Текст книги "Ноги из глины"
Автор книги: Терри Дэвид Джон Пратчетт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Терри ПРАТЧЕТТ
НОГИ ИЗ ГЛИНЫ
* * *
Однажды, теплой весенней ночью, в дверь постучали – причем с такой силой, что даже петли погнулись.
Открыв дверь, хозяин фабрики выглянул на улицу. Ночь выдалась облачной, и со стороны реки наползал густой туман. Улицы словно бы облачились в плотный белый бархат.
Уже потом хозяин фабрики припомнил, что вроде бы на самой кромке света, падающего из открытой двери, маячили какие-то странные тени. Теней было много, и они как будто собрались здесь посмотреть на происходящее. Яркие парные искорки призрачно мерцали сквозь туман…
Зато насчет фигуры, стоящей прямо перед дверью, у хозяина фабрики никаких сомнений не возникло. Здоровый глиняный истукан темно-красного цвета – весь какой-то нескладный, как будто слепленный каким-нибудь мальчишкой. Глаза истукана напоминали два уголька.
– Ну и чего ты барабанишь? Ночь на дворе!
Голем безмолвно протянул ему грифельную доску.
ГОВОРЯТ, ТЕБЕ НУЖЕН ГОЛЕМ, – было написано там.
Ну да, конечно, големы ведь не умеют говорить.
– Ха. Нужен-то нужен. Но хватит ли у меня денег, вот в чем вопрос. Я навел кое-какие справки, цены сейчас кусаются…
Голем стер слова на дощечке и написал:
СТО ДОЛЛАРОВ. ЭКСКЛЮЗИВНОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ.
– Ты предлагаешь себя на продажу?
НЕ СЕБЯ.
Голем качнулся в сторону, уступая место кому-то за своей спиной.
Его товарищ тоже был големом, правда выглядел он несколько странно. Обычный голем – это неуклюжая глыба, вылепленная из глины, тогда как данный экземпляр, блестевший словно только что отполированная статуя, отличался невероятной точностью деталей. Даже одежду не поленились воссоздать. Этот голем как будто сошел со старых портретов, изображающих королей Анк-Морпорка: столь же величественная осанка, надменный вид. На глиняных волосах, уложенных в аккуратную глиняную прическу, красовалась маленькая корона.
– Сто долларов? – Хозяин фабрики подозрительно нахмурился. – Он что, бракованный? И кто его продает?
НЕ БРАКОВАННЫЙ. ИДЕАЛЬНОЕ СОСТОЯНИЕ. ДЕВЯНОСТО ДОЛЛАРОВ.
– Кажется мне, кто-то хочет по-быстрому сбыть товар с рук…
ГОЛЕМ ДОЛЖЕН РАБОТАТЬ. ГОЛЕМУ НУЖЕН ХОЗЯИН.
– Это само собой, но всякое ведь бывает… Ты наверняка слышал эти истории. Ну, о сошедших с ума големах. А вдруг и этот что-нибудь натворил, а?
НЕ СУМАСШЕДШИЙ. ВОСЕМЬДЕСЯТ ДОЛЛАРОВ.
– Похоже, он… совсем новый, – сказал хозяин фабрики, постучав в поблескивающую грудь. – Но сейчас уже никто не делает големов, поэтому и цены такие держатся. Малому бизнесу подобные штуковины не по карману… – Хозяин фабрики вдруг запнулся. – Слушай, неужели кто-то опять начал делать големов?
ВОСЕМЬДЕСЯТ ДОЛЛАРОВ.
– Насколько мне известно, священнослужители наложили на изготовление големов запрет. Тут пахнет крупными неприятностями, знаешь ли.
СЕМЬДЕСЯТ ДОЛЛАРОВ.
– Интересно, кто же посмел нарушить этот запрет?
ШЕСТЬДЕСЯТ ДОЛЛАРОВ.
– Альбертсону он их тоже продает? А Спаджеру и Вильямсу? С ними и так достаточно трудно конкурировать. Кроме того, они где-то раздобыли денег, собираются вкладываться в новую фабрику…
ПЯТЬДЕСЯТ ДОЛЛАРОВ.
Хозяин фабрики обошел вокруг поблескивающего голема.
– Кошмарный бизнес. Не могу же я сидеть на месте и смотреть, как разоряется моя контора. Они свои цены опускают ниже некуда…
СОРОК ДОЛЛАРОВ.
– Религия – это, конечно, хорошо, но, как говорится, что в приходе знают о доходе? Гм-м… – Хозяин фабрики снова поглядел на бесформенную фигуру голема, полускрытую тенями. – Ты вроде написал «тридцать долларов»?
ДА.
– Никогда не мог устоять против оптовых цен. Подожди минутку. – Хозяин фабрики нырнул внутрь здания и вскоре вернулся с пригоршней монет. – С этими сволочами-конкурентами вы тоже будете торговать?
НЕТ.
– Отлично. Передай хозяину, было очень приятно иметь с ним дело. А ты, парень, давай, заходи.
Белый голем переступил через порог. Хозяин фабрики, воровато глянув по сторонам, шмыгнул следом и захлопнул дверь.
В темноте зашевелились черные тени. Послышалось легкое шипение. Затем, раскачиваясь из стороны в сторону, большие тяжелые фигуры стали удаляться.
Вскоре после этого попрошайка, сидевший неподалеку за углом и тянувший руку ко всем прохожим в надежде на милостыню, вдруг обнаружил, что разбогател сразу на тридцать долларов[1]1
Ошеломленный неожиданно привалившим богатством, он тут же напился до бессознательности, в каковом состоянии его и перенесли на борт торгового корабля, который отплывал в далекие чужеземные края, где бывшему анк-морпоркскому попрошайке суждено было встретить множество юных дев, не слишком обремененных одеждой. Погиб он случайно – наступив на спящего тигра. Так хорошее дело обошло весь мир.
[Закрыть].
На мерцающем фоне космического пространства неторопливо поворачивается Плоский мир, покоящийся на спинах четырех гигантских слонов, которые стоят на панцире Великого А'Туина, межзвездной черепахи. Медленно вращаются континенты, а над ними в противоположном направлении плывут гонимые ветром и создающие погоду облака, и все вместе это тоже вращается – на спинах вышеупомянутых гигантских слонов. Этакий космический вальс. Миллиарды тонн географии степенно катятся через пространство.
Люди с пренебрежением относятся ко всяким там географиям и метеорологиям – и вовсе не потому, что стоят на первых и промокают из-за вторых. А потому, что дисциплины эти не очень-то похожи на настоящие науки[2]2
То ли дело науки, благодаря которым можно вырастить у какой-нибудь твари три дополнительные ноги, а потом и вовсе рвануть ее только что изобретенной бомбой.
[Закрыть]. Между тем география – это та же физика, только во много раз медлительнее и утыканная деревьями, а метеорология полным-полна невероятно захватывающего и якобы упорядоченного хаоса, и всяких сложностей в ней хоть отбавляй. Кстати, лето – это не только время года. Это еще и место. Более того, лето – существо кочевое, зимовать оно переселяется на юга.
Даже на Плоском мире, по орбите которого вращается крошечное солнце, времена года меняются. В Анк-Морпорке, величайшем из городов Диска, весну отпихнуло в сторону лето, которое, впрочем, тоже надолго не задержалось: осень, не церемонясь, выставила его за дверь.
С географической точки зрения в самом городе ничего особо не поменялось, разве что на исходе весны речная пена, как обычно, приобрела очень миленький изумрудно-зеленый оттенок. Весенняя дымка плавно перетекла в осенние туманы, и, смешиваясь с дымом и копотью, что поднимались от кварталов, где обитали алхимики, эти туманы превращались в некое громадное душное существо.
А время продолжало неумолимо двигаться вперед.
Осенний туман всем своим бесплотным телом прижался к полуночным оконным стеклам.
Кровь струйкой текла на разорванные пополам страницы редких теологических трактатов.
«Книги… – подумал отец Трубчек. – Нельзя же так…»
С другой стороны, логически рассуждая, с ним ТАК тоже нельзя было поступать. Однако отец Трубчек никогда не заострял внимание на подобного рода мелочах. Человека можно вылечить, а вот книгу – нет. Он вытянул трясущуюся руку и попытался было собрать разбросанные по комнате страницы, но снова бессильно осел на пол.
Комната вращалась.
Распахнулась дверь. Послышался скрип половиц под чьей-то тяжелой поступью. Нет, не так. Идущий прихрамывал, поэтому одной ногой он производил четкий «стук», следом за которым слышался протяжный «шрш-ш-ш», словно что-то подволакивали.
Стук. Шрш-ш-ш. Стук. Шрш-ш-ш.
Отец Трубчек попытался сфокусировать взгляд.
– ТЫ? – прохрипел он.
Кивок.
– Сложи… книги.
Плохо приспособленные для подобной работы пальцы принялись подбирать страницы и книги и укладывать все это в ровные стопочки. Старому священнослужителю ничего не оставалось, кроме как смотреть.
Затем вошедший отыскал перьевую ручку, что-то аккуратно написал на клочке бумаги, после чего скатал его и бережно всунул меж губ отца Трубчека.
Умирающий священнослужитель попытался улыбнуться.
– С нами это не пройдет, – пробормотал он. Цилиндрик у него во рту дергался, напоминая последнюю сигарету. – Мы… работаем… иначе… Мы…
Некоторое время стоящий на коленях внимательно вглядывался в лицо отца Трубчека, после чего очень осторожно, медленно наклонился и закрыл священнослужителю глаза.
Сэр Сэмюель Ваймс, командующий Городской Стражей Анк-Морпорка, окинул свое отражение в зеркале хмурым взглядом и начал бриться.
Бритва – это меч свободы. А бритье – акт мятежа.
Все изменилось. Теперь ему делали ванну (причем каждый день! – это же, наверное, вредно для кожи). И аккуратно складывали всю его одежду (и какую одежду!). А еще ему готовили еду (невероятно вкусную еду! – он стремительно набирал вес, это было видно невооруженным глазом). И даже чистили башмаки (о, эти башмаки! – не какие-нибудь там изношенные тапочки на картонной подошве, а большие, сшитые по его ноге башмаки из настоящей блестящей кожи). В общем, за него делали буквально все, но некоторые вещи мужчина должен, просто обязан делать сам. Например, бриться.
Он знал, что госпожа Сибилла этого его поведения не одобряла. Вот ее отец ни разу в жизни сам не побрился. У него для этого был специальный слуга. На что Ваймс выдвинул довольно веский аргумент в свою защиту: мол, он, Ваймс, слишком много лет провел, патрулируя ночные улицы, и не допустит, чтобы кто-то там размахивал бритвой возле его горла. И все же настоящей причиной, о которой он, конечно же, не посмел сказать вслух, была сама идея разделения мира на тех, кого бреют, и тех, кто бреет. Или, допустим, на тех, кто носит начищенные до блеска башмаки, и тех, кто счищает с них грязь. Каждый раз, когда он видел Вилликинса, складывающего его, Ваймса, одежду, командор Стражи с трудом подавлял в себе острое желание как следует пнуть дворецкого в его лоснящийся зад за оскорбление человеческого достоинства.
Бритва нежно скользила, срезая ночную поросль.
Вчера был какой-то очередной официальный прием. Ваймс уже и не помнил, в честь кого или чего. Вся его нынешняя жизнь состояла из непрерывной череды подобных приемов. Бр-р, хихикающие дамочки, хвастающиеся своими подвигами юнцы, которые, стоит случиться какой-нибудь заварушке, немедленно спрячутся за чьи-то спины. Как обычно, Ваймс вернулся домой в отвратительнейшем настроении – он шел через закутанный в туман город и злился даже больше на себя, чем на кого-то еще.
Войдя в дом, он вдруг заметил свет, выбивающийся из-под кухонной двери, до него донеслись обрывки разговора, смех – он не выдержал и приоткрыл дверь. На кухне сидели дворецкий Вилликинс, старик, который обычно следил за котлом, главный садовник и мальчишка, на чьи плечи были возложены обязанности чистить ложки и разжигать огонь. Они играли в карты. На столе стояли бутылки с пивом.
Он пододвинул себе стул, отпустил пару шуточек и попросил сдать ему карты. Они были… гостеприимны. Определенным образом. Но, пока шла игра, Ваймс чувствовал, как вселенная кристаллизуется вокруг него. Он ощущал себя шестеренкой, угодившей в песочные часы. Никто не смеялся. Они почтительно прочищали горло и упорно величали его сэром. Все было очень… корректно.
В конце концов он, пробормотав извинение, покинул кухню и уже добрался до середины коридора, как вдруг ему показалось, что он услышал некий комментарий, за которым последовал… ну, может, это был просто смешок. Хотя это вполне могло быть и хихиканье.
Бритва аккуратно обошла нос.
Ха. Пару лет назад человек вроде Вилликинса пустил бы его на кухню только из сострадания. Но предварительно заставил бы разуться.
«Такова теперь твоя жизнь, сэр Сэмюель Ваймс, командор Городской Стражи. Шпик-выскочка для шишек и шишка для всех остальных».
Он нахмурился своему отражению в зеркале.
Да, действительно, он вылез из грязи. Теперь Ваймс три раза в день ел мясную пищу, носил хорошие башмаки, ночи проводил в теплой постельке, а еще он обзавелся женой. Старая добрая Сибилла… правда, последнее время она слегка зациклилась на занавесках, только о них и говорила, но сержант Колон заверил своего шефа, что такое с женами случается, это их, так сказать, биологическая черта и это абсолютно нормально.
На самом деле Ваймс скучал по своим старым дешевым башмакам. Их подошвы были настолько тонкими, что сквозь них можно было «читать» улицу. Даже самой темной ночью он мог легко определить, где находится – по форме булыжников под ногами. А, ладно…
Бритвенное зеркало Сэма Ваймса было слегка выпуклым, а потому отражало больше комнаты, чем обычное плоское зеркало, и даже захватывало часть улицы и сад за окном.
Гм. На макушке вроде бы редеет. Похоже, проглядывает кожа. Да, определенно. Что ж, меньше работы для расчески, с одной стороны, но больше лица для умывания – с дру…
В зеркале что-то блеснуло.
Резко отпрянув в сторону, он пригнулся.
Зеркало разлетелось вдребезги.
Из-за разбитого окна послышались быстрые шаги, какой-то треск, затем донесся крик.
Ваймс выпрямился, выловил из раковины самый большой осколок зеркала и установил его на черную арбалетную стрелу, торчащую из стены.
Закончил бритье.
После чего позвонил в колокольчик дворецкому. Вилликинс немедленно материализовался.
– Сэр?
Ваймс сполоснул бритву.
– Пошли мальчика за стекольщиком.
Глаза дворецкого стрельнули в сторону окна, затем прыгнули на разбитое зеркало.
– Да, сэр. А счет опять отправить в Гильдию Наемных Убийц, сэр?
– С моими наилучшими пожеланиями. Кстати, пусть мальчик по пути заглянет в лавку, что в Пяти-Семидворье, и купит там новое зеркальце для бритья. Гном, что держит лавку, знает, какие мне нравятся.
– Слушаюсь, сэр. Мне сразу сходить за совком и щеткой? Сообщить госпоже о происшествии, сэр?
– Нет. Она всегда говорит, что я их сам провоцирую.
– Хорошо, сэр, – сказал Вилликинс.
Он дематериализовался.
Сэм Ваймс вытерся и спустился вниз. По пути заглянув в кладовую, он достал оттуда новенький арбалет, подарок, что сделала ему Сибилла на свадьбу. Сэм Ваймс привык к старым армейским арбалетам, которые славились дурной привычкой в самый неожиданный момент разряжаться прямо в лицо своему хозяину, но этот был сделан на заказ компанией «Коренной-и-Рукисила». Ложе из ореха и все дела. Как уверяла Сибилла, лучше арбалета не сыскать.
Затем Ваймс взял тонкую сигару и, не торопясь, вышел в сад.
Из драконника доносилась какая-то возня. Ваймс вошел туда, захлопнул за собой дверь и прислонил к ней арбалет.
Возня и визги усилились. Язычки пламени вспыхивали над толстыми стенками загонов для молодняка.
Ваймс склонился над ближайшим вольером, подобрал только что вылупившегося дракончика и почесал ему шейку. Когда дракончик от удовольствия пыхнул пламенем, он прикурил сигару и с удовольствием затянулся.
Выпустил кольцо дыма в направлении фигуры, висящей под потолком.
– Доброе утро, – сказал Ваймс.
Человек бешено заизвивался. Продемонстрировав поразительный контроль над мышцами, он во время падения умудрился зацепиться ногой за балку, но сил подтянуться обратно к потолку явно не хватало. А о падении даже подумать было страшно. Внизу возбуждено скакала и изрыгала пламя дюжина маленьких дракончиков.
– Э… доброе утро, – ответила висящая фигура.
– Вроде бы распогодилось, – сказал Ваймс, поднимая корзину с углем. – Хотя, думаю, туман еще вернется.
Он взял маленький кусок угля и бросил его дракончикам. Те сразу начали драться за добычу.
Ваймс достал еще один кусок. Юный дракончик, который проглотил предыдущую подачку, выпустил заметно более внушительное и жаркое пламя.
– Почему-то мне кажется, – сказал юноша, – что спуститься вниз мне не дадут.
Еще один дракончик, поймав уголь, изрыгнул огненный шар. Юноша отчаянно изогнулся, уворачиваясь.
– Правильно кажется, – подтвердил Ваймс.
– А еще мне кажется, теперь, по здравому размышлению, что я поступил очень глупо, выбрав эту крышу в качестве пути отступления, – продолжал убийца.
– Наверное, – ответил Ваймс. Несколько недель назад он потратил уйму времени, подпиливая доски и равномерно укладывая черепицу.
– Надо было перебраться через стену и уходить кустами.
– Возможно, – пожал плечами Ваймс. В кустах он установил здоровенный медвежий капкан.
Ваймс достал из корзины очередной кусок угля.
– Разумеется, ты не скажешь мне, кто тебя нанял?
– Боюсь, что нет, сэр. Есть определенные правила.
Ваймс серьезно кивнул.
– На прошлой неделе, как раз накануне визита патриция, к нам заглядывал сын леди Силачии, – сообщил Ваймс. – Способный паренек. Но ему не мешало бы усвоить одну простую истину: «нет», как правило, означает «нет», а не «да, конечно».
– Очень может быть, сэр.
– А еще мы не сошлись по некоторым вопросам с сыном лорда Ржава. Знаешь ли, я считаю, нельзя стрелять в слуг только за то, что они перепутали местами твои туфли. Это немножко чересчур. Придется ему научиться отличать правое от левого. И правое от неправого тоже.
– Я вас понимаю, сэр.
– По-моему, наша беседа зашла в тупик, – заметил Ваймс.
– Похоже, сэр.
Ваймс прицельно бросил кусок угля маленькому бронзово-зеленому дракончику, который ловко поймал подачку. Жар стал почти невыносимым.
– Чего я не понимаю, – продолжал Ваймс, – так это того, почему вы, парни, в основном пытаетесь убить меня либо здесь, либо в конторе. Я ведь много хожу пешком. Неужели нельзя попытаться застрелить меня на улице?
– Что? Сэр, мы же не разбойники с большой дороги!
Ваймс кивнул. У Гильдии Убийц были свои понятия о чести, темные и запутанные.
– И сколько же я стою?
– Двадцать тысяч, сэр.
– Цена могла быть и повыше, – сказал Ваймс.
– Абсолютно с вами согласен.
«И она непременно повысится, если этот убийца вернется в свою Гильдию», – подумал Ваймс. Убийцы довольно высоко ценили собственные жизни.
– Давай-ка прикинем, – предложил Ваймс, внимательно рассматривая кончик сигары. – Гильдия берет пятьдесят процентов. Значит, твоя доля составила десять тысяч долларов.
Убийца намек понял. Дотянувшись до пояса, он отцепил кошелек и неловко бросил его в направлении Ваймса. Поймав кошелек, Ваймс поднял свой арбалет.
– По-моему, – задумчиво проговорил он, – до двери сарая добраться вполне возможно. Ожоги – это больно, но не смертельно. Однако человек должен бежать довольно быстро. Вот ты, к примеру, быстро бегаешь?
Ответа не последовало.
– Ну а острота ситуации только придает людям скорости, – сказал Ваймс, устраивая арбалет на стоящей рядом кормушке и доставая из кармана кусок веревки.
Привязав веревку к гвоздю, он закрепил другой ее конец на тетиве арбалета, после чего, встав сбоку, осторожно спустил курок.
Тетива чуть натянулась.
Висящий вверх ногами убийца затаил дыхание.
Ваймс сделал несколько глубоких затяжек, хорошенько раскуривая сигару, потом вынул ее изо рта и положил на арбалет таким образом, что тлеющий кончик оказался всего в какой-то доле дюйма от веревки.
– Запирать дверь я не стану, – сообщил он. – Я же не зверь какой-нибудь. Что ж, с интересом буду следить за твоей карьерой.
Он высыпал остатки угля дракончикам и вышел наружу.
Похоже, в Анк-Морпорке начинался еще один насыщенный событиями день, и это было только утро.
Уже подходя к дому, Ваймс услышал тихое шипение, затем раздался щелчок, а потом – чьи-то очень быстрые шаги, удаляющиеся в сторону декоративного озера. Он улыбнулся.
Вилликинс уже ждал, почтительно поддерживая за плечики камзол.
– Сэр Сэмюель, помните, в одиннадцать у вас назначена встреча с его сиятельством?
– Да-да, – махнул рукой Ваймс.
– А в десять вы должны встретиться с председателями городских Гильдий. На этот счет госпожа выразилась очень недвусмысленно. А именно: «И передай, что на этот раз ему не выкрутиться», – сэр.
– Ладно, ладно.
– А еще госпожа просила, чтобы вы постарались никого не злить.
– Приложу все усилия.
– И ваша карета подана, сэр.
– Спасибо, – вздохнул Ваймс. – Кстати, в нашем декоративном озере сидит человек. Вылови его и напои чаем, хорошо? Похоже, перспективный паренек.
– Конечно, сэр.
Карета. О да, карета. Свадебный подарок от патриция. Лорд Витинари знал, что Ваймс любит ходить пешком, и поэтому (очень типичное для него поведение) сделал все, чтобы лишить Ваймса данного удовольствия.
Карета ждала. Двое слуг вытянулись по стойке «смирно».
Сэр Сэмюель Ваймс, командор Городской Стражи, снова взбунтовался. Возможно, он ДОЛЖЕН БЫЛ использовать эту проклятую карету, но…
Взглянув на кучера, он ткнул большим пальцем в дверь кареты.
– Залезай, – скомандовал Ваймс.
– Но сэр…
– Приятное утро, – сказал он, снимая камзол. – Я поведу сам.
«Дарагие мам и пап…»
У Моркоу, капитана Городской Стражи Анк-Морпорка, был выходной. Обычная рутина. Сначала завтрак в каком-нибудь маленьком кафе. Потом письмо домой. С письмами домой всегда была куча возни. Куда интереснее было получать письма из дома с перечислением, где и сколько добыто руды, какие новые жилы открыты, какие пласты еще предстоит разработать. Ну а о чем мог написать он? Разве что об убийствах и тому подобном.
Моркоу пожевал конец карандаша.
«Ниделя апять прошла интересна, – (начал писать он). – Я скачу тут как блаха с синим брюшком, Савсем Сног Сбился! Мы аткрываем новый оффис на Тряпичной улице, рядом с Тенями, што очень удобно, у нас типерь будет неменее 4 оффисов, включая те што у „Сестер Долли“ и Долгой стены, а я все еще идинственный капитан и все мое время занято. Лично я иногда скучаю по той службе што была раньше, когда сдесь служили только Шнобби и сержант Колон, но ведь надворе уже век Летучей мыши. Сержант Колон собирается на пенсию уже в конце этаво месяца, говорит, што гаспажа Колон хочет штобы он купил ферму и што он и сам хочет жызни поспокойнее гденибутъ загородом и Ближе К Природе. Я уверен што вы тоже жылаете ему самого наилучшего. Мой друг Шнобби папрежнему все тот же Шнобби, только последнее время еще шноббнее».
Моркоу с отсутствующим взглядом взял с тарелки недоеденную говяжью отбивную и сунул под стол. Оттуда донеслось благодарное «ам».
«Но я отвлекся. Што у нас исчо новенького? Я помоему уже писал вам о Цепной улице и нашем новом особом отдилении хатя оно пока в Псевдополис-ярде. Правда папрежнему не решен вапрос с формой, ведь стражники должны носитъ форменые доспехи, ватвет на што командор Ваймс гаварит, што преступники тоже не носят форменых доспехов, так што пошли все к ч*рту».
Моркоу сделал паузу. В Анк-Морпорке он провел уже почти два года и все еще стеснялся слова «ч*рт» – это очень многое могло сказать о капитане Моркоу.
«А исчо командор Ваймс говорит, что, рас есть тайные преступники, должны быть и тайные стражники…»
Моркоу опять задумался. Он очень любил свои доспехи. У него даже другой одежды не было. Так что для него сама идея о маскировке стражников была… немыслима. Это все равно что уподобляться пиратам, плавающим под фальшивым флагом. Или тем же шпионам. Однако Моркоу был лояльным стражем порядка, а потому продолжал:
«…Но я думаю што командор Ваймс знает о чем говорит. Он считает пора заканчивать работать постаринке и ловить только тех бидолаг кто слишком туп штобы убежать!! Вобщем скоро у нас прибавиться работы и новых лиц в Страже».
Ожидая, пока сформируется новое предложение, Моркоу взял со своей тарелки сосиску и опустил под стол.
Снова прозвучало «ам».
Торопливо подскочил официант.
– Еще подать, господин Моркоу? За счет заведения!
Все рестораны и закусочные Анк-Морпорка были только рады бесплатно угостить капитана Моркоу, точно зная, что он все равно настоит на оплате.
– Огромное спасибо, но нет. Все было очень вкусно. Вот, пожалуйста… двадцать пенсов, а сдачу оставьте себе, – сказал Моркоу.
– Как поживает твоя девушка? Что-то ее не видно сегодня.
– Ангва? О, она… где-то неподалеку. Но я обязательно передам ей, что ты о ней справлялся.
Гном счастливо кивнул и заспешил по своим делам.
Моркоу прилежно написал еще несколько строчек, а потом наклонился и тихонько спросил:
– Эта лошадь с телегой все еще там, рядом с пекарней Ломозуба?
Под столом кто-то тихо прорычал.
– Правда? Это странно. Все закупщики ушли еще несколько часов назад, а муку и гравий привезут только после обеда. И кучер там же?
Кто-то тихо гавкнул.
– Кстати, слишком хорошая лошадь, чтобы на ней хлеб развозить. И, как правило, кучер вешает на морду лошади мешок с кормом. Так, давай прикинем. Сейчас последний четверг месяца. Когда у Ломозуба день жалованья? – Моркоу положил карандаш и вежливо махнул рукой, привлекая внимание хозяина. – Господин Буравчик, чашку желудевого кофе, пожалуйста. С собой.
Господин Хопкинсон, куратор Музея гномьего хлеба, что в Карусельном переулке, пребывал не в лучшем настроении духа. Во-первых, его только что убили. Однако в данный момент его больше беспокоили крайне неприятные обстоятельства убийства.
Господина Хопкинсона забили насмерть буханкой хлеба. Разумеется, с помощью обычного человеческого хлеба, даже самого черствого, такое не сотворишь, но гномий хлеб вполне может сойти за холодное оружие. Гномы относятся к выпечке как к военной науке. Когда они начинают печь каменные торты, это означает: дело очень серьезно.
– Посмотри только на эту выемку, – пожаловался Хопкинсон. – Корка проломилась!
– КАК И ТВОЙ ЧЕРЕП, – заметил Смерть.
– О да, – откликнулся Хопкинсон. Судя по его голосу, таких черепов можно было запросто набрать десяток за пенни, однако столь прекрасный и редкий экземпляр гномьего хлеба днем с огнем не сыщешь. – Но почему не простой дубинкой? Молотком, в конце концов? Спросили бы у меня, я бы с радостью одолжил.
Престарелый господин Хопкинсон говорил пискливым голосом и носил очки на длинной черной ленте – его дух также был в нематериальном эквиваленте очков, – верные приметы ума, что протирает все поверхности не только сверху, но и снизу и всегда расставляет папки строго по высоте. Смерть и сам был, мягко скажем, одержим своей работой, но сейчас он столкнулся с примером для подражания.
– Это очень плохо, – продолжал господин Хопкинсон. – И какая неблагодарность! Я ведь сам вызвался помочь им с печью. Придется подать жалобу в высшие инстанции.
– ГОСПОДИН ХОПКИНСОН, ТЫ ХОТЬ ПОНИМАЕШЬ, ЧТО ТЕПЕРЬ ТЫ МЕРТВ?
– Мертв? – воскликнул куратор. – О нет! Я не могу умереть. Ни на секунду. Сейчас самый неподходящий момент. Я еще не составил каталог боевых булочек!
– И ТЕМ НЕ МЕНЕЕ.
– Нет, нет. Я извиняюсь, но так не пойдет. Тебе придется подождать. У меня сейчас действительно нет времени на всякую ерунду.
Смерть растерялся. Сначала всегда следовало некоторое замешательство, но потом большинство людей, как правило, испытывали облегчение от факта собственной смерти. Груз, накладываемый подсознанием, падал с плеч. Оставшаяся космическая туфля сбрасывалась. Самое худшее свершилось, и человек мог, выражаясь метафорически, свести счеты с жизнью. Лишь немногие пытались спорить, считая случившееся простым недоразумением, которое легко можно разрешить с помощью посулов или жалоб.
Рука господина Хопкинсона прошла сквозь крышку стола.
– Ой.
– ВОТ ВИДИШЬ.
– Как не вовремя! А нельзя перенести это на более подходящее время?
– ТОЛЬКО ДОГОВОРИВШИСЬ С ТВОИМ УБИЙЦЕЙ.
– Организации никакой. Я хочу подать жалобу. В конце концов, я честно плачу налоги.
– Я – СМЕРТЬ, А НЕ АУДИТОР. Я ПРИХОЖУ РАЗ И НАВСЕГДА.
Тень господина Хопкинсона начала таять.
– Я всегда планировал все заранее, наилучшим образом…
– А Я СЧИТАЮ: ПРИНИМАЙ ЖИЗНЬ ТАКОЙ, КАКАЯ ОНА ЕСТЬ, И НЕ ЖАЛУЙСЯ.
– Это крайне безответственный подход…
– ТАКОВА МОЯ РАБОТА.
Вскоре карета остановилась прямо напротив Псевдополис-ярда. Ваймс предоставил слугам парковать ее, а сам, накинув камзол, зашел в здание.
Было время, кажется, совсем еще недавно, когда штаб-квартира Стражи практически пустовала. Там можно было увидеть лишь старину сержанта Колона, дремлющего на стуле, да портянки капрала Шноббса, сохнувшие перед печкой. А потом все внезапно изменилось…
Сержант Колон ждал его с папкой.
– Сэр, готовы рапорты из остальных отделений, – сообщил он, семеня рядом с Ваймсом.
– Что-нибудь особое?
– Странное убийство, сэр. В одном из старых домов на мосту Призрения. Какой-то пожилой священник. Сведений почти никаких, патруль просто сообщил, что будет лучше, если вы сами взглянете.
– Кто нашел тело?
– Констебль Посети, сэр.
– О боги.
– Так точно, сэр.
– Я попробую заглянуть туда сегодня же утром. Что-нибудь еще?
– Капрал Шноббс тяжело болен, сэр.
– Это мне и так известно.
– Я имею в виду, сэр, он не вышел на работу.
– То есть на сей раз дело не во внезапно умершей бабушке?
– Никак нет, сэр.
– Между прочим, сколько раз за этот год она у него умирала?
– Семь раз, сэр.
– Очень странная семья, эти Шноббсы.
– Так точно, сэр.
– Фред, тебе совсем не обязательно звать меня «сэр».
– У вас гость, сэр, – сообщил Колон, бросив многозначительный взгляд в сторону скамьи в главной комнате. – Насчет той работы, ну, алхимиком…
Гном, сидящий на скамье, нервно улыбнулся Ваймсу.
– Хорошо, – кивнул Ваймс. – Поговорю с ним в своем кабинете. – Он сунул руку в карман камзола и достал кошелек с деньгами убийцы. – Кстати, внеси это в Фонд вдов и сирот. Хорошо, Фред?
– Конечно. Отличная добыча, сэр. Парочка таких гостинцев, и мы сможем позволить себе еще несколько вдов.
Сержант Колон прошел обратно к своему столу, украдкой выдвинул ящик и вытащил книгу, которую читал. Она называлась «Как Развести Животных». Название сразу заинтересовало его – ну что, спрашивается, можно взять с бессловесных тварей? – но потом выяснилось, что книга повествует о том, как правильно должен скрещиваться всяческий крупный и мелкий рогатый (и не рогатый) скот.
«Интересно, – в который раз подумал Колон, погружаясь в чтение, – а знает ли этот самый скот, что он все время скрещивается неправильно?»
Поднявшись по лестнице, Ваймс осторожно толкнул дверь своего кабинета. Гильдия Наемных Убийц играла по правилам, этого у нее не отнимешь. К примеру, одно из правил гласило, что посторонние страдать не должны – за такое могли лишить оплаты, не говоря уж о прочих неприятных последствиях. Исходя из этого, ни о каких ловушках в его кабинете не могло быть и речи – слишком много людей бывало там за день. Но все равно следовало проявлять осторожность. Ваймс умел наживать богатых врагов, которые могли позволить себе нанять убийцу. Убийцам удача должна была улыбнуться всего один раз, тогда как Ваймсу она должна была улыбаться постоянно. Он проскользнул в комнату и выглянул из окна. Ваймс любил работать с открытым окном, даже в холодную погоду, – ему нравилось слушать звуки города. Но любой, кто попробует залезть снизу или спуститься к окну с крыши, будет вынужден преодолеть все те шаткие плитки, выпадающие скобы и незакрепленные водосточные трубы, которые Ваймс хитроумно подготовил. А еще под окном был установлен декоративный заборчик, приятный глазу и очень острый, если на него вдруг упасть.
Пока что Ваймс выигрывал.
В дверь осторожно постучали.
Это стучал гном, пришедший по поводу работы. Ваймс впустил его в кабинет, закрыл дверь и уселся за стол.
– Итак, – сказал он, – ты алхимик. Шрамы от всяческих кислот на руках и полное отсутствие бровей.
– Все верно, сэр.
– Не часто встретишь гнома-алхимика. По-моему, ваш народец, как правило, вкалывает в плавильнях своих дядюшек или еще каких-то родственников.
– Честно сказать, с металлами у меня не ладится, – пробормотал гном.
– Гном, не ладящий с железом? Это что-то новенькое.
