Текст книги "Я Пилигрим"

Автор книги: Терри Хейз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 56 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]

Глава 28

Я поднялся по ступенькам и был уже на середине холла, в двадцати футах от входной двери и свободы, когда услышал женский голос:

– Скотт?… Скотт Мердок? Это ты?

Голос был знакомым, но я не хотел оборачиваться и продолжал идти к выходу. Еще несколько шагов, и я окажусь в безопасности, смешаюсь с толпой, собравшейся у дверей. Осталось четыре шага. Три…

И тут чья-то рука схватила меня за локоть и заставила остановиться.

– Скотт, ты меня слышишь?

Я обернулся и сразу узнал ее. К платью была приколота пурпурная розочка, значок члена комитета, и я сообразил, что должен был предвидеть: эта женщина всегда любила сады и непременно будет здесь. Именно это общее увлечение в свое время и сблизило их с Грейс.

– А, здравствуйте, миссис Коркоран, – сказал я, стараясь изобразить на лице улыбку.

Она была матерью Декстера – того самого подонка, с которым мы вместе играли в сквош, и мне довелось вытерпеть не одно мероприятие по укреплению командного духа, проходившее в ее доме.

– Не могу поверить своим глазам! Что ты здесь делаешь, Скотт?

– Да просто смотрю… Вспоминаю былые времена.

Ее глаза остановились на моем пиджаке и не нашли там бейджик с именем, который давал бы мне право на вход. Миссис Коркоран, по-видимому, страшно хотелось спросить, как, черт возьми, я прошел мимо охранников, но все-таки она решила не поднимать этот вопрос.

– Пойдем на обед, – предложила дамочка, беря меня под руку. – Мы обо всем поговорим, и я представлю тебя владельцу дома. Восхитительный человек! – Ее голос заговорщически понизился: – Знает о рынках абсолютно все.

Но я не сдвинулся с места и сказал с ноткой раздражения в голосе:

– Нет, спасибо, миссис Коркоран, я как раз собирался уходить. Я уже посмотрел здесь все, что хотел.

Миссис Коркоран взглянула на меня и, наверное, поняла, что этот визит для меня по-настоящему важен. Она улыбнулась:

– Ты прав, Скотт. Это было глупо с моей стороны. И забудь про хозяина. Если честно, он ужасный человек. А жена еще хуже: мнит себя декоратором.

Ее смех всегда был резким, как будто ломалось стекло, и он ничуть не изменился за эти годы.

Отступив назад, миссис Коркоран оглядела меня с ног до головы:

– Ты выглядишь хорошо, Скотт. Прожитые годы пошли тебе на пользу.

– Вы тоже, – сказал я в ответ, покачивая головой в фальшивом удивлении. – Почти не изменились.

И сам поразился: неужели я и впрямь несу всю эту муть? Но моя собеседница радостно кивнула – лесть и иллюзии были составными частями воздуха, которым она дышала.

Мы продолжали смотреть друг на друга, испытывая взаимную неловкость: ни один из нас не знал, что еще сказать.

– Как поживает Декстер? – спросил я просто приличия ради.

Тень замешательства появилась на туго натянутой коже ее лица.

– Странно… Грейс сказала мне, что написала тебе об этом.

Я не знал, что моя собеседница имела в виду.

– Я не общался с Грейс долгие годы. О чем она должна была написать мне?

– В этом была вся Грейс. – Миссис Коркоран попыталась изобразить на лице улыбку. – Равнодушная ко всему, что не касалось лично ее. Декстер умер, Скотт.

В первое мгновение я был в полном замешательстве: Декстер был сильным, здоровым парнем, вечно глумился над людьми… И вдруг – умер? Это не укладывалось в голове. Поскольку я всегда держался особняком и ни с кем не общался, а его не любили, остальные члены команды постоянно норовили объединить нас в пару. Так что мне больше, чем кому-либо другому, пришлось испытать на себе все его закидоны: швыряния ракетки и ядовитые насмешки.

Мать Декстера следила за моим лицом. Хорошо еще, что не пришлось притворяться: я действительно был ошеломлен. Она же пыталась сдержать слезы, а это было нелегко, если учесть, сколько кожи срезали ей пластические хирурги за эти годы.

– Я просила Грейс передать это тебе, потому что знала, как крепко вы дружили. Декстер говорил, что ты частенько приходил к нему за советом.

Неужели он это говорил? Да Коркоран был последним человеком на земле, к кому я бы обратился за советом. Господи Исусе!

– Теперь уже мы можем быть откровенны друг с другом, да, Скотт? Ты ведь не очень ладил с остальными детьми? Декстер говорил, что именно поэтому он охотно соглашался быть твоим партнером: не хотел, чтобы ты чувствовал себя изгоем. Он всегда был таким деликатным и заботливым.

Я кивнул в знак согласия и подтвердил:

– Да, но эту сторону личности Декстера знали немногие. – Что мне еще оставалось делать? Господи, ведь он же был ее единственным ребенком! – А что с ним случилось?

– Он утонул, купаясь ночью один вблизи пляжного домика.

Я знал этот участок берега: там было опасно плавать даже при свете дня. Никто в здравом уме не полез бы туда ночью. Из памяти выплыли фрагменты того, что я слышал о Коркоране: его исключили за неуспеваемость с юридического факультета, он постоянно безобразничал в пьяном виде, проходил курс реабилитации в клинике штата Юта.

– Конечно, нашлись негодяи, которые злословили о Декстере, ходили всякие слухи, – пояснила его мать, – но коронер и полицейский сошлись во мнении, что это был несчастный случай.

Тут мне вспомнилось, что дед Коркорана был видным юристом, заседал в Верховном суде, так что, скорее всего, скандал попросту замяли. Если в пляжном домике и нашли какую-то записку, то наверняка потихоньку передали родителям, а они ее уничтожили.

Хотя немало моих ровесников уже ушли из жизни, но это не дало мне необходимого иммунитета. Всегда думал, что и я вскоре попаду в скорбный список, но Коркоран, этот тупой сукин сын, оказался первым моим одноклассником, покинувшим сей мир. Видимо, я даже побледнел.

– У тебя лицо совсем белое, – сказала мать Декстера, касаясь моей руки, чтобы успокоить меня. – Наверное, не надо было говорить так в лоб, но, Скотт, я даже не знаю, как правильно…

Миссис Коркоран сглотнула комок, подступивший к горлу. Мне показалось, что она сейчас расплачется, но мать Декстера, к счастью, сдержалась и взяла себя в руки.

– А как ты? – поинтересовалась она. – Твой бизнес по-прежнему связан с искусством?

Надо же, миссис Коркоран вспомнила ту легенду, что я создал для друзей и родных, когда поступил на работу в «Дивизию». Поскольку никто не должен был знать о существовании этого управления, я много месяцев выдумывал историю для своего прикрытия, пока директор окончательно не уволил меня с предыдущего места службы.

Явившись однажды без предупреждения в Авалон, я объявил Биллу и Грейс, что по горло сыт исследованиями, которыми занимался в РЭНД, да и сама психология мне надоела до чертиков. Я объяснил приемным родителям: самое важное, что они вложили в меня, – интерес к искусству, поэтому я ухожу из РЭНД и буду заниматься бизнесом, связанным с европейской живописью начала двадцатого века. Жить буду в Берлине.

Мне казалось, что легенда эта достаточно хороша: она позволяла мне путешествовать по всей Европе, занимаясь своей настоящей работой, и в то же время давала повод разорвать связи со всеми знакомыми из прежней жизни. А потом меня забудут окончательно. Версия действительно оказалась вполне достоверной, если через много лет приятельница покойной Грейс задала мне подобный вопрос.

Я улыбнулся:

– Да, по-прежнему гоняюсь за картинами, чтобы свести концы с концами.

Она критически оценила мой кашемировый свитер и дорогие кожаные туфли. Я понял свою ошибку: из уважения к памяти Билла чересчур принарядился для этого вечера.

– Подозреваю, что твои дела обстоят совсем не так плохо, – произнесла миссис Коркоран, прищурившись.

Я не хотел, чтобы она думала, будто мой выдуманный бизнес идет успешно, – тогда люди станут интересоваться, почему ничего о нем не слышали. Поэтому мне пришлось пойти на крайние меры – сказать правду.

– Мне повезло, – объявил я. – Может быть, вы уже слышали: Грейс завещала мне кое-какие деньги.

Миссис Коркоран помолчала немного и мягко сказала:

– Я бы поставила на кон все свое состояние, что Грейс этого не сделает.

– Да, Грейс иногда держалась отчужденно, но в глубине души она, наверное, испытывала ко мне какие-то чувства.

– Я бы сказала, сознавала свои обязанности, – ядовито заметила моя собеседница. – Оба они уже мертвы, так что сейчас это, пожалуй, уже не имеет значения, но Грейс никогда не хотела, чтобы ты жил с ними, с самого начала.

Какие бы трудности я ни испытывал в общении с приемной матерью, однако никогда не ожидал, что услышу столь резкую формулировку. Я подумал, уж не преувеличивает ли миссис Коркоран. На моем лице, по-видимому, отразилось сомнение.

– Не смотри на меня так, Скотт. Я сама слышала, как Грейс сказала это примерно через неделю после твоего приезда. Мы пили кофе вон там. – Она показала на лужайку возле озера. – Билл, Грейс и я наблюдали, как ты гуляешь с няней у края воды, разглядывая лебедей.

Как ни мал я тогда был, но это запомнил: раньше я никогда не видел таких птиц, и мне казалось, что в мире нет ничего красивее их.

– Билл не отрывал от тебя глаз, – продолжала миссис Коркоран. – По правде сказать, я никогда не видела у мужчины такой любви к ребенку. Грейс это тоже заметила. Какое-то время она наблюдала за мужем, а потом очень тихо произнесла: «Я передумала, Билл. Мальчик нам не нужен». Он повернулся к ней и возразил: «Ты не права. Это именно то, что нам необходимо: ребенок, а лучше несколько, чтобы вдохнуть какую-то жизнь в это место». Билл сказал это с такой решимостью, что вроде бы закрыл тему раз и навсегда, но Грейс гнула свою линию и не думала сдаваться. По-видимому, у них было всего несколько дней, чтобы дать ответ, будут они брать тебя в свою семью или нет.

Миссис Коркоран сделала паузу, чтобы посмотреть на мою реакцию. Интересно, чего она ожидала: разве есть на свете такой человек, который не хотел бы знать наверняка, что родители его любят?

– Да, Грейс была опытной покупательницей, – сказал я. – Хотела вернуть товар до истечения гарантийного срока.

Пожилая женщина рассмеялась:

– Ты неизменно относишься к ситуации с юмором – именно за это я всегда тебя и любила.

Я лишь кивнул в знак согласия. А миссис Коркоран продолжила свой рассказ:

– Как бы то ни было, спор между ними становился все более ожесточенным, пока наконец Грейс не вышла из себя. «Знаешь, в чем твоя проблема, Билл? – спросила она. – Ты по натуре носильщик: увидишь кого-нибудь с багажом и сразу кидаешься на помощь». Грейс заявила мужу, что утром ты уезжаешь обратно, и пошла в дом: мол, нужно проверить, как готовится обед. До конца дня ее больше никто не видел. Билл долго сидел молча, устремив взор на тебя, а потом сказал: «Скотт будет жить в Авалоне, пока не отправится учиться в колледж, а если захочет, то и дольше. Мальчик останется, потому что так решил носильщик. А Грейс придется с этим смириться». Я не знала, что и сказать. Никогда раньше не замечала такой непреклонности в характере Билла, она была ему несвойственна. Затем он повернулся ко мне и произнес очень странные слова. Ты, конечно, со мной согласишься: твоего приемного отца трудно было назвать религиозным человеком. Никогда не слышала, чтобы он завел разговор о Боге, но тогда он признался, что каждую ночь сидит у твоей кроватки, пока ты спишь. «Мне кажется, что Скотт послан нам небесами, – сказал он мне. – Я чувствую себя так, будто избран заботиться о нем. Не знаю, почему я так думаю, но верю, что ему предстоит однажды совершить нечто важное».

И вот сейчас, в этом старом доме, много лет спустя, миссис Коркоран, улыбнувшись, поинтересовалась:

– Ну и как же, Скотт? Билл оказался прав? Ты совершил в жизни что-то выдающееся?

Я улыбнулся в ответ и покачал головой:

– Нет, если не считать важным то, что я нашел несколько утерянных полотен. Но Билл был прекрасным человеком, и очень хорошо, что он так думал.

Тут мы услышали, что кто-то зовет миссис Коркоран с лужайки: возможно, ей надо было произносить речь. Она похлопала меня по руке, собираясь идти.

– Что ж, кто знает? – сказала она. – Ты еще не стар, у тебя есть впереди время. До свидания, Скотт.

Но, увы, времени-то у меня как раз и не было. Мне еще не исполнилось и сорока, но гонка для меня навсегда закончилась. По крайней мере, я так полагал. В ту пору я искренне считал, что у меня все в прошлом.

Глава 29

Сарацин, только что прибыв в Афганистан, быстро продвигался в восточном направлении, держась по возможности малозаселенных долин. Прошло почти пятнадцать лет с тех пор, как он впервые побывал здесь еще подростком-моджахедом, и каждый день он встречал свидетельства той давней войны против СССР: заброшенные окопы, заржавевший фрагмент пушки, разбомбленная и забытая хижина козопаса…

Он чувствовал себя в относительной безопасности, двигаясь вдоль рек и ручьев, текущих в долинах. Плодородные полосы земли по краям водоемов были засеяны только одной культурой – коноплей, из которой получают марихуану. Высокие, тяжелые от влаги растения давали ему хорошее прикрытие от американских систем наблюдения.

Однако в конце концов Сарацину все же пришлось покинуть долину и взбираться на неприветливые горы Гиндукуша. Он шел по тропинкам, проделанным дровосеками в лесу, которым поросли крутые склоны, рассчитывая, что беспилотные самолеты-наблюдатели зафиксируют вьючных лошадей и примут его за очередного лесоруба-браконьера. Выше границы произрастания лесов каждый вздох давался с трудом, а укрыться было негде. Пришлось идти еще быстрее.

Однажды в конце дня Сарацину показалось, что в отдалении виднеется каменистая осыпь горы, где он сбил свой первый боевой вертолет, но поскольку это случилось очень давно, то полной уверенности у него не было. С трудом поднявшись еще выше, он пересек узкую гряду гор, прошел мимо куч стреляных гильз и контейнеров от ракет гораздо более позднего происхождения.

За годы, минувшие с тех пор, как Сарацин в последний раз видел эту страну, афганцы практически не знали ничего, кроме войны. На смену русским пришли полевые командиры, образовавшие «Северный альянс», их победили талибы во главе с Мохаммедом Омаром, известным также как Мулла Омар. Американцы, охотясь на Усаму бен Ладена, уничтожали талибов, потом опять вернулись полевые командиры, а теперь США в коалиции со своими союзниками стремились помешать возрождению талибана.

Сарацин наткнулся на отслужившие свой срок боеприпасы, и это подсказало ему, что он недалеко от провинции Кунар, которую американцы называли «центральным врагом». Он был уверен, что слышал в ту ночь вертолеты «Апач», ревущие внизу в долине, а затем различил звук военно-транспортного самолета Ас-130, который, как рассказывали, ведет огонь пулями величиной с бутылку из-под кока-колы.

В последующие дни Сарацина останавливали множество раз, в основном патрули войск США и НАТО, еще дважды – какие-то полудикие люди, назвавшиеся антикоалиционной милицией, но он знал, что это те же талибы, только в других тюрбанах. Сарацин всем рассказывал одно и то же: дескать, он набожный ливанский врач, который собирал деньги у себя на родине в мечетях и у частных лиц для медицинской миссии милосердия. Его цель – помощь мусульманам в отдаленных регионах, там, где непрекращающиеся войны разрушили инфраструктуру, больницы отсутствуют, а врачи покинули страну.

Сарацин говорил, что якобы отправил свой груз теплоходом из Бейрута в Карачи, а сам вылетел, чтобы встретить его, купил грузовик, который пригнали в Афганистан из Пакистана, и на базаре Шаддле, крупнейшем в мире рынке по продаже опиума, обменял грузовик на пони. Все это было правдой, у него даже имелась дешевая цифровая камера, на которой можно было в случае чего демонстрировать фотографии: как он ухаживает в разрушенных деревнях за больными и детьми после прививок.

Эти меры предосторожности полностью себя оправдывали, да и то обстоятельство, что его караван всякий раз обыскивали и находили лишь разнообразные медицинские принадлежности, также играло Сарацину на руку. Правда, лист толстого армированного стекла и несколько мешков негашеной извести изредка вызывали вопросы. Тогда он объяснял, что стекло служит легко стерилизуемой поверхностью для смешивания ингредиентов лекарств, а известь необходима для уничтожения тампонов и перевязочных материалов, используемых при лечении всевозможных заболеваний, от гангрены до кори.

Никому ни разу не пришло в голову пошарить в глубине маленького седельного вьюка, где лежали одежда и запасные сандалии. На дне его были спрятаны складной шлем с прозрачной гибкой лицевой пластиной, коробка одноразовых стерильных масок, черный костюм биозащиты, резиновые сапоги, перчатки с кевларовой подкладкой и катушки со специальной лентой, чтобы герметично закрыть все места соединений в его экипировке, от шлема до обуви. Если бы это снаряжение обнаружили, Сарацин сказал бы, что у копытных животных, включая козлов и верблюдов, в природных условиях встречается сибирская язва, а в его планы не входит умереть на работе. Для пущего доказательства он продемонстрировал бы флаконы с антибиотиками, украденные из больницы, в которой он работал в Ливане, – стандартные медикаменты для лечения инфекционных болезней. Но люди, которых он встречал, были профессиональными военными или партизанами – они искали исключительно оружие и взрывчатые вещества.

Сарацин откровенно врал, лишь когда его спрашивали, куда он направляется. Тогда он пожимал плечами и, указывая на свои пожитки говорил, что у него нет даже карты.

– Я еду, куда ведет меня Аллах.

Однако карта у него была – в голове: Сарацин точно знал, куда держит путь.

Трижды в разных местах натовские военные после обыска помогали снова погрузить его снаряжение на пони. Самым трудным было поднять и прикрепить мощные аккумуляторы грузовых автомобилей к четырем животным, идущим сзади. Военные улыбались, видя изобретательность доктора: батареи использовались для зарядки маленьких охлаждаемых контейнеров. Внутри их имелись полочки с крошечными стеклянными флаконами: вакцины против полиомиелита, дифтерита и коклюша – врач пояснял, что все это предназначалось для прививок детям. Однако там была также спрятана пара флаконов, содержащих совсем другую субстанцию. От прочих они отличались только дополнительным нулем на номере партии товара.

В то время считалось, что на планете существуют лишь два образца вирусов оспы. Они хранились для исследовательских целей: один – в фактически недоступной морозильной установке в Центре по контролю и профилактике заболеваний в Атланте, другой – на русском режимном объекте «Вектор» в Сибири. Однако был и третий образец, и о нем не знал никто, кроме Сарацина. Он содержался в тех двух стеклянных флаконах, которые в числе прочего имущества тащил на спине его выносливый вьючный пони, пробираясь по горам Гиндукуша.

Самое интересное, что наш герой не украл этот вирус, не купил его у недовольного властями русского ученого, не получил в стране-изгое, подобной Северной Корее, проводившей собственные незаконные исследования. Сарацин сам синтезировал этот вирус. И не где-нибудь в лаборатории, а у себя в гараже.

Глава 30

Без Интернета он никогда бы этого не сделал.

После долгих и безуспешных поисков каких-либо следов Сарацина я наконец обнаружил, что через несколько лет после окончания медицинского факультета он нашел работу в Эль-Мине, древнем городе на севере Ливана.

Сарацин по ночам дежурил в отделении неотложной помощи при местной больнице. То была тяжелая, изнурительная работа: катастрофически не хватало оборудования и персонала. Несмотря на хроническую усталость, саудовец каждую свободную минуту, сохраняя строгую конспирацию, посвящал тому, что считал главным делом своей жизни, – джихаду против дальнего врага.

Пока прочие воины Аллаха проводили время в засекреченных учебных лагерях Пакистана или строили планы получения американской визы, Сарацин читал все, что ему удавалось разыскать об оружии массового поражения. И лишь Интернет обеспечил доктору, работавшему в старой больнице городка, о котором мало кто слышал, свободный доступ к новейшим мировым исследованиям, посвященным самым эффективным биологическим убийцам.

Одним из непредвиденных, но крайне негативных последствий, которые ЦРУ образно назвало отдачей при выстреле, было то, что Всемирная паутина открыла ящик Пандоры, где таились самые зловещие возможности.

Будучи подростком, Сарацин не так часто, как дети на Западе, имел дело с компьютерами, но и того, что он знал, оказалось достаточно: используя хорошую прокси-программу, он сумел вести беспрестанный поиск, соблюдая полную анонимность.

В течение многих месяцев, призвав на помощь все свои знания медицины и биологии, он упорно искал, сконцентрировавшись на наиболее достижимых, с его точки зрения, средствах ведения биологической войны: на возбудителях сибирской язвы и чумной пневмонии, на рицине, зарине, табуне и зомане – все они могли вызвать многочисленные смерти и посеять всеобщую панику. Однако у большинства этих веществ и вирусов имелись серьезные недостатки, и, в очередной раз придя к выводу, что это не то, что ему нужно, Сарацин продолжал поиски дальше.

Разочарованный неудачами, борясь с накатывающими волнами отчаяния, он изучал сибирскую язву: ее возбудители были доступны в естественном виде, широко распространены на Ближнем Востоке, включая Ливан. Однако бактерии необходимо было «вооружить». И тут наш герой узнал об удивительном открытии, изменившем саму природу мира, в котором мы живем.

Странно, что этого почти никто не заметил.

В электронной версии ежемесячного журнала «Вестник вирусологии» – в бумажном виде это издание было почти недоступно – Сарацин прочел отчет об эксперименте, проведенном в лаборатории где-то на севере штата Нью-Йорк. Впервые в истории жизненная форма была создана исключительно из имеющихся в продаже химикатов, стоивших всего несколько сот долларов. Уже близился вечер, и Сарацин едва ли не в первый раз в жизни забыл преклонить колени для аль-магриба, закатной молитвы. С возрастающим изумлением он прочитал, что ученые успешно воссоздали с нуля вирус полиомиелита.

В статье говорилось, что целью исследователей было предупредить американское правительство: террористы способны синтезировать биологическое оружие, даже не располагая природным вирусом. Спасибо за подсказку: нашелся по крайней мере один террорист, которому это не приходило в голову, пока он не прочитал об их исследовании. Уж не знаю, удивит это кого-нибудь из моих читателей или нет (все зависит от степени вашего цинизма), но организация, которая финансировала эту программу, выделив грант на триста тысяч долларов, называется Пентагон.

Однако Сарацин был уверен, что этот потрясающий успех не имел никакого отношения к Министерству обороны США и не являлся заслугой нью-йоркских ученых – они служили всего лишь инструментами. То была воля Аллаха: кто-то синтезировал вирус полиомиелита и открыл дорогу ему, Сарацину. Он в свою очередь создаст с нуля возбудитель оспы, то самый святой Грааль, заполучить который издавна мечтали террористы. Вирус этого заболевания крайне заразен, а передается инфекция простейшим способом – воздушно-капельным путем. Вот почему оспа стала самым могущественным убийцей в истории планеты.

В последующие недели Сарацин узнал, что исследователи, пользуясь находящимся в свободном доступе геноме вируса полиомиелита – его генетической картой, – купили то, что называется «парами оснований нуклеиновой кислоты», у одной из многочисленных компаний, продающих материалы для индустрии биотехнологий. Эти пары оснований стоили фантастически дешево – десять центов за штуку. Если верить отчету на форуме в Интернете (вокруг этих психов-биологов разгорелась целая дискуссия), пары оснований можно было без проблем заказать по электронной почте. Саудовец прочитал также, что, поскольку онлайновая система торговой компании была полностью автоматизирована, подтверждения имени пользователя не требуется. Более того, никто не станет спрашивать, для каких целей покупается биологический материал.

Когда нью-йоркская лаборатория приобрела целый квартал зданий, ученые потратили год, переоборудуя их под свои нужды, а потом весьма умело (и не делая из этого тайны) объединили их вместе. Сарацин, сам будучи врачом и имея под рукой десяток учебников по молекулярной биологии, вскоре достаточно хорошо понял механику процесса. И подумал: а ведь то, что можно сделать в лаборатории на севере штата Нью-Йорк, вполне реально продублировать в гараже города Эль-Мины, если только удастся выяснить одну важную деталь.

Он где-то читал об этом раньше и теперь начал поиски. Проведя два часа в Интернете, саудовец обнаружил то, что искал, – геном вируса оспы. Когда-то один из наиболее тщательно охраняемых секретов в мире – полная химическая и генетическая карта этого вируса – стал жертвой настоящего взрыва знаний, возникшего вследствие распространения по всему миру серьезных научных работ через Интернет. Сторожей больше не было, и потенциально смертельная информация постоянно просачивалась наружу. Чтобы обнаружить сведения о геноме, Сарацину потребовалось два часа, но, будь у нашего героя больше опыта поисков в Интернете, он мог бы узнать все необходимое на десятке биологических и исследовательских сайтов, потратив на это в два раза меньше времени. Я знаю это наверняка, потому что проделал подобное сам.

Из статьи в журнале «Вестник вирусологии» Сарацин узнал, что вирус полиомиелита имеет семь тысяч семьсот сорок одну пару оснований, или символов, в своем геноме. Он увидел, что оспа имеет сто восемьдесят пять тысяч пятьсот семьдесят восемь символов, что значительно увеличивает трудности воссоздания этого генома. Однако Сарацин, находясь во всеоружии знаний и пребывая на гребне оптимизма, не мог позволить, чтобы каких-то сто семьдесят восемь тысяч лишних символов отпугнули его.

Он решил, что первым делом необходимо обезопасить себя: оспа – безжалостный смертельный недуг. Почти наверняка где-то в сложном процессе синтеза этого вируса он допустит ошибку, возможно даже не одну. Он узнает, что подвергся воздействию вируса, только когда начнется лихорадка, а затем вскоре появятся наполненные жидкостью волдыри. Тогда с ним все будет кончено: средство от этого вируса пока не найдено.

Ему необходимо отыскать вакцину. Именно для этого Сарацин взял шестинедельный отпуск. Он сказал главному врачу больницы, что якобы отправится в Бейрут, а оттуда – в Каир, навестить друзей. Однако на самом деле сел на автобус, отходящий рано утром в Дамаск. Там он некоторое время прожил под видом бродяги на автостоянке Института передовых методов медицины, а затем, дождавшись удобного момента, убил Тласса, выкрал вакцину и, привив ее себе, пересек границу в обратном направлении, вернувшись в Ливан.

Пять дней Сарацин провел в гостиничном номере, сражаясь с жуткой лихорадкой, которая началась после того, как он ввел себе огромную дозу вакцины. Когда жар спал и на его руке образовались красноречивый рубец и корка, он вернулся в Эль-Мину. Хотя внешне ничего вроде бы не изменилось, его жизнь вступила в совершенно новую фазу: он был готов приступить к непосредственному осуществлению задуманного, а для этого следовало отправиться в путешествие.