Текст книги "Когда боги спят"

Автор книги: Теймур Мамедов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Окончив поединок с бойцом из Тира, Гаумата подошел к своему не поднимающему глаз, который вытер его блестевшее от пота обнаженное тело куском мягкой материи, смазал раны каким-то ароматным снадобьем, от действия которого кровь мгновенно остановилась. И хоть грудь Гауматы еще тяжело вздымалась, красные пятна на разгоряченном теле, следы тяжелых ударов, не успели разойтись, и даже песочные часы, выставленные распорядителем соревнований на всеобщее обозрение и отсчитывавшие время, положенное атлету для отдыха после проведенного поединка, еще не опорожнились, владыка персов и мидян велел бойцам вступить в новый бой, тот который выявит победителя. Милостиво и даже чуть-чуть лукаво он подмигнул Зопиру и что-то шепнул ему при этом, отчего мясистые губы перса расплылись в довольной улыбке. Только отойдя от владыки на несколько шагов, позволил себе Зопир обернуться к нему спиной и сбросить разноцветные хитоны, обнажив свое сильное, мускулистое, прекрасно вылепленное тело, которому позавидовали бы боги греков. Губар, наблюдавший во время поединков только за своим братом и его противниками, и на остальных бойцов не обращавший ни малейшего внимания, впервые рассмотрел могучего перса. Он недовольно вздрогнул, страшась за своего брата, неуверенный в благоприятном для него исходе поединка – Зопир был на голову выше Гауматы и гораздо шире в плечах. О силе его удара и тяжести огромного кулака имели представления все, кто видел, как выносили за задние ряды зрителей потерявшего сознание атлета из Вавилона, у которого закатились глаза и кровь шла горлом после одного-единственного удара могучего перса в грудь зазевавшегося и не успевшего отскочить противника.

Никто не сомневался в победе любимца Камбиза, и меньше всех сам Зопир. То ли он рассчитывал на усталость Гауматы, то ли успел изучить как следует его манеру вести поединок за то время, которое мидиец бился, изнемогая, с опытным бойцом из Тира, а сам перс восседал, важный, рядом с владыкой – как бы там ни было, но самоуверенный перс сразу же пошел в решительную атаку, которая, казалось, через несколько быстротечных минут сокрушит мага. Прижав подбородок к волосатой груди и выставив вперед шишковатый лоб, держа перед собой кулаки-кувалды и опустив локти так, чтобы они прикрывали живот, готовый нанести мощный удар в любую секунду, Зопир напоминал собою дикого ощетинившегося кабана, который, опустив к земле голову и выставив вперед страшные клыки, несется на посмевшего нарушить его покой.

Обнаженное тело мидийца было также внушительно своей силой и пропорциональностью, и все же рядом с могучим персом Гаумата выглядел хрупким, еще не оформившимся юношей. Губару пришла на ум легенда о Давиде и Голиафе, слышанная им в молодости на открытом всем ветрам песчаном берегу моря каспиев, от одного из жрецов племени израилитов, которое поселил в эти края после опустошительного карательного похода в Ханаан грозный ассирийский воитель Саргон Второй. Но если в том неравном поединке, как говорит старинная легенда, победил Давид-Гаумата, то сегодня все шансы, несомненно, на стороне Голиафа-Зопира...

Зрители были довольны началом боя, казалось, он кончится через несколько минут, когда не выдержавший стремительного натиска их соотечественника ошеломленный мидиец пропустит тяжелый удар Зопира и в тот же миг окажется на земле. Обычно в подобных поединках атлеты кружили друг около друга, выискивая подходящий момент для молниеносного и точного, сокрушающего удара, и это напоминающее танец кружение могло продолжаться часами. И никто, даже царь, не смел торопить бойцов или же принудить их к более решительным действиям. Ведь за поединком наблюдают сейчас сами боги, падкие до всевозможных зрелищ и увеселений, и поэтому все должно быть справедливо, честно и не вызывать ни малейших сомнений в том, что победа одержана только благодаря силе или смекалке атлета.

Зопир уже несколько раз бросался вперед, подбадриваемый громкими и страстными криками смертных, – небожители более спокойно выражают свои чувства, когда любуются красотой человеческого тела и поражаются его возможностям. Одна бесплодная атака сменяла собой другую, кулаки Зопира рубили воздух, не касаясь, однако, мидийца. Уже и перс стал тяжело дышать, и сильное тело его блестело, словно смазанное оливковым маслом. Во время очередной бурной атаки, когда зрителям показалось, что наконец-то перс настиг своего противника, Гаумата сделал резкий выпад вправо, выполнив при этом полоборота, и Зопир, не ожидавший встретить пустоту, пронесся мимо, теряя равновесие и все больше склоняясь вперед, напомнив Губару на какое-то мгновение согбенного жнеца, склонившегося с острым серпом в руках над жнивьем. Затем, споткнувшись о какую-то неровность, перс все-таки не удержался на ногах и упал вперед, распластавшись у возвышения, на котором восседал владыка персов и мидян, изодрав в кровь колени и широкие ладони. Взглянув на Камбиза, Губар заметил, как тот побледнел от еле сдерживаемого гнева и закусил губу.

Тяжело поднялся Зопир, не сводя своих налитых кровью глаз с пританцовывающего Гауматы. Мидиец поджидал его в центре площадки, жадно хватая воздух черным от грязи ртом. Теперь притихли все, даже персы. Вся толпа, как единое многоликое существо, затаила дыхание и перестала шевелиться. В таком напряженном поединке один точный удар решает все. Это понимали и Зопир, и Гаумата. И как раз этот молниеносный удар боялись пропустить затаившие дыхание зрители, Камбиз и его оросанги.

Тучный перс потерял к этому времени больше жизненных сил, к тому же он сбил свое дыхание во время смутившего многочисленных зрителей падения. Стараясь восстановить дыхание, атлет стоял на одном месте, только поворачиваясь в сторону беспрерывно кружившего вокруг него Гауматы. Так изголодавшийся волк кружит, бросаясь из стороны в сторону, вокруг отбившейся от стада коровы, ловя тот единственный миг, когда можно будет вцепиться в свою жертву и избежать при этом ее острых рогов.

С каждой минутой восстанавливал перс свои недюжинные силы, дыхание его опять стало ровным и глубоким. Быстрыми семенящими шажками приблизился он к мидийцу, его правый кулак, казалось, пронзит грудь соперника, если тот не успеет отскочить назад или в сторону. Но Гаумата остался на прежнем месте. Он всего лишь слегка присел, наклонив при этом голову, подставляя свой широкий лоб под огромный кулак Зопира. Раздался характерный хруст ломаемых пальцев и рвущихся сухожилий. Рука перса безвольно повисла вдоль тела, гримаса боли исказила его лицо. И в тот миг, когда мидиец сделал шаг вперед и чуть в сторону, направляя кулак левой руки в неприкрытую челюсть перса, над притихшей в ожидании развязки толпой раздался громкий и повелительный голос Камбиза: "Остановись, Гаумата!"

Но владыка запоздал, рука мидийца достигла цели, и потерявший сознание Зопир рухнул к его черным от пыли ногам...

– Подойди ко мне! – царь не заметил в волнении, как привстал со своего мягкого сиденья. Тотчас же, словно подброшенные пружиной, вскочили на ноги те из великих, кто заслужил честь сидеть рядом с Камбизом.

Подбежавший к Гаумате не поднимающий глаз подал ему шерстяной хитон, и мидиец напялил его со всею поспешностью на обнаженное тело, и только тогда приблизился к Камбизу.

– Гаумата, ты победил в честном и равном бою, я восхищен твоим искусством и награжу тебя так, как достойно тебя и твоего господина! Камбиз уже успел взять себя в руки, хоть и был по-прежнему бледен. Царь не скрывал, что его огорчило неожиданное поражение Зопира, его любимца. – Но скажи мне, маг, почему ты ослушался меня и не пощадил соперника? Ведь я крикнул во всю силу моего голоса, чтобы ты остановился и не наносил удара, в котором уже не было необходимости!

– Владыка! – Гаумата еще тяжело дышал. Пот струйками бежал по его грязному разгоряченному лицу. – Чтобы не было никаких сомнений в моей победе, я должен был бросить своего соперника на землю. Этого и хотел я добиться, нанося удар, единственный за все время нашего поединка. Но клянусь тебе, владыка, я не слышал твоего голоса! Даже шума толпы не слышит боец во время боя, мог ли я услышать голос одного человека?!

– Если ты не слышишь голос своего владыки, то зачем тебе надобны уши, Гаумата? – Прищурившись, Камбиз пристально смотрел в глаза мидийца. Именно они виновны в том, что ты, вольно или невольно, ослушался своего господина, и я велю отрезать их и бросить на съедение бродячим псам, чтобы они не подводили тебя больше! Взять провинившегося и исполнить мою волю!

Гаумата дернулся, но цепкие руки царских телохранителей удержали его. "Будь справедлив, владыка!" – крикнул он, попытавшись вырваться. Но Камбиз не ответил; молча покинул он возвышение и удалился в шатер.

Тут же, перед белоснежным царским шатром, когда многие зрители, не пожелавшие лицезреть злодеяние, творимое над победителем, стали расходиться, царские палачи отрубили уши сникшему от сознания собственного бессилия Гаумате...

В начале ночи, когда холодные южные звезды рассыпанной горстью драгоценных камней засверкали на черном бархате небосклона, позволил Губар своим утомленным спутникам искать место для привала – опасался вельможа, что в непроглядной темноте он может легко сбиться с дороги. А утром, с первыми лучами рассвета, наскоро умывшись и позавтракав, они вновь тронулись в путь, и поэтому лишь к середине следующего дня достигли жилища Гауматы. Увидев издали приземистое строение храма огня, неподалеку от которого находился дом Гауматы и дома других магов, вельможа почувствовал, как учащенно забилось его сердце – это были его родные места, эти тополя и кипарисы вместе с ним поднимались к солнцу, здесь, на берегах этой речушки прошли его беззаботное детство и пытливая юность...

Гаумата, как обычно наблюдавший всю ночь движение планет среди неподвижных созвездий, в этот час спал в одном из покоев своего жилища, и Губару ничего не оставалось, как дожидаться его пробуждения. Вельможа сам показал телохранителям помещение, где они могли отдохнуть после дороги, дал распоряжение слугам и рабам Гауматы, чтобы они приготовили поесть ему и его спутникам, и только после этого позволил себе спуститься в прохладу подвала, где прямо на земляном полу стояли высокие, в человеческий рост, сосуды с терпким кисловатым вином. Торопясь к брату, Губар заранее предвкушал наслаждение, с каким он опустошит рог этого освежающего после утомительной дороги напитка.

Вельможа относил себя к тому типу людей, которых еще Спитама Заратуштра называл добронравными, уподобляя их золотому кубку, который становился тем чище, более сверкающим и радующим глаз, чем больше его обжигают в священном огне. Так же действует и вино на добронравного человека: выпитое в умеренном количестве, оно действует облагораживающе зажигает в смертном огонь жизни, разгоняет кровь, улучшает память и обостряет ум. Поэтому Губар всегда пил этот благославенный дар небожителей, когда чувствовал себя утомленным, или же перед долгим и важным для себя разговором.

Торопясь к брату, царедворец не готовил заранее ни речей, ни вступительных фраз, ни всевозможных доводов, чтобы повлиять с их помощью на умонастроение Гауматы, зная, что они бесполезны в беседе с ним. Никакие уговоры, никакие разумные доводы и мотивы не окажут ни малейшего влияния на Гаумату; брат решится на любой поступок, согласится на все, что угодно, только тогда, когда сам приникнется необходимостью и важностью предстоящего действия. Губар ценил это качество в своем младшем брате и уважал его за это. Способный понимать собеседника с полуслова, Гаумата не нуждался в долгих и нудных, утомительных для обоих, пояснениях. Но если собеседник пытался утаить что-либо, Гаумата умело притворялся непонятливым, и обычно выпытывал из него все, что тот пытался скрыть.

Вельможа успел наполнить во второй раз пожелтевший от вина рог, когда в подвал спустился Гаумата. С искренней радостью обнял и расцеловал его в губы [именно так приветствовали друг друга при встрече знатные персы] Губар. Затем отстранил чуть-чуть от себя, чтобы лучше разглядеть – митра на голове Гауматы скрывала увечье, нанесенное ему по приказу Камбиза, и смотритель царского дворца смог еще раз убедиться, как поразительно, неправдоподобно похож его младший брат на царевича, ушедшего в страну, откуда нет возврата.

– Гаумата, Бардия убит по приказу Камбиза, – произнес Губар сразу же после того, как братья обменялись приветствиями. – Один из царедворцев, чье имя Прексасп, оборвал нить жизни царевича, выполняя злую волю нашего повелителя.

– Мне искренне жаль царевича... – отозвался Гаумата. Он поднес правую руку к голове, словно хотел дотронуться указательным пальцем к мочке своего уха. – Как я слышал, он был добр сердцем. Чем на этот раз вызван гнев владыки?

– Бардия готовил мятеж. Но не это важно, брат мой. Никто из персов не догадыввается о его смерти. Ни здесь, в Персиде, ни там, на берегах Пиравы. О ней знает только Прексасп исполнивший волю Камбиза, знаю я, а теперь знаешь ты...

– Каким же образом ты узнал об убийстве? – Гаумата слегка нахмурил свой широкий лоб. Задавая вопрос брату, маг сделал ударение на слове "ты". – Перехватил донесение Прексаспа, посланное Камбизу, или же присутствовал при убийстве?

– Этого донесения у меня нет, да и вряд ли Прексасп писал письмо. Но при мне письмо, написанное каким-то халдеем по имени Пирхум. Оно должно было предупредить Бардию, но немного запоздало. Заполучив письмо в свои руки, я торопился с ним в Сикайтавати, где охотился царевич, но не нашел его среди живых. Артембар, начальник крепости, решил, и я сам навел его на эту мысль, будто Бардия отправился в Мемфис: оправдываться перед Камбизом...

Гаумата ленивым движением нагнулся, взял с почерневшей от времени и сырости лавки рог, наполнил его вином из сосуда.

– Я надеюсь, что не только ради того, чтобы известить меня о смерти Бардии, торопился ты ко мне, брат мой?

Почувствовав в голосе брата сухость и нежелание продолжать разговор на эту тему, Губар нахмурился.

– Да, Гаумата, не только ради этого я торопился к тебе – пусть вымрет род Кира, а заодно с ним и род Ахеменидов, мне нет до этого дела! О смерти царевича ты узнал бы сам рано или поздно, и я спешил к тебе не потому, что был не в силах хранить эту тайну. Я спешил к тебе, чтобы сказать громогласно: "Гаумата! Отомсти Камбизу за обиду, которую он нанес тебе, а значит и всему нашему дому! Займи высокий трон Персиды!"

Прежде чем ответить брату, Гаумата опорожнил рог.

– Я не могу мстить Камбизу, так же как и любому смертному, брат мой. Или ты забыл, что я маг, и обычаи нашего племени не позволяют мне осквернить себя убийством человека. Необузданный Камбиз сам, рано или поздно свернет себе шею. И еще, брат мой, я не честолюбив. За четыре года, проведенные мной в этой тиши, я многое успел понять и переоценить. Но никогда, даже во сне, я не думал и не мечтал о троне Персиды!

Неожиданно для себя Губар вспылил.

– Ты не честолюбив, ты никогда не мечтал о троне Персиды, допустим, это не так уж плохо. Но задумывался ли ты когда-нибудь о судьбе Мидии?! Я имею в виду судьбу ее племен, судьбу тех, кто прославил себя бесстрашием и ратной доблестью во всей Азии и изгнал из ее пределов наводивших на всех панический ужас полчища скифов!

– По вине великих Мидии слава ее канула в прошлое, и вряд ли в ближайшее время ее удастся воскресить, мой Губар. Не тешь себя несбыточными иллюзиями! – проронил Гаумата.

– Согласен с тобою, поскольку все рассуждают так же, как ты сейчас! Оглянись вокруг и ты увидишь, как мельчают наши вельможи, сыновья и внуки тех, от одного взгляда которых трепетали повелители соседних народов! О, они по-прежнему горды! О, они по-прежнему недосягаемы! О, они по-прежнему неприступны и высокомерны, но только в общении между собою, при встречах друг с другом. Их можно уподобить бесстрашному тигру, который рычит и скалит клыки при встрече с другим тигром, но беспомощно поджимает хвост и спешит взобраться на дерево при виде стаи голодных диких собак, сильных своей сплоченностью. Разве не так, разве я утверждаю то, что противоречит истине?

– Я не спорю с тобой, брат мой...

– Конечно, тут трудно спорить! Посмотри, как меняется осанка и выражение лица у любого мидийского вельможи, когда в его владениях появляется любой, даже самый простой, ничтожный перс-чиновник! Он держится не радушным хозяином, а жалким просителем, в то время как перс держит себя с ним свысока, не забывая, однако, смотреть ему в руки в ожидании богатых подарков. И он получает их! Заискивающий хозяин преподносит их тому, чей отец каких-то двадцать лет назад падал ему в ноги при встрече и спешил целовать подобострастно ступни. Страшится ли хозяин жалоб или ложного доноса своего гостя, расчитывает ли на помощь перса, если нужда заставит его явиться в Сузы с какой-нибудь просьбой? Кто знает об этом!

– Я внимательно слушаю тебя, но до сих пор не могу уяснить, почему это так взволновало тебя, – вымолвил Гаумата.

– Я выплескиваю желчь, которая накопилась в моем сердце за эти годы! – продолжал Гуабар. – Погляди: наши вельможи согласны на второстепенные роли, которые им отвели персы! Уже забыты ими те славные времена, когда мидийцы были первыми во всей Азии, и фараоны, цари и тираны искали дружбы с ними. А ведь еще не все из них ушли в страну молчания, есть среди них те, чье поколение купалось в лучах славы, кто помнит былое могущество Мидии, кто видел своими глазами, как царские орлы на штандартах Киаксара и Астиага гордо реяли над зубцами крепостей и цитаделей Персии, Элама, Урарту, Ассирии, Фрагии и Каппадокии. Ведь есть же среди них те, кто помнит, как цари Вавилона огораживались от нас искуственными озерами и широкими каналами, страшась вторжения непобедимых мидийских полчищ! Но где они сегодня, орлы с овеянных славой мидийских знамен?! Они в персидском обозе, кудахчут вместе с голодными курами и вступают в схватку с петухами из-за вонючего помета персидского фазана!

– Нам трудно что-либо изменить, на все воля Ахурамазды...

– Не будем притворяться друг перед другом, Гаумата, здесь нет посторонних! – Губар не на шутку разозлился. – Боги всегда на стороне тех, кто не прожигает свои дни в бездействии. А они сейчас смеются, я уверен, видя, как мидийцы добывают своими акинаками громкую славу для Персии, расширяя ее границы. Разве не мидийские воины, предводимые Гарпагом, полководцем Астиага, покорили персам ионийские города? Разве не мидийская конница обратила вспять многочисленную конницу Креза еще тогда, когда перс на коне выглядел свиньей, взобравшейся на ограду, а Кир мечтал о десяти тысячах всадников и всячески поощрял тех персидских юношей, которые подчинили своей воле коня и научились управлять им на полном скаку?

– Не преувеличивай, брат мой, – перебил его Гаумата. – Выставляя вспомогательные отряды и участвуя в походах наших царей, персы научились владеть оружием не хуже нас, а в отсутствии храбрости их никто не мог обвинить.

– Пусть так, – согласился царедворец, – я не сведущ в военном деле. И все же... Ты много читал, но слышал ли ты о том, чтобы один народ подчинился добровольно другому? Народ, который привык повелевать и властвовать, подчинился без борьбы тому народу, который платил ему прежде дань и поставлял своих юношей для несения службы в далеких гарнизонах? Нет, молчат об этом глиняные таблички, папирусные и пергаментные свитки, не мог ты прочесть в них о чем-либо подобном!

– Равноправные договоры о дружбе и взаимовыручке заключали между собой правители соседних народов...

– Равноправные договоры – это совсем другое дело, – вновь перебил своего брата Губар. – Ты можешь мне не поверить, но и у меня, выросшего в нашем племени, появлялось желание убить человека, такое же острое и нетерпеливое, требующее немедленного удовлетворения, как чувство голода или жажды. Однажды, когда я впервые посетил Вавилон и, будучи еще совсем юным и легкоранимым, смотрел на все достопримечательности этого неповторимого, тогда еще свободного города широко раскрытыми глазами, поражаясь и удивляясь, как дикарь, подошел ко мне халдей. Как выяснилось позже, он был чиновником царя Валтасара, заведовал теми, кто записывал для вечности на глиняных табличках все события, имевшие место в истекшем году не только в Вавилоне, но и за его пределами. Те события, которые так или иначе могли повлиять на жизнь халдейского царства. А надо тебе сказать, что Астиаг умер незадолго до того, как я отправился в путешествие по городам Междуречья. Кир уже покинул Экбатаны и перебрался в Сузы, окруженный персидскими вельможами. Персы, еще не одержавшие ни одной победы, уже чувствовали себя властителями Азии, быстро приспособившись к этой необычной для себя роли.

– Так же, как это сделали бы и любые другие на их месте! – вставил Гаумата.

– В Вавилоне, – продолжал, словно не расслышал брата, Губар, – я чувствовал себя не совсем свободно, так как незадолго до этого слуги Валтасара задержали нескольких лазутчиков Кира. Великий Кир, едва вступив на престол, уже задумал покорить своего ближайшего соседа, старого и вернейшего союзника Мидии, чтобы хоть этим деянием подтвердить свое право на мидийский престол... В городе было неспокойно, неудачное время выбрал я для своего путешествия. Халдеи готовились к вторжению, поэтому в каждом иноземце видели вражеского лазутчика. И когда чиновник заговорил со мной, я, признаюсь, испугался, решив, что он задался целью разоблачить меня, чтобы получить за это награду из царских рук. Я открылся ему, признавшись, что, я мидиец, из племени магов, путешествую, чтобы расширить круг своих знаний о вселенной и обычаях других народов...

– Ну и как повел себя этот халдей? – заинтересовался Гаумата.

– Слышал бы ты, как он смеялся над нами, – громко воскликнул Губар, как он поносил всех мидийцев без исключения за то, что они добровольно уступили верховную власть над Азией никому не известным до этого персам! Слышал бы ты, как он бранил мидийских вельмож, не сумевших после кончины Астиага прийти к всеобщему согласию, выбрать из своей среды наиболее достойного, возвести его на престол, издавна принадлежавший роду Увахштры, и служить счастливому избраннику верно и мужественно, для блага родины и всех мидийцев. Молодой, еще не умеющий сдерживать своих чувств, не смог я тогда проникнуться всей справедливостью его горьких, но правдивых слов. Горячая кровь ударила мне в голову, помрачила сознание... Как я сожалел тогда, что не было при мне акинака! С каким удовольствием я вцепился бы ему в глотку, в его выпирающий кадык, чтобы заставить замолчать его, сдавить кратер, из которого извергалась жгучая хула на мидийцев! Какого труда стоило мне сдерживаться, выслушивая его насмешки!

– Что же было дальше, чем все это кончилось? – поторопил брата Гаумата.

– Спокойным голосом, стараясь не выдать охватившее меня волнение, принялся я убеждать его, будто персы восстали, одолели нас в решающем сражении, и даже взяли в плен Астиага. К чему я выдумал это? Я считал тогда, так же как и сейчас считаю, что рабство в результате поражения из-за переменчивого военного счастья менее позорно, чем добровольное рабство, на которое мы сами себя обрекли. Ведь издавна, со дня сотворения первого человека, благочестивого Йимы, все захваченное во время войны становилось собственностью победителя...

– Вряд ли уже в то время создания богов вели между собой опустошительные войны ради добычи, – проронил Гаумата.

– Веком раньше, веком позже – не в этом суть, – не стал спорить Губар. – Но дай мне высказаться! Халдей слушал меня с открытым ртом, изредка задавая вопросы: когда восстали персы, когда они одержали победу над нами и взяли в плен Астиага, и так далее. Он был несказанно поражен, но, кажется, поверил всему, что я сочинил тогда, пытаясь защитить честь мидийцев. И как он мог меня проверить, если северные и восточные границы халдейского царства были закрыты, ни один халдей не допускался в пределы Персиды, а в шестидесятивратном Вавилоне со дня на день ждали со страхом наступления объединенных персидских и мидийских полчищ? Вельможи, так же как и жрецы многочисленных храмов, уже успели упрятать свои накопленные веками сокровища и продавали за бесценок рабов иноземным тамкарам. Да, вот еще что, – добавил Губар, рассмеявшись. – Он побежал тогда, после разговора со мной, во дворец Валтасара, словно ужаленный скорпионом. Вот будет смешно, если он велел таки своим писцам записать все то, что я наплел ему тогда в порыве гнева и охватившей меня обиды! – заключил Губар, засмеявшись еще громче. Он не был пьян, вино лишь слегка окрасило его щеки. – Но вернемся к нашему разговору. Теперь у нас с тобой появилась возможность возродить былую мощь Мидии, вернуть на свое место кичливых персов, так неужели мы пренебрежем ею? Ты можешь сейчас занять высокий трон Астиага, так согласен ли ты рискнуть, брат мой?

Гаумата, слушавший рассеяно старшего брата, поднял на него свои черные умные глаза. Будь Губар немного внимательнее, он смог бы прочитать в них сожаление, если не насмешку.

– Ты хорошо знаешь, мой убеленный сединами брат, что я не военачальник, и даже не старейшина племени – нет в моем подчинении храбрых воинов, привыкших держать в сильных руках разящее оружие. Я не властен над соплеменниками, которые готовы пойти за мной в огонь и воду. Я маг, и могу повести за собой только несколько моих слабосильных прислужников из этого храма огня, в котором я священнодействую уже четыре года. Но какой прок от этих людей, которые страшатся вида человеческой крови больше самой смерти!

– Все это так, но ты не учел других факторов... – попытался возразить ему Губар, но Гаумата остановил его коротким жестом правой руки.

– Да, я могу повести и пастухов из соседних поселений, которые хотя и верят каждому моему слову и слепо пойдут за мною в пасть демонов, но не обучены ни военному строю, ни командам старших, которые должен знать каждый воин и своевременно выполнять в сражении. Брат мой, кто последует за магом, у которого нет ничего за душой?! Я не владею ни золотом, ни серебром, ни вздымающими пыль стадами баранов и коров. На какие же деньги я вооружу приверженцев, чем буду кормить их во время похода?

– Если ты решишься, – золота хватит в сокровищницах Суз и в Экбатанах, а как их прибрать к нашим рукам – моя забота!

– Но и золото сейчас не столь важно, гораздо важнее поддержка великих Мидии. Неужели ты рассчитываешь на помощь мидийских вельмож? Напрасно! Да будь я не магом, рядовым священнослужителем заброшенного храма огня, а грозным военачальником, знатным вельможей, наконец, и в этом случае я был бы наивным ребенком, если бы рассчитывал на искреннюю поддержку тех, кто распылил силу мидийских племен, собранных в один кулак Дейокой. Никто из них никогда не поможет своему соотечественнику, видя в нем прежде всего своего соперника, завидуя ему, боясь его усиления больше, чем засилья персов... Ведь любой из великих Мидии мнит себя достойным высокого трона и считает себя обделенным судьбой только потому, что не ему подчинены остальные вельможи, хотя бы в пределах все той же Мидии. Ты уже, наверное, слышал эту шутку, которая могла бы вызвать смех, если бы не была такой горькой: "Купи мидийского вельможу за ту цену, которой он достоин, и продай его за ту цену, которую он сам себе назначит, и ты станешь богаче самого Креза!" И хоть все они переполнены чванством и высокомерием, как болезненный нарыв переполнен зловонным гноем, никто из них не решится поднять знамя восстания против персов, а если и решится, то другие тотчас предадут его, помогут персам изничтожить его и искоренить его род. В этом беда, в этом проклятие, которое тяжким бременем повисло над Мидией!

– Не все так мрачно, как это выглядит в твоих глазах!

– Все так и есть на самом деле, ты сам предложил мне не кривить душою, – слегка повысил голос Гаумата. – Но я не вельможа, я маг, и тем более не могу рассчитывать на помощь тех, кто распоряжается воинами, в чьих руках и оружие, и деньги. Или, может быть, ты рассчитываешь на помощь магов, ослеплен надеждой, что они помогут поднять народ и вооружить его?

Только сейчас почувствовал Губар, что ускользнувшая было нить разговора вновь в его руках, и совершенно успокоился.

– И я был бы наивным ребенком, если б думал так, Гаумата, ведь от добра добра не ищут. У магов сейчас такие привилегии, какими они не пользовались даже при Астиаге! Мидийские маги главенствуют сейчас над всеми жрецами Азии, и ждать большего они уже не могут. Они могут только растерять достигнутое! Благодаря походам Кира и сына его Камбиза учение Спитамы Заратуштры распространилось в такие уголки Азии, проникнуть в которые самостоятельно наши священнослужители никогда не решились бы. Вслед за Вавилоном они рассчитывают прибрать к рукам и Черную землю на берегах Пиравы, разрушив местные жрамы и заменив их храмами огия. Затем очередь дойдет до Иерусалима, Сидона и Тира... Ни о чем другом в данную минуту они и думать не хотят. Собственное благополучие, – вот первостепенная забота всех священнослужителей, всех времен и всех народов. А то, что любимая Мидия превращается постепенно в обычную сатрапию Персиды, "благословенной" Персиды, их не волнует и никогда не будет волновать. В этом я с тобой согласен целиком и полностью. Нет, я не расчитываю на поддержку магов, не настолько я глуп!

– Тогда на чью помощь ты рассчитываешь?! Или ты полагаешь, что Ахурамазда спустится с хрустальных небес, вручит мне, своему избраннику, власть над народами и племенами Азии, заставит всех завистников подчиниться моей воле и оградит меня от их неприкрытой зависти и от их направленных в спину акинаков?

– Не кощунствуй, брат мой, не подобает твоим устам произносить подобное. Я уже говорил, что Ахурамазда никогда не приходит на помощь тому, кто губит свои дни в праздном бездействии... Но ты забыл о персах, недовольных необузданным Камбизом, а число их велико – вот кто поможет тебе взойти на престол Дейокидов и удержаться на нем вопреки зависти великих Мидии!

– Твои надежды смешны, брат мой, прости меня за вольные слова. Перс никогда не поддержит мидийца, тем более мага. Они давно поняли, какие преимущества и привилегии дает им безраздельная власть над другими народами, и никогда добровольно не уступят ее другому народу. Ведь они еще не успели развратиться огромным богатством и безраздельной властью, как успели это сделать мы за каких-то неполных сто пятьдесят лет...

– Они будут помогать тебе не как мидийцу, а как персу, своему соотечественнику, – вот в чем суть! Гаумата, неужели ты забыл, что ни один смертный не мог отличить тебя от ушедшего в страну молчания царевича? Ты двойник Бардии и обязан сейчас воспользоваться этим обстоятельством. Ты будешь действовать от имени царевича по крайней мере в первое время, пока мидийские вельможи не осознают, насколько выгоднее быть первыми у престола, чем вторыми. Остальное я беру на себя, я хорошо знаком с принципами управления государством, и буду твоим верным помощником. Подумай хорошо, Гаумата, прежде чем ответить – такой возможности ни у нас, ни у других мидийцев больше не будет. Вспомни о судьбе Мидии! К тому же, только так ты сможешь отомстить вероломному Камбизу. Только ради этого стоит рискнуть, ведь недаром утверждали мудрецы, у которых мы учились в свое время, что нет ничего на свете сладостнее мести... И что такое в конце концов наша недолгая жизнь перед лицом вечности?