Текст книги "Я Пилигрим"

Автор книги: Терри Хейз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 56 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]

Глава 18

На пустынной институтской автостоянке с шипением зажглись натриевые уличные светильники. Тласс не мог наблюдать за их желтым мерцанием, он никогда уже больше ничего не увидит, но он слышал их, и у него немного отлегло от сердца: приход ночи означал, что время отвратительного палестинца на исходе.

Чудовищная огненная боль, словно копьем, пронзила его лоб. Он все еще ощущал, как кровь сочится из глазниц. Анальгетик уже переставал действовать, поэтому боль заметно усилилась, но вместе с ней росла и энергия Тласса.

Он был сильным, физически развитым человеком, но дух его был сломлен. Тласса обнадеживало лишь одно: он помнил, что уже опаздывал, почти бежал, покидая институт. И теперь, когда настала ночь, о нем забеспокоятся всерьез и поднимут тревогу.

Жена Тласса и четверо взрослых детей с нетерпением ждали его в доме старшей дочери, собравшись около бассейна. Они уже позвонили по всем телефонам, которые только смогли вспомнить. Один из двух его здоровенных широкоплечих сыновей – они оба делали карьеру в той же организации, где когда-то работал сам Тласс, – даже успел выскользнуть из дому, потихоньку набрать номер любовницы отца и отругать ее за то, что она мешает ему выполнять семейные обязанности.

Тласс был уверен, что с наступлением темноты, не сумев выяснить его местонахождение, мальчики решат, что отец попал в аварию, и, сев в одну из принадлежащих семейству машин, поедут искать его. Они всегда были вооружены, поскольку служили в тайной полиции. А сам Тласс должен любой ценой остаться в живых и помочь сыновьям как можно скорее разыскать его. Несмотря на увечья, боль и тошноту, он знал, как сделать это.

Двигая головой из стороны в сторону, Тласс ослабил натяжение полос изоляционной ленты, удерживающих его волосы, лицо и бороду. Задача была мучительно сложной, но, если бы ему удалось высвободить голову, он смог бы разорвать зубами ленту, которой была обмотана его грудь, и пустить в ход руки.

Тласс почувствовал, как фанатик вытащил мобильник из его кармана и снял с рычага трубку автомобильного телефона. Несколькими мгновениями позже пленник услышал, как палестинец разбил об асфальт оба аппарата. Но этот идиот оставил двигатель машины включенным, чтобы потом побыстрее убраться. Не зная ничего о роскошных автомобилях, палестинец не понял: это означало, что автоматическая телефонная система по-прежнему работает. Если Тлассу удастся освободить руки и наклониться вперед, к водительскому месту, он сумеет на ощупь найти на руле кнопку включения телефона. И уж как-нибудь обойдется без трубки.

В последний раз замдиректора звонил на мобильник сына утром. Стоит нажать кнопку на рулевом колесе, и этот номер вновь наберется автоматически. Все, что нужно будет сделать Тлассу, – достаточно громко говорить в микрофон над головой.

– Офис. Парковка, – прошептал он для практики.

Сын узнает его голос, и, даст Бог, мальчики опередят палестинца. Он вновь вспомнил ту женщину из прошлого: как бедняжка молила о пощаде, перед тем как он первый раз вошел в нее, а затем, много часов спустя, умоляла побыстрее убить ее. Крики несчастной будут казаться лирической поэзией по сравнению с той песней, которую его сыновья и их сослуживцы заставят спеть этого недоноска. «Офис. Парковка». Тласс продолжал повторять эти два слова все громче, пока окончательно не освободил голову и подбородок от ленты. Он задохнулся от боли и разрыдался бы от души, если бы только у него сохранились слезные протоки.

Тласс несколько мгновений сидел, пытаясь справиться с мучительной болью. Если бы в этот момент кому-нибудь удалось заглянуть в салон машины сквозь тонированные стекла «кадиллака», он обнаружил бы там человека с пустыми глазницами, вырванными прядями волос и свисающими с лица клочками кожи. А потом любопытный увидел бы, как этот человек наклонился вперед, чтобы разорвать зубами ленту, которой была обмотана его грудь, с такой дикой решимостью, что можно было сказать наверняка: через несколько минут он будет свободен.

Глава 19

Миниатюрный водолаз-спасатель без устали работал на месте кораблекрушения испанского галеона, когда пять красивых рыб-клоунов всплыли сквозь пузырьки, испускаемые его шлемом.

Огромный аквариум освещал зловещим мерцанием роскошный холл административного крыла института, отбрасывая тень Сарацина на стену напротив. Близкий к отчаянию, он двигался сквозь безмолвное пространство, не зная, какой коридор или нишу исследовать дальше. Он остановился в нерешительности, глядя на сверкающих, ярко окрашенных рыб.

Сарацин не видел их лет двадцать, но знал, как они называются.

– Amphiprion ocellaris, – сказал он, удивленный, что за столь долгое время не забыл обозначающего этих рыб биологического термина.

Из всех тропических рыбок они были у его отца самыми любимыми. Нередко, когда ему приходилось работать в выходные, отец брал сына в свой институт на берегу моря и надолго оставлял среди огромных опытных бассейнов. Самый большой из них был наполнен актиниями, красивыми, но вероломными цветами морского мира.

– Посмотри на рыбу-клоуна, – говорил ему отец. – Это единственные рыбы на свете, которых не убивают ядовитые усики анемонов. Почему? Именно это я и пытаюсь выяснить.

Теперь, много лет спустя, находясь один в учреждении, разрабатывающем секретное оружие, Сарацин отметил для себя иронию происходящего. Как некогда и его отец, он был занят поисками чего-то, обеспечивающего защиту от смертоносного патогенного организма.

Он хотел бы задержаться рядом с рыбами еще на мгновение, попытаться запомнить, как выглядит безмятежный мир природы, но времени у него не было. Сарацин развернулся и внимательно посмотрел на темный проход, который только что заметил. В дальнем его конце имелась дверь, и он, еще до того, как увидел на стене изображение красного полумесяца, почему-то уже знал, что разыскиваемая им комната находится именно там.

Этот знак был исламской версией Красного Креста, он указывал, что здесь располагается пункт первой помощи и медицинский центр. Сарацину рассказала о нем бывшая сотрудница института, медсестра, с которой он работал в ливанской больнице. А найти эту комнату ему помогли рыбы-клоуны, которых изучал его отец, и он увидел в этом волю самого Аллаха.

Дверь в клинику первой помощи была открыта. Сарацин быстро прошел через амбулаторию в складские помещения в глубине. Руководство института регулярно проводило медосмотры и вообще заботилось о здоровье своих сотрудников, поэтому здесь имелись аппарат для снятия электрокардиограммы, «бегущие дорожки», дефибрилляторы и другое оборудование, которым могла бы гордиться любая клиника.

Была в центре и своя аптека, и Сарацин вошел в это давно знакомое место как человек, имеющий немалый опыт работы в медицинских учреждениях. Полки на стене перед ним были заняты коробками с фармацевтическими препаратами и хирургическими инструментами. На другой стене размещались запертые шкафчики со стальными решетками, где, как было известно Сарацину, хранились лекарства категории «А»: наркотики, галлюциногены, амфетамины и всевозможные седативные средства, используемые как анестезирующие.

Все это саудовец проигнорировал; в глубине отделения была маленькая комната, где он увидел ряд застекленных холодильников: то, ради чего он и приехал в эту богом забытую страну и вынужден был некоторое время жить, подобно собаке, на автостоянке.

Он испытал всплеск надежды, хотя и тревога не оставляла его. Сарацин прошел мимо холодильников со стеклянными дверьми. Его наметанный глаз зафиксировал мешочки с препаратами крови, флаконы с чувствительными к перепадам температуры жидкостями, еду и питье для персонала – все как и в любой другой больнице. Ничего из того, что он искал. С каждым шагом отчаяние саудовца росло: а что, если он, услышав обрывки сплетен, сделал неверные выводы и всего-навсего тешил себя великой иллюзией? Вдруг он как дурак просто верил тому, во что хотел верить…

Заглянув в последний шкаф, Сарацин склонил голову в беззвучной молитве. На полке стояли восемь картонных коробок, а в них были крошечные стеклянные пузырьки. Сложное техническое описание, напечатанное на картонках, подсказало Сарацину: это именно то, что он искал.

Он извлек шесть флаконов из полупустой коробки. Прозрачная жидкость, которую они содержали, была впервые получена в результате эксперимента, проведенного в маленькой английской деревушке двести лет тому назад. Сарацин, заворачивая флаконы в ткань и рассовывая их по карманам, подумал, как много общего вскоре будет у него с рыбой-клоуном. Он тоже сможет двигаться через красивое, но враждебное окружение, полностью защищенный от содержащегося в нем смертоносного яда. Невозможно было переоценить, что это значило для Сарацина: в те полные отчаяния месяцы, когда я безуспешно пытался разыскать его, и даже потом, когда мои поиски вышли на финишную прямую, я нашел только два клочка бумаги, имеющие к нему отношение. На обоих было написано: «Рыба-клоун».

Сарацин подошел к столу, где лежал журнал регистрации лекарств: надо было отчитаться за взятые флаконы. Аккуратно изменив несколько записей трехлетней давности, чтобы никого не обеспокоило отсутствие нескольких штук, он положил журнал на место, вернулся к началу коридора, закрыл дверь и, благодаря хирургическим перчаткам, покинул клинику, не оставив криминалистам никаких следов своего вторжения. Сарацин пробежал мимо аквариумов и по длинным тихим коридорам добрался до входной двери.

Он рассчитал, что еще через две минуты будет у цели. Но тут возникла одна проблема: пленник во внедорожнике собирался взять реванш.

Глава 20

Щелк! Клейкая лента, стягивавшая грудь Тласса, разорвалась, когда тот перегрыз ее до конца. Не обращая внимания на кровотечение от сломанного переднего зуба, он стряхнул с рук остатки скотча и сел прямо.

Кровь прилила к онемевшим рукам пленника, и он задохнулся от боли. Бросив тело вперед, Тласс начал освобождать лодыжки, заваливаясь назад всякий раз, когда терял равновесие, и вновь наклоняясь вперед, чтобы продолжить свои отчаянные попытки. Он заранее представлял себе, что его рука лежит на руле и жмет на кнопку телефона. Тласс как будто уже слышал рев сирены, которую включили его мальчики, и несколькими минутами позже – скрип тормозов на автостоянке.

Он ощущал даже не вкус спасения – вкус мести. Освободив одну ногу в ботинке, он с ее помощью разорвал и отбросил в сторону остаток клейкой ленты. Пошарив руками в наступившей для него вечной темноте, Тласс встал на колени. Он был свободен.

На расстоянии двухсот ярдов от него стеклянные двери института плавно открылись, и Сарацин, прихватив пластиковые контейнеры с глазами Тласса, выбежал на дорожку, ведущую в сторону автостоянки. Через двадцать секунд он будет в «кадиллаке», заведет мотор, включит передачу и выедет с парковки еще до того, как электронные замки и компьютеры снова запечатают здание.

Сарацин уже видел впереди зловещее мерцание натриевых светильников. Свернув влево, напрямик через клумбы, он сэкономил несколько секунд и, выбежав на асфальт, увидел перед собой черный внедорожник. Машина покачивалась. Внутри кто-то двигался.

Это Тласс, его пленник, быстро карабкался через опущенные сиденья к рулю. Он врезался плечом в спинку водительского места и, поднажав, сумел как-то втиснуться между передними сиденьями. Выставив вперед одну руку, чтобы подстраховаться на случай падения, Тласс ухватился за руль.

Сарацин выронил пластиковые контейнеры с глазами и ринулся к машине. Он не понимал, что пытается сделать Тласс – нажать на акселератор и разбить машину, сломать рычаг переключения передач или запереться и не впускать Сарацина, – но ему сразу стало ясно, что вся опасность для него заключена в водительском месте.

За эти несколько сумасшедших шагов Сарацин принял решение, которое перевернуло жизни его самого и других людей, определило судьбу всего его плана. Будь на месте Сарацина кто-то другой, в особенности примерный муж и отец, со своими принципами и скромными мечтами, видевший на своем веку меньше смертей и больше любви, – иными словами, простой порядочный человек, он наверняка потратил бы время на то, чтобы открыть дверцу. Но Сарацин поступил именно так, как сделал бы я сам или любой другой убийца на его месте, – нанес удар кулаком по тонированному стеклу со стороны водителя.

Подняв руку, Сарацин на мгновение ощутил панику: а что, если стекло небьющееся? Оно и оказалось бы таким, если бы Тласс все еще служил в тайной полиции, но «кадиллак», большой и шикарный, был его личным автомобилем. Так или иначе, у Сарацина не было времени менять свое решение.

Тласс уже вскарабкался на водительское место, нашел кнопку телефона и нажал ее. Система издавала гудки, пока Тласс набирал номер. Благодаря функции помощи удалось избежать набора нескольких цифр. Две, три…

Белая «тойота-лендкрузер» с ревущей сиреной и красно-синими огнями, вспыхивающими позади решетки радиатора, промчалась по скоростной автостраде, пустой по случаю праздника, обогнула оазис и направилась прямо к институту. В машине сидели два сына Тласса, стриженные под ежик. Они вглядывались в дорогу впереди, ожидая увидеть пожарные машины, кареты «скорой помощи», сломанные ограждения – любые признаки аварии.

На приборной доске «тойоты» зазвонил телефон. Братья одновременно взглянули на экран: ну наконец-то отец дал о себе знать!

Кулак Сарацина, пройдя сквозь разбитое стекло, обрушился на переносицу Тласса. Это был удар страшной силы, сломавший противнику нос, заливший его лицо кровью, бросивший жертву на пассажирское сиденье, окунувший врага в пучину боли, – таким ударом мог бы гордиться любой моджахед.

Один из сыновей Тласса, тот, что был повыше брата и не сидел в данный момент за рулем, дотянулся до телефонной трубки и выкрикнул одно главное слово: «Папа!» – но ответа не услышал.

Их отец незрячим скулящим месивом рухнул на приборную доску внедорожника. Но он все еще был в сознании и слышал, как сын зовет его с растущей тревогой в голосе. Как новообращенному на смертном ложе, Тлассу нужно было произнести всего несколько слов, чтобы обрести спасение: «Офис. Парковка».

Сарацин, который не мог взять в толк, каким образом телефон способен работать без трубки, услышал незнакомый голос, зовущий отца, и увидел, как Тласс, опершись плечом, поднимает голову, чтобы ответить сыну. И вновь, как не раз бывало и раньше, Сарацин действовал по наитию: не обращая внимания на Тласса, он преодолел собственное замешательство, протянул руку, повернул в замке ключ зажигания и выдернул его, отключив мотор и всю электрическую систему вместе с телефоном.

Тласс не видел, что происходит. Он попытался приподняться, борясь с болью в сломанном носу и понимая, что так и не сумел произнести спасительные слова.

В стремительно несущейся «тойоте» сыновья Тласса услышали, как связь прервалась, и тот из них, кто сидел рядом с водителем, тут же вновь набрал номер отцовской машины. Они по-прежнему не представляли, где он, поэтому продолжили свой путь к институту.

Тласс, приподнявшийся на одном локте, услышал, что дверца машины распахнулась. Он почувствовал, как мощные руки Сарацина схватили его за лацканы пиджака и, протащив по приборной доске, усадили на пассажирское место. Он пытался сопротивляться, но безуспешно.

Сарацин крепко стянул ремнем безопасности окровавленную шею и руки пленника, чтобы обессилевшая жертва сидела прямо. Застегнув пряжку ремня, Сарацин убедился, что Тласс не имеет ни малейшей возможности двигаться, и вылез из машины. Пробежав через парковку, он сгреб контейнеры с глазами и помчался назад к автомобилю.

Стоило ему включить мотор, как вновь затрезвонил телефон. Сарацин был бы рад его выключить, но, ничего не зная об устройстве системы, решил оставить все как есть. Он выехал задним ходом с парковки, слыша, как колеса давят осколки разбитого стекла. Конечно, было бы лучше их подобрать, не оставляя улик, но времени терять было нельзя. Сначала лишенный телесной оболочки голос, а теперь и громкие телефонные гудки напомнили ему, что сторожевые собаки спущены с цепи. Он не знал, насколько они близки: задержка в здании института и разыгравшиеся нервы подсказывали, что надо срочно менять план действий.

Сделав разворот, Сарацин выжал газ, направляясь к подъездной дороге. Вместо того чтобы ехать по автостраде к аэропорту, где можно было, избавившись от Тласса, надолго поставить машину на парковку среди тысяч других, он решил привести в действие резервный план – как можно быстрее избавиться от автомобиля. Именно по этой причине все пошло к черту для тех, кто его разыскивал.

Проехав по подъездной дороге, Сарацин резко увеличил скорость, оказавшись позади институтского комплекса. Сыновья Тласса, державшие наготове пистолеты, свернули с автострады к главному входу в институт, разминувшись с черным «кадиллаком» на каких-то десять секунд.

Десять секунд – ничтожное вроде бы время, но этого оказалось достаточно. Еще одно подтверждение того, что судьбы миллионов подчас необратимо меняются в результате незначительного на первый взгляд события. Если бы стол, под которым заговорщики оставили бомбу в комнате переговоров фюрера, не был сделан из дуба… Если бы русский царь не казнил старшего брата Ленина… Если бы только… Но я по собственному печальному опыту знаю, что нельзя всецело полагаться на вмешательство свыше: фортуна благоприятствует злу столь же часто, как и добру.

Мужчины в «тойоте» опоздали на несколько секунд и не увидели машины своего отца. Это означало, что они не погнались за Сарацином и не схватили его. Никто так и не обнаружил пропажи шести маленьких стеклянных флаконов.

Глава 21

Еще до того, как сыновья Тласса закончили обыскивать автостоянку, Сарацин нашел дорогу, которую искал. Он свернул на нее, включил фары, и его поглотила длинная, покрытая выбоинами щебеночно-асфальтовая лента.

С одной стороны располагалась городская свалка. Сарацин постарался ехать достаточно медленно, чтобы не вспугнуть стаи чаек и одичавших собак, бродивших вокруг нее. По другую сторону тянулся покрытый кустарником пустырь. В этот унылый пейзаж вносили разнообразие лишь остовы брошенных машин и заросший тростником канал, полный зловонной воды.

Сарацин замедлил скорость у забора из металлической сетки, осторожно провел «кадиллак» через висящие на петлях ворота и остановился в заброшенном тупике, который некий риелтор-оптимист однажды назвал промышленной зоной. У дороги виднелось скопление построек: авторемонтная мастерская, под вывеской которой, по-видимому, потихоньку разбирали на запчасти краденые автомобили, приземистый склад, где торговали отремонтированными стиральными машинами, и пять гаражей, переоборудованных для упаковки «деликатесов из мяса молодого барашка». Когда дело касается еды, иногда лучше не знать, где и из чего она делается.

Из-за страшной боли, ремня безопасности, туго, как гаррота, стянувшего шею, и высокой температуры (орудуя нестерильным скальпелем, врач занес Тлассу инфекцию) бедный замдиректора погрузился в какие-то путаные, необычайно яркие грезы. Сарацин открыл дверцу, развязал ремень и выволок своего пленника в окружавшее их смрадное безмолвие. Теплый воздух, который Тласс втянул в свои легкие, вернул какие-то остатки реальности в его воспаленное сознание. Он хоть и шатался, но старался держаться прямо.

– А ловко ты стянул мне горло этой удавкой, говорю тебе как профессионал, – с трудом выдавил Тласс, поскольку глотка у него была повреждена, и рухнул на разбитый асфальт, шепча какие-то странные обрывки фраз об Аллахе и небесном свете.

Сарацин знал, откуда это берется: как люди с ампутированными руками способны ощущать свои пальцы, так и человека, утратившего зрение, иной раз посещают яркие световые видения. Сарацин, позволив Тлассу наблюдать свое личное северное сияние, взял из багажника все необходимое и за воротник подтащил своего пленника к мусорному контейнеру с мясными отходами.

Саудовец видел, как среди тростника и низкорослого кустарника движутся какие-то первозданные тени, едва заметные на фоне сплошной темноты. Он понял, что это собираются бродячие собаки. Задворки мясных производств – излюбленное место пропитания этих хищников, и сейчас они ощущали запахи пота и крови, сопровождающие большое животное, попавшее в беду.

Сарацин прислонил Тласса к мусорному контейнеру, вытащил мертвые глаза изо льда, втиснул их в зияющие дыры на лице и умело намотал вокруг головы своего пленника кусок оторванной ткани – грязную повязку, предназначенную для того, чтобы удержать глаза на месте.

Тласс ощутил внезапный холодок на своей пылающей плоти. Калейдоскоп огней поблек, и несчастный, охваченный безумием, решил, что это знак милосердия. Конечно, он хотел, чтобы эти огни погасли, и теперь, как большинство людей, подвергнутых пытке, испытывал всплеск благодарности даже за малейшее проявление доброты.

– Спасибо за повязку, – прошептал он.

При мысли о хрустящей белой материи Тласс даже ощутил некий прилив душевных сил, но тут же обратил внимание на удушающую вонь разлагающейся крови, рвоты и испражнений. По опыту работы в тайной полиции он точно знал, где сейчас находится: его приволокли обратно в тюремную камеру. Скоро кто-нибудь придет, сдернет с него одежду и окатит из шланга. Тюремщики никогда не прикасаются к своим измазанным дерьмом подопечным сами, так что, возможно, его обмоет парочка заключенных женщин.

Обычно узниц заставляли делать это обнаженными. Надо попытаться ущипнуть их, когда те окажутся достаточно близко, – охранники всегда смеялись над этим. Тласс услышал резкий металлический щелчок и замер. Звук был знакомым, как… Сквозь лихорадочный жар до него наконец дошло, и он рассмеялся: похоже на щелчок взводимого курка пистолета. Это было забавно: в камерах никогда не расстреливали, иначе измажешь все вокруг кровью. И к чему заботиться о его ранах, если они собираются его казнить? Нет, наверное, это что-то другое.

– Кто здесь? Есть кто-нибудь? – выкрикнул он, как ему показалось, громко и дружелюбно.

На самом же деле эти невнятно произнесенные слова были едва слышны. Единственный присутствовавший здесь человек услышал хриплый звук, похожий на вопрос, но проигнорировал его. Он смотрел на дуло пистолета еще афганских времен, извлеченного из потайного отделения сумки-холодильника. Сарацин стоял на расстоянии шести футов от пленника, по его расчетам достаточно далеко, чтобы на него не попали брызги крови, и целился в то место, где повязка закрывала левый глаз Тласса.

А тот хранил молчание, прислушиваясь: он был уверен, что в камере есть кто-то еще. Сарацин знал: момента лучше, чем сейчас, не представится. Похоже, сам Аллах его благословляет. И тогда саудовец нажал на курок.

Щелк! Тласс ощутил боль, но уже в следующее мгновение он не чувствовал ничего. Струя яркой алой крови, обломки костей и ошметки мозга вылетели из его затылка. Сарацин уловил сзади движение и быстро обернулся. Бродячие собаки стремительно приближались.

Сарацин повернулся назад и, прицелившись, выстрелил снова, на этот раз в правую часть повязки на лице уже мертвого человека. Если ему повезет, удастся уничтожить все свидетельства, что глаза убитого были удалены хирургическим путем. Сарацин надеялся: следователи решат, будто Тласс забыл что-то в офисе и возвратился назад, а похищен и ограблен он был, только когда вышел из института во второй раз. В таком случае им даже в голову не придет, что из здания что-то вынесли.

Понятно, что чем меньше они будут знать, тем лучше. Сарацин услышал, что собаки уже близко: они мчались сквозь тьму, желая сожрать последние остатки улик, – это было ему на руку. «Кадиллак» саудовец припарковал в самом темном углу, на задворках авторемонтной мастерской. Сарацин был уверен, что любой, кто увидит его, решит, что это всего лишь очередная машина, ждущая разборки. С заднего сиденья внедорожника он, надев пластиковые перчатки, удалил все, что могло бы заинтересовать криминалистов.

Захватив сумку-холодильник и другие свои вещи, Сарацин направился через пустырь. Он двигался быстро, держа в одной руке взведенный пистолет, на тот случай, если какая-нибудь собака предпочтет живую человеческую плоть.

Проходя через свалку, Сарацин разбил холодильник на куски и разбросал среди отходов все прочие свои пожитки. Он знал, что мусорщики вскоре найдут им применение в одном из лагерей нелегальных беженцев.

Теперь все, что у него оставалось в этом мире, если не считать шприца, картонной квитанции и мелочи в кармане, – пистолет, отцовский Коран и шесть стеклянных флаконов. Эти маленькие пузырьки, как он рассчитывал, вскоре сделают его самым могущественным человеком на земле.