Текст книги "Кэнди"

Автор книги: Терри Сазерн

Соавторы: Мэйсон Хоффенберг
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

Далее следуют семь одинаковых эпизодов, как Холл пытается заставить Бемби подняться из инвалидного кресла. Тут нет диалогов: Холл просто стоит в дальнем конце палаты и делает Бемби знаки, мол, вставай и иди сюда. Музыкальное сопровождение эпизодов – композиция «Lover Man» в исполнении Ли Коница. Музыка звучит глухо, словно из-под воды. Финальная сцена: Холл стоит у окна и, глядя на свое отражение в стекле, пытается вколоть себе наркотик в вену на виске. Приглушенный шум за кадром – доктор быстро опускает шприц и оборачивается. Это Бемби. Раскинув руки, она идет прямо на Холла. Она улыбается и говорит: «Смотрите, доктор, я могу… Я МОГУ!»

Тетя Ливия замолчала, дочитав до конца, и хмуро уставилась на листочки у себя в руках, как будто ей и самой не особенно нравилось то, что она прочитала.

– Конечно, – сказала она, наконец, – тут еще надо многое довести до ума. Сгладить шероховатости, проработать детали, кое-что там подправить… но сейчас самый главный вопрос – финансы. Вы как, Эдди, согласны вложить пару тысяч?

– Мы, пожалуй, пойдем, – натянуто проговорила миссис Кингсли. Похоже, эти наметки сценария возмутили ее до глубины души. Мистер Кингсли был не столь категоричен в своих суждениях. То есть, сам по себе проект его нисколько не вдохновил, о чем он тут же и заявил со всей прямотой и, может быть, даже несколько чересчур многословно, но с другой стороны, они были такие красивые – тетя Ливия и Кэнди, – это так волновало… а то, что одна из них еще и имела какое-то отношение к искусству, пусть даже и самое отдаленное, это было весьма интригующе.

– Тут еще вопрос… – он замялся, подбирая подходящее слово, – …вопрос хорошего вкуса, и мне кажется… то есть, по-моему…

Миссис Кингсли резко поднялась из-за стола.

– Ты, если хочешь, можешь здесь оставаться, Эдвард, и выставлять себя дураком, – сказала она. – Это твое дело. А я ухожу! – Но прежде чем уйти, она кивнула в сторону Кэнди и проговорила с искренним возмущением, обращаясь к тете Ливии:

– То, что эта омерзительная писанина, оскорбительна даже для взрослых, это само по себе неприятно, но если такое читают при детях… эти… извержения больной фантазии… это не просто противно, это преступно!

На что тетя Ливия ответила, показав почтенной даме язык:

– Но все же, осмелюсь сказать, не настолько противно, как ваш жирный клитор!

Миссис Кингсли аж передернуло. Пылая праведным негодованием, она развернулась и направилась к выходу.

– Прошу прощения, – мистер Кингсли поспешно поднялся из-за стола, отвесил прощальный поклон и бросился следом за своей супругой.

Дядя Джек тяжко вздохнул и покачал головой.

– Зря ты все это затеяла, Лив, – проговорил он подавленно. – В конце концов, что они понимают в современном искусстве?! И вряд ли стоит от них ожидать, что они разделят твои взгляды…

– Может быть, – Ливия убрала листки в сумку. – А может, и нет. Мне показалось, что миссис Кингсли все-таки проняло. Кто там ее разберет, что у нее в голове. Может, что-то ее и зацепило, и… нет, я не думаю, что старик Кингсли вложит в это какие-то деньги, если ты это имеешь в виду. Нет, если я что-нибудь в чем-нибудь понимаю, ему было бы интересней залезть ко мне в трусы, а заодно и к твоей очаровательной племяннице, потому что…

– Я вовсе не это имел в виду, Лив! – натянуто проговорил дядя Джек. – Почему ты всегда понимаешь меня неправильно?! Я просто хотел сказать, что твоими стараниями у меня теперь вряд ли остались какие-то шансы возобновить контракт с Аллертонами! Я же тебе столько раз говорил, что мистер Кингсли – их уполномоченный представитель, и недавно как раз встал вопрос о…

– О Господи, – простонала тетя Лив, – тебе обязательно говорить о работе двадцать четыре часа в сутки?! – Она демонстративно отвернулась, всем своим видом давая понять, как она раздражена. – Ладно, я уже поняла, что на меня тебе наплевать, но ты мог бы хотя бы подумать о нашей гостье… вряд ли девочке интересно выслушивать всю эту скукотень.

– Да, конечно, – дядя Джек повернулся к Кэнди. – Прости, милая, мы совсем не уделяем тебе внимания. – Он погладил ее по руке. – Еще чего-нибудь выпьешь?

– Ой, нет, – Кэнди и так уже слегка опьянела. – Мне уже хватит. Наверное, надо вернуться в больницу и посмотреть, как там папа. Может, ему чего нужно.

– Правильно, – согласился дядя Джек. – Еще одну на дорожку, и едем.

Они решили, что сначала они завезут тетю Ливию домой – она сказала, что у нее «есть дела», – а потом дядя Джек подбросил Кэнди до больницы.

Когда они приехали в больницу, Джек сказал Кэнди:

– Я тоже с тобой поднимусь. Посмотрю, как он там.

– А тетя Ливия? – спросила Кэнди с легким раздражением в голосе. – То есть, она же, наверное, ждет тебя дома?

Дядя Джек ответил не сразу.

– Иногда с ней вообще невозможно общаться, да? – сказал он наконец.

– Ну, если честно, я иногда просто не понимаю, как ты ее терпишь, – отозвалась Кэнди. – По-моему, она тебя не понимает… чем ты живешь, что тебе нужно… ну, и вообще…

– Очень верно замечено, – дядя Джек открыл бардачок и достал фляжку. – Я, пожалуй, позволю себе глоточек живительной влаги. Кстати, ты тоже глотни.

– Ой, нет. Я не буду.

– Как скажешь, – дядя Джек отпил еще. – Ты моя сладкая девочка! – Он чмокнул ее в щечку. Кэнди это было приятно. После дядиной свадьбы они с ним стали гораздо сдержаннее в проявлении своих дружеских чувств. На самом деле, Кэнди даже слегка ревновала его к тете Ливии. – Вот что я думаю: надо бы прихватить фляжку с собой. На всякий случай, – добавил он. – Как говорится, лучше пусть не пригодится, чем потом пожалеть, что не взяли.

Когда Кэнди с дядей Джеком вернулись в больницу, на улице уже смеркалось, но мистер Кристиан точно так же полусидел-полулежал на постели, глядя прямо перед собой – в точности в той же позе, в какой он сидел, когда они уходили.

В палате был только один стул. На него села Кэнди, а дядя Джек уселся прямо на полу. Они очень долго сидели молча. Дядя периодически прикладывался к своей фляге. Потом ему, видимо, надоело сидеть. Он прилег – и, кажется, задремал. Когда Кэнди это заметила, она присела рядом с ним на корточки и попыталась его разбудить, тихонько тряся за плечо:

– Дядя Джек… дядя Джек. Не надо спать на полу, ты простудишься.

Он шевельнулся и протянул к ней руку.

– Пожалуйста, дай мне поспать, – пробормотал он. – Лив никогда не дает мне выспаться. Иди ко мне, лапонька, – умоляюще добавил он и привлек Кэнди к себе. Она едва не расплакалась: в первый раз после свадьбы дядя назвал ее лапонькой, как называл раньше. До того, как женился.

– Ой, бедный дядя, – вздохнула она и прижалась к нему.

– Да, согрей меня, – хрипло прошептал он. – Мне так не хватает тепла! Лив такая холодная.

– Бедный дядя, – всхлипнула Кэнди, когда он вжался лицом ей в грудь.

– Да, мне так не хватает тепла, – повторил он, задрал на ней свитер вместе с бюстгальтером и припал губами к ее голой груди.

При электрическом освещении лицо у дяди было – один в один папино, и Кэнди, конечно же, не могла этого не заметить, когда утешала его, как могла, гладила по голове и ласково приговаривала нараспев:

– Бедный дядя, бедный, бедный мой дядя. Тем временем дядя уже запустил обе руки ей под юбку и лихорадочно шарил в районе ее потайного местечка, где все было влажно и горячо.

– Да, согрей меня, моя девочка. Подари мне свое тепло, все тепло, – повторял он, как бреду, одной рукой щупая ее крошечный клитор, а другой стягивая с нее трусики.

– Все тепло, – прошептала она. – Тебе так нужно мое тепло, мой хороший. – Пока он ее раздевал и пока раздевался сам, она лежала очень тихо; но когда он вонзился в нее одним мощным толчком, как-то не подумав о том, что она еще девственница и что ей может быть больно, она вскрикнула, и ее крик, похоже, услышали в коридоре – потому что дверь распахнулась и в палату вошла медсестра и замерла на пороге с отвисшей челюстью, когда увидела их двоих, полностью голых, исступленно сношавшихся на полу у кровати больного, а потом завопила, как резаная:

– Боже правый! Да как так можно?! Совсем стыд потеряли!

Медсестра – дородная женщина шести футов ростом и весьма крепкого телосложения – накинулась на бесстыдную парочку и принялась отдирать их друг от друга. Они, впрочем, были настолько поглощены друг другом, что как-то даже не сразу заметили, что происходит.

– Господи Боже! – продолжала вопить медсестра. – Господи Боже!

Она была сильная женщина, и к тому же кипящая праведными негодованием, да и безудержная страсть любовников тоже внесла свою лепту… в общем, кровать перевернулась, и все четверо – четвертый, понятное дело, мистер Кристиан – оказались на полу в одной куче.

– Ой, мамочки! – испуганно закричала Кэнди. – Это же папа!

Общая неразбериха усугублялась еще и тем, что все запутались в постельном белье и подушках, упавших с кровати, а сверху все это дело прикрылось матрасом – однако мистеру Кристиану все-таки удалось выбраться из-под завала в самый последний момент.

И теперь он стоял и смотрел с благостной отрешенной улыбкой на ходящий ходуном матрас, из-под которого доносились приглушенные выкрики и то и дело высовывались то нога, то рука…

Сложно сказать, что конкретно подумал мистер Кристиан об этом необычном явлении; но какая-то мысль, безусловно, мелькнула в его поврежденном мозгу, потому что он потихоньку собрал одежду дяди Джека, разбросанную по полу, и вышел из палаты, никем не замеченный.

И буквально в следующую секунду из-под матраса выбралась Кэнди, вся красная от стыда. У нее было только одно желание – бежать отсюда скорее, бежать от такого позорища.

Свитер и юбку она натянула на раз-два-три. Нет! – сказала она себе, выбегая за дверь. Ничего этого не было! Ничего этого не было… просто не было!

Какое-то время матрас еще прыгал вверх-вниз и, наконец, отлетел в сторону – после особенно резкого толчка. Но под одеялами и простынями еще продолжалось яростное сражение. Все дело в том, что дядя Джек мертвой хваткой вцепился в медсестру и не собирался ее отпускать, уверенный, что это Кэнди.

– Согрей меня! – кричал он исступленно, не ведая о своей роковой ошибке. – Подари мне свое тепло! – Он зажал между ног предплечье дородной медсестры, которое из-за его полноты принял за бедро племянницы. – Да! Подари мне все свое ТЕПЛО! – он едва не задохнулся в экстазе, потому что оргазм уже почти грянул.

Хотя медсестра и была сильной женщиной, ей все-таки не удалось выдернуть руку, зажатую, словно в тисках. Но зато ей удалось нащупать свободной рукой какую-то металлическую штуковину на полу (а именно, подкладное судно), и она принялась с истеричными воплями колотить насильника по голове этой штукой, и, в конце концов, все-таки вырвалась – а вернее сказать, дядя Джек как-то разом обмяк, его напряженные мышцы расслабились, и он сам отпустил ее руку.

Поднявшись на ноги, медсестра достаточно быстро пришла в себя и немедленно приступила к исполнению своих профессиональных обязанностей – она вообще была женщиной рассудительной и очень ответственной и терпеть не могла беспорядок. Она подняла перевернутую кровать, положила на место матрас, застелила постель, а потом одним мощным рывком подняла дядю Джека с пола – ни на секунду не усомнившись в том, что это мистер Кристиан, – уложила его на кровать и надела на него пижаму.

Убравшись в палате и оставшись вполне довольной результатами своих усилий, она на секунду задумалась и растерянно оглядела комнату. Она так толком и не поняла, что случилось… несомненно, здесь была девушка, которая прелюбодействовала с… с пациентом… но куда она делась теперь?

Одно было вполне очевидно: рана на голове пациента открылась и кровоточила, и ее надо было немедленно перевязать. Медсестра тяжко вздохнула, быстро взглянула на своего незадачливого насильника и пошла за бинтами и антисептиком.

А пациент лежал и улыбался, хотя и был без сознания – все той же блаженной улыбкой, озарявшей его лицо чуть ли не ангельским светом.

Глава 6

В ту ночь Кэнди спала как убитая и замечательно выспалась. Утром она приняла душ и спустилась на кухню позавтракать, вся такая умытая, свежая и отдохнувшая.

Она сразу включила радио, чтобы послушать свою любимую утреннюю музыкальную программу «Симфония на рассвете». Передавали «Чудесного мандарина» Бартока.

– Блин! – с досадой воскликнула Кэнди, сообразив, что она пропустила вступление, где тревожные переливы мелодии буквально бьют по нервам, и потрясающе нестройный фрагмент, когда разбойники убивают старого сексуального извращенца.

Пока Кэнди резала хлеб и закладывала его в тостер, оркестр как раз доиграл аморфный, расплывчатый вальс сифилитической проститутки, и сейчас должна была начаться сцена, когда убивают старого мандарина, закалывают и душат под страдальческую какофонию звуков, но тут зазвонил телефон…

– Алло? – это была тетя Ливия. – Дядя Джек не у вас?

– Ой, – воскликнула Кэнди, ужасно смутившись. Она благополучно вычеркнула из памяти весь кошмарный вчерашний день, но теперь, когда она услышала голос тети Ливии, воспоминания вернулись и обрушились на нее все разом: и неприятная сцена с Кингсли в «Доме у дороги», и что было потом, в больнице… Почему она это позволила… Разве так можно?!.. Но дяде Джеку было так плохо… и она была так нужна ему, так нужна… так мучительно… и пронзительно…

– Пожалуйста, если тебе не трудно, передай ему трубку, – сказала Ливия.

– Вы о чем, тетя Ливия? Я не понимаю, – Кэнди и вправду ничего не понимала.

– Видишь ли, я тут совершенно случайно заметила, что мой муж сегодня не ночевал дома, – ответила Ливия с неприкрытым сарказмом. – И по какой-то необъяснимой причине мне пришло в голову, что он может быть у тебя. В твоей девичьей постельке!

– Дядя Джек?

– Именно. Дядя Джек.

Тостер отключился с громким щелчком, выбросив два поджаренных хлебца, один из которых вывалился наружу и упал на пол.

– Но… но почему вы решили, что дядя здесь? – нервно спросила Кэнди и подняла с пола упавший тост.

– Передай ему трубку! – тетя Ливия уже перешла на крик.

– Тетя Ливия, чего вы кричи…

– Вот только не надо мне парить мозги! Сейчас же дай ему трубку!

– Но дяди Джека здесь нет, я же вам говорю. Его здесь нет!

Тетя Ливия пару секунд молчала, переваривая информацию, а потом требовательно проговорила:

– Где этот козел?! Передай ему трубку!

– Но, тетя Ливия…

– Я сказала, не парь мне мозги, прошмандовка ты мелкая!

Кэнди ответила ей нарочито вежливо, стараясь сохранять достоинство:

– Прошу прощения, тетя Ливия, но я никому не позволю обращаться ко мне в таком тоне. Тем более, что я действительно не понимаю, о чем вы, вообще, говорите. Всего хорошего! До свидания!

Она повесила трубку и встала, чтобы отряхнуть крошки с халата – а то, пока она разговаривала с тетей Ливией, она безотчетно раскрошила весь тост прямо себе на колени. Кэнди была абсолютно уверена, что она поступила «правильно». Всему есть пределы… и нельзя безответно сносить откровенное хамство, и…

Опять зазвонил телефон, оборвав ход ее мыслей.

– Тогда где он сейчас может быть, как ты думаешь? – спросила Ливия вполне даже нормальным тоном, как будто их разговор вообще не обрывался.

– Понятия не имею, – сказала Кэнди. – А на работу к нему вы звонили?

– На работу? Нет, еще не звонила. Кстати, хорошая мысль. Вот сейчас прямо и позвоню… Я его, козла старого, из-под земли достану, и когда я его найду… – тетя Ливия повесила трубку.

Кэнди тоже повесила трубку, но продолжала сидеть, страдальчески глядя на телефон. Она ни капельки не сомневалась, что сейчас он опять зазвонит, и в трубке снова раздастся этот хриплый и совершенно не женственный голос, и уже окончательно испортит ей настроение в это прекрасное летнее утро. «Чудесный мандарин» уже закончился, и сейчас по радио передавали «Wabash Cannonball» в каком-то совсем уж гнусавом исполнении.

Закусив от досады губу, Кэнди встала, чтобы налить себе кофе, но не успела налить и полчашки, как опять зазвонил телефон.

Она раздраженно грохнула чашкой о стол, так что чашка даже зазвенела, и взяла трубку. В трубке молчали, но звонок продолжал звонить. Только теперь Кэнди сообразила, что это звонят в дверь. А она-то подумала, что звонит телефон!

В другой день она бы просто посмеялась над этой нелепой путаницей. Но сейчас ей было не до смеха. После всего, что случилось за последние несколько дней, такая ошибка была очень значимой, если не сказать – зловещей. Это все нервы, подумала Кэнди и пошла открывать дверь.

На пороге стоял маленький сухонький старичок в форме посыльного.

– Телеграмма для мисс Кристиан, – сказал он, непрестанно моргая глазами.

Забирая у него конверт, Кэнди заметила, какая у него худая, хрупкая рука. Она присмотрелась к нему повнимательнее. Ей показалось, что он сейчас разрыдается.

– Что-то случилось? Вам, может быть, плохо, или…

– Да в глаз что-то попало, – объяснил он.

– В глаз что-то попало! Господи, вы его только не трите!

(Старичок как раз достал из кармана носовой платок и принялся яростно тереть глаз.)

Кэнди пришлось наклониться, чтобы посмотреть, что у него с глазом – старичок был совсем маленького росточка. Халат на ней распахнулся, а поскольку халат распахнулся буквально в нескольких дюймах от лица старичка-посыльного, его взгляд волей-неволей уперся в ее голую, сочную, юную грудь…

– Нет, смотрите вверх, – велела ему Кэнди.

– Ох, грехи мои тяжкие! – с воодушевлением выдохнул старичок, послушно глядя вверх, но при этом косясь одним слезящимся глазом на роскошную кэндину грудь.

Хотя старичок и смотрел вверх, толку от этого было мало. Он стоял спиной к свету, так что Кэнди все равно ничего не видела – что там у него в глазу. Будучи девочкой импульсивной, она схватила его за лацканы форменного пиджака, затащила в гостиную и принялась разворачивать так и этак, пытаясь найти наиболее удобное положение, чтобы свет падал прямо на пострадавший глаз.

В конце концов, Кэнди придумала сесть на диван, а старичка усадить рядом и нагнуть его, так чтобы он лег головой ей на колени.

Ей не пришлось прилагать никаких усилий – старичок был податливым, как тряпичная кукла. Когда она наклонилась над ним, ее левая грудь почти целиком вывалилась из халата и нависла над лицом старичка. Он предпринял слабую попытку ухватить ее губами, но промахнулся на пару дюймов.

Пока Кэнди сосредоточенно разглядывала его глаз и пыталась вытащить из него соринку, престарелый посыльный продолжал жадно таращиться на ее грудь и время от времени порывался ухватить ее ртом, но как-то вяло и немощно, точно тяжело больной тюлень. Наконец он замер, совсем обессиленный, и только смотрел, глотая слюну, на соблазнительную, но недоступную девичью грудку.

– Сейчас мы ее вытащим! – жизнерадостно объявила Кэнди. – Вы только лежите тихо! – Пока она ерзала на диване, усаживаясь поудобнее, халат совсем распахнулся, и наружу выглянули уже обе грудки, дерзкие и любопытные. – Не дергайтесь! – предупредила она. – Кажется, я ее вижу!

Старичок лежал тихо, как ему было велено, но когда Кэнди нагнулась над ним еще ниже, так что ее потрясающая грудь оказалась буквально в дюйме от его лица, он потерял все остатки самообладания и нырнул головой в вырез распахнутого халата.

Кэнди от неожиданности замерла и пару секунд просидела, как в ступоре, пока худенький старичок тыкался носом ей между грудей, возбужденно пыхтел и чего-то приглушенно бормотал.

– Послушайте… – проговорила она, когда до нее, наконец, дошло что происходит. – Что вы делаете?! – И она резко его оттолкнула.

Он упал на пол и так и остался лежать, слабо дергая тощими ручками-ножками, словно жук, перевернувшийся на спину. В конце концов, он поднялся на ноги и без звука направился к выходу…

Однако в дверях он помедлил, обернулся к Кэнди и выдохнул, быстро моргая глазами:

– До свидания, милая.

Кэнди дождалась, пока он не уйдет, и только потом встала с дивана, прошла в прихожую и закрыла входную дверь.

– Вот интересно, – произнесла она вслух, – а что бы сказало начальство на почте, если б они там узнали, что их посыльные… – она умолкла на полуслове, потому что увидела на полу телеграмму, о которой как-то совсем забыла. Она подняла с пола конверт, вынула телеграмму и прочитала:

ЖДУ БОЛЬНИЦЕ 10:30 УТРА ДОКТОР ДЖ. ДАНЛЭП

Ой, мамочки, подумала Кэнди, я едва успеваю одеться. Ее пробил странный озноб – в душе поселилось дурное предчувствие, от которого Кэнди, как ни старалась, никак не могла избавиться…

Пришлось взять такси, но так Кэнди хотя бы не опоздала и приехала в больницу ровно в 10:30. Она торопилась и поэтому не пошла к центральному входу, а влетела в первую же дверь – и оказалась в пустынном длинном коридоре, по обеим сторонам которого тянулись ряды одинаковых белых дверей. Кэнди решила, что если пройти по коридору, то где-нибудь обязательно должен быть офис, канцелярия или что-нибудь в этом роде, где ей подскажут, как найти доктора Данлэпа. Но на дверях не было никаких табличек, кроме табличек с номерами, и все они были похожи одна на другую, и, в конце концов, Кэнди открыла какую-то дверь наугад в надежде, что в комнате кто-нибудь будет – врач, медсестра или кто-то из персонала, кто объяснит ей, куда идти.

Но оказалось, что это палата. Там стояла кровать с развороченной постелью, а пациент по какой-то неясной причине сидел на корточках на полу.

Вернее, не пациент, а пациентка, и не сидел, а сидела. Это была старуха, лет, наверное, под восемьдесят, в белой ночнушке и с очень длинными седыми волосами.

– Уходи! – проскрипела она, когда Кэнди открыла дверь.

– Ой, – воскликнула Кэнди, – прошу прощения, – и аккуратно закрыла дверь, стараясь, чтобы она не хлопнула.

После этого она стала уже осторожнее, но все-таки остановилась у двери с медной табличкой ОСФРЕЗИОЛАГНИЯ [2]2
  Состояние психики, при котором человек способен испытывать сексуальное возбуждение от определенных запахов.


[Закрыть]. Изнутри доносился стук пишущей машинки. Кэнди робко постучала. Стук машинки затих, и хорошо поставленный мужской голос сказал:

– Входите.

Кэнди вошла и увидела смуглого молодого мужчину, который сидел за столом перед пишущей машинкой. Это был настоящий красавец. Но больше всего девочку поразили его глаза: черные-черные и такие глубокие… Она в жизни не видела таких чувствительных, умных и проникновенных глаз. Да, глаза у него потрясающие. И нос – тонкий, с легкой аристократической горбинкой.

У Кэнди ёкнуло сердце, в этот первый миг их первой встречи, и она еще успела подумать: «Может быть, это мгновение я буду потом вспоминать всю жизнь», – а потом молодой человек за столом откашлялся, слегка подался вперед, положив обе руки на машинку – это был очень изящный, почти защищающий жест, – и проговорил звучным голосом:

– Вы пришли мастурбировать?

– Прошу прощения? – опешила Кэнди. Хотя, наверное, она просто ослышалась.

Молодой человек поднял руку, сжатую в кулак, и выразительно ей потряс, однако с таким равнодушным видом, что этот жест – в общем-то, неприличный и даже вульгарный, – показался вполне абстрактным и вовсе не оскорбительным.

– Ну, вы понимаете… онанизм… самоудовлетворение, – объяснил он.

– Ой, нет! – смущенно воскликнула Кэнди. – Я не знаю, зачем я сюда зашла… но уж точно не ради этого!

– Вы сейчас так характерно сказали, «этого»… как будто, по вашему мнению, это что-то плохое, – сказал молодой человек, и его глаза вызывающе заблестели.

– Нет, я… я просто сказала… я вовсе не собиралась что-то там осуждать, – пролепетала она, покраснев.

– Понятно, – холодно проговорил молодой человек.

– Но разве оно не вредно для здоровья? То есть, я слышала, что мастурбация плохо влияет на цвет лица, или нет?

Молодой человек смотрел на нее беспристрастным взглядом ученого и молчал.

Она и сама поняла, что сморозила глупость, и теперь лихорадочно соображала, пытаясь придумать, как это исправить. Но в голову лезли только очередные глупости. Пару секунд она просто стояла, вся красная и смущенная, и хотела лишь одного: провалиться сквозь землю, – а потом, не выдержав напряжения, развернулась и пулей вылетела за дверь. И налетела на медсестру, что как раз проходила по коридору.

Медсестра – маленькая и пухленькая брюнетка – отступила на шаг и сжала кулак, приготовившись дать Кэнди в челюсть. (Если ты работаешь в больнице, надо быть готовой ко всему; а всякий, кто вылетает из этой двери с выпученными глазами, это уж точно потенциальный псих.)

Кэнди вежливо извинилась и спросила у медсестры, где тут административный офис.

– Уж конечно, не здесь, – настороженно проговорила медсестра, указывая на дверь, из которой вылетела Кэнди. (Она все еще опасалась, что Кэнди – это какая-нибудь буйно помешанная маньячка, скажем, эротоманка анального склада.)

– Да, – сухо ответила Кэнди. – Это я уже поняла… Но тогда чей это кабинет? То есть, там был молодой человек, который…

– Доктор Ирвинг Кранкейт, – оборвала ее медсестра.

– Доктор Ирвинг Кранкейт, – мечтательно повторила Кэнди. – И он…?

– Он наш штатный психиатр.

– Да, понимаю! Просто мне интересно… потому что он говорил такое… но если он психиатр, тогда все понятно…

Медсестра сочувственно кивнула, а потом вдруг схватила Кэнди за локоть и оттащила ее на пару шагов от двери.

– Теории доктора Кранкейта, они, мягко скажем, нетрадиционны, – сообщила она, заговорщески понизив голос. – Очень нетрадиционны.

– Да?

Медсестра перешла на шепот, как будто боялась, что кто-то может подслушать эту страшную тайну:

– Да, он считает, что единственный способ исправить все психические расстройства и разом решить все мировые проблемы, это… – она умолкла, неуверенно глядя на Кэнди.

– Это…? – Кэнди и вправду было интересно.

– …ну, вы, наверное, знаете его книгу.

– Боюсь, что нет.

– Она называется… «Всем мастурбировать!» – последние два слова медсестра произнесла чуть ли не одними губами и выразительно посмотрела на Кэнди, втянув щеки.

– И вправду нетрадиционный подход, – заметила Кэнди.

– Он утверждает, что нормальные сексуальные отношения, – продолжала медсестра, – приводят к психозам и умственному расстройству, а его способ – это гарантия душевного равновесия. И он остановит войну!

Кэнди вспомнилось серьезное лицо молодого доктора и очевидная искренность в его темных умоляющих глазах… Да, он был искренним… И глубоко преданным своему делу… И еще – таким милым и славным…

– Ну, – задумчиво проговорила она, – может быть, миру и нужно какое-нибудь потрясение, какая-нибудь новая, ошеломительная идея, чтобы люди перестали воевать друг с другом.

– Может быть, – пожала плечами медсестра, потом развернулась и пошла прочь. – Регистратура вон там, – проговорила она на ходу. – До конца коридора, потом направо. – Она указала в том направлении, откуда пришла сама.

Кэнди пошла туда и оказалась в приемной для посетителей и «амбулаторных больных».

Когда Кэнди вошла, немногочисленные посетители, дожидавшиеся в приемной, разом опустили свои журналы-газеты – это те, кто читал, а те, кто беседовали в полголоса, прервали беседу, – и уставились на нее. Кэнди немного смутилась, прошла прямо к стойке регистратуры и показала женщине за стойкой телеграмму, полученную сегодня. Женщина была миниатюрной, похожей на птичку, и звали ее миссис Приппет – так было написано на табличке на стойке.

– Садитесь, – сказала она. Она едва взглянула на телеграмму, зато очень пристально изучила Кэнди, как будто в этой красивой молоденькой девочке было что-то донельзя любопытное.

Кэнди замялась в нерешительность.

– Ее принесли сегодня. Утром, – сказала она, указав на телеграмму. Она умолкла, и миссис Приппет и посетители в приемной выжидающе уставились на нее. – Я подумала, может быть, вы мне подскажите… – она умолкла на полуслове. Все, кто был в приемной, очень внимательно ее слушали, и это как-то смущало – а особенно ее смущала миссис Приппет, которая смотрела на нее с напряженным, страдальческим выражением, как будто Кэнди обращалась к ней на ломаном английском, и та силилась ее понять.

– Вы Кэнди Кристиан?

– Ну, да, я…

– Садитесь, пожалуйста, – проговорила миссис Приппет ледяным тоном. – Доктор Данлэп примет вас сразу, как освободится.

Кэнди обернулась и наткнулась на заградительный огонь испытующих, молчаливых взглядов.

И только когда она села на стул, посетители, дожидавшиеся в приемной, вновь вернулись к своим журналам и прерванным разговорам вполголоса. И теперь, благополучно избавившись от их пристального внимания, Кэнди начала изучать уже их, то и дело ловя на себе потаенные любопытные взгляды и быстро отводя глаза, когда она видела, что на нее кто-то смотрит…

Прямо напротив нее сидела толстая девочка примерно ее возраста, с ужасным зобом на шее. Секунд пять Кэнди, как завороженная, смотрела на этот кошмарный зоб, и только потом до нее дошло, что она «пялится». Она быстро отвела взгляд, злясь на себя за такую бестактность. Господи, сказала она себе, эта штука – всего лишь видимость, необычное состояние желез; и оно никак не отражает истинной сущности этой девочки. Быть может, она обладает обостренным чувством Прекрасного… может быть, она скульптор… или певица с обворожительным оперным голосом… скажем, контральто… хотя нет… контральто, наверное, нет…

Она продолжала рассматривать людей в приемной. Там были две монашки; пожилая и совсем молоденькая, но обе – бледные и в очках в серебристой оправе. Время от времени молодая монашка что-то шептала своей старшей спутнице, но та, даже если ее и слышала, никак это не проявляла. Рядом с ними сидела молоденькая парочка. Наверное, муж и жена. Женщина была беременной. И был еще какой-то дядька в шортах-бермудах и спортивной куртке, но его лица Кэнди не видела, потому что он прятался за «National Geographic». Кэнди задержала взгляд на голых дядечкиных коленях и икрах, которые были, на ее взгляд, слегка полноваты, и только потом поняла, что он тоже на нее смотрит – украдкой поглядывает сквозь пальцы, держащие журнал, и видит, как она разглядывает его коленки…

Она быстро отвела глаза, и ее взгляд снова уперся в зоб девочки, что сидела напротив. Только теперь девочка тоже заметила, что Кэнди на нее смотрит, и тоже уставилась на нее – злобно и яростно. Кэнди уже и не знала, куда повернуться, и решила, что проще всего будет закрыть глаза, но тут в приемную вышел мужчина, с козлиной бородкой и весь седой.

Он был такой элегантный… и манеры у него были такие… чуть ли не рыцарские, подумала Кэнди. Он грациозно склонился, будто отвешивая поклон всем присутствующим.

А потом он резко выпрямился, и Кэнди вдруг поняла, что он смотрит прямо на нее! Потом он снова склонился, теперь уже над стойкой регистрации, и что-то быстро шепнул миссис Приппет… та посмотрела на Кэнди и молча кивнула…

– Мисс Кристиан, – позвала она громко.

Кэнди быстро поднялась и подошла к стойке. Все, кто сидели в приемной, снова уставились на нее, и она вновь покраснела. С одной стороны, это приятно, когда все на тебя смотрят, но с другой стороны… это как-то смущает. Она встала рядом с седым мужчиной, грациозно опершись рукой о стойку.