколько проще и разумнее каждому без лишних свидетелей решать свои проблемы. Вот только где взять рецепт яда Борджиа?!»

_____

ГЛАВА 3

Огромная чаша Дворца спорта была переполнена зрителями, ожидавшими появления Константина Лунева. Его поклонницы изнемогали в последних томительных минутах.

Кира со старым полевым биноклем сидела где-то под самой крышей. Билеты в партере стоят очень дорого, но она знает способ, как пробраться поближе. Когда начнется всеобщая вакханалия восторга и зрители соскочат со своих мест, она короткими перебежками проберется к сцене.

Но вот наконец-то гаснет свет, сцена озаряется космическим сиянием, появляются музыканты, у публики вырывается вздох облегчения: «Началось!» Но музыкальное вступление тянется слишком долго, соло ударника вызывает раздражение, и вдруг истошный вопль нескольких тысяч зрителей оглашает Дворец спорта, на сцене в черной рубашке и черных узких брюках появляется Константин.

Ладони Киры стали влажными от волнения, она приникла к биноклю, чтобы насладиться любимыми чертами. Бинокль настолько приблизил певца, что Кира легко отдалась иллюзии одиночества в огромном зале. Она видела только Константина и верила, что он поет только для нее.

В неистовом порыве девушка вскочила с места, но, отняв бинокль от глаз, осознала, где она. Константин, который благодаря оптическому обману только что был так близко, на самом деле отделен от нее стеной, преодолеть которую ей никогда не удастся: кто она? И кто он?!!

Тем временем зал, поглощающий музыкальный наркотик, пришел в состояние восторженного возбуждения. Каждую поклонницу переполняла любовь к кумиру, и каждая хотела сказать ему об этом. Охранники с дубинками заняли оборонительные позиции. В любой момент на сцену может обрушиться зрительский шквал, и тогда вряд ли что останется от Константина. Толпа раздавит его в своих смертельно-восторженных объятиях.

Кира, завороженная звуками любимого голоса, с помутненными глазами пробралась поближе к сцене и вклинилась во влажную толпу девиц, дергающихся в конвульсиях.

Константин, заведенный музыкой и публикой, сам находился в состоянии творческого экстаза. Только в отличие от своих поклонников он умел быстро выходить из него. Еще шесть тактов – и он скрылся за кулисы.

– Духота, – мотая головой, вздохнул он.

Полный мужчина промокнул ему лицо полотенцем.

А зал требовал и требовал. Константин появился вновь, бросив свое уставшее тело на съедение ненасытным глазам зрителей. Он запел, и поклонники стихли.

Кира с огненными щеками, с трудом переводя дыхание, подумала:

«Сейчас все эти девицы бросятся дарить ему свои шикарные цветы, а я…»

Неожиданно ее взгляд упал на букет желто-белых роз, оставленный на кресле какой-то поклонницей. Одурманенная сумасшедшей мыслью, с невиданной для нее дерзостью, девушка схватила чужой букет и, услышав последние ноты песни, бросилась на сцену.

Кира ошалела, увидев прямо перед собой Константина. Он оказался так близко: она чувствовала его запах, слышала его дыхание, его голос, не усиленный микрофонами. Сзади на нее напирали, по бокам толкали, а она не могла пошевелиться. Константин улыбнулся и, взяв букет, пожал ей руку. Ее глаза с удивлением смотрели на него: «Как? Неужели это возможно, чтобы он был так близко?»

Пошатываясь, Кира вернулась в зрительный зал. Необыкновенная радость охватила ее, и она сама ответила на свой вопрос:

«Да, пока я живу, возможно все! Тем более что и сделать нужно немного – только найти способ познакомиться с ним, и он в тот же миг поймет, что я – та единственная, о которой все его песни».

Подхваченная потоком зрителей, хлынувшим к выходу после прощального взмаха руки Константина Лунева, Кира очутилась на улице. Свежий весенний воздух не привел ее в чувство, она была во власти своей идеи.

«Как я раньше об этом не подумала, – корила себя она. – Столько времени ушло впустую… И как я могла мириться со своим мышиным существованием, с тем, что в этом мире я должна занимать самое последнее место. Да, я пять раз проваливалась при поступлении в театральные училища, но жизнь на этом не заканчивается!»

Кира чувствовала необыкновенный приток сил и была способна на все.

«Итак, надо составить план и привести его в исполнение», – кусая губы, размышляла она.

Кира знала о жизни Константина Лунева все, впрочем, как и остальные поклонницы, уверенные в том, что кумир не в силах ничего утаить от них.

Артисты и поклонники – вечные изощрения, с одной стороны, сохранить хоть что-то в тайне, с другой – проникнуть, узнать любыми путями. Одни уверены, что они настолько хитры, что обводят вокруг пальца своих обожателей, другие, в свою очередь, уверены, что они настолько ловки, что проникают во все святая святых своих кумиров.

Кира знала, что у Константина есть невеста, модель Наталья Гурская, которая почти все время находится за границей. Во всех журналах можно было увидеть фотографии красивой пары. Он – высокий, темноволосый, с удивительными миндалевидными глазами цвета черной вишни, профилем, будто выточенным резцом скульптора. Она – почти под стать ему ростом, зеленоглазая, рыжеволосая, с чувственными губами. Кира отдавала себе отчет, что ей будет невозможно соперничать с Гурской своими нарядами, но вот если бы они предстали перед Константином обнаженными, то неизвестно, остановил бы он свой выбор на профессиональной вешалке, в то время как Кира могла похвастаться томными линиями бедер, волнующей округлостью грудей и настоящими женскими ногами, которые растут откуда надо, а не от ушей.

Погруженная в раздумье, она не заметила, как доехала до последней станции метро, машинально пересела в автобус и через полчаса открыла дверь в свою квартиру. Не зажигая света, девушка опустилась на диван, издавший протяжный стон. Она не хотела видеть убогую обстановку, она хотела еще побыть там, на сверкающей сцене, и вновь ощутить прикосновение его руки.

«Господи, неужели это был не сон? Нет, не сон! – вскочив с дивана, победоносно воскликнула Кира. – Это было предзнаменование! Сном была вся моя жизнь».

В наследство от матери-одиночки Кире досталась квартира в одном из пригородов Москвы. Закончив школу, Кира пять раз пыталась поступить в театральные училища и все пять раз выбывала после первого тура. Ее тетка, Виталия Михайловна, устроила ее работать вахтером. Однако девушку все время тянуло в атмосферу богемы, поэтому она пыталась найти место горничной у какого-нибудь артиста. Неожиданно Кире повезло, она понравилась домоправительнице одной звезды, и та наняла ее приходящей домработницей. Но, проработав всего полтора месяца в божественной атмосфере искусства, девушка вновь осталась не у дел. Кира уже давно подумывала, как бы ей под видом горничной пробраться к Константину Луневу. Она навела справки и узнала, что Наталья Гурская запретила своему жениху иметь молоденьких горничных.

«Вот стерва, – подумала Кира. – Сама почти все время за границей живет, а к Константину никого не подпускает».

Но сегодня на концерте ее словно озарило: если нельзя быть молоденькой горничной, значит, надо состариться.

Собеседование с претендентками проводил Евгений Рудольфович, мажордом Лунева. У Евгения Рудольфовича было правило: больше года горничных не держать. Журналисты так ловко и щедро обхаживают скромных работниц, что те без зазрения совести рассказывают обо всем, что происходит в доме. Поэтому он не давал возможности горничным вникнуть в суть происходящего, а журналистам времени на подкуп. Несколько дней назад Кира услышала, что мажордом собирается нанимать новый штат, но только сегодня поняла, что это ее шанс.

Она включила свет, решительно подошла к шкафу, взяла с полки красивую розовую коробку и подрагивающими от сладостного волнения руками извлекла из нее кружевное белье: черное бюстье, трусики с провоцирующей ниточкой, черные чулки и обшитые рюшью подвязки. Резко скинув с себя неловкое платье в белый горошек, Кира облачилась в роскошное белье. Гордо тряхнув головой, девушка распустила темно-каштановые волосы. Она улыбнулась своему отображению и, покачивая бедрами, стала приближаться к зеркалу так, словно перед ней был Константин.

«Уверена! – молнией блеснула у нее мысль. – Он не устоит передо мною. Я – по-настоящему красива!»

Увы, красива она была лишь в своих глазах. Другие же видели широкоскулое лицо, вздернутый нос, большой рот и грубовато-тяжелую походку.

Утром она поспешила к своей тетке, Виталии Михайловне Крымовой. Зная ее несколько сложный характер, Кира состроила жалобное выражение лица и появилась на пороге с тортом в руках.

– Тетечка Виточка, – сладко начала она, когда тетка, с удовольствием выпив первую чашку чая, принялась за вторую. – На вас вся надежда!..

– Ну, что еще такое? – недовольно сдвинула брови Виталия Михайловна, погружая в свой рот пышное безе.

– Да вот, есть возможность устроиться горничной к одной звезде…

– Устраивайся! Кто мешает? Или тебе нужно мое благословение? – усмехнулась она.

– Нет, тетечка Виточка, – не благословение, а ваш паспорт. – Серые глаза Киры замерли на теткином лице.

– Паспорт? Зачем? – удивилась та.

– У этой звезды – невеста ревнивая, – зашептала Кира, – поэтому принимают на работу только женщин после сорока.

Тетка откинулась на спинку стула и замерла, созерцая племянницу.

– Кира, не пойму, ты у меня дура, что ли? Ну дам я тебе свой паспорт, по которому тебе будет сорок два года, ну и что? Кто поверит?

– Ой, тетечка! Я все придумала! Я себя состарю!

– Там что, платят очень хорошо? – с глубоким вздохом поинтересовалась Виталия Михайловна.

– Да! – скорбно закивала Кира.

– Бедная моя ты, бедная, – провела она рукой по голове племянницы. – На что приходится идти, чтобы кусок хлеба заработать.

Кира опустила глаза и, вздрогнув плечами, порывисто вздохнула.

– Ну, не расстраивайся, Кирочка! Все уладится. Тебе только двадцать пять. Хотя, – выдержав философскую паузу, добавила Виталия Михайловна, – судя по моей жизни, те двадцать лет, которые тебе еще предстоят, мне, кроме унижений и слез, ничего не принесли.

«А мне принесут! Только дай свой паспорт!» – хотелось крикнуть Кире, но, опустив голову, она благоразумно промолчала.

– Как же ты себя состаришь? – недоумевала Виталия Михайловна. – Заметно же будет.

– Да очень просто! Артисты в фильмах в начале двадцатилетних играют, а к концу в семидесятилетних превращаются.

– Так там гримеры какие!..

– Да не волнуйтесь, вы, тетечка! Ну нет так нет. Это же не преступление. Откажут, и все. Паспорт дадите? – с мольбой в голосе протянула она.

– Конечно дам. Что же с тобой делать? Тем более, если платят хорошо. Везет же людям! Бог наградил талантом, удачей… А ты вот сколько лет поступала в эти театральные училища, и ничего. А стала бы звездой и тетке бы помогла. Ох, и зажили бы мы с тобой! – Виталия Михайловна даже зажмурилась от такой возможности, будь только ее племянница поталантливее и поудачливее.

– Еще заживем, тетечка Виточка! – подхватила Кира.

– Ох! – выдохнула та. – Хорошо бы!

Получив паспорт тетки, Кира поспешила домой. Она выбрала из скудного гардероба скромное платье, туфли на низком каблуке и принялась старить свое лицо. Это оказалось намного труднее, чем она предполагала. Как не морщила она лоб, пытаясь коричневым карандашом зафиксировать следы, которое оставляет время на некогда безоблачной поверхности, получалось только смешно. Как не пыталась она выделить скорбность носогубной складки – все было тщетно.

«А собственно, чего я так стараюсь состариться? Тетке то будет сорок пять только через три года и только через три года она должна будет поменять паспорт или вклеить новую фотографию. А на этой – ей всего двадцать пять. А может быть, я так хорошо сохранилась? – беспечно рассмеялась Кира. – Уплотню себе бедра, челкой лоб прикрою, тональным кремом приглушу цвет лица, может, все и обойдется. Самое главное не это, – прервала свои размышления девушка. – Самое главное с Евгением Рудольфовичем о собеседовании договориться. Вдруг он уже набрал горничных?»

Кира сняла со шкафа плюшевого зайчонка с корзиночкой в лапках. На зайчонке был расписной фартучек, в котором лежала крошечная записная книжка. В эту книжку Кира вносила только самые важные в ее жизни номера телефонов. Она открыла страничку на букве «М» – мажордом Евгений Рудольфович и, взяв жетоны, отправилась звонить. Не просто было получить номер телефона мажордома, но Кира добилась своего.

Пока длились гудки, девушка была занята тем, чтобы удержать свое трепещущее сердце в груди, но к телефону никто не подходил, она уже хотела повесить трубку, как услышала ленивое: «Алло!»

– Алло! – эхом повторила она от испуга.

– Я вас слушаю! – недовольно пробурчал голос.

– Мне Евгения Рудольфовича, – с трудом ворочая языком, проговорила Кира.

– Я вас слушаю! – теряя терпение, повторил голос.

– Евгений Рудольфович! – звонко воскликнула девушка. – Я хотела бы поступить горничной…

– А!.. – Евгений Рудольфович что-то пробурчал, а затем спросил: – Сколько вам лет?

– Сорок два, – ответила Кира.

– Хорошо! Приходите в четверг к трем часам. Улица Маркина, 26. Скажите охраннику, что на собеседование.

– Спасибо! Спасибо! – готовая излить в благодарности всю душу, восторженно повторяла Кира, пока не услышала гудки в трубке.

Вторник и среду Кира вживалась в образ сорокалетней умелой домработницы, которая, выходя за порог хозяйского дома, тут же забывает обо всем, что видела и слышала.

В четверг она проснулась очень рано. Волновалась.

В три часа охваченная страхом нерешительности Кира застыла перед затемненной дверью особняка, где на первом этаже помещался офис мажордома, а на втором были апартаменты Лунева. Как во сне она подняла руку, нажала на кнопку и машинально ответила охраннику:

– На собеседование.

Мелодично щелкнул замок, Кира поняла, что надо идти, но не чувствовала под собой ног.

Словно из тумана возникло лицо охранника.

– Вам сюда, – указал он ей рукой.

Девушка прошла в коридор и увидела, что впереди нее десять претенденток. Присутствие соперниц вовремя разозлило ее. Когда подошла очередь, Кира уверенной походкой вошла в кабинет.

Евгений Рудольфович расплывшейся медузой полулежал в круглом кресле.

– Садитесь! – устало бросил он. – Как зовут?

– Виталия Михайловна Крымова.

– Паспорт! – протянул он жирную руку.

Полистав страницы, мажордом пристально взглянул на Киру и с одышкой выдохнул свой вопрос:

– Девиз своей работы знаете?

«Смотри-ка, тестирует!» – догадалась Кира и быстро ответила:

– Молчание – золото!

Евгений Рудольфович усмехнулся.

– Где раньше работали?

Кира, подражая своей тетке, сдвинула брови и слегка надула губы.

– Горничной я работаю давно, но фамилии моих хозяев вряд ли вам что скажут. Это все больше люди среднего бизнеса.

О своем последнем месте работы она решила промолчать.

– И все-таки?..

– Вас интересует, почему я рассталась со своим последним хозяином?

– К примеру!

– Он с семьей уехал в США.

– Ясно, ясно… – Евгений Рудольфович по своей обязанности рассматривал ее лишенное малейшей привлекательности лицо.

«Для горничной неплохо. Горничная – это часть интерьера, причем самая незаметная. Ох, устал!..»

Кира, устремив на него подобострастно-серьезный взгляд, ждала решения.

– Ладно! – вяло бросил он. – Испытательный срок – две недели.

Кира не верила своей удаче.

– Завтра быть ровно в одиннадцать! Полагаю, излишне напоминать, что, опоздав на пять минут, вы лишаетесь места.

– Да, конечно, – пятясь спиной к двери, бормотала Кира.

Выйдя на улицу, ей захотелось подпрыгнуть от радости, но она испугалась охранника и поэтому чинно направилась к метро.

* * *

Ровно в одиннадцать Кира предстала перед заплывшим жиром оком мажордома. Ей была выдана униформа и в деталях изложены обязанности. Тяжелая работа по дому выполнялась двумя приходящими работницами, а ей посчастливилось попасть в горничные, которые должны поддерживать порядок и прислуживать за столом.

– Пошли! – сказал Евгений Рудольфович и, выйдя из своего кабинета, расположенного на первом этаже, стал медленно подниматься на второй, где располагались апартаменты Лунева.

Кира последовала за ним, старательно скрывая рвущуюся наружу радость.

«Вот сейчас дверь откроется, и я увижу Константина!»

Она вдохнула побольше воздуха, чтобы не умереть от счастья, но дверь буднично открыл охранник.

– Боже… Боже! Какая неописуемая красота! – не в силах скрыть своего потрясения, бормотала Кира, оглядываясь по сторонам.

Евгений Рудольфович насмешливо-лениво скосил на нее глаза.

Они прошли огромную гостиную, сверкающую зеркалами и обставленную светлой мягкой мебелью.

– Здесь спальня! – продолжал тем временем указывать мажордом, открывая двери. – Здесь студия, здесь столовая, кабинет.

Наконец, добравшись до кухни, он опустил свое медузообразное тело на стул и закончил объяснения.

– Все поняла?

– Да, все! – уверенно ответила Кира.

– Приступай! – бросил Евгений Рудольфович. – Константин сейчас в отъезде, но учти, если что-то сделаешь не так, вылетишь тут же!

– Понятно! – очень серьезно произнесла девушка.

Кира каждый день ждала возвращения Константина. И вот однажды, придя как всегда к восьми часам, она почувствовала, что он вернулся.

Гостиная была завалена чемоданами, сумками, вешалками с костюмами, столы были уставлены бокалами, бутылками, тарелками, на светло-сером ковровом покрытии темнело пятно от пролитого вина.

Девушка поспешила на кухню, здесь картина «После трапезы» была не лучше. Быстро переодевшись, Кира бросилась наводить порядок. В половину двенадцатого в гостиную вплыл сонный Евгений Рудольфович.

– Молодец! – оглядываясь, пробормотал он и, обхватив голову руками, прошел на кухню.

Кира поспешила за ним.

– Эта… как тебя?.. Забыл… – защелкал он пальцами. – Дай-ка холодненькой водички! Уф!.. – сделав большой глоток, выдохнул он. – Как ты поняла, Константин приехал.

Кира кивнула.

– Значит, завтрак, как я тебе говорил!.. Ничего не перепутаешь?

– Не волнуйтесь! – уверенно успокоила его девушка.

– Ладно, давай действуй! Я скоро вернусь.

Кира ловко накрыла мраморный овальный стол. Константин любил завтракать на кухне. Занятая соковыжималкой, она услышала, что кто-то вошел, и подумала, что это вернулся мажордом, но когда обернулась, то стакан с соком чуть не выпал из ее рук.