Текст книги "Вольный народец"

Автор книги: Терри Дэвид Джон Пратчетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Глава 7. Точновидение и Ясномыслие

Отсвет, сверкание, блеск, сияние…

Тиффани много думала о словах в долгие часы сбивания масла.

«Звукоподражательство» (она нашла его в словаре) обозначало слова, которые походили на звучание вещи, обозначенной как «кукушка». Но она думала, что должно быть слово, означающее «слово, которое походит на звук, производимый вещью, звучащей даже при том, что фактически она этого не делает».

«Отсвет», например. Если бы свет звучал, то рефлекс от отдаленного окна сказал бы «сияй!». И свет блесток, и все те небольшие вспышки, звенящие вместе, звучали бы «блеск-блеск». «Сияние» было чистым гладким звуком от поверхности, которая собиралась сиять весь день. И «сверкание» было мягким, почти сальным звуком чего-то богатого и маслянистого.

В небольшой пещере они собрались все сразу. Горела только одна свеча, которая пахла бараньим жиром, но золотая посуда и чаши мерцали, блестели, вспыхивали и посылали свет повсюду до такой степени, что крошечный огонек наполнял воздух светом, который даже пахдорого.

Золото окружало кровать кельды, сидящей в груде подушек. Она была намного, оченьнамного полнее мужчин пиксти, она выглядела, как будто была сделана из круглых кусков рыхлого теста, и волосы у нее были каштанового цвета.

Ее глаза были закрыты, когда Тиффани вползала, но резко открылись в тот момент, когда она прекратила протискиваться внутрь. Это были самые острые глаза, которые она когда-либо видела, намного острее, чем даже у мисс Тик.

– Итак… ты будешь маленькая девочка Сары Болит? – спросила кельда.

– Да. Я думаю, да – сказала Тиффани. На животе лежать было не так уж удобно. – А вы кельда?

– Да. Я думаю, да, – сказала кельда, и круглое лицо покрылось массой морщин, потому что она улыбнулась. – Итак, как тебя зовут?

– Тиффани, э, Кельда.

Фион появилась из другой части пещеры и села на табурет, внимательно наблюдая за Тиффани с неодобрительной миной.

– Хорошее имя. На нашем языке ты была бы Ти-Фа-Тойнн – Земля Под Волной, – сказала кельда, это звучало как «Тиффан».

– Я не думала, что имя должно что-то означать…

– Ах, что люди собираются сделать и то, что сделано, – две разные вещи, – сказала кельда. Ее маленькие глаза сверкнули. – Твой младший брат… в порядке, дитя. Можно сказать, что сейчас он в большей безопасности, чем когда-нибудь был. Никакие смертельные беды ему не грозят.

Кроля не тронула и волоска с его главы. В этом-то и зло. Помоги мне встать, девочка.

Фион немедленно подскочила и помогла кельде выбраться из подушек.

– О чем бишь я? – продолжала она. – Ах, малец. Айе, можно сказать, что он поживает хорошо там, в стране Кроли. Но я осмеливаюсь спросить: что его мать, горевашь?

– И его отец тоже, – ответила Тиффани.

– А его маленькая сестра? – спросила кельда.

Тиффани почувствовал слова «да, конечно», автоматически попросившиеся ей на язык. Еще она знала, что будет глупо пустить их дальше. Темные глаза маленькой старухи видели ее насквозь.

– Да, ты прирожденная карга, точно, – сказала кельда, не сводя с нее пристального взгляда. – Мелкий огонек дрожишь у тя внутри? Огонек, что смотришь на остальную тебя. Точновидение и Ясномыслие, [11]11
  Кельда: – … Ye have the First Sight and the Second Thoughts…
  Тиффани: – Don't you mean second sight?..
  Кельда: – Second sight is dull sight, it's seeing only what you expect to see…
  Доказательство теоремы:
  Дано:
  «First Sight» and «Second Thoughts»
  Исходя из того, что:
  Second Sight = Ясновидение. Second = Ясно, Sight = Видение. Thoughts =Мысли (Мыслие)
  Решение:
  First Sight = First-Видение. Данный термин обозначает способность видеть реальность такой, какая она есть на самом деле, поэтому, примем слово First за слово Точно.
  Итак:
  First Sight = Точно Видение. Second Thoughts = Ясно Мыслие.
  Упоминаемые в тексте далее: First Thoughts и Third Thoughts.
  Казалось бы, исходя из выведенной формулы: First Thoughts = Точно Мыслие. Но в книге «Зимовой» дается более подробное объяснение. Поэтому:
  Первомыслие.
  Third Thoughts – мысли, недоступные Королеве, значит, спрятанные лучше, чем Ясномыслие. Какие у нас еще бывают мысли? Ну не задние же, в конце концов, так.
  Ответ:
  First Sight = Точновидение
  Second Thoughts = Ясномыслие
  First Thoughts = Первомыслие
  Third Thoughts = Глубокомыслие


[Закрыть]– у тебя они есть, и этот «мелкий дар» – для тебя большое проклятье. Ты видишь и слышишь, как не мошь никто, мир открывает тебе свои тайны, но ты как трезвенник на пиру – сидишь в углу и не мошь пить со всеми. Этот огонек внутри не погаснет и не исчезнет. Ты прямая от Сары Болит, точно. Парни нашли верно.

Тиффани не знала, что ответить на это, поэтому промолчала. Кельда наблюдала за ней мерцающими глазами до тех пор, пока Тиффани не чувствовала себя неловко.

– Почему Королева взяла моего брата? – спросила она, наконец. – И почему она преследует меня?

– Ты думаешь, что она?

– Ну, хорошо! Думаю, Дженни могла быть совпадением, но всадник? И псы? И пропажа Вентворта?

– Она склоняет свой ум к тебе, – сказал кельда. – Когда она это делает, кое-что из ее мира проходит в этот. Мобыть она хочет только проверить тебя.

–  Проверитьменя?

– Чтобы увидеть, насколько ты хороша. Сейчас ты карга, что хранит границы и врата. Такова была твоя бабушка, хотя она никогда себя так не назвашь. И такова была я доныне и передам это тебе. Она должна будет прикончить тя, если хотешь эту землю. У тебя есть Точновидение и Ясномыслие, точно так же, как у твоей бабули. Это редкость для большухов.

– Вы же не имеете в виду ясновидение? – усомнилась Тиффани. – Как у людей, которые могут видеть призраков и духов?

– Ах, нет. Это типичное размышление большухов. Точновидение – это когда ты мошь видеть то, что есть на самом деле, а не то, что тебе говорит глава о том, что там должно быть. Ты видела Дженни, ты видела всадника, ты видела их, как реальные штуки. Ясновидение – тупое видение, оно видит только то, что хотешь увидеть. Большинство большухов имешь его. Слушай меня, потому что я пропадашь, а ты еще не знашь много. Ты думаешь, это единственный мир? Это хорошая мысль для овец и смертных, которые не открывашь свои глазы. Потому что, по правде говоря, миров больше, чем звезд в небе. Понимаешь? Они всюду, большие и мелкие, так близко, как кожа. Они всюду. Некоторые ты мошь видеть некоторые – не мошь, но есть двери, Тиффан. Они могут быть холмом или древом, или камнем, или поворотом дороги, или мыслью в твоей главе, но они там, все вкруг тебя. Ты должна будешь учиться видеть их, потому что ты идешь средь них и знашь то. И некоторые из них… опасные.

Кельда на мгновение посмотрела на Тиффани, а затем продолжила:

– Ты спросила, почему Кроля взяла твоего мальца? Кроле нравятся дети.

У нее нет ни одного своего. Она их любишь до безумия. Она также даст дитю все, что он хочет. Только, что он хочет.

– Он хочет только конфеты! – сказала Тиффани.

– Так ли? И ты давашь их му? – спросила кельда, как будто смотрела Тиффани прямо в душу. – Но то, что ему надо, – это любовь, забота, научение, и люди иногда сказашь ему «нет» на что-то. Он должен взрастать, крепнуть. Он не получишь то от Кроли. Он получит конфетки. Навсегда.

Тиффани хотела, чтобы кельда перестала смотреть на нее так.

– Но я вижу, что у него есть сестра, готовая на все, чтоб вернушь во, – сказала маленькая старушка, отводя взгляд от Тиффани. – Какой удачливый малец, как повезло му. Ты знашь, как быть сильной, так?

– Да, думаю, так.

– Хорошо. Ты знашь, как быть слабой? Можешь склониться в бурю, можешь покориться ветру? – кельда опять улыбнулась. – Нет, не надо отвечашь. Мелкий птахец всегда делашь так, когда прыгает из гнезда, чтобы узнашь, может ли он летать. Так или иначе, у тя есть чутье Сары Болит, и никакое слово, даже мое, не мошь остановить ее, когда она решилась на что-то. Ты еще не женщина, и это неплохо, потому что там, куда ты пойдешь, легко детям и трудно взрослым.

– Мир Королевы? – рискнула Тиффани, пытаясь быть на высоте.

– Да. Я могу чувствовать его и сейчас. Но все в тумане, так далеко отсюда, как другая сторона зеркала. Я ослабешь, Тиффан. Я защищашь это место. Так вот мое условие, дитя. Я укажу тебе Кролю, а взамен ты вступишь во владение как кельда.

Это удивило Фион настолько же, насколько и Тиффани. Ее голова откинулась назад, рот открылся, но кельда вскинула свою морщинистую руку.

– Когда тебе предлагают быть кельдой, моя девочка, не надо ждать людей, которые предложат больше. У тебя нет аргументов против. Это мое предложение, Тиффан. Ты не получишь лучшего.

– Но она не мошь… – начала Фион.

– Почему нет? – сказала кельда.

– Она не пиксти, мать.

– Да, она чуть побольше, – сказала кельда. – Не злись, Тиффан. То ненадолго. Ты мне нужна, чтоб чуток присмотреть за делами. Следи за землей, как делала твоя бабуля, и за моими парнями. Тогда, когда твой мелкий малец вернется домой, Хэмиш слеташь до гор и даст знать, что клан Мелового Холма ищет кельду. У нас здесь хорошее место, и девчонки найдутся. Что хочешь сказать?

– Она не знашь наших путей! – запротестовала Фион. – Ты устала, мать!

– Да, – сказала кельда. – Но дочь не мошь править кланом ее матери. Ты это знашь. Ты сознательная девочка, Фион, но настало время тебе выбрать хранителя и идти прочь искать собственный клан. Ты не мошь остаться здесь, – кельда опять взглянула на Тиффани. – Будешь, Тиффан? – она подняла большой палец размером со спичечную головку и ждала.

– Что я должна буду делать? – сказала Тиффани.

– Думать, – сказал кельда, все еще держа большой палец. – Мои парни – хорошие парни, храбрее не бывает. Но они думашь, что главу лучше использовать как таран. Эти парни для тебя. Мы, пиксти, не похошь на вас, большой народ, ты знашь. У тебя много сестер? У Фион нет ни одной. Она моя единственная дочь. Кельда благословляется только одной дочерью за всю жизнь, но у нее будут сотни и сотни сыновей.

– Они все– ваши сыновья? – спросила ошеломленная Тиффани.

– О да, – сказал кельда, улыбаясь. – За исключением нескольких моих братьев, которые пришли со мной, когда я стала кельдой. О, не удивляйся так. Ребята очень мелкие, когда рождашься, как горох в стручке. И они быстро растут, – она вздохнула. – Но иногда я думаю, что весь ум припасен для дочерей. Они хорошие мальчики, но с мозгами у них туговато. Тебе придется помочь им, чтобы они помогли тебе.

– Мать, она не мошь нести обязанностикельды! – выступила Фион.

– Почему бы и нет, если их мне объяснят, – ответила Тиффани.

– О, почему бы и нет? – сказала Фион резко. – Хорош, то становится очень интересным.

– Я помню, что Сара Болит говоришь о тебе, – сказал кельда. – Она сказала, что ты бышь странным дитем, – всегда смотрешь и слушашь. Она сказала, что у тебя была глава, полная слов, что ты не говоришь громко. Она спрашивала себя: «Что-то из тя выдет?» Пришло твое время – хочешь узнать?

Зная о сверлящей ее взглядом Фион, и, возможно, из-за сверлящей ее взглядом Фион, Тиффани облизала большой палец и мягко коснулась им крошечного пальца кельды.

– Ну, что ж, сделано, – сказал кельда.

Она внезапно откинулась назад, и так же внезапно как будто сжалась. На ее лице выступило больше морщин.

– Никогда не думашь, что оставлю своих сыновей без кельды, чтобы присмотрешь за ними, – пробормотала она. – Теперь я мошь вернуться в Последний Мир. Тиффан – пока кельда, Фион. В ее доме ты делашь, что она скажет.

Фион смотрела себе под ноги. Тиффани заметила, что та сердится.

Кельда осела. Она подозвала Тиффани поближе и более слабым голосом сказала:

– Это сделано. Теперь мой черед. Слушай. Найди… место, где время идет неверно. Это дорога. Она будет светить тебе. Верни во, чтобы облегчишь сердце твоей бедной матери, а может, и твою главу тоже…

Ее голос дрогнул, и Фион быстро склонилась к кровати. Кельда фыркнула. Она открыла один глаз.

– Нет, еще не совсем, – прошептала она Фион. – Я чую запах «Специальной жидкой мази для овец» на тебе, кельда?

Тиффани на мгновение растерялась, а затем сказала:

– Да. Э… здесь…

Кельда изо всех сил попыталась сесть снова.

– Лучшая вещь из тех, что люди когда-либо делали, – сказала она. – Мне только капельку, Фион.

– От этого на груди растут волосы, – предупредила Тиффани.

– Ай, да ладно. Ради «Специальной жидкой мази для овец» Сары Болит я рискну завитком-другим, – сказала старая кельда. Она взяла у Фион кожаную чашку размером с наперсток и подняла ее.

– Я не думашь, что то будет хорошо для тебя, мать, – сказала Фион.

– Мне судить, что будет, – сказала кельда. – Одну каплю, прежде чем я уйду, пожалуйста, кельда Тиффан.

Тиффани капнула немного из бутылки. Кельда раздраженно встряхнула чашку.

– Это было больше капли, что я имела в виду, кельда, – сказала она.

– У кельды щедрое сердце. Она сделала нечто слишком маленькое, чтобы быть большим глотком, но слишком большое, чтобы быть просто глотком.

– Айе, прошло много времени с тех пор, как я чуяшь тот запах, – твоя Бабуля и я привыкли пропустить глоток-другой у огня холодными ночами…

Тиффани очень ясно представила: Бабуля Болит и эта маленькая полная женщина сидят без дела у пузатой печки в фургоне, в то время, как овцы бродят под звездами…

– Вот видишь, – сказала кельда, – я чувствую твой взгляд. Это работа Точновидения, – она опустила чашку. – Фион, сходи за Всяко-Грабом и Уильямом бездомным. [12]12
  gonnagle – Уильям Топаз Макгонагалл – считается самым худшим шотландским поэтом-баталистом.
  У нас такого не нашлось (или я не знаю). Чтобы всем было понятно – плохой поэт – Иван Бездомный (надеюсь, всем понятно?).
  В оригинале слово gonnagle пишется с маленькой буквы, так что бездомный – аналогично (прим. переводчика).
  Кстати, в комментариях к «Зимовому» автор упоминает о том, что гоннаглы странствовали из клана в клан. Так что с бездомным я угадала.


[Закрыть]

– Большуха закрыла выход, – буркнула надувшаяся Фион.

– Смею напомнить, что можно обойти через другую комнату, – сказала старая кельда тихим голосом, дававшим понять, что громкий голос не замедлит последовать, если кое-кто не сделает то, что ему сказали.

Сверкнув глазами на Тиффани, Фион отправилась восвояси.

– Ты знашь кого-нибудь, кто держит пчел? – спросила кельда.

Когда Тиффани кивнула, маленькая старуха продолжила:

– Тогда ты понимашь, почему у нас не мошь быть много дочерей. Не мошь быть две кроли в одном улье без великой борьбы. Фион должна выбрать из них, кто пойдешь за ней искать новый клан, где нужна кельда. Это наш путь. Она думает, что мошь быть не так, как девы иногда думашь. Буть с ней настороже.

Тиффани почувствовала, как что-то прошмыгнуло мимо нее – Всяко-Граб и бард вошли в комнату. Стало больше шума и шепота – снаружи собралась неофициальная аудитория. Когда все утихло, старая кельда сказала:

– То плохая вещь для клана, остаться без кельды хоть на час, чтоб следишь за ним. Потому Тиффан будет вашей кельдой, пока не придешь новая.

Вокруг Тиффани поднялся ропот. Старая кельда посмотрела на Уильяма бездомного:

– Такое бывало прежде, ведь я права? – спросила она.

– Айе, былины гласят: двады прежде, – ответил Уильям. Он нахмурился и добавил:

– Или можно сказать, трижды, если считать то время, когда Кроля была…

Его заглушил крик, поднявшийся позади Тиффани:

– Нет короля! Нет лорда! Нет хозяина! Нас не одурачишь!

Старая кельда подняла рукук:

– Тиффан – отродье Бабули Болит, – сказала она. – Вы все ее знашь.

– Да, и мы вишь, как мелкая карга смотрешь безбалдовому всаднику в глазы – и он не тудысь, – сказал Всяко-Граб. – Немного людей могут сделать такое!

– Я была вашей кельдой семьдесят лет, и мои слова не могут быть оспорены, – сказала старая кельда. – Итак, выбор сделан. Я говорю вам еще, что вы поможете ей выкрасть ее младшего брата. Эту судьбу я налагаю на вас всех в память обо мне и Саре Болит.

Она откинулась обратно на кровать и добавила тихим сдавленным голосом:

– А сейчас я хочу, чтоб бездомный сыграл «Милые цветы», и надеюсь втретишь вас всех снова в Последнем Мире. Тиффан я говорю: будь осторожна, – кельда глубоко вздохнула. – Где-нибудь сказки сбываются и былины не врут…

Старая кельда затихла. Уильям бездомный раздувал сумку мышедуя и дул в одну из трубок. Тиффани чувствовала в ушах пузырение музыки, слишком высокой, чтобы ее услышать.

Через некоторое время Фион наклонилась к кровати, чтобы посмотреть на мать и разрыдалась.

Всяко-Граб обернулся и посмотрел на Тиффани глазами, полными слез:

– Могу я просишь вас выйти в большую палату, кельда? – сказал он. – Нам тут надо делать, вишь ты как…

Тиффани кивнула и с большой осторожностью, чувствуя пиксти, разбегающихся с ее пути, выползла из комнаты. Она нашла угол, где она, казалось, никому не мешала, и села там, прислонившись спиной к стене.

Она ожидала великого «Вайли-вайли-вайли!», но оказалось, что смерть кельды была для этого слишком серьезной. Некоторые Фиглы плакали, некоторые застыли с пустыми глазами, и по мере распространения известия, плачущий зал заполнялся несчастной рыдающей тишиной…

…Холмы погрузились в молчание в тот день, когда умерла бабуля Болит.

Кто-нибудь поднимался к ней каждый день со свежим хлебом, молоком и объедками для собак. Этого не надо было делать слишком часто, но Тиффани услышала разговор родителей – отец сказал: «Мы теперь должны ухаживать за мамой».

В тот день была очередь Тиффани, но для нее это никогда не было работой по хозяйству. Ей нравилась прогулка.

Но в этот раз она обратила внимание на тишину. Это больше не была тишина многих тихих шумов – купол тишины накрыл все вокруг фургона.

Она уже знала даже прежде, чем вошла в открытую дверь и нашла Бабулю, лежащую на узкой кровати.

Она чувствовала исходящий от нее холод. У него даже был звук похожий на тонкую острую музыкальную ноту. У него также был голос. Ее собственный голос. Он говорил: «Слишком поздно, слезы не помогут, больше нечего говорить, бывают вещи, которые должны случиться…»

И… тогда она накормила собак, которые терпеливо ждали свой завтрак.

Ей было бы легче, если бы они скулили или лизали Бабулино лицо, но они этого не делали. И Тиффани все еще слышала голос в своей голове: «Не надо слез, не плачь. Не плачь по Бабуле Болит».

Сейчас в своей голове она видела, как сильно уменьшенная Тиффани ходит вокруг фургона, как маленькая марионетка…

Она убрала навес. Кроме кровати и печи там почти ничего не было. Был мешок с одеждой и большой баллон с водой, коробка с припасами – и это было все. О, вещи для ухода за овцами были везде: горшки, бутылки, мешки, ножи и ножницы, но не было ничего такого, что бы указывало на то, что здесь жил человек, если не считать сотни желто-синих оберток «Веселого моряка», приклеенных на одной из стен.

Она сняла одну из них – она все еще хранилась у нее дома под матрасом – и вспомнила Историю.

Для Бабули Болит было необычно сказать нечто большее, чем предложение.

Она использовала слова так, как будто те стоили денег. Но был один раз, когда она принесла еду к фургону и Бабуля рассказала ей историю, особенную историю. Бабуля развернула табак и посмотрела на обертку, а затем взглянула на Тиффани немного озадаченным взглядом и сказала: «Я тыщу раз глядешь на эти штуки и никогда не видела его лоток». Так она произносила «лодка».

Конечно, Тиффани кинулась рассматривать обертку, но не смогла увидеть лодку, так же, как и не могла найти голую леди.

«То потому, что лоток там, где мы не мошь его видеть, – сказала Бабуля. – У него есть лоток, чтоб гнаться за великой белой рыбой-китом в соленом море. Он всегда гонится за ним, по всему миру. Она называется Мопи. Этот зверь как большой утес мела, так я читала в книге».

«Зачем он преследует его?» – спросила Тиффани.

«Чтобы поймать его, – ответила Бабуля. – Но этого никогда не будет: земля круглая, как большая тарелка с морем по краям, и они плывешь друг за другом, так что похож на то, что они плывешь сами за собой. Никогда не ходи в море, джигит. Там случаются худшие вещи. Все говорят это. Оставайся здесь, где холмы, которые в твоих костях».

И это было так. Это был один из тех редких случаев, когда Бабуля Болит говорила Тиффани о чем-либо, что не касалось овец, единственный раз, когда она признала, что есть мир и вне Мела. Тиффани обычно видела во сне веселого моряка, преследующего рыбу-кита в лодке. А иногда рыба-кит гналась за ней, но веселый моряк всегда вовремя приплывал на своей огромной лодке, и их гонка начиналась снова.

Иногда Тиффани бежала к маяку и просыпалась, как только пыталась открыть дверь. Она никогда не видела море, но у одного из соседей была старая картина на стене, на которой было изображено большое количество людей, цепляющихся за плот в том, что было похоже на огромное озеро, полное волн. Она никогда не видела маяка.

Тиффани сидела рядом с узкой кроватью и думал о Бабуле Болит и о маленькой девочке Саре Плакса, очень тщательно рисующей цветы в книге, и о мире, который потерял стержень.

Она потеряла тишину. Та, что была теперь, имела другое качество. Тишина Бабули была теплой и грела изнутри. Бабуле Болит, возможно, иногда трудно было вспомнить различия между детьми и ягнятами, но в ее тишине ты был долгожданным и своим. Все, что от вас требовалось, – только собственная тишина.

Тиффани было жаль, что у нее не было шанса извиниться за пастушку.

Тогда она пошла домой и сказала всем, что Бабуля умерла. Ей было семь, и мир рухнул.

Кто-то вежливо постучал по ее ботинку. Она открыла глаза и увидела жаба. Тот держал во рту небольшой камень, а потом выплюнул его.

– Сожалею, – сказал он. – Я использовал бы свои лапы, но мы очень мягкий вид.

– Что мне полагается делать? – спросила Тиффани.

– Хорошо, если ты разобьешь голову об этот низкий потолок, у тебя будет повод потребовать возмещения ущерба, – ответил жаб. – Э… я это только что сказал?

– Да, и я надеюсь, что ты очень сожалеешь о том, что сделал это, – сказала Тиффани. – Почему ты сказал это?

– Я не знаю, я не знаю, – простонал жаб. – Прости, о чем мы говорили?

– Я подразумевала, что, по мнению пиксти, я должна делатьсейчас?

– О, я не думаю, что надо что-то делать, – сказал жаб. – Ты кельда. Тыговоришь, что надо сделать.

– Почему Фион не может быть кельдой? Она пиксти!

– Ничем не могу помочь, – ответил жаб.

– Я могу быть полезззным? – спросил голос рядом с ухом Тиффани.

Она повернула голову и увидела на одной из галерей, опоясывающих пещеры, Уильяма бездомного. Вблизи он заметно отличался от остальных Фиглов. Его волосы были более опрятными и были заплетены в косичку. У него было не так много татуировок.

Он даже говорил по-другому – более понятно и медленнее остальных. Его речь походила на барабанный бой.

– Э, да, – сказала Тиффани. – Почему Фион не может быть здесь кельдой?

Уильям кивнул.

– Хоррроший вопрос, – сказал он вежливо. – Но ты знашь, кельда не может сочетаться со своим бррратом. Она должна отпррравиться в новый клан и сочетаться бррраком с воином оттуда.

– Хорошо, почему тот воин не может приехать сюда?

– Потому что местные Фиглы не знали бы его. У него не было бы никакого авторрритета, – Уильям заставил «авторитет» походить на лавину.

– О, хорошо… что там было о Королеве? Ты собирался что-то сказать, но они остановили тебя.

Уильям выглядел смущенным.

– Я не думашь, что могу сказать тебе про…

– Я временная кельда, – сказала Тиффани натянуто.

– Айе. Хорошо… было время, когда мы жили в мире Королевы и служили ей раньше, пока она не стала такой холодной. Но она обманула нас, и мы устррроили бунт. То было темное время. Мы ей не нравимся. И это все, что я могу сказать, – добавил Уильям.

Тиффани наблюдала, как Фиглы выходят из палаты кельды. Там что-то начиналось.

– Они похоронят ее в другой части кургана, – сказал Уильям. – С другими кельдами этого клана.

– Я думала, что будет больше… шума, – сказала Тиффани.

– Она была их матерррью, – сказал Уильям. – Они не хотят плакать. Их серррдца полны слез. Со временем мы устроим поминки, чтобы помочь ей вернуться на землю обетованную, и обещаю, что это будет громко. И мы будем плясать «восемь в кубе с перескоком» на мотив «Черта с адвокатом», и есть, и пить, и смею заверить тебя, что у моих племянников к утру будет головная боль размером с овцу, – старый Фигл коротко улыбнулся. – Но пока каждый Фигл вспоминает ее в тишине. Мы скорбим не так, как вы, ты знашь. Мы носим траур по тем, которые остались.

– Она была и твоей матерью? – спросила Тиффани приветливо.

– Нет. Она была моей сестрой. Она не говоришь тебе, что, когда кельда идет в новый клан, она берет с собой нескольких братьев? Быть одинокой среди незнакомцев очень тяжело, – бездомный вздохнул. – Конечно, со временем клан наполняется ее сыновьями, и ей становится не так одиноко.

– Это, наверное, очень важно и для тебя, – сказала Тиффани.

– Ты быстрая, я предоставлю это тебе, – сказал Уильям. – Я последний из тех, кто приехал. Когда все закончится, я попрошу новую кельду отпустить меня к моему народу в горррах. Это очень богатая страна, это очень крррасивая страна, и это очень крррасивый клан, но я хотел бы умереть в вереске, где был рррожден. Прошу меня пррростить, кельда.

Он отошел и потерялся в тенях кургана.

Тиффани внезапно захотелось вернуться домой. Возможно, это была только печаль Уильяма, но теперь она чувствовала себя похороненной в кургане.

– Я должна отсюда выбраться, – пробормотала она.

– Хорошая идея, – сказал жаб. – Ты должна найти место, где время отличается от остального.

– Но как я могу сделать это? – крикнула Тиффани. – Время нельзя увидеть!

Она просунула руки во входное отверстие и выползла на свежий воздух.

В доме были большие старые часы, и время на них устанавливали раз в неделю. Таким образом, когда ее отец отправлялся на рынок в Корзинки, он запоминал, в каком положении находятся стрелки часов, а когда возвращался, ставил стрелки в такое же положение. Так или иначе, это была только условность. Все плясали от солнца, а солнце не могло ходить не так, как надо.

Теперь Тиффани лежала среди старых ветвей терновника, непрерывно шелестевших на ветру. Курган походил на небольшой остров в бесконечном торфе; последние первоцветы и даже несколько резных наперстянок росли здесь между корнями колючих кустов. Ее передник лежал там же, где она его оставила.

– Она, возможно, только что сказала мне, где искать, – сказала она.

– Но она не знала, где это может быть, – сказал жаб. – Она знала только признаки, по которым надо искать.

Тиффани перевернулась и внимательно посмотрела в небо. «Это будет сиять», – сказала кельда.

– Думаю, мне надо поговорить с Хэмишем, – сказала она.

– Твоя правда, хозяйка, – сказал голос у нее над ухом.

Она повернула голову.

– Как давно ты здесь? – спросила она.

– Все время, хозяйка, – сказал пиксти. – Остальные высунули головы из-за деревьев и из-под листьев. На кургане их было, по меньшей мере, двадцать.

– Вы наблюдали за мной все время?

– Да, хозяйка. То наша задача – смотреть за нашей кельдой. Я здесь завсегда, потомуш я учусь быть, как бездомный, – молодой Фигл махнул рукой в сторону нескольких мышедуев. – Они не разрешашь мне играть внутри, – говоришь, что моя музыка похож на паука, что хочет пукнуть ушами, хозяйка.

– А что будет, если я попрошу, э… захочу… пожелаю… Короче, что будет, если я скажу, что не хочу, чтоб меня охраняли?

– Если это мелкий зов натуры, хозяйка, нужник там, – в меловой яме. Ты только скажишь, куда пойдешь, и никто не будет зыришь, наше слово верное – ответил дежурный пиксти.

Тиффани впилась в него взглядом, потому что он стоял в первоцветах, излучая гордость и волнение от возложенных на него обязательств. Он был моложе, чем большинство из них, без многочисленных шрамов и рубцов. Даже его нос не был сломан.

– Как тебя зовут, пиксти? – спросила она.

– Не-столь-же-большой-как-Средний-Джок-но-больше-чем-Мелкий-Джок-Джок, хозяйка. У Фиглов не так много имен, ты знашь, так мы и различашься.

– Хорошо, Не-столь-большой-как-Мелкий-Джок… – начала Тиффани.

– Не Средний-Джок, хозяйка, – сказал Не-столь-же-большой-как-Средний-Джок-но-больше-чем-Мелкий-Джок-Джок.

– Хорошо, Не-столь-же-большой-как-Средний-Джок-но-больше-чем-Мелкий-Джок, я могу…

– Это Не-столь-же-большой-как-Средний-Джок-но-больше-чем-Мелкий-Джок-Джок, хозяйка, – сказал Не-столь-же-большой-как-Средний-Джок-но-больше-чем-Мелкий-Джок-Джок. – Это на одного Джока короче, – добавил он услужливо.

– А ты не хотел бы довольствоваться чем-нибудь, вроде Генри? – спросила Тиффани беспомощно.

– Ах, нет, хозяйка, – Не-столь-же-большой-как-Средний-Джок-но-больше-чем-Мелкий-Джок-Джок поморщился. – У каждого имени своя история, ты знашь. Было много храбрых воинов по имени Не-столь-же-большой-как-Средний-Джок-но-больше-чем-Мелкий-Джок-Джок. Это почти такое же знатное имя, как Мелкий Джок непо-сре-дственно! И конечно, сам Мелкий Джок должен пойтишь к Последнему Миру, и тогда я получу имя Мелкого Джока. Нет никого, кто бы сказал, что я не достоин прозвания Не-столь-же-большой-как-Средний-Джок-но-больше-чем-Мелкий-Джок-Джок, ты знашь. Было много прекрасных историй о делах Не-столь-же-больших-как-Средний-Джок-но-больше-чем-Мелкий-Джок-Джоков, – добавил пиксти, выглядя настолько серьезным, что у Тиффани не хватило духа сказать, что это, наверное, были очень длинные истории.

Вместо этого она сказала:

– Хорошо, э, пожалуйста, я хочу говорить с Хэмишем-летчиком.

– Без проблем, – сказал Не-столь-же-большой-как-Средний-Джок-но-больше-чем-Мелкий-Джок-Джок, – ща прийдет. Он исчез. Мгновение спустя Тиффани услышала или, скорее, почувствовала пузырящиеся переливы фигловского свиста.

Тиффани вытащила из передника «Болезни овцы», которая выглядела теперь очень потрепанной. В конце была чистая страница. Она вырвала ее, чувствуя себя преступником, и достала карандаш.

«Дорогие мама и папа, Как Вы? Я хорошо. С Вентвортом тоже все хорошо, но я должна пойти и забрать его у Ко оттуда, где он сейчас. Надеюсь скоро вернуться.

Тиффани.

PS. Я надеюсь, сыр в порядке.»

Только она успела перечитать написанное, как над ее головой послышалось хлопанье крыльев. Что-то затрещало, на мгновение наступила тишина, а затем тонкий злобный и как будто придушенный голос воскликнул:

– Ай, кривенс!

Она посмотрела в ту сторону. Тело Хэмиша торчало вверх тормашками в нескольких футах от нее. К его рукам все еще были привязаны куски коры. [13]13
  Нет таких слов, которыми можно описать, на что похож Фигл в клетчатом килте, торчащий вверх тормашками, так что не будем и пытаться (прим. автора).


[Закрыть]

Чтобы вытащить его, понадобилось некоторое время. Так как он ввинтился головой вперед, Тиффани решила, что его надо вывинтить в противоположную сторону, и постараться, чтобы его уши остались на месте.

Когда он принял вертикальное (весьма шаткое) положение, Тиффани спросила:

– Ты можешь завернуть камень в это письмо и сбросить его перед моим домом так, чтобы его заметили?

– Да, хозяйка.

– И… э… это не вредно, так падать на голову?

– Нет, хозяйка, но это жуть как неловко.

– Есть игрушка, которую мы частенько делали, она могла бы помочь тебе, – сказала Тиффани. – Надо сделать что-то вроде… сумки с воздухом…

– Сумка с воздухом? – спросил летчик озадаченно.

– Хорошо, помнишь, как взлетают рубашки на веревке после стирки, когда поднимается ветер? Так вот, ты делаешь сумку из ткани, привязываешь к ней веревки, а к ним – камень, и когда ты бросаешь все это, камень медленно планирует вниз.

Хэмиш уставился на нее.

– Ты меня понимаешь? – спросила Тиффани.

– О, да. Я только ждашь, на тот раз, если ты хошь добавить что-то еще, – вежливо ответил Хэмиш.

– Как ты думаешь, ты мог бы, э, заимствоватькакую-нибудь небольшую тряпочку?

– Нет, хозяйка, но я хорошо знашь, где можно ее спереть, – ответил Хэмиш.

Тиффани решила оставить это без комментариев. Она спросила:

– Где была Королева, когда опустился туман?

Хэмиш показал:

– Где-т полмили туда, хозяйка.

В отдалении Тиффани увидела еще несколько курганов и несколько каменных глыб из былых времен. Их называли трилитоны, что означало всего лишь «три камня».

Единственными камнями, найденными на Мелу, были, естественно, кремни, которые никогда не бывали очень большими. Но камни трилитонов были доставлены с расстояния по крайней мере в десять миль и сложены, как кирпичи в детском конструкторе. Тут и там камни стояли по кругу, иногда камень стоял в полном одиночестве. Должно быть, потребовалось много людей и много времени, чтобы сделать все это. Некоторые люди говорили, что там приносили человеческие жертвы. Некоторые считали, что это было частью какой-то древней религии. Некоторые говорили, что камни обозначали древние могилы. Некоторые считали, что они были предупреждением избегать этого места.