Текст книги "Когда боги спят"

Автор книги: Теймур Мамедов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

– Не думал я, что ты можешь быть таким сладкоречивым, – произнес Гаумата, выпив еще один рог кисловатого вина.

– Значит, ты согласен рискнуть? – вскинулся Губар. – Да тут и риска никакого нет, поскольку тебя не отличить от Бардии!

– Я давно понял, на что ты рассчитываешь, но хотел, чтобы ты сам сказал об этом. Да, я поразительно похож на ушедшего в страну, откуда нет возврата, царевича. Кое-кто уже в этом увидел бы перст судьбы. Допустим, я соглашусь перевоплотиться в Бардию и выступлю от его имени. Ты, естественно, поможешь мне и подтвердишь, если появится в этом необходимость, что я не кто иной, как младший сын Кира. Допустим даже, что в первое время не будет сомневающихся в этом. И как сомневаться, если некому будет оспаривать у меня свое имя?! Но ведь стоящий во главе многотысячного войска Камбиз, почувствовав, что трон ускользает из-под него, не будет молчать, на него это не похоже. Камбиз раскроет глаза персам, он поспешит признаться им, что сам велел убить царевича, и его оросанг Прексасп подтвердит, что истинный Бардия уже в стране молчания. Но, допустим, хоть это и мало вероятно, нам удастся схватить Камбиза прежде, чем он успеет раскрыть перед своими царедворцами тайну смерти Бардии, и с этой стороны нас не будет поджидать опасность. Но существует другая, не менее грозная, и я не вижу, как мы сможем ее обойти. Ведь по обычаю, который установлен не нами, я, взойдя на престол и умертвив Камбиза, должен буду жениться на обеих дочерях Кира, моих "сестрах", которые в настоящее время являются женами царя. Уверен ли ты, что ни одна из них не уличит меня перед персами во время пышного свадебного обряда или даже несколько позже? Я уверен в обратном, и тогда конец – ты знаешь, как поступают с наглыми самозванцами не только у нас в стране, но и повсюду в цивилизованном мире. Нас обоих предадут самой лютой казни, долгой и мучительной, и мы будем ждать смерти, как избавительницы от мук.

– Сколько раз ты рисковал своей жизнью, когда охотился на дикого зверя в окрестных лесах, Гаумата? Мне ли говорить, что ждет нас в случае неудачи? Но выслушай меня! За годы своего недолгого царствования злокозненный Камбиз успел натворить столько злодеяний, что никто не придаст значения его словам, когда он примется уличать тебя перед своими оросангами и остальными персами. Великие решат, что он хочет очернить Бардию, чтобы столкнуть его с трона. Это не страшно, лишь бы ты успел укрепиться на престоле к его возвращению с берегов Пиравы!

– Допустим, но остаются еще дочери Кира!

– И дочери Кира не повредят нашим замыслам! Младшей уже нет в живых, Камбиз и ее лишил жизни. Ты еще не мог слышать об этом, а я знаю достоверно, из самых надежных источников. Говорят, что Камбиз застал ее темной ночью в объятиях одного из своих "бессмертных"... Что касается Атоссы, старшей дочери Кира, то я думаю, что нет у владыки более злого и непримиримого врага, чем его первая жена. Ты ни разу с нею не встречался, ты не можешь знать ее так, как знаю я ее – это гордая и властная женщина, умная и своенравная, настоящая царица, призванная повелевать народами. При виде ее приходит на ум легендарная Семирамида, ассирийская воительница, или Томирис, царица саков, разгромившая полчища Кира. Превыше всего ставит Атосса почет, который ей оказывают окружающие, и безраздельную власть над ними. Но до сих пор, как нелюбимая и покинутая, подвергнутая опале жена владыки, Атосса не видела ни почета, ни власти... Камбиз открыто пренебрегает ею, предпочитая ей младшую сестру, и вот уже три года, как она мечется разъяренной тигрицей, запертая в стенах царского гарема в Сузах, покинутая и терзаемая глухой ревностью; но ее глухие стоны утопают в мягких складках роскошных ковров, ниспадающих с высокого потолка на пол...

– Я слышал, что, отправляясь в поход на египтян, Камбиз взял с собой только младшую сестру.

– Представь себе, сколько яда накопилось в сердце Атоссы, как ненавидит она своего венценосного брата, того, кому она в день бракосочетания принесла в приданое Мидию! Пообещай ей власть, пообещай ей, что она всегда будет твоей первой женой и ты всегда будешь прислушиваться к ее советам, пообещай Атоссе, что ее сын, зачатый от тебя, наследует в будущем высокий трон Персиды, и можешь быть уверен, что она никогда тебя не выдаст. Тем более если узнает, что истинный Бардия убит по приказу Камбиза одним из его оросангов. Всегда и всюду она подтвердит, что ты, и только ты – сын Кира, ее брат и достойный муж.

– Если родной брат пренебрег ею, значит, она этого заслуживает, молвил Гаумата. – По крайней мере передо мной возник образ волчицы, а не хрупкой женщины, созданной для наслаждения.

– Какой бы она ни была, ты должен жениться на ней, потому что Атосса принесет в приданое Мидию, эта формальность должна быть соблюдена хотя бы ради того, чтобы персы ничего не заподозрили на первых порах. Но если ты сомневаешься, что все будет именно так, как я сейчас предсказываю, тебе нет нужды раскрываться перед дочерью Кира. Ты, я вижу, не имеешь ни малейшего представления о супружеской жизни знатных персов...

– А какую роль может сыграть это обстоятельство в задуманном тобою, Губар? – спросил Гаумата.

– Что может выдать тебя, навести ее на мысль, что ты не истинный Бардия? Только твое увечье, ведь иначе вас не отличила бы даже родная мать. Но, брат мой, под царской тиарой никто и никогда не увидит своего увечья. Никогда не увидит его и гордая Атосса, даже если ты захочешь сойтись с нею в своей опочивальне: супруги-персы никогда не предстают друг перед другом обнаженными при свете дня или ярких светильниках. Жена приходит в покои мужа и ложится на его ложе лишь по его зову и только тогда, когда все предметы исчезают, поглощенные кромешной темнотой. К тому же, брат мой, кто может помешать тебе поступить с Атоссой после свадьбы обряда так же, как поступил с нею Камбиз: запереть ее в гареме и забыть навсегда, что она вообще существует на свете, наказав евнухам, чтобы они следили неукоснительно за царицей и не позволяли ей общаться даже с обитателями гарема?! И все-таки я больше склонен к первому варианту. Я уверен, что она никогда не выдаст тебя персам – она предпочтет отомстить вероломному Камбизу как за себя, так и за своего брата Бардию.

– Допустим, все это так, но что ты скажешь о Прексаспе?

– Стоит задуматься, как обезвредить его, ведь Прексасп единственный из всех вельмож Персиды будет знать, что ты Гаумата, а не Бардия. Я уже обдумал все, брат мой. Что он может предпринять? Я думаю, он попытается уговорить самых мужественных и решительных вельмож. Но когда у тебя в руках будут все силы огромного государства, открытый мятеж кучки заговорщиков не будет иметь никаких шансов на успех. Думаю, это поймет и Прексасп. И тогда... Я наведу его на мысль убить тебя так же, как он убил настоящего Бардию: ты будешь все время, пока заговорщики не начнут действовать, находиться в Сикайтавати, в крепости, где так любил пребывать в жаркое время года наш царевич. В этой крепости есть подземный ход, который ведет в спальню Бардии. Им и воспользовался Прексасп и им же вынес остывший труп. Вельможа захочет воспользоваться им и во второй раз, но там Прексаспа и заговорщиков будут ждать верные нам люди. Их схватят, и таким образом к нам в руки попадут самые решительные персы. Твои судьи лишат их всего имущества и присудят к казни как посягнувших на бесценную жизнь солнцеликого владыки. И кто из остальных персов не оправдает тебя и твою вынужденную жестокость, брат мой? Могу ли я надеяться, что мои доводы убедили тебя и вселили в твое сердце уверенность в благоприятном исходе задуманного?

– Ты не поропишься, брат мой? – еще никогда не видел Губар таким серьезным Гаумату, и понял, какая борьба идет сейчас в его сердце. Торопить его сейчас было бы непростительной ошибкой. – Тогда не торопи меня. Но не позже, как сегодняшним вечером, я дам тебе ответ...

– Располагай мною и моим временем так, как тебе заблагорассудится! ответил непринужденно царедворец.

Вечером, перед тем как сесть за стол, накрытый для ужина, совершили братья омовение. Давно уже Губар не придерживался этого предписания Спитамы Заратуштры, обходясь перед принятием пищи обычным мытьем рук, но сейчас он скрупулезно точно и в должной последовательности выполнял все необходимые процедуры, – благодаря им быстрее истекало время, оставшееся до новой встречи с братом. Гаумата появился в трапезной все в том же одеянии, в котором предстал перед Губаром в винном подвале.

– Сколько воинов под рукой отца в Пишияувади? – спросил он, усаживаясь за стол.

– Семьдесят меченосцев, пятьдесят стрелков из лука и двадцать всадников, – ответил Губар. – Но как мне понимать твой вопрос? Означает ли он, что ты готов выступить против Камбиза?

– Я сделаю это, если даже мне придется заключить союз с самим Анхра-Майнью [злой дух, антипод Ахурамазды], – Гаумата приложил руку к тому месту, прикрытому митрой, где было правое ухо. – Я тщательно все обдумал, и мне кажется, что больше свего нам следует опасаться Атоссы, хоть ты и пытался успокоить меня на ее счет. Не следует полагаться на женщин, тем более в таком серьезном деле, как задуманное нами.

– Но если царица даст слово поддержать тебя, поверишь ли ты ей?

– А это ты решишь сам, так как именно ты будешь разговаривать с нею. Если у тебя появится хоть малейшее сомнение в ее искренности, то... Но не мне тебя учить, не правда ли, брат мой?

– Да, я знаю, как поступают в подобных случаях! Или царица признает в тебе своего брата, или отправится в след за Бардией!

– Прекрасно... Я сегодня же еду в Пишияувади, к отцу – сто сорок его воинов совсем неплохо для начала. А ты торопись в Сузы, именно там сейчас твое место. Находясь в столице, ты сможешь с легкостью помешать замыслам приверженцев Камбиза, если они решатся на противодействие поднявшемуся против брата сыну Кира. И будешь слать мне ежедневно донесения обо всем, что творится в столице, особенно – о настроении оросангов.

– Не думаю, что у Камбиза сейчас слишком много приверженцев. Ты только выступи, и все побегут от него, как от прокаженного. Слишком спесив и злонравен был он с приближенными.

– Не знаю, четыре года, которые я провел в этой глуши, немалый срок. И все-таки я убежден, что перевесит именно та чаша весов, на которой окажется Атосса!

– Какой чудесный запах у этого божественного напитка! – евнух протянул пухлые руки к стоявшему на настенной полке голубому сосуду. Здесь хаома, ведь я не ошибаюсь? Интересно, вкус у нее такой же приятный, как и аромат, который она источает?

– Оставь в покое сосуд, мой Сатасп, – остановил своего гостя Губар. Ты знаешь, и это я доказывал не раз, что мне для тебя ничего не жаль! Но хаома еще не готова. Я испробовал ее перед твоим приходом, – она горчит, а поэтому не доставит удовольствия.

– Я надеюсь, ты пришлешь мне малую толику, когда она будет готова, евнух с трудом отвел свой взгляд от сосуда. – Я не помню, когда пил ее вволю! Лишь только припомню, как она нежно щекочет небо, тотчас же сердце замирает в груди! – Сатасп причмокнул языком и закатил глаза, – так, как это делали и будут делать до и после него тысячи и тысячи чревоугодников.

– Конечно, и не позже как завтра, после вечернего омовения! пообещал Губар. – А пока садись. Скажи, что нового в столице?

– Откуда мне знать Губар? – воскликнул евнух, присаживаясь. – Ведь я все время пропадаю в гареме, а туда слухи проникают в последнюю очередь. Веришь, я даже не догадывался, что ты в последние дни отсутствовал в Сузах! За этими женщинами нужен глаз да глаз, иначе такое могут натворить, вовек не исправишь!

– Сочувствую тебе, – с легкой иронией произнес Губар.

– Да, конечно, – глаза евнуха устремились на голубой сосуд. – Ты называешь меня своим другом, а вот не хочешь раскрыть мне, каким образом изготовляете вы хаому!

– Верь мне, Сатасп, – нахмурился смотритель царского дворца, – я и сам не знаю, как ее изготовляют!

– Ты что-то не то говоришь, Губар! Как же ты не знаешь, если ты маг?

– Это еще ничего не значит, милый Сатасп, – улыбнулся Губар. – Лишь немногие, и только старшие священнослужители, посвящены в секрет изготовления хаомы. Если бы каждый маг знал об этом, то хаому давно бы изготовляли в любом доме Персиды... Однако вот что я хотел тебе сказать: известно ли тебе, что владыка наш убил в порыве гнева свою жену, прекраснокудрую Несею?

– Не может этого быть, ведь владыка ее любил!

– Убил, убедившись в ее измене!

– А что же Сардон? Что с ним? – встрепенулся Сатасп.

– Кто такой Сардон? – удивился Губар. – Что-то не помню такого.

– Ну как же, – поспешил пояснить Сатасп. – Евнух, который ходил здесь в моих помощниках и отправился вместо меня с Камбизом.

– Не знаю... Наверное казнен, если по его недосмотру произошло то, что произошло.

– Так ему и надо! – обрадовался Сатасп. – Сам лез на глаза Камбизу, напрашивался, чтобы тот взял его в поход! Если бы меня предпочел царь, то подобного бы не случилось. Я бы не допустил!

– Сегодня пришли два письма от владыки. Одно предназначено Атоссе, второе мне. Камбиз велит поговорить с царицей: готова ли она забыть то зло, которое причинил он ей за прошедшие годы? Где я могу поговорить с царицей вдали от чужих глаз и ушей, ведь ты, конечно же, не допустишь меня в гарем!

– Не обессудь, Губар, но мне еще дорога жизнь! – евнух сцепил свои пальцы и, наконец-то, оторвал свой взгляд от сосуда с хаомой. – Если Камбиз узнает, что посторонний мужчина побывал в гареме, мне не сносить головы!

– И мне дорога моя голова, Сатасп! Но бойся вызвать гнев царя, который вскоре вернется в благословенную Персиду! Царь изъявил свою волю, велел мне переговорить с царицей, значит, я должен это исполнить. И ты должен мне в этом помочь. Вот письмо, в котором красным по белому рукой владыки написано все то, о чем я сказал тебе сейчас! – Губар придвинул в сторону Сатаспа пергаментный свиток, лежавший с краю стола.

– Верю тебе, Губар... Но как быть?

– Приведешь Атоссу сюда! Ты не должен присутствовать при нашем разговоре, но можешь наблюдать за нами через раскрытую дверь. Не волнуйся, я не унижу достоинство царицы недостойным поведением. Торопись, иди за нею! – тоном, не допускающим возражений, произнес царедворец. – И смотри, будь почтителен и внимателен, кто знает, быть может в ближайшее время Атосса вернет благосклонное отношение к себе нашего владыки!

– Хорошо... – Сатасп вытер ладонью пот со лба. – Я отправлюсь за ней. Но согласится ли царица прийти в твои покои?

– Думаю, что она не заставит себя ждать!

В ожидании возвращения евнуха и появления царицы Губар прошел к алтарю в углу комнаты, разворошил золу бронзовыми щипцами, добиваясь, чтобы огонь горел ровным пламенем. Затем поставил на стол два терракотовых кубка и сосуд с хаомой. Когда в комнату вошла Атосса, он уже вновь сидел за столом.

– Царица! – встал ей навстречу вельможа. – Благодарю тебя за милость, которую ты мне оказала, соизволив прийти ко мне...

– О каком письме ты говорил Сатаспу? – холодно спросила царица, усаживаясь на скамью напротив Губара. – Дай мне его, поскольку мне оно предназначено!

– Погоди, царица! – словно не замечая огоньков, вспыхнувших в глазах Атоссы, царедворец наполнил оба кубка хаомой. – Тебе предстоит принять важное решение. Поэтому испей хаому, – так всегда поступали наши предки перед тем, как принять решения, способные изменить всю их жизнь!

Атосса молча поднесла кубок к губам, выпила содержимое мелкими глотками. Губар последовал ее примеру.

– Царица! – сказал он, когда Атосса опустила кубок на стол. – Знаешь ли ты, что сестра твоя Несея убита рукою Камбиза?

– Сатасп успел поделиться со мною этой новостью, – холодно ответила Атосса.

– Но ты еще не знаешь, царица, что, согласно воле Камбиза, убит и брат твой, царевич Бардия. Убит так, что никто из персов не догадывается об этом. Некий Прексасп, оросанг владыки, прервал нить жизни царевича, твоего брата, ударом кинжала.

Лишенное белил и румян холодное лицо Атоссы побледнело, и это было все, что выдало ее волнение.

– Тогда что же ты медлишь, ничтожный раб! – растягивая слова, сказала она. – Я готова идти в след моим брату и сестре!

– О чем ты, царица? – удивился Губар.

– Ты расскрыл мне тайну владыки, твоего господина! Значит, ты уверен, что она умрет вместе со мной...

– Не тот смысл я пытался вложить в свои слова, царица. С моей стороны тебе ничто не угрожает! – поспешил заверить Атоссу смотритель царского дворца. – Но ты должна знать, что злодеяния Камбиза переполнили чашу терпения, их должно пресечь. Никто из нас не может быть уверен в завтрашнем дне, пока он на троне!

Краска вернулась на лицо Атоссы; на этот раз она сама наполнила свой кубок и осушила его до дна.

– Оросанги Камбиза вступили в заговор против него?

– Об этом мне ничего не известно. Но брат мой Гаумата скоро объявится здесь и провозгласит себя владыкой Персии!

– Не смеши меня, вельможа! – Атосса искренне расхохоталась. – Маг, и владыка Персиды?!

– Это не так смешно, царица! Брат мой – двойник Бардии, никто не смог бы отличить их. А решился он на мятеж из любви к тебе. Довелось ему однажды увидеть тебя, и с тех пор нет ему покоя – образ твой преследует его!

– Ты говоришь, он похож на Бардию?

– Как две капли воды, царица. И выступит он, присвоив имя царевича, чья добрая память вопиет об отмщении. Под рукой брата уже несколько тысяч отважных воинов, и скоро число из возрастет в несколько раз. Но если ты не признаешь его и не согласишься воссесть с ним рядом на престоле, брат мой покончит с собой, охваченный отчаяньем...

Атосса задумалась, отведя взгляд в сторону, затем решительно махнула головой.

– Кто-нибудь может подтвердить свои слова?

– Никто, царица. Но ведь ты знаешь, что Камбиз не стал бы проверять тебя с моей помощью, если б усомнился в тебе...

– Да, это так. Ну что ж, передай своему брату, что Атосса будет ему верной женой, если он сможет одолеть Камбиза. Владыка рыл яму другим, так пусть сам окажется на остром коле на дне вырытой им западни!

Губар с облегчением вздохнул. Сунув руку за пояс, он извлек из него маленькую коробочку, завернутую в пергамент.

– Прими, царица, этот порошок, и выпей его немедленно. Хаома, которую ты выпила в этой комнате, отравлена мною. Сейчас же я вручаю тебе противоядие. Тебя вырвет, но не бойся: твоей жизни больше не угрожает опасность. В твоем распоряжении около часа.

Брови Атоссы сошлись на переносице совсем как у Камбиза, когда тот был охвачен гневом.

– Значит, ты врал мне, утверждая, что Гаумата решился на мятеж из любви ко мне?

– Нет, царица, я сказал правду! Но откажись ты его поддержать, кто бы спас меня от царского гнева?! Поэтому я и решился на эту меру... Ты теперь знаешь, царица, что я готов на все, лишь бы лицезреть тебя и своего любимого брата на высоком престоле благословенной Персиды!

3

Лучше быть пылью в ногах соотечественников,

чем алмазом в перстне чужеземца.

Монгольская пословица.

Молва о скоропостижной смерти Камбиза с молниеносной быстротой распространилась по необозримым просторам Азии из захолустного сирийского городка Акбатаны, опередив возвращающееся из похода в Египет войско. Она повергла в грусть и уныние доброжелателей и зависимых от царя людей, и привела в восторг недругов, завистников и обиженных некогда владыкой. Вся многоязычная Азия зашевелилась и устремила свои взоры в сторону Суз, где молодой Бардия, младший сын Кира, восседал на отцовском престоле, принимая клятвы в верности и вечной покорности от персов, мидийцев и остальных народов своего государства.

Те великие, которые до самой смерти Камбиза сохраняли ему верность и не откликались, когда Бардия звал их в многовратные Сузы с отрядами воинов, сейчас заторопились в дорогу. Были среди них и такие, кто пытался совсем недавно держаться золотой середины, выжидать до поры до времени, чтобы присоединиться к тому из сыновей Кира, кому Ахурамазда пошлет победу и поможет одержать верх над родным братом. Отмену царевичем всех воинских повинностей и всех видов дани сроком на три года великие восприняли не как демонстрацию собственной силы, а наооборот, как появление тщательно скрываемой слабости и как испытанное средство привлечь на свою сторону как можно больше предводителей подвластных народов, уставших от нескончаемых и бесконечных поборов в пользу царской казны. "Царевич выступил впервые в Пишияувади, в мидийской крепости у горы Аскадриш, – рассуждали они. – Это не случайно! Значит, у него не было поддержки в столице, он не мог рассчитывать на помощь вельмож, и поэтому воинственный Камбиз, лишь только вернется из Египта, легко справится со своим взбесившимся братом. На стороне Камбиза, искусного полководца, испытанная и закаленная в сражениях армия, а что может противопоставить ему Бардия, знает только Ахурамазда! Подождем!" И они не торопились, выжидали в своих крепостях и обнесенных зубчатыми стенами дворцах, собирая, однако, вокруг себя всех воинов, которых они могли выставить и повести за собой в случае необходимости.

Колеблющиеся предусмотрели, казалось, все, но внезапная смерть Камбиза смешала из расчеты. Бардия, и только Бардия мог царить сейчас над народами Персиды, а они недвусмысленно игнорировали его призыв, по сути, призыв о помощи!

Страх и неуверенность в ближайшем будущем завладели их сердцами, и они со всею поспешностью собирались в дорогу, беря с собою самое необходимое. Передвигаясь и днем и ночью, позволяя себе и сопровождающим самые короткие привалы, они торопились в Сузы, понося и себя, и своих богов, не надоумивших их выступить раньше, страшась даже вообразить, какому наказанию подвергнет их Бардия за пахнущую предательством медлительность. Изнемогающие от усталости, чуть ли не падая с чепрака, въезжали они в открытые настежь ворота Суз, наскоро приводили себя в порядок, и, отмыв дорожную пыль, переодевались в новые одежды, еще раз просматривали дары, предназначенные сыну Кира, и с душевным трепетом и учащенным сердцебиением направлялись в царский дворец.

Из дворца они возвращались словно заново рожденные.

Сверх всяких ожиданий, Бардия принимал их милостиво и благосклонно, одаривая каждого по давно заведенному обычаю своей верхней одеждой или богато украшенной конской сбруей. Он охотно и благожелательно принимал преподнесенные дары, с благодушным выражением лица расспрашивал о состоянии дел в их сатрапиях или городах. Забыв лишающие сна переживания и сокращающие жизнь тревоги, покидали они милостивого владыку, преисполненные уважения к его величию, доверия к нему и уверенностью в своем завтрашнем дне. Но, покинув дворец, они не торопили покинуть Сузы. Вся столица жила ожиданием скорой свадьбы Бардии и Атоссы, и обретшие душевное равновесие знатные вельможи, уже приглушенные владыкой намеривались непременно учавствовать в шумных памятных торжествах.

Губар ликовал: все шло лучше, чем он мог предполагать заранее, и о чем он даже боялся мечтать. Оставалось только поредевшее в сражениях войско Камбиза, которое приближалось сейчас к исконным границам Персии, руководимое опытным и решительным Гобрием. Но и оно уже перестало беспокоить магов: соглядатаи, внедрившиеся в ряды персидских воинов, утверждали в один голос, что никто из сподвижников Камбиза не поверил в его слова, произнесенные на смертном ложе, и никто из побывавших на берегах Пиравы не сомневается в истинности нового владыки.

Так оно и оказалось в действительности.

Встреченные в двух переходах от столицы отборными мидийскими, персидскими и бактрийскими отрядами возвратившиеся из похода воины тут же принесли торжественную клятву, сдали своим военачальникам боевое оружие и с легким сердцем расходились по своим городам и селениям. Даже "бессмертные", бывшие телохранители Камбиза, не избежали общей участи и вернулись к своим очагам. Предлог был прост и надежен – все воины заслужили за три долгих года бесконечных лишений краткий отдых и радостную встречу с родными и близкими. К тому же их не мог не тяготить груз богатой добычи, которой они были непрочь похвастаться перед своими сверстниками, не участвовавшими в походе.

Губар зорко следил за всем, что происходит в огромном государстве. По-прежнему считаясь смотрителем царского дворца, он сохранил за собою должность распорядителя почты, и перечитывал за день сотни и сотни строк из стекающихся в его руки со всех концов Персиды и из-за ее пределов донесений, важных и пустячных, от опытных и ловких соглядатаев. Все они утвеждали, что никто из персов не смеет не то что предпринять, но даже и помыслить худое о царствующем владыке. Губар был уверен, что никто из персидских вельмож, участвовавших в походе к илистым берегам Пиравы, не вспоминал о предсмертном признании Камбиза – радость возвращения на родину, радость встречи с родными и близкими, бесконечные пиры и многодневная охота с легкостью затушевали все остальные, не казавшиеся значительными, впечатления. Раскрепощенный внутренне, он развил бурную деятельность, пытаясь раз и навсегда оградить себя и Гаумату от всякой мыслимой и немыслимой опасности. По собственному усмотрению менял он личный состав гарнизонов, направлял персидских воинов в самые дальние города Персии, стягивая к жизненно важным центрам страны мидийские и бактрийские отряды. Он приближал ко двору тех великих Мидии, которые прежде избегали окружения Камбиза, ссылаясь на всевозможные, порою далеко не уважительные причины, и не усердствовали в проявлении своих верноподданнических чувств. Он создал особый отряд из знатных молодых мидийцев, из тех, кто еще не успел надломиться духовно, угождая персам; под руководством опытных, состарившихся в сражениях военачальников они обучались неподалеку от Экбатан всевозможным воинским командам, которые звучали на их родном языке, перестроениям и владению всеми видами боевого оружия. Гаумата уже распорядился вооружить их на манер "бессмертных", приказав выделить для этого соответствующие средства из своей сокровищницы, и собирался в недалеком будущем довести число этих воинов до десяти тысяч, как это было при Киаксаре, Астиаге, Кире и Камбизе. На этой основе он намеревался создать в будущем постоянное, закованное в латы, мидийское войско, возродить его былую мощь, утерянную за двадцать три года персидского гнета.

Все свои обещания, данные при воцарении народам Персиды, сдержал новый владыка, только мидяне обманулись в своих надеждах; словно забыв посулы сына Кира отменить все воинские повинности сроком на три года, уполномоченные царем сотники объезжали со своими отрядами всю Мидию вдоль и поперек, забирали в поселениях всех юношей в возрасте до четырнадцати лет, переправляли их в специально организованные лагеря, где обучали подростков стрельбе из лука и владению акинаком, перестраиваться в походные колонны и ходить в атаку под звуки грохочущих барабанов и флейт, сотрясая воздух своими пронзительными, еще по-детски звонкими голосами. Воспитатели доводили их, тоскующих по отцовскому крову, до изнеможения, но усиленное питание и непосредственно общение с ветеранами Астиага и благочестивого Кира сглаживало подросткам их долгое пребывание в лагерях.

Но и этим не ограничивалась деятельность братьев.

Никто и ничто не угрожало им ни внутри, ни вне страны. Единственное, что омрачало порою чело Гауматы, это необходимость действовать под именем Бардии, притворяться персом. Там, где он пытался творить добро для Мидии и ее племен, сами мидийцы видели зло, и только зло. Но уверенность, что рано или поздно соотечественники осознают свою выгоду, вливала в него новые и новые силы. А тогда, когда он сможет, наконец, опереться на хорошо обученную и многочисленную пехоту, не имеющую себе равных мидийскую конницу, Гаумата сам заявит во всеуслышанье, что он мидиец родом, и о благе родной Мидии, о ее возрождении заботился до сих пор и днем и ночью!

Однажды, во время обсуждения своих планов на будущее и действий в ближайшие дни, братья пришли к выводу, что настало время вырваться из персидского окружения, и чем раньше они это сделают, тем лучше. Но и преждевременный переезд в Экбатаны мог пробудить уснувшие было подозрения персов. А они, после своего многолетнего господства над народами Азии, были самой организованной силой во всем государстве, и им не составит труда рассеять пока еще разрозненные, лишенные единства и сознания своей мощи отряды мидийского ополчения. Маги отлично понимали, что в настоящее время они не могли рассчитывать на мидийских вельмож, а значит и на предводимых ими опытных воинов – великие Мидии наверняка выступят вкупе с персами в том случае, если вспыхнет восстание.

И тогда братья приняли решение построить новый город, который со временем станет столицей возрожденной Мидии. И Гаумата, и Губар знали, что такие прецеденты уже имели место в истории других народов: фараон Эхнатон в Египте, Саргон Аккадский в Междуречье, Саргон Ассирийский, Руса Урартский строили новые города и переносили в их пределы изваяния своих верховных богов. Да мало ли других царей и владык проделывали это? Разве не подобным образом возникли неприступные, обнесенные семью кольцами стен, Экбатаны, детище Дейоки, первого царя мидийцев?! И поэтому их решение построить новый город на границе между Персией и Мидией не должно вызвать у их царедворцев и оросангов болезненного подозрения.

Братья не стали откладывать осуществление своего замысла. Всех находившихся под их рукою рабов отправили они в заранее облюбованное ими место под наблюдением неусыпных надсмотрщиков и под охраной бдительных копьеносцев. Они заслали тамкаров в Урарту за мрамором и туфом, в Мидию за гранитом и известняком, в Бактрию – за ляпись-лазурью и медью, в Вавилон – за асфальтом и свинцом. Мел, песок и глина добывались на месте. Сотни ваятелей и их учеников были доставлены со всех концов государства и поселены в сооруженных для них бараках – вдалеке от "домов узников", но по соседству с казармами воинов.

Через два года воцарившийся на престоле и подавивший все восстания не признавших его великих Персии, Дарий использует все заготовленное братьями для строительства Персеполя, новой столицы его государства, но не на месте, облюбованном магами, а на южных окраинах исконной Персии. Но это будет через два года, а пока... А пока все выглядело в радужных красках. Прексасп казался надломленным и готовым на все, лишь бы сохранить свою жизнь и жизнь своих близких. Он по-прежнему, когда надежные люди Губара выспрашивали его, пытаясь вырвать у него неосторожные слова и затем обвинить в государственной измене, притворялся непонимающим, делая вид, что ему ничего не известно о якобы свершившемся убийстве Бардии. Но, загипнотизированные этим внешним благополучием, братья не замечали, как растет и крепнет молва о том, что в доме Кира не все благополучно, что на высоком троне восседает не сын Кира, а маг, двойник царевича, а истинный Бардия мертв, и труп его запрятан неведомо где, а не отдан птицам и зверям, как это завещано предками.