Текст книги "Блистательный и утонченный"

Автор книги: Терри Сазерн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

28

Что касается Барби Минтнер, то Ральф так и не позвонил ей ни разу за весь день, и в ту ночь она плакала, пока не уснула.

На следующий день неимоверным усилием воли она заглушила в себе желание быть в диспансере ровно в два часа, когда он пришел. Вместо этого она прождала целый час и в итоге появилась там как бы случайно, по делу, чтобы взять аспирин и фенобарбитураты.

И когда она появилась, юноша казался каким-то образом смущенным, но также было вполне очевидно, что он слегка раздражен тем, что она не пришла раньше.

– Привет, незнакомка, – сказал он пресыщенным тоном, слегка нахмурившись.

– Привет, – сказала она с притворной дружеской теплотой.

– Ну, – сказал он, – ты определенно изменилась!

– Что ты имеешь в виду? – спросила Барби, изображая удивление.

– Ну, если ты не догадываешься… – сказал он, при этом выглядя задетым, но как бы стряхивая обиду.

Барби, пытаясь изобразить здравое самообладание, протянула юноше свой список лекарств.

– Я хотел позвонить тебе вчера, – продолжал он, уже легким тоном, почти мечтательно, собирая препараты с полок.

– У нас было достаточно работы, – беззаботно сказала Барби, рассматривая свои ногти.

– Но мне нужно было уехать из города, – продолжал Ральф. – Я звонил вчера вечером, и они сказали, что ты уже легла спать.

– Да? – сказала Барби, прикусывая язык. – Они мне не сказали.

– Они не сказали? – сказал Ральф с озадаченным видом, подходя к девушке поближе. – Ну, нет, я думаю, что это я им ничего не сказал.

– Ты мог бы оставить сообщение, – сказала Барби, уступая, с полными слез глазами.

– Ну, – сказал Ральф, и видно было, что его собственная боль еще не совсем утихла. – Я думал, что я увижу тебя гораздо раньше, чем сейчас.

– Ты думал?! – воскликнула она, схватила свои препараты с прилавка и демонстративно удалилась.

Но оказавшись в одиночестве, в комнате отдыха для медсестер, она могла только и делать, что думать о нем, и это было пугающе, как если бы с каждым образом рождающееся внутри нее нечто прорастало наружу, как причудливое растение, навстречу огромному и неоспоримому слиянию… с ним… пока внезапно девушка не почувствовала, что если она не станет действовать сразу же и по своей собственной воле, то не сможет за себя отвечать еще долгое время. Тем не менее она все же высидела еще пятнадцать минут перед тем, как выйти в коридор и направиться обратно в диспансер. Там она прошла мимо Ральфа, опустив глаза вниз, как будто небрежно перечитывая список в своей руке.

– Барби, – позвал он ее с нежностью и безысходностью.

– О! – Она слегка повернулась и подняла голову, как будто удивляясь факту его присутствия.

– Пожалуйста, Барби, – взмолился он, жестом прося ее подойти ближе. – Ну почему ты так себя ведешь? – Он был явно раздосадован, но говорил с большей уверенностью, теперь, когда она фактически была рядом.

– О, мы были так заняты, ты себе не представляешь! – сказала она, подошла ближе, притрагиваясь к волосам, и нахмурившись глядя на список.

– Да? В чем дело? – спросил юноша и поднял брови домиком, пытаясь вернуться к теме разговора.

– О, это снова Фред – доктор Эйхнер, – легко соврала Барби.

– Да? И что с ним случилось? – спросил Ральф, пытаясь удивленным интересом пригасить неистовую гримасу ревности.

– Ну, – начала Барби, поглядывая в коридор, – там были кое-какие проблемы. Я – я не могу это сейчас обсуждать. – И она посмотрела на него быстрым, мрачным взглядом, подчеркивая таинственность этого вопроса.

Казалось, Ральф едва сдержался от резкого ответа, но неожиданно в коридоре раздались какие-то бессмысленные тараторящие звуки, и медбрат, Альберт, ворвался, какое-то время издавая короткие животные шумы. Барби нежно вытянула руку вперед, словно пытаясь поймать на бегу любимого маленького щеночка, и теперь уже абсолютно не обращала внимания на Ральфа, суетясь вокруг глухого гнома, который с детской свирепостью начал одновременно колотить ее в живот и дергать за низ ее халата, периодически обнажая прелестные, спрятанные под ним кружева.

– Не позволяй ему это делать! – неистово взмолился Ральф, наклонившись к ним через прилавок.

– Шшшш, – сказала Барби, – он пытается мне что-то сказать.

Альберт снизу вверх бросил на Ральфа полный презрения взгляд, а затем зарылся лицом в юбку девушки.

– О, дорогой, дорогой, – шептала она, закрыв глаза и поглаживая его огромную голову.

Ральф смотрел в безмолвном гневе, как Альберт дергал и манил Барби прочь, как будто на свидание, а она притворялась беспомощной, позволяя ему это делать.

– Это может быть что-то насчет Фреда, – объяснила она Ральфу.

– Я заеду за тобой в восемь-тридцать, – сказал Ральф с твердостью, от которой у него дрожал голос, – у меня два билета на школьный концерт. – И он вынул их из кармана рубашки, как бы в подтверждение.

– Хорошо, милый, посмотрим, – отозвалась Барби, как будто, будучи сильно занятой, она не могла сейчас уделить этому должного внимания.

– Восемь тридцать, – приказал Ральф, бросив свирепый и мстительный взгляд на затылок гигантской головы гнома, покоящейся на бедрах его собственной возлюбленной.

29

Ровно в 10.30 утра доктор Эйхнер был уведомлен по телефону, что украденные деньги найдены, или, если точней, что путем анализа остатков определенных купюр, найденных на месте автомобильного крушения, было установлено, что украденные деньги в том количестве, о котором было указано в заявлении, восстановлению не подлежат и что заявление на покрытие страховкой этой суммы находится на рассмотрении ответственных органов. И что в должном порядке доктор получит полное возмещение из Казначейского департамента.

Больше по этому делу в тот момент не было дано никаких дальнейших комментариев. Истина была в том, что уполномоченные органы отчаянно пытались доказать, что практически не поддающееся опознанию тело, найденное на месте крушения, было телом пресловутого, долго находящегося в розыске Черного Георгина.

И теперь, в середине дня, после того как доктор был далее проинформирован, что в качестве формальности его попросят опознать скальпель, одетый просто детектив принес его в Клинику.

Детектив выглядел больше как человек из пресс-службы какой-нибудь фабрики, чем чье-либо представление о реальном детективе. С долей наивности он излагал в терпеливых, объяснительных тонах, избегая тех подробностей, которые, как он полагал, доктор мог счесть неприятными. Он был довольно явно смущен необходимостью сказать, что женщина фактически была не женщиной, а переодетым мужчиной.

– Он был маньяк, – сказал детектив извинительным тоном. – Я думаю, ваше счастье, что в тот момент он не был еще более ожесточенным. Вы очень правильно сделали, что попросту отдали ему деньги. Видите ли, сумма, вероятно, была больше, чем он ожидал, и это отвратило его от реального намерения – привело в нормальное психическое состояние, так сказать.

– Он был неслыханно жестоким, да? – спросил доктор Эйхнер с интересом.

– Ну, не совсем. Мы говорили с его психиатром…

– Понимаю. Он проходил курс лечения?

– Ну, он посещал этого психиатра… и тот не был удивлен, я имею в виду, он сказал, что он долгое время знал, что тот человек был нестабилен, и это было явным преуменьшением. Хотя на самом деле психиатр мог намеренно преуменьшить это – боялся, что ему инкриминируют то, что он не отправил этого человека сразу же на лечение в изолированное место. Но, конечно, у нас такого и в мыслях не было. Мы всего лишь были заинтересованы в фактах конкретного случая. Фактически департамент в любом случае очень мало обращает внимания на то, что скажет психиатр – особенно после случившегося, так сказать. У нас есть свои собственные психиатры, конечно. Однако для департамента это всего лишь случай воровства и раскрытия преступления.

– Вы говорите, «она» – или, точнее, – он – украл машину после того, как ушел отсюда?

– Да. Он пришел сюда – с некой навязчивой безумной идеей – затем он отвлекся от этой идеи, когда увидел скальпель. Ему хотелось использовать скальпель, но он не мог найти в себе эмоциональной силы или причины – если применительно к сумасшедшему можно использовать эти слова – сделать это. Он надеялся, что вы откажете ему в деньгах и таким образом его спровоцируете и дадите ему оправдание это сделать. Когда вы этого не сделали, а вместо этого отдали ему шестьсот долларов, его планы резко изменились. Он ушел, украл машину – в нескольких кварталах отсюда – и пытался сбежать из штата по дальней горной дороге. Он пил алкоголь, и вел машину очень быстро – 50 миль в час – на крутом повороте, и сорвался с обрыва, на тысячу футов вниз. Уничтожено буквально все, включая его самого.

– Он был пьян?

– Да, были найдены осколки бутылки из-под виски. Он мог быть сравнительно трезвым, когда он пришел к вам. Во всяком случае, вы могли этого и не заметить. Виски не действует на маньяка так же, как на обычного человека, хотя, конечно, в некоторых случаях может подействовать еще хуже.

– Понимаю.

– Ну, я думаю, что все к одному. Вы получите ответ из Казначейского департамента в конце недели. Я оставляю здесь скальпель, он принадлежит вам. Кажется, все правильно – но по поводу этой единственной вещи, которая не пострадала в аварии, я вам скажу. Простите, что я так говорю, но вы должны хранить подобные вещи вне видимости. Я имею в виду, если, конечно, вы больше не хотите никому подкидывать еще какие-то идеи. – И на долгую минуту он уставился на скальпель.

– Да, – сказал доктор, – вы, вероятно, насчет этого правы. Ну что ж, до свидания и еще раз спасибо.

– Пожалуйста. До свидания.

В четыре часа доктор Эйхнер, как обычно, взял чай и сандвич. Он только что устроился, наполовину откинувшись на кожаном диване, с чашкой кофе с бренди, для уютного получасового просмотра своих медицинских журналов, как зазвонил внутренний телефон. Это была мисс Смарт, которая сообщила, что опубликованная информация о пробных испытаниях «Альфа Ромео» была ошибочна и что компанией выпущен дополнительный информационный листок с исправлением ошибки и с извинениями.

– Очень хорошо, – сказал Фред Эйхнер. – Очень хорошо.

– Они говорят, – продолжила мисс Смарт, – что в любом случае хотели бы прислать сотрудника с новой моделью. Они уверены, что вам она понравится. Они сейчас на линии, доктор.

– Нет, в этом нет необходимости. Я достаточно хорошо ознакомлен с этой моделью, знаете ли. Я просто был заинтересован в том, чтоб получить правдивые сведения об опубликованных спецификациях. Попросите их представителя исправить цифры, пожалуйста.

– Да, доктор, один момент.

Пока доктор ждал, он вытащил свои автомобильные бумаги и быстро нашел листок с вопросом.

– Да, доктор, точный рабочий объем цилиндра следующий: сто шестьдесят пять, запятая, двадцать четыре. Другие спецификации остаются без изменений.

– Сто шестьдесят пять, запятая, двадцать четыре. Я просто приму это к сведению. Да. Ну, даже если и так, то это заметный прорыв по сравнению с их последней моделью, видите ли. Но это едва ли – ха! – едва ли достигает класса «Бугатти»! Можете так им и сказать. Нет. Нет, я не буду запрашивать демонстрацию этой модели. Однако вы можете сказать, что я прочитал опубликованные отчеты и оценил их прогресс и, конечно, я буду связываться с ними, как только – ну, как только они чего-нибудь достигнут, скажем так.

– Очень хорошо, доктор. Я им сообщу.

– Хорошо, мисс Смарт. Теперь, сколько сейчас времени?

– Четыре сорок пять, доктор.

– Мой следующий прием?

– На сегодня ничего больше нет, доктор.

– Хорошо. Не стоит меня снова беспокоить, мисс Смарт.

– Доктор, медсестра Торн здесь и хочет вас видеть.

– Хорошо, пусть войдет.

Доктор Эйхнер встретил Элеанор Торн у двери и взял ее за руку, тепло, но также слегка болезненно улыбнувшись и показывая этим благородную готовность оказать услугу и отбить у нее охоту задавать любые несоответствующие навязчивые вопросы.

– Возьмите кофе, мисс Торн, – сказал он, уже разлив два неразбавленных бренди. – Вы, несомненно, слышали о фантастических вчерашних событиях? – продолжил он, сдвигая кресла поближе.

– Да, что за удивительные вещи творятся! – сказала она, пытаясь чувствовать себя как дома. – Это действительно тот человек, который был здесь до этого с интоксикацией?

– Несомненно, – сказал доктор. – Не-сом-нен-но.

– Он, должно быть, сумасшедший. Действительно сумасшедший. Это ужасно.

– Моя дорогая, – сказал доктор, улыбаясь и кладя свою руку поверх ее, когда они оба содрогнулись от отвращения, – вероятно, в этом мире еще больше безумия, чем человек может себе даже представить, и сила нечасто является его компаньоном.

Они приподняли свои чашки, каждый теперь использовал обе руки, и доктор продолжил весьма оживленным голосом.

– Однако я предполагаю, наше счастье, что психотические проявления в основном не вызывают тревоги. Или несчастье?

– Ну, – сказала медсестра Торн, поворачиваясь в своем кресле, – я просто хотела выразить свои собственные – и, я уверена, я говорю от лица всего персонала – мои собственные чувства облегчения и благодарности за то, что вы не пострадали.

Доктор Эйхнер признательно кивнул, и медсестра Торн продолжила:

– Деньги тоже были найдены, я так понимаю?

– Да. Деньги тоже были найдены.

Был момент молчания, они оба глотнули кофе или бренди, а затем мисс Торн заговорила снова.

– Доктор, – искренне начала она, но тем не менее достаточно быстро, чтобы доктор не подумал, что она это отрепетировала. – Я надеюсь, я могу говорить с вами конфиденциально. Как вы знаете, я всегда обожала вашу работу здесь, в Клинике, и с того момента, как я стала старшей медсестрой, я глубоко уважаю вас лично. Я каким-то образом чувствую себя ближе к вам, чем к кому-либо из нашего персонала, и – да, я подумала, вероятно, вы захотите знать, что вас попросят остаться на собрание директоров сегодня вечером и заместить доктора Чарльза в качестве старшего хирурга, когда в следующем месяце он уйдет в отставку.

Доктор изящно глотнул бренди.

– Хорошо! Я должен сказать, что время от времени я представлял себе это – основываясь на слухах, конечно, – но старался сдерживать свои ожидания, чтобы не быть в итоге разочарованным. Могу я спросить вас, откуда вы это знаете, медсестра Торн?

– Это больше не слухи, доктор. Салли Вестон в главном офисе – машинистка мистера Робертса – сказала мне. Естественно, по секрету. Собрание будет в 5.20, уже очень скоро. Вот так произошла утечка информации.

– Да. Да. Вероятно. Относящийся к делу слух, всплывающий в последнюю минуту, часто бывает решающим. Вот так. Что ж, медсестра Торн, значит, мы будем работать вместе. – Доктор приподнял свой стакан с воодушевлением. – Мои поздравления.

Элеанор Торн зарделась улыбкой, присоединившись к тосту.

– Могут быть некоторые реорганизационные дела, которым мы уделим внимание позже, – сказал доктор с великим пониманием. – Вы могли бы взять это на свое рассмотрение и передавать их мне, если какие-либо предложения будут стоящими. Когда придет время.

– Спасибо, доктор, – сказала медсестра Торн, вставая и готовясь уйти. – Спасибо – и поздравляю.

– Спасибо вам, моя дорогая. Предупрежден – как говорят – значит, вооружен.

В пять часов доктор Эйхнер срочно позвонила одна постоянная пациентка, которой он кратко ответил с мягким предостережением:

– Я понимаю, с чем мы боремся, миссис Кранелл. Ваша оценка крахмала не принимает в расчет сою, и хорошо, я думаю, что мы посмотрим на результаты через недельку или около того.

Затем позвонила мисс Смарт, чтобы сообщить, что доктора попросили остаться на собрание директоров в 5.20. Мисс Смарт довольно стыдливо пересказала слух, который в настоящий момент ходил вокруг с открытой, официальной санкцией. Доктор Эйхнер снова устроился, на этот раз в огромном кожаном кресле, с показаниями автомобильных испытаний. Он только что решил заменить «Делахайю» на новый «Гордини», и это решение его взволновало. Затем, в момент раздумий, он встал и подошел к окну. Затерянный в мире фантазий, его мозг скитался по заброшенным ветреным высотам Андорры и бесконечным залитым луной дорогам Испании, по которым человек может ехать сто миль и не встретить ни единой машины.

– Вам не повезло, – сказал снизу Гарсиа.

Доктор вздрогнул. Он не заметил этого садовника-мексиканца, вяло работающего на клумбе внизу.

Гарсиа прикоснулся к шляпе, слегка улыбаясь.

– Да. Как ты поживаешь, Гарсиа? – спросил доктор.

Садовник кивнул головой, улыбаясь.

– Вам не повезло, – повторил он, – потерять деньги.

– Да, но это не так, – весьма добродушно сказал доктор. – Их, между прочим, нашли. Они их нашли, полиция. – Он говорил достаточно громко, как будто садовник был глухим.

– Да, – сказал Гарсиа, – полиция. – Он кивнул, показывая, что понял, и его улыбка стала перекошенной и смешной.

– Мне нужно деньги, – сказал он.

– Что ты говоришь? – сказал доктор Эйхнер.

– У меня двадцать три доллара в неделю. – Он поднял пальцы. – Два-три, – сказал он. – Нужно двадцать шесть. Моя жена иметь ребенок.

Доктор Эйхнер кивнул с сочувствием, но ничего не сказал.

– Двадцать шесть, – повторил садовник, поднимая пальцы. – Два-шесть.

– Да. Тебе, очевидно, следует поговорить об этом в офисе мистера Робертса. Я уверен, что они пересмотрят… – Доктор коротко прервался, пристально глядя на Гарсиа, так как тот стоял, качая головой и все еще улыбаясь, как казалось, несколько искусственно.

– Вы, доктор, – сказал он, указывая пальцем на Фреда Эйхнера. – Вы будете говорить?

– Ну, – сказал доктор, – это едва ли является моей обязанностью – просить…

– Вы новый босс в Клиника, да?

– Вероятно, – сказал доктор, позволив раздражению проявиться. – Но это едва ли будет моей обязанностью…

– Моя жена не иметь ребенок, – сказал Гарсиа монотонно. – Она уже иметь три ребенка. Расходы. У меня расходы. Здесь. – Он неожиданно указал на клумбу под окном, где стоял доктор. – Я положить новые семена – здесь. Старые семена сломал отпечаток. Здесь. – И он показал на то, что могло было быть аккуратным пятном глубиной в инч, которое доктор Эйхнер отпечатал плоским ботинком Тривли.

– Отпечаток ноги? – мягко сказал доктор. – Какой отпечаток?

– Отпечаток вора, – сказал Гарсиа с медленным ударением. – Отпечаток-женщина-украстъ-деньги.

И глаза обоих мужчин встретились в спокойном обаянии.

– Там был отпечаток? – сказал доктор, не веря тому, что произошло. – Вчера?

– Да. – Улыбка садовника выглядела странной и механической. – Я найти. Старые семена не хорошо, да? Новые семена. Деньги. – Затем он сделал жест, повернув открытую ладонь к доктору. – Вы поговорить с мистер Робертс офис, пожалуйста?

– Когда вы нашли отпечаток? – воскликнул доктор Эйхнер глухим голосом.

– Когда вор бежать, я видеть. Вор прыгнуть в цветы и бежать, да?

– Вы видели?

– Да. Я видеть, как вор бежать.

– Вы видели, – тупо повторил доктор.

Смех садовника был словно деревянный.

– Я видеть вор бежать! – вскричал он, уморительно покачиваясь. – Я найти отпечаток! Найти! Полиция, да? Полиция! Полиция искать отпечаток! Я найти. Да? Отпечаток найти.

Доктор отвел глаза от Гарсиа и долгий момент, казалось, оглядывал туманный горизонт, закат дня. Он откашлялся.

– Вы говорите – двадцать три на двадцать шесть?

– Да, – сказал Гарсиа. – Двадцать шесть. Два-шесть.

– Я думаю, это можно устроить, – спокойно сказал доктор. – Да, я думаю, что это можно устроить.

Садовник повернулся, чтобы уйти, дотронувшись до кепки.

– Мало, да? Два-шесть. – Он улыбнулся доктору очень теплой улыбкой. – Семена не стоить много! Семена не стоить много этот год. – И он медленно пошел прочь, в свет умирающего дня, ударяя лопатой по своей ноге.

30

Концерт в школе был в десять вечера, и когда Ральф позвонил Барби, примерно за два часа до того, как он должен был ее забрать, она спросила, весьма непринужденно, должны ли они одеться официально, после чего Ральф засмеялся, сказав: «Нет, наоборот».

Тем не менее, когда Ральф заехал за ней, она появилась у двери, одетая в новую шляпку, на высоких каблуках и в своем изумительном черном, а сам Ральф был одет просто, в студенческом стиле, в спортивную куртку и рубашку с расстегнутым воротником.

Когда она уселась в машину, Ральф поцеловал ее, но Барби отшатнулась, говоря:

– Осторожно! Можешь помять!

И они уехали.

Над лобовым стеклом со стороны девушки был козырек от солнца с зеркалом с обратной стороны, и, неожиданно включив свет над головой, Барби повернула зеркало, чтобы посмотреть, как она выглядит. Машина ехала, и она начала говорить с возрастающей оживленностью. Пока она говорила, она вполне открыто и пока без всякой нарочитой суеты поглядывала в зеркало и отмечала свой образ и выражения, даже когда эти выражения внешне были искренни или неожиданны, такие, как ухмылки, выражение дурного предчувствия, отвращения, недоверия, стыда и даже обожания.

Это было далеко не тщеславие. Фактически это было, как будто она искренне пыталась принять юношу и саму себя серьезно, и, постоянно возвращаясь к своему отражению в зеркале, она могла великодушно дать то, чего, очевидно, не было в действительности и драматической обоснованности.

Когда они доехали до школы, воодушевление Барби достигло необычной точки, и, войдя в аудиторию, она немедленно привлекла внимание всех, кто находился близко, и в первую очередь девушек. Около половины аудитории состояло из юных девиц, живших в кампусе, сейчас собравшихся в группы по двое и больше, одетых в разновидные комбинации свитеров, джинсов, мужских футболок, сандалий, маек, коротких белых носков и кожаных туфель. Многие держали книжки, поскольку только что пришли из библиотеки, и некоторые продолжали читать, здесь и там были головы, покрытые косынками, поскольку некоторые из девушек только что вымыли головы или каким-то другим образом готовились к тому, чтобы лечь спать.

В аудитории также находилась маленькая армия одиноких мужчин, которые, одетые в футболки, читали газеты и держали за ухом карандаши. Остальные были там, конечно, в паре с девушками, держась за руки и важно разговаривая.

Однако именно девушки были лейтмотивом всего этого мероприятия. Они крутились и вертелись на своих местах, смеясь вправо, влево и назад, перешептывались и с таинственностью и важностью обменивались знаками. Девушки рассредоточились по группам, и эти группы, казалось, соперничали одна с другой, какая будет смеяться чаще, с наибольшей горечью и наибольшей эмфазой в конце. Они перегибались друг через друга, шептали что-то, что привлекало внимание других, а все вместе затем заходились смехом с таким всплеском дикости и какой-то сексуальной насмешки, как будто пытаясь создать впечатление, что сказанное только что было самой большой чувственной непристойностью, постижимой для них, второстепенное bon mot,[8]8
  Хорошие слова (фр.).


[Закрыть] фантастически искажающее образ декана.

– Тебе нравится Бах? – спросил Ральф, проглядывая программу.

– Люблю его! – сказала Барби, вероятно, несколько громко.

Послышалось несколько смешков, и девушка, ссутулившаяся рядом с Барби, тощая блондинка с сухими губами и темными миндалевидными глазами, чьи стриженые локоны на целый инч свисали над глазами, оторвалась от книги Джина Дженета, и ее рот исказился в болезненной слабой улыбке.

– Почему ты не сказал мне, что надо было одеваться небрежно? – спросила Барби тревожным шепотом.

– Но я сказал, – запротестовал Ральф.

– Но я имею в виду, вот так!

– Ну…

Заиграла музыка. Барби сидела невозможно прямо и смотрела вперед. Когда музыка закончилась, кто-то позади нее грубым сценическим шепотом произнес: «О, люблю!» Барби присоединилась к легким аплодисментам, попытавшись улыбнуться, хотя бы глазами. Но Ральф видел, что ее глаза были полны слез и что они в любой момент потекут но ее щекам.

– Может, мы еще куда-нибудь пойдем? – спросил он.

– Да, – сказала она, почти беззвучно, и они покинули свои места.

Девушка шла впереди, в маленькой черной шляпке, красующейся высоко на голове, с широко распахнутыми невидящими глазами, пытаясь не обращать внимание на девушек, которые хихикали и подталкивали друг друга локтями.

Они не разговаривали, пока снова не оказались в машине.

– Прости, если тебе не понравилось, – небрежно сказал Ральф, демонстрируя дурацкую раздраженность, и Барби разрыдалась, пряча лицо в руках и отшатнувшись от юноши, когда он попытался ее утешить.

– Ты меня стыдишься, – всхлипнула она.

– Что? – сказал Ральф.

– Ты, – настойчиво и жалобно продолжала она. – Потому что, потому что я не умная. – Она сказала это неуверенно, как будто в первый раз в жизни она решилась это произнести. – …Потому что я никогда не училась в колледже – ты думаешь, что я… что я никто – но я хотела учиться – я так хотела, Ральф. – И она подняла свое лицо, все в слезах, к нему, доказывая, что это правда. – И быть – быть… – Но ее голос сорвался в горькой беспомощности.

– Не будь дурочкой, – сказал Ральф, слегка расстроенный только тем, что эта девушка рядом, в хорошенькой шляпке, действительно плакала и страдала.

– Не будь дурочкой, – повторил он мягко, целуя ее в глаза и щеки, и Барби сама поняла это несоответствие и секундой позже отшатнулась от него, чтобы снять шляпку, помотать головой, поднести руку к волосам, чтобы привести их в порядок, и казалось, это чудесным образом ее успокоило.

Ральф завел машину, и они поехали в сторону Уилшир Бульвара. Барби сидела спокойно, повернув лицо к окну со своей стороны, а мимо темные деревья проносились прочь.

Никто из них долго не начинал говорить, и они припарковались на поросшем деревьями холме с видом на море.

Перед ними была красивая весенняя ночь, и полная луна, вся розово-золотая, низко лежала над бесконечной голубой водой, как огромный падающий апельсин.

– Луна для тебя выглядит плоской или круглой? – спросил Ральф.

– Я не знаю, – грустно сказала девушка, глядя на луну.

Он взял ее за руку, и были только звуки набегающих внизу волн и ветра.

– Ты… ты любишь меня? – спросил он, легко и завершенно, как будто это были его самые последние слова.

Под ногами ленивая глубокая трава мягко перемежалась полосками земли оттенка кобальта, и луна светила через легкие бегущие ночные облака, и больше ничего не было пугающим, и ветер дул в вершинах джараканды так же тихо, как и ласкающее дыхание девушки.

– Что ты имеешь в виду? – спросила она, похоже, действительно искренне.

Это была почти что полночь, и повсюду затрепетали и наконец запели маленькие ночные птицы.

– Так… как я тебя люблю, – сказал юноша.

И птицы нежно пели, и казалось, что они обещают вот так петь вечно, рассвет за рассветом.