Текст книги "Ноги из глины"
Автор книги: Терри Дэвид Джон Пратчетт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Ваймс скрипнул зубами.
– То есть вы хотите сказать, герб мне не положен?
– Это так. Ах-ха.
– Потому что мой предок казнил… – Ваймс сделал паузу. – Нет, это нельзя назвать казнью, – поправился он. – Казнят людей. Придавил гниду.
– Убил короля, – сухо констатировал Дракон.
– О да. И, как потом выяснилось, в темницах у этого КОРОЛЯ стояли специальные механизмы для…
– Командор, – подняв руки, прервал его вампир, – я чувствую, вы не поняли меня. Кем бы тот человек ни был, вместе с тем он был королем. Видите ли, корона – это вам не шлем, ах-ха. Даже когда ее снимают, она все равно остается на голове.
– Зато Старина Камнелиц снял ее раз и навсегда!
– Без всякого суда и следствия.
– Все побоялись взять на себя такую ответственность, – сказал Ваймс. – Попросту говоря, струсили.
– Все. Кроме вас… то есть вашего предка…
– Да. Кто-то же должен был это сделать. Чудовищ надо истреблять.
Дракон наконец нашел нужную страницу и развернул книгу к Ваймсу.
– Вот его герб.
Ваймс опустил глаза. Знакомый крест-анк и знакомая совка-морпорк на нем. А под крестом располагался щит, поделенный на четыре части, в каждой четверти – свой символ.
– И что означает эта корона с торчащим сквозь нее кинжалом?
– О, это традиционный символ, ах-ха. И значение его: «Я защищаю корону».
– Правда? А эта связка из прутьев с топором внутри что символизирует? – ткнул пальцем Ваймс.
– Атрибут власти. То есть владелец герба служит… СЛУЖИЛ закону. Кстати, топор… Интересный предвестник будущего, не правда ли? Но, боюсь, топоры ничего не решают.
Ваймс уставился на третью четверть, на которой изображалось нечто вроде мраморного бюста.
– Помните его прозвище? – подсказал Дракон. – Старина Камнелиц просил, чтобы данный факт также был отражен. Отчасти геральдика – это искусство хороших каламбуров.
– А последняя четверть? О чем говорит кисть винограда? О том, что он был не дурак выпить? – фыркнул Ваймс.
– Нечто вроде, но не совсем. Ах-ха. Раньше было такое известное вино, ваймское, которое после известных событий запретили. Хотя оно, кстати, никак не было связано с именем вашего предка, просто созвучно, ах-ха.
– Понял. Искусство плохих каламбуров, – подметил Ваймс. – От вашего юмора люди, наверное, по полу катаются.
Дракон захлопнул книгу и вздохнул.
– Человек, делающий то, что должно быть сделано, редко удостаивается награды. И, увы, я тут бессилен, вашего герба больше не существует, – развел руками вампир. Однако тут же улыбнулся: – И все равно… я был очень рад, командор, когда услышал о вашей женитьбе на госпоже Сибилле. Отличная родословная. Одна из самых знатных семей в городе, ах-ха. Овнецы, Силачии, Вентурии, Шноббсы, конечно…
– Значит, прием закончен? – осведомился Ваймс. – Так я пошел?
– У меня редко бывают гости, – сказал Дракон. – Как правило, мы сюда никого не пускаем, предпочитаем выезжать к заказчику на дом, но я решил, что вы заслуживаете объяснения. Ах-ха. Работы у нас, признаться, невпроворот. Раньше геральдика была совсем другой, настоящей. Но сейчас ведь на дворе столетие Летучей мыши! Открыл второй лоток с пирожками – все, пора обзаводиться благородным происхождением: считай, заслужил. – Вампир махнул тонкой белой рукой в сторону трех гербов, пришпиленных в рядок к доске. – Мясник, хлебопек, свечных дел мастер, – негромко фыркнул он. – Да-да, свечных. И ничего ведь не попишешь, приходится копаться в записях, выискивать мнимые доказательства того, что они заслуживают герба…
Ваймс взглянул на доску.
– По-моему, я где-то уже видел этот герб? – нахмурился он.
– А-а… Господин Артур Нувриш, владелец свечного заводика, – сказал Дракон. – Неожиданно у него очень хорошо пошли дела, и он решил податься в благородное сословие. Выгнутый серого цвета щит, что отражает его личное предназначение и усердие (насколько усердный, ах-ха, этот бизнес!), поделен наискосок свечным фитилем. В верхней половине – шанделль в фенетре авек ридо улан (иначе говоря, свеча, освещающая окно теплым заревом, ах-ха), нижняя половина – два горящих канделябра (это намекает на то, что владелец герба продает свечи и богатым и бедным без разделения). К счастью, его отец работал в гавани, что позволило нам использовать элемент в виде ламп о-пуассон (рыбовидной лампы), связывающий воедино его и сына профессии. Ну а девиз я оставил на обычном современном языке: «Арт Нуво. Засвечу Всем». Извиняюсь, ах-ха, это, конечно, недопустимо, но слишком велико было искушение.
– У меня уже бока болят от смеха, – сказал Ваймс.
Что-то его беспокоило, и он не мог понять что. Дурацкая мыслишка крутилась в его голове, никак не давая себя поймать.
– А этот герб – для господина Герхардта Крюка, президента Гильдии Мясников, – продолжал Дракон. – Жена убедила его, что ему необходим герб, – а кто мы такие, чтобы спорить с дочерью торговца требухой? Так или иначе, после долгих обсуждений мы остановились на красном, цвета крови, щите в сине-белую полоску, как передник мясника, разделенном связкой сосисок и с топориком для рубки мяса по центру. Топорик держит рука в странной рукавице. Но на самом деле это боксерская перчатка – понимаете намек? Удар крюком, он же хук. Девиз: «Футурис Меус Эст Ин Висцерис», что переводится как «Будущее Мое – Внутре». Это и относится к его профессии, и в то же время, ах-ха, намекает на старый обычай предсказывать…
– …Будущее по кишкам, – закончил Ваймс. – Чудесно.
Назойливая мыслишка никак не желала успокаиваться. Она уже начала подпрыгивать, привлекая к себе внимание.
– Ну и последний герб, ах-ха, предназначается для Рудольфа Горшка из Гильдии Пекарей, – сказал Дракон, указывая костлявым пальцем на третий щит. – Можете прочесть его, командор?
Ваймс угрюмо посмотрел на щит.
– Ну, разделен на три части, есть роза, пламя и горшок, – сказал он. – Э… хлебопеки используют огонь, а горшок для воды, я думаю…
– И одновременно намек на имя владельца, – добавил Дракон.
– Но его ж не Розой зовут. Гм… – Ваймс вдруг моргнул. – А, понял. Роза, шипы. Шипы – это муки. Муки – мука. Получается мука, огонь и вода. Только горшок какой-то странный: смахивает на ночную вазу.
– Раньше хлебопеки назывались писварами. Очень древнее слово, – пояснил Дракон. – А что, командор, мы еще сделаем из вас хорошего геральдиста! Ну а девиз?
– «Квод Субиго Фаринам», – проговорил Ваймс, морща лоб. – Потому что… «Фаринам» – это что-то связанное с кукурузой или мукой… Нет, не так. «Потому Что Крутой Замес»?
Дракон похлопал в ладоши.
– Неплохо, сэр!
– Долгими зимними вечерами здесь должна собираться куча народа. Похохотать от души, – сказал Ваймс. – И это и есть геральдика? Шарады и каламбуры?
– Не только. Вы видите лишь то, что сверху, – возразил Дракон. – Эти гербы довольно-таки просты. Нам надо было их всего-навсего придумать. Тогда как предтечи гербов старинных семейств, таких, к примеру, как Шноббсы…
– ШНОББСЫ! – воскликнул Ваймс. Мыслишка наконец попалась. – Вот оно! Вы уже упоминали Шноббсов, когда говорили о старых семействах!
– Ах-ха. Что? О, конечно. Да. О да. Старое славное семейство. Хотя сейчас, к сожалению, увядшее и вымершее.
– Уж не имеете ли вы в виду, что Шноббсы… имеют какое-то отношение к капралу Шноббсу? – уточнил Ваймс с невольной дрожью в голосе.
Это откровение и вправду пугало.
Книга раскрылась. В оранжевом свете замелькали всевозможные гербы и щедро разросшиеся, ветвистые фамильные древа.
– Посмотрим, посмотрим… Вы говорите о С.В.Сн.Дж. Шноббсе?
– Э… да. Да!
– И названный господин является сыном Сконнера Шноббса и госпожи, именуемой здесь Мэйси с улицы Вязов?
– Наверное.
– И внуком Сляпа Шноббса?
– Похоже на то.
– Который, в свою очередь, был незаконнорожденным сыном Эдварда Сен-Джона де Шноббса, графа Анкского, и, ах-ха, горничной неизвестного происхождения?
– О боги!
– Граф умер без наследника, за исключением того самого, ах-ха, Сляпа. О его потомках мы слышали, но найти их так и не смогли.
– О боги!
– Вы, случаем, не знакомы с этим господином?
Ваймс с удивлением обратил внимание, что слово «господин» применялось к капралу Шноббсу вполне серьезно и уважительно.
– Э… знаком, – признался он.
– Он владеет каким-либо имуществом?
– Разве что чужим.
– Тогда, ах-ха, обязательно расскажите ему о его предках. Пусть нет больше семейного состояния и нет фамильных земель, но титул-то остался.
– Извините… давайте убедимся, что я все правильно понял. Капрал Шноббс… МОЙ капрал Шноббс… является ГРАФОМ АНКСКИМ?
– Ему надо будет предоставить нам некие доказательства, но вроде бы ошибки нет. Мы даже выдадим ему соответствующий документ.
Ваймс тупо уставился в стену. До сих пор документы капралу Шноббсу требовались только затем, чтобы его по ошибке не сдали в какой-нибудь зоопарк.
– О боги! – в который раз воскликнул Ваймс. – У него, наверное, и собственный герб есть?
– И довольно замечательный.
– О.
Ваймс НЕ ХОТЕЛ герба. Час назад он бы с удовольствием увильнул от визита в Геральдическую палату, как поступал не раз до этого. Но…
– Шнобби? – пробормотал он. – О боги!
– Ну и ну! Как удачно мы встретились, – покачал головой Дракон. – Самое приятное – это заполнять пробелы в семейных хрониках. Ах-ха. Между прочим, как поживает юный капитан Моркоу? Я слышал, его подружка – вервольф? Ах-ха.
– Это и в самом деле так, – подтвердил Ваймс.
– Ах-ха. – В темноте Дракон вскинул руку и дотронулся до своего носа. То ли просто почесал его, то ли подал некий секретный знак, который Ваймс не понял. – Мы уже встречались с подобными случаями!
– У капитана Моркоу все хорошо, – максимально ледяным голосом промолвил Ваймс. – У капитана Моркоу всегда все хорошо.
Уходя, он хлопнул дверью. Огоньки свечей затрепетали.
Констебль Ангва вышла из переулка, на ходу застегивая ремень.
– Кажется, все прошло гладко, – сказал Моркоу. – Если и дальше так будет продолжаться, уважение к нам общества будет только расти.
– Пф-ф! У меня во рту до сих пор стоит вкус того рукава! Интересно, слышал ли этот тип о том, что изобрели такую штуку, как прачечная? – поинтересовалась Ангва, вытирая губы.
Они двинулись вдоль мостовой, автоматически переключившись на энергосберегающую походку настоящих стражников, когда нога используется как маятник, который сам несет тебя вперед с минимальным расходом энергии. «Настоящий стражник должен много ходить», – всегда говорил Ваймс, а поскольку так говорил Ваймс, Моркоу в это искренне верил. Много ходить и много разговаривать. И рано или поздно ответ найдется.
«Уважение общества», – подумала Ангва. Любимое выражение Моркоу. На самом деле это было любимое выражение Ваймса, хотя сэр Сэмюель, произнося эти слова, обычно сплевывал. Но Моркоу ВЕРИЛ в общество. Это ведь именно Моркоу предложил руководству города дать закоренелым преступникам шанс «искупить вину перед обществом», ремонтируя дома престарелых горожан[6]6
Командор Ваймс, с другой стороны, считал, что преступника изменит только хорошая встряска, сила которой напрямую зависит от величины электродов.
[Закрыть]. Старость и так не радость, а теперь еще пожилому населению Анк-Морпорка приходилось чуть ли не каждый день лицом к лицу сталкиваться с самыми отпетыми представителями преступного мира. Кроме того, не был принят во внимание уровень преступности в Анк-Морпорке: в результате за каких-то шесть месяцев прихожую одной старушки столько раз обклеили обоями, что там теперь можно было передвигаться лишь боком.
– Я нашел кое-что интересное, тебе тоже будет интересно взглянуть на это, – поделился Моркоу после короткой паузы.
– Интересно, – кивнула Ангва.
– Но я пока не скажу тебе, что это. Иначе сюрприз будет испорчен, – продолжал Моркоу.
– О. Ладно.
Еще некоторое время Ангва шагала, над чем-то размышляя.
– А можно спросить? – наконец промолвила она. – Это будет таким же сюрпризом, как и та коллекция камней, что ты показал мне на прошлой неделе?
– Хорошая была коллекция, правда? – обрадовался Моркоу. – Я столько раз ходил по той улице и даже не подозревал, что там находится музей минералов! Какие были силикаты, а?
– Просто потрясающие. Не понимаю, и почему в этом музее никого народу? Силикаты ведь…
– Вот-вот, и я этого тоже не понимаю.
Ангва напомнила себе, что такая штука, как ирония, Моркоу неведома. Хотя разве он виноват в том, что рос среди гномов, в шахтах? Он ведь совершенно искренне считал, что куски камней могут быть интересны всем. А за неделю до этого они ходили на сталелитейный завод. Там тоже было очень интересно.
И все же… все же… Моркоу не мог не нравиться. Моркоу нравился даже преступникам, которых арестовывал. Нравился даже старушкам, которые теперь из-за него постоянно дышали свежей краской. И нравился ЕЙ. Очень. Из-за этого бросить его будет еще тяжелее.
Она была вервольфом, оборотнем-волком. И этим все сказано. Либо ты хоронишься по углам, стараясь, чтобы люди не прознали о твоей тайне, либо ты честно признаешься, а потом видишь, как тебя сторонятся, как перешептываются у тебя за спиной, – хотя, чтобы увидеть, как перешептываются за спиной, приходится поворачиваться.
Честно говоря, Моркоу было все равно. Но ему было не все равно, что другим не все равно. Ему было не все равно, что даже самые близкие друзья-коллеги носили теперь в потайном кармашке кусочек серебра – так, на всякий случай. Она-то видела, как он расстраивается. Видела, что напряжение растет, а как решить проблему, он не знает.
Все развивалось именно так, как предсказывал отец. Вервольф человеку не товарищ – лучше сразу прыгнуть в серебряную шахту.
– В следующем году будет большой праздник, и наверняка по этому случаю устроят громадный салют, – сказал вдруг Моркоу. – Люблю салюты.
– Я поражаюсь, и почему Анк-Морпорк так жаждет отметить тот факт, что триста лет назад здесь была гражданская война? – поинтересовалась она, возвращаясь к действительности.
– А почему бы и нет? Мы же победили, – пожал плечами Моркоу.
– Да, но вы также и проиграли.
– Даже в плохом всегда ищи хорошее – вот мой девиз. Ага, мы уже пришли.
Ангва посмотрела на вывеску. Она уже научилась читать гномьи руны.
– Музей гномьего хлеба, – сказала она. – Ух ты! Всегда мечтала тут побывать.
Моркоу счастливо кивнул и толкнул дверь. Внутри стоял запах сухих корок.
– Эй-ей, господин Хопкинсон? – позвал он. Ответа не было.
– Иногда он отлучается, – сказал Моркоу, поворачиваясь.
– Когда уже не в силах совладать с чувствами. Понимаю, – откликнулась Ангва. – Хопкинсон? Что-то не похоже на гномью фамилию.
– Он человек, – пояснил Моркоу, переступая порог. – Но очень известный авторитет. Гномий хлеб – это вся его жизнь. Он опубликовал наиболее полное описание наступательной выпечки. Ну… раз его нет, я сам возьму два билета и оставлю на столе два пенса.
Музей господина Хопкинсона не производил впечатления, что тут бывает много посетителей. На полу и витринах лежала пыль, и целые горки пыли скопились на экспонатах, большинство из которых были классической корово-лепешечной формы, с некими признаками съедобного происхождения, но также встречались ватрушки ближнего боя, смертоносные метательные гренки и огромное множество других запыленных орудий массового и не очень уничтожения. Гномы испокон веков относились к еде как к оружию.
– Ты что там ищешь? – спросила Ангва. Она принюхалась. В воздухе висел знакомый противный резкий запах.
– Сейчас, сейчас… Ты готова?… Я хочу тебе показать… Боевой Хлеб Б'хриана Кровавого Топора! – ответил Моркоу, копаясь в столе на входе.
– Буханку хлеба? Ты привел меня сюда, чтобы показать буханку хлеба?
Она еще раз втянула воздух. Да. Кровь. СВЕЖАЯ кровь.
– Именно, – подтвердил Моркоу. – Его выставляют тут всего две недели. Это тот самый хлеб, которым Б'хриан сражался во время битвы при Кумской долине, когда убил пятьдесят семь троллей! – Впрочем, Моркоу, вспомнив о гражданском уважении, тут же справился с неподобающим восхищением. – Однако это было очень давно, и мы не должны позволять древней истории ослеплять нас и портить отношения в многоэтнической общине века Летучей мыши.
Скрипнула дверь.
– Этот боевой хлеб, – издалека сказала Ангва, – он черный, да? Несколько крупнее обычного?
– Все правильно, – кивнул Моркоу.
– А господин Хопкинсон… Это такой маленький человечек? Невысокий, с белой острой бородкой?
– Он самый.
– И у него проломленный череп?
– Что?
– Я думаю, тебе лучше подойти сюда и посмотреть самому, – сказала Ангва, отступая назад.
Дракон, Король Гербов, сидел один среди свечей.
«Итак, командор Сэмюель Ваймс… – размышлял он. – Глупый человечишка. Не видит дальше своего носа. И такие люди достигают больших высот в нынешние дни. Хотя и от таких людей есть своя польза, надо полагать, поэтому Витинари и выбрал его. Глупец способен на то, о чем умный даже помыслить побоится…»
Вздохнув, Дракон подтянул к себе другую книгу. Она была ненамного толще, чем те, что были разбросаны по комнате, – факт весьма необычный, учитывая ее содержание.
Этой книгой Дракон очень гордился. Самое удивительное – хотя Дракон уже давным-давно ничему не удивлялся, по крайней мере последнюю сотню лет, – так вот, самое удивительное, что некоторые части книги дались очень легко. Ему даже не надо было читать. Он знал книгу наизусть. Фамильные древа были аккуратно посажены там, где нужно, и сопровождались всеми необходимыми комментариями.
Первая страница носила следующее заглавие: «Потомки Короля Моркоу I, Волею Богов Правителя Анк-Морпорка». Длинное и сложное фамильное древо занимало следующую дюжину страниц, пока не достигало слов: «Женат на…» Дальнейшее было вписано карандашом.
– На Дельфине Ангве фон Убервальд, – прочитал Дракон вслух. – Отец – и, ах-ха, сир – барон Гай фон Убервальд, также известный как Сереброхвост; мать – госпожа Серафина Сокс-Блунберг, также известная как Желтоклык, происходящая родом из Орлеи…
Эта часть была большим достижением. Он предполагал, что у его агентов будут серьезные трудности с прослеживанием волчьей стороны в происхождении Ангвы, но оказалось, вопросам родословной горные волки уделяют внимания не меньше, чем люди. Предки Ангвы явно происходили из вожаков стаи.
Дракон, Король Гербов, ухмыльнулся. Ну а к какому виду ты принадлежишь – это уже не так важно. Главное – чтоб щенята вышли породистыми.
Впрочем, ладно. Это было будущее, которое только МОГЛО случиться.
Он отодвинул книгу в сторону. Долгая, очень долгая жизнь дает многое. К примеру, ты постигаешь, насколько изменчивым бывает будущее. Люди говорили что-то типа: «Наши времена мирные» или «Эта империя будет жить тысячу лет», и меньше чем через полпоколения никто даже не помнил тех, кто такое сказал. Не помнили, что именно они сказали и где толпа похоронила их останки. Историю меняют мелочи. Достаточно самого обычного росчерка пера.
Дракон взял другую книгу. На обложке было написано: «Потомки короля…». Интересно, как этот человек себя назовет? Такое предсказать практически невозможно. Ну а пока…
Дракон взял карандаш и вписал некое слово. Получилось: «Потомки короля Шноббса».
После чего Дракон улыбнулся свету свечей.
Люди продолжают говорить об истинном короле Анк-Морпорка, об истинных наследниках престола, но история учит еще одному жестокому уроку. Который гласит – зачастую словами, написанными кровью: настоящий король тот, кого короновали.
Книги заполняли и эту комнату. Таково было первое впечатление: нудная и угнетающая книжность.
Отец Трубчек лежал прямо на развалившейся куче книг. Несомненно, он был мертв. Никто бы не выжил после такой потери крови. И никто не смог бы долго оставаться живым с головой, похожей на спущенный футбольный мяч. Как будто кто-то стукнул по ней булавой.
– Отсюда с диким криком выбежала старушка, – отдавая честь, отрапортовал констебль Посети. – Я вошел и застал все в таком вот виде, сэр.
– Именно в таком, констебль Посети?
– Так точно, сэр. И меня зовут Посети-Неверующего-С-Разъяснительной-Брошюрой, сэр.
– А кто была та старушка?
– Она назвалась госпожой Канаки, сэр. Сказала, что всегда приносит ему еду и обслуживает его.
– Обслуживает?
– Ну, вы понимаете, сэр. Убирает и подметает. На полу и правда валялся поднос с разбитым кувшином и рассыпанной кашей. Старушка, которая обслуживала старика, наверняка была потрясена до глубины души, обнаружив, что кто-то обслужил ее клиента раньше.
– Она трогала его?
– Говорит, что нет, сэр.
Это означало, что старый священник умер самой аккуратной смертью, какую Ваймс когда-либо видел. Руки его были сложены на груди. Глаза закрыты.
И что-то похожее на скрученную бумажку было воткнуто в его рот, придавая трупу неуместно развязный вид, как если бы он решил выкурить последнюю самокрутку, перед тем как умереть. Ваймс осторожно вытащил бумажку и развернул ее. Она была покрыта четко выведенными, но незнакомыми буквами. Единственная полезная информация, которую можно было извлечь, состояла в том, что автор этих строк использовал единственную доступную в избытке жидкость, разлитую по комнате.
– Фу, – поморщился Ваймс. – Кровь вместо чернил. Кто-нибудь может понять, что здесь написано?
– Сэр!
Ваймс закатил глаза.
– Да, констебль Посети?
– Посети-Неверующего-С-Разъяснительной-Брошюрой, сэр, – обиженно поправил констебль Посети.
– …Неверующего-С-Разъяснительной-Брошюрой[7]7
Констебль Посети был родом из Омнии, страны, издревле придерживающейся мнения, что в веру лучше обращать пыткой и мечом. Разумеется, со временем методы стали более цивилизованными, но омниане до сих пор энергично и неутомимо разносили свое Слово, просто сменив оружие. К примеру, констебль Посети проводил выходные в компании со своим собратом по вере Порази-Неверующего-Ловкими-Аргументами, обходя округу, стучась в двери и заставляя людей прятаться за мебелью.
[Закрыть]. Я как раз хотел договорить, констебль, – кивнул Ваймс. – Ну?
– Это древний клатчский, – сказал констебль Посети. – Наречие одного из племен, живущих в пустыне и называющихся кенотинами, сэр. У них древняя, но впавшая в фундаментальное заблуждение религия и…
– Да, да, да, – быстро перебил Ваймс, который уже научился упреждать попытки констебля Посети перевести разговор на душеспасительные темы. – Но ты знаешь, что тут написано?
– Могу узнать, сэр.
– Хорошо.
– Кстати, сэр, была ли у вас возможность проглядеть те брошюры, которые я недавно вам дал?
– Я был очень занят! – автоматически ответил Ваймс.
– Ничего страшного, сэр, – тут же откликнулся Посети и улыбнулся изнуренной улыбкой борца с вездесущим злом. – Надеюсь, у вас как-нибудь найдется минутка…
Страницы из сброшенных с полок книг были вырваны и разбросаны повсюду. На многих алели пятна крови.
– Некоторые из этих книг, похоже, касаются религии, – заметил Ваймс. Он повернулся. – Детрит, огляди здесь все, хорошо?
Детрит, очерчивавший труп мелком, поднял голову.
– Так точно, сэр. Но что мне искать, сэр?
– Все, что найдешь.
– Так точно, сэр.
Ваймс с ворчанием присел на корточки и потыкал пальцем в серое пятно на полу.
– Грязь, – задумчиво проговорил он.
– Енто на полу бывает, сэр, – подсказал Детрит.
– Только это белая грязь. А у нас здесь чернозем, – ответил Ваймс.
– А, – догадался Детрит. – Улика.
– Или просто грязь. Одно из двух.
Ваймс заметил кое-что еще. Кто-то пытался привести в порядок книги. Несколько дюжин томов были сложены в одну аккуратную башню, толщиной в одну книгу; самые большие фолианты уложили в основание, ровненько, один к другому.
– Вот чего я НЕ ПОНИМАЮ, – сказал Ваймс. – На покойного напали. Была борьба. Потом кто-то – может, он сам, умирая, а может, убийца – пишет что-то, используя кровь бедняги. Аккуратно сворачивает бумажку и засовывает умирающему в рот на манер конфетки. После чего старик отдает богам душу, кто-то закрывает ему глаза, укладывает его аккуратно, строит башню из книг и… что? Спокойненько выходит в бурлящий круговорот под названием Анк-Морпорк?
Честный лоб сержанта Детрита сморщился в попытке запустить мыслительный процесс.
– А может… может, есть следы снаружи окна? – предположил он. – Я слышал, улики лучше всего искать под окнами…
Ваймс вздохнул. Детрит, несмотря на то что у него имелась всего одна извилина, да и та от шлема на несколько размеров меньше требуемого, был хорошим стражником и чертовски хорошим сержантом. Таких людей (в данном случае – троллей) практически невозможно обмануть. Донести до Детрита какую-либо мысль было нелегкой задачей, но потом приходилось прилагать куда больше усилий, чтобы выбить ее из его головы[8]8
Особенно хорошо у Детрита получалось вести допросы подозреваемых. У него было три основных вопроса. Первый – прямой («Это ты сделал?»), второй – настаивающий («Ты уверен, что это сделал не ты?») и третий – с подковыркой («Это ведь ты сделал, правда?»). Хотя это были не самые искусные в мире вопросы, талант Детрита состоял в том, что сержант задавал эти вопросы на протяжении нескольких часов, пока не получал желаемый ответ, обычно что-то типа: «Да! Да! Это я сделал! Я! А теперь скажите, что именно я сделал?!».
[Закрыть].
– Детрит, – промолвил Ваймс как можно мягче. – На той стороне окна тридцатифутовый обрыв, а дальше – река. На которой никак не могут остаться… – Он запнулся. Вообще-то, речь шла об Анке. – Так или иначе, следы наверняка уже разгладились, – поправился он. – Ну, почти наверняка.
Однако на всякий случай он все же выглянул из окна. Река бодро булькала и чавкала. И на ее знаменитой похрустывающей поверхности не было никаких следов. Зато обнаружилось еще одно пятно грязи на подоконнике.
Ваймс поскреб его и осторожно понюхал палец.
– Похоже, опять белая глина, – констатировал он.
Он никак не мог припомнить, где в окрестностях города встречается подобная глина. Анк-Морпорк окружал жирный чернозем, тянущийся до самых Овцепиков. Человек, осмелившийся сократить путь через поле, вырастал на добрых два дюйма.
– Белая глина… – пробормотал он. – Откуда, черт побери, тут взялась белая глина?
– Все это крайне загадочно, – внес свою лепту Детрит.
Ваймс невесело ухмыльнулся. И в самом деле загадка. А загадок он не любил. Если их с самого начала не отгадать, они имели свойство с каждым днем становиться все сложнее. Так сказать, размножались.
Обычные УБИЙСТВА случались постоянно. И как правило, даже Детрит мог в них разобраться. Когда над лежащим мужем стоит обезумевшая женщина с изогнутой кочергой и причитает: «Он не должен был так говорить о нашем Невилле!», над таким преступлением между двумя чашками кофе особо не поразмышляешь. И когда субботним вечером находишь кучу различных частей тела, свисающих с балок, либо прибитых к стенам «Залатанного Барабана», а остальная клиентура пытается делать вид, будто бы ничего и не случилось, даже интеллект Детрита справится с подобной задачей.
Ваймс перевел взгляд на останки отца Трубчека. И откуда столько крови в этом щупленьком человечке? Да и вряд ли он особо сопротивлялся: боец из него тот еще…
Наклонившись, Ваймс осторожно поднял одно веко трупа. Мутный голубой глаз с черным зрачком смотрел на него из того места, где сейчас находился старый священник.
«Религиозный старик, живший в двух тесных комнатках и, судя по запаху, особо из дома не выходивший… Какую угрозу и кому он мог…»
В дверь просунулась голова констебля Посети.
– Там гном внизу, без бровей и с кудрявой бородой, утверждает, будто вы велели ему прийти, сэр, – сообщил он. – И собрались кое-какие соседи умершего, говорят, отец Трубчек был их священником. Хотят похоронить его как подобает.
– Это, должно быть, Задранец. Пришли его сюда, – выпрямляясь, ответил Ваймс. – А остальным передай, что придется подождать.
Задранец забрался по лестнице, увидел сцену и только-только успел добежать до окна, прежде чем его вырвало.
– Теперь лучше? – спросил Ваймс, когда процесс закончился.
– Э… да. Наверное.
– Тогда приступай.
– Э… а к чему конкретно? – уточнил Задранец, но Ваймс уже спускался по лестнице.
Ангва зарычала. Это послужило сигналом Моркоу, что он может открыть глаза.
Женщины, – как однажды поделился Колон с Моркоу, решив, что молодому капитану не помешает совет, – женщины в мелочах бывают очень забавны. Им может не нравиться, когда их видят без косметики, они могут настаивать на покупке маленьких чемоданов, хотя вещей с собой берут гораздо больше, чем мужчины. Так вот, Ангва очень не любила, когда кто-нибудь смотрел, как она превращается из человека в волка и наоборот. Это было ее условие. Моркоу дозволялось видеть ее в обоих основных видах, но не в промежуточных, которые она принимала при превращении. И нарушение этого условия было чревато полным разрывом отношений.
Волки видят мир совершенно иначе.
С одной стороны, он становился черно-белым. По крайней мере, в той своей маленькой части, за которую отвечало зрение. Но, в то время как зрение уходило на задний план, на первый выходило обоняние, смеясь и высовывая руки из окна, демонстрируя всем остальным чувствам неприличные жесты. После этого Ангва помнила запахи как цвета и звуки. Кровь была темно-коричневой, с низкими басовитыми нотками, а черствый хлеб, как ни странно, приобрел звонкую яркую синеву. Ну а люди вообще представляли собой четырехмерную калейдоскопическую симфонию. При помощи носовидения можно было прозревать не только расстояние, но и время: человек мог постоять минутку и уйти, однако, с точки зрения носа, часом позже он все еще стоял на прежнем месте, лишь его запах чуть-чуть развеялся.
Уткнувшись мордой в пол, она быстренько обежала Музей гномьего хлеба. Потом вышла на улицу и обследовала окрестности.
Через пять минут Ангва вернулась к Моркоу и подала условный сигнал.
Когда Моркоу снова открыл глаза, она уже натягивала рубашку. Вот в этом у людей неоспоримое преимущество. С парой рук можно творить настоящие чудеса.
– Я думал, ты пойдешь по следу, – удивился он.
– По какому следу? – спросила Ангва.
– То есть?
– Я чувствую его запах, твой, хлеба. И все.
– Больше ничего?
– Грязь. Пыль. Обычные запахи. Ну, есть еще кое-какие старые следы. Например, я знаю, что ты был здесь на прошлой неделе. Очень много запахов. Жир, мясо, почему-то сосновая смола, старая еда… но я могу поклясться: сегодня здесь не было ни единого живого существа, за исключением его и нас.
– Но ты же говорила, что ВСЕ оставляют следы.
– Так и есть.
Моркоу взглянул на труп музейного смотрителя. Как ни прикидывай, как ни примеривайся, покончить жизнь самоубийством Хопкинсон не мог. Разве что он очень долго молотил себя буханкой гномьего хлеба.
– А вампиры? – предположил Моркоу. – Кроме того, они умеют летать…
Ангва вздохнула.
– Моркоу, если бы тут побывал вампир, пусть даже месяц назад, я бы это сразу учуяла.
– В ящике стола лежит почти полдоллара мелочью, – сказал Моркоу. – Но вор наверняка охотился за Боевым Хлебом Б'хриана. Это очень ценный культурный экспонат.
– У этого бедняги были родственники? – спросила Ангва.
– Насколько я помню, была старшая сестра. Я заглядываю сюда где-то раз в месяц, просто чтобы поболтать. Он дает мне подержать экспонаты… Давал.
– Вот это да, с ума сойти, – съязвила Ангва, не сдержавшись.
– Ага, это очень… приятно, – торжественно подтвердил Моркоу. – Напоминает о доме.
Ангва вздохнула и зашла в подсобную комнатушку. Все музейные подсобные помещения, как правило, битком набиты всяким ненужным хламом, а также экспонатами с сомнительным происхождением, такими, к примеру, как монеты с надписью «52-й год до Рождества Христова». И эта комнатка не была исключением. Тут стояли несколько верстаков с обломками гномьего хлеба, аккуратный ящичек с молотками-скалками, и повсюду были разбросаны бумаги. Около одной стены, занимая большую часть комнаты, высилась печь.
– Он изучает старинные рецепты, – сказал Моркоу, похоже пытаясь защитить репутацию старого хранителя музея даже после его смерти.
Ангва открыла дверь печи. Тепло затопило комнату.
– Ничего себе печка, – сказала она. – Для чего все это?
