Текст книги "Поцелуй, чтобы вспомнить (ЛП)"
Автор книги: Тереза Медейрос
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)
Глава 7
И хотя я позволила им забрать тебя у меня, ты всегда оставался в моем сердце…
Услышав этот глубокий и вкрадчивый голос, Лаура резко обернулась, захваченная иррациональным страхом, что богохульством вызвала самого дьявола. Но вместо Принца Тьмы, она увидела своего жениха, который стоял, прислонившись к косяку, и в его золотистых глазах отражались языки пламени, предупреждая, что, возможно, она играет чем-то еще более опасным чем огонь.
Пока на нем было только одеяло, он выглядел как восхитительный дикарь из каких-нибудь джунглей Мадагаскара. В брюках и рубашке он не стал выглядеть более цивилизованным. При отсутствии сюртука и шейного платка, которые могли бы сдерживать его мужскую силу, казалось, что она исходит от него бесконечными волнами. Его золотистые волосы были явно длиннее, чем полагалось по современной моде, и спускались ему до плеч, рубашка была распахнута у ворота. Лаура мельком взглянула ниже, и пожалела, что сделала это. Оленья кожа брюк идеально облегала его мускулистые ноги. Это точно были не "паучьи лапки" тех, кому приходилось набивать брюки опилками, чтобы они выглядели посолиднее.
И не только брюки.
Боль пронзила ей кончики пальцев. Взвизгнув, она уронила тлеющие останки письма и стала затаптывать их.
– Это был последний счет от мясника, – объяснила она, поднимая подол ночной рубашки, чтобы уберечься от рассыпающихся искр. – С ним трудно иметь дело, когда он не получает свои деньги к первому числу месяца.
Жених с живейшим интересом наблюдал за ее неуклюжим танцем.
– Скажи, ты отправляешь к черту всех своих кредиторов или только тех, кто настаивает на выплате?
Не желая отвечать, Лаура сунула в рот обожженные пальцы.
– Дай, я посмотрю твою руку. – Он стал пересекать комнату, и его лицо скрыли тени, делая его еще более массивным и угрожающим, чем он казался в комнате леди Элеоноры.
Сердце Лауры пропустило удар. Что, если Довер прав? Что, если она привела к ним убийцу или вора? Можно предположить, что он стал жертвой банды разбойников, но что, если он сам был таковым? Естественно, любой разбойник может себе позволить приобрести внешние атрибуты джентльмена. Возможно, он даже понял ее уловку и спустился вниз, чтобы задушить ее.
Сама того не замечая, она стала пятиться от него.
Он резко остановился.
– Если ты моя невеста, то почему ты ведешь себя так, словно боишься меня? – Он приблизился к ней, его лицо стало обиженным, словно она нанесла ему глубокую рану. – Я когда-нибудь причинял тебе боль или давал повод думать, что причиню?
– Пока нет. – Плечи Лауры ударились о каминную доску, фарфоровая ваза на ней закачалась. Он потянулся к вазе, чтобы удержать ее от падения, заодно отрезая Лауре путь к побегу. – Я имею в виду, что нет.
Она забыла об обожженных пальцах, когда он прикоснулся к ее щеке и стал водить загрубевшим пальцем по мягкой коже. И Лаура обнаружила, что вместо того, чтобы уклониться от его прикосновения, ей хочется раствориться в нем.
Его хрипловатый голос просто гипнотизировал.
– Если я был грубияном, поднимающим руку на женщину, то думаю, лучше бы ты оставила меня французам. Я вполне заслужил такую судьбу.
Лаура поднырнула ему под руку, ища убежище на залитом лунным светом диванчике около окна. Опустившись на подушки, она сложила руки на коленях.
– Я не боюсь тебя, – солгала она. – Я просто думаю, что это лучший способ избежать всяких неуместных вещей.
– Немного поздно беспокоиться об этом, учитывая, что у нас еще не было разговора, когда мы оба были бы полностью одетыми. – Его глаза заискрились смехом. – По крайней мере, не на моей памяти.
Лаура глянула на себя. Скромная ночная рубашка с кружевным лифом и высоким воротником скрывала гораздо больше, чем раньше ее мокрое платье. Странно, но распущенные волосы, рассыпанные по плечам, заставляли ее чувствовать себя обнаженной и выставленной на обозрение. Безусловно, только муж мог видеть их в таком беспорядке.
– Несмотря на твое состояние, – сказала она, – есть все еще условности, которые необходимо соблюдать.
Улыбка исчезла с его губ.
– Это та самая причина, по которой ты избегала меня весь день? Соблюдение условностей?
– Ты перенес ужасное испытание. Я подумала, что тебе нужен отдых.
– И сколько отдыха может вынести человеческое тело? По твоим словам, я то был в беспамятстве, то приходил в себя уже… – Он вытянул руку вдоль каминной доски и побарабанил пальцами по ее полированной поверхности. – Сколько точно это продолжалось?
Несмотря на взъерошенные волосы и босые ноги, он выглядел потрясающе, но все равно напряженно вглядывался в ее лицо. "В поисках правды?" – подумала она. "Или намека на обман?"
Она заставила себя посмотреть ему в глаза.
– Два офицера доставили тебя к моему дому почти неделю назад. Учитывая происхождение твоей травмы, они не были уверены, что ты вообще когда-нибудь придешь в себя.
– И так как я пришел в себя, предполагаю, что меня ждут обратно в строю.
– О нет, – торопливо сказала она. – Они заверили меня, что ты им больше не понадобишься – поскольку Наполеон отрекся от престола, и на французский трон вернулся Людовик XVIII.
– Ну, по крайней мере меня не повесят как дезертира. – Он нахмурился. – А моя семья? Им сообщили о моем возвращении?
Лаура сосредоточила все свое внимание на разглаживании складок своей ночной рубашки.
– Боюсь, ты никогда не рассказывал мне о своей семье. Я пришла к выводу, что ты не поддерживал с ними отношений задолго до того, как мы с тобой познакомились. Мне показалось, что тебя вполне устраивает прокладывать свой собственный путь в этой жизни.
На краткий миг по его лицу прошла тень, которая не имела никакого отношения к лунному свету.
– Как странно, – пробормотал он.
– В чем дело? – спросила Лаура, испугавшись, что неосторожно сказала нечто, подстегнувшее его память.
Печальная улыбка изогнула уголок его рта.
– В первый раз за все время твои слова обо мне кажутся мне очень правильными.
– Видишь ли, отсутствие родителей нас с тобой объединило. Мои родители погибли во время пожара, когда мне было тринадцать. Вот почему мой дорогой кузен Эбинизер подумал, что мы друг другу хорошо подойдем. Это он представил нас друг другу, когда ты вместе с ним приехал в отпуск на Рождество два года назад. Милый, милый Эбинизер … мой семиюродный брат, – добавила она и вздрогнула, осознав, как неуклюже это звучит.
– Напомни мне поблагодарить его в следующий раз, когда мы увидимся.
– Боюсь, что это невозможно. Ведь он… он…
– Погиб на войне? – рискнул спросить ее жених.
Лаура испытывала сильное желание презентовать выдуманному Эбинизеру почетную смерть на благо своей страны и короля, но в ней победили остатки совести.
– Он уехал в Америку. Это всегда было его мечтой, и сейчас, когда война закончилась, он, наконец, смог ее осуществить.
– Может быть, мы как-нибудь съездим его навестить. Поскольку именно он представил нас друг другу, я уверен, что он был бы счастлив увидеть сияющие лица наших детей.
– Детей? – отозвалась эхом Лаура, не в силах скрыть внезапно севший голос. – И сколько у нас будет детей?
Он пожал плечами.
– Точно не знаю. Предполагаю, что полдюжины должно быть достаточно. – Он наклонил голову и посмотрел на нее застенчивым взглядом, который резко контрастировал с озорными искорками в его глазах. – Для начала.
У Лауры голова пошла кругом. Всего за два дня она перешла от целомудренного поцелуя незнакомца к вынашиванию полдюжины детей от него.
Для начала.
К ее шоку, он громко рассмеялся.
– Не нужно так бледнеть, моя дорогая. Я просто тебя поддразниваю. Или ты забыла сказать, что у меня не было чувства юмора?
– Я знаю, что ты дразнишь меня, – с нервным смешком заверила она его. – Ты всегда говорил мне, что хочешь двоих детей – мальчика и девочку.
– Как предусмотрительно. – Он сел на диванчик рядом с ней. Лаура быстро отодвинулась, насколько позволяли сложенные уютным полукругом подушки. Он взял ее ледяные руки своими теплыми и не позволил свалиться на пол. – Меня несколько озадачивает твое отношение, дорогая. Ты сказала мне, что мы жили в разлуке очень долгое время, но кажется, ты совсем не хочешь, чтобы мы… вновь воссоединились.
– Простите мне мою застенчивость, сэр. Мы помолвлены с вами уже почти два года, но из-за вашей военной карьеры вы не часто приезжали сюда. Большая часть вашего ухаживания проходила через переписку.
Он притянул ее к себе, и насмешливые искорки в его глазах сменились глубоким волнением.
– У тебя есть мои письма? Они могли бы подстегнуть мою память или, по крайней мере, дать мне хоть немного понять, каким я был.
Такой просьбы Лаура не ожидала.
– Боюсь, у меня их нет. Их выбросили.
Он отпустил ее руки, озадаченный ее словами.
– Что ж, во всяком случае, никто не сможет обвинить тебя в замшелой сентиментальности.
– О, нет, ты неправильно меня понял! – Она бессознательно накрыла его руку своей. – Я лелеяла каждое написанное тобой слово. Твои письма лежали у меня под подушкой, когда я спала… так было, пока Куки случайно не прокипятила их в щелоке при стирке. Мне было так жаль их.
– Мне тоже. – Опустившись обратно на подушки, он провел рукой по волосам, голос стал расстроенным. – Почему же получается, что я помню все запыленные углы в этом доме, но не помню времени, которое я здесь проводил?
– Я не знаю, – ответила Лаура, озадаченная еще сильнее него.
– Меня сводит с ума то, что я ничего не могу вспомнить о тебе. Или о нас. – Он снова подался вперед, всматриваясь в ее лицо. – Мы когда-нибудь целовались?
Она могла бы решить, что он снова дразнит ее, если бы не видела вызова в его взгляде. И отвернулась, думая о том, какая ирония, что она может лгать ему даже не дрогнув, но краснеет, говоря правду.
– Однажды.
Он взял ее за подбородок и мягко повернул ее лицо к себе.
– Это очень странно. Я мог бы поклясться, что я не принадлежу к мужчинам, которые удовлетворятся всего одним поцелуем губ, таких сладких, как твои. – Опасный озноб предвкушения пронзил ее, когда его большой палец стал нежно поглаживать ее губы. – Не нужно бояться, Лаура. Разве не ты уверяла меня, что я никогда не скомпрометирую свою невесту? Я точно знаю, что даже самые уважаемые из женихов могут до свадьбы украсть поцелуй или два у своей невесты.
Бегущее по небу облако накрыло собой луну, словно вуалью. Все волшебство между ними растаяло, снова сделав их двумя незнакомыми людьми, сидящими в темноте. Лаура отчетливо ощутила чистый запах мыльной пены от его свежевыбритых щек и жаркое прикосновение его дыхания ко рту, за мгновение до того, как он коснулся ее губ своими.
Лаура раньше целовала сама, но никто и никогда еще не целовал ее. Различие было еле заметным, но сильным. Сначала казалось, что он просто проводит ртом, вызывая нежное покалывание, и словно смакует атласную округлость ее губ. Но прежде чем она успела это осознать, покалывание превратилось в дразнящий нажим, заставляя ее губы приоткрыться ровно настолько, чтобы пригласить его к себе. Ему не пришлось уговаривать ее слишком долго.
У Лауры перехватило дыхание, когда горячая и грубая сладость его языка вторглась в ее рот. Обхватив рукой ее затылок, он прижался к ее рту своим, делая поцелуй еще более глубоким.
Она была неправа. Он дразнил ее. Но не остроумными ответами или добродушным поддразниванием, а невысказанным обещанием запретных удовольствий. Потрясенная интимностью происходящего, она не смогла удержаться и ответила ему, посасывая его язык и удивляясь собственной дерзости. Он покусывал, ласкал и пробовал на вкус ее язык, растягивая каждое ощущение так, словно собирался всю оставшуюся ночь доставлять ей удовольствие таким способом.
Ее поцелуй в лесу пробудил его от сна. Здесь, в полутемной гостиной, он пробуждал ее от жизни в дреме, заставляя ее кровь бежать бушующим потоком от сердца к самым сокровенным местечкам ее тела и наносить там сильные и непрекращающиеся удары.
И в тот момент, когда она уже думала, что потеряет сознание от этого головокружительного чуда, он оторвался от ее губ. Однако она тотчас обнаружила, что не меньше ощущений вызывает ее шея и нежная кожа под ухом.
– Назови меня "дорогой", – прошептал он, прихватывая зубами мочку ее уха.
– Ммм? – у нее перехватило дыхание, когда его проворный язык проник внутрь ее.
– Назови меня "дорогой". Ты за весь день ни разу меня так не назвала. Я скучаю по этому слову.
Она откинула голову, когда его рот стал прокладывать путь обратно к ее жадным губам. Она схватилась за его волосы, пытаясь найти опору в мире, который опасно покачивался у нее под ногами.
– О … дорогой, – выдохнула она.
Своей капитуляцией заработала еще один поцелуй, еще более сладкий и глубокий.
Но он так легко не удовлетворился.
– Назови меня по имени, – потребовал он.
На мгновение Лауру словно парализовало. Она так расклеилась, что не была уверена, что помнит свое собственное имя, уж не говоря о том, которым назвала его.
– Гм… ммм… Николас.
– Еще раз, – пробормотал он, прижимаясь к ее губам.
– Николас… Николас… Николас… – Это слово почти неслышно вырывалось у нее между поцелуями. И если этот момент не был моментом настоящей страсти, Лаура даже не представляла, как его назвать. – О, Никки…
Это хрипловатое мурлыканье капитуляции чуть не уничтожило Николаса. Если Лаура и не была пока лгуньей, он сейчас собирался сделать ее таковой. Собираясь доказать, что он из тех мужчин, которые компрометируют достоинство своей невесты. Из мужчин, которые сажают девушку к себе на колени, отмахиваются от девичьих протестов глубокими одурманивающими поцелуями и бормочут обещания, которые даже не собираются сдерживать.
С этого момента он оказался бы связан обещаниями на всю оставшуюся жизнь.
Осознание этого заставило Николаса сделать невозможное. Он прекратил ее целовать.
Она осталась в его руках, одна из которых неловко прижималась ей к ребрам, а большой палец оказался всего в нескольких дюймах от дразнящей выпуклости ее груди. Ее сердце гулко стучало, отдаваясь в его собственной груди грохочущим эхом. Когда она поняла, что он перестал ее целовать, ее глаза медленно раскрылись.
Ее глаза были затуманены, а по-детски розовые губы стали пухлыми и блестящими от поцелуев. На вкус она казалась смесью страсти и невинности, опьяняющим зельем, которое, он мог бы поклясться, раньше никогда не пробовал.
– Было похоже на то, как мы целовались в первый раз?
Обвиняющие нотки в его голосе изумили ее. Она застыла в его объятиях. – Нет, сэр. Вы были сама сдержанность.
– В таком случае, похоже, я потерял не только память, но и всякую совесть. – Нежным движением он убрал с ее щеки прядь волос, с удивлением заметив, что у него дрожат руки. – Почему бы тебе не встать с дивана, пока ты не потеряла нечто еще более ценное?
Может, его слова и были просьбой, но она мудро решила счесть их предупреждением. Она вылезла из его объятий, стараясь не растерять остатков достоинства.
– Очень хорошо, сэр. Желаю вам доброй ночи.
Она сохраняла достоинство ровно до тех пор, пока не вышла из его поля зрения. После чего она ринулась вверх по лестнице так, словно сам дьявол наступал ей на пятки.
Николас провел рукой по щеке. Вероятно, он действительно потерял остатки совести.
Он хотел добиться своей невесты с помощью целомудренных поцелуев и милых словечек, а не соблазнять ее чуть ли не на глазах родственников. Мысль об этом вызвала в его воображении откинувшуюся на диванные подушки Лауру, и ее ночная рубашка собирается на талии, пока он заглушает поцелуями ее стоны страсти.
– Черт подери, – выругался он, поднимаясь на ноги.
Невозможно было отрицать, что его ответ на невинное прикосновение ее губ был жестоким, первобытным и притягательным. По ее словам, они жили в разлуке почти год. И столько же, или даже дольше, он не целовал женщину? Странная мысль вдруг пришла ему в голову. Он так переживает из-за ее верности, а ведь он не имеет ни малейшего понятия, был ли сам верен ей в то время, когда они не были вместе. Возможно он, как и многие военные до него, искал примитивного утешения в руках какой-нибудь выносливой маркитантки, мечтая о женщине, на которой собирался жениться.
Он покачал головой, все еще потрясенный страстью, которая вспыхнула между ними. Их поцелуй доказал, что Лаура права еще в одном – она принадлежала ему. В этом больше не могло быть никакого сомнения.
Он уже собирался пойти в свою холодную и одинокую постель, как вспомнил обуглившиеся остатки бумаги, за сжиганием которых он застал Лауру. Он опустился на колени, просеивая пепел.
Его пальцы наткнулись на расплавленный воск – до сих пор теплый, мягкий и податливый его прикосновению, как еще совсем недавно Лаура. Он медленно выпрямился, разглаживая воск пальцами. Он не мог ничего вспомнить о своей жизни до вчерашнего утра, но знал, что деревенские мясники очень редко запечатывают свои счета таким дорогим воском, если вообще когда-либо это делают.
Глава 8
Каждую ночь я неустанно молюсь за тебя…
Когда следующим утром Николас проснулся, в голове у него звенело с удвоенной силой. Застонав, он накрыл голову подушкой, приглушив звон до уже терпимого гула.
И осознал, что звук раздается не в его в голове, а доносится с улицы через окно. Схватив брюки с изножья кровати, он натянул их и, спотыкаясь, бросился к окну.
Распахнув его, Николас высунулся на двускатную крышу и глубоко вдохнул, наполняя легкие чистым и прохладным воздухом утра. Ночь оставила на траве вуаль росы, которая беззаботно мерцала и переливалась под утренним солнцем. Колокола все еще продолжали звонить, раскатывая эхом по простирающимся холмам и лугам мелодичный перезвон, приятный и неторопливый. Похожий на песню, от которой неизвестно почему возникает комок в горле, песню, которая зовет домой.
Если у него был дом.
Николас мягко, но твердо закрыл окно, но не стал ни запирать его, ни закрывать портьеры, которые могли бы полностью заглушить тянущие душу напевы.
Когда дверь позади него скрипнула и открылась, он развернулся к ней, радуясь, что успел надеть брюки.
– Кто-нибудь в этом доме вообще умеет стучаться?
Несмотря на то, что ее руки были заняты предметами одежды, Лауре все еще удалось сделать в ответ насмешливый реверанс и выдать радостную улыбку.
– И вам доброго утра, сэр.
Его невеста выглядела совершенно очаровательно в платье из белого в голубой цветочек муслина. Голубой пояс охватывал ее талию до самой груди, высокой и округлой. Юбка с фестонами открывала аккуратные лодыжки, обтянутые белыми чулками и обутые в шелковые туфли-лодочки. На голове у нее была соломенная шляпа с розеткой из лент, надежно закрепленная под подбородком. Единственное, чего ей не доставало, это ягненка на веревочке, и она могла бы позировать для портрета пастушки руки какого-нибудь мастера.
Николас нахмурился. После прошлой ночи он твердо решил, что не позволит ей сделать ягненка из него самого. Особенно жертвенного.
Она опустила стопку одежды на стул около туалетного столика.
– Я принесла тебе одежду для церкви. Куки нашла ее на чердаке. Возможно, она немного вышла из моды, но вряд ли кто-нибудь в Ардене это заметит.
Он скрестил руки на груди, глядя на нее с подозрением и негодованием одновременно.
– Зачем мне одежда для церкви? Мы ведь не женимся сегодня утром, верно?
Она засмеялась.
– Должна признаться, нет.
– Тогда зачем нам идти в церковь?
– Потому что сегодня воскресенье.
Он продолжал буравить ее непонимающим взглядом.
– Мы всегда ходим в церковь в воскресенье утром.
– Мы?
– Хорошо, я хожу. Кроме того, из твоих писем я поняла, что ты стараешься не пропускать службу. – Ее глаза лучились восхищением. – Ты очень набожен.
Николас почесал шею, где пробивались волоски бакенбард.
– Будь я проклят, ладно. Кто бы мог предположить, что мы с Всемогущим поддерживаем отношения? – Он посмотрел на нее упрямым взглядом. – Но хочу сообщить, что не собираюсь просить у Него прощения за мой вчерашний поцелуй. Я совершенно не жалею об этом.
Несмотря на заалевшие щеки, она смело встретила его взгляд.
– Думаю, мы должны молиться не о прощении, а о сдержанности.
– По-моему, ты проявляешь слишком много осторожности. Поцелуй может быть достаточно невинным выражением привязанности, разве нет?
Может, Лаура и была неискушенна в искусстве любви, но не настолько, чтобы поверить, что в их поцелуе оставалось хоть что-нибудь невинное.
– Я предполагаю, это возможно, – неохотно согласилась она.
– Разве не ты заверяла меня, что я был сама сдержанность в первый раз, когда мы целовались?
Она боялась, что он припомнит ей эти слова. Она уже жалела о своем решении не лгать ему больше, чем необходимо.
– Когда я говорила о том поцелуе, я опустила кое-что.
Он выжидающе промолчал.
Она глубоко вздохнула.
– Ты тогда был без сознания.
Его брови взлетели вверх.
– Это произошло, когда тебя только что вернули нам, и думаю, я пыталась убедить себя, что ты не ранен, а просто спишь. Ты выглядел таким трагическим и уязвимым – как принц из сказки, на которого наложили ужасное проклятие. Я знаю, что это выглядит по-детски, но я действительно поверила, что, если я тебя поцелую, то смогу пробудить ото сна.
– Мисс Фарли, я потрясен! Не могу поверить, что такая поборница этикета, как вы, могла воспользоваться беспомощным состоянием человека, чтобы привлечь к себе внимание.
Не раздумывая, она пересекла комнату и, подойдя к нему, накрыла его руку своей.
– О, пожалуйста, не надо так плохо обо мне думать! Я никогда не делала ничего подобного раньше. Не представляю, что на меня нашло. Зачем я…
Ее протесты прервались, поскольку она поняла, что он смеется, и из-за ямочки на щеке гораздо больше похож на мальчишку возраста Джорджа, чем на взрослого мужчину.
Смутившись, она сделала шаг назад.
– Вы не должны были меня подначивать, сэр. Это просто был небольшой пробел в правильной оценке и моральности с моей стороны. Могу вас заверить, что больше такого не повторится.
Его смех перешел в добродушное хихиканье.
– Какая жалость.
Она чопорно фыркнула.
– Учитывая явный недостаток серьезности в том, как вы видите нашу помолвку, похоже, мне придется взять на себя ответственность, чтобы наши губы не соприкасались до тех пор, пока мы не произнесем наши обеты перед алтарем часовни Святого Майкла. До этого момента я просто устрою так, чтобы мы никогда не оставались наедине.
– Сейчас мы наедине, – напомнил он, на его губах продолжала играть улыбка.
Лаура оглядела скрытую в полумраке спальню, остро чувствуя присутствие кровати под уютным балдахином, смятое бельем, которой еще хранило отпечаток его большого жаркого тела.
– Да, мы наедине. Но ты не посмеешь поцеловать меня сейчас, когда в холле внизу находится Лотти, а на первом этаже Куки.
Он выгнул золотистую бровь.
– Да неужели?
Он мягко взял ее за руки пониже локтей и притянул в свои объятия, и она поняла, что, да помогут ей небеса, она почти хотела, чтобы он это сделал.
Но когда он сверху вниз посмотрел ей в лицо, искорки в его глазах пропали, и в них появилось странно мрачное выражение.
– Я действительно хорошо относился к тебе, Лаура? Я действительно считался с твоими чувствами? Я хотел сделать тебя счастливой?
Она резко вздохнула, находя его настойчивость еще более обезоруживающей, чем его шарм.
– Ты был очень внимателен ко мне. Ты писал мне каждую неделю без перерыва и прислал целых два письма в ту, на которой был мой день рождения. И поскольку ты не мог дарить мне цветы, ты рисовал маленькие букетики на полях своих писем. А когда ты приезжал на побывку, то всегда привозил небольшие подарки для Лотти и Джорджа.
Ложь так легко слетала с ее губ, что Лаура поняла, что описывает мужчину своей мечты. Той мечты, которая сейчас во плоти стояла у нее перед глазами.
– В своих письмах ты всегда писал, как мы будем счастливы, когда поженимся. Как мы будем пить в постели по утрам шоколад и гулять до сумерек. А вечером будем собираться в гостиной с остальными родными, чтобы поиграть в карты и спеть под фортепиано. Ты бы читал нам перед камином, пока мы не захотим спать. – Она опустила глаза, внезапно застеснявшись. – А потом мы бы отправились в нашу спальню.
Глаза Николаса затуманились, словно эта идиллическая картина причиняла ему боль.
– И я никогда не давал тебе причин жалеть о своих обязательствах по отношению ко мне?
Лаура покачала головой.
– Нет. Никогда.
Притягивая ее к себе, он склонился и прикоснулся к ее губам. Тающая сладость его поцелуя захватила ее врасплох. Но прежде, чем она смогла полностью ей отдаться, он отодвинулся с неопределенным выражением лица.
– В таком случае, я могу только молиться, что и дальше не дам тебе таких причин.
Опустившись в церкви на семейную скамью рядом с Лаурой, ее братом и сестрой, Николас подумал, что жители Ардена, наверное, слепы от рождения, раз не замечают, насколько старомодным выглядит его костюм. Несмотря на полное отсутствие воспоминаний о своей прежней жизни, он не сомневался, что никогда еще не чувствовал себя так глупо. Бриджи до колена сами по себе были достаточно оскорбительны, но Лаура еще усугубила его страдания, заставив надеть шелковые полосатые чулки, ботинки с пряжками, расшитый жилет и ярко-красное пальто со сверкающими медными пуговицами. Он отлично смотрелся бы в этом в любой гостиной – поколение назад. А если бы дополнил этот ансамбль напудренным париком, то мог бы претендовать на должность лакея у самого короля.
Он зажал свербящий нос, утешая себя тем, что старая каменная церковь пахнет еще хуже, чем сейчас он сам.
Джордж сутулился в самом конце ряда, отодвинувшись от своих родственников настолько, насколько позволяла длинная и узкая скамья. Лотти взгромоздилась по другую сторону от Лауры, и ее ангелоподобную невинность портил тот факт, что сумочка у нее на коленях извивалась и пыталась спрыгнуть на пол.
Николас украдкой взглянул на безмятежный профиль Лауры. Казалось, она не замечает не только его дискомфорта, но и того, что его нога прижимается к ее ноге. Обтянутые белыми перчатками руки скромно держали молитвенник, а лицо сосредоточенно смотрело в сторону высокой кафедры красного дерева, с которой священник удостаивал их своим благословением. Когда первые такты гимна "Дух Святой, Дух благодати" заполнили церковь, она толкнула его, чтобы он встал. Ее голос оказался не воздушным сопрано, как он думал, а хрипловатым альтом, от которого у него по телу прошла резкая волна желания. Он поднял глаза, почти ожидая, что Бог поразит его ударом молнии за столь нечестивые мысли в Его доме.
Пока они стояли, он ощутил странное покалывание в задней части шеи. Он хлопнул по воротнику, боясь, что там застряла незадачливая моль, но покалывание не прекратилось. Оглянувшись, он увидел сзади себя мужчину с густыми черными бровями, который злобно смотрел на него. Вернувшись в исходное положение, он заметил еще один негодующий взгляд, обладателем которого был парень, прыщавому лицу которого требовалась хорошая чистка. Тот холодно смотрел на него с минуту, прежде чем опустить взгляд.
Сбитый с толку Николас снова перенес все внимание к кафедре. Учитывая смехотворное одеяние, возможно, он стал просто слишком чувствителен и превратно истолковал как враждебность обычное любопытство.
Паства опустилась на свои места, и священник стал читать проповедь, от монотонности которой Николас вскоре уже начал побаиваться, что снова впадет в ступор.
Он уже начал задремывать, когда звонкий голос священника заставил его встрепенуться.
– … моей привилегией огласить имена вступающих в брак – мистера Николаса Рэдклифа и мисс Лауры Джейн Фарли. Если среди собравшихся есть человек, коему известна причина, по которой этот мужчина и эта женщина не могут быть соединены священными узами брака, пусть встанет сейчас. Этот вопрос задается впервые.
Слова священника захватили врасплох не только Николаса. И вместо ожидаемой тишины, которая обычно сопровождает оглашение имен будущих новобрачных, по церкви пронесся отчетливый ропот. Николас украдкой глянул налево, потом направо. Несколько мужчин впились в него взглядами, даже не пытаясь скрыть свое негодование. Николас не мог не подумать о том, был ли среди них хоть кто-то, образованный достаточно, чтобы запечатать воском письмо, за сжиганием которого он застал свою невесту, и достаточно красноречивый, чтобы так сильно разжечь ее страсть.
Лаура продолжала смотреть прямо перед собой, ее щеки горели румянцем. Все ее тело было напряженно-застывшим, совсем не похожим на то мягкое и тающее, что он вчера вечером держал в своих объятиях.
Когда священник заговорил о церковных пожертвованиях, Николас взял ее руку, обтянутую перчаткой, в свою и прошептал:
– Ты могла бы предупредить меня об этом.
Она сморщила нос, пытаясь выдавить нервную улыбку, и прошептала в ответ:
– Это только первое оглашение. У тебя есть еще два воскресенья, чтобы заявить свои протесты нашему союзу.
Он собственнически нежно провел большим пальцем по костяшкам ее пальцев.
– А зачем мне это делать, если очевидно, что я – объект зависти каждого мужчины в деревне? Судя по взглядам, которые на меня бросают, я не единственный, кто делал тебе предложение.
– Но единственный, чье предложение я приняла, – напомнила она.
– Так наша помолвка действительно была тайной, или все претенденты на твою руку тоже потеряли память?
– Шшш, – зашипела она, забирая у него руку. – Пришло время просить Бога простить нас за наши грехи.
Когда они встали вместе с остальными прихожанами, он наклонился к ней и спросил хрипловатым шепотом.
– И в каком грехе может признаваться такая невинность, как ты?
И это случилось снова. Вспышка страха в глазах, которые не должны были знать даже намека на беду.
– Вероятно, вы, сэр, забыли и Священное писание. Среди нас нет безгрешных. Ни одного человека. – Лаура опустилась на колени, и шляпка скрыла от него ее лицо.
Некоторое время он смотрел на ее затылок, потом неуклюже опустился рядом на колени. Он мог бы поклясться, что никогда не был человеком, привычным к стоянию на коленях перед кем угодно – даже перед Богом. И хотя он покорно закрыл глаза, он мог только притворяться, что молится. Слова, которые, казалось, так легко выходили из мягких и розовых губ Лауры, вызывали у него внутреннее сопротивление, а также твердую уверенность, что их могут услышать все, кому есть до этого дело.
– Они симпатичная пара, правда? – проворчал Джордж, отгоняя от лица пеструю бабочку.
– Не думаю, что они друг другу подходят. – Лотти подняла голову от затасканного экземпляра "Монаха– убийцы", который контрабандой протащила в своем молитвеннике. – Он для нее слишком высокий и неприветливый.
Брат и сестра, как на насесте, сидели на каменных ступенях церкви Святого Майкла и хмуро наблюдали за толпой поздравляющих Лауру и Николаса на залитом солнцем церковном дворе. Несмотря на то, что мужчины, которые когда-то сами ухаживали за Лаурой, топтались где-то позади, остальные жители деревни сразу ринулись к ним, чтобы насладиться восхитительным волнением от предстоящей свадьбы и принять в свои ряды незнакомца с хорошими манерами. Шарм, которым Николас хвастался Лотти, получил хорошее подтверждение, когда он принимал дружеские похлопывания по спине от женатых мужчин и нежные – от их жен. Даже старая и угрюмая вдова Уитерспун опустилась до того, что стала жеманничать как школьница, когда он поднес к губам ее костлявую руку.
