Текст книги "Блистательный и утонченный"

Автор книги: Терри Сазерн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

Мисс Минтнер сразу почувствовала: то, что подразумевалось как смешное, было нелепой (для него) идеей, что он находится в подчиненном положении по отношению к ней, но еще больше шокировали ее следующие простые и недвусмысленные слова:

– Да, нам надо бы поработать… но если бы вы находились на заднем сиденье кадиллака с откидным верхом моего соседа по комнате, как бы страстно вы сейчас дышали!

Это было невыносимо.

– Мистер Эдвардс! – холодно произнесла она, пытаясь вернуться к делу.

– Это я, – и глазом не моргнув, сказал молодой человек. Он улегся вперед на стол, приподняв бровь в притворном разочаровании. – Я думал, вы знаете.

– Я не знаю, на что вы ссылаетесь, – сказала мисс Минтнер, не глядя в его сторону. Она подавила желание прикоснуться к своим волосам. – Где фармацевт? – спросила она и с невероятным усилием сдержалась от того, чтобы повернуть голову и наградить молодого человека ледяным взглядом.

Тот, видимо, начал успокаиваться, то ли в опасении, что его поведение повредит дядиной работе, то ли действительно обидевшись. Он потянулся.

– Его куда-то вызвали, – сказал он, усаживаясь назад в свое кресло, – срочно вызвали Он и Альберт ушли с доктором Эвансом. Они скоро должны вернуться, в любой момент.

Он уселся с открытой книгой на коленях, притворяясь, что с любопытством разглядывает мисс Минтнер, поскольку, как казалось, она его не слушала.

– Если речь, разумеется, не идет о том, чтобы что-то смешивать, – продолжил он через мгновение, – я сам для вас это достану.

«Даже галстук не надел, – подумала она, – а ведь взрослый мужчина, и побриться не мешало бы». Она думала об этом без единого взгляда в его сторону, всего лишь представив одновременно тысячу жестких колючек, касающихся ее собственной мягкой кожи.

– Порошок бромида, – сказала она. – И маленькую бутылку дистиллированной воды.

Молодой человек встал и поставил бутылку воды на стол перед собой.

– Сколько бромида?

Мисс Минтнер замешкалась.

– Это прямо вон там, – сказала она, указав в нужном направлении и болезненно сморщившись, как будто недоумевая от его тупости, – вот в том синем ящике на второй полке. Просто дайте мне одну из тех упаковок.

Она отвела глаза от его улыбающейся физиономии, а он пересек комнату, подошел к полке и вынул маленький пергаментный пакетик из коробки.

– Да, – сказал он шутливо, – там где-то полграмма, не правда ли? – Он протянул ей пакетик, скорчив ужасающую гримасу. – Или семь и шесть десятых гранов.

Она тут же вырвала пакетик у него из рук и схватила бутылку с водой.

– Спасибо, – на одном дыхании сказала она, словно делала одолжение, и, гордо кивнув головой, направилась прочь. С ее высоко зачесанными волосами этот кивок казался нелепым.

Она направилась обратно в палату, по дороге повторяя сама себе: «Да он же законченный болван!» На полпути к коридору Западного крыла она увидела дверь смотровой, открытую, как она и оставила ее, и, замедляя шаг, она попыталась собраться с духом. Больше она не будет терпеть оскорбления от этого человека и ни в коем случае не потеряет контроль над собой.

Она вошла в палату с изяществом принцессы, стремительно прошагала прямо к столу, на который поставила бутылку и порошок. Только сейчас она поняла, что забыла взять стакан. Но это было несравнимо с шоком от внезапного открытия, что в смотровой она находится абсолютно одна. Она медленно огляделась вокруг. Как и раньше, на окнах вздымались легкие занавески, словно намекая на то, что именно этим путем он и ушел. Мисс Минтнер подошла к ближайшему окну и выглянула наружу. Далеко на лужайке Гарсиа продолжал свою работу, и его хрупкая фигура склонилась под тенью сосен.

Она вернулась к той самой кушетке, на которой раньше лежал мистер Тривли. Присаживаясь, она положила руку на поднятый подголовник и внезапно почувствовала, что все ее тело одеревенело. Одной рукой она закрыла рот, удерживая крик, застрявший в горле, медленно подняла другую ладонь вверх – и крепко зажмурила глаза. На ее руке, на том самом месте, которым она коснулась изголовья кушетки, расплывалась темная кровь. Она издала сдавленный звук и выбежала из комнаты в Западный холл, прочь от танцующего света, к кабинке с телефоном-автоматом. Она неистово начала жать на клавиши, пытаясь набрать домашний номер доктора Эйхнера. Ожидая ответа, она отвела запачканную кровью руку в сторону и вытянула ее против двери кабинки.

– Алло, доктор? ДОКТОР?

Пока мисс Минтнер ждала, не понимая, что происходит, тяжелая дверь в дальнем конце холла, словно окно-розетка из тонких медных пластин, распахнулась настежь и долбанула о стену коридора, и Альберт, санитар, несся ей навстречу из внутреннего дворика с белым, напряженным и безумным лицом.

Санитар, мужчина среднего возраста, был до ужаса низкорослый и практически глухой, заикался и имел такие дефекты речи, что произнести любое слово было для него мучением, а вся речь его превращалась в кашу. Он остановился прямо перед мисс Минтнер, сотрясаясь и всем своим видом олицетворяя страх и панику.

– Оми убими уб! – закричал он и начал с силой трясти ручку двери.

– Подожди секунду, Берт, – сказала мисс Минтнер, не отрывая трубки от уха. – Что-то случилось? Алло! Алло, доктор?

Но она все же открыла дверь Альберту и протянула ему руку, будто собиралась прижать его к себе. Без единого слова он схватил ее за талию своими крошечными, толстыми ручками и яростно попытался вытащить из кабинки.

– Двадцать восьмая! – заорал он. – ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ! КРОВОТЕЧЕНИЕ!

– Да подожди ты, Берт, – сказала мисс Минтнер, – это Фред, доктор Эйхнер.

Около минуты ей удавалось выдерживать его хватку, но неожиданно его руки сцепились на ее талии, словно стальной ремень, его рот теперь захлебывался в крике около ее груди, а подбородок вжался в ее ребра. Мисс Минтнер попыталась упереться на пороге и схватиться за раскрытую дверь, из которой вывалилась всем телом наружу. Телефонная трубка выпала из ее руки, и они вдвоем покатились по полу коридора. Альберт тут же вскочил на ноги и бросился помогать ей подняться, подталкивая ее совершенно бесполезными тычками и хватая за волосы и платье. Мисс Минтнер отбрыкивалась, как загнанная в угол кошка, дергая своей миниатюрной ножкой и ударяя его по лицу окровавленной рукой, пока ей не удалось вскочить на ноги. Она рванулась к двери, а Альберт несся позади, задавая ей направление, размахивая перед собой руками, и теперь его налитое кровью лицо стало мертвенным и бесстрастным, как деревянная маска.

3

Доктор Эйхнер обладал замечательной выправкой, роста был чуть выше шести футов, худощавый, с расправленными плечами и аристократической, изумительной седой головой. Он стоял на затененной передней веранде Клиники, ожидая вызванной машины.

Глядя поверх раскинувшейся лужайки и посыпанной гравием подъездной аллеи, поверх узких пешеходных дорожек и нависающих над ними деревьев, он видел, как за Бульваром Уилшир над стройками безостановочно поднимались и смешивались в воздухе дым и пыль.

Затем за углом здания появилась машина, за рулем которой сидел дежурный гаража в белой спецовке. Он умело вывернул по изгибающемуся подъему. Доктор вздрогнул и обернулся, словно вспугнутое животное, услышав мягкое шуршание гравия под резиновыми колесами. Он стоял, смакуя и наслаждаясь этим звуком, каждым звуком и движением тяжелого низкого автомобиля.

Остановив машину прямо перед ним, дежурный вылез, оставив дверь открытой. Доктор Эйхнер на какой-то момент пристально всматривался в его лицо. Очевидно, тот был новеньким в гараже Клиники.

– Доброе утро, – сказал доктор.

– Доброе утро, док, – сказал дежурный, – шикарная у вас машина.

Это была «Делахайя», 235.

Доктор Эйхнер медленно спустился по лестнице.

– Это интересно, – сказал он, – мой опыт говорит мне о том, что большинство совершенно не волнуют иностранные машины.

Дежурный в недоумении почесал затылок.

– Ну, доктор, я двенадцать лет работал механиком. До этого я водил грузовик. Я должен знать хорошие машины. – И в подтверждение своих слов он ударил по ближайшему колесу носком ботинка.

– Да, это хорошая машина, – сказал доктор Эйхнер и сел в нее. Дверь захлопнулась с характерным для дорогой машины мягким щелчком, а дежурный шагнул назад, будто теперь именно он был ее владельцем и отсылал ее с водителем.

– Ну, до свиданья, доктор, – сказал он, отсалютовав.

– Да, до свиданья, – сказал доктор Эйхнер с легкой улыбкой.

Спускаясь по дороге. «Делахайя», медленно разгоняясь, скользила по гравию, словно быстроходный катер. Доктор привык ездить на большой скорости.

Внизу, там, где дорога поворачивала на Бульвар Уилшир, машина замедлила ход, заметно снизила шум и с хлюпающим звуком, слегка накренившись, повернула в сторону Санта-Моники. Машина встроилась в транспортный поток, заняла дальнюю полосу и какое-то время мчалась, набирая скорость; доктор Эйхнер наклонился и включил радио. Как раз передавали часовые новости. Он нажал на кнопки, сразу на все семь, пробежал пальцами по панели, пока индикатор не остановился на многосерийной драме. Затем, отрывисто просигналив, он схватил руль обеими руками и резко повернул влево, выскочив чуть ли не на встречную полосу, чтобы пропустить несущийся кадиллак. Притормозив у перекрестка, доктор свернул влево, на Хайлорд Каньон Драйв. Шесть полос дороги тянулись вперед, пустынная прямая трасса уходила далеко-далеко, до самого горизонта. Доктор вынул тонкий серебряный портсигар из нагрудного кармана, все сильней вдавливая в пол педаль газа, и просторы пригорода пролетали мимо, словно фильм, мотающийся на катушке, а сахарный скучный голос радиоведущего странным образом заглушался монотонным ревом мотора: «…с тех пор как мы покинули его вчера, он продолжает пребывать в дурном настроении из-за черной ладьи. Между тем старина Нестор…» Доктор Эйхнер вернул панель в исходное состояние, прикурил сигарету и подправил зеркало заднего вида. Позади, с правой стороны, стремительно приближался черный седан.

Днем эти дороги каньона пышут жаром, а теперь огненное солнце ложится за горы, отражаясь и преломляясь на каждой светлой поверхности. Доктор Эйхнер опустил перед собой козырек от солнца из зеленого стекла и откашлялся. Машина мчалась вверх, по пологому подъему шоссе. С ураганным гулом достигнув вершины холма, «Делахайя» нырнула вниз, и на мгновение черный седан потерялся позади.

Ниже, у основания холма, был перекресток со светофором, и на четверти пути к спуску белокаменный указатель показал расстояние до перекрестка в одну восьмую мили. Доктор Эйхнер имел привычку засекать спуск с момента съезда с вершины холма, так, чтобы не проехать мимо белого каменного указателя, пока внизу, на светофоре, не загорится предупреждающий желтый. После этого съезжал с холма на полной скорости и проскакивал перекресток чуть раньше, чем загорался красный. Желтый свет горел пять секунд, и, чтобы проскочить перекресток до того, как загорится красный, он должен был проехать одну восьмую мили на скорости в девяносто.

Теперь, поскольку свет был зеленый, съезжая с вершины холма к белому указателю, он сбросил газ, и в зеркале заднего вида вновь появился черный седан, мчавшийся на огромной скорости. Когда передние колеса «Делахайи» поравнялись с каменным указателем, на спидометре было шестьдесят пять миль, а на светофоре впереди загорелся желтый свет. Вдавив педаль в мягкий резиновый коврик, доктор внимательно всмотрелся вперед. Там, на протяжении всей одной восьмой мили, дорога, словно лента, падала вниз и едва приподнималась сразу после разделенного напополам перекрестка. Больше всего это зрелище напоминало гигантский крест греческой православной церкви. Перекресток был пустынным, только один грузовик стоял на правой полосе перед светофором.

Практически на предельной скорости «Делахайя» почти летела над землей, и шины засасывали и скребли поверхность асфальта, когда машина пронеслась по холму, словно свистящая гильза.

Доктор сидел за рулем, пригнувшись вперед, как будто в стиле британских скачек, и глаза его находились четко на уровне верхней точки руля. Внезапно его запястья оледенели, и он приподнялся, пристально вглядываясь в дорогу, поскольку, как ему показалось, большой грузовик, стоявший впереди, попытался сделать почти неясное движение вперед. Он два раза просигналил длинными гудками, в ту же секунду бросая взгляд в зеркало заднего вида. Левая половина зеркала показала собственные нахмурившиеся брови доктора, вторая же отразила черный седан, который несся, словно локомотив, очевидно, рассчитывая проскочить мимо справа. Меньше чем в секунду две машины стремительно поравнялись на одной линии, и в тот же момент огромный грузовик, стоявший впереди, начал медленно выезжать с перекрестка. Доктор Эйхнер обменялся быстрым недоверчивым взглядом с двумя людьми, сидевшими в другой машине, один сидел спереди, другой сзади. Глаза водителя седана скользнули по правому крылу «Делахайя», и, казалось, он подвинулся ближе, на расстояние в один или два фута. Человек на заднем сиденье начал жестикулировать, переводя взгляд с Эйхнера на водителя и обратно, мотая головой и поднимая плечи, как будто преувеличивая свое беспокойство или сомнения. Доктор Эйхнер сделал гневное движение рукой, как бы пытаясь отмести их назад, и в тот же момент надавил на газ. На лице водителя седана на миг отразилось оцепенение, он повернул голову и гротескно нахмурился, поглядев на человека, сидящего сзади, а затем снова на Эйхнера, после чего уставился на дорогу. Но вместо того чтобы промчаться мимо, черный седан рванул вперед, и в этот момент на непередаваемо близком от доктора Эйхнера расстоянии проявились очертания огромного десятиколесного грузовика.

Кончик сигареты в губах доктора неожиданно намок и зажевался. И когда он надавил на акселератор, обгоняя седан, и конвульсивно вывернул руль вправо, «Делахайя» дважды задела черный седан с диким рвущимся звуком, и человек, сидящий на заднем сиденье, вылетел из окна назад, прямо под днище машины. Когда доктор, приложив всю свою силу, снова выкрутил руль вправо, две машины ударились, но «Делахайя» отклонилась вправо, и лобовое стекло машины доктора превратилось в разбитый вдребезги туман серого металла, в котором желтый свет безумно танцевал над визжащей обожженной резиной. Доктор попытался вывернуть руль, чтобы не столкнуться с огромным грузовиком, как раз с его задними воротами, этот маневр сопровождался резким двойным ударом, и левое крыло машины доктора вмялось внутрь. Теперь, имея пространство справа, поскольку доктор Эйхнер вывернул руль, черный седан отклонился в сумасшедшем крене, почти перевернувшись в воздухе, на бешеной скорости съехал на обочину дороги, пронесся двадцать ярдов за желтым светофором и с диким взрывающимся звуком наконец впечатался прямо в стальной телеграфный столб.

Доктор замедлил ход «Делахайи», как будто осторожно притормозил скачущую бешеную лошадь, и отвел машину далеко за обочину дороги. Позади него, вплавленный в злосчастный столб, искореженный силуэт седана изрыгнул масляную волну дыма и взорвался в огне.

Грузовик по-прежнему стоял на перекрестке, а на полпути между грузовиком и разбившимся автомобилем, лицом вниз, на середине дороги, лежало тело мужчины в темной одежде. Повернувшись на сиденье, доктор отмерил глазами линию от центра грузовика до горящего седана, провел прямую дальше, к растянувшемуся мужчине, отрезал его от центра перекрестка – получился угол, изолированная инстанция, словно маятник, сумасшедше колеблющийся и никогда не останавливающийся на середине, а только на точках подъеме или падении… поскольку в аварии черный седан вплющился в столб в половину своей длины, и передние колеса выступали вертикально с каждой стороны, как разделенные шасси: и все это на фоне заходящего солнца выглядело как дымное жертвоприношение.

Доктор Эйхнер попытался развернуть машину, но смог развернуться только в четверть оборота руля. Он начал выезжать задом обратно на перекресток. Двери кабины стоящего позади грузовика с треском распахнулись, и из него выскочили мужчина и женщина и побежали к телу, лежащему на дороге. Они приподняли его ровно в тот момент, когда доктор Эйхнер прогудел в сигнал. «Стоп!» – закричал он. И пока двое тащили недвижимую фигуру по направлению к грузовику, доктор попытался ехать быстрее на заднем ходу, но колеса скрежетали о помятые крылья, и машина не слушалась управления. Остановив машину, он выскочил и побежал. До того как он успел поравнялся с местом крушения, поджаристой адской коркой из обивки, испеченной, жаркой, к которой невозможно было приблизиться, грузовик сорвался с места и уехал прочь.

Доктор стоял на центральной точке и смотрел на ослепительные дороги, простирающиеся вверх и вниз, ослепительные даже без зеленого стеклянного козырька – и пустынные.

Он полез в карман и вынул маленькую кожаную записную книжку. Намочив привязной карандаш, он записал:

«Грузовик: 10 колес, серый, фургонный тип с высокой короткой кабиной.

Без каких-либо задних номеров или других примет».

Он дотронулся карандашом до носа, уставившись в направлении уехавшего грузовика, затем добавил:

«Дженерал Моторс»? «Мак»?

И продолжил:

«Мужчина: коренастого телосложения, румяный, волосы песочного цвета. Коричневая кожаная куртка поверх темных, тяжелых (возможно, вельветовых) брюк.

Женщина: темные прямые короткие волосы… платье без описания».

Доктор Эйхнер посмотрел на свои наручные часы и наверху страницы написал:

«Дрексал и Лорд Каньон Драйв, 11.20–11.25».

Затем он повернулся, быстро откладывая записную книжку, к седану, к этому воспламененному крушению, окруженному огнем на несколько футов вокруг, и сама земля полыхала от разлитого бензина и масла. В этом было что-то демонстративно вызывающее и угрожающее. Это была смесь отдельных частей, уже неразличимых, сплавленных в единую массу. Словно погребальный костер.

По обочинам дороги был разбросан гравий, и доктор Эйхнер, подобрав пригоршню камней, запустил их в огонь. После этого никому не нужного маневра он снял пальто и зашагал вниз, к каменной штольне, стоявшей в стороне от дороги, и снова вверх, мимо изгороди из колючей проволоки, к смежному полю. Здесь он расстелил под коленями пальто, стараясь прикрыть им колючки кустарника и крапивы, встал на колени и начал руками раскапывать сухую глиняную почву, сваливая, что мог, прямо на пальто.

Доктор продолжал стоять вот так и очнулся, вздрогнув, только тогда, когда высоко над головой раздался звук летящего самолета. Он едва только начал копать – и снова вздернулся от еще одного прерывающегося звука, от пронзительной сирены полицейской машины. И, не вставая, как будто он действительно был загнан в капкан между звуками сирены и самолета, доктор, стоя на коленях, водил головой из стороны в сторону, пытаясь определить, откуда раздаются звук и сирена. Затем она появилась, темная патрульная машина, замерев на мгновение на дальней вершине холма, там, где исчез грузовик, и скатилась по направлению к доктору, с пронзительно и громко воющей сиреной. Доктор Эйхнер поднял пальто, встряхнул и побежал назад, к ограждению и месту аварии, а патрульная машина, доехав до перекрестка, с визгом развернулась на передних колесах, прыгнула в сторону, проскользила и остановилась в нескольких ярдах за горящим седаном. Еще до того, как пыль от машины улеглась, один из мужчин выскочил, на ходу направляя в огонь струю из ручного огнетушителя. Когда тот наклонился, чтобы пролезть под ограждением, доктор Эйхнер закричал изо всех сил, стараясь пересилить вой неконтролируемой сирены.

– Мимо вас проезжал серый грузовик?! – прокричал он.

Он вылез, прижав к себе пальто и поискав глазами твердую опору, из кювета, с поднятой прямо головой, и направился к полицейской машине. Все это время другой полицейский по-прежнему сидел за рулем.

– В вашей машине двусторонняя радиосвязь?! – доктору приходилось кричать, наклонив голову к полицейскому, на фоне безумной агонии умирающей сирены. – Позвоните в участок, – сказал он, – пусть они задержат большой серый фургон, который едет на восток, в Дрексал. – Он кивнул, как бы подчеркивая этим свои слова, и затем, тяжело дыша, отошел назад, ослабил воротник, вытащил огромный белый платок и промокнул им лицо и шею.

Полицейский из патрульной машины открыл дверцу и медленно вылез наружу, все это время не сводя глаз с горящих останков седана. Второй офицер беспрестанно носился туда-сюда, нервно дергая огнетушитель. Тонкая струя из ручного огнетушителя могла едва достать до передней части стойки седана, ярко пылающей на чернеющем столбе. Затем он повернулся к доктору.

– Вы видели аварию?

После своей пробежки по дороге и попыток перекричать сирену доктор все еще не мог отдышаться. Однако в ответ на этот вопрос он попытался улыбнуться, затем слегка покачнулся вперед и сцепил руки над пальто, крепко прижав его к себе.

– Да, видел, – сказал он, – и я даже мог бы сказать…

– Как ваше имя? – спросил другой полицейский, уже готовый записывать.

– Эйхнер, – коротко ответил доктор. – В аварии также участвовал другой автомобиль, грузовик. Вы могли его заметить в Дрексале, большой серый фургон.

Последние слова он произнес вопросительным тоном, пока полицейский ждал, замерев над блокнотом.

И затем:

– Сток! – Они оба посмотрели наверх, удивленные, почти разгневанные, когда второй, с огнетушителем, появился из-за капота, крича: – Сток! Эй, Сток!

Он был растрепан и весь в грязи.

– Звони в участок! – сказал он. Он слегка шепелявил. – Им нужно привезти сюда насос и пенный огнетушитель. Вот это вы видели? – он нетерпеливо махнул рукой в сторону полыхающего седана.

Мгновение полицейский Стоктон и доктор рассматривали его молча, как будто шепелявость могла испариться из его слов, одного за другим, и дать им упасть в пыль под ногами, сырым и разоблаченным.

– О'кей, – пробормотал Стоктон, в конце концов повернув прочь. – О'кей, обойдемся и без печеного дерьма.

Он забрался назад на переднее сиденье, наполовину улегся на нем, пару раз нажал на переключатель и начал говорить хриплым шепотом в микрофон, прикрепленный к дальней стороне приборной панели.

Доктор Эйхнер вынул свою записную книжку, открыл на той странице, где записал данные об аварии, и сам наклонился и всунулся в открытую дверь.

– Это насчет грузовика, – мягко сказал он, слегка толкнув локтем ногу Стоктона.

Сообщение, передаваемое в участок, было предельно коротким, все составлено из номеров, мест и времени. Полицейский снова включил рацию, выпрямился и пытливо посмотрел на доктора. Затем он поднял указательный палец к своему правому глазу и сделал манящий жест, как будто подзывал ребенка, чтобы шепнуть ему секретик. Доктор Эйхнер наклонился ближе. Полицейский слегка зацепил пальцем воротник рубашки доктора.

– Знаете, что я вам скажу, – сказал он, – мы с этим будем разбираться нашим собственным излюбленным методом. О'кей, дружище? – И он подмигнул доктору, отчего тот медленно отшатнулся назад. Затем полицейский снова вылез из машины, отстегнул от ремня свой блокнот и начал писать.

– Ну, так как насчет того, чтоб повторить, как вас зовут? – сказал он.

– Эйхнер, – сказал доктор. Из бумажника он достал визитную карточку и протянул полицейскому. После этого он долго стоял, угрюмо уставившись на свои собственные покрытые пылью ботинки, хотя постепенно его искривленный рот, конвульсируя в уголках, снова попытался что-то сказать, а глаза его, встретившись с глазами Стоктона, снова вспыхнули с надеждой.

– Кажется, я начал понимать, – сказал он. – Вы уже задержали грузовик. Конечно. Кто же еще мог сообщить об аварии? – последние слова доктор произнес почти с наслаждением. Он погрозил Стоктону пальцем, беззлобно, скорее с обожанием, как если бы офицер невинно напроказил.

Офицер Стоктон громко прочитал: «Доктор Фредерик Л. Эйхнер» и записал себе в блокнот.

Доктор все еще держал свое пальто. Теперь он надел его и поправил галстук.

– Я работаю в клинике Хауптмана, – сказал он.

Другой полицейский кивнул, покрутив в руках визитную карточку. Затем он поднял глаза и несколько неожиданно уставился куда-то позади доктора, в сторону от дороги, туда, где стояла «Делахайя». Хотя оба мужчины стояли, наполовину отвернувшись от поврежденной стороны машины, даже с этого места было видно, что регулировка руля не в порядке, а багажник слегка вывернут влево.

– Это ваша машина? – полицейский скользнул по ней глазами и тут же сошел с дороги и направился к «Делахайе». Доктор Эйхнер незамедлительно последовал прямо за ним, но на полпути к машине Стоктон припустил рысью, так что когда доктор догнал его, полицейский уже успел обойти ее кругом и сейчас, наклонившись, осматривал днище. Он встал, отряхнул руки от пыли и сложил их на бедрах. Перед тем как начать говорить, он взглянул доктору в глаза, затем торжественно кивнул на поврежденный бок «Делахайи».

– Ваша машина?

Доктор Эйхнер не торопился с ответом.

– Изрядно по ней постучали, ага? – наконец произнес он, притворяясь, что заново изучает повреждения.

Полицейский посмотрел на него проницательным взглядом, затем, без единого движения телом, повернул голову и через плечо позвал напарника, стоявшего на месте крушения. К этому моменту тот вылил все содержимое огнетушителя и теперь просто стоял в стороне и смотрел на пламя.

– Эдди! Эй, Эдди! – позвал Стоктон.

Эдди быстро подбежал к ним и уставился на Стоктона с неподдельным интересом.

– Посмотри-ка на это, – сказал Стоктон, снова дернув головой в сторону «Делахайи».

Медленно пройдя вдоль машины, Эдди присвистнул и почесал затылок.

– Так ты тоже в этой аварии поучаствовал, дружище? – сказал он Эйхнеру почти без следа от своей шепелявости.

Доктор оглядел его недоверчиво.

– Так точно, – резко ответил он, – именно это я и пытался объяснить этому молодому человеку, – произнес он, глядя на Стоктона, который был занят записями в блокноте. – Теперь – все, что я хочу знать, – продолжил он, обращаясь к Эдди, – кто сообщил вам об аварии? Вы задержали грузовик или нет?

– Да или нет, один ответ, Джек, – сказал Стоктон, шутливо погрозив блокнотом.

Доктор Эйхнер повернулся к ему.

– Послушайте меня, офицер, – показал он на горящий седан, – один человек, сидевший в том седане, мертв, а второй сейчас в том самом грузовике, и, вероятно, тоже умирает, и, скорее всего, нуждается в медицинской помощи. Я говорю вам, что этот грузовик еще возможно перехватить в Дрексале. Теперь, как мне кажется, вы оба просто забываете, в чем суть вашей работы: обслуживать и содействовать в таких вот делах – а не препятствовать – и ни в коем случае не играть ни в великих господ, ни в болванов. Вы общественные слуги, вами управляет общество, и вы ответственны за это общество. И я бы посоветовал вам этого не забывать. – Он закончил эту тираду, размахивая пальцем и указывая на них обоих. Но только Эдди стоял теперь под впечатлением, распахнув глаза, а Стоктон продолжил писать и оглядывать сверху донизу поврежденную сторону «Делахайи».

– Расслабься, дружище, – сказал Эдди с неподдельным участием. Подойдя ближе, он фактически толкнул доктора в плечо. – Мы делаем свою работу, не переживай насчет этого, хух, Сток, ну скажи ему.

Слегка сконфуженно он улыбнулся своему коллеге, который, может быть, притворялся, не реагируя, а может быть, действительно был слишком занят и потому не принимал участия в разговоре. В блокноте карандаш Стоктона сделал витиеватое предположение, что определенная стадия отчета на данном этапе завершена.

– Все в порядке, доктор, – сказал он, демонстрируя свою готовность, – вы сейчас расскажете нам своими собственными словами о том, как произошла авария.

Оба офицера облокотились на «Делахайю», один – записывая и постоянно оглядывая машину, другой – следуя изложению с неподдельным изумлением, а доктор Эйхнер стоял перед ними и в подробностях расписывал, как все происходило, опустив единственно то, что он проехал на красный свет.

Под конец истории Эдди продолжал стоять с разинутым ртом, будто все еще ожидая кульминации, но доктор Эйхнер пожал плечами, показывая, что на этом все. Второй полицейский присвистнул и топнул ногой по гравию.

Стоктон прочистил горло.

– Где вы работаете, доктор? – невозмутимо произнес он. – В смысле, в какой именно области вы практикуете?