Текст книги "Вольный народец"
Автор книги: Терри Дэвид Джон Пратчетт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)
Глава 3. Охота на ведьму
Мисс Тик сняла шляпу, заглянула внутрь и потянула за веревочку. С небольшими щелчками и дрожью шляпа приняла форму добропорядочной поношенной соломенной шляпы. Мисс Тик подняла с пола бумажные цветы и тщательно приделала их назад.
Потом она выдохнула:
– Уф!
– Ты не можешь позволить уйти такому ребенку, как этот, – заявил жаб, сидящий на столе.
– Какому такому?
– У нее явно есть Точновидение и Ясномыслие. Это сильная комбинация.
– Она маленькая всезнайка, – констатировала мисс Tик.
– Ну да. Такая же, как ты. Она произвела на тебя сильное впечатление, не так ли? Я знаю, что произвела, потому что ты вела себя с ней гадко, а ты всегда так поступаешь с людьми, которые производят на тебя впечатление.
– Хочешь превратиться в лягушку?
– Хоть сейчас, с удовольствием… – жаб саркастически ухмыльнулся. – Кожа получше, ноги подлиннее, вероятность того, что поцелует принцесса, на сто процентов лучше. Как только пожелаешь, госпожа.
– Есть худшие вещи, чем быть жабой, – мрачно заметила мисс Тик.
– Попробуй как-нибудь, – посоветовал жаб. – Как хочешь, но она мне понравилась.
– Мне тоже, – сказала мисс Тик оживленно. – Она знает о старухе, умершей, потому что эти идиоты считали ее ведьмой, и она решает стать ведьмой для того, чтобы они не попробовали сделать это снова. Чудовище выпрыгивает на нее из реки, а она колотит его сковородой! Ты когда-нибудь слышал поговорку «земля находит свою ведьму»? Здесь именно это. Держу пари. Но ведьма мела? Ведьмы как гранит и базальт – снизу должно быть твердо! Ты знаешь, что такое мел?
– Ты собиралась рассказать, – ответил жаб.
– Это раковины миллиардов и миллиардов крошечных, беспомощных маленьких морских существ, которые умерли миллионы лет назад, – объяснила мисс Тик. – Это… крошечные, крошечные кости. Мягкие. Сырые. Влажные. Даже известняк лучше, чем это. Но… она выросла на мелу, и она тверда и остра, несмотря ни на что. Она прирожденная ведьма. На мелу! Это невозможно!
– Она победила Дженни, – напомнил жаб. – У девчонки есть талант!
– Возможно, но ей нужно нечто большее. Дженни тупая, – сказала мисс Тик. – Она только монстр первого уровня. И, наверное, обалдела, оказавшись в реке, тогда как ее среда обитания – болото. Будут намного, намного хуже.
– Что ты подразумеваешь под «монстр первого уровня»? – спросил жаб.
– Я такого наименования никогда не слышал.
– Я не только ведьма, я еще и учитель, – важно сказала мисс Тик, тщательно приводя в порядок свою шляпу. – Поэтому я делаю записи, ставлю оценки, записываю наблюдения аккуратным почерком ручками двух цветов. Дженни – одно из многих существ, изобретенных взрослыми, чтобы отпугнуть детей от опасных мест, – она вздохнула. – Если бы люди думали прежде, чем создавать монстров.
– Ты должна остаться и помочь ей, – сказал жаб.
– У меня здесь нет никакой силы, – ответила мисс Тик. – Я же говорила тебе. Это мел. И вспомни рыжеволосых человечков. Нак Мак Фигл говорил с ней! Предупреждал ее! Я ни разу в жизни ни одного не видела! Если они за нее, кто знает, на что она способна?
Она подобрала жаба.
– Знаешь, почему они появляются? – продолжила она. – Все эти вещи были заперты в старых сказках. Все те причины, по которым ты не должен сходить с дороги или открывать потайную дверь, или говорить неправильные слова, или рассыпать соль. Все сказки, которые породили детские кошмары. Все монстры из-под самой большой кровати в мире. Где-нибудь все сказки реальны и все мечты сбываются. И они сбудутся здесь, если их никто не остановит. Если бы не было Нак Мак Фиглов, я действительно побеспокоилась бы. Но в данной ситуации, я собираюсь получить небольшую поддержку. Это займет у меня, по крайней мере, два дня без метлы.
– Это несправедливо – оставлять ее с ними одну, – сказал жаб.
– Она не будет одинока, – возразила мисс Тик. – У нее будешь ты.
– О, – выдохнул жаб.
Тиффани делила спальну с Фастидой и Ханой. Она проснулась, когда услышала, что те улеглись, и лежала в темноте, пока не услышала, что их дыхание успокоилось, и они начали смотреть сны о молодых стригалях без рубашек.
Снаружи летняя молния сверкала над холмами, и грохотал гром…
Гром и Молния. Она знала их как собак прежде, чем она знала их как звук и свет грозы. Овчарки всегда были с Бабулей дома и на улице. Иногда они неслись черно-рыжими всполохами в отдалении и тут же внезапно оказывались рядом, тяжело дыша, никогда не оставляя Бабулю в одиночестве… Половина собак на холмах была щенками Молнии, обученными Бабулей Болит.
Тиффани ходила со всей семьей на Большие собачьи состязания. Каждый пастух на Мелу бывал на них, и лучшие из них выходили на арену, чтобы показать, как хорошо работают их собаки. Собаки окружали овец, отделяли своих и гнали в загон. А бывало, убегали или огрызались друг на друга, потому что даже у хорошей собаки может быть плохой день. Но Бабуля никогда не выступала с Громом и Молнией. Она прислонялась к забору (собаки лежали рядом) и пристально смотрела представление, попыхивая своей закопченной трубкой. И отец Тиффани говорил, что после каждого выступления судьи нервно оглядывались на Бабулю через плечо, ожидая увидеть ее реакцию. Практически все пастухи наблюдали за ней. Бабуля никогда не выходил на арену, потому что она и была Испытаниями. Если Бабуля думала, что ты хороший пастух, если она кивала тебе, когда ты уходил с арены, если она пыхтела своей трубкой и говорила «справился», ты становился героем дня, тебе принадлежал Мел…
Когда Тиффани была маленькой и бывала у Бабули на пустоши, Гром и Молния нянчили ее, внимательно наблюдая, как она играет. И она так гордилась, когда Бабуля разрешала скомандовать собакам привести отару. Она бежала и взволнованно вскрикивала: «Ко мне!», «Туда!», «Пошел!», и, к ее счастью, собаки справлялись отлично.
Теперь Тиффани знала, что они отлично справились бы независимо от того, что она кричала. Бабуля сидела рядом, покуривая трубку, – к тому времени собаки уже могли читать ее мысли. Они всегда слушались только Бабулю Болит…
Через некоторое время гроза стихла, и остался только тихий шум дождя.
В какой-то момент Крысошлеп просочился в открытую дверь и запрыгнул на кровать. Он был большим и жирным, но невероятно гибким и пластичным.
Казалось, что он не шел, а тек. На любой достаточно плоской поверхности он постепенно расползался в большую лужу меха. Кот ненавидел Тиффани, но никогда не позволял личным пристрастиям помешать занять тепленькое местечко.
Она, должно быть, заснула, потому что проснулась, когда услышала голоса.
Они казались совсем близкими, но какими-то очень слабыми.
– Кривенс! Легко сказашь, «найди каргу», но как мы ее найдешь, мошь сказать? Все эти большухи одинаковые!
– Не-То-Чтоб-Мелкий Джорди, что рыбачил, сказашь, что то была большая, ну очень большая девчонка.
– Большая помощь, надо думашь! Они все тут большие, ну очень большие девки!
– Ты глядиш на нью-анссы! Все знашь, что карги носят острые шляпы!
– И как ты узнашь, кто из них карга, если они все спят, ну?
– Привет, – прошептала Тиффани.
Наступило молчание, прерываемое только дыханием ее сестер. Но Тиффани готова была поклясться, что это молчание людей, изо всех сил старающихся не шуметь.
Она наклонилась и посмотрела под кровать. Там ничего не было кроме ночного горшка.
Маленький человек в реке говорил точно так же, как эти.
Она откинулась назад в лунном свете, вслушиваясь до тех пор, пока уши не заболели.
Тогда она задумалась, на что же будет похожа школа для ведьм, и почему она ее еще не видела.
Она знала каждый дюйм земли в радиусе двух миль вокруг. Река ей нравилась больше всего, с ее заболоченными берегами, где полосатый остролист вспыхивал над водорослями и берегами, где гнездились зимородки.
Приблизительно в миле вверх по реке было гнездовье цапель, и ей нравилось подкрадываться к птицам, когда они прилетали сюда ловить рыбу в тростниках, потому что нет ничего более забавного, чем цапля, пытающаяся второпях взлететь.
Она медленно дрейфовала в сторону сна, думая о земле вокруг фермы.
Тиффани знала здесь все. Не было никаких секретных мест, о которых ей было бы неизвестно.
Но, может, были волшебные двери. Она бы сделала такие, если бы у нее была волшебная школа. Должны быть секретные проходы куда угодно, даже за сотни миль отсюда. Надо просто смотреть на секретную скалу, скажем, в лунном свете, – и появится волшебная дверь.
Но школа, ах, школа. Были бы уроки полетов на метле, и отличная остроконечная шляпа, и волшебные пиры, и много новых друзей.
– Ну что, дите спит?
– Айе, слышу, не шевелится.
Тиффани открыла глаза в темноте. У голосов под кроватью было небольшое эхо. Благодаря ночному горшку слышно было четко и ясно.
– Ладно, тогда лазишь из-под горшка.
Голоса удалялись через комнату. Уши Тиффани пытались повернуться, чтобы последовать за ними.
– Эй, глядишь, здесь этта – домовина! Со стулами и всяким прочим!
Они нашли кукольный домик, догадалась Тиффани.
Домик был довольно большой, сделанный мистером Блоком, плотником с фермы, когда самая старшая сестра Тиффани, у которой сейчас уже было двое своих малышей, была маленькой девочкой. Игрушка была не самым хрупким из творений. Мистер Блок не занимался тонкой работой. Но за прошедшие годы девочки украсили домик лоскутками и кое-какой грубой мебелью.
Судя по звукам, хозяева голосов думали, что это дворец.
– Эй, эй, эй, мы попаш прям в бледуар. Тут лежанка. Гляшь, подушки!
– Придержишь язык, мы ж не хотим, чтоб они проснулись!
– Кривенс! Да я тих, как мелкий лось! Ааргх! Здесь латники!
– Что значишь латники?
– Там в комнате Красные Рубахи!
Они нашли игрушечных солдатиков, подумала Тиффани, пытаясь не дышать громко.
Честно говоря, солдатикам было не место в кукольном домике, но Вентворт еще недостаточно подрос для них и, по привычке, невольно вспоминая детство, Тиффани устраивала чаепития для своих «кукол». Ну, хорошо, для того, что считалось куклами. Игрушки в доме должны были быть прочными, чтобы выжить без потерь и пройти через поколения, и далеко не всем это удавалось. В последний раз, когда Тиффани попыталась устроить вечеринку, гостями были тряпичная кукла без головы, два деревянных солдатика и три четверти плюшевого мишки.
Из домика донеслись глухие стуки и удары.
– А на-ка получи! Эй, приятель, твоя мамаша шьет? Тебя будет шить!
Ааргх! Твердый, зараза, как деревяшка!
– Кривенс! Здесь вааще трупак без главы.
– А что ты хошь – вон медведь. Чуют мои пятки, надо смывашься!
Тиффани казалось, что, хотя владельцы этих трех голосов и боролись с вещами, которые не могли сопротивляться, включая игрушечного мишку с одной ногой, борьба все еще не завершилась.
– Я его досташь! Я его досташь! Досташь! Геть тя в дышло!
– Кто-то цапнушь меня в ногу! Кто-то цапнушь меня в ногу!
– Давай сюда! Ах, редиска! [5]5
Из словаря Нак Мак Фиглов:
Scunner (нехороший человек) – редиска. (Прим. переводчика).
[Закрыть]Два глаза – роскошь!
Тиффани почувствовала, что Крысошлеп пошевелился. Он мог быть толстым и ленивым, но мог и превратиться в молнию, когда прыгал на маленьких существ.
Девочка не могла позволить коту напасть на невидимых гостей… независимо от того, как плохо бы они не выражались.
Она громко кашлянула.
– Чо? – сказал голос из кукольного домика. – Разбудишь. Ах, ты, гетьски!
Снова повисло молчание, и Тиффани решила через некоторое время, что это было молчание людей, ставших невероятно тихими. Крысошлеп улегся спать дальше, иногда подергиваясь, потому что он продолжал кого-то потрошить в своих смачных кошачьих снах.
Тиффани подождала некоторое время, а затем встала с кровати и прокралась к двери, избегая двух скрипучих половиц. В темноте она сошла вниз, нашла в лунном свете стул, взяла книгу «Волшебных преданий» с полки Бабули, затем отперла замок на задней двери и вышла в теплую ночь середины лета. [6]6
Дословно: midsummer night – ночь летнего солнцестояния (24 июня) (Прим. переводчика)
[Закрыть]
Вокруг стоял густой туман, но на небе было видно несколько звезд и сияла горбатая луна. Тиффани знала, что она горбатая, потому что прочитала в Ещегоднике, что «горб» – это то, на что похожа луна, чуть более полная, чем наполовину. Таким образом, она считала обязательным для себя обратить на это внимание окружающих. Например, она могла сказать: «Ах, я смотрю, луна очень горбатая сегодня…».
Возможно, это говорило о Тиффани больше, чем она хотела бы.
Напротив поднимающейся луны черной стеной стояли холмы, закрывая половину неба. Мгновение она искала свет фонаря Бабули Болит…
Бабуля никогда не теряла ягнят. Одним из первых воспоминаний Тиффани была проведенная однажды ее матерью ночь у замерзшего окна морозной ночью в начале весны, с миллионом сияющих звезд, вспыхивающих на вершинах гор и одной желтой звездой из созвездия Бабули Болит, выписывающей зигзаги в ночи.
Бабуля не легла бы спать, пока не нашла ягненка, какая бы не стояла погода…
Было только одно место, где кто-нибудь из большой семьи мог уединиться, и это была уборная. Она была трехместная, и это было место, куда шли, если хотели на некоторое время побыть в одиночестве. Там была свеча, и прошлогодний Ещегодник, висящий на веревке. Издатели знали своих читателей и печатали Ещегодник на мягкой тонкой бумаге.
Тиффани зажгла свечу, устроилась поудобнее и открыла книгу «Волшебных преданий». Луна горбатилась на нее через отверстие в форме полумесяца, прорезанное в двери.
На самом деле эта книга ей никогда не нравилась. Казалось, что та пытается навязать ей, как поступать и что думать. Не сходи с дороги, не открывай потайную дверь, но ненавидь злую ведьму, потому что она злая. О, еще учтите, размер обуви – хороший способ выбрать жену.
Многие сказки, по ее мнению, были очень подозрительны. Была одна, которая закончилась тем, что двое детей засунули старую ведьму в ее же собственную печь. Тиффани беспокоило это после всех неприятностей, случившихся с госпожой Снапперли. Она была уверена, что такие сказки заставляли людей думать определенным образом. Она прочла это однажды и задумалась. Позвольте? Ни у кого нет духовки достаточно большой, чтобы засунуть целого человека, и что заставило детей думать, что они могут отломить по кусочку от пряничного домика? И почему один мальчик, настолько глупый, что не знает о том, что корова стоит намного больше, чем пять бобов, имеет право убить великана и украсть все его золото? Не говоря уже об экологическом вандализме? И некая девочка, которая не видит разницы между своей бабушкой и волком, – наверное, тупая, как пробка, или происходит из чрезвычайно уродливой семьи. Сказки не были похожи на правду. Но госпожа Снапперли умерла из-за сказок.
Тиффани листала страницу за страницей, ища подходящие картинки.
Несмотря на то, что рассказы ее злили, картинки, ах, картинки были самыми красивыми вещами, которые она когда-либо выдела.
Она перевернула страницу и нашла то, что искала.
Большинство рисунков с феями не внушало доверия. Откровенно говоря, они были похожи на балетный класс с маленькими девочками, которые ползали по ежевике. Но они были… разными. Цвет был странным, и совсем не было теней.
Гигантские травы и маргаритки росли повсюду, значит, феи должны были быть очень маленькими, но они выглядели большими. Они были похожи на довольно странных людей, которые, конечно, не очень напоминали фей. Едва ли у кого-нибудь из них были крылья. Фигуры были слегка размыты, и на самом деле… на самом деле некоторые из них были похожи на чудовищ. У девочек в балетных пачках не было больших шансов.
Но эту картинку кое-что выделяло среди других, – она выглядела так, как будто художник писал ее с натуры. На других рисунках у балетных девочек и купидончиков был искусственный, сиропный взгляд. Но только не на этой.
Казалось, что художник был там… «По крайней мере мысленно», – подумала Тиффани. Девочка сконцентрировалась на внутреннем левом углу – он был там.
Она видела его и прежде, но надо было знать, куда смотреть. Это был определенно маленький хмурящийся с картинки рыжеволосый человек, голый, за исключением клетчатого килта и тонкого жилета. Он выглядел очень сердитым.
И… Тиффани передвинула свечу, чтобы лучше видеть… он определенно делал жест рукой.
Даже если вы не знали, что он обозначал, догадаться было нетрудно.
Снаружи послышались голоса, и Тиффани приоткрыла дверь ногой, чтобы лучше слышать, потому что ведьма всегда слушает разговоры других людей.
Звук шел со стороны загона для овец, ожидающих отправки на рынок. Овцы не славились болтливостью. Она осторожно выбралась в туманный рассвет и нашла маленькую лазейку, проделанную кроликами, заставившими ее помянуть их добрым словом.
У самой ограды загона пасся баран, и разговор шел от него или, скорее, из высокой травы под ним. Казалось, что говорящих было четверо, и все очень злые.
– Кривенс! Мы хотешь кудахты скотину, а не баранью!
– Ай, эта тож хороша! Пшли, парни, хваташь того бугра и гетьски!
– Айе, все кудах в курне, что могешь – возьмешь!
– Держишь во! Держишь во, шоб вас!
– Ась? Кто что слышь? Ладно, парни ван… тан… тетра!
Овцы подскочили и тревожно заблеяли, потому что что-то двинулось наискосок через загон. Тиффани показалось, что она заметила отблеск рыжих волос в траве у них под ногами, но они исчезли вместе с бараном, ускакавшим в туман.
Девочка перепрыгнула через изгородь, не обращая внимания на царапающиеся прутья. Бабуля Болит не позволила бы никому избежать наказания за кражу овцы, даже если этот кто-то был невидимый.
Туман стоял плотной стеной.
И вдруг Тиффани услышала шум из курятника. Украденные овцы могли подождать. Теперь в ее помощи нуждались куры. Лиса дважды воровала кур за последние две недели, и в курятнике остались только наседки.
Тиффани промчалась через сад, цепляясь ночной рубашкой за палки в горохе и кусты крыжовника, и бросилась к открытой двери курятника.
Не было никаких летающих перьев и паники, вызванной появлением лисы. Но куры взволнованно кудахтали, и петух Сократ нервно вышагивал туда сюда. Одна из куриц выглядела немного смущенной. Тиффани быстро ее подхватила. Внизу было два крошечных синих рыжеволосых человечка. Каждый держал в руках по яйцу. И вид у них был очень виноватый.
– Ой, нет! – сказал один. – Это дите! Она карга…
– Вы крадете наши яйца, – сказала Тиффани. – Да как вы посмели! И я не карга!
Человечки посмотрели друг на друга, а потом на яйца.
– Че за яйца? – спросил другой.
– Яйца, которые вы держите, – твердо сказала Тиффани.
– Че? Ах, энти? Эт че, яйцы, што ли? – сказал тот, что говорил в начале, смотря на яйца, как будто он никогда их раньше не видел. – Вот так штука. А мы думашь, что энто э… камни.
– Камни, – подтвердил другой нервно.
– Мы тут заползашь чуток погреться, – сказал первый. – А тут все энти штуки, а мы подумашь, шо энто камни тута, а кура шо-то все квохтала….
– Квохтала, – подтвердил второй, энергично кивая.
– …короч мы решишь пожалеть куру и…
– Положи… яйца… назад, – медленно сказала Тиффани.
Второй, неразговорчивый, подтолкнул первого:
– Лучше делай, как она сказашь, – буркнул он. – Не то худо будет.
Она из клана Болитов, да еще и карга. Она прибишь Дженни, – такое раньше никому не удавашься.
– Айе, я тож так думашь.
Оба крошечных человечка аккуратно уложили яйца назад. Один даже подышал на скорлупу и сделал вид, что полирует ее краем своего рваного клетчатого килта.
– Никакого вреда, хозяйка, – сказал он, взглянув на другого человечка. А потом они исчезли. Только какое-то красное пятно мелькнуло в воздухе и несколько соломинок перед дверью курятника взлетело в воздух.
– И я мисс! – крикнула Тиффани. Она посадила курицу на яйца и вышла из курятника. – И я не карга! Вы феи какого вида? И что там насчет вашего бугра, я имею в виду барана? – добавила она.
Ответа не последовало, но послышался звон ведер около дома, который означал, что кто-то уже поднялся.
Она спрятала «Волшебные предания», задула свечу и направилась домой.
Мать уже встала. Она разводила огонь и спросила ее, что она делала во дворе. Тиффани ответила, что услышала шум в курятнике и вышла проверить, вдруг это снова лиса. Ее ответ не был ложью. Фактически все это было правдой, за исключением нескольких незначительных деталей.
В целом Тиффани была правдивым человеком, но ей казалось, что бывали времена, когда нелегко было отделить истинное от ложного. Вместо этого могли быть вещи, которые люди должны были знать в настоящее время и вещи, которые они не должны были знать в настоящее время.
Кроме того, она не была уверена, что она знала в настоящее время.
На завтрак была овсянка. Тиффани поспешно съела ее, намереваясь вернуться в загон и заняться тем бараном. Могли обнаружиться следы в траве или еще что-нибудь…
Она искала, не зная зачем.
Крысошлеп, до этого спавший перед духовкой, теперь сидел встревоженный.
Тиффани почувствовала мурашки на шее и попыталась увидеть то, на что смотрел кот.
На кухонном столе стоял ряд синих с белым банок, которые ни на что не годились. Их оставила матери престарелая тетка, и мать гордилась ими, потому что они были симпатичные, хотя и полностью бесполезные. На ферме была небольшая комната для бесполезных вещей, которые, однако, выглядели хорошо, таким образом, они сохранялись.
Крысошлеп наблюдал за крышкой одной из банок. Она очень медленно поднялась, и из-под нее показался намек на рыжие волосы и на два пристально глядящих глаза-бусинки.
Крышка опустилась, когда Тиффани присмотрелась внимательнее. Мгновение спустя она услышала слабый звон, и пока она вглядывалась, банка качнулась вперед-назад и легкое облако пыли пронеслось по верхушке буфета. Крысошлеп озирался в замешательстве.
Они действительно были очень быстрыми.
Девочка выбежала в загон и осмотрелась. Туман опустился к траве, и жаворонки поднялись с холмов.
– Если этот баран не вернется сию же минуту, – крикнула она в небо, – вам предъявят счет!
Крик отразился от холмов. А потом она услышала рядом слабый звук маленьких голосов.
– Че карга сказашь? – спросил первый голос.
– Она сказашь, что на щеч-чик поставит.
– Ой, вайли, вайли, вайли! Вот мы же вляпашься!
Тиффани озиралась с покрасневшим от гнева лицом.
– У нас есть обязанности, – сказала она воздуху и траве.
Это было нечто, что Бабуля Болит сказала однажды, когда Тиффани плакала о ягненке. Бабуля выражалась по-старомодному, она сказала: «Мы как боги для животных или полей, моя джигит. Мы назначаем им время для рождения и для смерти. Между этими временами у нас есть обязанности».
– У нас есть обязанности, – повторила Тиффани более мягко.
Она осмотрелась вокруг.
– Я знаю, что вы меня слышите, кто бы вы ни были. Если этот баран не вернется, будут… проблемы…
Жаворонки пели над овчарнями, делая и без того глубокую тишину еще глубже.
Тиффани должна была сделать работы по хозяйству, прежде чем посвятить время себе. Это подразумевало кормление цыплят и сбор яиц и ощущение гордости, оттого что их на две штуки больше, чем могло быть. Еще это означало принести шесть ведер воды и натаскать полную корзину дров для растопки печи, но она пренебрегла этой работой, потому что терпеть ее не могла. Тиффани действительно больше всего нравилось сбивать масло. Это давало ей время, чтобы думать.
«Когда буду ведьмой в остроконечной шляпе и на помеле, – думала она, работая мешалкой, – только махну рукой, и получится масло, не хуже этого. И любые мелкие рыжие черти, которые только подумают взять нашу скотину, будут…»
Раздался всплеск позади нее, там, где она выстроила в ряд все шесть ведер, чтобы было удобнее брать.
Одно из них теперь было наполнено водой, которая все еще хлюпала туда-сюда.
Она продолжала сбивать, как ни в чем не бывало, но, прервавшись через некоторое время, сходила к мешку с мукой. Она взяла оттуда горсточку, рассыпала ее по порогу и возвратилась к сбиванию.
Несколько минут спустя позади нее раздался другой хлюпающий звук. Когда она обернулась, да, второе ведро тоже было наполнено. И в муке на каменном пороге было только две цепочки следов – одна наружу, другая – обратно в маслодельню.
У Тиффани не хватало сил поднять тяжелое деревянное ведро, когда оно было наполнено.
«Так, – подумала она. – Они настолько же сильные, насколько и быстрые. И меня это нисколько не беспокоит».
Она присмотрелась к большим деревянным балкам, перекрывавшим комнату, – просыпалось немного пыли, как будто там что-то быстро промчалось.
«Думаю, что должна положить этому конец прямо сейчас, – решила Тиффани. – С другой стороны, не будет никакого вреда, если я подожду, пока все ведра не наполнятся».
– А потом я должна буду наложить дров в корзину на кухне, – сказала она громко.
Можно было попытаться.
Она возвратилась к сбиванию и даже не потрудилась обернуться, когда услышала еще четыре хлюпа за спиной. И она не оглянулась, когда услышала легкое вуш-вушш и грохот загружаемой корзины. Она повернулась только тогда, когда шум прекратился.
Корзина была полна до потолка, в ведрах плескалась вода. Рассыпанная мука была истоптана массой следов.
Она прекратила озираться. У нее было чувство, что за ней наблюдали чьи-то глаза, много глаз.
– Э… спасибо, – сказала она. Нет, это было неправильно. Она волновалась. Она бросила мешалку для масла и встала, пытаясь выглядеть настолько жестокой, насколько было возможно.
– И что там по поводу нашей овцы? – сказала она. – Я не поверю, что вы действительно сожалеете, пока не увижу, что овца вернулась!
Из загона послышалось блеяние. Она выбежала в сад и посмотрела за изгородь.
Баран возвращался задом наперед на большой скорости. Он пролетел остаток пути до изгороди и рухнул, потому что человечки отпустили его. Один из рыжеволосых появился на мгновение на бараньей голове. Он злобно плюнул на рог, потер его клетчатым килтом и исчез, как размытое пятно.
Тиффани в задумчивости пошла назад к маслодельне.
О, когда она возвратилась, масло было сбито. Не только сбито, но и разложено на дюжину ласкавших взгляд сочных золотых брусков на мраморной доске. И на каждом даже лежало по веточке петрушки.
«Они домовые?» – задалась вопросом девочка. Согласно «Волшебным преданиям» домовые бродили вокруг дома, делая хозяйственные работы в обмен на блюдце молока. Но на картинке они были радостными маленькими существами в длинных острых капюшонах. Рыжеволосые человечки выглядели так, как будто молока никогда в жизни не пробовали, но можно было попытаться.
– Хорошо, – сказала она громко, все еще чувствуя скрытых наблюдателей, – дело сделано. Спасибо. Я рада, что вы раскаиваетесь.
Она взяла одно из кошачьих блюдечек из горы грязной посуды, тщательно вымыла его, наполнила молоком с сегодняшней маслобойки, поставила на пол и отступила.
– Вы домовые? – спросила она.
Воздух задрожал. Молоко расплескалось по полу, блюдце завертелось волчком.
– Я заберу это, если вам не надо, – сказала Тиффани. – Тогда кто же вы?
Ответа не последовало.
Тиффани легла и посмотрела под раковиной, а потом заглянула за полки с сыром. Она ощупала взглядом все темные уголки в комнате. Чувствовалось, что она пустая.
«Сдается, что нужно заплатить еще целое яйцо за науку», – подумала девочка.
Тиффани сотни раз ходила из фермы в деревню по крутой дороге. Там не было и полумили, и за столетия телеги стерли ее так, что она больше походила на овраг в мелу, а в сырую погоду превращалась в молочную реку.
Тиффани была на середине спуска, когда начался сусуррус. Живая изгородь зашелестела без ветра. Жаворонки замолчали, и хотя она раньше не обращала внимания на их пение, наступившая тишина стала шоком. Нет ничего более громкого, чем конец песни, которая звучит всегда.
Девочка посмотрела в небо: оно сияло, как алмаз, оно искрилось, и воздух стал ледяным так быстро, как будто Тиффани упала в прорубь.
Потом появился снег под ногами и снег на изгородях. И стук копыт совсем рядом с ней. Лошадь скакала по снегу за оградой, которая внезапно стала только белой стеной. Внезапно цокот копыт смолк. Секунду стояла тишина, а затем лошадь приземлилась на тропе, оскальзываясь на льду. Она встала на дыбы, и наездник развернул ее лицом к Тиффани. Сам же наездник не мог развернуться лицом к Тиффани. У него не было никакого лица. У него не было никакой головы, чтобы было лицо.
Тиффани побежала. Ее ботинки на бегу скользили по обледеневшему снегу, но ее ум оставался холодным, как лед. У нее было две ноги, чтобы скользить по льду, – у лошади было в два раза больше ног для скольжения. Девочка видела, как лошади поднимаются на этот холм в гололедицу. У нее был шанс.
Услышав сзади хриплое свистящее дыхание и ржание лошади, она рискнула оглянуться. Лошадь следовала за ней, но медленно, наполовину идя, наполовину скользя. От нее валил пар.
На середине спуска тропа проходила под аркой из деревьев, теперь под тяжестью снега похожих на облака. А дальше, знала Тиффани, – участок ровной дороги. Безголовый человек поймает ее на ровном месте. Она не знала, что случится после этого, но была уверена, что встреча будет неприятно короткой.
Снежный ком свалился на нее, когда она миновала деревья. Тиффани решила бежать дальше, ведь она хорошо бегала. Она могла бы добраться до деревни.
Но когда доберется, что будет там? Ей никак не успеть добежать до двери. И люди закричат и кинутся прочь. Темный всадник не был похож на того, кто будет много разговаривать. Нет, она должна разделаться с ним.
Если бы только она взяла с собой сковороду.
– Сюда, мелкая карга! Стой щажже!
Она огляделась.
Крошечный синий человечек высунул голову из снега наверху изгороди.
– За мной гонится Всадник без головы! – крикнула она.
– Он ничего не сделашь, милка. Стой, где стоишь. Смотри му в глазы!
– У него нет никаких глаз!
– Кривенс! Ты ведьма или где? Смотри му в глазы – и он не пройдешь!
Синий человечек нырнул в снег.
Тиффани развернулась. Всадник несся под деревьями, на ровном месте лошадь чувствовала себя увереннее. В его руке был меч, и он смотрел на Тиффани глазами, которых не было. Снова раздалось хриплое дыхание, очень неприятное на слух.
«Человечки наблюдают за мной, – подумала она. – Я не могу убегать. Бабуля Болит не побежала бы от штуковины без головы».
Она сжала кулаки и посмотрела свирепо.
Всадник остановился, как будто озадаченный, а затем тронул лошадь.
Оранжево-синяя фигура, более крупная, чем остальные человечки, вывалилась из деревьев. Она приземлилась лошади прямо между глаз и в каждую руку захватила по уху.
Тиффани услышала крик человечка:
– Я те перхоть из главы вытряхну, брюква! [7]7
Из словаря Нак Мак Фиглов:
Scuggam (очень нехороший человек) – брюква. (Прим. пер.).
[Закрыть]С поклоном от Большого Яна! – и он врезал лошади между глаз своей головой.
К изумлению Тиффани, лошадь шарахнулась вбок.
– Ну, как? – кричал крошечный борец. – Не слабый орешек, да? А вот на-ка еще!
В этот раз лошадь отступила с дороги, а потом ее задние ноги заскользили, и она рухнула в снег.
